Страница:
расходами. Лишь в разгар перестройки страна узнала о существовании
длительное время крупного дефицита государственного бюджета. Следовательно,
высший орган государственной власти сознательно держался в неведении, но
никто не понес за это ответственности. А ведь бюджетные комиссии палат
Верховного Совета, призванные по Конституции проверять правильность
исполнения бюджета, должны были вскрыть такие факты.
Манипулируемый высшей партийной номенклатурой Верховный Совет принимал
законы о бюджете, в которых содержались лишь агрегатированные показатели:
общие доходы и расходы на главные отрасли, т. е. оборону, государственное
управление, народное хозяйство, социальные нужды и т. д. В силу этого
Верховный Совет не мог контролировать расходы собственно министерств и
ведомств (как это делалось парламентами всех цивилизованных стран). Именно
такая бесконтрольность и позволила, например, Минводхозу "закопать" в землю
сотни миллиардов рублей без сколько-нибудь видимого эффекта для народного
хозяйства. Вопросы о целесообразности "строек века" (типа БАМа) даже никому
в голову не приходило поставить на обсуждение Верховного Совета, и их
финансирование велось без его специальной санкции. Точно так же помимо
Верховного Совета СССР принимались и другие, нередко судьбоносные для страны
решения.
Верховный Совет был практически устранен от контроля деятельности
правительства. Имелась конституционная норма о периодической отчетности
Совета Министров перед Верховным Советом, но какова ее регулярность --
умалчивалось. Отсутствовало юридически и практически положение об
ответственности правительства или его отдельных членов, иных высших
должностных лиц за ошибки в управлении, повлекшие тяжелые последствия. Не
определялось право Верховного Совета по отчету правительства выразить ему в
целом или отдельным министрам недоверие, что должно было вести к их
отставке. Отсутствие таких норм порождало безответственность высших
должностных лиц, скрывавших свои провалы и злоупотребления под завесой
секретности. Более того по таким важнейшим направлениям, как оборона,
государст-
венная безопасность, соблюдение законности и правопорядка,
отсутствовала даже демократическая ширма в виде постоянных комиссий при
палатах Верховного Совета. Поэтому депутатам фактически нельзя было и
претендовать на контроль Министерства обороны, КГБ, МВД.
Верховный Совет СССР, так же как и Верховные Советы союзных и
автономных республик, покорно и "единодушно" голосовал за предложения и
законопроекты, подготовленные партийно-государственным аппаратом. Даже
назначения и перемещения высших должностных лиц утверждались этим органом
без всяких попыток выяснить причины перемещений. Лишь иногда депутатские
комиссии брались за вспомогательную работу по "доводке" отдельных
законопроектов. Таким образом, Верховный Совет СССР, как впрочем и советы
других ступеней, представлял собой скорее декоративное, чем властвующее
учреждение.
Местные органы власти копировали работы верховных, и хотя по
Конституции они были призваны осуществлять всю полноту государственной
власти на подведомственной территории, фактически они были бесправны. Их
бесправие в значительной мере определялось слабостью материально-финансовой
базы. Ведь подавляющее большинство предприятий и организаций находились в
центральном подчинении и в местный бюджет практически ничего не отчисляли.
Поэтому нищенский бюджет заставлял местные советские органы постоянно что-то
выпрашивать у предприятий ведомств, а следовательно, постоянно
воспроизводить зависимость от их благорасположения.
В реальности основная роль в деятельности местных органов Советской
власти принадлежала исполкомам, которыми руководили в свою очередь секретари
соответствующих партийных комитетов. Исполком и его председатель возглавляли
работу аппарата Совета, подготавливали перечень вопросов, которые выносились
на обсуждение сессий Советов, и проекты решений. На сессиях депутаты лишь
"единогласно" принимали подготовленные аппаратом исполкома решения. Исполком
даже руководил деятельностью депутатов.
Вполне понятно, что в таких условиях Совет не мог контролировать
деятельность своего исполнительного и распорядительного органа -- исполкома.
Ведь кроме того, значительную часть депутатов Совета составляли руководители
исполкома, его подразделений и других исполнительных органов, подчиненных
все тому же исполкому. Та-
ким образом, руководители и работники исполкома и других исполнительных
органов будучи депутатами ("по должности"), должны были "контролировать"
сами себя. Сложилась практика фактического подчинения Советов аппарату.
Эту систему подстраховывала и практика формирования Советов, которая
была нацелена на подбор достаточно "послушного" состава "народных
избранников", чтобы обеспечивать "единогласие" депутатов при штамповке
аппаратных решений. Конституционные принципы избирательного права -- выборы
всеобщие, равные, при тайном голосовании -- были весьма демократичны. Закон
не запрещал и организацию выборов на альтернативной основе. Но политическая
практика режима диктовала организацию выборов всех ступеней по принципу:
один кандидат -- один депутат. Поскольку выдвижение кандидатов было
монополизировано в руках партийных органов, то фактически это были не выборы
депутатов, а их назначение. Правда, для демонстрации демократизма системы
электорат тщательно подбирался. Так, среди 2,3 млн. народных депутатов
Советов 1983 г. 44,3 % составляли рабочие, 24,9 % -- колхозники, и только
30,8 % -- учителя, врачи, инженеры, агрономы, работники культуры и
представители других категорий интеллигенции вместе взятые. Аналогичным
образом обставлялись дела и в многочисленных общественных организациях,
которые были призваны расцвечивать "демократический" фасад
административно-командной системы.
Большие усилия прилагались для имитации общественно-политической и
трудовой активности трудящихся. Количественные показатели роста активности
поднимались вверх лишь за счет определенной части членов производственных
коллективов при одновременном и устойчивом проявлении пассивности большей их
части. Во многих случаях сложившиеся еще с 30-х гг. формы привлечения
трудящихся к участию в управлении производством имели внешний по отношению к
ним характер в виде "нагрузок". При этом создавалась видимость широкого
участия людей в управлении производством на своих предприятиях.
Обилие организаций, советов, комиссий на общественных началах мало что
давало для повышения эффективности общественного производства. При
отсутствии необходимой оперативно-хозяйственной самостоятельности трудовых
коллективов, демократических механизмов волеизъявления и низкой политической
культуре масс общест-
венные функции управления на предприятиях осуществлялись формально, и
их количественный рост не приводил к качественным сдвигам. Это подтверждали
и результаты социологических исследований, в частности, проведенных на
предприятиях Москвы. Здесь из числа опрошенных 11 % ответили, что совсем не
участвовали в управлении производством, 29,8 % затруднялись дать оценку
своего участия, заявили, что не считают себя хозяевами производства, 31,2 %.
Лишь 25 % рабочих ответили, что регулярно присутствуют на собраниях, где
обсуждаются производственные вопросы, вносят предложения по улучшению
организации производства и принимают участие в их реализации.
На рубеже 60--70-х годов в высшем эшелоне советского руководства
окончательно сформировалось два направления -- реформаторское и
консервативное. Реформаторы были сторонниками системоукрепляющих реформ,
прежде всего в экономике, весьма индифферентно относясь к проблемам
становления гражданского общества и правового государства. Более того,
многие из них, например, А. Н. Косыгин, Ю. В. Андропов были весьма
скептически настроены по отношению к политической и идеологической
модернизации, полагая административно-командную систему самодостаточной.
Поэтому Андропов, став в 1967 г. главой КГБ, не чурался практики репрессий
против инакомыслящих, не без основания полагая, что сколько-нибудь серьезный
капитальный ремонт системы не может не вызвать ее обвала. Но особую
бдительность охранители проявляли на "идеологическом фронте", стараясь
сурово пресекать любые проявления "крамолы". В чистом виде, однако, за
редким исключением, в руководстве не встречались ни прогрессисты, ни
ретрограды. Как правило, окраска менялась в зависимости от политической
конъюнктуры. Сам Леонид Ильич Брежнев старался не связывать себя с
каким-либо одним течением, он поддерживал тех или других в зависимости от
того, насколько это укрепляло его позиции.
Л. И. Брежнев проводил большую часть своих решений через Секретариат ЦК
КПСС и стремился опираться на аппаратные структуры. Первоначально,
располагая не слишком уж большой кадровой базой, Леонид Ильич стал
возвращать на "высокую орбиту" политических жертв Хрущева, типа Ф. Д.
Кулакова, М. С. Соломенцева, И. В. Капитонова, Г. С. Павлова. Но тогда же
стала формироваться собственная кадровая "обойма" Брежнева.
С подачи К. У. Черненко, с поста директора ВПШ Молда-вии на должность
заведующего отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС был определен С. П.
Трапезников. Министром внутренних дел СССР, несмотря на противодействие ряда
членов Политбюро, был поставлен -- также доверенное лицо Л. И. Брежнева --
Н. А. Щелоков. Первым зампредом КГБ стал работавший ранее в Молдавии С. К.
Цвигун.
Так возникла традиция кланового руководства партией и государством.
Клана будет два -- наряду с молдавской ветвью будет крепнуть
днепропетровская, которая станет расти за счет партийных функционеров,
директоров предприятий или просто знакомых, кто в разные годы или учился с
Брежневым, или работал, или помогал ему в продвижении. Позднее эти ветви
разрастутся, раскинутся далеко за пределы Молдавии и Днепропетровской
области и вберут в себя всех тех, кто встретился Леониду Ильичу Брежневу на
длинной и извилистой дороге его политической карьеры, кто обратил на себя
его внимание или угодил ему.
В начале 1971 г. пал В. П. Мжаванадзе, партийный руководитель Грузии;
он был обвинен в коррупции. И Политбюро закачалось -- это был первый удар
генсека по высшей партийной коллегии. За предыдущие годы правления Брежнева
по его инициативе не было произведено ни одного снятия среди членов
Политбюро -- его побуждали считаться с необходимостью коллективности
руководства. За прошедшие семь лет Политбюро покинули только трое: Ф. Р.
Козлов -- по болезни, А. И. Микоян и Н. М. Шверник -- по старости. Но затем,
на Пленуме ЦК в апреле 1973 года, из Политбюро сразу были выведены П. Е.
Шелест, Г. И. Воронов. Их место заняли трое, и все -- сподвижники Брежнева:
Ю. В. Андропов, председатель КГБ, А. А. Громыко, министр иностранных дел, и
А. А. Гречко, министр обороны.
Обстоятельства смещения Шелеста и Воронова находились в тесной связи с
противоборством генсека и премьера. Брежнев долго и сложно маневрировал,
прежде чем решился нанести удар по Политбюро. Вначале, не будучи в состоянии
его подорвать извне, он решил его расшатать изнутри -- он сумел увеличить
число его членов с 11 до 15. И сразу получил в нем большинство. Следующий
шаг был вопросом партийной техники. Проявив благосклонность к Шелепину, он
столкнул его с Шелестом, а потворствуя соперничеству между Косыгиным и
Подгорным,
изолировал Воронова. Шелест был обвинен в национализме и переведен с
Украины, где был первым секретарем ЦК Компартии, в Москву. Став одним из
многих заместителей Председателя Совета Министров и лишенный опоры в Киеве,
он вскоре был выставлен из Политбюро.
Г. И. Воронов же проиграл тогда, когда вместе с Косыгиным стал
сомневаться в сельскохозяйственной программе Брежнева. Поначалу он был
высечен публично: его не удостоили правительственной награды по случаю
шестидесятилетия, хотя, как члену Политбюро, ему полагалась Звезда Героя, а
затем в Протоколе Политбюро (по месту стояния на приемах и в расположении
портретов на торжествах) упал с пятого-шестого места на четырнадцатое.
Возможно, Брежнев мог бы избавиться от Воронова и раньше, уже в 70-м
году. К тому времени распались связи, первоначально возникшие в Политбюро.
Косыгин, теряя влияние, терял и союзников (сперва от него отошел Суслов, а
затем оставил и Мазуров). Подгорный же, смирившись с уходом из партаппарата,
прижился в Президиуме Верховного Совета и больше не искал столкновений с
генсеком. Но тогда он не изгнал Воронова из Политбюро, не желая пошатнуть
зыбкое равновесие сил при обсуждении политики разрядки, против которой
регулярно выступал Шелест.
Падение Воронова и Шелеста произошло на фоне возвышения Г. В. Романова
-- еще один ловкий ход Брежнева: впервые за десять лет -- после ухода
Козлова -- первый секретарь Ленинградского обкома партии стал полным членом
Политбюро.
И чем больше усиливал свои позиции Брежнев, тем больше падали престиж и
влияние Косыгина. С конца 70-го и до середины 71-го года он едва ли не
полностью отстранился от дел в Совете Министров (там всеми делами управлял
Мазуров), проводя часть времени в больнице, а часть -- на даче. Косыгин был
главным препоном для установления единовластия Брежнева, но не единственным.
Оставался еще Полянский, затаивший обиду на Леонида Ильича за то, что тот,
пообещав, не сделал его премьером. На него Брежнев быстро нашел укорот --
обвинил в развале сельского хозяйства и на XXV партийном съезде (1976 г.)
выдворил из Политбюро.
Падение другого соперника Брежнева -- Шелепина -- проходило в несколько
этапов и было постепенным.
Спад его карьеры начался в 1965 году и завершился спустя ровно десять
лет, в 1975 году, в течение которых разваливалась база его власти: сперва
комсомольская, затем в системе службы безопасности, далее -- в партийном
аппарате и, наконец, в профсоюзах.
Ни одна из политических звезд Кремля не поднялась па партийном
небосклоне столь блистательно и не закатилась столь безрадостно, как звезда
Шелепина. 1964-- 1965 гг. -- пик карьеры Шелепина и начало ее конца: в этот
период он становится членом Политбюро и ... утрачивает свое политическое
влияние, когда сперва теряет пост заместителя Председателя Совета Министров,
а затем выводится из Секретариата ЦК. Шелепин, однако, обладал еще некоторым
влиянием в руководящих кругах партии, помнили его роль в низложении Хрущева,
чтобы его можно было запросто прогнать. Поэтому Брежнев после того как
выпроводил его из Секретариата ЦК в профсоюзы, счел нужным позолотить пилюлю
-- в честь 50-летия Шелепину была вручена Звезда Героя Социалистического
Труда. Шелепин, однако, еще долго оставался членом Политбюро, в котором он в
поисках опоры метался из стороны в сторону. Поддерживая противников
Брежнева, он неожиданно стал проявлять себя либералом, лихорадочно ища
сочувствия и поддержки Косыгина, и решился на критику Брежнева за отсутствие
у него целенаправленности и определенности во внутренней политике. Спустя
какое-то время Шелепин сделался горячим поборником генсека и попытался,
угождая Брежневу, организовать в Политбюро поддержку разрядке. Но было уже
поздно: Брежнев не простил отступничества. В 1975 году он послал его во
главе профсоюзной делегации в Англию. И вояж Шелепина стал его поездкой в
политическое небытие. Воспользовавшись волной протеста, поднявшейся против
него в Европе, он в апреле 1975 года на Пленуме ЦК провел решение о снятии
Шелепина с формулировкой, означающей полный и окончательный его крах: "По
личной просьбе". Большего и худшего унижения для честолюбивого и гордого
партийного функционера нельзя было придумать.
Наконец, Брежнев смог без лишней суеты приступить к созданию
собственного величия. Угодников, готовых преклоняться и прислуживать ему,
было более чем достаточно, но для создания культа ему необходим был жрец --
он оказался под рукой: Черненко.
Между тем положение дел ухудшалось, рост жизнен-
ного уровня народа прекратился. Так, в девятой пятилетке (1971 --1975
гг.) объем промышленного производства вырос на 43 % (по альтернативным
оценкам лишь на 25 %) по сравнению с 50,5 % (39 %) в восьмой пятилетке.
Вместо 41 % прироста используемого национального дохода в 1966--1970 гг. в
девятой пятилетке этот показатель вырос только на 28 %. Причем эти приросты
достигались за счет вовлечения в хозяйственный оборот огромных масс новых
ресурсов. Прирост интегрального показателя эффективности общественного
производства упал с 18 % в восьмой пятилетке до 6 % в девятой. В полтора
раза за это же время сократился прирост общественной производительности
труда. Перестала снижаться материалоемкость, упала фондоотдача и
эффективность капиталовложений. Страна погружалась в застой.
Зато процветала "теневая экономика". Ее питательной средой была
бюрократическая система, функционирование которой требовало постоянного
жесткого внеэкономического принуждения и регулятора в виде дефицита.
Последний абсурдно демонстрировал себя повсеместно на фоне совершенно
невероятных излишков различного сырья и материалов. Самостоятельно продать
ненужные запасы или обменять их на нужные товары и изделия предприятия не
могли. Сделать это могли подпольные дельцы. Подпольный рынок поддерживал
разваливающуюся экономику. Очень дорого, но он удовлетворял потребности.
Брежневское руководство дутыми цифрами и гигантскими прожектами
стремилось отвлечь внимание общественности от того плачевного положения, в
котором оказалась держава. Конспиративная суета в принятии решений
выдавалась за принцип государственной деятельности. Келейность,
семейственность, наличие массы "легкоуправ-ляемых" на ключевых постах --
необходимые компоненты административно-командной системы. Нарастало
сращивание дельцов "теневого бизнеса" с ответработниками
партийно-государственного аппарата в центре и на местах. Обороты "теневой
экономики" становились миллиардными. А ведь еще сравнительно недавно Н. С.
Хрущев был изумлен, когда ему доложили о первом миллионном хищении. Только
после ряда дел он перестал удивляться.
Неудивительным, однако, было то, что рост социальной несправедливости,
негативных явлений, прикрывавшихся лозунгами о благе народном, вызывал
острое подспудное негодование основной массы трудящихся. Но эта же масса
была охвачена ностальгией по "сильной руке", кото-
рая якобы могла прекратить безобразия. "Сталин на ветровом стекле" стал
неизменным спутником многих автомобилистов. В различных аудиториях типичным
вопросом к лекторам партийных комитетов был такой: "Когда Волгограду вернут
прежнее имя?" Ответ: "Думаю, скоро", -- вызывал аплодисменты.
В мире развертывался новый виток научно-технической революции. Его
сердцевину составляли такие достижения науки, которые привели к формированию
микроэлектроники, биотехнологии в качестве базисных направлений
технологического переворота в производственной и непроизводственной сферах.
Это требовало новых кадров, знаний и навыков. У нас же проржавевшая
бюрократическая машина не могла адаптироваться к переменам, реагируя на них
лишь увеличением штатов. С 1960 по 1987 гг. аппарат органов управления в
стране вырос более чем в два раза -- с 1245 тыс. до 2663 тыс. человек, а
общая численность управленцев превысила 18 млн. человек. Эти кадры
отличались в основном низким профессиональным уровнем (из 9,3 млн.
руководящих работников всего 4,2 млн. (45 %) имели высшее образование и
только доли процента -- специальное управленческое образование. Эффективно
реагировать на реалии технологической революции такой аппарат не был в
состоянии. Воплощение в жизнь любых нововведений превращалось в "хождение по
мукам".
Но беда заключалась не только в негодных аппаратчиках.
Административно-командной системой было воспитано несколько поколений
технократически мыслящих людей, лишенных твердых нравственных устоев,
способных поставить свои корыстные личные или групповые, ведомственные
интересы выше общенародных, безразличных к будущему природы и общества.
Дела в стране постепенно приходили в упадок. И это как бы
"гармонировало" с состоянием здоровья ее руководителя. В результате тяжелого
заболевания, с конца 1974 г. Л. И. Брежнев неуклонно деградировал умственно
и физически. С ним то и дело случались казусы. Большой конфуз, например,
приключился в декабре 1975 г. на VII съезде Польской объединенной рабочей
партии, в присутствии 1811 делегатов и представителей 65 коммунистических
рабочих и социалистических партий. Во время исполнения "Интернационала"
Леонид Ильич встал, повернулся лицом к залу и начал дирижировать. Он надувал
щеки, пыжился, хлопал в ладоши. Форум оживился, меж-
ду рядами прокатился смешок. Все думали, что Брежнев хватил лишку. На
самом деле его накачали лекарствами. История получила широкую огласку.
Однако высшая партийная иерархия и брежневская команда мертвой хваткой
удерживали Л. И. Брежнева на капитанском мостике.
В руководящих кругах ощущался, по-видимому, надвигавшийся кризис, но
утилитарно-прагматические интересы верхушки превалировали над
стратегическими, блокируя политическую волю, и не позволяли осуществить
назревшие преобразования. Спорадически делались попытки различных реформ,
затевались очередные технократические новации, но все уходило в песок. Была
ускорена работа над проектом новой Конституции СССР, которая была призвана
отразить "основные черты развитого социалистического общества, его
политической организации". На XXV съезде КПСС (февраль--март 1976 г.)
декларировалась необходимость последовательного осуществления перехода от
создания и внедрения отдельных машин и технологических процессов к
разработке, производству и массовому применению высокоэффективных систем
машин, оборудования, приборов и технологических процессов, обеспечивающих
механизацию и автоматизацию всех процессов производства. В этой связи
активизировалась работа над Комплексной программой научно-технического
прогресса и его социально-экономических последствий. Но программно-целевые
подходы не могли дать эффект в среде с деформированными товарно-денежными,
рыночными отношениями. В силу своей инерционности административно-командная
система не могла быть настроена на постоянное самообновление, модернизацию
экономических структур, решение перспективных задач. Попытки концентрации
сил на приоритетных направлениях приносили мало пользы и лишь усугубляли
диспропорции в народном хозяйстве. Огромные ресурсы проваливались как сквозь
землю.
Во всех сферах жизни нарастали негативные процессы, предотвращение
стагнации давалось все с большим трудом. После того, как с Л. И. Брежневым
случился инсульт, он утратил контроль за положением дел и плыл по течению.
Все меньше и меньше времени он уделял исполнению партийных и государственных
обязанностей, заканчивая рабочую неделю в четверг. Примеру Брежнева
следовали и другие секретари ЦК КПСС. Нити управления сходились в руках
работников более низких рангов,
которые не обладали правом принимать ответственные решения и стремились
уклоняться от ответов по существу вопросов. Для имитации успехов разрослась
практика произвольного манипулирования информацией. Она перестала
рассматриваться как предосудительное дело. Развернулись систематические
подтасовки данных в расчетах, проектах, отчетах. Стоимость сооружения
камского автозавода была, например, первоначально названа в 1,8 млрд. руб.
Министр автомобильной промышленности А. М. Тарасов, прекрасно понимая, что
фактические затраты составят много больше, решил "не огорчать" этим
предсовмина А. Н. Косыгина. Впоследствии, уличенный в искажении истинных
данных, министр оправдывался так: "Пришел бы я и честно сказал: три
миллиарда, а то и все четыре. Он бы меня тут же бы завернул. Что я, себе
враг? Я к нему с подходцем: разрешите доложить, мы хорошо подсчитали...".
Видимо, ложь во спасение нужна была и самому премьеру. Действительные
затраты далеко превысили и эти суммы, составив (по различным источникам) от
5 до 20 млрд. руб. Дополнительные средства на сооружение автогиганта были
изъяты из легкой промышленности.
Ложь во всех уровнях стала важнейшим способом выживания. Сложившаяся
хозяйственно-политическая система вошла в конфронтацию сама с собою и
состоянием производительных сил. Она не соответствовала интересам развития
общества в целом, его основных социальных групп, подавляющего большинства
коллективов и конкретных людей.
Одной из сторон этого конфликта стала не только утрата инициативности,
самостоятельности, предприимчивости многими этажами управления, но и
разрушение деформированного централизма. Чем сложнее становилась
экономическая действительность, тем труднее было организовывать общесоюзное
производство на базе одноуровнего государственного присвоения средств и
длительное время крупного дефицита государственного бюджета. Следовательно,
высший орган государственной власти сознательно держался в неведении, но
никто не понес за это ответственности. А ведь бюджетные комиссии палат
Верховного Совета, призванные по Конституции проверять правильность
исполнения бюджета, должны были вскрыть такие факты.
Манипулируемый высшей партийной номенклатурой Верховный Совет принимал
законы о бюджете, в которых содержались лишь агрегатированные показатели:
общие доходы и расходы на главные отрасли, т. е. оборону, государственное
управление, народное хозяйство, социальные нужды и т. д. В силу этого
Верховный Совет не мог контролировать расходы собственно министерств и
ведомств (как это делалось парламентами всех цивилизованных стран). Именно
такая бесконтрольность и позволила, например, Минводхозу "закопать" в землю
сотни миллиардов рублей без сколько-нибудь видимого эффекта для народного
хозяйства. Вопросы о целесообразности "строек века" (типа БАМа) даже никому
в голову не приходило поставить на обсуждение Верховного Совета, и их
финансирование велось без его специальной санкции. Точно так же помимо
Верховного Совета СССР принимались и другие, нередко судьбоносные для страны
решения.
Верховный Совет был практически устранен от контроля деятельности
правительства. Имелась конституционная норма о периодической отчетности
Совета Министров перед Верховным Советом, но какова ее регулярность --
умалчивалось. Отсутствовало юридически и практически положение об
ответственности правительства или его отдельных членов, иных высших
должностных лиц за ошибки в управлении, повлекшие тяжелые последствия. Не
определялось право Верховного Совета по отчету правительства выразить ему в
целом или отдельным министрам недоверие, что должно было вести к их
отставке. Отсутствие таких норм порождало безответственность высших
должностных лиц, скрывавших свои провалы и злоупотребления под завесой
секретности. Более того по таким важнейшим направлениям, как оборона,
государст-
венная безопасность, соблюдение законности и правопорядка,
отсутствовала даже демократическая ширма в виде постоянных комиссий при
палатах Верховного Совета. Поэтому депутатам фактически нельзя было и
претендовать на контроль Министерства обороны, КГБ, МВД.
Верховный Совет СССР, так же как и Верховные Советы союзных и
автономных республик, покорно и "единодушно" голосовал за предложения и
законопроекты, подготовленные партийно-государственным аппаратом. Даже
назначения и перемещения высших должностных лиц утверждались этим органом
без всяких попыток выяснить причины перемещений. Лишь иногда депутатские
комиссии брались за вспомогательную работу по "доводке" отдельных
законопроектов. Таким образом, Верховный Совет СССР, как впрочем и советы
других ступеней, представлял собой скорее декоративное, чем властвующее
учреждение.
Местные органы власти копировали работы верховных, и хотя по
Конституции они были призваны осуществлять всю полноту государственной
власти на подведомственной территории, фактически они были бесправны. Их
бесправие в значительной мере определялось слабостью материально-финансовой
базы. Ведь подавляющее большинство предприятий и организаций находились в
центральном подчинении и в местный бюджет практически ничего не отчисляли.
Поэтому нищенский бюджет заставлял местные советские органы постоянно что-то
выпрашивать у предприятий ведомств, а следовательно, постоянно
воспроизводить зависимость от их благорасположения.
В реальности основная роль в деятельности местных органов Советской
власти принадлежала исполкомам, которыми руководили в свою очередь секретари
соответствующих партийных комитетов. Исполком и его председатель возглавляли
работу аппарата Совета, подготавливали перечень вопросов, которые выносились
на обсуждение сессий Советов, и проекты решений. На сессиях депутаты лишь
"единогласно" принимали подготовленные аппаратом исполкома решения. Исполком
даже руководил деятельностью депутатов.
Вполне понятно, что в таких условиях Совет не мог контролировать
деятельность своего исполнительного и распорядительного органа -- исполкома.
Ведь кроме того, значительную часть депутатов Совета составляли руководители
исполкома, его подразделений и других исполнительных органов, подчиненных
все тому же исполкому. Та-
ким образом, руководители и работники исполкома и других исполнительных
органов будучи депутатами ("по должности"), должны были "контролировать"
сами себя. Сложилась практика фактического подчинения Советов аппарату.
Эту систему подстраховывала и практика формирования Советов, которая
была нацелена на подбор достаточно "послушного" состава "народных
избранников", чтобы обеспечивать "единогласие" депутатов при штамповке
аппаратных решений. Конституционные принципы избирательного права -- выборы
всеобщие, равные, при тайном голосовании -- были весьма демократичны. Закон
не запрещал и организацию выборов на альтернативной основе. Но политическая
практика режима диктовала организацию выборов всех ступеней по принципу:
один кандидат -- один депутат. Поскольку выдвижение кандидатов было
монополизировано в руках партийных органов, то фактически это были не выборы
депутатов, а их назначение. Правда, для демонстрации демократизма системы
электорат тщательно подбирался. Так, среди 2,3 млн. народных депутатов
Советов 1983 г. 44,3 % составляли рабочие, 24,9 % -- колхозники, и только
30,8 % -- учителя, врачи, инженеры, агрономы, работники культуры и
представители других категорий интеллигенции вместе взятые. Аналогичным
образом обставлялись дела и в многочисленных общественных организациях,
которые были призваны расцвечивать "демократический" фасад
административно-командной системы.
Большие усилия прилагались для имитации общественно-политической и
трудовой активности трудящихся. Количественные показатели роста активности
поднимались вверх лишь за счет определенной части членов производственных
коллективов при одновременном и устойчивом проявлении пассивности большей их
части. Во многих случаях сложившиеся еще с 30-х гг. формы привлечения
трудящихся к участию в управлении производством имели внешний по отношению к
ним характер в виде "нагрузок". При этом создавалась видимость широкого
участия людей в управлении производством на своих предприятиях.
Обилие организаций, советов, комиссий на общественных началах мало что
давало для повышения эффективности общественного производства. При
отсутствии необходимой оперативно-хозяйственной самостоятельности трудовых
коллективов, демократических механизмов волеизъявления и низкой политической
культуре масс общест-
венные функции управления на предприятиях осуществлялись формально, и
их количественный рост не приводил к качественным сдвигам. Это подтверждали
и результаты социологических исследований, в частности, проведенных на
предприятиях Москвы. Здесь из числа опрошенных 11 % ответили, что совсем не
участвовали в управлении производством, 29,8 % затруднялись дать оценку
своего участия, заявили, что не считают себя хозяевами производства, 31,2 %.
Лишь 25 % рабочих ответили, что регулярно присутствуют на собраниях, где
обсуждаются производственные вопросы, вносят предложения по улучшению
организации производства и принимают участие в их реализации.
На рубеже 60--70-х годов в высшем эшелоне советского руководства
окончательно сформировалось два направления -- реформаторское и
консервативное. Реформаторы были сторонниками системоукрепляющих реформ,
прежде всего в экономике, весьма индифферентно относясь к проблемам
становления гражданского общества и правового государства. Более того,
многие из них, например, А. Н. Косыгин, Ю. В. Андропов были весьма
скептически настроены по отношению к политической и идеологической
модернизации, полагая административно-командную систему самодостаточной.
Поэтому Андропов, став в 1967 г. главой КГБ, не чурался практики репрессий
против инакомыслящих, не без основания полагая, что сколько-нибудь серьезный
капитальный ремонт системы не может не вызвать ее обвала. Но особую
бдительность охранители проявляли на "идеологическом фронте", стараясь
сурово пресекать любые проявления "крамолы". В чистом виде, однако, за
редким исключением, в руководстве не встречались ни прогрессисты, ни
ретрограды. Как правило, окраска менялась в зависимости от политической
конъюнктуры. Сам Леонид Ильич Брежнев старался не связывать себя с
каким-либо одним течением, он поддерживал тех или других в зависимости от
того, насколько это укрепляло его позиции.
Л. И. Брежнев проводил большую часть своих решений через Секретариат ЦК
КПСС и стремился опираться на аппаратные структуры. Первоначально,
располагая не слишком уж большой кадровой базой, Леонид Ильич стал
возвращать на "высокую орбиту" политических жертв Хрущева, типа Ф. Д.
Кулакова, М. С. Соломенцева, И. В. Капитонова, Г. С. Павлова. Но тогда же
стала формироваться собственная кадровая "обойма" Брежнева.
С подачи К. У. Черненко, с поста директора ВПШ Молда-вии на должность
заведующего отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС был определен С. П.
Трапезников. Министром внутренних дел СССР, несмотря на противодействие ряда
членов Политбюро, был поставлен -- также доверенное лицо Л. И. Брежнева --
Н. А. Щелоков. Первым зампредом КГБ стал работавший ранее в Молдавии С. К.
Цвигун.
Так возникла традиция кланового руководства партией и государством.
Клана будет два -- наряду с молдавской ветвью будет крепнуть
днепропетровская, которая станет расти за счет партийных функционеров,
директоров предприятий или просто знакомых, кто в разные годы или учился с
Брежневым, или работал, или помогал ему в продвижении. Позднее эти ветви
разрастутся, раскинутся далеко за пределы Молдавии и Днепропетровской
области и вберут в себя всех тех, кто встретился Леониду Ильичу Брежневу на
длинной и извилистой дороге его политической карьеры, кто обратил на себя
его внимание или угодил ему.
В начале 1971 г. пал В. П. Мжаванадзе, партийный руководитель Грузии;
он был обвинен в коррупции. И Политбюро закачалось -- это был первый удар
генсека по высшей партийной коллегии. За предыдущие годы правления Брежнева
по его инициативе не было произведено ни одного снятия среди членов
Политбюро -- его побуждали считаться с необходимостью коллективности
руководства. За прошедшие семь лет Политбюро покинули только трое: Ф. Р.
Козлов -- по болезни, А. И. Микоян и Н. М. Шверник -- по старости. Но затем,
на Пленуме ЦК в апреле 1973 года, из Политбюро сразу были выведены П. Е.
Шелест, Г. И. Воронов. Их место заняли трое, и все -- сподвижники Брежнева:
Ю. В. Андропов, председатель КГБ, А. А. Громыко, министр иностранных дел, и
А. А. Гречко, министр обороны.
Обстоятельства смещения Шелеста и Воронова находились в тесной связи с
противоборством генсека и премьера. Брежнев долго и сложно маневрировал,
прежде чем решился нанести удар по Политбюро. Вначале, не будучи в состоянии
его подорвать извне, он решил его расшатать изнутри -- он сумел увеличить
число его членов с 11 до 15. И сразу получил в нем большинство. Следующий
шаг был вопросом партийной техники. Проявив благосклонность к Шелепину, он
столкнул его с Шелестом, а потворствуя соперничеству между Косыгиным и
Подгорным,
изолировал Воронова. Шелест был обвинен в национализме и переведен с
Украины, где был первым секретарем ЦК Компартии, в Москву. Став одним из
многих заместителей Председателя Совета Министров и лишенный опоры в Киеве,
он вскоре был выставлен из Политбюро.
Г. И. Воронов же проиграл тогда, когда вместе с Косыгиным стал
сомневаться в сельскохозяйственной программе Брежнева. Поначалу он был
высечен публично: его не удостоили правительственной награды по случаю
шестидесятилетия, хотя, как члену Политбюро, ему полагалась Звезда Героя, а
затем в Протоколе Политбюро (по месту стояния на приемах и в расположении
портретов на торжествах) упал с пятого-шестого места на четырнадцатое.
Возможно, Брежнев мог бы избавиться от Воронова и раньше, уже в 70-м
году. К тому времени распались связи, первоначально возникшие в Политбюро.
Косыгин, теряя влияние, терял и союзников (сперва от него отошел Суслов, а
затем оставил и Мазуров). Подгорный же, смирившись с уходом из партаппарата,
прижился в Президиуме Верховного Совета и больше не искал столкновений с
генсеком. Но тогда он не изгнал Воронова из Политбюро, не желая пошатнуть
зыбкое равновесие сил при обсуждении политики разрядки, против которой
регулярно выступал Шелест.
Падение Воронова и Шелеста произошло на фоне возвышения Г. В. Романова
-- еще один ловкий ход Брежнева: впервые за десять лет -- после ухода
Козлова -- первый секретарь Ленинградского обкома партии стал полным членом
Политбюро.
И чем больше усиливал свои позиции Брежнев, тем больше падали престиж и
влияние Косыгина. С конца 70-го и до середины 71-го года он едва ли не
полностью отстранился от дел в Совете Министров (там всеми делами управлял
Мазуров), проводя часть времени в больнице, а часть -- на даче. Косыгин был
главным препоном для установления единовластия Брежнева, но не единственным.
Оставался еще Полянский, затаивший обиду на Леонида Ильича за то, что тот,
пообещав, не сделал его премьером. На него Брежнев быстро нашел укорот --
обвинил в развале сельского хозяйства и на XXV партийном съезде (1976 г.)
выдворил из Политбюро.
Падение другого соперника Брежнева -- Шелепина -- проходило в несколько
этапов и было постепенным.
Спад его карьеры начался в 1965 году и завершился спустя ровно десять
лет, в 1975 году, в течение которых разваливалась база его власти: сперва
комсомольская, затем в системе службы безопасности, далее -- в партийном
аппарате и, наконец, в профсоюзах.
Ни одна из политических звезд Кремля не поднялась па партийном
небосклоне столь блистательно и не закатилась столь безрадостно, как звезда
Шелепина. 1964-- 1965 гг. -- пик карьеры Шелепина и начало ее конца: в этот
период он становится членом Политбюро и ... утрачивает свое политическое
влияние, когда сперва теряет пост заместителя Председателя Совета Министров,
а затем выводится из Секретариата ЦК. Шелепин, однако, обладал еще некоторым
влиянием в руководящих кругах партии, помнили его роль в низложении Хрущева,
чтобы его можно было запросто прогнать. Поэтому Брежнев после того как
выпроводил его из Секретариата ЦК в профсоюзы, счел нужным позолотить пилюлю
-- в честь 50-летия Шелепину была вручена Звезда Героя Социалистического
Труда. Шелепин, однако, еще долго оставался членом Политбюро, в котором он в
поисках опоры метался из стороны в сторону. Поддерживая противников
Брежнева, он неожиданно стал проявлять себя либералом, лихорадочно ища
сочувствия и поддержки Косыгина, и решился на критику Брежнева за отсутствие
у него целенаправленности и определенности во внутренней политике. Спустя
какое-то время Шелепин сделался горячим поборником генсека и попытался,
угождая Брежневу, организовать в Политбюро поддержку разрядке. Но было уже
поздно: Брежнев не простил отступничества. В 1975 году он послал его во
главе профсоюзной делегации в Англию. И вояж Шелепина стал его поездкой в
политическое небытие. Воспользовавшись волной протеста, поднявшейся против
него в Европе, он в апреле 1975 года на Пленуме ЦК провел решение о снятии
Шелепина с формулировкой, означающей полный и окончательный его крах: "По
личной просьбе". Большего и худшего унижения для честолюбивого и гордого
партийного функционера нельзя было придумать.
Наконец, Брежнев смог без лишней суеты приступить к созданию
собственного величия. Угодников, готовых преклоняться и прислуживать ему,
было более чем достаточно, но для создания культа ему необходим был жрец --
он оказался под рукой: Черненко.
Между тем положение дел ухудшалось, рост жизнен-
ного уровня народа прекратился. Так, в девятой пятилетке (1971 --1975
гг.) объем промышленного производства вырос на 43 % (по альтернативным
оценкам лишь на 25 %) по сравнению с 50,5 % (39 %) в восьмой пятилетке.
Вместо 41 % прироста используемого национального дохода в 1966--1970 гг. в
девятой пятилетке этот показатель вырос только на 28 %. Причем эти приросты
достигались за счет вовлечения в хозяйственный оборот огромных масс новых
ресурсов. Прирост интегрального показателя эффективности общественного
производства упал с 18 % в восьмой пятилетке до 6 % в девятой. В полтора
раза за это же время сократился прирост общественной производительности
труда. Перестала снижаться материалоемкость, упала фондоотдача и
эффективность капиталовложений. Страна погружалась в застой.
Зато процветала "теневая экономика". Ее питательной средой была
бюрократическая система, функционирование которой требовало постоянного
жесткого внеэкономического принуждения и регулятора в виде дефицита.
Последний абсурдно демонстрировал себя повсеместно на фоне совершенно
невероятных излишков различного сырья и материалов. Самостоятельно продать
ненужные запасы или обменять их на нужные товары и изделия предприятия не
могли. Сделать это могли подпольные дельцы. Подпольный рынок поддерживал
разваливающуюся экономику. Очень дорого, но он удовлетворял потребности.
Брежневское руководство дутыми цифрами и гигантскими прожектами
стремилось отвлечь внимание общественности от того плачевного положения, в
котором оказалась держава. Конспиративная суета в принятии решений
выдавалась за принцип государственной деятельности. Келейность,
семейственность, наличие массы "легкоуправ-ляемых" на ключевых постах --
необходимые компоненты административно-командной системы. Нарастало
сращивание дельцов "теневого бизнеса" с ответработниками
партийно-государственного аппарата в центре и на местах. Обороты "теневой
экономики" становились миллиардными. А ведь еще сравнительно недавно Н. С.
Хрущев был изумлен, когда ему доложили о первом миллионном хищении. Только
после ряда дел он перестал удивляться.
Неудивительным, однако, было то, что рост социальной несправедливости,
негативных явлений, прикрывавшихся лозунгами о благе народном, вызывал
острое подспудное негодование основной массы трудящихся. Но эта же масса
была охвачена ностальгией по "сильной руке", кото-
рая якобы могла прекратить безобразия. "Сталин на ветровом стекле" стал
неизменным спутником многих автомобилистов. В различных аудиториях типичным
вопросом к лекторам партийных комитетов был такой: "Когда Волгограду вернут
прежнее имя?" Ответ: "Думаю, скоро", -- вызывал аплодисменты.
В мире развертывался новый виток научно-технической революции. Его
сердцевину составляли такие достижения науки, которые привели к формированию
микроэлектроники, биотехнологии в качестве базисных направлений
технологического переворота в производственной и непроизводственной сферах.
Это требовало новых кадров, знаний и навыков. У нас же проржавевшая
бюрократическая машина не могла адаптироваться к переменам, реагируя на них
лишь увеличением штатов. С 1960 по 1987 гг. аппарат органов управления в
стране вырос более чем в два раза -- с 1245 тыс. до 2663 тыс. человек, а
общая численность управленцев превысила 18 млн. человек. Эти кадры
отличались в основном низким профессиональным уровнем (из 9,3 млн.
руководящих работников всего 4,2 млн. (45 %) имели высшее образование и
только доли процента -- специальное управленческое образование. Эффективно
реагировать на реалии технологической революции такой аппарат не был в
состоянии. Воплощение в жизнь любых нововведений превращалось в "хождение по
мукам".
Но беда заключалась не только в негодных аппаратчиках.
Административно-командной системой было воспитано несколько поколений
технократически мыслящих людей, лишенных твердых нравственных устоев,
способных поставить свои корыстные личные или групповые, ведомственные
интересы выше общенародных, безразличных к будущему природы и общества.
Дела в стране постепенно приходили в упадок. И это как бы
"гармонировало" с состоянием здоровья ее руководителя. В результате тяжелого
заболевания, с конца 1974 г. Л. И. Брежнев неуклонно деградировал умственно
и физически. С ним то и дело случались казусы. Большой конфуз, например,
приключился в декабре 1975 г. на VII съезде Польской объединенной рабочей
партии, в присутствии 1811 делегатов и представителей 65 коммунистических
рабочих и социалистических партий. Во время исполнения "Интернационала"
Леонид Ильич встал, повернулся лицом к залу и начал дирижировать. Он надувал
щеки, пыжился, хлопал в ладоши. Форум оживился, меж-
ду рядами прокатился смешок. Все думали, что Брежнев хватил лишку. На
самом деле его накачали лекарствами. История получила широкую огласку.
Однако высшая партийная иерархия и брежневская команда мертвой хваткой
удерживали Л. И. Брежнева на капитанском мостике.
В руководящих кругах ощущался, по-видимому, надвигавшийся кризис, но
утилитарно-прагматические интересы верхушки превалировали над
стратегическими, блокируя политическую волю, и не позволяли осуществить
назревшие преобразования. Спорадически делались попытки различных реформ,
затевались очередные технократические новации, но все уходило в песок. Была
ускорена работа над проектом новой Конституции СССР, которая была призвана
отразить "основные черты развитого социалистического общества, его
политической организации". На XXV съезде КПСС (февраль--март 1976 г.)
декларировалась необходимость последовательного осуществления перехода от
создания и внедрения отдельных машин и технологических процессов к
разработке, производству и массовому применению высокоэффективных систем
машин, оборудования, приборов и технологических процессов, обеспечивающих
механизацию и автоматизацию всех процессов производства. В этой связи
активизировалась работа над Комплексной программой научно-технического
прогресса и его социально-экономических последствий. Но программно-целевые
подходы не могли дать эффект в среде с деформированными товарно-денежными,
рыночными отношениями. В силу своей инерционности административно-командная
система не могла быть настроена на постоянное самообновление, модернизацию
экономических структур, решение перспективных задач. Попытки концентрации
сил на приоритетных направлениях приносили мало пользы и лишь усугубляли
диспропорции в народном хозяйстве. Огромные ресурсы проваливались как сквозь
землю.
Во всех сферах жизни нарастали негативные процессы, предотвращение
стагнации давалось все с большим трудом. После того, как с Л. И. Брежневым
случился инсульт, он утратил контроль за положением дел и плыл по течению.
Все меньше и меньше времени он уделял исполнению партийных и государственных
обязанностей, заканчивая рабочую неделю в четверг. Примеру Брежнева
следовали и другие секретари ЦК КПСС. Нити управления сходились в руках
работников более низких рангов,
которые не обладали правом принимать ответственные решения и стремились
уклоняться от ответов по существу вопросов. Для имитации успехов разрослась
практика произвольного манипулирования информацией. Она перестала
рассматриваться как предосудительное дело. Развернулись систематические
подтасовки данных в расчетах, проектах, отчетах. Стоимость сооружения
камского автозавода была, например, первоначально названа в 1,8 млрд. руб.
Министр автомобильной промышленности А. М. Тарасов, прекрасно понимая, что
фактические затраты составят много больше, решил "не огорчать" этим
предсовмина А. Н. Косыгина. Впоследствии, уличенный в искажении истинных
данных, министр оправдывался так: "Пришел бы я и честно сказал: три
миллиарда, а то и все четыре. Он бы меня тут же бы завернул. Что я, себе
враг? Я к нему с подходцем: разрешите доложить, мы хорошо подсчитали...".
Видимо, ложь во спасение нужна была и самому премьеру. Действительные
затраты далеко превысили и эти суммы, составив (по различным источникам) от
5 до 20 млрд. руб. Дополнительные средства на сооружение автогиганта были
изъяты из легкой промышленности.
Ложь во всех уровнях стала важнейшим способом выживания. Сложившаяся
хозяйственно-политическая система вошла в конфронтацию сама с собою и
состоянием производительных сил. Она не соответствовала интересам развития
общества в целом, его основных социальных групп, подавляющего большинства
коллективов и конкретных людей.
Одной из сторон этого конфликта стала не только утрата инициативности,
самостоятельности, предприимчивости многими этажами управления, но и
разрушение деформированного централизма. Чем сложнее становилась
экономическая действительность, тем труднее было организовывать общесоюзное
производство на базе одноуровнего государственного присвоения средств и