Ахметов Бектас. Чм66 или миллион лет после затмения солнца

   Попросил я у него диссертацию для заимствования метода написания первой главы. Стал читать и позабыл для чего просил. Я отбросил намерение вникнуть в содержание и смысл, так как догадался: это интересно, потому что это писал человек свободно мыслящий.
   Хаки и Саян двоюродные братья. Но Саян не Хаки. С ним не развяжешься. В две секунды может выписать прогонные до евбазы, а то и по морде дать.
   Прочитав первую главу, я понял, почему он на работе решает кроссворды, лялякает с мужиками и играет в преферанс. Плохо только одно – он не приучен пить в рабочее время.
   У жены президента Никсона Патриции были кривые ноги. В 72-м ноги президентской жены не обсуждались. Не потому, что моветон, а потому, что визит Никсона в Москву проходил под аккомпанемент бомбардировок
   Ханоя.
   У Раисы Максимовны ноги прямые, но Жора Мельник говорит про нее:
   – Там не на что смотреть.
   Тереза Орловски, Кэт супругу генерального секратаря кличут
   Райкой. Руфа говорит, что Раиса Максимовна вовсе не Раиса
   Максимовна, а Раиса Мифтаховна.
   – Точно вам говорю, она татарка! – пыхтит, как Черчилль гаванской сигарой, сигаретой "Прима", наш татарин. – Прицепилась к мужу и ездит по загранкам… Сталин баб правильно не допускал в свою компанию…
   – Рафаэль, жена Горбачева не татарка, – на защиту Раисы
   Максимовны поднялась Ушка. – Она казачка и с Кубани.
   – Она с Казани! – со смехом встряла Орловски.
   – Перестаньте! – Ушка захлопнула журнал "Бурда". – Горбачеву некому верить… Только с женой он может…
   "Нога прямой", а что толку?
   – Что он с ней может? – Руфа укоризненно покачал головой. – Ох, и наглая эта Раиса Максимовна…
   Жора Мельник обсуждает перспективы развития Казахстана.
   – Когда генерал-губернатора снимут?
   В самом деле, когда снимут Кунаева?
   У Алтынбека хорошая знакомая в газетном киоске на Рыскулова. Она оставляет ему "Московские новости", зять Сатка не забывает и обо мне, дает почитать газету. Он называет Горбачева хрущевцем.
   – Нельзя так поступать с людьми! – возмущается на кухне Алтынбек
   Смотря с какими людьми. С теми, которые заслужили, очень даже можно и нужно.
   На коленях у меня Шон. Сын вырывается из рук. Мне неприятен
   Горбачев как человек, но с его кадровой политикой, с небольшими оговорками, я согласен, потому и приговариваю: "Горбачев дает!".

Глава 16

   "После игры с киевлянами Симонян выговаривал Осянину:
   – Что ж ты Коля, а? С пяти метров промазал!
   – Я – не Пеле, – сказал Осянин".
   "Спортивные игры", N 11, 1969.
   Кумиром детства Йохана Круиффа был Альфредо ди Стефано. "Мяч у
   Лоу… Лоу передает Пушкашу… Пушкаш пасует ди Стефано…". Я не видел игру ди Стефано. Сегодня трудно предположить, что мог перенять у маэстро Альфредо бомбардир из Амстердама.
   Круифф образца 74-го напоминает мне переворачивающийся в заоблачных высотах стратегический бомбардировщик перед тем, как лечь на окончательный курс. Он получал мяч, находясь вполоборота к к воротам противника, перекладывал его на правую ногу, не спеша разворачивался и стремительно начинал движение к воротам противника.
   К берегам своей…
   11 декабря 1986 года. Кул готов к защите докторской. Две монографии и за сотню статей, плюс знакомства в головных институтах свидетельствовали об обоснованности домогательств Аленова специализированного совета. Прежде, чем выйти на спецсовет, Кулу требовалось сделать малость – пройти обсуждение на лабораторном семинаре. Казалось бы, формальность. Так думал Аленов и ни о чем таком не знал, не подозревал и наверняка полагал: все идет своим чередом. "Торопиза не надо", – приговаривал Кул, обдумывая за игрой в шахматы ходы, в обеденный перерыв.
   Я рассказывал Каспакову о делах в лаборатории, подробно обсуждали мы и перспективы коллектива в случае, если Аленов защитится.
   Сходились мы с ним в одном: "Многим из нас придется изменить отношение к труду".
   Год назад я написал от имени Аленова заявление Анатолию Карпову, где просил руководство Советского фонда мира правильно понять мотивы поступка старшего научного сотрудника о ежемесячном перечислении 10 процентов зарплаты, направленных против планов размещения ракет средней дальности "Першинг"- 1 и "Першинг"-2 в Центральной Европе с персональным предупреждением Рейгану о том, что ежели он не одумается, то он (Кул Аленов) ответит на это уже 50-ти процентным ударом по своей зарплате. Письмо в Фонд мира я не отправил, но занес девочкам в бухгалтерию копии для главбуха и Чокина.
   Света Волкова принесла лабораторную получку в комнату и Кул увидел в ведомости против своей фамилии запись простым карандашом
   "не выдавать". Сэнээс побежал в бухгалтерию – я за ним. Расчетный бухгалтер Сауле сунула под нос Аленова копию заявления. Кул вида не подал, засмеялся, но покраснел.
   Может все бы этим и обошлось, но, как назло, в коридоре у окна, напротив дверей бухгалтерии чирикали Саян Ташенев и Исмаил Заглиев.
   Кул вылетел из бухгалтерии.
   – Что с тобой, Кулек? – сочувственно спросил Саян.
   – Братан в Фонд мира зряплату перечисляет, – ответил я за товарища и неосторожно усугубил перспективы. – До полной победы нового мышления..
   Ташенев и Заглиев заржали над бедолагой.
   Более никаких других действенных шуток с Аленовым я не проделывал и думал, что он забыл про "Першинги", будь они неладны.
   Год спустя началась свистопляска с переходом на новые формы стимулирования труда научных работников. Я думал, дадут мне научного сотрудника – в результате со скандалом так и остался в мэнээсах.
   Шкрет отыгрался за очерк в "Просторе" не без подзуживания Аленова.
   …– Я передал Чокину ваши условия. – сказал я. – Он согласен взять вас вэнээсом.
   Каспаков кивнул. Было видно: он ждал с нетерпением ответа Шафика
   Чокиновича на недовольство предложением дать должность сэнээса.
   – Вы знаете лучше меня, какой Чокин осторожный… – продолжал я.
   – Должность завлаба он вернет вам немного погодя… Прямо мне он так не говорил, но промолчал, когда я ему намекивал…
   – О чем ты ему намекивал?
   – Что человека вашего уровня грех держать ниже завлаба.
   – М-м…
   – Завтра Чокин уезжает на дней десять в Дом отдыха… Вернется и примет решение…
   "В номере гостиницы "Москва" Олжас Сулейменов, Юрий Афанасьев и я. Олжасу сообщили о назначении Колбина… Мой друг Афанасьев, которого в Академии общественных наук мы звали "Юра Николаевич", сказал:
   – Хуже не будет…".
   Геннадий Толмачев. "Слово об Ожасе". "Горизонт", N 17,1989.
 
   В понедельник Руфа подозвал меня к себе.
   – Вчера ко мне Николай приходил…
   Николай Колинко друг детства Руфы. Журналист. Работал советником предсовмина, сейчас в Верховном Совете республики. Человек осведомленный.
   – Что говорит?
   – Завтра Пленум.
   – Кого поставят вместо…?
   – Неизвестно.
   Из Рудного приехала Карина. Родила сына. Принесла на работу конфеты.
   – У кого остановилась?
   – У тети.
   – Номер телефона…
   – Позвонишь?
   – Вечером.
   После работы пил я Сериком Касеновым. Позвонил Карине в седьмом часу.
   – Выходи… Сейчас на такси подъеду.
   Решено: продолжу у Пельменя, потом с ней поедем к Варвару в
   "Орбиту". Витька живет один в трехконатной квартире. Телефона у него нет, заявимся и он не посмеет не приютить на ночь.
   Кроме жены Гули у Пельменя был АТЖ – Алмат толстожопый. АТЖ гобоист, играет в оркестре Оперного театра. Парень общительный, но с ним, как с англичанином, кроме как о футболе, не о чем говорить. О жене Пельменя речь впереди.
   Пока о том, что мы спускались с Кариной по лестнице и я подвернул ногу… И тотчас же стало темно.
   Проснулся у Пельменя на кухне. Что со мной? Как я здесь вновь очутился? Где Карина? Почему я не у Варвара? Только подумал, как вскрикнул от боли. Не могу и не ступить, и не подняться.
   – Беря! – крикнул я в комнату.
   – Проснулся? – Пельмень не спал.
   – Что-то с ногой…
   – Ты ушел с этой… Через полчаса в дверь позвонил Ермечила и сказал, что ты валяешься в подъезде на лестнице…
   Ермечила искусствовед, директор картинной галереи. Тот самый, с кем я встретился в коридоре постпредства летом 66-го года. Сейчас он сосед Пельменя.
   – Этой… рядом не было?
   – В том-то и дело… Дура, не могла сообщить…
   У Карины с головой не в порядке. Какого хрена я вытащил ее из дома?
   – С Алматом вдвоем мы занесли тебя сюда.
   – Который час?
   – Щас посмотрю… Полседьмого.
   – С ногой что-то серьезное… Посади меня на такси.
   …Я вылез из машины и поскакал на одной ноге на второй этаж.
   Айгешат на больничном по уходу за ребенком – у Шона ОРВИ. Она сняла с меня одежду. Левая нога от ступни до колена черная.
   – Перелом? – спросил я.
   – Не знаю. Надо ехать в травпункт.
   Рентген показал: порваны связки. В травпункте скорой помощи мне наложили лангету и по дороге домой я попросил водителя остановиться у кулинарии на Космонавтов.
   – Купи пива, – попросил я Айгешат.
   Опоздали. Пиво полчаса как привезли, и за пять минут разобрали.
   Шон кривляка. Увидел меня с лангетой и принялся изображать хромого отца. Айгешат учит его читать. Пока он знает некоторые буквы, находит их в газете и кричит:
   – "А" – ажека! "М" – мама! "П" – папа! "Ч" – чак-чак!
   К вечеру и без пива отошел.
   Без пяти минут восемь. Сейчас начнется программа "Казахстан". Я вспомнил и крикнул:
   – Мама, скорей сюда! Кунаева снимают!
   Матушка приковыляла с кухни и кряхтя уселась в кресло.
   – Ой бай, ой бай… – тихо, со страхом в голосе прошептала мама, глядя в телевизор.
   Все так. Волнение охватило и меня. Ну как же, столько ждали и только сейчас я подумал, что сейчас вместе с Кунаевым уйдет что-то еще… И вот от этого что-то еще стало не по себе.
   "Первым секретарем ЦК КП Казахстана избран товарищ Колбин
   Геннадий Васильевич, работавший до этого первым секретарем
   Ульяновского Обкома КПСС… Товарищ Колбин родился в 1927-м году…".
   "Что такое?". Мягко говоря, Горбачев ох…л.
   – Татешка? – я позвонил Карашаш. – Это как понимать?
   Татешка инструктор отдела культуры ЦК и утром была на Пленуме.
   Она раздавлена и не может прийти в себя.
   – Как понимать? Так и понимать.
   – Что они с нами делают? Почему мы молчим?
   – Что мы можем? Мы – люмпены.
   Карашаш не права. Мы не люмпены. Событие, которое сегодня произошло, вне классового сознания.
   Мы бараны.
   Неделю назад с Саяном после обеда гуляли возле института, и я сказал:
   – Недавно прочитал статью об энергоинформационном пространстве…
   Оказывается, все наши слова записанные на бумаге, и сказанные вслух, никуда не пропадают… Автор утверждают, что они попадают и хранятся в этом самом энергоинформационном пространстве. – Зная, как Ташенев плохо воспринимает вещи иррационального порядка, я осторожно спросил. – Можно ли этому верить?
   – Конечно. Энергоинформационное пространство это ноосфера
   Вернадского…
   – Разве?
   – Не разве, а точно. Забыл, что рукописи не горят?
   Пусть хиппи бесятся в Канаде,
   Не перекрыть им голос Нади…
   Тетя Надя, продавец молоканки на Шевченко друг семьи. Она придерживает для нас мясо, масло, сметану, молоко. В десятом часу
   Айгешат вернулась из молоканки.
   – Тетя Надя говорит, в шесть утра был сильный ветер… – Жена поставила молоко на плиту. – У тети Нади мама старенькая…Она сказала про нехорошее предчувствие.
   День стоял солнечный, таял снег.
   В одиннадцать или половине двенадцатого зазвенел телефон.
   – По Космонавтов идут наши… – звонила Кэт.
   – Какие ваши?
   – Казахи с плакатами…
   – Не может быть.
   – Ты не врешь?
   – Наташку позвать к телефону?
   – Не надо. Сколько их?
   – Много. Идут по трамвайным путям и кричат…
   – О чем кричат?
   – Против Колбина и… Что-то еще… Погоди… – В трубке шорох.
   Она потащила телефон к окну. – Что-нибудь слышишь?
   – Нет. Звони через каждые полчаса.
   Разгорелся наше тюх. Тюх-тюх.
   "…И это далеко не самые впечатляющие примеры прежней жизни…В лагерях мотали срок политзаключенные, мотал бессрочную ссылку Андрей Сахаров… Был Афган. Много чего скопилось к мартовскому дню 85-го, когда на престол взошел новый генсек -
   Михаил Сергеевич.
   Первой поддержала намерения и начинания Горбачева часть интеллигенции. Остальная, менее допущенная толкаться в коридорах и приемных ЦК и обкомов, разделяла убеждение, что коммунистический царь не способен к переустройству жизни, потому как он коммунист…
   Горбачев ждал помощи от интеллигенции, но та только и делала, что притопывала в нетерпении ногами и торопила: "Дальше, дальше…".
   Интеллигенция если и смогла чем-то поддержать кроме притопывания, так это разоблачением в своих рядах прислужников застоя. Стучали друг на друга открыто, на всю страну, через газеты и ТВ. Не все, конечно. Были и другие. Виктор Розов, Сергей Параджанов, членкор
   Сергей Алексеев как могли аранжировали главную мелодию перестройки.
   Сергей Алексеев на одном из пленумов ЦК КПСС иносказанием раскрыл замысел реформации. Горбачев обрадовался, но радость его была понятна от силы 30-40 членам ЦК".
   Бектас Ахметов. "Горби". "Аргументы и факты Казахстан", N 9, 2001.
 
   В январе 87-го академик Мигдал сказал по ЦТ: "Научная общественность благодарна Михаилу Сергеевичу за возвращение из
   Горького Андрея Сахарова… Должен отметить, что при Сталине Андрей
   Дмитриевич не посмел бы против и слова сказать…".
   10 декабря 1986-го на вокзале Сахаров сказал встречавшим журналистам:
   – Радость возвращения из ссылки омрачена пребыванием в неволе
   Марченко, других моих товарищей…
   В час дня позвонил Берлиоз.
   – Толпа проходила по Сатпаева мимо политеха… Я пошел с ними…
   Перед площадью нас ждала милиция… Мы прорвали оцепление и вошли на площадь… Я с полчаса постоял со всеми и вернулся на работу…
   – Уррра!
   – Ты разве рад?
   – А ты как думал?
   – Ты же ненавидишь казахов…
   Как такое могло произойти? Я не узнавал себя. Горбачев решения не отменит, но дело сделано. Аульные казачата спасли нас.
   Пришла участковый врач к Шону. Ни с того ни сего пацаненок прокричал:
   – Гобатот дает!
   Молодая русская докторша поинтересовалась у Айгешат:
   – Гобатот это Горбачев?
   – Да.
   – Ребенок правильно говорит.
   Айгешат сходила за в аптеку и встретила Балтуган. Соседка с первого этажа собралась идти на площадь.
   – В редакции ходят слухи, что против демонстрантов собираются применить оружие номер "три". – я разговаривал с Гау.
   Кэт перестала звонить. События дня переместились на площадь.
   Смогут ли они простоять хотя бы часа два? Это важно. Протест должен быть обозначен четко и недвусмысленно.
   – Оружие номер "три"? Что это такое?
   – Не знаю.
   Я положил трубку.
   – Айгешат, нужны сведения из первых рук.
   Жена улыбнулась.
   – И что?
   – Поезжай на разведку…
   Айгешат сняла фартук.
   … Прошло три часа, а за окном "то дождь, то снег, и спать пора, но никак не уснуть". За окном темно, и она не возвращалась.
   Позвонил Балтуган:
   – Вы были на площади?
   – А что?
   – Да-а… Айгешат три часа назад поехала туда и до сих пор ее нет…
   – А-а… Испугался за жену?
   Дура… Но она права.
   Айгешат позвонила в дверь в начале девятого.
   – Наконец-то! – я снимал пальто с жены. – Что так долго?
   – Еле такси поймала… Одна русская бабенция из-за мотора накинулась на меня: "А-а… Головы подняли!".
   – Рассказывай.
   – Народу много… Сколько? Не могу сказать… Полно милиции… С трибуны выступал прокурор республики… "Тарандар! Я вынужден буду применять крайние меры… Я прокурор республики Елемисов… Ой, дурак! Я ходила и слушала… Какой-то парень подошел к нам и сказал по-казахски мужчине: "Что стоите, как зрители? Или присоединяйтесь, или уходите… Здесь не концерт…".
   Протест не просто обозначен. Теперь Горбачев не сможет сказать, что мы бараны Что станет следующим этапом? Будут разгонять? Если бы сегодня это произошло в Москве, то… То что?
   Почему русская тетка сказала Айгешат, что мы подняли головы?
   Неужто они не понимают нас?
   В одиннадцатом часу позвонила Семка, Салтанат, младшая дочь дяди
   Бори. Они живут в ста метрах от площади Брежнева.
   – Милиция и солдаты разгоняет народ. Еле убежала с площади…
   Проснулся поздно. День пасмурный.
   Кому позвонить? Я набрал рабочий номер Серика Касенова.
   – Что тебе известно?
   – Много… – Серик понимал, теперь телефоны казачат могли поставить на прослушку и говорил полунамеками.
   – К примеру?
   – Сестра моя Нэлька живет над магазином "Океан" и все видела с балкона.
   – Что она видела?
   Касенов не выдержал.
   – Видела, как солдаты рубили наших саперными лопатами.
   – Жертвы есть?
   – Есть.
   – Сколько?
   – Прилично.
   – Сколько прилично? Сто, двести?
   – Больше.
   – Шестьсот, семьсот?
   – Примерно.
   Я перезвонил к себе в лабораторию.
   – Народ сгоняют на митинг в актовый зал, – сообщила Кэт. -
   Русские и казахи в лабе не переругались, но в институте все разделились…
   Первым выступил Змейков.
   – Советская власть нам мать родная… А эти вышли против
   Советской власти!
   Выскочил на трибуну Асанхан Мамедалиев и закричал:
   – Врете! Никто не выходил против Советской власти!
   В зале раздалось: "Этот наверно тоже был вчера на площади".
   В растерянности, не зная кого из трибунов делегировать на защиту, институтские казачата погнали выступать Руфу: "Давай, ты можешь!".
   Руфа перепугался и понес: "Враги обманули молодежь…".
   В чем правда дня? Правда в том, что сегодня мы узнали за кого нас держали и держат русаки.
   Переволновался заведующий лабораторией гидроэнергетики Тамадаев.
   Абдухалик Магомедович, как и Исмаил Заглиев, родом из Дагестана, лакец.
   Говорил он сбивчиво.
   – Я знаю казахов… Надо так довести народ, чтобы произошло вчерашнее…
   Русаки в зале зашумели: "Этот куда лезет?!".
   – Не затыкайте меня! – сорвался на крик Тамадаев.
   – Что происходит в городе? – из Дома отдыха звонил Чокин. – Здесь все шепчутся… Спрашивать неудобно…
   Телефон фонил с присвистом. КГБ поставило город на всеобщую прослушку.
   – На улицы вышли студенты…
   – Что они хотят?
   – Протестуют против увольнения Кунаева.
   – Кунаев подлец.
   – Несознательные ребята…
   – Ты когда ко мне приедешь?
   – Нога заживет, приеду.
   – Приезжай. Я пошлю за тобой машину.
   "Особую жестокость проявили курсанты общевойскового училища имени Конева. Это они саперными лопатами направо и налево рубили обезумевших от страха и бессилия юных демонстрантов. Не отставали от них и курсанты-погранцы Алма-Атинского погранучилища, прибывшие на площадь с волкодавами. Той же ночью из Свердловска, Уфы,
   Ташкента, других городов траспортными самолетами перебросили подразделения кадровых солдат внутренних войск…
   Подавлением беспорядов руководили из бункера под правительственной трибуной заместитель председателя союного КГБ
   Бобков и замминистра внутренних дел СССР Демидов. Активничали и местные председатель КГБ Мирошник, министр внутренних дел республики
   Князев…"
   Заманбек Нуркадилов. "Не только о себе".
   В те дни мало кто находил в себе силы притворяться.
   После Нового года разговаривал по телефону с Фаей.
   – Солдаты убивали пацанов и девчонок… – сказал я.
   – Правильно делали! – взъерошилась Фая.
   – Да ты что?!
   – Что, что! Ты бы видел, что вытворяли твои пацаны и девчонки!
   И это Фая? Я не узнавал ее.
   …На связи Коля Сабдыкеев, двоюродный брат.
   – Толпа прошла мимо "Детского мира" по Комсомольской, свернула вверх по Дзержинского… Закинули бетонную урну в окно Ленинского военкомата…
   У здания штаба Восточного погранокруга молодежь приняла бой со взводом курсантов. Погранцы палками положили человек двадцать у входа в здание.
   "Сучары! Они за это ответят!" – крикнул я и нас с Колей разъединили.
   – Гобатот дает! – на обеденном детском стульчике подал голос Шон.
   – Что-о?! – я крутнул за ушко сына.
   – Ой бай! Баланы тиме! – схватила меня за руку мама.
   – Ты что делаешь? – строго сказала Айгешат. – Сам научил… А теперь… При чем тут он?
   В Советском райкоме партии секретарь Кадырбекова и председатель райисполкома Акуленко проводили инструктаж для народных дружинников.
   Пожилой русак поинтересовался: "Вот вы говорите, проявлять сознательность… А что делать, если они нападут на нас?".
   Шум в зале усилился.
   "Как будем действовать? – переспросил полковник-пограничник и сам же ответил. – Действуйте, как наметили!".
   Х.ф. "Над Тисой".
   Акуленко вышел из под контроля Кадырбековой и натурально осклабился:
   – Поступайте так, как и следует поступать в таких случаях…
   Дружинники-казахи потупили головы, русаки переглядывались с довольными лицами. Секретарь райкома разволновалась.
   – Товарищи, – не глядя на председателя-провокатора, сбивчиво заговорила Кадырбекова, – Сегодня ночью состоялся партактив города… При нас товарищ Колбин звонил товарищу Горбачеву… Михаил
   Сергеевич просил передать алма-атинским товарищам: при пресечении беспорядков соблюдать социалистическую законность… – Она обвела зал глазами. – Вы меня поняли?
   Толпа на секунду приутихла. Акуленко остался весел и невозмутим.
   Дружинникам легко могло показаться, как из-за спины Кадырбековой председатель райисполкома посылает зрительные сигналы: "Действуйте, как наметили!".
   …Позвонил Каспаков.
   – Кто-нибудь скажет правду…этому?
   Жаркен умный мужик, но думает, что этому нужна правда. Теперь правда никому не нужна.
   Вечером ожидается прибытие председателя Комитета партийного контроля Соломенцева. В 60-х он работал вторым секретарем ЦК КП
   Казахстана. Якобы знает подход к аборигенам.
   Нашим надо разбегаться по укрытиям. Эти… всех поубивают…
   Ребята сделали все по уму, теперь надо спасаться.
   В семь часов по радио прервалась музыка и диктор зачитал сообщение.
   "Все вы стали свидетелями происходящего в городе…От трудящихся поступают многочисленные обращения к руководству с требованиями положить конец насилию… Правоохранительные органы приступили к наведению порядка…".
   Сообщение отзвучало и возобновилась музыка.
   Еще только восемнадцатое? Ощущение, что с утра прошла если не неделя, то дня три-четыре. Никак не меньше.
   Через час по телевизору зачитывает выступление Председатель
   Президиума Верховного Совета республики. Какой он тупой… Лучшего для окончательного опарафинивания казачат, нежели нынешний
   Президент, человека не найти.
   Маме надоело смотреть и слушать мои приходы. Она вышла из квартиры и через пять минут вернулась с Алтынбеком.
   – Успокойся, – зять Сатка обнял меня.
   – Алтынбек, нас изнасиловали!
   – Да, нас изнасиловали, – сосед сел напротив меня на кухне. -
   Горбачев хрущевец! -Алтынбек презрительно скривил губы. – Прицепщик рубит с плеча! .По телевизору поет песню Гульнар Сихимбаева. Раньше к пению
   Сихимбаевой не прислушивался. Сейчас смотрел и слушал. И песня проникновенная, и я не узнавал себя. Что с того, что мы туземцы и бунт наш туземный? Мы такие и нас не переделаешь.
   Айгешат сказала: "Теперь казахи начнут понимать, что такое
   "каждый еврей – лицо нации"…
   Пришел проведать меня Каспаков.
   – Вовремя у тебя нога повредилась.
   – …?
   – Если бы ты был ходячим, то не сдержался бы.
   – На площадь я бы не пошел. Страшно.
   – Я не о том. Ты бы обязательно при русских что-нибудь ляпнул, и тебя бы арестовали.
   Вряд ли бы я осмелился при посторонних русаках позабыть про осторожность. Это опасно.
   19 декабря я наведался на работу и первым делом заглянул к ученому секретарю. В приемной навстречу шел Темир Ахмеров. Глядя как я опираюсь на костыль, гидрик с усмешкой спросил:
   – Ты случайно не на площади ногу сломал?
   – Жаль, что я не был на площади.
   – Ты что?!
   – Да ничего!
   Темир хотел спросить что-то еще, но, поймав мой взгляд, осекся.
   Позорник и засранец.
   Шафик Чокинович, если кому в институте и доверяет целиком и полностью, то только Зухре. За те тринадцать лет, что она при нем,
   Зухра ни разу не ошиблась, ни разу не дала повод усомниться в своей преданности директору.
   Я пожалел, что пришел к фаворитке Чокина. Зухра несла ахинею об обмане, о Кунаеве.
   – Причем здесь Кунаев? – разозлился я, – Если бы на площади убивали вашего сына, вы бы по другому говорили.
   Ученый секретарь в ужасе захлопотала глазами.
   – Упаси бог…
   Вот именно. Чуть что, сразу бог.
   Исмаил Заглиев рассказал об Алдоярове.
   – Бирлес к концу работы 18-го пришел к нашим бабам… Спрашивает у Афанасьевой: "Правда, я похож на араба?". Бабы ему: "Конечно, ты араб… Бирлес, иди спокойно домой, не бойся милиции".
   Что Темир и Бирлес одноклеточные известно, но я не знал, что они способны так легко изойти на говно.
   Отыскал Макса. Он редактор институтской стенгазеты.
   – Оставь место на страницы полторы.
   – Что-то хочешь тиснуть?
   – Да.
   – Только не тяни. Газету вывесим 22-го.
   – С утра в понедельник принесу заметку.
   Написать надо так, чтобы не притянули за подстрекательство.