Ахметов Бектас. Чм66 или миллион лет после затмения солнца

   Лайош Бене решил намотать всему миру кишки на барабан. Он ложным замахом уложил на траву Мангу, и спокойно, как на тренировке, завел мяч в ворота.
   О-о-о!
   Холл третьего этажа, как и трибуны стадиона в Ливерпуле, сомкнулся в выдохе остервенелого упоения. Ну, Бене! Тебе оказывается мало забить гол, мало поразить. Для полноты счастья тебе надо еще и покуражиться над Голиафом.
   Да, это была не игра. То, что происходило на поле было выше человеческого понимания.
   Бразильцы не смутились. Вдобавок ко всему вратарь венгров так и не сумел справиться с самим собой. Отбил несильный удар прямо перед собой и один из бразильцев добил мяч в ворота.
 
   1:1.
 
   Мы очнулись. Чудес на свете не бывает.
   Человека видно по походке издалека. Наконец зажегся Флориан
   Альберт. В Ливерпуле пробил его звездный час.
   Выверенными, плассированными ударами раз за разом он отправлял
   Бене пытать удачу. И в тот вечер Лайоша Бене никто бы не смог удержать. Ветер победы дул в его паруса.
   Бене получил мяч от Альберта и на противоходе обошел защитника.
   Не входя в штрафную, он косым, – справа-налево, – резанным ударом направил, по роковой для бразильцев дуге, мяч. Шедший из глубины поля Фаркаш не опоздал. С полупрыжка, оттянувшись корпусом назад, обводящим ударом он наказал Мангу.
   О-о-о!!!
   Нет, футбол это не игра и даже не жизнь. Разве такое возможно в жизни?
   В предвкушении победы венгры стали пятиться к своим воротам.
   Получил повреждение Кальман Мэсей. Бразильцы заторопились. Страх перед двукратными чемпионами мира был сильнее меня. Я боялся, что еще чуть-чуть и венгры дрогнут, сломаются.
   Бене вновь продрался по правому краю и его сносят в штрафной.
   Пенальти?
   Да. Пенальти.
   С повязкой через плечо к мячу подходит Мэсей. Несколько венгров не выдерживают, закрывают лица руками, кто-то отворачивается.
   Холл в "Лесных далях", как и стадион в Ливерпуле, умер как один.
   Капитан венгров поправил мяч, разбежался. Удар. Гол.
   Потом началось и продолжилось. Мушкетер Флориан Альберт с невозмутимой безупречностью графа де Ла Фера нанизывал на шпагу одного за одним сникших гвардейцев кардинала – бразильцев. Альберт то подбирал под себя мяч, то держа на невидимой привязи, отпускал его далеко от себя. Все у него получалось. И он делал все, что хотел.
   Дядя Боря много не говорит. Он делает. Дядя устроил посещение
   Мавзолея Ленина без очереди. Коля, дочь управляющего Госбанка республики Бондаренко и я ждали дядю Фархата. Друг дяди Бори работал в Верховном Совете СССР. Очередь к Ленину начиналась в
   Александровском саду, змеилась мимо Музея революции и неторопливо втекала на Красную площадь. Вообще-то ничто не мещало нам, как всем, с утра занять место в общей очереди. Ничего бы с нами не случилось.
   Однако без очереди лучше и дядя Боря хорошо понимал, как важно дочери Бондаренко и племяннику по приезде в Алма-Ату похвастаться перед друзьями: "Я и в Мавзолее побывал без очереди".
   Дядя Фархат вышел из Кремля, и, подойдя к офицеру, молча показал бордовую кожанную корочку с золотым тиснением "Кремль". Офицер кивнул и так же взглядом пасанул нас другому офицеру. Старший лейтенант выбросил руки в разные стороны, вошел во вступавшую в
   Мавзолей очередь и наклоном головы сделал нам троим знак: "Вставайте".
   Мы вошли в Мавзолей Ленина.
   Через неделю дядя Боря за ужином сообщил:
   – Завтра в одиннадцать вы должны быть на Красной площади… Я договорился с ребятами… Побываете в "Музее-квартире Ленина в Кремле".
   Когда он успевает со всеми договариваться и, главное, не забывать об обещаниях?
   Мы без очереди осмотрели уже и Бородинскую панораму. В
   Музей-квартиру Ленина в Кремле не хотелось.
   – Дядя Боря может не надо в музей?
   Мамин брат не согласился со мной.
   – Надо. Обязательно надо. Заодно и Кремль изнутри увидишь…
   Музей "Квартира Ленина в Кремле" находится в здании Совета
   Министров. Туда кого попало не пускают.
   Наташа Бондаренко поддержала дядю.
   – Правильно.
   Дочь бывшего начальника дяди Бори училась в седьмом классе.
   Неделю назад прилетела посмотреть Москву и тоже жила у Сабдыкеевых в
   "Лесных далях".
   Дядя Боря на два года младше мамы. Про таких, как наш дядя Боря, папа говорил: "Пьян да умен – две выгоды в нем". Фронтовик. После войны окончил техникум, позже финансовый институт в Ленинграде.
   "Атлетико Байдильдао" – человек-сфинкс.
   Ему битый час рассказывали о том, как по пьяной лавочке поливал его грязью заместитель управляющего Областным банком. Рассказывали не просто так, а для того, чтобы дядька сделал поганцу вливание. Ему приводили слова, какие не пожалел для Сабдыкеева областной банкир, а дядя Боря молча читал газету.
   Подчиненный закончил передавать агентурное сообщение и спросил:
   – Что скажете Байдулла Сабдыкеевич?
   Дядя Боря оторвал взгляд от газеты и сквозь очки сказал докладчику про злоречивца:
   – Он собака такой. Я его давно знаю.
   И продолжил чтение газеты.
 
   В маминой палате пополнение. Черноволосая, с живыми глазами, грузинка лет пятидесяти.
   – Ты какие газеты читаешь?
   – "Советский спорт", "Футбол", "Комсомолку".
   – Читаешь ли ты "Известия"?
   – Не всегда.
   – А читал ли ты репортажи Стуруа с чемпионата мира?
   – Еще бы. Стуруа хорошо разбирается в футболе.
   – Да ты что?! – женщина широко улыбнулвсь. – Как он красиво пишет! Как здорово написал он про бразильцев! "Она умирала на далеких берегах…". Как хорошо…
   Она пододвинула ко мне тарелочку с апельсином и конфетами:
   – Ты почему не кушаешь? Не стесняйся.
   Рыжеволосая разговаривала с матушкой.
   – Где ваш муж работает?
   – В управлении делами Кремля.
   В этот момент зашла медсестра и сказала матушке.
   – Звонил из Горького ваш брат… Справлялся о здоровье, передавал привет.
   Дядя Боря поехал в Горький за машиной для постпредства.
   Черноволосая спросила маму:
   – У вас брат золотой?
   – Золотой.
   – А сноха? – Черноволосая приоткрыв рот, внимательно смотрела на маму. – Серебряная?
   – Серебряная. – нехотя согласилась мама.
   Женщина взяла меня за руку:
   – Кем ты хочешь стать?
   – Раньше хотел стать футбольным комментатором. Сейчас не знаю.
   Вмешалась мама.
   – Он станет как его дядя постпредом.
   Соседку мамин прогноз не устроил.
   – Зачем же постпредом?- И, глядя мне в глаза, уточнила. – Если на то пошло, тогда уж лучше полпредом. Чрезвычайным и полномочным представителем нашей страны. – Она перевела взгляд на маму. – А вообще это не так уж и важно кем станет ваш сын. – И снова взяла меня за руку. – Правда?
   – Э-э… Наверное.
   Здесь на моей памяти единственный раз похвалили маму за ее детей.
   – У вас хороший мальчик!
   – Очень хороший мальчик. – горячо поддержала ее рыжеволосая.

Глава 10

   Очень хороший мальчик стоял перед директором и завучем нашей школы.
   Директор Николай Александрович и завуч Ефим Исакович премного недовольны мной.
   – Думаешь, мы не знаем, чем ты занимаешься? – Директор сверлил меня сине-рыжими глазами. – Ты отбираешь деньги у одноклассников…
   Кто меня заложил? Николай Александрович Мартемьянов не давал опомниться. Ефим Исакович Землянский, которого школьный народ звал
   Ефимом, не отставал от него. Мне ничего не оставалось, как сказать:
   – Отбирать деньги меня заставляет Ш.
   Директор и завуч переглянулись. Выглядело правдоподобно. Ш. – десятиклассник лихой, Николай Александрович и Ефим и сами бы по его приказу с удовольствием обложили бы податями не только школьников, но и учителей. На Ш. повесить можно все что угодно. Только бы директор и завуч не заложили.
   Мартемьянов вел химию. После войны работал председателм райисполкома, в Гороно и с 53 года директорствовал в 55-й школе, где учился Ситка Чарли.
   Ефим Исакович Землянский вел математику с 5-го по 8-й класс.
   Гонял нас за курево и прически. Поймает в туалете с сигаретой и давай коронное: "Ах ты турок этакий!". Турок у него хуже немца.
   За прическу Ефим гонял Мурика Акишева и Ирка Молдабекова. Мурик отпустил длинные, под битла, волосы, и завуч отправлял его с уроков в парикмахерскую: "Если вернешься на стриженный – возьму ножницы и сам подстригу тебя под ноль". Акишев, огрызаясь, уходил с уроков.
   Возвращался не стриженный, но Ефим так и не решился взять взять в руки ножницы.
   Ирк Молдабеков в битлы не рядился и обрастал до первобытной волосатости по иным причинам. С ним завуч тоже намучился.
   Мартемьянов, как и Ефим, педагог речистый, великолепно объяснял свой предмет. Но против Землянского выглядел немного скучноватым.
   …Ложный донос на Ш. удовлетворил директора с завучем.
   – Как брат?- спросил директор.
   – Так же. Болеет.
   – Э-эх… Какой парень…
   – Чем болеет его брат? – заинтересовался Ефим.
   – У него внутреннее…- Мартемьянов замялся.
   – Внутреннее…?
   – Ну… Он душевнобольной.
   Девятый "Е" класс особый. Другие классы имели более-менее пристойную профессиональную ориентацию: химики, телеграфисты. Мы
   "ешники" слесари-сборщики низковольтной аппаратуры. Класс на 80 процентов из пацанов. Девчонкам с нами было не легко. Пацаны у нас подобрались гайдаровского типа: огонь-ребята.
   Первый из них – Бика Халелов.
   Пришел к нам Бика из 56-й школы и жил рядом с оперным театром.
   Халелов крепкий биточек, два года занимался у Кадетова. Запугать его не просто и мне в дальнейшем пришлось бы ему много доказывать, если бы он сам, повернувшись с сигаретой в школьном туалете удивленно не спросил: "Так ты Нуртаса брат?".
   Мы подружились.
   А как же Вася Абрамович? Никак. Я отошел от него на какое-то время, а позже он куда-то пропал и я его уже не искал.
   С Омиром я учился с 8-го класса, где он застрял на второй год из-за математики и физики. Отношения с Омиром дружбой назвать язык не повернется. Обращался с ним я небрежно и он все время напоминал:
   "Я тебе столько добра сделал…А ты…".
   Парень он неплохой, но видимо было в нем что-то такое, если я мог не придавать никакого значения сотворенному им для меня добру. Омир пропадал у нас дома допоздна и на вопрос " не пора ли тебе дружочек домой?" неизменно отвечал: "А меня дома не ищут". Ну это он загибал.
   Дома его всегда ждали, и если Омир надолго пропадал, то родители активно звонили по друзьям-приятелям, искали, где мог задержаться мой одноклассник.
   Против дружбы с ним выступали папа и матушка. Почему Омир не нравился им, тоже не могу понять. Отец одноклассника поэт, знаком с нашим Валерой давно и по идее нам с Омиром бы дружить и дружить на паритетной основе. Но равноправия не получалось.
   Кенжик после восьмого учился в "А" классе и мы охладели друг к другу. Ничего особенного. Он по прежнему все так же, как и в третьем классе, бурчит, критикует и время от времени обращается за защитой.
   Кенжик пришел к нам двор жаловаться на Таракана. Моему соседу мало сторонних девок, усатый взял в оборот Батимку. Про тараканьи проделки Кенжик наслышан и ему обидно за сестру.
   – Я предупредил Батимку и… хмыря этого, что скажу тебе.
   Кенжик переоценивал мои возможности. Таракан хоть и трухалей, но он ровесник Шефа и я при всем желании никак не мог запретить усатому ходить с сестрой друга детства. Хотя Батимку жалко. Задорная, прозрачная девчонка. Учится на химфаке в КазГУ, с ее данными республиканским комсомолом бы руководить, а вышло так, что хуже не придумаешь. Все-таки девки дуры, почему и любят отпетых дураков. На первый взгляд, Таракан не дурак. Говорит дельные вещи, что-нибудь невпопад никогда не брякнет. Но дурака, за какими бы умными словесами он не прятался, с головой выдает напыщенность. А наш Омар
   Шариф напыщен до индюшачьей важности. Батимка же девчонка умная, но и она не устояла перед соблазном правильных черт физиономии Таракана.
   Через день Таракан с Батимкой вызвали меня во двор. Глупо было бы думать, что Таракан испугался меня. Сосед чувствовал, предвидел, чем обернется для Батимки связь между ними и в дальнейшем не собирался отвечать за нее. Побалуется и бросит. Вот это то и ощущение неправоты и довело его до разговора со мной. Он и Батимка наперебой ругали Кенжика и я понял, что Батимка любит Таракана и ничего тут не сделаешь.
   Познакомил их Галимжан, старший брат Пельменя. Галимжан с
   Пельменем дальние родственники Кенжику с Батимкой. На родственных началах Галимжан и создал у себя в квартире условия Батимке с
   Тараканом.
   Пельмень рассказывал:
   – Целку Батимке Таракан взорвал у нас дома.
   Потеря невинности когда-то должна произойти и дело не только в ней. Серьезно пить Батимка начала как раз с тех пор, как стала женщиной. Разумеется, Таракан насильно не вливал ей в рот алкоголь, но все равно было б лучше держаться ему подальше от Батимки.
   Следующий раз я встретил ее в 96-м году и, увидев своими глазами, что с ней стало, вспомнил сентябрь 66-го.
   В первое воскресенье октября Бика позвонил с утра. Он звал к кентам в парк.
   – Не могу. На базар с матушкой иду. Сам приходи ко мне после обеда.
   – Добро.
   По дороге на Зеленый базар мама обещала зайти к Шарбану. Клара вернулась домой после одиннадцати. Шарбанка донесла, что племянница побывала в ресторане, а на ее замечания чихать хотела.
   Первенец дяди Бори Клара училась на первом курсе и после Москвы
   Шарбанка для нее была пустым местом.
   Клара занимала двуспальную кровать Шарбанки и ее мужа Казая.
   Сейчас отсыпалась после вчерашнего. Матушка подняла племянницу тумаками и криком: "Акесын тантайым!".
   Шарбану бегала вокруг кровати, мама кричала, Клара плакала.
   Отведя душу, мама зашла в шарбанкину столовую. В комнате на полу, привалившись спиной к дивану смотрел телевизор старший сын Шарбанки одиннадцатилетний Талап.
   Мама спросила о чем-то, Талап безотрывно от телевизора ответил. В ответе племянника матушке померещилась непочтительность. Она подошла к Талапу, свалила оплеухой его на пол и принялась методично утрамбовывать моего двоюродного брата ногами.
   В спальне ревела Клара, в столовой – Талап. Получался дуэт.
   На столе в табаке недоеденный с вечера бешбармак. Тесто по краям ссохлось, свернулось в трубочки. Продолжая утаптывать визжащего
   Талапа, мама не спеша перебирала левой рукой мясо. Отобранные куски она неторопливо и тщательно пережевывала.
   Забрасывая в себя мясо, мама о чем-то задумалась, нахмурилась. И долбанув под финиш ногой по спине Талапа, скомандовала: "Жилдам орамал акель!". Талап быстрее собственного визга помчался за полотенцем в ванную.
   На базаре ее поджидала радость. Горисполком запретил торговать мясом дороже трех рублей. На всх ценнниках мясных рядов стояла цифра 3.
   Матушка тыкала мясо большой вилкой. Вот это мне давай, еще вот это. Мама отобрала лучшие кусманы и собралась рассчитываться с мясником по горисполкомовской цене – три рубля за кило. Мясник улыбнулся и объяснил: на ценник не надо обращать внимания.
   – Как это? – удивилась мама. – Тебе что приказ горисполкома не указ?
   – Приказ для отвода глаз. – сострил мясник.
   Очередь возмущенно зашумела. Взяла лучшие куски и еще дурочку изображает.
   Я шепнул маме на ухо:
   – Мама, завязывай парафиниться…
   – Сандалма! – Мама подняла крик. – Иди за милицией!
   За милицией идти не пришлось. Сержант стоял поодаль и наблюдал за перепалкой. Он подошел и сделал так, чтобы всем стало хорошо.
   – Апай, что вы тут устроили? Платите по три пятьдесят… Набрали одной мякоти и кричите…
   Мама посмотрела на сержанта так, как будто подловила его на растлении несовершеннолетних. Вздохнула и поперла на мусора буром.
   – А…а… Одна шайка! Как твоя фамилия?
   Сержант понял, что дал маху и заорал на мясника.
   – Кто тебе дал право не выполнять решение горисполкома? – он метнул быстрый взгляд на маму и добавил. – Продавай по три!
   Бика с Джоном раскумарились.
   – В экспедиции у одного уйгура купил башик опия. – рассказывал
   Джон. – Привез домой. Не знал как его принимать. Сашка Остряк сказал, что лучше размешать в чае…
   – Накрыло? – засмеялся Бика.
   – Там совсем другой торч… – ответил Джон. – Офонарел от него.
   Что было – не помню… Через два дня стал слышать голоса. Чуть с третьего этажа не выбросился.
   – Да ты че? – Бика придвинулся ближе. – Расскажи.
   – Хорошего мало… – Джон затушил сигарету.- Лучше хорошего плана ничего нет. – Засмеялся и спросил. – Что Бика, может еще один косяк приговорим?
   "Логарифмом данного числа по данному основанию называется показатель степени, в который надо возвести основание, чтобы получить данное число".
   Прошло больше месяца с начала нового учебного года и приближалась моя очередь отвечать у доски. Андрей Георгиевич Шамордин наш классный руководитель. Ведет алгебру и тригонометрию. Пылкий мужчина за пятьдесят. Имеет орден Ленина, получил осколочное ранение в голову на войне.
   Школьники звали его Андрюшей. Создавалось впечатление, что
   Андрюша кроме алгебры и тригонометрии ни о чем и не думает – по коридору Шамордин ходил погруженный в себя.
   Неопрошенными у доски осталось три-четыре человека. В любой момент Андрюша мог, пошарив по журнальному списку, остановиться на моей фамилии. А что я? После Нины Васильевны в математике у меня образовался двухгодичный пробел.
   Неожиданно на помощь пришли китайцы с американцами.
   По пятницам в школе политинфомация. На освещение международного положения отводится не более пяти минут.
   "В Пекине продолжаются демонстрации хунвэйбинов и цзаофаней у советского посольства. Оголтелая, а по другому ее и не назовешь, антисоветсткая пропаганда маоистского руководства приносит горькие плоды… Провал на практике теории большого скачка вынуждает маоистов изворачиваться, сваливать с больной головы на здоровую…
   ЦК КПСС и Советское правительство, проявляя выдержку и терпение, неоднократно указывало и указывает руководству Китайской Народной республик на то, какие может иметь последствия дальнейшее ухудшение советстко-китайских отношений. Возникает естественный вопрос: "Кому это на руку?".
   Позавчера замминистра иностранных дел СССР вызвал чрезвычайного и полномочного посла КНР в Советском Союзе и передал ноту Советского правительства по поводу недавнего инцидента, имевшего место в порту
   Дальний…".
   Я посмотрел на Андрея Георгиевича. Классный руководитель сидел на первой парте в третьем ряду и внимательно слушал. Как слушали и одноклассники. Не прерывает. Значит, пять минут еще не истекли.
   Я продолжал.
   "Истребители-бомбардировщики "Скайхок", "Фантом", "Стандерчиф", размещенные на авианосцах в Тонкинском заливе, бомбардировщики В-52, базирующиеся в Таиланде и на острове Гуам, в минувшую субботу нанесли самый мощный со времен начала вьетнамской войны удар по
   Ханою…
   Администрация Джонсона в лице министра обороны Макнамары утверждает, что бомбежке подверглись сугубо военные объекты…Наглая ложь используется агрессором как прикрытие и оправдание дальнейшей эскалации войны в Индокитае…".
   Я тарахтел и уже не думал о лимите. Прошло еще какое-то время, я нехотя опомнился и посмотрел на Шамордина. Андрюша, подперев ладонью подбородок, продолжал слушать внимательно и с искренним интересом.
   – У тебя все?
   – А что, можно еще?
   – Можно. – сказал Андрей Георгиевич и даже не взглянул на часы.
   Пацаны оживились. Бика крикнул: "Бек! Шпарь дальше!".
   "Перейдем к наболевшим проблемам Мирового Коммунистического и
   Рабочего движения. Перед лицом нарастания угрозы миру со стороны международного империализма странной, если не сказать больше, выглядит позиция некоторых самозванных теоретиков научного коммунизма. Член Политбюро Компартии Австрии Фишер и небезызвестный
   Гароди безответственными рассуждениями о реализме без берегов объективно льют воду на мельницу поджигателей Третьей мировой войны.
   …Что касается нашей позиции… Что мы можем противопоставить ревизионистам и прочим ренегатам всех мастей? Пора, давно пора переходить от тактики сплочения рядов Коммунистического и Рабочего движения к наступательным действиям.
   Пустые теоретизирования досужих обществоведов на фоне современных реалий способны пагубным образом сказаться на судьбах мира.
   Надо решительно посмотреть правде в глаза. Сегодня, сейчас.
   Завтра может быть уже поздно. Время не ждет!
   Все".
   – Все? – переспросил Андрюша. – Садись на место.
   Шамордин присел за стол. Раскрыл журнал и что-то записал.
   Прозвенел звонок. Бика пнул меня ногой под партой: "Ох, и заливаешь…Ты че, специально какие-то брошюрки заучиваешь?".
   Что такое Золотой век, которым заколебал нас Ситка?
   Что такое Золотой век брат толком не мог объяснить. Из сказанного им вытекало только то, что тема Золотого века неотрывна от Америки.
   Там, в Штатах всем нам и суждено было, по словам Ситки Чарли, вкусить счастья от щедрот общества свободного духа. В неясном понимании Ситки Золотой век – великое будущее, которое было не за горами, и прообраз которого олицетворяла Америка.
   Ситка чеканил Роберта Рождественского
   Курите сигареты "Пакстон"!
   Пей грейпфрутовый сок!
   На поворотах скорость
   За девяносто миль,
   Останавливается, рыча:
   Куда заехала русская сволочь?
   Что тебе надо в Ю Эс А?
   Кроме того, что Ситка не мог связно растолковать, что такое
   Золотой век, не мог он объяснить нам еще одной вещи.
   Он говорил: "Я – сын бога".
   А мы ему: "Почему тогда бог не вылечит тебя?".
   Вопрос не ставил Ситку Чарли в тупик. Брат смеялся, говорил, что мы ужасно глупые и что вопрос его выздоровления не столь уж актуален, чтобы останавливаться на нем незаслуженно долго.
   Актуальными для Ситки были немочки, еще лучше – чистокровные ариечки.
   За неимением поблизости немочек, и уж тем более, чистокровных ариечек, онанировал Ситка Чарли на маму Женьки Макарона и на матушкиных подруг.
   – Кого сегодня дрючил? – спрашивал Шеф. – Немочку?
   – Нет. Тетю Раю.
   Доктор целиком и полностью разделял и поддерживал проарийскую направленность Ситки и кричал: "Пори их как врагов народа!".
   Осенней ночью Доктор привел для него чувиху. Не немочку, но вполне пригодную для утраты невинности. Доктор позвал Ситку из столовой в детскую. Ситка долго рядился, расспрашивал кадруху.
   Кончилось тем, что шадра пошла в ванную и с пьяных глаз на обратном пути забрела в спальню родителей.
   Крик. Включили свет.
   Посреди спальни стояла девушка в рубашке без трусов. В спальню влетел Доктор, врезал ей по шее и потащил в детскую.
   Женщины. Первопричинный грипп мама уже не вспоминала и говорила, что Ситка болеет из-за женщин.
   Ситка Чарли сказал матушке, что в женском отделении психбольницы есть девушка. С ней у него договоренность. Мама разрешила привести ее домой. Пробыл в столовой с девушкой Ситка час с небольшим.
   После кадрухи из женского отделения близость с женщиной потеряла таинственность и упала в реальной цене. Мысленное познание женщины прочно утвердилось в нем как главное оружие прорыва из сталинградского кольца на пути в Америку.
   Джон выиграл в очко у Ивана Атилова пятьдесят рублей. Играли они на чердаке дома Ивана. Джон собрался сваливать с выигрышем, но Иван не выдержал и схватился с ним. Драки не было, шла борьба за деньги.
   Джон отбросил Атилова и спускался с чердака как навстречу ему отец
   Ивана: "Отдай деньги!".
   Отец Ивана Духан Атилов до войны избирался первым секретарем
   Союза писателей Казахстана, позже работал главным редактором издательства. Написал немало книг. Помимо прочего он еще и родственник Президента республиканской Академии наук Чокина.
   Детей у Духана пятеро и все сыновья. Старший Ревель пошел по отцовским стопам, писал стихи, учился во ВГИКе. Иван шел за ним.
   Были еще братья Май, Ес и Икошка.
   Жила семья Атиловых неподалеку, в косых домах. Иван и Ревель редко заглядывали к нам во двор. Из Атиловых более всех крутился среди наших пацанов предпоследний из братьев Ес.
   Симпатичный, стеснительный пацаненок дружил с нашим Зайкой, сыном узбека Эмина. Ес покуривал, сидел вечерами на скамейке и слушал разговоры старших.
   Ревель писал неплохие стихи. Дошло до того, что они понравились крупному московскому поэту, который хлопотал об издании сборника
   Ревеля Атилова.
   Бике и Омиру не до сборников стихов. Они влюбились. Бика влюбился в девчонку из "В" класса, которую мы для себя называли Долочкой.
   Ирина Дайнеко девушка Омира. С Ириной Омир учился пока не остался на второй год – до 8-го класса. Про нее он говорил пару раз. Что за девчонка Дайнеко до января 68-го я ничего не знал, кроме того, что жила она через подъезд в одном доме с 2-85.
   В девятом "Д" – классе телеграфистов – училась Оля Кучеренко. К нам пришла после 8-го класса из 8-й школы. Занималась Ольга в секции художественной гимнастики, внешне была попроще Ани Бобиковой, но тоже ничего.
   Созвонился с ней и быстро убедился, что ей, как и Бобиковой, бесполезно "пущать пропаганды".
   Если Бобикова сама кому угодно может пущать пропаганды, то Ольгу моя болтовня поначалу может и забавляла, но позднее она ее попросту не воспринимала. Виделись наедине три раза. Я встречал ее после тренировок, мы недолго гуляли, я нес околесицу, Кучеренко молчала.