Ахметов Бектас. Чм66 или миллион лет после затмения солнца

   – Ты знал Нуртаса? – спросил Кукешев Кима.
   – Нет. А ты?
   – В одном дворе юность прошла. Ну, давай.- Алим поднял стакан с водкой. Выпил и сказал. – Дружил я с Нуржаном, его старшим братом. А
   Нуртас… Нуртас меня недолюбливал… Однажды он на меня из-за
   Нуржана сильно рассердился, но не тронул.
   – Это правда, что Нуртас никого не боялся? – спросил Иоська.
   – Как это никого не боялся? Конечно, боялся. Боялся. Бывало и ему доставалось крепко. Для меня главное другое, – Алим затушил сигарету.. – Для меня главное, что он один шел против банды, и что друзья у него всегда были на первом месте. Конечно, боялся. – повторил Кукешев. – Но когда к нему прибегали обиженные, он не раздумывал. Нуртас знал, что кроме него, за них некому заступиться, знал, что пацаны верят в него и шел за них драться.
   Для Иоськи, выросшему среди аульных казахов, гордившемуся тем, как он, сын корейца-полевода, не встал на преступный путь, а напротив, выучился в средней школе милиции на правоохранителя, трудно понять, какими были наши дворы, а что касается Шефа, то для него, участкового милиционера, мой брат оставался типичным, как говорил Ким, "бичарой". Вслух об этом он не говорил, но, уверен я, он так думал, никоим образом не задевая Шефа. Наоборот, Иоська говорил: "За брата надо отомстить!".
   – Первым делом надо убить Омарова. – сказал Ким. – Кого-нибудь, как следует надрочи, и пусть его убьют. Не прощай… Он такое натворил и если будет жить, то ты не брат своему брату.
   – И обязательно накажите Сайтхужинова, – добавлял Иоська. – За всю свою жизнь я ни разу не встретил ни одного хорошего татарина.
   Сайтхужинов издевался над вами и мать твоя правильно бомбит прокуратуру.
   Иоська предлагает начать с Меченого. Омаров виноват в том, что организовал притон. За то, что он принял Шефа за Бисембаева, я тогда нисколько не виноватил Меченого.
   – Обознался он с перепугу… – говорил я.
   – Да ты что! – вскипал Ким. – Как можно обознаться? Чтобы убедиться в том, что перед тобой, не живой человек, а труп, надо к нему приблизиться, хотя бы потрогать его. Ты должен понять простую вещь. Омаров договорился с Бисембаевым, чтобы тот смылся. Еще день-два и Нуртаса бы похоронили в общей яме и продолжали искать, как убийцу Бисембаева… Ты хоть это понимаешь?!
   – Понимаю.
   – Когда Омарова выпустили из КПЗ, он пошел к этим… Котовым и увидел там Бисембаева. Тот никуда не смылся. Вот тогда-то Омаров понял, что Бисембаев подвел его и пересрал за себя. Снова побежал в ментуру. Сказал, что якобы перепутал.
   "Это ж каким характером надо обладать, чтобы устроить инсценировку с обознайством. – думал я. – Нет, Меченый хлипкий старикан. Поднять спектакль ему не по зубам. Потом, он никуда от меня не уйдет. Рано или поздно я его достану. Надо искать тех, кто убивал Шефа вместе с Бисембаевым".
   Матушка солидарна с Ким?м. В?первопричи?? организл Ми Меченым убийства она выдвигала квартиру. По ней, Омаров тяготился пребыванием в квартире Бисембаева и, желая как-то от него избавиться, спровоцировал Шефа на избиение щипача. Специально разработанного плана у Омарова не было, но все его действия, разговоры и подтолкнули Шефа с Бисембаевым к 27 февраля.
   Определенная сермяга в рассуждениях мамы есть. Она не знала, что сыр-бор разгорелся из-за Надьки. Меченый рассказал Шефу о драке, отлично зная, что он так это не оставит. Если бы мама знала и о роли
   Надьки, то картина у нее бы сложилась и вовсе целостной, убедительной. Но опять же, из-за квартирной чепухи затевать убийство, – не слишком ли? Не слишком, убеждала меня матушка, – на кону стояло душевное спокойствие Омарова. Бисембаев и Шеф объективно мешали хозяину квартиры. Так что, отправив одного на тот свет, другого в тюрьму, он разом избавился от обоих, кого давно хотел, но не решался, по трусости, выгнать из дома. Все произошло случайно, это так, говорила мама, может Омаров и не ожидал, что дойдет до смерти, но ход событий Меченый в общих чертах предвидел и готовил.
   Сайтхужинов дал объяснения в райпрокуратуре. На начальника ОУР я не злился. Шефа он в глаза не видел, но сразу же после убийства в квартире был и Аблезов. Он хорошо знал Шефа. Аблезов тоже обознался?
   Если так, то Меченый и подавно мог подождать.
   Боря Ураган говорил, что Бисембаев был не один.
   – Нуртасика обманули, – сказал он. – Один на один Мурик с ним не пошел бы.
   – Он же сзади несколько раз ударил… – сказал я. – Вполне мог сделать это и один.
   – Не-ет… – качал головой Боря – Он был не один.
   Шеф не знал, что такое зверек. И на этом его подловил Бисембаев.
   Никто не мешает мне самому проверить. Как я проверю? Надо найти
   Соскина, поспрашивать. Там видно будет.
   Если хочешь, на, докури и купи…
   Пришла Галина Васильевна. Бывшая соседка прочитала мамину жалобу в прокуратуру. Прочитала и сказала:
   – Здесь не будет объективного расследования. Милиция сама вляпалась и теперь будет выгораживать убийцу…
   – Уже выгораживает. – сказала мама. – Прокурор района кричал мне, что мой сын тунеядец и сам во всем виноват.
   – Вот видите. – Черноголовина сняла очки. – Надо подключить к расследованию Москву.
   – Как это сделать?
   – Будем действовать через газеты. Я поговорю с корреспондентом
   "Известий" Мацкевичем. Эх… Если бы выйти на Ваксберга.
   Я вспомнил слова Большого и подумал, что журналистов, как и судей, тоже вдохновляют лишь исключительно хрестоматийные случаи. И хорошо бы при этом, чтобы в потерпевших оказался человек заслуженный, или ничем не запятнавший себя его родственник.
   Журналисты такие же, как и мы все, люди. С предрассудками, предубеждениями. В статьях на уголовную тему они перво-наперво тепло и сердечно рассказывают о том, какой потерпевший был полезной обществу личностью. Шеф не работал, пил. Кто знал Шефа так, как я?
   Кто вообще может знать, почему он собственно метался и пил? И какое это теперь имеет значение?
   – Вы напишите письмо в "Известия", – сказала мне Галина
   Васильевна. – Потом, может, покажете мне, а я, с вашего позволения, подредактирую.
   – Хорошо.
   Черноголовина встала и сформулировала задачу:
   – Ясно одно. Убит сын писателя. Мы должны защитить честь семьи писателя. Что ж… Будем бороться.
   Вот оно как! До прихода Галины Ваильевны я не мог взять в толк, чего же хочу.
   Вечером я сел за письмо в "Известия".
 
   Камбар Увашевич учит папу ходить. Отец гортанно клекочет:
   "Камбар, айналайын!". Лечащий врач разрабатывает папины руки и ноги сверх процедур массажиста. Не его это дело, но он делает это.
   Утром позвонил к Гау: "Хотел бы увидеть Дагмаренка. Как ты на это смотришь?".
   Гау гуляла с Дагмар в парчке у гостиницы "Казахстан". Дагмар – рыжая в папину родню. Взял на руки. Пыхтит, ругается: "Бектак, аты шока… Бектак аты – бока".
   – Когда ты в тот день звонил мне было до слез жалко тебя, – сказала Гау. – Понимаешь, Нуртаса я плохо знала… Но ты так плакал, что я не выдержала и тоже разревелась.
   Гау не прочь воссоедниться. Мне не до воссоединения и вообще ни до чего и ни до кого дела нет.
   У магазина "Россия" встретил однокурсника Кенжика Тахира
   Избакиева. Он работает в КГБ, как на местах работают с жалобами знает.
   – В газеты писать бесполезно. Что они могут? – сказал Тахир. -
   Надо писать в ЦК.
   – Яков Михайлович, Владимир Ильич просил передать… Фракцию левых эсеров на съезде арестовать.
   – Уже…
   – Что уже?
   – Уже арестована…
   Я с Кочубеем у ТЮЗа, в цветочных рядах. Пантелей сказал, что вчера видел Соскина. Доктора не видел. В том, что Доктор знает обо всем, Пантелей не сомневается: "Все, кому надо и не надо, знают, значит и Доктор знает". Знает, но домой не идет. Из-за Надьки?
   – Ты Мастер? – я вплотную подошел к парнише тридцати пяти – сорока годков.
   – Мастер.
   – Уголовный розыск, – сказал я. – Пошли.
   – Парни, вы меня зря забираете. – Мастер шел между мной и
   Кочубеем. – Я на вас работаю.
   – На кого ты работаешь? – я притормозил.
   – На Аблезова.
   – Разберемся.
   Мы подошли к выходу из сквера. Куда вести Мастера? Кочубей предложил: "Может здесь ему п… дадим?".
   – Ладно, – я повернулся к Мастеру. – Мы не из уголовного розыска.
   – Кто вы? – Мастер остановился.
   – Я брат Нуртаса. Сейчас ты мне расскажешь, что тебе обо всем этом известно.
   – Нуртаса? Я ничего не знаю. – Мастер бросил удивленный взгляд на
   Кочубея. – Я откинулся месяц назад.
   – Какие-то разговоры в цветочном ты слышал. Рассказывай.
   – Да никто ни о чем не говорит. Слышал, что ты и без меня знаешь.
   Убил Мурик… Все. А Нуртасу я благодарен.
   – За что?
   – Когда я сидел, он мою жену спасал.
   Я повернулся к Кочубею.
   – От него толку нет.
   Нужен Соскин. Я знаю, где он живет. Сходить к нему домой не догадался.
   Сэм свел меня с Борей Питерским, Муржуком. Боря с виду мужик серьезный, но и он ничего не знает. Муржук бродовский вор, живет, как и Потап, в доме двадцатого магазина. Тоже ничего не знает.
   Загадочного в убийстве Шефа, я это хорошо осознавал, ничего нет.
   И как бы я не злился на людей, но окружающие справедливо видели в убийстве только бытовуху, пьянку. Они не в курсе подоплеки. Только к чему людям подоплека? Подтекст интересен только родным.
   Безжалостно лгут люди, когда убеждают других, что ищут правду.
   Что делать с правдой? Она никому не нужна. Если люди заняты поисками не правды, а лишь – самооправдания ради, тогда что я ищу?
   Вчера на Джамбулке мне с Кочубеем повстречался Сарым Салыков.
   Кочубей прошел немного вперед и остановился, пока я поговорю с соседом по старому двору. Тухлоротый с серьезной миной на лице согнулся: "Что там с Нуртасом случилось?".
   – Что спрашиваешь? – я нахмурился. – Ты же знаешь.
   – Знаю, – Салыков выпрямился. – Замочили? И правильно сделали! А то я видел Нуртаса с такими шарамыгами… – Сарым вновь согнулся. -
   Как отец?
   Что я за человек? Мне бы только крикнуть Кочубею и мы бы в два счета утопили тухлоротого в арыке. Но у меня опустились руки, подогнулись ноги, и я отпустил его без слов. Салыков одним махом раздавил меня, всех нас.
   Салыков знает меня с детства, потому и бояться ему нечего. Я и за себя постоять не могу, а уж до того, чтобы за брата ответить, то здесь и подавно никуда не гожусь.
   А тучи как люди…
   Следователь Рыбина вызвала маму ознакомиться с делом.
   Следовательша молодая, Иоська говорил, что муж у нее кореец, и что она отъявленная взяточница и ходит на цырлах перед прокурором района
   Мухамеджановым.
   Кто в наше время не берет на лапу? Тот, кому не дают. А что пресмыкается перед начальством, так на то оно и начальство, чтобы перед ним пресмыкаться.
   – Вы кто будете? – спросила меня Рыбина.
   – Мой сын, – ответила за меня мама.
   – Нуртаса брат… Но с делом разрешено знакомиться только потерпевшей.
   – Мама неграмотная. Она ничего не поймет, – сказал я. – Вы специально меня удаляете?
   – Хорошо. Читать будете в моем кабинете.
   "Из показаний свидетеля В. Каратлеувова (Короти): "27 февраля 1980 года утром, где-то в 10 часов, Н. Ахметов приехал ко мне на работу с М. Бисембаевым и еще одним, которого до этого я не знал. Я дал Нуртасу десять рублей…".
   Из показаний свидетеля Н. Котова: "27 февраля Н.Ахметов,
   М.Бисембаев, А. Шматко (Соскин) около 12 часов дня пришли к нам домой с тремя бутылками вина. Я был с братом Василием. Ахметов надел боксерскую перчатку и один раз ударил по лицу Бисембаева.
   Потом Ахметов, за ним Шматко ушли. Вскоре ушел и Бисембаев…После обеда снова пришел Бисембаев…Он ничего не сказал и жил у нас несколько дней. 5-го марта утром пришел М. Омаров. Он и
   Бисембаев обнялись и отошли к забору. Разговаривали они минут десять. Потом Омаров ушел и через час или полтора приехала милиция".
   Из показаний свидетеля А. Шматко: "Н. Ахметов надел боксерскую перчатку и нанес несколько ударов по лицу М.Бисембаева. Я ушел домой… Н.Ахметова я знаю с детства. Могу характеризовать его только с отрицательной стороны, как пьяницу и дебошира. М.Бисембаева я тоже знаю. Человек он не драчливый, спокойный, уравновешенный…".
   Из показаний свидетеля Н.Аблезова: "Н.Ахметова я знаю…
   Тунеядец, пьяница и известный в городе хулиган".
   Из показаний подследственного М. Бисембаева: "Н.Ахметов надел боксерскую перчатку и жестоко избил меня… Обзывал козлом вонючим и другими нехорошими словами. Жил я в квартире М. Омарова после освобождения два месяца… Н. Ахметов три или четыре месяца нигде не работал, пил, знал я и том, что у него имелся пистолет системы
   "Вальтер".
   Из акта вскрытия в присутствии студентов медицинского института: "Нам предстоит установить степень тяжести ранений потерпевшего, их прижизненность; находился ли потерпевший на момент убийства в состоянии опьянения… Прижизненность травм очевидна и не вызывает сомнения… В моче убитого обнаружено присутствие спирта содержанием… промилле…".
   Из акта судебно-психиатричекой экспертизы: " М. Бисембаев показал, что нанес удары газовым ключом в затылочную часть…
   Удары ножом нанесены в область груди он нанес, с его слов, потому что боялся мести со стороны потерпевшего. Сомнений вменяемости М. Бисембаева на момент совершения убийства и на момент совершения экспертизы нет".
   Я листал дело, мама сидела рядом молча и вертела головой. Сейчас я открою листы с фотографиями. Может не надо ей показывать? Нет, надо.
   – Мама, вот Нуртас… – я придвинул к ней скоросшиватель.
   Матушка глядела на фото и молчала.
   Я захлопнул дело. Она спросила: "Узнал, что-нибудь новое?".
   – Все они, кроме Короти, с ног до головы обосрали Нуртаса.
   Соскин… Ну и… Что с ним сделать? Не выходи из себя, не торопись. Для начала надо заставить его изменить показания на суде.
   С сабантуем для него пока подожду. Кто покалечит Соскина? Пожалуй, только Коротя. Вовка заводится медленно, но если заведется, то ухайдокает любого. Нет, так не пойдет. С Соскиным должен разобраться я сам. Уделать его легко. Круглосуточно пьяный, напою его в сраку, возьму трубу и переломаю на кусочки. Сядет у меня он на веки вечные в инвалидную коляску. Или… Не-ет… Убить его я не смогу.
   Я перестал доверять Большому. Что-то темнит взрывник. На кого можно положиться? На Мурку Мусабаева и Коротю. Больше никого у нас и не осталось. Мурка, хоть и помнит, кем был для него Нуртасей, но он не воин. Коротя воин, но воин открытого боя. Боя по правилам.
   Кук совершил три кругосветных путешествия… В каком его съели?
   Иржи Холик Большого знает давно, с тех пор как прибился в начале
   60-х в компанию Бека и Сани Баша. Ближе с Большим по кизовским делам общались Валей и Кирилл. Валей и Кирилл кенты Иржика, живут по соседству. Тот и другой по разу сидели в тюрьме и сейчас у них на хвосте все тот же участковый. Местный деловар Кук строит коровники в
   Петропавловской области и обещает со дня на день забрать их с собой.
   На бутылку Валей и Керя (Кирилл) деньги находят случайными заработками. Кому-то во дворе сарай починить, побелить квартиру – для них пара пустяков. Случаи такие выпадают редко, потому чаще они отсиживаются дома, и если прибегают к Иржику, то непременно с банкой краски, или ящиком кафеля, которые Магда тут же идет предлагать по соседям.
   Валей рекомендует не яшкаться с Большим.
   – Эдька скользкий… – говорит друг Иржика.
   Земля, поклонись человеку…
   Мама ходит не только по инстанциям. Зашла пожаловаться на милицию и к Олжасу Сулейменову.
   – Зачем ты ходила к Олжасу? – возмутился я.
   – Олжас твоему отцу не посторонний человек. И ты Олжаса совсем не знаешь… Мен барлык оган айтпердим… Олжастын козынан жас шыкты. У него великое сердце…
   – Ты врешь! На фиг мы ему нужны?
   – Э-э… Олжас любит твоего отца.
   Как оказалось, насчет Олжаса мама если и преувеличивала, то не сильно. Сулейменов сходил в ЦК и имел разговор с заведующим административным отделом Шаловым, в котором поведал, что прокурор
   Советского района Мухамеджанов день и ночь берет взятки и потребовал строго наказать Сайтхужинова с Аблезовым. При разговоре Шалова и
   Сулейменова присутствовал министр внутренних дел Платаев.
   Спустя несколько дней матушка была на приеме у Платаева.
   – Вы ввели в заблуждение Олжаса Омаровича, – сказал министр. -
   Знаете, как он кричал? Вы голословно обвиняете милицию в вымогательстве. Сулейменов сказал нам, что берет взятки и прокурор
   Советского района. Вывалил все ваши сплетни и не пожелал выслушать нас. Кто дал вам право настраивать на прокуратуру и милицию
   Сулейменова?
   Я совершенно не знал, что за человек поэт Олжас Сулейменов.
   – Я имею право. Я – мать. – ответила матушка.
   – Прошу вас, успокойтесь и не мешайте работать.
   – Вы накажете милицию?
   – Обстоятельства засады в вашем дом расследуются, – сказал министр. – Все будет по закону.
   По-хорошему, за наговоры на прокурора и милицию полагается заводить дело. С мамы однако что возьмешь? Но Олжасу, хоть он и поэт, негоже принимать близко к сердцу досужую болтовню домохозяйки.
   Бей барабан…
   Хорошим мальчикам не перевестись от века.
   Позвонил Кемпил.
   – Устрой на работу.
   Куда бы его устроить? Я зашел к заведующему лаборатории котельных агрегатов Сподыряку.
   – Николай Тимофеевич, вам лаборант нужен?
   – У тебя кто-то есть?
   – Есть. Он здесь.
   – Зови.
   Кемпил зашел в комнату.
   – Как тебя зовут?
   – Серик.
   – В колхоз поедешь?
   – Поеду.
   Долговязый Кемпил стоял перед Сподыряком со скрещенными к низу руками. Он был тих и скромен, в глазах чистота и ясность. В лаборатории котельных агргатов в лучшие времена работало не больше десяти человек. На тот момент кроме Серика Касенова под началом
   Сподыряка работали мэнээсы Володя Логвиненко, Рахимжан Орумбаев,
   Ермек Кокеев, инженер Витя Коченгин и сэнээсы Наталья Баумгартнер и
   Наталья Шалварова. Люди пытливые, работящие и они не могли знать, какое ценное приобретение получили в лице мальчика с кинотеатра
   "Алатау".
   Прибыло пополнение и в нашу лабораторию. Две девицы, Марадона и
   Тереза Орловски. Обе после декретного отпуска. Первая окончила
   Алма-Атинский энергетический институт, вторая пришла после Плешки
   (нархоза им. Плеханова).
   Марадона оформляется заочной аспиранткой к Аленову, мечтает вступить в партию, сделать карьеру. Терезу Орловски в миру зовут
   Наташей, и до прихода к нам не подозревала, что отдаленно, особенно носиком, напоминает порнозвезду 80-х. О карьере и науке помышляет мало, больше думает о своей маленькой дочке и о том, где раздобыть сырокопченой колбаски и сгущенки.
   Расскажи мне о себе… Кто и что в твоей судьбе…?
   Марадона – она же Мара – легко сходится с людьми, всегда на виду.
   Секретарю комитета комсомола Головину нравится активность Мары и он, минуя комсомольское собрание института, кооптировал Марадону в члены комитета.
   В глазах Терезы Орловски постоянный блеск. Еще зовем мы ее
   Черепом, Черепком, Черепушечкой, княжной Таркановой. Как и Марадона,
   Наташа тоже общительная девица. Часто ее общительность перетекает в вертлявость, за что помимо Терезы Орловски получила, в довесок ко всем имеющимся, от народа и кличку Живчик.
   "На проводах в аэропорту Леонида Ильича я вспомнил его предыдущие приезды в республику. В августе 70-го на 50-летний юбилей
   Казахстана и в марте 74-го на 20-летие целины. В первое посещение
   Брежнев был другим. Нельзя сказать, что тогда он держался уверенно.
   И как помню, именно на юбилейном заседании Кунаев открыл дорогу славословиям генсеку, отметив, что "несмотря на огромную загруженность делами большой важности, к нам, на торжества прибыл выдающийся деятель мирового коммунистического и рабочего движения товарищ Леонид Ильич Брежнев". Зал отозвался бурной овацией. Брежнев немного потупил глаза, но опытный наблюдатель мог заметить: дифирамбы Динмухаммеда Ахмедовича расстрогали генсека.
   С этого, пожалуй, по стране и началось восхваление заслуг
   Леонида Ильича. Все прекрасно видели, что на выдающегося наш генсек едва ли тянет. Простоватый мужик, понимавший чужие слабости, имел привычку по-свойски обращаться с соратниками. Другое дело, что за безмятежным выражением лица, какое имел обыкновение принимать генсек, скрывались потаенные страсть и желение быть особо отмеченным в истории ХХ века. И утоление желания быть отмеченным составляет смысл предательства Хрущева, безжалостной отправки на пенсию тех соратников Никиты Сергеевича, какие, по его мнению, могли составить о нем (Леониде Иличе) независимое суждение, а то и оспорить в будущем право на власть.
   Это как надо было глубоко таить в себе заветную мечту, как мастерски сыграть роль радетеля и ратоборца за народ, чтобы легко, играючи, без шума и возни обставить соратников заговора против
   Хрущева – они и не думали всерьез и надолго оставлять Брежнева в преемниках Хрущева.
   …А сейчас Брежнев, страхуемый охранником, поднимался по трапу. Это был его последний приезд в Алма-Ату. Нам, провожавшим, оставалось только мысленно пожелать ему еще долго сохранять себя хоть в нынешнем расположении здоровья и духа. Для нас он оставался хорошим мужиком, крепким защитником интересов Казахстана.То, что он питал слабость к Казахстану, это надо признать, значительно сказалось на том, какой вес приобрела республика за последние 10-15 лет. Подспудно мы чувствовали, что с уходом из жизни Брежнева, приоритеты Кремля внутри страны поменяются. И Казахстану и Кунаеву придется худо. И это совершенно не зависело от того, кто придет на его место. Сама сложившаяся обстановка в Союзе потребует от нового генсека сделать это. Завистников у Кунаева хватало…
   Брежнев тяжело, с усилием над собой, поднимался по трапу, а мы, оставшиеся в аэропорту, не знали, что видим его на нашей земле в последний раз. Не знали мы, какие перемены вызовет кончина
   Леонида Ильича. Не знали, что смена власти коснется не только
   Казахстана, но и затронет распределение сил во всем мире.
   Брежнев сохранил империю. Но какой ценой! В Чехословакии неизвестно насколько долго обосновались советские оккупационные войска. В Польше ПОРП еле-еле отбивалась от ропщущего народа. В
   Афганистане, куда совсем неизвестно по какому праву вторглась
   Советская Армия, никто не знал сроков конца войны. В самом СССР народ посмеивался над властью и над самим собой, делал вид, что усердно работал. Газеты и телевидение дружно врали, партия и правительство совместными постановлениями в очередной раз обещали, что-то улучшить, усилить".
   Заманбек Нуркадилов. "Не только о себе".
   На плато Расчумвор
   В цветочном наконец поймал Соскина. Схватил его за шкварник и припер к пустому газетному киоску.
   – Ты че, Бек?
   – Что ты написал в показаниях про Нуртаса?
   Соскин огляделся по сторонам.
   – Я все по уму написал.
   – Читал я твои показания. Что теперь скажешь, падаль?
   Соскин потупил глаза.
   – Надо было Мурика выручать.
   – Что-о?!
   – Да… – Соскин попытался сдернуть мою руку. – Мурика.
   Я крепче прежнего вцепился в Соскина, дернул его на себя.
   – Подонок, я тебе выручу! Так выручу, что… Слушай, мразь! На суде ты выступишь так, как я тебе скажу. Не сделаешь, – по частям изнахрачу. – Я намотал воротник его рубашки на кулак до упора и вдавил кулак в шею Соскина. – Веришь?
   – Верю, – прохрипел Соскин. – Отпусти… Пожалуйста…
   – Гляди, падаль…
   Муржук сказал, что видел Доктора здесь же, в цветочном, и не далее как вчера. Был он с Надькой.

Глава 38

   Прошло два месяца. Со дня на день матушке должна прийти повестка в суд.
   Ландыши. Первого Мая привет…
   Я вновь пришел в цветочный. В тире встретил Пантелея.
   – Доктор не приходил?
   – Вон он сидит.
   Доктор сидел на кортах спиной к торговкам цветами.
   – Ты что? Пошли домой.
   – Не пойду.
   Догадка, почему Доктор до сих пор не пришел домой, подтвердилась.
   – Я тебе говорю, пошли.
   – Сказал, не пойду.
   – Что ты делаешь? Ты разве не соображаешь, как нам… Без тебя…
   – Не пойду.
   Уговаривал я минут десять. Под конец он поставил условие.
   – Без Надьки не пойду.
   Видеть ее не могу. Но ладно.
   – Хорошо. Бери ее с собой и поехали.
   Папа десять дней как дома. На кухне мама, Надька, Доктор и я помолчали с минуту. Матушка покачала головой и тихо сказала: "Штенке ойламайсын… Ининде айырвалдын".
   Доктор затрясся в рыданиях.
   Темная ночь, только пули свистят по степи…
   Повестка пришла в первый день после первомайского праздника. Дело слушается в городском суде под председательством Макирдинова. Зять тети Раи Какимжановой Тунгуш член горсуда и сидит в одном кабинете с
   Макирдиновым. Тунгуш ознакомился с делом и сказал тете Рае: "Вашего племянника прокуратура сделала ответчиком".
   Грустные сказки тоже нужны…
   За два дня до процесса мама зашла к судье и сказала, что собирается нанять для себя адвоката. Макирдинов посоветовал ей обратиться к услугам адвоката Жолановой, сказав, что это добросовестный и сильный юрист. Мама так и сделала.
   Из свидетелей пришли Коротя, Меченый, один из братьев Котовых и
   Иоська Ким. Меченый пришел с родственницами, двумя женщинами предпенсионного возраста. Боится? Наверное. Не пришел Соскин. По поверхностному знанию порядков я думал, что явка важного свидетеля обязательна, и будто бы суд сам в том заинтересован, потому гарантированно и обеспечивает принудительный привод оного на процесс.