Страница:
Шелепин, который был вознесен до поста секретаря ЦК КПСС и одновременно --
еще и зампреда Совмина СССР и председателя Комитета
партийно-государственного контроля. Однако амбиции этого "совместителя"
простирались, по-видимому, дальше.
В подготовке устранения с политической арены Н. С. Хрущева немало
усилий затратили и другие высокопоставленные деятели того времени. Было
решено использовать обширный арсенал средств, вплоть до ареста "дорогого
Никиты Сергеевича". От физической ликвидации лидера "соратники" отказались
из-за боязни негативной реакции мирового сообщества.
Заговор против Хрущева ширился, в него вовлекались все новые и новые
люди. В. Н. Новиков, работавший тогда председателем Комиссии Совета
Министров СССР по внешнеэкономическим вопросам, вспоминает, что примерно в
сентябре 1964 г. вечером его пригласил к себе председатель Высшего Совета
народного хозяйства страны Д. Ф. Устинов. С места в карьер в присутствии
своего заместителя А. М. Тарасова он повел разговор о том, что в ближайшее
время состоится Пленум ЦК КПСС и нужно подготовить для него тексты двух
выступлений: одно -- для Устинова, другое -- для себя. Требовалось показать
безобразия, которые "вытворял" Н. С. Хрущев. Устинов нацелил Новикова: "Ты
ряд лет работал в Госпланах СССР и РСФСР, и у тебя должно быть материалов
(против Хрущева -- авт.) предостаточно". Новиков осведомился: "Что, Хрущева
снимать собираются?" Д. Ф. Устинов подтвердил. Тогда Новиков поинтересовался
тем, как к этому делу отнесутся военные и КГБ? В ответ последовало заверение
о их полной поддержке акции. Новиков с Тарасовым в течение нескольких
дней подготовили требуемые документы. Дело быстро шло к развязке.
В октябре 1964 г. Н. С. Хрущев под благовидным предлогом был отозван из
отпуска. Свержение его было настолько хорошо подготовлено, что, как
рассказывали нам позднее его некоторые организаторы (например В. С.
Семичаст-ный), не пришлось предпринимать никаких чрезвычайных мер
безопасности. В течение всего октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК КПСС
московский Кремль был открыт для свободного посещения. Практически сразу же
с правительственного аэродрома Н. С. Хрущев был доставлен на заседание
Президиума ЦК КПСС. На нем ему был предъявлен ряд обвинений. Н. С. Хрущев
обвинялся в развале сельского хозяйства; было заявлено, что согласно
прогнозам американских специалистов, советские закупки зерна в
капиталистических странах должны будут продолжаться до 2000 г. Заметим, что
обвинение это звучало более чем странно, поскольку в годы застоя, да и
сейчас, СССР закупает зерна во много раз больше, чем в тот период; в том,
что создание совнархозов якобы себя не оправдало и привело лишь к ослаблению
оборонной мощи страны; в широком применении практики единоличной
необоснованной смены многих руководящих работников, члены же Президиума ЦК
КПСС при Хрущеве играли будто бы роль простых исполнителей воли
"волюнтаризта", в разделении партии на городскую и сельскую, что было
политически безграмотно; в окружении себя подхалимами, чье мнение ценилось
Хрущевым выше мнения членов высшего руководства; в том, что в течение одного
только года (1964) в газетах было опубликовано свыше 1 тыс. фотопортретов
Хрущева, что было расценено как стремление к утверждению им культа своей
личности; что с благословения Хрущева производился вывоз ценностей из страны
на сотни тысяч рублей для подарков зарубежным деятелям за счет
государственной казны; в то же время ряд полученных за границей подарков был
присвоен Никитой Сергеевичем лично. Свержение Хрущева было проведено
достаточно легко. Однако, какие долгосрочные фундаментальные общественные
преобразования провести в государстве, заговорщики явно не знали. Об
отсутствии программы преобразований у противников свергаемого руководителя
свидетельствовал, в частности, доклад М. А. Суслова на октябрьском (1964 г.)
Пленуме ЦК КПСС "О ненормальном положении, сложившемся в Президиуме ЦК в
связи с неправильными действиями Хрущева". В докладе не содержалось
конкретного анализа
положения дел в обществе и проведения необходимых конструктивных
мероприятий. Зато содержалось много эпитетов по адресу "некоторых" лиц,
близко стоявших к Хрущеву и "плохо влиявших" на него. Особенно досталось его
зятю А. И. Аджубею за его зарубежные вояжи. По ходу сообщения "посвященные"
и обиженные Хрущевым с жаром восклицали: "Позор!" В докладе Суслова делался
особый упор на два момента: во-первых, на то, что ему, Суслову, поручено
изложить единодушное мнение членов и кандидатов в члены Президиума, ЦК,
секретарей ЦК КПСС. Правда, поначалу возникли определенные накладки. А. И.
Микоян, например, предложил сохранить за Хрущевым пост Председателя Совмина,
но, встретив решительное противодействие участников Пленума, тут же снял
свое предложение. Второй момент -- это заявление докладчика о том, что
признав правильность критики в свой адрес, Хрущев просил руководство "не
давать ему слова на пленуме". Но Суслов противоречил сам себе, когда далее
говорил о том, что на заседании Президиума ЦК Хрущев подавал неправильные
реплики, фактически отрицал критику в свой адрес и лишь под напором со
стороны многих участников заседания перешел к обороне, потом прекратил
сопротивление.
В конце своего доклада Суслов сказал: "Хрущев признал, что состояние
здоровья и преклонный возраст не позволяет ему выполнять свои ответственные
обязанности и просит освободить его от занимаемых постов". Докладчик зачитал
письменное заявление Н. С. Хрущева Пленуму ЦК об отставке. Это весьма
странно выглядело, так как "виновник" всего происходившего находился тут же
в зале. Но бывшие "ближайшие соратники" Никиты Сергеевича хорошо понимали,
что с его стороны могут последовать непредсказуемые действия, да и среди
членов ЦК КПСС накопилось немало недовольства своими лидерами (ведь до
смещения Хрущева они беззастенчиво льстили "верному ленинцу", угодливо
поддерживали все его поспешные импровизации). Ввиду всего этого прения
предпочли не открывать".
Октябрьский (1964 г.) Пленум ЦК КПСС знаменовал собой начало нового
витка советской истории. В высшем эшелоне управления окончательно
обосновались представители "третьего поколения" советских руководителей.
Старт карьеры многих из них так или иначе был связан со сталинской кровавой
"кадровой революцией" конца 30-х гг., когда формировался новый аппарат
взамен прежнего, подвергнутого уничтожению в 1937 г. Новые руководящие
работники
прошли школу воспитания уже внутри сталинской системы, составив костяк
поколения "аппаратчиков", выращенных в результате долговременной кадровой
селекции, осуществленной диктатором. Вместе с Хрущевым ушло в политическое
небытие особое поколение руководителей -- они тоже были аппаратчики, но
аппаратчики не совсем типичные -- от них еще веяло духом революции, они были
"бойцами", "солдатами партии" и ощущали себя участниками "похода за светлое
будущее всего человечества". Место "бойцов партии" заняли "исполнители"--
люди, часто безликие, в значительной мере отученные принимать
самостоятельные решения и брать на себя ответственность, рисковать и упорно
добиваться крупных целей. Для них двойная мораль, перманентная аппаратная
интрига стали едва ли не нормой бытия, а разрыв между словом и делом --
условием выживания. И когда надвинулось время ответственных действий,
большая часть новых руководителей оказалась к ним просто неготовой, что в
значительной мере и предопределяло половинчатый, зигзагообразный характер
политики послехрущевского руководства. Здесь необычайно возрастала роль
первого лица в составе высшего эшелона администрации.
В результате сложной цепи закулисных маневров и компромиссов в высшем
эшелоне обосновался тогда хитрый, хваткий и довольно активный деятель,
который цепко взял нити управления огромной страной. Л. И. Брежнев, однако,
был лишен дара стратегического предвидения, творческого воображения, как
впрочем и сколько-нибудь серьезного образования. Он принял колоссальную
власть не слишком задумываясь о перспективах политического режима. Будучи по
своему складу довольно архаичным человеком, он стремился создать себе имидж
рассудительного, спокойного, ровного "отца семейства", который и шагу не
ступит без совета со своими товарищами. Брежневу как политику претили крутые
повороты, резкие подвижки, нестандартные ситуации, хотя как заядлому
автомобилисту ему была по душе быстрая, рискованная, если не сказать
авантюрная, езда. Личный авторитет нового лидера в народе был невысок, его
считали неблагодарным хрущевским выдвиженцем и все помнили, с каким упоением
он вешал на грудь "дорогого Никиты Сергеевича" награды.
Став первым лицом в советской иерархии, Л. И. Брежнев осторожно
нащупывал свой стиль. Технология власти складывалась тогда из двух
компонентов: власть в государственном аппарате и власть в партии.
Продвижение к вершине
государственной власти было для Брежнева перекрыто ноной нормой
коллективного руководства, запрещавшей пер-вому секретарю ЦК КПСС занимать
пост руководителя советского правительства.
Необходимо было искать обходные пути. Поэтому первоначально Брежнев
добился своего утверждения руководителем Комиссии по разработке новой
Конституции. Затем он пробился в Председатели Совета Обороны, который
ответственен за решения вопросов оснащения и руководства вооруженными
силами. Возвышая власть партии над государственным аппаратом, Брежнев и свою
персону поднимал над государственными инстанциями. Тем не менее, чтобы
окончательно утвердиться в роли первого лица в стране, ему требовалось
укрепить позиции в самой партии.
В КПСС, в сущности, всегда имелась не одна, а две партии: внешняя --
насчитывавшая тогда более 12 миллионов человек, и внутренняя, состоявшая из
нескольких сот тысяч профессиональных работников. Внешняя партия была лишь
питательной средой для функционирования внутренней партии или аппаратных
структур, где и концентрировалась реальная власть.
Именно благорасположения аппарата добивался Леонид Ильич. Но не в
смысле перетягивания на свою сторону легиона партийных секретарей -- от
районных до республиканских. Ведь при всем их влиянии "демократический
централизм" держал в строгой узде нижестоящие звенья. Брежнев добивался
"любви" со стороны центрального аппарата, особенно его руководящего ядра --
Президиума ЦК КПСС (позднее Политбюро).
Брежнев хорошо постиг технологию власти, но был плохо подготовлен к той
роли, которая выпала на его долю. Он имел репутацию человека ограниченного,
не обладавшего собственным представлением о многих сферах жизни общества и
политических проблемах. Правда другие его "соратники"-- Кириленко,
Подгорный, Полянский были в этом отношении даже похуже. Достоинством Леонида
Ильича было то, что он не был злым и жестоким человеком, умел выслушать и
войти в положение собеседника. Первым лицом он стал еще и потому, что
устраивал почти всех. Многие рассматривали Брежнева как временный персонаж
на политической сцене. Сама его некомпетентность рассматривалась
приближенными как благо: открывались широчайшие возможности для "аппаратного
творчества".
Кроме укрепления позиций в официальных партийных и государственных
кругах, предметом неустанной заботы
Л. И. Брежнева было наращивание персональных структур власти. Быстрыми
темпами стал расти личный секретариат Брежнева, который возглавил Г. Э.
Цуканов, бывший когда-то директором крупного завода в Днепропетровске. К
концу 60-х годов в личном секретариате Брежнева насчитывалось около двух
десятков помощников, секретарей и референтов, каждый из которых в свою
очередь создавал еще и свой подсобный аппарат.
На ключевые посты в партии и государстве постепенно, но упорно
продвигались те, кто был достаточно хорошо известен Л. И. Брежневу по
Молдавии и Украине. Многих из этой "обоймы" отличал скромный
интеллектуальный и общекультурный багаж в сочетании с развитой хваткой в
смысле благ и привилегий. Всякие реформы эти люди воспринимали без
энтузиазма, скорее как неизбежное зло, которое надо пережить. Для них
эпикурейские установки и составляли смысл жизни, а политическая карьера
представлялась лишь способом их реализации. И это происходило в тот период
истории, когда способность мыслить теоретически становилась условием
политического выживания государственного деятеля, а размах и
проницательность его -- важным фактором могущества страны. Достаточно было
даже беглого взгляда на ближайшее окружение Леонида Ильича, чтобы понять --
эти люди с глубоко провинциальным мировосприятием не обладали качествами для
политической деятельности высшего уровня.
Но и эти кадры не могли игнорировать необходимость изменений, которые к
середине 60-х годов назрели, и после нескольких месяцев заминки
реформаторские усилия в сфере экономики были возобновлены. Отправные идеи и
ход реформы были весьма противоречивыми. Суть ее можно свести условно к трем
важнейшим направлениям.
Первое -- перемены в структуре управления народным хозяйством.
Сентябрьский (1965 г.) Пленум ЦК КПСС принял решение ликвидировать
территориальные советы народного хозяйства и осуществить переход на
отраслевой принцип управления промышленностью. Были воссозданы ведомственные
монополии в лице союзных и союзно-республиканских министерств.
Второе -- коррекция системы планирования. Поскольку прежняя плановая
система была сориентирована на достижение роста объемов производства
предприятиями на базе валовой продукции, то предполагалось нацелить планы на
реализованную продукцию. Третье направление -- совершенствование
экономического стимулирования. Оно вклю-
чало в себя улучшение системы ценообразования в пользу
низкорентабельных производств. До реформы наряду с высокорентабельными
заводами и фабриками имелось немало убыточных. Вся угольная промышленность,
например, была убыточной. И кроме того, на одном и том же предприятии наряду
с высокорентабельными изделиями выпускалось немало и убыточных видов
продукции. Поэтому предприятия старались производить "выгодную" продукцию и
"отбивались" от невыгодной, хотя она и пользовалась большим спросом. С
помощью реформы предполагалось выровнять условия экономической деятельности.
Экономическое стимулирование предусматривало также улучшение системы оплаты
труда. Оно осуществлялось как путем централизованного увеличения ставок
заработной платы и окладов, так и за счет более широкого использования части
доходов предприятия в целях материального стимулирования работников. В русле
этих направлений, в частности, предусматривалось: оценивать результаты
хозяйственной деятельности предприятий по реализованной продукции,
полученной прибыли (рентабельности производства) и по выполнению заданий по
поставкам важнейших видов изделий; поставить оплату труда работников
промышленности в непосредственную зависимость не только от результатов их
индивидуального труда, но и от общих итогов работы предприятий; положить в
основу экономических отношений между предприятиями принцип взаимной
материальной ответственности. Развивать постоянные прямые связи между
предприятиями-изготовителями и потребителями продукции. Повысить роль
хозяйственных договоров. Предусматривалось, что системы планирования и
экономического стимулирования должны были создавать у коллективов
предприятий заинтересованность в принятии более высоких плановых заданий,
требующих полного использования производственных фондов, рабочей силы,
материальных и финансовых ресурсов, достижений технического прогресса,
повышения качества продукции. В январе 1966 г. хозяйственная реформа взяла
старт. На новые условия работы были переведены первые 43 предприятия 17
отраслей промышленности. Курс на крутые перемены в экономике, казалось бы,
закрепил XXIII съезд КПСС (март 1966 г.). Было провозглашено -- в качестве
принципа -- переход от административных к экономическим методам управления
хозяйством, разработки комплекса мер его развития. В отчетном докладе ЦК
съезду говорилось: "Интересы коммунистического строительства, необходимость
преодоления возникших трудно-
стей требовали не отдельных частных поправок, а выработки системы
мер..." Большие надежды возлагались на то, что удастся покончить с
экстенсивным развитием страны, которое затягивало экономику все глубже в
трясину малоэффективности и затратности. Тем не менее в руководящих кругах
партии и государства, в обществе витали иллюзии относительно того места на
шкале индустриального развития, на котором находилась советская страна. А
дела в этом плане были далеко не радужными. При всем многообразии
исторических этапов, которые прошло советское общество с конца 20-х гг.,
развитие народного хозяйства к середине 60-х гг. имело с этим ранним этапом
общие черты. Главная из них заключалась в том, что на протяжении всего этого
большого периода движение производительных сил страны определялось в
основном процессом индустриализации в широком смысле этого слова. Конечно,
индустриализация связана прежде всего с ростом промышленных отраслей, но она
не сводится к изменению отраслевой структуры народного хозяйства. По сути
дела, это гораздо более глубокий и всеобъемлющий процесс перестройки
экономики, связанный с переходом от домашинных технологических методов труда
к машинной технике во всех отраслях материального производства и частично в
сфере обслуживания. Если понимать индустриализацию в этом широком смысле, то
вполне понятно, что в советском обществе индустриализа-ционные процессы
играли определенную роль на протяжении полувека, а не только в 20--30-е гг.
Они захватили 60--70-е гг. Фактически народнохозяйственный рост в это время
представлял собой по преимуществу продолжение индустриализации, ее
распространение на все сферы экономики. Но происходило это уже в эпоху
современной НТР, что не могло не порождать и порождало многие острые
коллизии. Противоречие обострялось тем, что индустриали-зационные процессы в
этот "наверстывающий" период носили преимущественно экстенсивный характер.
По большей части они сводились к механическому вовлечению в производство
дополнительных человеческих и природных ресурсов. Поэтому, несмотря на
дальнейшее индустриальное преобразование народного хозяйства, многие
проблемы, возникшие в условиях форсированной индустриализации, не только не
исчезали, но даже нарастали. Более того, отставание определенных сфер
экономики приобретало застойные черты.
В результате воплощения в жизнь такой социально-экономической стратегии
укоренились специфические, по
сути, давно изжившие себя, хозяйственные механизмы и управленческие
традиции, объективно поддерживающие отставание, формировалась социальная
база стагнации. Бюрократия от имени государства выступала фактически
монопольным работодателем и концентрировала в своих руках распределение
основных социальных благ. Поэтому-то все апелляции о повышении уровня жизни
неизменно адресовались в "верха". В интересах самосохранения и
идеологического прикрытия административно-командной системы на все лады
пропагандировалась линия на стирание классовых и социальных различий,
достижение социальной однородности, уравнивание доходов трудящихся. Вопреки
интересам развития страны механизм поддержания экстенсивного роста все более
укреплялся. Он порождал перемещение больших людских масс из села в город.
Если в 1959 г. городское население в СССР составляло 47,9 %, то в 1970 г. --
уже 56,9 %, в 1981 г. -- 63,4 %. Масштабные перемещения сельской молодежи в
большие города и на так называемые "стройки века" не сопровождались
соответствующим развертыванием социальной инфраструктуры, надолго затягивало
освоение ею городской культуры, обостряло чувство социальной обделенности,
неполноценности, становилось почвой для антиобщественных проявлений. Потеряв
связь с деревней и не имея возможности полноценно включиться в городской
образ жизни, мигранты создавали типично маргинальную -- "общежитскую"
субкультуру. В рамках последней обломки сельских традиций и норм поведения
причудливо соединялись с наспех усвоенными "ценностями" квазигородской
цивилизации. Естественным следствием такого соединения были пьянство,
хулиганство и другие социальные отклонения. Многослойная система
бюрократических препон (прописка, выписка, различного вида учеты, система
получения жилья от предприятий, справкомания т. д.), носящих по существу
докапиталистический характер, препятствовала свободному перемещению рабочей
силы, дробя рабочих и специалистов на многочисленные ведомственные,
региональные и прочие квазикастовые группы, различавшиеся по уровню правовой
защищенности, обеспеченности различного вида социальных благ, снабжению и т.
д. В наиболее явном и уродливом виде это проявилось в формировании обширного
слоя бесправных московских "лимитчиков" (ругательное слово в столичном
лексиконе). Все это не могло не препятствовать воспроизводству рабочего
класса на
собственной основе, росту конкурентоспособных слоев гуманитарной,
научной и технической интеллигенции. Экстенсивность экономики стимулировала
нарастание дефицита рабочей силы и спрос на тяжелый неквалифицированный
ручной труд, который становился фактором люмпенизации трудящихся. Солидным
источником пополнения рядов рабочего класса были места заключения. Так,
секретарь Кемеровского горкома КПСС В. В. Ба-катин на пленуме горкома в мае
1973 г. сетовал: руководители строительных организаций не желают учитывать
рост общеобразовательного и культурного уровня трудящихся и создавать им
достойные условия труда и быта, пойдя вместо этого на решение "кадрового
вопроса" путем выколачивания дополнительного числа условно осужденных (так
называемых химиков) для работы на объектах. Но таким образом не решались и
производственные, и воспитательные проблемы. Из 2,5 тыс. осужденных,
направленных для работы в трест "Кемеровохимстрой" за период 1968 по 1972
гг. назад в исправительно-трудовые лагеря было возвращено 805 человек.
Потери из-за прогулов среди спецконтингента только за 1972 г. составили 608
человеко-дней, что в пересчете на 100 работающих было в 13 раз выше, чем
среди рабочих вольного найма. За пять лет из 1114, отбывших наказание на
стройках химии, осталось работать в тресте лишь 125 человек. Такая картина
была типична и в других регионах страны. Подневольный труд не мог хоть в
какой-то мере заменить свободный.
Тяжелым ручным физическим трудом в стране -- первооткрывателе космоса
было занято 50 млн. человек: в промышленности -- около 40 % занятых,
строительстве -- 60 %, в сельском хозяйстве -- около 70 %. Причем темпы
вытеснения такого труда неуклонно падали, составив в 1975--82 гг., всего
около 0,7 %. Следовательно, для полной ликвидации тяжелого ручного труда в
народном хозяйстве страны "зрелого социализма" по самым оптимистическим
подсчетам требовалось 50 лет! Для немеханизированных производств были
характерны низкий уровень организации труда, дисциплины, культуры, этики
отношений и трудовой мотивации при высоком уровне алкопотребления и
текучести рабочей силы. Уравниловка, многолетняя практика жесткой экономии
фонда заработной платы на самой инициативной части рабочих и специалистов
вела к исчезновению мастеров наивысшей квалификации. Попытки подменить
материальные стиму-
лы внедрением "социалистического соревнования" во все сферы жизни мало
что давали. Так, даже изрядно препарированные социологические исследования
творческой активности инженерно-технических работников показывали, что хотя
личные творческие планы под нажимом администрации и парторганизаций
принимало 60--80 % специалистов, но лишь 14-- 20 % инженеров их полностью
выполняло. Апатия и равнодушие к делам производства и общественной жизни
нарастали во всех слоях трудящихся. Дефицит рабочей силы в экономике
"развитого социализма" самым парадоксальным образом уживался с тем, что
почти четверть рабочих мест в народном хозяйстве стала относиться к
"избыточным", около 32 млн. человек составили "излишки рабочей силы". Все
это служило питательной средой и экономической основой расцвета уравниловки,
выводиловки, т. е. поощрения рвачески-иждивенческих установок. В затратную
экономику была органически включена и система советского образования.
Развернулся процесс поголовного охвата молодежи так называемым всеобщим
средним образованием, который без соответствующей материальной и
интеллектуальной базы привел к удручающему снижению его стандартов.
Параллельно раздувались малоэффективные и несоответствующие требованиям НТР
формы вечернего и заочного высшего образования, как грибы после дождя, росли
вузы с убогой материальной базой и низким научным потенциалом
преподавателей. Таким образом, всемерно тиражировалась псевдообразованность,
еще и зампреда Совмина СССР и председателя Комитета
партийно-государственного контроля. Однако амбиции этого "совместителя"
простирались, по-видимому, дальше.
В подготовке устранения с политической арены Н. С. Хрущева немало
усилий затратили и другие высокопоставленные деятели того времени. Было
решено использовать обширный арсенал средств, вплоть до ареста "дорогого
Никиты Сергеевича". От физической ликвидации лидера "соратники" отказались
из-за боязни негативной реакции мирового сообщества.
Заговор против Хрущева ширился, в него вовлекались все новые и новые
люди. В. Н. Новиков, работавший тогда председателем Комиссии Совета
Министров СССР по внешнеэкономическим вопросам, вспоминает, что примерно в
сентябре 1964 г. вечером его пригласил к себе председатель Высшего Совета
народного хозяйства страны Д. Ф. Устинов. С места в карьер в присутствии
своего заместителя А. М. Тарасова он повел разговор о том, что в ближайшее
время состоится Пленум ЦК КПСС и нужно подготовить для него тексты двух
выступлений: одно -- для Устинова, другое -- для себя. Требовалось показать
безобразия, которые "вытворял" Н. С. Хрущев. Устинов нацелил Новикова: "Ты
ряд лет работал в Госпланах СССР и РСФСР, и у тебя должно быть материалов
(против Хрущева -- авт.) предостаточно". Новиков осведомился: "Что, Хрущева
снимать собираются?" Д. Ф. Устинов подтвердил. Тогда Новиков поинтересовался
тем, как к этому делу отнесутся военные и КГБ? В ответ последовало заверение
о их полной поддержке акции. Новиков с Тарасовым в течение нескольких
дней подготовили требуемые документы. Дело быстро шло к развязке.
В октябре 1964 г. Н. С. Хрущев под благовидным предлогом был отозван из
отпуска. Свержение его было настолько хорошо подготовлено, что, как
рассказывали нам позднее его некоторые организаторы (например В. С.
Семичаст-ный), не пришлось предпринимать никаких чрезвычайных мер
безопасности. В течение всего октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК КПСС
московский Кремль был открыт для свободного посещения. Практически сразу же
с правительственного аэродрома Н. С. Хрущев был доставлен на заседание
Президиума ЦК КПСС. На нем ему был предъявлен ряд обвинений. Н. С. Хрущев
обвинялся в развале сельского хозяйства; было заявлено, что согласно
прогнозам американских специалистов, советские закупки зерна в
капиталистических странах должны будут продолжаться до 2000 г. Заметим, что
обвинение это звучало более чем странно, поскольку в годы застоя, да и
сейчас, СССР закупает зерна во много раз больше, чем в тот период; в том,
что создание совнархозов якобы себя не оправдало и привело лишь к ослаблению
оборонной мощи страны; в широком применении практики единоличной
необоснованной смены многих руководящих работников, члены же Президиума ЦК
КПСС при Хрущеве играли будто бы роль простых исполнителей воли
"волюнтаризта", в разделении партии на городскую и сельскую, что было
политически безграмотно; в окружении себя подхалимами, чье мнение ценилось
Хрущевым выше мнения членов высшего руководства; в том, что в течение одного
только года (1964) в газетах было опубликовано свыше 1 тыс. фотопортретов
Хрущева, что было расценено как стремление к утверждению им культа своей
личности; что с благословения Хрущева производился вывоз ценностей из страны
на сотни тысяч рублей для подарков зарубежным деятелям за счет
государственной казны; в то же время ряд полученных за границей подарков был
присвоен Никитой Сергеевичем лично. Свержение Хрущева было проведено
достаточно легко. Однако, какие долгосрочные фундаментальные общественные
преобразования провести в государстве, заговорщики явно не знали. Об
отсутствии программы преобразований у противников свергаемого руководителя
свидетельствовал, в частности, доклад М. А. Суслова на октябрьском (1964 г.)
Пленуме ЦК КПСС "О ненормальном положении, сложившемся в Президиуме ЦК в
связи с неправильными действиями Хрущева". В докладе не содержалось
конкретного анализа
положения дел в обществе и проведения необходимых конструктивных
мероприятий. Зато содержалось много эпитетов по адресу "некоторых" лиц,
близко стоявших к Хрущеву и "плохо влиявших" на него. Особенно досталось его
зятю А. И. Аджубею за его зарубежные вояжи. По ходу сообщения "посвященные"
и обиженные Хрущевым с жаром восклицали: "Позор!" В докладе Суслова делался
особый упор на два момента: во-первых, на то, что ему, Суслову, поручено
изложить единодушное мнение членов и кандидатов в члены Президиума, ЦК,
секретарей ЦК КПСС. Правда, поначалу возникли определенные накладки. А. И.
Микоян, например, предложил сохранить за Хрущевым пост Председателя Совмина,
но, встретив решительное противодействие участников Пленума, тут же снял
свое предложение. Второй момент -- это заявление докладчика о том, что
признав правильность критики в свой адрес, Хрущев просил руководство "не
давать ему слова на пленуме". Но Суслов противоречил сам себе, когда далее
говорил о том, что на заседании Президиума ЦК Хрущев подавал неправильные
реплики, фактически отрицал критику в свой адрес и лишь под напором со
стороны многих участников заседания перешел к обороне, потом прекратил
сопротивление.
В конце своего доклада Суслов сказал: "Хрущев признал, что состояние
здоровья и преклонный возраст не позволяет ему выполнять свои ответственные
обязанности и просит освободить его от занимаемых постов". Докладчик зачитал
письменное заявление Н. С. Хрущева Пленуму ЦК об отставке. Это весьма
странно выглядело, так как "виновник" всего происходившего находился тут же
в зале. Но бывшие "ближайшие соратники" Никиты Сергеевича хорошо понимали,
что с его стороны могут последовать непредсказуемые действия, да и среди
членов ЦК КПСС накопилось немало недовольства своими лидерами (ведь до
смещения Хрущева они беззастенчиво льстили "верному ленинцу", угодливо
поддерживали все его поспешные импровизации). Ввиду всего этого прения
предпочли не открывать".
Октябрьский (1964 г.) Пленум ЦК КПСС знаменовал собой начало нового
витка советской истории. В высшем эшелоне управления окончательно
обосновались представители "третьего поколения" советских руководителей.
Старт карьеры многих из них так или иначе был связан со сталинской кровавой
"кадровой революцией" конца 30-х гг., когда формировался новый аппарат
взамен прежнего, подвергнутого уничтожению в 1937 г. Новые руководящие
работники
прошли школу воспитания уже внутри сталинской системы, составив костяк
поколения "аппаратчиков", выращенных в результате долговременной кадровой
селекции, осуществленной диктатором. Вместе с Хрущевым ушло в политическое
небытие особое поколение руководителей -- они тоже были аппаратчики, но
аппаратчики не совсем типичные -- от них еще веяло духом революции, они были
"бойцами", "солдатами партии" и ощущали себя участниками "похода за светлое
будущее всего человечества". Место "бойцов партии" заняли "исполнители"--
люди, часто безликие, в значительной мере отученные принимать
самостоятельные решения и брать на себя ответственность, рисковать и упорно
добиваться крупных целей. Для них двойная мораль, перманентная аппаратная
интрига стали едва ли не нормой бытия, а разрыв между словом и делом --
условием выживания. И когда надвинулось время ответственных действий,
большая часть новых руководителей оказалась к ним просто неготовой, что в
значительной мере и предопределяло половинчатый, зигзагообразный характер
политики послехрущевского руководства. Здесь необычайно возрастала роль
первого лица в составе высшего эшелона администрации.
В результате сложной цепи закулисных маневров и компромиссов в высшем
эшелоне обосновался тогда хитрый, хваткий и довольно активный деятель,
который цепко взял нити управления огромной страной. Л. И. Брежнев, однако,
был лишен дара стратегического предвидения, творческого воображения, как
впрочем и сколько-нибудь серьезного образования. Он принял колоссальную
власть не слишком задумываясь о перспективах политического режима. Будучи по
своему складу довольно архаичным человеком, он стремился создать себе имидж
рассудительного, спокойного, ровного "отца семейства", который и шагу не
ступит без совета со своими товарищами. Брежневу как политику претили крутые
повороты, резкие подвижки, нестандартные ситуации, хотя как заядлому
автомобилисту ему была по душе быстрая, рискованная, если не сказать
авантюрная, езда. Личный авторитет нового лидера в народе был невысок, его
считали неблагодарным хрущевским выдвиженцем и все помнили, с каким упоением
он вешал на грудь "дорогого Никиты Сергеевича" награды.
Став первым лицом в советской иерархии, Л. И. Брежнев осторожно
нащупывал свой стиль. Технология власти складывалась тогда из двух
компонентов: власть в государственном аппарате и власть в партии.
Продвижение к вершине
государственной власти было для Брежнева перекрыто ноной нормой
коллективного руководства, запрещавшей пер-вому секретарю ЦК КПСС занимать
пост руководителя советского правительства.
Необходимо было искать обходные пути. Поэтому первоначально Брежнев
добился своего утверждения руководителем Комиссии по разработке новой
Конституции. Затем он пробился в Председатели Совета Обороны, который
ответственен за решения вопросов оснащения и руководства вооруженными
силами. Возвышая власть партии над государственным аппаратом, Брежнев и свою
персону поднимал над государственными инстанциями. Тем не менее, чтобы
окончательно утвердиться в роли первого лица в стране, ему требовалось
укрепить позиции в самой партии.
В КПСС, в сущности, всегда имелась не одна, а две партии: внешняя --
насчитывавшая тогда более 12 миллионов человек, и внутренняя, состоявшая из
нескольких сот тысяч профессиональных работников. Внешняя партия была лишь
питательной средой для функционирования внутренней партии или аппаратных
структур, где и концентрировалась реальная власть.
Именно благорасположения аппарата добивался Леонид Ильич. Но не в
смысле перетягивания на свою сторону легиона партийных секретарей -- от
районных до республиканских. Ведь при всем их влиянии "демократический
централизм" держал в строгой узде нижестоящие звенья. Брежнев добивался
"любви" со стороны центрального аппарата, особенно его руководящего ядра --
Президиума ЦК КПСС (позднее Политбюро).
Брежнев хорошо постиг технологию власти, но был плохо подготовлен к той
роли, которая выпала на его долю. Он имел репутацию человека ограниченного,
не обладавшего собственным представлением о многих сферах жизни общества и
политических проблемах. Правда другие его "соратники"-- Кириленко,
Подгорный, Полянский были в этом отношении даже похуже. Достоинством Леонида
Ильича было то, что он не был злым и жестоким человеком, умел выслушать и
войти в положение собеседника. Первым лицом он стал еще и потому, что
устраивал почти всех. Многие рассматривали Брежнева как временный персонаж
на политической сцене. Сама его некомпетентность рассматривалась
приближенными как благо: открывались широчайшие возможности для "аппаратного
творчества".
Кроме укрепления позиций в официальных партийных и государственных
кругах, предметом неустанной заботы
Л. И. Брежнева было наращивание персональных структур власти. Быстрыми
темпами стал расти личный секретариат Брежнева, который возглавил Г. Э.
Цуканов, бывший когда-то директором крупного завода в Днепропетровске. К
концу 60-х годов в личном секретариате Брежнева насчитывалось около двух
десятков помощников, секретарей и референтов, каждый из которых в свою
очередь создавал еще и свой подсобный аппарат.
На ключевые посты в партии и государстве постепенно, но упорно
продвигались те, кто был достаточно хорошо известен Л. И. Брежневу по
Молдавии и Украине. Многих из этой "обоймы" отличал скромный
интеллектуальный и общекультурный багаж в сочетании с развитой хваткой в
смысле благ и привилегий. Всякие реформы эти люди воспринимали без
энтузиазма, скорее как неизбежное зло, которое надо пережить. Для них
эпикурейские установки и составляли смысл жизни, а политическая карьера
представлялась лишь способом их реализации. И это происходило в тот период
истории, когда способность мыслить теоретически становилась условием
политического выживания государственного деятеля, а размах и
проницательность его -- важным фактором могущества страны. Достаточно было
даже беглого взгляда на ближайшее окружение Леонида Ильича, чтобы понять --
эти люди с глубоко провинциальным мировосприятием не обладали качествами для
политической деятельности высшего уровня.
Но и эти кадры не могли игнорировать необходимость изменений, которые к
середине 60-х годов назрели, и после нескольких месяцев заминки
реформаторские усилия в сфере экономики были возобновлены. Отправные идеи и
ход реформы были весьма противоречивыми. Суть ее можно свести условно к трем
важнейшим направлениям.
Первое -- перемены в структуре управления народным хозяйством.
Сентябрьский (1965 г.) Пленум ЦК КПСС принял решение ликвидировать
территориальные советы народного хозяйства и осуществить переход на
отраслевой принцип управления промышленностью. Были воссозданы ведомственные
монополии в лице союзных и союзно-республиканских министерств.
Второе -- коррекция системы планирования. Поскольку прежняя плановая
система была сориентирована на достижение роста объемов производства
предприятиями на базе валовой продукции, то предполагалось нацелить планы на
реализованную продукцию. Третье направление -- совершенствование
экономического стимулирования. Оно вклю-
чало в себя улучшение системы ценообразования в пользу
низкорентабельных производств. До реформы наряду с высокорентабельными
заводами и фабриками имелось немало убыточных. Вся угольная промышленность,
например, была убыточной. И кроме того, на одном и том же предприятии наряду
с высокорентабельными изделиями выпускалось немало и убыточных видов
продукции. Поэтому предприятия старались производить "выгодную" продукцию и
"отбивались" от невыгодной, хотя она и пользовалась большим спросом. С
помощью реформы предполагалось выровнять условия экономической деятельности.
Экономическое стимулирование предусматривало также улучшение системы оплаты
труда. Оно осуществлялось как путем централизованного увеличения ставок
заработной платы и окладов, так и за счет более широкого использования части
доходов предприятия в целях материального стимулирования работников. В русле
этих направлений, в частности, предусматривалось: оценивать результаты
хозяйственной деятельности предприятий по реализованной продукции,
полученной прибыли (рентабельности производства) и по выполнению заданий по
поставкам важнейших видов изделий; поставить оплату труда работников
промышленности в непосредственную зависимость не только от результатов их
индивидуального труда, но и от общих итогов работы предприятий; положить в
основу экономических отношений между предприятиями принцип взаимной
материальной ответственности. Развивать постоянные прямые связи между
предприятиями-изготовителями и потребителями продукции. Повысить роль
хозяйственных договоров. Предусматривалось, что системы планирования и
экономического стимулирования должны были создавать у коллективов
предприятий заинтересованность в принятии более высоких плановых заданий,
требующих полного использования производственных фондов, рабочей силы,
материальных и финансовых ресурсов, достижений технического прогресса,
повышения качества продукции. В январе 1966 г. хозяйственная реформа взяла
старт. На новые условия работы были переведены первые 43 предприятия 17
отраслей промышленности. Курс на крутые перемены в экономике, казалось бы,
закрепил XXIII съезд КПСС (март 1966 г.). Было провозглашено -- в качестве
принципа -- переход от административных к экономическим методам управления
хозяйством, разработки комплекса мер его развития. В отчетном докладе ЦК
съезду говорилось: "Интересы коммунистического строительства, необходимость
преодоления возникших трудно-
стей требовали не отдельных частных поправок, а выработки системы
мер..." Большие надежды возлагались на то, что удастся покончить с
экстенсивным развитием страны, которое затягивало экономику все глубже в
трясину малоэффективности и затратности. Тем не менее в руководящих кругах
партии и государства, в обществе витали иллюзии относительно того места на
шкале индустриального развития, на котором находилась советская страна. А
дела в этом плане были далеко не радужными. При всем многообразии
исторических этапов, которые прошло советское общество с конца 20-х гг.,
развитие народного хозяйства к середине 60-х гг. имело с этим ранним этапом
общие черты. Главная из них заключалась в том, что на протяжении всего этого
большого периода движение производительных сил страны определялось в
основном процессом индустриализации в широком смысле этого слова. Конечно,
индустриализация связана прежде всего с ростом промышленных отраслей, но она
не сводится к изменению отраслевой структуры народного хозяйства. По сути
дела, это гораздо более глубокий и всеобъемлющий процесс перестройки
экономики, связанный с переходом от домашинных технологических методов труда
к машинной технике во всех отраслях материального производства и частично в
сфере обслуживания. Если понимать индустриализацию в этом широком смысле, то
вполне понятно, что в советском обществе индустриализа-ционные процессы
играли определенную роль на протяжении полувека, а не только в 20--30-е гг.
Они захватили 60--70-е гг. Фактически народнохозяйственный рост в это время
представлял собой по преимуществу продолжение индустриализации, ее
распространение на все сферы экономики. Но происходило это уже в эпоху
современной НТР, что не могло не порождать и порождало многие острые
коллизии. Противоречие обострялось тем, что индустриали-зационные процессы в
этот "наверстывающий" период носили преимущественно экстенсивный характер.
По большей части они сводились к механическому вовлечению в производство
дополнительных человеческих и природных ресурсов. Поэтому, несмотря на
дальнейшее индустриальное преобразование народного хозяйства, многие
проблемы, возникшие в условиях форсированной индустриализации, не только не
исчезали, но даже нарастали. Более того, отставание определенных сфер
экономики приобретало застойные черты.
В результате воплощения в жизнь такой социально-экономической стратегии
укоренились специфические, по
сути, давно изжившие себя, хозяйственные механизмы и управленческие
традиции, объективно поддерживающие отставание, формировалась социальная
база стагнации. Бюрократия от имени государства выступала фактически
монопольным работодателем и концентрировала в своих руках распределение
основных социальных благ. Поэтому-то все апелляции о повышении уровня жизни
неизменно адресовались в "верха". В интересах самосохранения и
идеологического прикрытия административно-командной системы на все лады
пропагандировалась линия на стирание классовых и социальных различий,
достижение социальной однородности, уравнивание доходов трудящихся. Вопреки
интересам развития страны механизм поддержания экстенсивного роста все более
укреплялся. Он порождал перемещение больших людских масс из села в город.
Если в 1959 г. городское население в СССР составляло 47,9 %, то в 1970 г. --
уже 56,9 %, в 1981 г. -- 63,4 %. Масштабные перемещения сельской молодежи в
большие города и на так называемые "стройки века" не сопровождались
соответствующим развертыванием социальной инфраструктуры, надолго затягивало
освоение ею городской культуры, обостряло чувство социальной обделенности,
неполноценности, становилось почвой для антиобщественных проявлений. Потеряв
связь с деревней и не имея возможности полноценно включиться в городской
образ жизни, мигранты создавали типично маргинальную -- "общежитскую"
субкультуру. В рамках последней обломки сельских традиций и норм поведения
причудливо соединялись с наспех усвоенными "ценностями" квазигородской
цивилизации. Естественным следствием такого соединения были пьянство,
хулиганство и другие социальные отклонения. Многослойная система
бюрократических препон (прописка, выписка, различного вида учеты, система
получения жилья от предприятий, справкомания т. д.), носящих по существу
докапиталистический характер, препятствовала свободному перемещению рабочей
силы, дробя рабочих и специалистов на многочисленные ведомственные,
региональные и прочие квазикастовые группы, различавшиеся по уровню правовой
защищенности, обеспеченности различного вида социальных благ, снабжению и т.
д. В наиболее явном и уродливом виде это проявилось в формировании обширного
слоя бесправных московских "лимитчиков" (ругательное слово в столичном
лексиконе). Все это не могло не препятствовать воспроизводству рабочего
класса на
собственной основе, росту конкурентоспособных слоев гуманитарной,
научной и технической интеллигенции. Экстенсивность экономики стимулировала
нарастание дефицита рабочей силы и спрос на тяжелый неквалифицированный
ручной труд, который становился фактором люмпенизации трудящихся. Солидным
источником пополнения рядов рабочего класса были места заключения. Так,
секретарь Кемеровского горкома КПСС В. В. Ба-катин на пленуме горкома в мае
1973 г. сетовал: руководители строительных организаций не желают учитывать
рост общеобразовательного и культурного уровня трудящихся и создавать им
достойные условия труда и быта, пойдя вместо этого на решение "кадрового
вопроса" путем выколачивания дополнительного числа условно осужденных (так
называемых химиков) для работы на объектах. Но таким образом не решались и
производственные, и воспитательные проблемы. Из 2,5 тыс. осужденных,
направленных для работы в трест "Кемеровохимстрой" за период 1968 по 1972
гг. назад в исправительно-трудовые лагеря было возвращено 805 человек.
Потери из-за прогулов среди спецконтингента только за 1972 г. составили 608
человеко-дней, что в пересчете на 100 работающих было в 13 раз выше, чем
среди рабочих вольного найма. За пять лет из 1114, отбывших наказание на
стройках химии, осталось работать в тресте лишь 125 человек. Такая картина
была типична и в других регионах страны. Подневольный труд не мог хоть в
какой-то мере заменить свободный.
Тяжелым ручным физическим трудом в стране -- первооткрывателе космоса
было занято 50 млн. человек: в промышленности -- около 40 % занятых,
строительстве -- 60 %, в сельском хозяйстве -- около 70 %. Причем темпы
вытеснения такого труда неуклонно падали, составив в 1975--82 гг., всего
около 0,7 %. Следовательно, для полной ликвидации тяжелого ручного труда в
народном хозяйстве страны "зрелого социализма" по самым оптимистическим
подсчетам требовалось 50 лет! Для немеханизированных производств были
характерны низкий уровень организации труда, дисциплины, культуры, этики
отношений и трудовой мотивации при высоком уровне алкопотребления и
текучести рабочей силы. Уравниловка, многолетняя практика жесткой экономии
фонда заработной платы на самой инициативной части рабочих и специалистов
вела к исчезновению мастеров наивысшей квалификации. Попытки подменить
материальные стиму-
лы внедрением "социалистического соревнования" во все сферы жизни мало
что давали. Так, даже изрядно препарированные социологические исследования
творческой активности инженерно-технических работников показывали, что хотя
личные творческие планы под нажимом администрации и парторганизаций
принимало 60--80 % специалистов, но лишь 14-- 20 % инженеров их полностью
выполняло. Апатия и равнодушие к делам производства и общественной жизни
нарастали во всех слоях трудящихся. Дефицит рабочей силы в экономике
"развитого социализма" самым парадоксальным образом уживался с тем, что
почти четверть рабочих мест в народном хозяйстве стала относиться к
"избыточным", около 32 млн. человек составили "излишки рабочей силы". Все
это служило питательной средой и экономической основой расцвета уравниловки,
выводиловки, т. е. поощрения рвачески-иждивенческих установок. В затратную
экономику была органически включена и система советского образования.
Развернулся процесс поголовного охвата молодежи так называемым всеобщим
средним образованием, который без соответствующей материальной и
интеллектуальной базы привел к удручающему снижению его стандартов.
Параллельно раздувались малоэффективные и несоответствующие требованиям НТР
формы вечернего и заочного высшего образования, как грибы после дождя, росли
вузы с убогой материальной базой и низким научным потенциалом
преподавателей. Таким образом, всемерно тиражировалась псевдообразованность,