Ревунов Виктор. Холмы России

   Никита опустил голову:
   - Припечатали, значит. Хоть сдавайся. Но это какой Же интерес мне такой слух пускать? Чтоб милиция тут день и ночь сидела?
   - С милицией тебе здесь и поспокойнее вроде бы.
   Место-то - и рядом с хутором, а глухое?
   - А я и один не боюсь. Чего мне бояться? Бога нет, чертей тоже. И упокойнички по могилкам смирно лежат.
   Все теперь исследовано по-научному. Да и Желавин...
   С ним, с живым, я столько лет проработал. Он - председатель. Я бригадир. Сказал - делаю. Не хочешь - вон в рядовые. Делал. Куда денешься. Прений у нас не было.
   Зачем я ему? Удочки взять? Берн, другие себе сделаю.
   Вот, другое дело, бриллианты бы у меня завелись...
   - Какие бриллианты? Ошалел ты?
   - Обыкновенные, вроде бы камешки такие... Помнишь, как топор-то откапывали под березой. Не забыл, чай? Как раз к одному слову Желавина и пришелся лесок тот, темный, с березой и топором под ней. Я и вспомнил...
   Как-то из Вязьмы с ним ехал. С Желавиным. По каким-то делам там были. Поезд поздний. Местный. В вагонах пусто. Легли на скамейки: под голову кулак, а под бока и так. Заснул он. А мне сон не идет: грохочет под лавкой, визжит. Слышу - его голос. Сонный, тяжелый такой, будто из-под колоды стонет: "Бриллианты... бриллианты...
   пояс, бриллианты..." Лицо в темноте, как холст белое, на лице испарина. Жутко! Потом он очнулся. Я одним глазом покашиваюсь. Зыркает - ищет... ровно убить кого хочет. А никого нет. Я один рядом. Посидел, картуз свой с лавки взял, и ко мне: "Спишь, Никита?" Я молчу. Оробел намертво. Тронул меня - потолкал: "Гражданин, приехали!" Я-на ноги. Он смеется: "Пошутил. А ты чуткий на сон". Я на лавку опять. Прилег и он. Лежим.
   "Ты когда-нибудь видел бриллианты, Никита?" Слышал, ГОЕСФЮ, дамочки украшаются ими. "Я, говорит, подростком еще был, бежал как-то мимо дома Ловягиных. Они па террасе сидели. Погулять, поохотиться прикатили. И молодой барин там, Викентий Ловягнн. Он и позвал меня.
   Подошел я. Дал мне какое-то зернышко. Такое... вроде бы прозрачное. Камешек. "Иди, говорит, кинь в речку. Гривенник получишь". Взял я это зернышко и бегом. Зовет:
   "Вернись!" Вернулся. Отобрал он у меня зернышко и - гостям: "Вот видите, по темноте и драгоценности может выбросить за гривенник". А брат его, Антон - помнишь?-отобрал у него это самое зернышко-камешек да как кулаком по столу грохнет: "Если он узнает, что в этом камешке .сокровище, он тебе в темном лесочке горло перережет. Зачем мужика развращаешь? Себе же на голову?!" Бриллиант, оказывается, .это зернышко-камешек, Никита. Дороже золота". Это Желавин-то говорят.
   И глазами так-накось как-то. Будто накось и я ему повидней. В тени притаился. Следит. Страшно мне было рядом с ним. Вот и запомнилось: бриллианты, значит...
   Всплыли три леща и, отразив серебром зарю, скрылись в глубине. Поплавок Стройкова едва заметно покосился, и его повело под воду.
   - Подсекай!-закричал Никита.
   Стройков бросился в траву, куда упал сорвавшийся с крючка лещ. Хотел схватить его. Но лещ выскользнул.
   - За голову! За жабры его. Вот так!-Никита, яро оскалив зубы, сжал в руках рыбину, а та вдруг так хлестанула его хвостом по лицу, что он повалился в траву.
   Лещ скользнул с берега, вскинулся на мели... будто лемехом пропахал воду, и было видно по пузырям, как он круто уходил в глубину.
   - А жабры... где жабры? Неужто и жабры унес с собой?-хохотал Струйков.
   - Глаз было не высадил, зараза!-чертыхался, уже сидя в траве, Никита, потирая глаза.- Я ему...
   - Про Желавина что-слух все же или знаешь что? - Стройков уже не смеялся и даже не улыбался - смотрел в упор на Никиту.
   Пропади и он пропадом!- Никита смахнул рукавом налипшую чешую с лица.-Весной в Смоленск ездил. Сашку моего помнишь? На завод к нему ездил. Вечером на тротуаре стоял, смотрел. А в трамвае-то, внутри, электричество. Видать все. Он в шляпе и в этом... как его?.. ну, ни плащ, как у вас, ни пальто...
   - Макинтош, что ли?
   - Во! Ну, ехал...
   - Кто?
   - А зараза его знает. Трамвай-то бегает быстро. Только он смотрел как-то - зырк, зырк по сторонам, ровно искал в трамвае кого.
   - Желавин?
   - Вот и я до сей поры думаю,- развел руками Никита,- то ли дождик, то ли снег - то ли будет, то ли нет?
   - Надумал?
   - А как мне привиделось, Алексей Иванович? Человек-то председателем колхоза был у нас сколько лет.
   Не знаю.
   Ну, тогда и не болтай лишнее... с пьяного языка - Не мути воду на хуторе,- строго предупредил Стройков.- А разберешься,.поймешь что-доложи. И чтоб ни одно ухо больше... Понял?
   - А их предупреждать не надо, Алексей Иванович.
   Мы - народ понятливый. Знаем, что к чему. Он с меня, зараза,.столько кровушки вылакал!..
   - Это уж ваше - личное. А это... Ну как, договорились?
   - Есть.
   - А рыбу забери. Ты выгуливал... на своих кровных трудоднях...
   -Да вы это что, Алексей Иванович?!-вскочил на ноги Никита.- Обижать?.. Не обижайте нас. Я не жмот какой.
   С уловом уехал Стройков. Не знал он, что поздно вечером опять дорога ему в недалекий от хутора дом.
   В этот день, перед вечером, шел по улице Щекииа человек в военном. Фуражку со снопиком синих васильков нес в руке. Голова совсем седая. За спиной рюкзак, почти пустой.
   Провожали его взглядами из дворов и окон.
   Дементня Федоровича Елагина здесь многие знали,- муж сестры Родиона Петровича Себрякова. Работал когда-то уездным военкомом. Тревожное время было: поджоги, убийства,- стреляли в Елагина, и он стрелял.
   Потом жил в Москве. Но Угру не забывал. Часто и подолгу гостил здесь. А потом сидел в тюрьме, по делу Желавина, Вот, выпустили. Опять в военном. Уже майор.
   В Москве Дементий Федорович получил назначение в Минск-в штаб округа. Забежал домой, повидаться с женой и сыном, соседи встретили:
   - Поля в военной форме заходила. Проститься. Такая. красивая. Уехала в Минск. В армии там служит.
   Военврач.
   Там и Сергей, сын, - в военном училище учится.
   Не успел к самому дорогому Дементий Федорович.
   Спешил в Белоруссию. По пути туда свернул в поля этой, с давних пор знакомой сторонки. Дело у него здесь - тайна его ареста. Как проклятие пересекла она дорогу Нлагина, и где-то здесь пропал заросший быльем ее след.
   Вот и дом, к которому шел: двухэтажная башенка.
   над железной крышей распростерла свою зеленую тучу сосна.
   Он остановился, не спешил теперь. Незабываемое встречало его, и он наслаждался - вдыхал радость и грусть этой встречи. Вон луг за Угрой. Стояли дубы на кремнистом уступе перед дорогой. Вершины их с гранатовым сумраком, как скалы, горели перед закатом.
   А вот и тропка в колосистой траве - одинокая для него без Поли,- вьется к берегу, где камень и брод. Струятся камыши. Кусты склонились к воде под тяжестью все нарастающих лет.
   Дементий Федорович поднялся на крыльцо. Живы и здоровы хозяева, еще дорогой узнал.
   На широкой лавке смотанный на просмоленной плашке перемет, жерлицы в углу. На огороде с зелеными крышами домики пчел. Золотыми решетами подсолнухи под раскрытыми окнами. Все, как в то лето, когда был здесь последний раз Елагин.
   "Как корч в землище. Не стронешь",- подумал он о хозяине и дернул за кольцо на дубовой двери.
   За стеной брякнуло. Потом послышались медленные тяжеловатые шаги.
   Родион Петрович открыл дверь. Распрямился. Выше поднялась седая глыбнна головы.
   - Демент! Демент! - громче и увереннее, но и удивленно повторил он.
   Они долго обнимались на крыльце, и было похоже, два добрых зверя боролись друг с другом.
   Вышла Юлия, загорелая, в легкой белой кофточке.
   - Ты глянь. Кто явился! Ну, брат, не ждал.
   - Дёма! Господи! Дёма!
   Юлия поцеловала его; слезы в глазах.
   - Смейся, Юленька!
   - Поленька бы... Далеко.
   - Переступи порог! Шагни!-потребовал Родион Петрович.-Видеть это хочу!
   Дементий Федорович с улыбкой посмотрел на порог - широкий дубовый брус с вбитой в него подковой: примете счастливого следа. Переступил. Знакомые сени с большим ларем и с пустыми бочками. Пахло от них просоленп.ым деревом. Из слухового окошка, словно огненным ветром, сквозил закат.
   - Вот и свершилось! - сказал Родион Петрович.- Ты в моем доме. А он и твой. Снимай свою амуницию.
   Что полегче найдем.
   - Родион, постой. Мне Стройков нужен.
   - Может, завтра?
   - Откуда позвонить ему?
   - Отложи ты. Успеешь.
   - Нельзя.
   Они шли к сельсовету по тропинке среди луга. За лесом все пламенело кварцево-красное окно зари. Какие-то тени проходили там медленно - не спешили, словно приглядывались. Земля доверчиво и тихо дышала повлажневшими после зноя сладкими кашками, хвоей. Сквозило сырой горечью ольховых кустов.
   - Нет ничего вьзшс воли, Родион!
   - Когда на душе добро, добавим.
   - Безусловно,- согласился Дементий Федорович.
   - Поля была уверена: все обойдется. Я, признаться, не совсем. Мы еше поговорим. За что тебя? Все мне расскажешь. Но прежде ответь: будет ли война? Идут слухи.
   Да и не только слухи. В апреле у нас призвали мужчин старших возрастов. Перед полевыми работами! Такого никогда не было. Чувствуется какая-то тревога.
   - Потом... потом, Родион... А передо мной извинились.
   - Но годы...
   - Молчи. Бил враг.
   Из сельсовета Родион Петрович позвонил в милицию.
   Передал дежурному просьбу, что Стройкова ждут сегодня в лесничестве по важному делу.
   В селе было тихо.
   Посреди площади с колодцем одиноко блестело на срубе ведро.
   Вышли к Угре. Любимое место Поли. В воде камень, до которого, разувшись, добиралась она по шафранной мели и ложилась, обняв эту глыбину.
   Под берегом бочаг родниковый. В него когда-то окунул Дементий Федорович сына своего. Поднял над рекой:
   "Родная твоя!"
   Камень будто бы стремился навстречу течению- рассекал гладь мерцавшими стрелами. А вокруг темная вода и медленное движение тумана, из которого поднимались клубы пара и, охладев, опускались. Так по всей реке шло это тяжелое движение, словно что-то тайное творилось в глубинах, похожее па страшную работу, которую застали вдруг люди, и река настороженно замедлила ее.
   -Сколько тайн на свете! Но из всех тайн самая непостижимая - судьба, та, что еще ждет за близкой, или отдаленной завесой, за которую невозможно проникнуть - глянуть, что там впереди.
   Они повернули к дому. Под звездами темная крыша была похожа на крылья птицы, а просветы в окнах - золотые глаза ее.
   В душе этого дома светил огонь.
   Наверху стол накрыт белой скатертью.
   На столе бутылки с настойками, рюмки, тарелочки и вилки. Нарезан окорок сырого копчения. В сковороде яичница. Салат из зеленого лука и редиски залит сметаной.-Горка вяленых окуньков в лозовой плетенке. Посреди-в вазочке с водой снопик васильков: те самые васильки, которые Демеитий Федорович нарвал дорогой во ржи. Густая свежая синева их была красотой этого стола.
   Но нет красоты без хозяйки дома, пока с улыбкой не войдет она, переодетая и помолодевшая.
   Вот и пришла. На ней розовая кофточка, сережкя с бирюзинками камней.
   От нее чуть-чуть пахло духами: казалось, внесли в комнату веточку сирени.
   Дементию Федоровичу этот запах напомнил о жене и о чем-то далеком, где тоже была она, Поля его. Без нее будто и не было у него жизни, будто не помнил, что было до нее.
   - Да это же сказка! - воскликнул он.- И ты, Юленька, царевна ее. Сколько тут всего. Вот царство!
   - Это тебе после долгого отсутствия так кажется,- сказал Родион Петрович.
   Налили и, стоя, не чокаясь, подняли рюмки.
   Штора на окне тяжело раздувалась, наливаясь ветром, и с шорохом опадала - дышала, обдавая комнату прохладой. За рекой заиграла гармонь. Щемяще-нежные звуки приблизились и вдруг отдалились: куда-то в поле вышла гармонь, звала на свидание.
   - За твое возвращение, Демент!
   Когда сели, Юлия положила на тарелочку гостя большой пласт яичницы.
   - Постойте. Не все сразу. Дайте ощутить вкус рябиновой. До чего ж хороша!
   - А можжевеловую не пробовал? - спросил Родион Петрович.- Есть и моховая.
   - Он даже бурьян в бутылках настаивает,-улыбнулась Юлия.
   - Делаю опыты,- пояснил Родион Петрович.- Вино должно быть целебным.
   - Налей моховой. Такой вряд ли где попробуешь. - Дементий Федорович попробовал настойку на мху.
   - Что? - поинтересовался Родион Петрович.
   - Болотом пахнет.
   - Не может пахнуть болотом моховая-себряковская.
   - Прости. Я не так выразился. Она пахнет медом, в который добавили торфа и потихоньку разболтали в этой бутылке.
   - Не смейся. Ты заметил, мох не гниет. Седеет, но не гниет. Сила!
   - Тогда еще одну!
   Под окнами захрапел остановившийся конь.
   Стройков приехал.
   Родион Петрович вышел на улицу. Поздоровался.
   Стройков строго под козырек взял; дал знать - по делу приехал.
   Он был недоволен и мрачен: подняли его, когда он хотел выспаться, и жена ругала его работу, да и этот дом для Стройкова никогда не был желанным в его дорогах.
   Бывал тут редко.
   - Что случилось? - спросил он, заводя во двор коня.
   Родион Петрович вынес из пуни большую охапку сена, положил перед конем. Сказал:
   - Елагин Дементий Федорович у меня.
   - А я тут при чем? - с показным от злости равнодушием отозвался Стройков, хотя сразу и смекнул, что ночь будет с разговором любопытным.Не забыть бы коня напоить, как остынет.
   Он снял сбрую - подпруги, седло с звякнувшими стременами, уздечку и взвалил все на дрова под навесом.
   Тут же поставил и коня.
   Вышла хозяйка, встретить .званого гостя, Подала ему полотенце. Он умылся. Крепко растер лицо.
   - Не забыть бы коня напоить,- напомнил он и хозяйке.
   - Напоим и накормим, Алексей Иванович. Не беспокойтесь.
   Стройков было первым поднялся наверх. Но перед последней ступенькой остановился, дождался хозяйку и, как положено, пропустил ее вперед, чтоб она видела его уважение к ней.
   Вошел Стройков в комнату усталый и сумрачный, в пропыленной, выгоревшей гимнастерке. Глянул на Дементия Федоровича. Помнил, как приезжал, бывало. Раз вошел в чайную, молодой, красивый, с какой-то лихой искоркой в веселых глазах. Тогда же Стройков покосился на свою жену, с которой сидел за. столиком, и встал, поприветствовал издали Елагина. Тот подсел. За окном цвела дикая сирень, а дорога сияла в утренней дымке, и пахло хлебом.
   "Хорошо, Алексей, а?" - сказал Елагин.
   "Не обижаемся".
   "Прежде самый опасный участок был".
   "Тихо. Только глухари - звон на весь лес",- и Стройков опять покосился на жену.
   Потом, дома, сказал Глафире:
   "Чего это ты так на него глядела, будто сроду мужи"
   ков не видела?"
   "Интересный. Таких бабы любят".
   "Ну, рассекреть. Может, и на меня моя жена хоть раз таким небесным взором посмотрит".
   "Верный он".
   "Как это, в смысле правильности жизни, что ль? Или на всю жизнь с одной, а от других баб убегает?"
   "Сразу ему поверишь".
   "А мне, значит, не доверяла? Почти год потребовалось, пока ты проводить разрешила. Это же какую надо было любовь вынести. А вот он, выходит, сразу бери и провожай".
   "Одну. И всю жизнь, будто первый раз провожает.
   Вот за это и любят таких... Бабы-то чуют!"
   А потом как-то ночью вошел Стройков и сказал Глафире:
   "В убийстве замешан. Арестовали".
   "Кого?"
   "А на кого ты в чайной небесным взором смотрела".
   И не мог представить Стройков, что те глаза - глаза убийцы. Но поверил тому, что случилось что-то такое, что сошлось на двоих - кто-то один должен был исчезнуть с земли. Но что?..
   Кажется, и не изменился с той поры Елагин, только вроде бы пострашели глаза, потому ли, что пришел из тюрьмы, или еще веяло на него тайной убийства.
   Родион Петрович подставил к столу стул для Стройкова. Он с одного взгляда отметил и убранство стола, и количество бутылок и подумал: "Щедро встречает хозяин".
   - Спасибо,- ответил Стройков на приглашение Родиона Петровича сесть, все стараясь понять, для какого разговора его пригласили, и чувствовал, что ждут его неприятности.
   Он сел. Разговор первым не начинал. Он привык быть с людьми простыми, был с ними живее, увереннее. Здесь же его отчуждали и неизвестность столь срочного приглашения, и особое положение этих людей, и то, как приглядывался к нему Дементий Федорович.
   - Сейчас, милый Алексей Иванович. Мы уже грянули за возвращение. Надо и тебе,- и он спросил, что налить, трогая бутылки, и так улавливал желание Стройкова.- Нальем чистейшей,- наконец уловил он желание гостя.
   Юлия положила ему на тарелочку салата, от которого свежо и остро пахло луком и редиской.
   Не знал и Дементий Федорович, с чего начать разговор, и не торопился.
   - Давно я тебя не видел, Алексей Иванович.
   - И я вас,- ответил Стройков, как будто был очень рад, что они наконец встретились.- И сказать - не думал, что увижу.
   - Вот завернул по дороге.
   - Родных нельзя забывать... Дело ваше, что же, в архив сбросили? спросил Стройков и поглядел на его рубиново блестевшие кристаллы "шпал" в петлицах.
   Дементий Федорович с особой бережностью расстегнул карман гимнастерки и показал красный край партбилета.
   - Чист!
   - Это хорошо... Значит, с такой радостью. Будем! - сказал Стройков и выпил, взял вяленого окунька, разорвал его.
   Родион Петрович хотел еще налить Стройкйву, но тот отставил свою рюмку: он не выпивать приехал, а на раз"
   говор.
   - Л может, дело-то мое-в мусор, и вынести куда псда.-;г..шс? - сказал Дементий Федорович.
   - Нельзя. Вдруг что потребуется, а бумажки-то и нет.
   ото для вас самого важно.
   - Думаю, не потребуется.
   - 1ак загадывать не надо.
   А ты, пожалуй, и прав. Дело не кончилось. Врага найти и в землю втоптать. Я теперь злой. Рано тогда успокоился. Тут бы ыне жить.
   Юлия тихонько поднялась. Пора и коня попоить. Вы"
   шла, чтоб не мешать разговору.
   Хотел выйти и Родион Петрович,, вернее, дал знать, что, если угодно, он выйдет, и лишь привстал, как Домен-.
   тии Федорович взял сто за руку, придержал, глядя в это время на Стройкова.
   - Ты знаешь, за что меня?
   - Гак, слышал некоторые разговоры.
   - Было письмо от Желавина, и там говорилось, будто Оы я был связан с бандитами, когда работал тут, в уезде. До меня были убиты двое секретарей укома и военком. Я же остался жив. Не странно ли? И это проскальзывало в письме.
   - Во все это не верили,- сказал Стройков,- Но исчез Желавгш. Скрывать его последнее письмо никто не имел права. Письмо пошло.
   - И дело началось?
   - Как известно.
   - А ты верил?
   - Во что? Тут два вопроса: верили во что - было или не было?
   - Но ответ один.
   - А я, простите, отвечать не собираюсь. Говорите.
   л я слушаю. Для того ведь пригласили. Но раз затронули-скажу. По капле собирал, старался. И народ помогал.
   - Капля камень долбит,- сказал Дементий Федорович так не потому, что в чем-то хотел повинить Стройкова, а что не мог не сказать о незаметном мужестве людей, которые и продалбливают пути к свету и правде - без этого еще вон там бы...- показал Дементий Федорович куда-то,-среди черных и мрачных камней зябли до сей поры.
   - Не одна капля-то. Много лет надо, чтоб что-то продолбить. Глянешь на иной камень, весь он рябой от ударой капель. По за всю мою ЖЕЕЗНЬ, сколько дождей пройдет, новой рябинки не будет, не появится... Лучше друж;ю спихнуть с дороги, если мешает... Что я мог сделать?
   То ; "ко сочувствовал, уважаемый Дементий Федорович.
   - Я мог тебя и не тревожить сегодня, Стройкогз. Все ты узнал бы и так-без встречи со мной. Но меня и самого кое-что интересует. Ты давно работаешь тут. Знаешь.
   - Что интересует? - сразу спросил Стройков.
   - Скажи, Желавпн был убит вскоре, как было от него письмо на меня?
   - Да. Не анонимка. Письмо с его подписью. Он должен был отвечать за свои слова. Но он вдруг исчез.
   - Кто же мог убить его?
   - Вина пала на Федора Григорьевича. Был найден топор под березой, где Федор Григорьевич замерз. Топор его, клейменый. Этим топором Желавина и убили.
   - Федор Григорьевич мой друг, как известно. И будто Желавпн был убит за письмо на меня. Хотя, как Федор мог знать о письме? Мог он знать или нет?
   - Утверждать что-либо трудно.
   - А ты что думаешь?
   - Это мое дело. Про факты же сказать нс смел бы людям посторонним.
   - Я посторонний?-удивился Дементии Федорович.
   - Претензии в ваших обидах предъявляйте не мне.
   - Почему же не тебе? Ты ведь круг-то замкнул.
   Родион Петрович не вступал в разговор. Но сейчас почувствовал, что взрыв произойдет, и не успел.
   Стройков вскочил со стула.
   - Вам что, не по нраву?
   - Гебя обманули.
   Стройков побледнел, сдерживая себя.
   - Что-нибудь знаете?
   - Нет.
   - А нет, так зачем же так язык распускать,- сказал Стропков как можно медленнее, чтоб позаметней была тяжесть его слон.
   Родион Петрович с трудом усадил его за стол, и сел Строиков только потому, что разговор уже касался его и надо было выяснить кое-что в происшедшем.
   Он попросил Родиона Петровича выйти на минутку.
   ~ Вам обоим нужна одна и та же правда, и надо идти к ней с ^большим доверием друг к другу. Прав может быть каждый из нас,- сказал Родион Петрович, зная, как горяч бывал Дементий Федорович.
   Родион Петрович вышел.
   - Успели оттуда,- еще не остыв, проговорил Стройков.- Еще не вышло бы чего?
   - Что, скажи?
   - Молчать об этом!
   - Безусловно.
   - История эта, как плохо погашенный огонь. Не успел отойти - опять загорелся. Огонь опасен для других домов.
   - Надо лучше гасить.
   - Помогите или научите. А на такие изречения мы и сами горазды.
   - Хотел что-то сказать? Я перебил.
   Это надо делать пореже, а спокойно выслушивать.
   Когда человек пашет, ему не надо мешать, если он старается, но что-то у него не выходит.
   Дементий Федорович принял это мирное начало- успокоился и ждал, что скажет Строиков.
   Строиков проверил, как крепко закрыта дверь хотя знал, что тут не будут подслушивать.
   - Митя, сын Федора Григорьевича,- начал он - совсем недавно назвал себя убийцей Желавина и приучастил к этому жену свою. Будто бы сказал это в помрачении ума Не берусь гадать о дальнейших его высказываниях. У меня состоялся разговор с его женой. Как выяснилось, ей и ее мужу известно о факте появления у их окна неизвестного с холстинкой на лице.
   Дементий Федорович порывался что-то сказать.
   - Стойте! - остановил его Строиков.-Дайте закончить. Просил же... Этот неизвестный появился после ^оииства Желавина и после смерти Федора Григорьевича о котором неизвестный спрашивал. Факт. Вот и сделайте выводы. Они в какой-то мере касаются вас.
   Раз ты со мной так говоришь, то, выходит, веришь что-то не может касаться меня.
   Строиков"0^ я и3 вас так "Р^У ^"У.- усмехнулся
   - Ее тянут похитрей.
   - Смотря из кого. Это слизь дрожит, что и не ухватишь. Вы же на такое не способны.
   - Этот неизвестный и убил,- спокойно сказал Дементпй Федорович.
   - Вот вас и могут спросить: кто он? Ловягин-то Викентий в болоте пропал. Так кто же? Или ие пропал - явился?
   - За что могут спросить - по дружбе с Федором Григорьевичем или все по тому же письму?
   - И по дружбе. Приглядываются ко всему. Не я, Дементий Федорович, этим делом буду заниматься, если оно начнется. Л начнется - боюсь не сверкнуло бы вновь над вами письмо Желавина... Я если и замкнул круг, то мертвым. Не замкнулся бы теперь по-иному. Огонь-то непогасший опасен для других домов, сказал я уже.
   - Вина и над мертвым остается виной.
   - Но соприкосновения с ним не имеет.
   - Соприкасается сродными. Судьба Мити тому пример
   - Жалостливые веяния Родиона Петровича.
   - Нет. Один попутчик дорогой рассказал.
   - Он, Митя, сам ей, судьбе-то, дал вожжи в руки.
   Не брала, да заставил. А теперь и подхлестывает перед пропастью.
   - Я знал его, когда он был совсем мальчишкой, а потом и подростком. Он никогда не был лентяем, трусом или лжецом.
   - Выходит, этого мало. Надо еще постоять за себя.
   Хорошие начала ценят по плодам их. Плоды его подлые.
   Ведь он, не думая, и вас зацепил. Хотел жену зацепить, а зацепил-то и вас...
   - Зацепило другое... Достаточно, думаю, поговорили, вернее, выяснили кое-что. Теперь я расскажу и свое...
   Родя! - позвал Дементий Федорович своего шурина.- Вы зря его выпроводили,- сделал он замечание Стройкову.
   - При нем я не сказал бы ничего.
   - При нем можно говорить все. Советы таких людей достойны внимания.
   - Я знаю, что делаю,-с прежней мрачностью ответил Строиков.
   Он презирал поучения людей несведующих. Как это так: человек но карте рассказывает про дорогу другому, который пешком исходил ее.
   - Свои дела иногда надо проверять умом друзей. Ум хорошо - два лучше.
   - Дела мои проверяются по работе людьми не только ури^ыми, но и знающими.
   Дементий Федорович еще раз, громче позвал Родиона Петровича.
   Тот вошел.
   - Если ты, Демснт, посчитал, что я, как хозяин дома.
   должен непременно быть за столом, то это лишнее. Или разговор ваш окончен?
   - Нет.
   - При некоторых разговорах, действительно, бывают посторонние при всей вере им,- сказал еще Родион Петрович.- В каждой работе есть свои секреты.
   - Об этих секретах скоро узнают все,- был ответ Дементия Федоровича.
   - Но секреты иногда и попридержнвают. Обстановка.
   А может, вдруг изменится от излишней болтовни,- сказал Стройков.- Это секреты нашей работы.
   В словах Стройкова была доля истины: действительно, имел ли право Дементпй Федорович на огласку того, что хотел он сказать? Но Родиону Петровичу он верил.
   - После разговора мы, возможно, по твоему совету, Стройков, и вынесем решение держать язык за зубами,- согласен был Дементий Федорович с предостережением Стройкова.
   - Поняли и насторожились. Значит, есть! Не лучше ли повременить с этим разговором,- сказал Стройков, противясь тому, что могло помешать его работе.
   Стройков встал: хотел совсем прекратить разговор, намереваясь продолжить его где-нибудь в другом месте.