Страница:
о троцкистах, которые, вероятно, особенно любознательны. И хотя это
замечание вызвало смех в зале, надо полагать, что оратор, стоявший на
трибуне, вряд ли смеялся.
И самое любопытное, но психологически вполне понятное, что Сталин
выступил против (!) изучения истории партии в кружках. Вот еще один
знаменательный диалог Сталина, -- на этот раз с секретарем райкома партии
Жигаловым:
"Сталин: Вы вот что скажите, не слишком ли много у вас кружков?
Жигалов: Очень много.
Сталин: Не объясняется ли это тем, что единого руководства не было?
Жигалов: Это безусловно. У нас существовала многотипность кружков...
Сталин: Не есть ли это некоторые условия кус-тарщины?
Жигалов: Безусловно, это была кустарщина, была бессистемность.
Сталин: А если мы стоим у власти, и власть и печать в наших руках?
Жигалов: (Он еще не понял, куда клонит Сталин -- авт.). Здесь нужно
навести порядок, единство руководства должно быть.
Сталин: В старое время, когда мы были в оппозиции в партии, в
полулегальном состоянии, мы кружками занимались здорово, потому-что не было
трибуны... Теперь-то власть в наших руках, и печать наша, это близорукость
наша, что так много кружков и так плохо организована пропаганда в масштабах
страны... Очень много местного, личного, индивидуального.
Жигалов: А возможности у нас безбрежные...
Сталин: Ну как же, печать наша, книги наши, власть наша, вот теперь
учебник единообразный пойдет. Надо сейчас единообразие (проводить -- авт.)
через печать, а кружков поменьше надо.
Жигалов: (Он, наконец, понял, чего хотел Сталин. -- авт.) Кружков
поменьше надо, это даст возможность навести порядок".
Вот такое указание -- "кружков поменьше надо". Сталин боялся, что
опытные пропагандисты, знавшие историю партии по старым учебникам, изъятым
из обращения, внесут сумятицу в изучение прошлого по "единообразному
учебнику". Именно для того, чтобы предупредить такую "опасность", была
поставлена задача всемерного развития самостоятельного изучения "Краткого
курса". На замечание одного из участников совещания, что "все-таки люди,
которые будут индивидуально заниматься, потребуют помощи, консультаций...",
Сталин раздраженно бросил: "Дайте вы им спокойно пожить!"
По итогам совещания 14 ноября 1938 года ЦК ВКП (б) принял постановление
"О постановке партийной пропа-ганды в связи с выпуском "Краткого курса
истории ИКП (б)". В нем утверждалось, что "изданием "Курса истории ВКП (б)",
одобренного ЦК ВКП (б), кладется конец произволу и неразберихе в изложении
истории пap-тии, обилию различных точек зрения и произвольных толкований
важнейших вопросов партийной теории и ис-тории партии, которые имели место в
ряде ранее изданных учебников по истории партии".
"Необходимо было, -- говорилось в постановлении, -- дать партии единое
руководство по истории партии, руководство, представляющее официальное,
проверенное ЦК ВКП (б) толкование основных вопросов истории ВКП (б) и
марксизма-ленинизма, не допускающее никаких произвольных толкований".
Таким образом "Краткий курс" был канонизирован.
Порождение системы культа личности Сталина, постановление ЦК партии от
14 ноября 1938 года было направлено на его (культа личности) развитие и
пропаганду, на утверждение "гениальности и непогрешимости" Сталина, на
внедрение идеологии сталинизма в сознание народа. Нельзя не отметить
фарисейский характер этого документа. Ратуя якобы за развитие творческого
марксизма-ленинизма, оно предлагало изучать его в связи с целиком
фальсифицированной историей, каждая буква которой была превращена в
"священную догму". Приведенные слова постановления, что данное в учебнике
толкование вопросов истории партии исключает любые другие их толкования,
выполнялось буквально. Никакие исправления или даже уточнения в нем не
допускались.
Из воспоминаний академика М. В. Нечкиной и профессора А. Л. Фраймана
известно, что их, каждого в отдельности, обращения в ЦК ВКП (б) и к Ем.
Ярославскому по поводу необходимости исправления допущенных еще в газетном
варианте "Краткого курса" неточностей остались без последствий. Но это
устная историческая традиция...
Удалось, однако, обнаружить в архиве и документ, подтверждающий полную
достоверность подобных воспоминаний. В фонде А. А. Жданова хранится письмо
известного историка М. С. Волина, адресованное П. Н. Поспелову (и переданное
последним Жданову) о фактических неточностях, имеющихся в "Кратком курсе".
М. С. Волин отмечал, что выборы в Учредительное собрание происходили не до,
как сказано в учебнике, а после Октябрьской революции, что статья В. И.
Ленина "Несчастный мир" написана не после, а до соответствующего решения VII
съезда РКП (б), что, наконец, неверно относить начало освобождения
Закавказья к концу 1920 г., если известно, что Азербайджан был освобожден в
апреле 1920 г. "Думаю, что в следующих тиражах книги надо исправить эти
неточности", -- писал М. С. Волин.
Но в этой "священной книге" менять ничего не разре-
шалось. И вот в одном из ее последних изданий (1953 г.) на тех же
страницах, которые отметил М. С. Волин, читаем: "Учредительное собрание,
выборы в которое происходили еще до Октябрьской революции...", "Ленин писал
на другой день после принятия резолюции (VII съездом РКП (б) -- авт.) в
статье "Несчастный мир"... "В конце 1920 года началось освобождение
Закавказья от ига буржуазных националистов-муссаватистов в Азербайджане..."
Точность фактов, правда истории ничего не стоили по сравнению с сохранением
непогрешимости Сталина и его "гениального" творения!
"Краткий курс истории ВКП(б)" на долгие годы определил содержание
преподавания истории партии во всех учебных заведениях и системе партийного
просвещения, а также стал эталоном в научной работе. Никто не имел ни права,
ни возможности выйти за пределы его канонов, внести что-то новое в его
"окончательные" формулировки. Именно это оказало мертвящее влияние на
историко-партийную науку, которое в полной мере не преодолено до сих пор.
Но историческая наука -- это не только история партии. Следует
подчеркнуть, что и другие разделы исторического знания подверглись в годы
сталинщины жестокой деформации.
Сталин неплохо знал историю и хорошо понимал ее идеологическое значение
и политическую роль в обществе. Не случайно, в ответ на предложение одного
из участников совещания пропагандистов по проблемам "Краткого курса" --
снять в крайнем случае в вузах курсы истории СССР и всеобщей истории, Сталин
ответил: "Нет... Хорош тот марксист, который хорошо знает всеобщую историю.
Без этого нельзя быть марксистом".
Но "хорошо знать" требовалось не объективную истинную историю, а ее
сталинскую интерпретацию. Не случайно, письмо Сталина в журнал "Пролетарская
революция" послужило сигналом пересмотра не только истории ВКП(б). "Самым
большим событием нашего исторического фронта является статья т. Сталина в
"Больше-вике" и "Пролетарской революции", -- писала в ноябре 1931 г.
маститому историку-марксисту М. Н. Покров-скому, находившемуся на отдыхе,
начинающий тогда историк А. М. Панкратова. -- Эта статья... является или
должна явиться для историков политической и исторической вехой, особенно, в
отношении реализации главного лозунга -- партийности в исторической науке. В
связи с
ней у нас сейчас поставлена на ноги вся научная общественность".
Начавшаяся "проработка" историков непосредственно затронула и самого
Покровского, ускорив его кончину (в апреле 1932 г.). Уже после смерти этого
старого большевика и крупнейшего советского историка первой формации
началась его подлинная травля. Именно на него возлагалась вина за
неудовлетворительное, по определению ЦК ВКП (б), состояние исторической
науки. В частности, в написанном Ждановым Проекте извещения в печати о
состоявшемся конкурсе учебников по истории и его результатах говорилось:
"Особенно неудовлетворительно составлен учебник по "Истории СССР",
представленный группой проф. Ванага, а также учебники... представленные
группами Минца и Лозовского. То обстоятельство, что авторы названных
учебников продолжают настаивать на неоднократно уже вскрытых партией и явно
несостоятельных исторических определениях, СНК и ЦК не могут не
рассматривать, как свидетельство того, что среди некоторой части наших
историков, особенно историков СССР, укоренились антимарксистские,
антиленинские, по сути дела ликвидаторские антинаучные взгляды на
историческую науку... СНК СССР и ЦК ВКП (б) констатируют, что эти вредные
тенденции и попытки ликвидации истории как науки особенно связаны с
распространением среди наших историков исторических концепций, свойственных
так называемой "исторической школе Покровского", являющейся источником
указанных ошибочных исторических концепций".
В вышедших позднее сборниках "Против исторической концепции М. Н.
Покровского" (1939 г.) и "Против антимарксистской концепции М. Н.
Покровского" (1940 г.) его заслуги в создании и становлении советской
исторической науки были перечеркнуты, а ошибки, когда-либо им допущенные, и
слабости его суждений, постепенно им самим изживавшиеся, были непомерно
преувеличены и квалифицировались как антинаучные и антимарксистские. Нельзя
не отметить, что в числе авторов названных сборников выступали и некоторые
ученики М. Н. Покровского, в том числе и будущий академик А. М. Панкратова.
Только после XX съезда КПСС наветы, возведенные на Покровского, начали
постепенно сниматься, а его вклад в советскую историческую науку, при учете
всей противоречивости его взглядов, стал оцениваться в целом положительно.
Под влиянием указаний Сталина, Кирова и Жданова и постановлений ЦК ВКП
(б) о преподавании истории (1934--1936 гг.) в исторической науке стали
укоренять-ся догматизм и начетничество, подмена исследования ци-татами,
подгонка материала под предвзятые выводы. Это характеризовало работы
историков не в одинаковой степени, но процесс развития науки явно
затормозился. В об-становке постоянного диктата "сверху" историки не могли
проявить самостоятельности, часто ждали прямых указаний партийного
руководства о путях решения конкретных исторических проблем. Не случайно
поэтому Л. М. Панкратова писала в записке на имя Жданова, Маленкова и
Щербакова (1944 г.), что "... во время войны руководство советской
исторической наукой не было достаточно систематическим и углубленным ни со
стороны Президиума Академии наук, ни со стороны Управления пропаганды ЦК ВКП
(б)... Принципиальных директив и указаний по спорным вопросам советские
историки не получают". С другой стороны, именно в результате излишнего
внимания "сверху" научная разработка и изучение истории СССР советского
периода оставались на уровне положений "Краткого курса истории ВКП (б)" и
находились в зачаточном состоянии. Другие исторические периоды, а также
оценки исторических деятелей определялись не научными критериями, а
субъективными суждениями Сталина, цитаты из речей и заявлений которого
нередко заменяли исторические источники в качестве аргументов для
характеристики исторических событий и личностей.
Авторитаризм Сталина оставил тяжелое наследие советской исторической
науке.
Столь же бесцеремонно вторгся Сталин и в область политэкономии и
конкретных экономических дисциплин. Выступая в декабре 1929 года на
конференции аграрников-марксистов, Сталин заявил о себе как о ведущем
теоретике марксистско-ленинской политической экономии и, как обычно, "внес"
в нее огромный вклад. При этом, он тоже, как обычно, грубо перечеркнул все
прежние достижения советской экономической науки, чтобы на освободившемся
месте возвести собственные теоретические построения. Он заявил, что "за
нашими практическими успехами (в хозяйственном строительстве -- авт.) не
поспевает теоретическая мысль", что "мы начинаем хромать... в области
теоретической разработки вопросов пашей экономики", что в результате "в
нашей общест-венно-политической жизни все еще имеют хождение
различные буржуазные и мелкобуржуазные теории по вопросам экономики",
что, наконец, "без непримиримой борьбы с буржуазными теориями на базе
марксистско-ленинской теории невозможно добиться полной победы над классовым
врагом".
Сталин предложил "вскрыть ошибку тех, которые понимают нэп, как
отступление", высказал требование перейти в наступление и отбросить нэп к
черту.
Отказавшись от ленинской, основанной на нэповских принципах,
экономической политики, Сталин призвал экономистов-аграрников к разработке
"... проблем экономики переходного периода в их новой постановке на нынешнем
этапе развития". И хотя он предложил положить в основу этой новой
политэкономии марксистскую теорию расширенного воспроизводства (в его
собственной интерпретации), экономические методы хозяйствования были на этом
прекращены. В советской экономике наступил длительный период господства
волевых, волюнтаристских, командно-административных методов управления.
И с этого же времени началась Большая Ложь в экономической статистике.
Планы первой и остальных пятилеток "выполнялись" и "перевыполнялись" только
на бумаге, что выдавалось за свидетельство "превосходства" социалистической
экономики в ее советском командно-бюрократическом варианте. Именно эта
концепция безусловного "превосходства" советской социалистической экономики
над экономикой капиталистических стран вошла в качестве одного из важнейших
компонентов в идеологию сталинизма.
В 1936 году было принято решение о подготовке нового, единого учебника
политической экономии, который целиком был бы построен на сталинской
концепции этой науки. В начале 1938 года зав. отделом пропаганды и агитации
ЦК ВКП (б) А. И. Стецкий передал Сталину подготовленный им, совместно с Л.
А. Леонтьевым, макет книги "Политическая экономия. Краткий курс". Сделав
многочисленные поправки и пометки в тексте, Сталин на девяти блокнотных
листах набросал вариант раздела о рабовладельческом обществе и возвратил
макет авторам для доработки. Поскольку Стецкий в августе 1938 года был
репрессирован, дальнейшая работа над учебником велась авторским коллективом
под руководством Леонтьева.
В апреле и декабре 1940 года Сталин знакомился со вторым и третьим
вариантами книги, вновь правил текст, делал многочисленные вставки. Все это
свидетельствует о
том, какое внимание уделял "вождь и учитель" советского народа созданию
еще одного "краткого курса" -- на этот раз по проблемам политэкономии, чтобы
и в этой науке создать очередной эталон, "одобренный ЦК ВКП (б)".
В январе 1941 года на встрече с рядом экономистов, участвовавших в
подготовке учебника, Сталин высказал свои замечания и предложения, поставив
задачу в полу-торамесячный срок завершить эту работу.
Замечания, сделанные Сталиным, чрезвычайно интересны. Прежде всего он
предложил свое, новое определение предмета политэкономии, подчеркнув в нем
"весь опыт борьбы с враждебными марксизму теориями". Рассматривая вопросы
планирования социалистического хозяйства, Сталин указал, что первая, самая
важная задача планирования -- "обеспечение самостоятельности
социалистического хозяйства от капиталистического окружения", которая
является "формой борьбы с мировым капиталом". Таким образом, "теория"
обострения классовой борьбы была перенесена и в политическую экономию.
Характерны также замечания по поводу действия закона стоимости в СССР.
Сталин исходил из "ограниченного действия" этого закона, связав такое его
понимание с практикой ценообразования, определяемого государственной
политикой цен, с одной стороны, и ограниченным свободным рынком, с другой
(два рынка -- две цены), а также исключением из сферы товарно-денежных
отношений средств производства. Вместе с тем Сталин указал на существование
в СССР дифференциальной ренты и необходимость использования материального
поощрения трудящихся в социалистическом хозяйстве, подчеркнув ошибки
Энгельса (снова -- ошибки Энгельса) в этом вопросе.
В сопроводительном письме к четвертому варианту макета учебника,
подписанном руководителем Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП (б) Г. Ф.
Александровым и Л. А. Леонтьевым, говорилось, что в текст "внесены все
исправления, сделанные тов. Сталиным", а также коренным образом переделан
раздел "Социалистический строй". На страницах этого варианта Сталин сделал
только одну поправку. Однако до войны учебник не был опубликован, а потом
был забыт. Вновь к вопросам политэкономии Сталин вернулся лишь через десять
лет, когда весной 1952 года появился предпоследний значительный труд Сталина
"Экономические проблемы социализма в СССР".
* * *
Одна из особенностей казарменного социализма с его тоталитарным режимом
-- это политизация и идеологизация всех сторон жизни. Политизация труда,
политизация быта, науки и, наконец, искусства. Классовый подход, доведенный
до полной его вульгаризации, оценка явлений культуры с классовых позиций,
утверждение об обострении классовой борьбы в области искусства были
объявлены и действительно стали основным критерием отношения к произведениям
литературы и искусства и к их творцам -- писателям, художникам,
композиторам, деятелям кино и театра и т. д.
В угоду господствующей системе единственно правильными и допустимыми
объявляются только те направления искусства и те произведения, которые
непосредственно служат ее целям, когда из культуры изгоняются
общечеловеческие ценности и идеалы, а деятелей искусства делят на "своих" и
"чужих". Такая индивидуальная по своей природе форма деятельности, как
искусство, была унифицирована сначала организационно, а затем и идейно, на
базе все той же идеологии сталинизма.
В апреле 1932 года ЦК ВКП (б) принял постановление "О перестройке
литературно-художественных организаций". В документе отмечалось, что в
условиях нэпа, когда кадры пролетарской литературы были еще слабы, партия
всемерно помогала созданию и укреплению особых пролетарских организаций в
области литературы (как и в области других видов искусств).
В новой обстановке, когда появились писатели и художники, рожденные
периодом социалистического строительства, рамки существовавших пролетарских
литературно-художественных организаций стали тормозом для дальнейшего роста
художественного творчества. Создалась "опасность превращения этих
организаций из средства наибольшей мобилизации советских писателей и
художников вокруг задач социалистического строительства в средство
культивирования кружковой замкнутости, отрыва от политических задач
современности и от значительных групп писателей и художников, сочувствующих
социалистическому строительству". ЦК ВКП (б) постановил: "...Объединить всех
писателей, поддерживающих платформу Советской власти и стремящихся
участвовать в социалистическом строительстве, в единый союз советских
писателей с коммунистической фракцией в нем. Провести
аналогичные изменения по линии других видов искусства".
На этой основе были созданы союзы писателей, художников, композиторов,
архитекторов, объединившие всех творчески работающих профессионалов этих
искусств и поставившие их под строгий контроль, во-первых, партии и,
во-вторых, (что то же самое), бюрократической иерархии этих организаций. С
этого времени принадлежность к соответствующему Союзу стала, с одной
стороны, критерием лояльности деятеля искусства Советской власти и, с другой
стороны, условием его материальной обеспеченности. Исключение из союза не
только вело к утрате определенных привилегий (пользование Домами творчества,
мастерскими, получение авансов во время длительной работы над тем или иным
произведением и т. д.), но и полным отрывом от потребителей искусства
(прекращение издания и переиздания произведений, участия в выставках и т.
д.).
С момента образования творческих союзов ЦК ВКП (б) установил над ними
жесткий контроль. Выступавший на I Всесоюзном съезде писателей с докладом Н.
И. Бухарин, полемизируя в заключительном слове с поэтом А. А. Сурковым,
заявил: "Когда в начале моего доклада вся аудитория чрезмерно, не по
заслугам мне аплодировала, я заявил, что отношу эти аплодисменты к партии,
которая поручила мне читать здесь доклад. Но т. Сурков начал поучать: здесь,
мол, партия ни при чем. У меня, однако, другая информация. Основы доклада
соответственными инстанциями рассматривались и утверждались. В этом одна из
функций партийного руководства... Я утверждаю, что... не удастся оторвать
наших писателей от партийного руководства".
Это "партийное" руководство Союзом писателей стало, однако, личным
руководством со стороны самого Сталина. По воспоминаниям К. М. Симонова,
например, состав секретариата Союза писателей, образованный в 1946 году, был
целиком предложен Сталиным. "Все было решено за нас и мы были расставлены по
своим местам Сталиным, и расставлены, насколько я могу судить по первым
годам работы Союза, довольно разумно". Таким образом, организация "инженеров
человеческих душ", как называл писателей Сталин, не имела даже такого
элементарного демократического права, как избирать собственное руководство.
Это в равной мере относится и к другим творческим союзам, которые также
возглавляли люди, назначен-
ные сверху, ЦК КПСС. Такой "порядок" сохранялся до середины 80-х годов.
Перестройка литературно-художественных организаций сопровождалась не
только изменением их организационной структуры, но и установлением по
отношению к ним прямого идеологического воздействия партии. Последнее было
связано с внедрением в практику художественного творчества метода
социалистического реализма, официально объявленного единственным
идеологически и политически выдержанным методом художественного познания
мира.
Наиболее подробное определение сущности и особенностей
социалистического реализма в момент его утверждения дал Н. И. Бухарин в
докладе "О поэзии, поэтике и задачах поэтического творчества в СССР" на I
съезде писателей СССР. Не вдаваясь здесь в частности, отметим лишь, что
применение метода социалистического реализма должно было превратить деятелей
литературы и искусства в певцов строящегося социалистического общества, в
апологетов действительности и "светлого будущего", в мастеров изображения
"коллективной личности" и противников "психологического копания" в душах
людей. И хотя о многообразии форм творчества в рамках метода
социалистического реализма говорили не только Бухарин, но и другие
теоретики, все же не форма, не талант и мастерство, а политическая позиция,
отношение художника к революции и социализму были выдвинуты на первый план в
качестве основного критерия его соответствия требованиям партии.
Проводником партийной линии по отношению к писателям был секретариат
Союза писателей (равно как по отношению к другим "отрядам" творческой
интеллигенции -- секретариаты соответствующих союзов), состоявшие из
специально отобранных людей, поставленных в привилегированное положение и
занимавших вполне конформистскую позицию по отношению к власти. Постепенно
бюрократизируясь, эти органы превращались в узкокорпоративные, оторванные от
массы творческой интеллигенции, своеобразные "министерства" по делам
литературы и искусства, казнившие и миловавшие членов союза по мановению
указующего сверху перста, распределявшие блага и привилегии, осуществлявшие
идеологическую цензуру произведений литературы и искусства, выносившие им
приговор с позиций требований все того же метода социалистического реализма.
И то, что все
это делалось руками самих писателей, художников, композиторов и пр.,
чаще, правда, посредственных, но иногда и выдающихся, было одним из
отвратительных проявлений системы партийного тоталитаризма.
В предсмертном письме А. Фадеева, долгие годы руководившего союзом
писателей, в частности, говорилось: "Не вижу возможности дольше жить, так
как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено
самоуверенно-невежественным руководством партии, и теперь уже не может быть
поправлено. Лучшие кадры литературы -- в числе, которое даже не снилось
царским сатрапам, физически истреблены или погибли благодаря попустительству
власть имущих... Литература -- эта святая святых -- отдана на растерзание
бюрократам и самым отсталым элементам народа... Нас после смерти Ленина
низвели на положение мальчишек, уничтожили, идеологически пугали и называли
это -- "партийностью".
Понимание всего этого кончилось для Фадеева трагически: он покончил
жизнь самоубийством. Наивно было бы, однако, думать, что и сами руководители
творческих организаций что-то решали, обладали какой-либо
самостоятельностью. Нет, им была предписана роль исполнителей воли высшего
партийного руководства, исполнителей рьяных, но не рассуждающих, фактически
лишенных инициативы.
Все решалось в Кремле, в высшем эшелоне власти. Не органы культуры, не
соответствующие наркоматы и главки, даже не отдел пропаганды и агитации ЦК
ВКП (б), а лично Сталин и уполномоченные им секретари ЦК по идеологии --
Жданов, Щербаков, Поспелов, Суслов -- пристально наблюдали за состоянием дел
замечание вызвало смех в зале, надо полагать, что оратор, стоявший на
трибуне, вряд ли смеялся.
И самое любопытное, но психологически вполне понятное, что Сталин
выступил против (!) изучения истории партии в кружках. Вот еще один
знаменательный диалог Сталина, -- на этот раз с секретарем райкома партии
Жигаловым:
"Сталин: Вы вот что скажите, не слишком ли много у вас кружков?
Жигалов: Очень много.
Сталин: Не объясняется ли это тем, что единого руководства не было?
Жигалов: Это безусловно. У нас существовала многотипность кружков...
Сталин: Не есть ли это некоторые условия кус-тарщины?
Жигалов: Безусловно, это была кустарщина, была бессистемность.
Сталин: А если мы стоим у власти, и власть и печать в наших руках?
Жигалов: (Он еще не понял, куда клонит Сталин -- авт.). Здесь нужно
навести порядок, единство руководства должно быть.
Сталин: В старое время, когда мы были в оппозиции в партии, в
полулегальном состоянии, мы кружками занимались здорово, потому-что не было
трибуны... Теперь-то власть в наших руках, и печать наша, это близорукость
наша, что так много кружков и так плохо организована пропаганда в масштабах
страны... Очень много местного, личного, индивидуального.
Жигалов: А возможности у нас безбрежные...
Сталин: Ну как же, печать наша, книги наши, власть наша, вот теперь
учебник единообразный пойдет. Надо сейчас единообразие (проводить -- авт.)
через печать, а кружков поменьше надо.
Жигалов: (Он, наконец, понял, чего хотел Сталин. -- авт.) Кружков
поменьше надо, это даст возможность навести порядок".
Вот такое указание -- "кружков поменьше надо". Сталин боялся, что
опытные пропагандисты, знавшие историю партии по старым учебникам, изъятым
из обращения, внесут сумятицу в изучение прошлого по "единообразному
учебнику". Именно для того, чтобы предупредить такую "опасность", была
поставлена задача всемерного развития самостоятельного изучения "Краткого
курса". На замечание одного из участников совещания, что "все-таки люди,
которые будут индивидуально заниматься, потребуют помощи, консультаций...",
Сталин раздраженно бросил: "Дайте вы им спокойно пожить!"
По итогам совещания 14 ноября 1938 года ЦК ВКП (б) принял постановление
"О постановке партийной пропа-ганды в связи с выпуском "Краткого курса
истории ИКП (б)". В нем утверждалось, что "изданием "Курса истории ВКП (б)",
одобренного ЦК ВКП (б), кладется конец произволу и неразберихе в изложении
истории пap-тии, обилию различных точек зрения и произвольных толкований
важнейших вопросов партийной теории и ис-тории партии, которые имели место в
ряде ранее изданных учебников по истории партии".
"Необходимо было, -- говорилось в постановлении, -- дать партии единое
руководство по истории партии, руководство, представляющее официальное,
проверенное ЦК ВКП (б) толкование основных вопросов истории ВКП (б) и
марксизма-ленинизма, не допускающее никаких произвольных толкований".
Таким образом "Краткий курс" был канонизирован.
Порождение системы культа личности Сталина, постановление ЦК партии от
14 ноября 1938 года было направлено на его (культа личности) развитие и
пропаганду, на утверждение "гениальности и непогрешимости" Сталина, на
внедрение идеологии сталинизма в сознание народа. Нельзя не отметить
фарисейский характер этого документа. Ратуя якобы за развитие творческого
марксизма-ленинизма, оно предлагало изучать его в связи с целиком
фальсифицированной историей, каждая буква которой была превращена в
"священную догму". Приведенные слова постановления, что данное в учебнике
толкование вопросов истории партии исключает любые другие их толкования,
выполнялось буквально. Никакие исправления или даже уточнения в нем не
допускались.
Из воспоминаний академика М. В. Нечкиной и профессора А. Л. Фраймана
известно, что их, каждого в отдельности, обращения в ЦК ВКП (б) и к Ем.
Ярославскому по поводу необходимости исправления допущенных еще в газетном
варианте "Краткого курса" неточностей остались без последствий. Но это
устная историческая традиция...
Удалось, однако, обнаружить в архиве и документ, подтверждающий полную
достоверность подобных воспоминаний. В фонде А. А. Жданова хранится письмо
известного историка М. С. Волина, адресованное П. Н. Поспелову (и переданное
последним Жданову) о фактических неточностях, имеющихся в "Кратком курсе".
М. С. Волин отмечал, что выборы в Учредительное собрание происходили не до,
как сказано в учебнике, а после Октябрьской революции, что статья В. И.
Ленина "Несчастный мир" написана не после, а до соответствующего решения VII
съезда РКП (б), что, наконец, неверно относить начало освобождения
Закавказья к концу 1920 г., если известно, что Азербайджан был освобожден в
апреле 1920 г. "Думаю, что в следующих тиражах книги надо исправить эти
неточности", -- писал М. С. Волин.
Но в этой "священной книге" менять ничего не разре-
шалось. И вот в одном из ее последних изданий (1953 г.) на тех же
страницах, которые отметил М. С. Волин, читаем: "Учредительное собрание,
выборы в которое происходили еще до Октябрьской революции...", "Ленин писал
на другой день после принятия резолюции (VII съездом РКП (б) -- авт.) в
статье "Несчастный мир"... "В конце 1920 года началось освобождение
Закавказья от ига буржуазных националистов-муссаватистов в Азербайджане..."
Точность фактов, правда истории ничего не стоили по сравнению с сохранением
непогрешимости Сталина и его "гениального" творения!
"Краткий курс истории ВКП(б)" на долгие годы определил содержание
преподавания истории партии во всех учебных заведениях и системе партийного
просвещения, а также стал эталоном в научной работе. Никто не имел ни права,
ни возможности выйти за пределы его канонов, внести что-то новое в его
"окончательные" формулировки. Именно это оказало мертвящее влияние на
историко-партийную науку, которое в полной мере не преодолено до сих пор.
Но историческая наука -- это не только история партии. Следует
подчеркнуть, что и другие разделы исторического знания подверглись в годы
сталинщины жестокой деформации.
Сталин неплохо знал историю и хорошо понимал ее идеологическое значение
и политическую роль в обществе. Не случайно, в ответ на предложение одного
из участников совещания пропагандистов по проблемам "Краткого курса" --
снять в крайнем случае в вузах курсы истории СССР и всеобщей истории, Сталин
ответил: "Нет... Хорош тот марксист, который хорошо знает всеобщую историю.
Без этого нельзя быть марксистом".
Но "хорошо знать" требовалось не объективную истинную историю, а ее
сталинскую интерпретацию. Не случайно, письмо Сталина в журнал "Пролетарская
революция" послужило сигналом пересмотра не только истории ВКП(б). "Самым
большим событием нашего исторического фронта является статья т. Сталина в
"Больше-вике" и "Пролетарской революции", -- писала в ноябре 1931 г.
маститому историку-марксисту М. Н. Покров-скому, находившемуся на отдыхе,
начинающий тогда историк А. М. Панкратова. -- Эта статья... является или
должна явиться для историков политической и исторической вехой, особенно, в
отношении реализации главного лозунга -- партийности в исторической науке. В
связи с
ней у нас сейчас поставлена на ноги вся научная общественность".
Начавшаяся "проработка" историков непосредственно затронула и самого
Покровского, ускорив его кончину (в апреле 1932 г.). Уже после смерти этого
старого большевика и крупнейшего советского историка первой формации
началась его подлинная травля. Именно на него возлагалась вина за
неудовлетворительное, по определению ЦК ВКП (б), состояние исторической
науки. В частности, в написанном Ждановым Проекте извещения в печати о
состоявшемся конкурсе учебников по истории и его результатах говорилось:
"Особенно неудовлетворительно составлен учебник по "Истории СССР",
представленный группой проф. Ванага, а также учебники... представленные
группами Минца и Лозовского. То обстоятельство, что авторы названных
учебников продолжают настаивать на неоднократно уже вскрытых партией и явно
несостоятельных исторических определениях, СНК и ЦК не могут не
рассматривать, как свидетельство того, что среди некоторой части наших
историков, особенно историков СССР, укоренились антимарксистские,
антиленинские, по сути дела ликвидаторские антинаучные взгляды на
историческую науку... СНК СССР и ЦК ВКП (б) констатируют, что эти вредные
тенденции и попытки ликвидации истории как науки особенно связаны с
распространением среди наших историков исторических концепций, свойственных
так называемой "исторической школе Покровского", являющейся источником
указанных ошибочных исторических концепций".
В вышедших позднее сборниках "Против исторической концепции М. Н.
Покровского" (1939 г.) и "Против антимарксистской концепции М. Н.
Покровского" (1940 г.) его заслуги в создании и становлении советской
исторической науки были перечеркнуты, а ошибки, когда-либо им допущенные, и
слабости его суждений, постепенно им самим изживавшиеся, были непомерно
преувеличены и квалифицировались как антинаучные и антимарксистские. Нельзя
не отметить, что в числе авторов названных сборников выступали и некоторые
ученики М. Н. Покровского, в том числе и будущий академик А. М. Панкратова.
Только после XX съезда КПСС наветы, возведенные на Покровского, начали
постепенно сниматься, а его вклад в советскую историческую науку, при учете
всей противоречивости его взглядов, стал оцениваться в целом положительно.
Под влиянием указаний Сталина, Кирова и Жданова и постановлений ЦК ВКП
(б) о преподавании истории (1934--1936 гг.) в исторической науке стали
укоренять-ся догматизм и начетничество, подмена исследования ци-татами,
подгонка материала под предвзятые выводы. Это характеризовало работы
историков не в одинаковой степени, но процесс развития науки явно
затормозился. В об-становке постоянного диктата "сверху" историки не могли
проявить самостоятельности, часто ждали прямых указаний партийного
руководства о путях решения конкретных исторических проблем. Не случайно
поэтому Л. М. Панкратова писала в записке на имя Жданова, Маленкова и
Щербакова (1944 г.), что "... во время войны руководство советской
исторической наукой не было достаточно систематическим и углубленным ни со
стороны Президиума Академии наук, ни со стороны Управления пропаганды ЦК ВКП
(б)... Принципиальных директив и указаний по спорным вопросам советские
историки не получают". С другой стороны, именно в результате излишнего
внимания "сверху" научная разработка и изучение истории СССР советского
периода оставались на уровне положений "Краткого курса истории ВКП (б)" и
находились в зачаточном состоянии. Другие исторические периоды, а также
оценки исторических деятелей определялись не научными критериями, а
субъективными суждениями Сталина, цитаты из речей и заявлений которого
нередко заменяли исторические источники в качестве аргументов для
характеристики исторических событий и личностей.
Авторитаризм Сталина оставил тяжелое наследие советской исторической
науке.
Столь же бесцеремонно вторгся Сталин и в область политэкономии и
конкретных экономических дисциплин. Выступая в декабре 1929 года на
конференции аграрников-марксистов, Сталин заявил о себе как о ведущем
теоретике марксистско-ленинской политической экономии и, как обычно, "внес"
в нее огромный вклад. При этом, он тоже, как обычно, грубо перечеркнул все
прежние достижения советской экономической науки, чтобы на освободившемся
месте возвести собственные теоретические построения. Он заявил, что "за
нашими практическими успехами (в хозяйственном строительстве -- авт.) не
поспевает теоретическая мысль", что "мы начинаем хромать... в области
теоретической разработки вопросов пашей экономики", что в результате "в
нашей общест-венно-политической жизни все еще имеют хождение
различные буржуазные и мелкобуржуазные теории по вопросам экономики",
что, наконец, "без непримиримой борьбы с буржуазными теориями на базе
марксистско-ленинской теории невозможно добиться полной победы над классовым
врагом".
Сталин предложил "вскрыть ошибку тех, которые понимают нэп, как
отступление", высказал требование перейти в наступление и отбросить нэп к
черту.
Отказавшись от ленинской, основанной на нэповских принципах,
экономической политики, Сталин призвал экономистов-аграрников к разработке
"... проблем экономики переходного периода в их новой постановке на нынешнем
этапе развития". И хотя он предложил положить в основу этой новой
политэкономии марксистскую теорию расширенного воспроизводства (в его
собственной интерпретации), экономические методы хозяйствования были на этом
прекращены. В советской экономике наступил длительный период господства
волевых, волюнтаристских, командно-административных методов управления.
И с этого же времени началась Большая Ложь в экономической статистике.
Планы первой и остальных пятилеток "выполнялись" и "перевыполнялись" только
на бумаге, что выдавалось за свидетельство "превосходства" социалистической
экономики в ее советском командно-бюрократическом варианте. Именно эта
концепция безусловного "превосходства" советской социалистической экономики
над экономикой капиталистических стран вошла в качестве одного из важнейших
компонентов в идеологию сталинизма.
В 1936 году было принято решение о подготовке нового, единого учебника
политической экономии, который целиком был бы построен на сталинской
концепции этой науки. В начале 1938 года зав. отделом пропаганды и агитации
ЦК ВКП (б) А. И. Стецкий передал Сталину подготовленный им, совместно с Л.
А. Леонтьевым, макет книги "Политическая экономия. Краткий курс". Сделав
многочисленные поправки и пометки в тексте, Сталин на девяти блокнотных
листах набросал вариант раздела о рабовладельческом обществе и возвратил
макет авторам для доработки. Поскольку Стецкий в августе 1938 года был
репрессирован, дальнейшая работа над учебником велась авторским коллективом
под руководством Леонтьева.
В апреле и декабре 1940 года Сталин знакомился со вторым и третьим
вариантами книги, вновь правил текст, делал многочисленные вставки. Все это
свидетельствует о
том, какое внимание уделял "вождь и учитель" советского народа созданию
еще одного "краткого курса" -- на этот раз по проблемам политэкономии, чтобы
и в этой науке создать очередной эталон, "одобренный ЦК ВКП (б)".
В январе 1941 года на встрече с рядом экономистов, участвовавших в
подготовке учебника, Сталин высказал свои замечания и предложения, поставив
задачу в полу-торамесячный срок завершить эту работу.
Замечания, сделанные Сталиным, чрезвычайно интересны. Прежде всего он
предложил свое, новое определение предмета политэкономии, подчеркнув в нем
"весь опыт борьбы с враждебными марксизму теориями". Рассматривая вопросы
планирования социалистического хозяйства, Сталин указал, что первая, самая
важная задача планирования -- "обеспечение самостоятельности
социалистического хозяйства от капиталистического окружения", которая
является "формой борьбы с мировым капиталом". Таким образом, "теория"
обострения классовой борьбы была перенесена и в политическую экономию.
Характерны также замечания по поводу действия закона стоимости в СССР.
Сталин исходил из "ограниченного действия" этого закона, связав такое его
понимание с практикой ценообразования, определяемого государственной
политикой цен, с одной стороны, и ограниченным свободным рынком, с другой
(два рынка -- две цены), а также исключением из сферы товарно-денежных
отношений средств производства. Вместе с тем Сталин указал на существование
в СССР дифференциальной ренты и необходимость использования материального
поощрения трудящихся в социалистическом хозяйстве, подчеркнув ошибки
Энгельса (снова -- ошибки Энгельса) в этом вопросе.
В сопроводительном письме к четвертому варианту макета учебника,
подписанном руководителем Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП (б) Г. Ф.
Александровым и Л. А. Леонтьевым, говорилось, что в текст "внесены все
исправления, сделанные тов. Сталиным", а также коренным образом переделан
раздел "Социалистический строй". На страницах этого варианта Сталин сделал
только одну поправку. Однако до войны учебник не был опубликован, а потом
был забыт. Вновь к вопросам политэкономии Сталин вернулся лишь через десять
лет, когда весной 1952 года появился предпоследний значительный труд Сталина
"Экономические проблемы социализма в СССР".
* * *
Одна из особенностей казарменного социализма с его тоталитарным режимом
-- это политизация и идеологизация всех сторон жизни. Политизация труда,
политизация быта, науки и, наконец, искусства. Классовый подход, доведенный
до полной его вульгаризации, оценка явлений культуры с классовых позиций,
утверждение об обострении классовой борьбы в области искусства были
объявлены и действительно стали основным критерием отношения к произведениям
литературы и искусства и к их творцам -- писателям, художникам,
композиторам, деятелям кино и театра и т. д.
В угоду господствующей системе единственно правильными и допустимыми
объявляются только те направления искусства и те произведения, которые
непосредственно служат ее целям, когда из культуры изгоняются
общечеловеческие ценности и идеалы, а деятелей искусства делят на "своих" и
"чужих". Такая индивидуальная по своей природе форма деятельности, как
искусство, была унифицирована сначала организационно, а затем и идейно, на
базе все той же идеологии сталинизма.
В апреле 1932 года ЦК ВКП (б) принял постановление "О перестройке
литературно-художественных организаций". В документе отмечалось, что в
условиях нэпа, когда кадры пролетарской литературы были еще слабы, партия
всемерно помогала созданию и укреплению особых пролетарских организаций в
области литературы (как и в области других видов искусств).
В новой обстановке, когда появились писатели и художники, рожденные
периодом социалистического строительства, рамки существовавших пролетарских
литературно-художественных организаций стали тормозом для дальнейшего роста
художественного творчества. Создалась "опасность превращения этих
организаций из средства наибольшей мобилизации советских писателей и
художников вокруг задач социалистического строительства в средство
культивирования кружковой замкнутости, отрыва от политических задач
современности и от значительных групп писателей и художников, сочувствующих
социалистическому строительству". ЦК ВКП (б) постановил: "...Объединить всех
писателей, поддерживающих платформу Советской власти и стремящихся
участвовать в социалистическом строительстве, в единый союз советских
писателей с коммунистической фракцией в нем. Провести
аналогичные изменения по линии других видов искусства".
На этой основе были созданы союзы писателей, художников, композиторов,
архитекторов, объединившие всех творчески работающих профессионалов этих
искусств и поставившие их под строгий контроль, во-первых, партии и,
во-вторых, (что то же самое), бюрократической иерархии этих организаций. С
этого времени принадлежность к соответствующему Союзу стала, с одной
стороны, критерием лояльности деятеля искусства Советской власти и, с другой
стороны, условием его материальной обеспеченности. Исключение из союза не
только вело к утрате определенных привилегий (пользование Домами творчества,
мастерскими, получение авансов во время длительной работы над тем или иным
произведением и т. д.), но и полным отрывом от потребителей искусства
(прекращение издания и переиздания произведений, участия в выставках и т.
д.).
С момента образования творческих союзов ЦК ВКП (б) установил над ними
жесткий контроль. Выступавший на I Всесоюзном съезде писателей с докладом Н.
И. Бухарин, полемизируя в заключительном слове с поэтом А. А. Сурковым,
заявил: "Когда в начале моего доклада вся аудитория чрезмерно, не по
заслугам мне аплодировала, я заявил, что отношу эти аплодисменты к партии,
которая поручила мне читать здесь доклад. Но т. Сурков начал поучать: здесь,
мол, партия ни при чем. У меня, однако, другая информация. Основы доклада
соответственными инстанциями рассматривались и утверждались. В этом одна из
функций партийного руководства... Я утверждаю, что... не удастся оторвать
наших писателей от партийного руководства".
Это "партийное" руководство Союзом писателей стало, однако, личным
руководством со стороны самого Сталина. По воспоминаниям К. М. Симонова,
например, состав секретариата Союза писателей, образованный в 1946 году, был
целиком предложен Сталиным. "Все было решено за нас и мы были расставлены по
своим местам Сталиным, и расставлены, насколько я могу судить по первым
годам работы Союза, довольно разумно". Таким образом, организация "инженеров
человеческих душ", как называл писателей Сталин, не имела даже такого
элементарного демократического права, как избирать собственное руководство.
Это в равной мере относится и к другим творческим союзам, которые также
возглавляли люди, назначен-
ные сверху, ЦК КПСС. Такой "порядок" сохранялся до середины 80-х годов.
Перестройка литературно-художественных организаций сопровождалась не
только изменением их организационной структуры, но и установлением по
отношению к ним прямого идеологического воздействия партии. Последнее было
связано с внедрением в практику художественного творчества метода
социалистического реализма, официально объявленного единственным
идеологически и политически выдержанным методом художественного познания
мира.
Наиболее подробное определение сущности и особенностей
социалистического реализма в момент его утверждения дал Н. И. Бухарин в
докладе "О поэзии, поэтике и задачах поэтического творчества в СССР" на I
съезде писателей СССР. Не вдаваясь здесь в частности, отметим лишь, что
применение метода социалистического реализма должно было превратить деятелей
литературы и искусства в певцов строящегося социалистического общества, в
апологетов действительности и "светлого будущего", в мастеров изображения
"коллективной личности" и противников "психологического копания" в душах
людей. И хотя о многообразии форм творчества в рамках метода
социалистического реализма говорили не только Бухарин, но и другие
теоретики, все же не форма, не талант и мастерство, а политическая позиция,
отношение художника к революции и социализму были выдвинуты на первый план в
качестве основного критерия его соответствия требованиям партии.
Проводником партийной линии по отношению к писателям был секретариат
Союза писателей (равно как по отношению к другим "отрядам" творческой
интеллигенции -- секретариаты соответствующих союзов), состоявшие из
специально отобранных людей, поставленных в привилегированное положение и
занимавших вполне конформистскую позицию по отношению к власти. Постепенно
бюрократизируясь, эти органы превращались в узкокорпоративные, оторванные от
массы творческой интеллигенции, своеобразные "министерства" по делам
литературы и искусства, казнившие и миловавшие членов союза по мановению
указующего сверху перста, распределявшие блага и привилегии, осуществлявшие
идеологическую цензуру произведений литературы и искусства, выносившие им
приговор с позиций требований все того же метода социалистического реализма.
И то, что все
это делалось руками самих писателей, художников, композиторов и пр.,
чаще, правда, посредственных, но иногда и выдающихся, было одним из
отвратительных проявлений системы партийного тоталитаризма.
В предсмертном письме А. Фадеева, долгие годы руководившего союзом
писателей, в частности, говорилось: "Не вижу возможности дольше жить, так
как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено
самоуверенно-невежественным руководством партии, и теперь уже не может быть
поправлено. Лучшие кадры литературы -- в числе, которое даже не снилось
царским сатрапам, физически истреблены или погибли благодаря попустительству
власть имущих... Литература -- эта святая святых -- отдана на растерзание
бюрократам и самым отсталым элементам народа... Нас после смерти Ленина
низвели на положение мальчишек, уничтожили, идеологически пугали и называли
это -- "партийностью".
Понимание всего этого кончилось для Фадеева трагически: он покончил
жизнь самоубийством. Наивно было бы, однако, думать, что и сами руководители
творческих организаций что-то решали, обладали какой-либо
самостоятельностью. Нет, им была предписана роль исполнителей воли высшего
партийного руководства, исполнителей рьяных, но не рассуждающих, фактически
лишенных инициативы.
Все решалось в Кремле, в высшем эшелоне власти. Не органы культуры, не
соответствующие наркоматы и главки, даже не отдел пропаганды и агитации ЦК
ВКП (б), а лично Сталин и уполномоченные им секретари ЦК по идеологии --
Жданов, Щербаков, Поспелов, Суслов -- пристально наблюдали за состоянием дел