Ахметов Бектас. Чм66 или миллион лет после затмения солнца

   Никто никому не хочет зла. Дело ученого предложить. В научной печати перестали появляться материалы про гидроаккумулирующие электростанции. Статьи про АСТ печатают не только в специальных изданиях, мне самому понравилась публикация о перспективах атомных станций в "Науке и жизни". Вот так капали на мозги и докапались.
   Предложение об АСТ ушло в ЦК и Совмин.
   От предложения до воплощения его в строительных чертежах дистанция в несколько лет. Но прежде чем начать что-то делать, кто-то должен сначала предложить. Это уже после начинается переписка, командировки в Москву, согласования и прочая катавасия.
   С начала 80-х в свет выходит журнал "Энергия". Новый журнал имел приличный для научного издания тираж (10 тысяч экземпляров), на его страницах с удовольствием читались и статьи не энергетиков. К примеру, публикация Петра Капицы о плотности энергии. Несколько лет подряд печатались в "Энергии" и материалы член-корреспондента АН
   СССР В.В. Троицкого.
   В 1982-м году Троицкий писал о том, что, по его данным, рост теплового загрязнения среды в ближайшем будущем превысит им же установленную численную границу, переход за которую возможно заставит международное сообщество подумать о введении контроля за сооружением энергоисточников.
   "Человечество, – предупреждал член-корреспондент, – вплотную приблизилось к "точке росы". Не исключено, писал далее Троицкий, что, перейдя за точку росы, мы не заметим, где очутились и будем продолжать гонку по наращиванию энергетических мощностей в прежнем темпе.
   Была у него еще одна памятная статья, в которой он, руководствуясь, скорее, не расчетами, а ощущениями, писал и про атомные электростанции: "Энергетика на уране запускает в природу неизвестные нам ядерные процессы и накапливает в окружающей среде новые источники облучения…".
   Усть-Каменогорский свинцово-цинковый комбинат и Ульбинский металлургический завод (УМЗ) разделяет высокий кирпичный завод. УМЗ главный в стране изготовитель урановых таблеток для АЭС. Иногда можно наблюдать как к воротам завода подкатывает железнодорожный состав. Ворота открываются, и теперь уже за вторым, из стеклоблоков, забором, видны трубы Ульбинского металлургического завода.
   Трубы не дымят.
   Для чего тогда ставятся трубы, если они не дымят?

Глава 9

   Все, что тебя касается…Все только начинается…
   Настрополил Кэт под меня занять 100 рублей у матушки. Надо сводить в ресторан газетчиков. Жданов отказался посидеть с посторонним редакции человеком, Паутов долго мялся, но в конце концов согласился.
   В тот вечер свободными столики в ресторане "Казахстан" были только на антресолях.
   – Юрий Романович, извините за звонки.
   – Это ты меня извини за резкость. Меня разозлили твои ходатаи…
   Звонит какая-то женщина, интересуется, спрашивает, когда напечатаете
   Ахметова? Потом дважды подрулил Фарбер. Я спрашиваю: "Давид, в чем дело? Почему уже и ты за Ахметова просишь?".
   – Это дело рук моих покровителей Карашаш и Черноголовиной.
   – Ну не знаю… Вообще-то ты вовремя подгадал с темой статьи.
   Главному редактору звонил секретарь ЦК по промышленности, похвалил за статью.
   – Юрий Романович, вас ждет моя мама.
   – Думаешь, удобно?
   – Еще как удобно. Она хотела с вами познакомиться, поблагодарить.
   Матушка действительно хотела познакомиться с газетчиком. Для гостя приоделась в парадный домашний халат. За ее спиной улыбающиеся
   Эдит Пиаф с Бирлесом.
   – Ой, здравствуйте, моя хороший! Проходите. – Мама сияла радостью. – Если бы вы знали, как помогли моему сыну.
   – Да ну что вы! – запротестовал Паутов.
   – Нет, помогли! У сына случилась большая неприятность и неожиданно вышла статья.
   Принимала матушка гостя по высшему разряду. Кроме того, что на стол выставлены казы, карта и другие казахские дела, в тот вечер ей особенно удались манты.
   …Бирлес, Паутов и я ловили такси. Остановился частник на
   Жигулях. За рулем аульный казачонок. Услышав адрес, везти отказался.
   Я сорвался и стал пинать машину:
   – Калбиты е…ные! Как я вас ненавижу! – не помня себя, я орал. -
   Всех бы вас сжег, поубивал…!
   – Что с тобой? – переполошился Паутов.
   – Да ничего! – я пинал отъезжавшую машину и продолжал орать.
   Испуганно оттаскивал меня к обочине Бирлес.
   – Так нельзя про собственный народ говорить…
   Нельзя? Знал бы ты почему я распсиховался! Калбит, зверек убил моего брата и ты мне еще говоришь, что можно, а что нельзя!
   Почему я вышел из себя? В глубине души я отдавал себе отчет: я не смогу отомстить за Шефа. Дело даже не в том, что сейчас я побаивался как и самой встречи с Бисембаевым, так и его самого. Чтобы хоть как-то искупить предательство брата, мне необходимо убить зверька.
   Убить, – а я даже не пытался, хотя сделать это было легко, выяснить где сейчас сидит этот…, создать ему у хозяина немыслимую духоту.
   Чтобы стать человеком, сейчас это я понимал ясно и отчетливо, надо быть мужиком. Когда я стану мужиком и разберусь с ними?!
   Разберусь ли вообще? Как бы не сложилась дальше жизнь, но во чтобы то ни стало я должен отомстить! Иначе я снова предам Шефа.
   Окончательно и навсегда.
   Честно говоря, вопросы перед самим собой именно так я не ставил.
   Слов не было, возникло не оформленное в мысли ощущение, что если я хоть на минуту, на секунду остановлюсь и подумаю о том, что пора забыть о 27 февраля 1980 года, тогда все действительно зря и более ничего не надо.
   В сущности, убить немудрено. Подготовиться, выйти из засады и всадить ему несколько раз куда надо. Вот только сподоблюсь ли я в нужный момент? Нет, не смогу. Слабак я. Это ведь только сказать легко. Вопрос не в том, что надо в нужный момент собраться и выйти из зала ожидания. Для таких, как я, убийство осуществимо только в том случае, если оно станет моей навязчивой идеей, будет час за часом овеществляться внутри меня до часа, когда кровник выйдет на свободу. Только тогда я буду готов и во всеоружии встречу зверька.
   Надо ли? "Может он сам того, сдохнет там от туберкулеза? – Меня лихорадило от надежды на самотек. – Впереди еще двенадцать лет".
   Теперь я понимал, почему я выпустил из поля зрения Меченого. Нет, я не собирался никого прощать из причастных к 27 февраля 1980-го. Я легко могу простить за себя, но за брата прощать нельзя. Сам себе не простишь никогда, да и сам останешься непрощенным.
   Признайся себе: "На убийство, хоть и зверька, тебя не хватит".
   Что теперь? Так и так от внутренних понтов толка нет. Попытайся пожить не прошлым, – настоящим.
   Там посмотрим.
   Председатель Павладарского Облисполкома Рысбек Мырзашев ранее работал в Тургайской области секретарем Есильского райкома партии. В ту пору Тургайским Обкомом руководил папин земляк Сакан Кусаинов.
   Рысбек Мырзашевич не отказался принять меня и для начала расспросил.
   – В чем проблема? – В руках председателя серебристый перьевой
   "Паркер". Сам он холеный. – Твой отец атбасарскийй? Писатель?
   Я кивнул.
   Он нажал кнопку селектора.
   – Махсут? Сейчас к тебе подойдет от меня парень… Устрой его в гостиницу, позвони на алюминиевый завод… Скажи им, чтобы не вздумали подножку ставить. Все.
   Мырзашев "Паркером" начеркал на листочке фамилию и имя-отчество второго секретаря горкома.
   – Возьми. Зайди к Махсуту Куликбаевичу… Он все устроит.
   – Большое спасибо, Рысбек Мырзашевич.
   – Спасибо не надо. Мне звонил Сакан Кусаинович. Я ему обещал помочь тебе.
   Главный инженер завода Исаев по звонку из горкома поручил начальнику техотдела выдать акт приемки отчета, да заодно и подписал справку о том, что "предложения Б.А.Ахметова по использованию отходящих газов печей кальцинации в газотрубном котле-утилизаторе могут обернуться экономией финансовых затрат в размере 100 тысяч рублей". Он был согласен подписать эконмию и на миллион, но это могло показаться чересчур подозрительным. Сто тысяч на бумаге за его подписью и с гербовой печатью – искомая справка о внедрении, о которой до появления на заводе я и думать не осмеливался.
   Как матушка догадалась, привычным для нее маневром в стиле нахрапа, по телефону возможно решить легко и просто мучивший меня вопрос – ума не приложу. Она мало что соображала про уважение к условностям, потому и придумала осенью прошлого года выход из моего главного тупика по типу "тебе помогут". Весь ужас немыслимого в том, что напор волевого начала и тут сломал препоны в виде требований к профессионализму, главным из которых служит наличие дарования.
   То, что я делаю, и условно нельзя назвать литературой.
   Литература, как бы я на нее не грешил, прежде всего – способность сочинять, придумывать жизнь. Из-за чего я и буксовал девять лет назад, не понимая, что здесь мне ловить нечего. Я не художник. Тогда кто? Вот это уже не важно. Галина Васильевна наделила меня уверенностью, что умение упорядочивать хаос в собственном сознании уже само по себе кое-что, что когда-нибудь да пригодится. Вообще, вредно к чему-то непонятно новому для тебя относиться серьезно.
   Потом ведь еще не вечер.
   Правильно говорила мама в августе 60-го: "Не надо бояться".
   Главное оружие мамы – способность упрощать сложности, низводить их до уровня "фуй" или "фи". Ей не откажешь и в иррациональности, на которой возможно и покоится ее убежденность, что в жизни возможно все.
   Все же откуда приходят решения, сама мысль, что возможно все?
   Почему я удивился? Это же элементарно.
   …Я позвонил в Алма-Ату.
   – Мама, все в порядке. Завтра утром вылетаю домой.
   – У меня для тебя новость. Сегодня Аблай был в редакции
   "Простора". Разговаривал с заведующим отделом…Хвал, хвал…
   Заведующий сказал, что очерк напечатают в октябрьском номере.
   Адвокат Доктора сказала, что заявлением в суде о намерении убить
   Надю Русакову брат усложнил собственную участь. Признание, после которого дело отправлено на доследование, означало, что следствию предстоит перквалифицировать хулиганку в покушение на убийство, что почти одно и то же что и реальная мокруха.
   Тюремщик со стажем, каким был Доктор, не мог не понимать, чем ему грозило признание. Неужто он и вправду испугался Большого так сильно, что решил спрятаться от него надолго, или и в самом деле сказал то, что творилось у него внутри только с тем, чтобы доказать
   Наде, как сильно она его достала?
   Или дело совершенно в другом?
   Цепь последующих событий показала, что поступок Доктора, чем бы он ни был в действительности вызван, безотносительно его желаний, в сущности был предопределен. Короче, опять ничего не понять, но если обратиться к фразе "так надо", все становится на свои места..
   Между тем я и сам по воле Кэт попал в положение Доктора.
   Более избивать, тем более, пырять ножом, я не собирался. Я умолял подругу вернуться на исходные рубежи, ревновал ее к Гуррагче и не находил себе места. Прямых фактов ее прелюбодейства у меня не было.
   Кэт сидела напротив меня и разговаривала с монголом. Гуррагча и она при мне не шептались, обменивались между собой обрывками фраз.
   Складывалось впечатление, будто взаимопонимание у них достигнуто еще на стадии каких-то тайных от меня, сепаратных переговоров.
   Пол-беды в том, что близость с ней превратилась для меня в событие республиканского значения. Хуже всего то, что она уходила прочь от прямого разговора.
   О том, чтобы исподтишка наказать Гуррагчу я как-то не подумал. Не потому, что он мне нравился. Мне он был невыносимо противен. Нет.
   Вот не знаю от чего, но о причинении вреда монголу мысль не приходила.
   Между тем подошла к концу история с яшиной попыткой хищения казенного имущества.
   – Бек, Иоська меня обманул, – пришел жаловаться на дознавателя
   Розенцвайг.
   Добросовестно исследовав обстоятельства яшиной попытки хищения, майор Кожедуб пришел к выводу: дело надо закрывать. Ким, прознав о намерениях следователя, сказал Розенцвайгу: "Следак просит полторы тысячи".
   Дело житейское, по простоте душевной Яша спросил Кожедуба:
   – Вам передали?
   Майор насторожился.
   – Что передали?
   – Ну… – Розенцвайг для приличия замялся и немного вложил
   Иоську.- Наш общий знакомый Ким должен был вам кое-что передать…
   Кожедуб хоть и дуб, но чтобы поднять войдон в РОВД, много ума не надо. Иоська бегал по райотделу пригнув голову и причитал: "Кого мне эти гады Кенжик и Бек подсунули?".
   Позвонил Кенжик.
   – Бека, ты говорил мне, что Яша мужик железный…
   – Я и сам так думал.
   Розенцвайг полагал, что походы в ресторан заменяют наличные.
   Иоська так не считал, но вслух о вознаграждении не говорил и более того, постоянно молол, что в Советском РОВД все, кроме него, берут на лапу. Яша не мальчик и естественно понимал, почему Ким серчает на взяточников. Да и денег жалко, тем более, что окончательно догадался, что он никакой там не расхититель социалистической собственности, а обыкновенная жертва андроповских жерновов.
   Яша не унимался, Ким деньги ему вернул и взял с меня обещание в дальнейшем, если за кого и просить, то только за надежных, непременно железных нарушителей закона.
   Матушке я не рассказал чем дышит институтский Эйзенхауэр, так же как и поостерегся вкладывать Кима. Невзначай она могла использовать сведения о корейце для шантажа. Но с кем-то надо поделиться переживаниями, вот я и посвятил в них Мулю и Ушку.
   Таня посмеялась и попросила поподробней рассказать о Киме. Муля возмущался:
   – Говорил тебе, не связывайся с Завмагычем. Еврей на деньгах всегда проколется.
   – Муля, как считаешь, положена мне компенсация?
   – Ко-онечно.
   – Вот пойду и сниму еще денег у Яшки.
   – Обязательно сними. Не лопухайся.
   Так просто после Кожедуба с Кимом с Яшки деньги не снимешь.
   – Яша, ты не займешь мне еще пятьдесят рублей? – упростил я процедуру.
   – Для тебя Бек, всегда пожалуйста. – Розенцвайг открыл сейф. – С возвратом можешь не торопиться.
   – Хороший ты мужик Яша, – чистосердечно признался я.
   Должен я ему уже больше ста рублей. Ничего страшного – от него не убудет. Да не ослабеет рука расхищающего.
   Завтра понедельник, в предписании велено прибыть в райисполком к восьми утра. "Эх-ма, тру-ля-ля! Не женитесь на курсистках! Они тонкие как спички!". Что она со мной делает! Вот завтра уеду, она без меня окончательно потеряет и выдержку, и стыд.
   Что делать?
   Дай-ка я ей позвоню.
   – Завтра уезжаю на сборы… Может встретимся на дорожку?
   – Не могу, – сказала Кэт. – Гапон что-то пронюхал и весь день орет.
   Подруга положила трубку.
   Не хочет.
   Что может пронюхать Гапон? Катя Козлова, она же радистка Кэт из
   "Семнадцати мгновений весны", проговорилась от боли при родах. Наша
   Кэт если и проболтается во сне, то заставит поверить в свое вранье не только узбека, но и меня.
   Ставит рога и мужу, и мне. О каком стыде речь? Совести у нее нет.
   На сборы уезжал с камнем на сердце.
   …И надеюсь, что это взаимно.
   Монтень утверждал: "Невозможно судить о том, счастлив человек или нет, пока он не умер". Что вкладывал он в понятие счастье, трудно сказать, его суждение сродни русскому присловью – смеется тот, кто смеется последним. Само собой, счастье по-французски должно отличаться от счастья по-казахски. Несмотря на то, что думаем мы все об одном и том же. Да нет. Не может быть, чтобы мы все думали об одном и том же. В свою очередь Зяма, рассуждая о подведении итогов, замечал: "Мужики, главное, чтобы было что вспомнить".
   Иными словами, "моментом в море". И все дела.
   Иногда кажется, беготня за достатком, признанием, существует всего лишь для того, чтобы мы позабыли о чем думали, мечтали каких-то десять лет назад. Детство и юность как катание на американских горках, зрелость – это уже не катание, не езда в незнаемое, а бесконечное и бессмысленное хождение из угла в угол, нечто такое, от чего, когда задумаешься нал происходящим с тобой, начинаешь медленно сходить с ума: "Неужели все зря? Но так не должно быть". . Не должно быть, потому что все что с нами происходит во взрослой жизни – это нечто иное как отправление, придуманных за тебя кем-то, механических обязанностей, подлинно животная жизнь.
   Все же в том, что все зря, имеется свой смысл. Ибо, если бы в жизни существовала хоть какая-то тайна, то поход за ней напоминал бы принудиловку по выполнению какого-то плана, некоей целевой программы. В таком случае История, выходы в нее человека теряют привлекательнось, необходимость.
   Но все же, даже если все напрасно, все равно человек рожден не непонятной миссии какой-то ради, а токмо для разгадки цели бытия.
   Миссия у всех одна – жить, чтобы жить. Иначе быть не может. Для чего тогда радости и волнения? Из-за чего весь сыр-бор?
   Ну не кефира на ночь ради же.
   Но почему нам никогда не разгадать смысла жизни? Все просто. Если кто-то сподобится понять в чем загвоздка, История прекратится.
   "Осталось 20 минут… Надо успеть".
   …Личности калибра Чокина снедаемы мыслью о бессмертии оставляемого наследия. По иному не может быть. Хоть смысла в жизни нет, каждый из нас придумывает себе и смысл, и задачу жизни.
   Жаль, сегодня не суббота…
   Я бросил сумку у двери и сразу же подал о себе знать телефон.
   – Приехал? – звонил Бирлес. – Мы скоро будем.
   На кухне мама возилась с мясорубкой.
   – Где Гульжан?
   – Она ушла от нас.
   Ушла? Ну и шут с ней.
   – Звонил Бирлес. Говорит, с кем-то скоро будет.
   – Спальный гарнитур сейчас привезут, – сказала она.
   Спальный гарнитур? Матушка и Бирлес действуют в одной связке, в свои дела меня не посвящают. Иногда мне кажется, что я Бирлеса нисколько не интересую и приходит он к нам из-за мамы.
   …– Какой еще спальный гарнитур? – спросил я.
   – Увидишь, – загадочно сказала мама.
   Гарнитур оказался не новым. Продала его маме Магриппа Габдуллина.
   Мебель стала ненужной ее снохе после смерти сына Алтая. Мне-то зачем две кровати? Неужто…? Так и есть. Пока я неделю был на маневрах,
   Карашаш, Бирлес и матушка завершили подготовку и решили поставить меня перед свершившимся фактом.
   – Ты что делаешь?! – обрушился я на маму.
   – Успокойся.- Она быстро крутила ручкой мясорубки. – Ты должен жениться.
   Опять должен? Да что они из меня Кугеля делают?
   – Мама, ты говоришь, что у этой женщины ребенок. Тебя это не смущает?
   – Не смущает. – запальчиво ответила матушка. – У тебя тоже ребенок. – Она раскрутила мясорубку, вытащила ступившиеся ножи, заменила их на новые. – Отец больной, я больная… В доме нужен врач.
   Беспощадная логика. Меня хоть когда-нибудь будут спрашивать? Я все понимаю, но я не марионетка, не игрушка. Имею право на самоопределение.
   Гарнитур занесли в мою комнату и до часа "Х" решено его не собирать. Все из-за того, что может прийти Кэт и осквернить ложе. А что? Она всегда готова сняться с якоря с чужого причала.
   В квартире ее матери в большой комнате на стене фотография старшего брата Кэт. Звали его Максут и погиб он в 72-м, перелезая с балкона на балкон пятого этажа. В 14-й алма-атинской зоне он сидел вместе с Доктором. В микрашах его еще помнят.
   Когда мы с Кэт предаемся близости в квартире ее матери, подруга снимает со стены фотку.
   – Мне кажется, он на нас смотрит… – говорит Кэт.
   "Кажется, он на нас смотрит…". Ты сам-то куда смотрел? Куда и все смотрят – в Центр мироздания. Досмотрелся. "И это в то время, когда Большой театр бороздит просторы Вселенной…". Сейчас у
   Центра мироздания барражируют отроки во Вселенной. Ну, Гуррагча!
   Все из-за этой Умки. Идиотка! Подняла акции монгола, а эта… Эта тут же пошла тропою грома в пустыню Гоби.
   Сейчас она на работе. Позвонить?
   … В дверь не позвонили, тихо постучали.
   На пороге соседский малыш.
   – Тебя зовет какой-то дядя.
   Каким-то дядей оказался Уран из косых домов.
   Что ему надо? Встречное заявление? Так этот поезд давно ушел.
   Около нашего дома своя трансформаторная будка из бетона. У нее мы и разговаривали.
   Уран мой ровесник и житель косых домов. У него справка из дурдома.
   – Что у тебя?
   – Ниче?
   – Тогда что пришел?
   Уран может и псих, но уж очень подозрительно разумный псих.
   – Ты в курсе, что Ес сидит?
   – В курсе. И что?
   – А то, что его надо загреть.
   – Я не против. Загревайте.
   Уран, хоть и опасно ядерный мужик, но смотрел на меня без злости.
   Пришел не столько за гревом, сколько проверить на вшивость. Нет уж, хорош. Стопан. Уран и тот, кто его подослал, вконец офигели. Хоть за спиной я не ощущал дыхания Вечности, – за мной находилась стена трансформаторной будки, – но загревать подонка, хоть режьте, не буду.
   И жалко нету.
   Только бы не выдала дрожь, что пробирала изнутри.
   – Так ты значит отказываешься?
   – Да.
   – Так и передать?
   – Кому передать?
   – А-а… Ну-у.. – Уран заелозил.
   Никакой он не шизик. Он сам трухает.
   – Все. – твердо сказал я. – Больше ко мне, чтобы никто не приходил. А то…
   – А то что?
   – Да ничего. За мной пасут. Негласное наблюдение прокуратуры. Понял?
   – Понял, – Уран попятился, развернулся и быстро удалился.
   "Негласное наблюдение прокуратуры". Поверил. Что значит тупой.
   Дата суда приближалась.

Глава 10

   Скончался Казай, муж Шарбану. Жаль, хороший,безобидный был человек.
   Мама поддерживала отношения с Шарбану. Общалась, имела с ней дела, но не забывала сообщать тете Шафире о первоисточниках прирастания достатка сестренки.
   – У Шарбану учится дочь начальника городского управления торговли. Это он ей достал "Мадонну".
   Помимо сервиза, говорила матушка, начальник горторга открыл для
   Шарбану свободный доступ к коврам, казы (по госцене), индийскому чаю, всему тому, к чему на сегодняшний день, с уходом от ответственности за снабжение дефицитом нашей семьи начальника отдела кадров Минторга Берикпола, она не могла подступиться.
   Источником прямых денежных поступлений Шарбанки служили аттестаты. О том, что она ими широкомасштабно банкует, и догадаться нетрудно, и ходили разговоры. Естественно, Шарбану знала, что отпускать аттестаты зрелости по цене саксонского сервиза предосудительно. Помнила она и том, что каждый день заходит к ученикам в класс сеять разумное, доброе, вечное. Помнить-то помнила, а что это в истинности такое, и как на это прожить, Шарбанка не знала. С другой стороны, чем помимо астрономии и географии, прикажете заниматься директору школы рабочей молодежи?
   За то, что ее могут поймать за руку, расколоть, если кто и беспокоился, то совершенно напрасно. Шарбану, не Яша Розенцвайг, и врет она так, как будто оттарабанила 25 лет на строгом.
   Мама знала о проделках сестренки, но никак не реагировала, а что уж до моего предложения на корню пресечь торговлю фиктивной просвещенностью, то она делала внушение-объяснение: "Так нельзя. Она моя сестра".
   – Какая она тебе сестра? – кричал я. – Ты забыла, что она говорила про тебя Гау?
   – Ничего не забыла.
   – Давай я знакомым ребятам из ОБХСС расскажу о Шарбанке. -
   Разозленный маминой терпимостью веры, я внес неплохое предложение. -
   Пусть год-другой посидит в тюрьме!
   – Ой бай! Сондай соз айтпа.- испугалась матушка. – О бал.
   По ее представлениям своих закладывать нельзя, грех. Но если свой твой враг, то посадить такую в клетку на хлеб и воду это не за падло. Чем она лучше других? Потом ведь это очень даже хорошо и полезно для самих земноводных.
   Дядя Боря с 76-го года на пенсии. Его протеже, начальник республиканского управления сберкасс, дал вместе с персональной машиной маминому брату должность заместителя городского управления.
   Дядя как и сестры – предприимчивая душа, но как и полагается старшему брату, из сестер любил он больше младшенькую.
   Еще дядя Боря любил моего отца.
   Муж и жена, вроде, как одна сатана. Мамина и папина родня считала моего отца чуть ли не матушкиной жертвой. Дескать, он всю жизнь горбатился, отправлял ее на курорты, не шел наперекор ее прихотям неизвестно с какой стати. Мама, по обоюдному мнению родни, этого не заслуживала. Не заслуживала, и вот на тебе! – при случае выстраивала родню по ранжиру человеческих свойств.
   Ах, вернисаж, Ах, вернисаж…
   – Где Кэт? – я зашел в комнату злой.
   – Бяша, она у мамы. – Тереза Орловски тасовала перфокарты.
   – Совсем обнаглела! – Я подошел к пустому столу Кэт. – Хотят – курят по два часа, хотят – на работу не ходят!
   – Бяша, что с тобой? – Тереза оторвалась от колоды.
   Что ты петушишься? Ты не хочешь признаться… Да, да… Сдаюсь.
   Мне надо ее… Ох, как надо!
   Воображение окончательно уступило место разыгравшейся мнительности. Где Гуррагча? С утра на работе он не появлялся. Она что делает дома? Мать ее на дежурстве. Нет, не надо туда ходить.
   Вдруг я застукаю обоих?
   Ой как нехорошо мне.
   Это не инстинкт собственника, это наваждение.
   Заходить в дом не стал, вызвал ее на улицу по телефону.
   – Нам надо поговорить. – я схватил ее за руку.