Ахметов Бектас. Чм66 или миллион лет после затмения солнца

   – Тик-тик- так, Сталинград! Что я сказал…? Сакшен буги…
   Сказал, что выздоровление придет с наступлением Золотого века.
   Сказал ему я, что Золотой век начнется тогда, когда Ночь сольется с
   Ночью, а День сойдется с Днем…
   – А Зальцман что?
   – Ничего. Интересовался подробностями, как это Ночь сольется с
   Ночью, а День сойдется с Днем.
   – И как это они сольются-сойдутся?
   – Наступит Золотой век – узнаешь, – ответил Ситка и улыбнулся.
   Время делает свое дело. Ситка Чарли говорил: "Тик-тик-так,
   Сталинград!", но уже не порывался драками избавиться от намордника.
   Силы не те, да и настроения уже нет. Вялость пропадала, когда его вновь начинала одолевать бессонница и он, как всегда, отказывался принимать аминазин.
   Он садился в туалете рядом с унитазом, закуривал "памирину" и заводил разговор с невидимым собеседником.
   – Что ты такое говоришь? А-а… – И разражался смехом, переходившим в гоготание.
   Если кому-то из нас надо было зайти в туалет, Ситка молча поднимался и уходил на кухню, где продолжал разговор с самим собой.
   В пепельнице тлела сигарета, Ситка Чарли стоял между раковиной и столом, и вновь садился на корточки.
   – Но как это сделать? – подняв голову к потолку, вопрошал он и, услышав неслышный ответ, говорил. – Ну, если так, тогда конечно, – и напевая "Сакшен буги…", вновь шел в туалет.
   Если матушка выходила из столовой и просила выпить лекарство, то он затихал и говорил, что, мол, ничего страшного с ним не происходит и скоро он пойдет спать. А если я влезал в его разговор с потолком, то он беспощадно материл меня.
   …Пришел Вовка Коротя. Ситка закрыл за ним дверь и скомандовал:
   "Володя, быстро сходи поссы!". Коротя без слов отправился в туалет.
   В комнате Шеф, расставляя шахматы, сказал: "Пять дней не спит…
   Надо звонить в ВЧК…".
   Коротя промолчал.
   В дверь опять позвонили. Ситка бросился открывать.
   На площадке стояли родственница-студентка из Есиля с подругой.
   Принесла их вовремя нелегкая. За спиной Ситки Чарли я сделал знак родственнице немедленно уходить и громко сказал: "Мамы дома нет!".
   Родственница, сделала вид, что не поняла и топталась дурочкой в проеме.
   – Девочки, проходите! – Ситка посторонился и, впустив подружек, скомандовал: "Быстро сходите в туалет поссать!".
   – Ты что! – не сдержался я.
   – Ничего, ничего…, – поспешно скидывая туфли, сказала родственница и побежала с подругой по коридору в туалет.
   Шеф в комнате препирался с Коротей.
   – Вовка, выйди как будто за сигаретами, и позвони из автомата в скорую. Скажи, чтобы прислали спецбригаду…
   – Нуртасей, я не могу… – Коротя опустил голову.
   – Что не могу! – Шеф разозлился на друга. – Хочешь, чтобы через час он нас всех срать заставил?!
   – Ладно… – Коротя поднялся.
   Женился Хаки. Женитьба Плейшнера-Гудериана породила неудобства у
   Саяна Ташенева. Хаки несколько лет живет в его квартире. У Саяна квартира хоть и трехкомнатная, но жена, сын. Хаки, надо думать, и без жены стеснял их, особенно если учесть, что часто заявлялся домой в дупель пьяным.
   Мама позвонила жене Есентугелова.
   – Альмира, пусти на дачу племянника Жумабека.
   Тетя Альмира хлестанулась, сказала, что незнакомых, даже на время, пускать к себе на дачу у нее не принято. Мама позвала к телефону ее супруга.
   – Аблай! Тебе хорошо известно, чем мы обязаны Жумабеку. И если ты не пустишь племянника Ташенева к себе на дачу, то я все равно найду ему жилье…
   Дядя Аблай перебил маму.
   – Шакен, я не против. Пусть живет на даче сколько ему угодно.
   – Аблай, ты молодес, – матушка положила трубку и сказала мне, -
   Звони Хакиму.
   Дача Есентугеловых в черте города, через дорогу от Дома отдыха
   МВД. В 69-м земли бывшего колхоза "Горный гигант" прирезали для двадцати семей писателей. Старый яблоневый сад плодоносил лимонкой, столовкой, пеструшкой. Росли в нем черешня, вишня, сливы.
   Есентугелов построил трехкомнатный домишко с верандой, соседи его – писатели Ахтанов и Такибаев тоже не зевали и на своих участках возвели пригодные к постоянному проживанию дома.
   Зяма, Муля, Ерема и я не раз приезжали погудеть к Хаки. Дача
   Ахтанова, если стоять лицом к воротам, справа от домика
   Есентугеловых. За общим забором слева от Есентугелова владения поэта
   Такибаева.
   – Я пару раз поддавал с сыном Такибаева Устемом, – сообщил Хаки.
   – Сейчас с ним живет Искандер Махмудов… Он хорошо знает вашу семью, особенно Нуртаса…
   Искандер кентуется с Устемом Такибаевым? Хорошего себе друга завел Искандер.
   В шестидесятых Устем жил рядом с нами, в косых домах, по соседству с семейством Духана Атилова. Хороший, как и наш Доктор, поддавала и планокур. Среди центровских наркош числился за ним эпизод, когда Такибаев в забытьи от убийственной "чуйки" вместе со слюной, и папиросной гильзой проглотил и пятку от косяка.
   Старший сын Духана Атилова Иван сидел за кражу личного имущества.
   Шедшие за ним Нартай, Ес и Икошка ничем особенным не выделялись.
   Нартай мой ровесник, незаметный, как и я, бухарик; Ес и Икошка сильно вымахали, заматерели, ходили слухи, что в парнях обнаружилась, допреж неведомая за ними, борзота.
   Устем Такибаев закончил игровой факультет ВГИКа и одно время делился задумками с центровскими. Если покойный Ревель Атилов по всем признакам носил на себе печать несомненных задатков, и никогда ни с кем не трепался о замыслах, то младший Такибаев трещал всем напропалую о том, как далеко простирается его дарование.
   Худого как велосипед и вертлявого, как танцор варьете, Устема всерьез воспринимали только алма-атинские однокашники по ВГИКу. Для непосвященных собутыльников по юности оставалось загадкой, как вообще смог попасть в кинематографический институт столь несуразный говорун?
   Тетя Альмира и дядя Аблай приезжали к себе на дачу по воскресеньям. Хаки суетился, ставил самовар, брался за косу. С лица жены Есентугелова не сходило недовольство. Тетю Альмиру можно понять. Приезжать к себе на дачу в гости мало кому нравится, и она искала повод удалить бесплатных квартирантов. Вдобавок ко всему матушка пару раз проболталась ей о том, как сильно она волнуется за то, что я пью вместе с Хаки.
   "В "Апокалипсисе сегодня" Френсис Форд Коппола показал американскую агрессию во Вьетнаме как трагедию человеческого духа, как разрушение нравственности. Эпизоды войны в картине кажутся сценами Дантова ада. Свидетелем их оказывается молодой офицер
   Уильярд. На моторной лодке он пробивается по реке в джунгли, чтобы уничтожить обезумевшего полковника Куртца, основавшего здесь по своему произволу вотчину. У полковника (его играет Марлон Брандо) своя философия, им владеет идея насилия как средства современного господства, почти в религиозном экстазе он чинит массовые убийства, самого же его убивают не за жестокость, а за то, что вышел из подчинения. Особенно впечатляюще поставлены два эпизода – атака вертолетов и ночное шоу на стадионе, где освещенные прожекторами герлс танцуют перед доведенными до экстаза американскими солдатами, которые сейчас ринутся в несправедливый бой. Бой показан, как шоу, шоу – как неврастенический источник агрессии.
   Трагедия, погружая нас в определенный момент в состояние ужаса, всегда стремится затем вывести нас в иное состояние – катарсиса, то есть дать нам возможность обрести душевную свободу. Как же достигает этого Коппола? Он укрощает ужас, эстетизируя его. Но в этом, на мой взгляд, противоречие картины:
   Коппола эстетизирует зло, против которого выступает. Социальный конфликт разрешен эстетически, и поэтому художник проходит мимо трагедии вьетнамского народа. Но то, что и как показано на экране – расчеловечивание агрессора, его моральный крах, вызывает уважение к картине, сделанной по последнему слову кинематографической техники.
   Нерв нашего тревожного века бьется и в картине Федерико Феллини
   "Репетиция оркестра". Тут нет войн, нет военных сражений. Мы видим сражения, которые происходят внутри человека, в его сознании. Может быть, главное открытие Феллини в киноискусстве и состоит в том, что он сделал возможным изображение на экране сознания как документальной реальности, что позволяет нам поставить его вровень с такими гигантами кинорежиссуры, как Гриффит и Эйзенштейн. "Репетиция оркестра" – притча, в ней группа музыкантов рассматривается в качестве модели общества. Как всегда у Феллини, здесь нет заданности и схематизма. В отношениях оркестрантов с дирижером он видит проблемы демократии и власти. Сложны отношения между самими оркестрантами, анализируя их, режиссер выясняет причины страха и смятения, которые преследуют людей и мешают им объединить свои усилия. В момент разлада звучат уже не указания, а военные команды, которые дирижер выкрикивает на немецком языке. Срыв репетиции мы воспринимаем как перерождение, как катастрофу. В чем смысл картины?".
   Семен Фрейлих. "Беседы о советском кино". Книга для учащихся старших классов.
   По Феллини-Фрейлиху нас ждет, не дождется, срыв репетиции оркестра.

Глава 26

   На небосклоне потухших квартир
   Вдруг загорится звезда Альтаир…
   Мама раскатывала тесто для бешбармака и лихорадочно предупреждала: "Ахрин заман кележатыр!". Пересказывая степные байки о приближении костоломных перемен, она не забывала предупреждать нас: "Язык зубами!". Держать язык за зубами, никому не говорить о приближении "Ахрина замана" – это все равно, что знать о начале
   Третьей Мировой войны и ни с кем, на всякий случай, даже с КГБ, не делиться тайной о наступления дня "Х".
   "Ахрин заман" – в переводе с казахского – Страшный суд. Приметы конца света маме неизвестны. Что там будет в начале и в конце
   Страшного суда она тоже не знает. Знает она одно – всем нам, домашним кем-то незримо-неведомым велено до срока держать язык за зубами. По ее словам, каждого из нас, домашних, кто нарушит внушенное ей со стороны повеление, ждет расплата, наказание.
   В любой казахской семье хранится предание о конце света. Наша семья не исключение. Матушкино предупреждение о Страшном суде в нашем доме обычно ограничивается самим напоминанием. При всем этом
   Ситок со значением, твердя "язык зубами!", настойчиво вдалбливает нам в голову, что именно ей назначено кому-то из нас передать эстафетную тайну неясного предзнаменования.
   Мама человек безграмотный, в бога верящий от случая к случаю, тем не менее, раз в два месяца она посылает Ситку Чарли купить в продмаге мешок муки, два десятка кусков хозяйственного мыла, пополнить запасы поваренной соли. Плюс ко всему Ситка должен сходить и на Никольский базар: в хозмаге обязательно надо отовариться пачкой
   – другой свечек. Мучной резерв с солью должен помочь пережить переломное время. В свою очередь, свечи как будто означали, что помимо голодомора "Ахрин заман" непременно должен сопровождаться повсеместным отключением от электроснабжения.
   Матушку еще Джон, когда находился в душевном здравии, обзывал
   "паникмахером". Сколько с тех пор прошло времени, – не помню, но к матушкиному паникмахерству давно привыкли и родственники, и соседи.
   Раскатывая тесто и, возбужденно бормоча об "Ахрин замане", матушка не скрывала, как много радостных надежд она связывает с приходом новых времен. "Шкын уахыт умытпаймын калай биздин Нурлан бир рет айткан: "Будет и на нашей улице праздник!". – говорила мама.
   В эти мгновения глаза ее блестели и наполнялись благодарностью к отверженному сыну.
   Паранойя – это мания величия. Мама по природе и необходимости считает себя и психиатром. Говорит, что природа насчитывает тысячу форм шизофрении. Говоря о том, как многого она ожидает для нашей семьи с концом света, Ситок совершенно не подозревала, что рассуждала как обычный параноик. С какой стати "Ахрин заман" принесет именно нам избавление и всеобщую радость? Дело тут даже не в том, что наша семья – зрелище для гурманов от психиатрии.
   …Мама сокрушается тем, что не может растолковать почему всем нам следует строго-настрого придерживаться внушенного кем-то ей приказания "язык зубами!". "Шыркынай… Сенин билими маган кудай берсе… Кандай нарсе жасадым!". – качает она в тихом сожалении головой. Не стоит даже сомневаться. Матушке бы немного грамотешки, а к высокой трибуне она бы и сама без труда протолкнулась. А так… что ей остается делать, кроме как неустанно повторять заклинание:
   "Язык зубами!".
   В головах убогих рождаются опасные для человечества мечты.
   Вообще-то, – думал я, – хорошо, если бы Ахрин заман грянул тотчас же, сию минуту. Все наши семейные вопросы сразу списались бы.
   Дима, с которым с начала 70-х Шеф работал в институте металлургии, носит густые усы подковой и спереди лысоват. Я дал ему кликуху "Песняры".
   Он с 1941-го года рождения, закончил политех, занимается тяжелыми цветными металлами.
   Дима к водке расположен не очень, больше любит вино. Шеф тоже предпочитает винишко. Во-первых, выгодней, а во-вторых, вино больше располагает к разговору по душам.
   "Песняры" из института металлургии поговорить любит. Так любит, что с перепоя, иногда забывается. В тот раз в большой компании накирялся так, что заговорил вслух о том, что у него накипело:
   – Нуртас, не обижайся, но казахи – звери!
   Все засмеялись.
   Кроме Шефа в той компании других зверей не было – одни русаки.
   Дима, похоже, спьяну и подумал, что Шеф или молча проглотит зверя, или посмеется вместе со всеми.
   Шеф нисколько не обиделся и с одной банки отключил Диму.
   Смех прекратился и после случая с "Песняры" институтские стали избегать заводить при Шефе разговоры о том, чтобы неплохо людям из зоопарка надеть намордники.
   В институте работают однофамильцы Ахмеровы. Первого из институтских Ахмеровых зовут Ербол. Он старше меня на год, живет центре, около магазина "Юбилейный", в одном доме с тетей Раей
   Какимжановой и работает в лаборатории топочных устройств. Парень увлечен наукой, кроме нее с ним не о чем говорить. Гордится глубиной знаний и не жалует непрофессионалов. Надо ему кого-то осадить, поставить на место, так он, не целясь, огорошивает в лобешник вопросом: "Ты хоть знаешь, что такое изобарный потенциал?!".
   Против изобарного потенциала не всякий осмелится, что и возразить. А уж до того, чтобы вместо того, чтобы растеряться и догадаться заглянуть в теплотехнический справочник, то таких в институте и вовсе считанные единицы.
   Ербол трудится над диссертацией, привязанной к строительству группы ГРЭС в Экибастузе. Уголь в Экибастузе добывается открытым способом, по расчетам специалистов топлива должно хватить, как минимум, на пятьдесят лет работы шести-восьми электростанций, мощностью каждой по пять миллионов киловатт (мегаватт).
   Академик Стырикович говорит: "Для мелкого потребителя выгодным является дорогое, высококачественное топливо… Для нас, энергетиков, лучшим топливом служит топливо дешевое". Уголь в
   Экибастузе дешевый, плохо то, что зольность его зашкаливает в иных случаях и за шестьдесят процентов. Десять лет около двадцати сотрудников двух лабораторий КазНИИ энергетики исследуют возможности подавления вредных выбросов. В их числе и Ербол.
   Второго Ахмерова звать Темир Галямович. Он ровесник Каспакова, гидротехник, доктор наук, лауреат Премии Совмина страны. Внешне похож одновременно и на Дэн Сяо Пина, и на министра обороны ПНР
   Войцеха Ярузельского. Так и зовут его наши мужики – кто Дэном, а кто
   – Ярузельским. А кто и просто Дэном-Ярузельским.
   Дэн-Ярузельский заместитель секретаря партбюро и имеет от парткома поручение вести с комсомольцами занятия по политико-экономическому просвещению молодежи. Партийное задание Дэн выполняет аккуратно, с должной ответственностью. Не забывает предварить политико-экономический семинар напоминанием о том, кто в доме хозяин: "Недавно Шафик Чокинович говорил так…". Сказать, что
   Ярузельский шибко вумный – язык не повернется. Он хоть и доктор наук, но в гидротехнике и близко нет чего-либо подобного изобарным потенциалам или, к примеру, токам коммутации, – вся теория держится на основном уравнении гидростатики – уравнении Бернулли.
   В институте кроме него есть еще несколько докторов наук. Это заместитель Чокина теплофизик Устименко, другие ученые, но они кроме того что гидротехники и пожилые, все как один русские или евреи, но только не казахи. На словах директору института вроде без разницы какой нации сотрудник. В то же время у нас все понимают, что если он кому и решится передать из рук в руки институт, то человеком этим будет обязательно казах. Право сие Шафик Чокинович заслужил хотя бы тем, что по рождению институт его, и только его, и в воле прародителя распорядиться наследством так, как ему заблагорассудится.
   В любом НИИ хорошо котируются сотрудники с теоретическими способностями. Наш институт не исключение. Какой теоретик-энергетик из Ахмерова мало кому известно. Скорее всего никакой. Повинно в том не столько уравнение Бернулли, сколько то, что у Темира Галямовича представление о том, что такое энергетика, ее главные понятия и категории смутное. К примеру, никто бы не удивился, если бы Ахмеров перепутал энергоноситель с энергоресурсом. Что же до премии Совмина, то ее он получил за использование известного французского метода сброса воды из селехранилища, но никак не за собственную разработку.
   Практический гидротехник, каким является, по сути, Ахмеров, во мнении сотрудников института, ценящих теоретиков, сродни, будь он хоть трижды доктором наук, инженеру-проектировщику, но никак не ученому.
   С Каспаковым есть о чем поговорить, и потом для Чокина важно умение Жаркена вылавливать из нагромождения несвязанных фактов закономерность, выстраивать перспективу. Каспаков умеет из тумана создавать надежную завесу. Для общей энергетики это важно.
   Тем не менее, доктор наук есть доктор наук. По-настоящему никто не знал, как сильно уязвлен Темир Галямович выходом Жаркена
   Каспаковича в руководящий запас. Недовольных собой в нашем институте по пальцам можно пересчитать, недовольных тем, как их оценивают окружающие – абсолютное большинство. Ахмеров имел веские основания быть довольным собой. И то, что Чокин, презрев заслуги Ахмерова перед гидротехникой, ко всему прочему еще и не принимал в расчет раболепие доктора наук, как показали дальнейшие события, сильно задевало Темира.
   Было у него еще одно весомое преимущество перед Каспаковым. Темир
   Галямович не пил, и со слов его сотрудников, пьяниц и алкашей презирал.
   Так что и у меня был повод опасаться прихода к директорству
   Ахмерова.
 
   Я познакомил Олега Жукова с Хаки. Олегу по душе Ташенев, как и повадки танкового генерала. Особенно восторгает Жукова походка
   Гудериана: "Ты посмотри, Хаки ходит как пингвин".
   Это Олежка точно подметил. Гудериан, когда поддамши, ходит ластоногой пташкой и добросовестно считает носом столбы.
   Жукова появление Хаки всегда радует. Олежка при виде Ташенева разводит руками: "О! Хаким!", обнимает старшего товарища, усаживает за стол, наливает в стакан до краев.
   Дома у Зинаиды Петровны, снятые в нерабочей обстановке, фотографии начальства. Приносит домой она и чехословацкие, венгерские, польские журналы. Между стаканами Хаки разглядывает фотки с пикников Кунаева. И на природе Кунаев с членами бюро ЦК держит стойку: на расстеленной самобранке коньяк не импортный, или какой-нибудь армянский, – исключительно казахстанский, о трех звездочках. Плюс ко всему жены у руководства республики обыкновеннейшие бабы, каких на базаре встретишь – внимания не обратишь..
   В племяннике Жумабека Ташенева сидит обида на Кунаева. Первый секретарь ЦК КП Казахстана в день шестидесятилетия отправил Ташенева на пенсию, да и весь ссыльный период гнобил Жумабека Ахметовича придирками, проверками.
   "В декабре 1960 года в Москве состоялась сессия Верховного
   Совета СССР. Во время перерыва ко мне подошел Косыгин и сказал:
   "Тебя и Ташенева приглашает на обед Хрущев"
   Во время обеда Хрущев несколько раз обращался к Ташеневу: попробуйте, мол, то, это. После обеда Хрущев обратился ко мне:
   "Через 30-40 минут зайдите ко мне".
   Разговор Хрущев начал издалека. Говорил о своем первом приезде в Казахстан, вспоминая, как начинался подъем целины… Я все гадал: к чему он клонит? Неожиданное приглашение, подчеркнутое внимание к Ташеневу. И вдруг в конце разговора Хрущев дал мне указание освободить от обязанностей председателя Совета Министров республики Ташенева".
   Из книги Д.А. Кунаева "От Сталина до Горбачева".
   Примечательно даже не недоумение Кунаева по поводу вежливости
   Хрущева ("закусите на дорожку")… В мемуарах Динмухаммед
   Ахмедович ни об одной из отставок бывших на его веку председателей правительства Казахской ССР не рассказывает столь подробно, как о предыстории смещения Жумабека Ташенева. А после рассказа бывший первый секретарь ЦК итожит: Жумабек Ахметович удален с поста
   "правильно".
   Как отмечали современники, вальяжный Ташенев знал цену не только себе, но и другим. Что, конечно же, несколько суховатый и аскетичный Кунаев мог расценивать как самонадеянность выдвиженца.
   Молва рождается не на пустом месте. Про широту души Ташенева ходили легенды…
   Хрущев наезжал на целину часто. Любимое детище находилось под постоянным присмотром первого секретаря. В один из приездов в
   Казахстан поставил местное руководство перед фактом объединения пяти областей центра и севера республики в единый край со столицей в
   Целинограде. Вскоре пошли слухи о предстоящем акте добровольной передачи земель края РСФСР.
   Дыма без огня не бывает. И если кого-то в республике эти слухи оставили равнодушным, то не таков был Жумабек Ташенев. В конце осени
   1960 года он срочно прилетел в Целиноград. Это была разведка боем…
   Зайдя в кабинет первого секретаря Целинного крайкома Соколова, предсовмина, не считаясь с прямой подчиненностью крайкома Москве, принялся отчитывать хозяина кабинета. "Что вы себе позволяете?!
   Почему не передаете в Госплан Казахской ССР бюджетные цифры на следующий год?". Соколов ответил, что никакой задержки с показателями нет. Просто с нового года бюджет края формируется в
   Госплане РСФСР, а сдвойным подчинений пяти областей покончено. И дескать, не указывайте мне здесь. Вышел скандал, кхо которого быстро докатилось до Москвы.
   Как вспоминал один из инспекторов орготдела ЦК КПСС,
   Хрущева поразили даже не слова Ташенева о том, что "передаче края
   России не бывать", а то, как предсовмина пригрозил Соколову высылкой из Казахстана в 24 часа. Такого, конечно, Хрущев стерпеть не мог.
   Через несколько недель первый секретарь ЦК КПСС и поручил Кунаеву удалить с должности Ташенева. Спустя 30 лет Динмухаммед Ахмедович в мемуарах обошел молчанием несостоявшееся переподчинение Целинного края РСФСР. Как не упомянул и о стычке Жумабека Ахметовича с
   Соколовым.
   Интересно вот еще что. Никита Сергеевич, человек немедленного действия, в один момент потерял интерес к перекройке границ на севере Казахстана. Глупо было бы полагать, что его напугала вспышка гнева Ташенева. Но в том, что Жумабек Ахметович удивил и крепко озадачил Никиту Сергеевича, не стоит даже сомневаться. Ведь, вынося на обсуждение даже в ближайшем кругу государственный вопрос, правитель всегда прикидывает реакцию народа. Поступок Ташенева, очевидно, смешал все карты. Если неукоснительно соблюдавший партийную дисциплину предсовмина вышел из себя, да еще и не помышляет раскаиваться – чего в таком случае можно ожидать от населения?
   Ташенев прекрасно понимал, что его ожидает, когда "ставил на место" Соколова. Наверняка у него были планы на будущее – нико не ставит на себе крест в 45 лет. Он должен был осознавать и другое – что его иррациональный акт никоим образом не остановит готовое решение. Тем не менее Жумабек Ахметович, ни секунды не колеблясь, пошел напролом.
   Думаем мы все об одном. На деле же каждый устремляет порывы к разным целям. И только едницам хватает доблести преодолеть себя".
   Бектас Ахметов. "Маленькие трагедии целины". "Аргументы и факты Казахстан", N 43, 2003.
   … В обязанности председателей Президиумов Верховных Советов союзных республик входило месячное дежурство в Кремле. В бытность
   Председателем Президиума Верховного Совета Казахской ССР Ташенев глянулся председателю Президиума Верховного Совета СССР Ворошилову.
   Климент Ефремович предложил Никите Сергеевичу учредить пост первого заместителя Председателя Президиума Верховного страны под Жумабека
   Ахметовича.
   Хрущев не возражал.
   Жумабек Ташенев выдвиженец Шаяхметова. Первый секретарь ЦК сделал
   Ташенева председателем Облисполкома и после короткой обкатки поставил первым секретарем Актюбинского Обкома партии. На февральском (1954 года) Пленуме ЦК КП Казахстана Шаяхметова снимали с должности. Требовалось накоротке обосновать удаление Шаяхметова и инспектор орготдела ЦК КПСС обратился к собравшимся: "Кто желает высказаться?". Одним из первых поволок на Шаяхметова Кунаев:
   "Жумабай Шаяхметович развел в ЦК семейственность. Расставил на руководящие должности родственников". Следом вышел пунцовый от злости Ташенев: "Некоторые товарищи совсем стыд потеряли…
   Шаяхметов родом из Омской области и хотя бы поэтому в Алма-Ате у него, кроме жены и детей, нет родственников". Новые первый и второй секретари ЦК КП Казахстана Пономаренко и Брежнев про то, какие у местных товарищей и где родственники ничего не знали, потому для них перепалка Кунаева с Ташеневым оказалась полезной как для вхождения в курс дел, так и для понимания обычаев и нравов казахов.