Страница:
- << Первая
- « Предыдущая
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- 9
- 10
- 11
- 12
- 13
- 14
- 15
- 16
- 17
- 18
- 19
- 20
- 21
- 22
- 23
- 24
- 25
- 26
- 27
- 28
- 29
- 30
- 31
- 32
- 33
- 34
- 35
- 36
- 37
- 38
- 39
- 40
- 41
- 42
- 43
- 44
- 45
- 46
- 47
- 48
- 49
- 50
- 51
- 52
- 53
- 54
- 55
- 56
- 57
- 58
- 59
- 60
- 61
- 62
- 63
- 64
- 65
- 66
- 67
- 68
- 69
- 70
- 71
- 72
- 73
- 74
- 75
- 76
- 77
- 78
- 79
- 80
- 81
- 82
- 83
- 84
- 85
- 86
- 87
- 88
- 89
- 90
- 91
- 92
- 93
- 94
- 95
- 96
- 97
- 98
- 99
- 100
- Следующая »
- Последняя >>
Темна вода в облацех
В пивняке у "Целинного" видел Меченого. Омаров заметил меня, допил пиво и поспешил исчезнуть. Меченый примерно знает, на что я способен. Почему тогда он боится меня?
Осенью 1980-го крякнул Соскин. Нашли его мертвым в подъезде чужого дома. Ничего неожиданного в смерти Соскина окружающие не находили. Пил он, будь здоров. Правда, если оглядеться кругом, пьющих круглосуточно, кроме Соскина, навалом. Не все они умирают от пьянства.
Ибрагим Сайтхужинов получил майора и переведен в Джамбулское областное управление. Не работает в Советском РОВД и Нуржан Аблезов.
Где он теперь, не знаю. В запальчивости мама, если и фантазировала, то не шибко. Следователя Советской райпрокуратуры Рыбину подловили на взятке и посадили на семь лет. Ее бывший начальник Мухамеджанов пошел на повышение, стал первым заместителем прокурора города.
В 1984-м и его посадили, по громкому в те времена, делу "Антиподы".
В марте 81-го мама позвонила заместителю заведующего отделом пропаганды ЦК Мукану Мамажанову и попросила помочь с переизданием переводов Куприна, сборника персидских сказок "Плутовка из Багдада" и романа Степанова "Семья Звонаревых". Мукан Калибекович до перехода в ЦК работал в Гокомиздате, сам немало перевел художественных книг и нашего отца знал неплохо.
Мамажанов сказал маме, чтобы от имени папы мы составили заявление на имя секретаря ЦК по пропаганде Камалиденова и опустили его в ящик для писем на входе в Центральный Комитет партии со стороны улицы Мира.
– Заявление попадет к нам в отдел, а там, чем могу, тем и помогу,
– пообещал замзавотделом.
В новом здании ЦК три парадных подъезда. Один с улицы Сатпаева, центральный, остальные два с улиц Фурманова и Мира.
Ящик для писем трудящихся стоит в междверном пространстве парадного входа в ЦК. Я потянул на себя дверь, навстречу мне вышел мент. Я показал конверт с заявлением, охранник кивнул. Я уже опускал конверт в ящик, как мент встрепенулся, подбежал и попросил дать ему письмо. Он пощупал конверт и снова кивнул: можно опускать.
Мамажанов помог с переизданием перевода "Молоха" Куприна и еще одной вещи. Остальные переводы пробить было трудно и ему. Но дело не в этом. А дело в том, что в тот день я кое-что узнал о технике движения писем трудящихся наверх.
Я шел от ЦК к трамвайной остановке по Байсеитова. На Курмашке
(улице Курмангазы) сворачивал к остановке через косые дворы. У первой каменной двухэтажки стояли Уран, и еще другие (сейчас не помню кто именно) мужики. Один из них, в черном пальто, стоял спиной ко мне. Центровские освежались шмурдяком. Я молча поздовался с
Ураном и другими, как кто-то из них, узнав меня, стукнул по плечу стоявшего лицом к подъезду мужика в черном пальто.
Мужик обернулся и это был Искандер.
– Давно откинулся?
– Недели три как.
Мы смотрели друг на друга и молчали. Что говорить-то? Махмудов все понимал не хуже меня. Но что-то надо говорить и Искандер сказал:
– Ладно… Я вернулся… Теперь все они ответят за Нуртасея.
Я промолчал. Хотел сказать, что, по подлинному счету, не его это дело. Никто никому ничего не должен. Хотел сказать, но не сказал и, попрощавшись, продолжил шаг к трамвайной остановке.
За неделю до похода к цэковскому подъезду встречался я и с
Коротей. Пришел он в субботу и свистнул мне в окно.
Разговаривали на скамейке у подъезда.
– Даль умер, – не успел я присесть, как с испуганными глазами сообщил Володя.
– Какой Даль? Актер что ли?
– Ага. Олег Даль.
– Он, что твой друг?
– Да нет… – Коротя смешался. – Какой он мне друг?
– Так какого ж… – Я не сдержался. – На х… мне обосрался какой-то Даль?
– Извини, Бек.
"Все ложь, пиз…ж и провокация. – я разговаривал сам с собой. -
Ты теперь понял, что ни х… не стоишь? То-то же… Вовка тут ни причем. Зря я на него так. Он друг Шефа, но не более того. Дружба что? Выдумка, миф".
– На годовщину кто приходил?
– Пришли старики, родственники.
– Из наших никого не было?
– Каких еще наших? Смеешься?
– Да-а… – вздохнул Коротя.
В лаборатории помимо Марадоны и Терезы Орловски работают другие новенькие. Томирис и Карина. Нехорошо воевать с женщинами, но ничего с собой поделать не могу. И та, и другая действуют на нервы. Томирис
– жеманством, болтовней невпопад, Карина тем, что мажется и пудрится какой-то вонючей парфюмерией. От ее макияжа в комнате стоит амбре, от которого першит горло и слезятся глаза. Я попросил Надю Копытову:
– Скажи Карине, чтобы перестала марафетиться. Дождется, что в ответ я начну пускать Першинги.
– Бедный… Они тебя доведут. – Надя побежала к Карине:
"Перестань чем попало мазаться!".
Карина лаборант-машинистка, ей 23 года, приехала из Рудного. Ее муж учится в алма-атинской школе милиции.
Раза два я сделал ей замечание уже не из-за парфюмерии. Салажка вместо того, чтобы делать правильные выводы, не унималась. Когда в третий раз я попросил ее не лезть в разговоры старших товарищей и услышал от нее: "Позорник!", то по-настоящему вышел из себя. Она ненадолго притихла, но оправившись от моей брани, продолжала огрызаться.
На то и коллектив, чтобы перевоспитывать человека. Получится не получится, но пытаться надо.
Томирис на год моложе меня, не замужем. Ее, как и Карину, я шугаю каждый рабочий день. Зашугал настолько, что однажды Томирис молча поставила мне на стол пузырь "Русской".
– Это еще что такое?
– Марадона сказала, что путь к сердцу Бектаса лежит через бутылку.
– А ну пошла в сраку!
Может Марадоне со стороны и видней, но упрощать не по-товарищески. Тем более, что она и некоторые другие комсомольцы называют меня наставником молодежи.
– Марадона, – я обратился с вопросом, – что это значит "путь к сердцу Бектаса лежит через бутылку"?
– Что разве не так? – Марадона смеется.
– Как тебе сказать…
– Да не мучайся.
– Это совсем не так.
– Я шучу.
Гуррагча по национальности не монгол, – казах. Зовут его Хали. Не монгол, но рысачит что незабвенный хан Котян. Смеется и зауживает и без того узкие глаза, щерится золотыми фиксами: "Хи-хи-хи!".
Поглядишь на такого и начинаешь постигать, чего стоило русскому народу пережить татаро-монгольское нашествие.
Хали самец всем мужикам на зависть. Монгол практикует исключительно силовой беклемиш. Его коронка – анальный секс. По совокупности доблестей получил от Шастри дополнительную кличку
"ахмеровский бычок".
Он ходит одновременно и с Томирис, и с Кариной.
От улыбки станет день светлей…
Песня "Снег кружится, летает…" у Иржи Холика и Магды Головы
– семейный гимн. Поют ее в доме исключительно на день рождения или по случаю пребывания у них в гостях важного человека.
День рождения у Магды 4 июня, о чем она предупреждает будущих гостей за месяц. Специальной программы подготовки к торжеству у нее нет, но то, как она об этом по несколько раз заблаговременно оповещает друзей и приятелей заставляет и по трезвяни и по пьяни не забывать, что нас ждет 4 июня.
Пьют в доме Иржика и Магды каждый день, с утра до вечера, но на день рождения хахаль Таньки обязательно принесет магнтофон, сама сестра Головы обещает к тому дню накатать кого-нибудь из лопухов и прийти не с пустыми руками.
Таньке уже восемнадцать и девчонка она с головой. Шутя накатывает пьяных мужиков. Кого-то и продинамит, а с кем-то и всерьез приторчит где-нибудь на пару дней. Хоть и прикинута сестра Головы не ахти как, но пожилые мужики западают на нее всерьез. У Таньки хорошо развитая грудь, и глаза как у Орнеллы Мути.
– Бектас, не обзывайся, – просит она.
– Я не обзываюсь. Орнелла Мути красивая женщина.
– Не гони. Блядешка, наверное.
– Танька, это действительно известная итальянская актриса.
– Все равно не надо. Фамилия у нее, как у прошмандовки.
Ничего странного в протестах Тани Головченко нет. Когда Марадона сказала, что я похож на ее отца, первое пришло в голову: он у нее, что тоже пьет, как я?
Есть у Таньки постоянный парень по фамилии Сурков. Не сказать, что он он смотрит на Танькино лаврирование сквозь пальцы, однако, в меру природного спокойствия не разделяет возмущения соседей Головы, которым не дает покоя распущенность Таньки.
Сурков по себе знает: мало ли чего не бывает по пьяни. Пьет он, как и подруга, много и то, как Танька на его глазах пуляет сеансы,
Суркова если и нервирует, то виду он не подает. Потому как, младшую
Голову не переделаешь. Такая она. Крепит верность Суркова подруге и то, что среди парней на районе не он один любит без памяти Таньку. К примеру, обожает ее Игорь, официант ресторана "Болгария". Ровный, обходительный пацан, планы насчет Тани у него серьезные.
Игорь познакомил младшую Голову с матерью, несколько раз просил ее руки.
Но Таньку замужество не интересует.
В третьей двухэтажке, что стоит наискосок от домов фабрикантов, живет ее первая подруга Рутка. Она младше Таньки на год, живет с мужем, имеет от него ребенка.
Рутка тоже росла без отца и с детства озаботилась поисками приключений. Кончилось тем, что мамаша при содействии инспекции по делам несовершненнолетних определила дочь в школу для трудновоспитуемых. Смазливую малышку, отказывавшуюся подчиняться правилам трудового распорядка, взялся перевоспитывать мастер по производственному обучению. Перевоспитание завершилось банальщиной, мастер соблазнил двенадцатилетнюю латышку. Школу Рута не окончила, с четырнадцати лет живет с парнем, скоро они распишутся. Время от времени она присоединяется к рейдам подруги, пропадает неделями неизвестно где. Проходит дня два-три и на поиски жены выходит муж.
Рутка объявляется, муж бъет ее, на месяц в семье устанавливается идиллия.
Муж Танькиной подруги работает электриком, по вечерам подрабатывает и на стороне. Все ради жены. По возвращении Рутки ищет по знакомым торгашам обнову для жены. Потому-то всегда юная латышка щеголяет в фирменных джинсах, ярком блузоне.
Стройной Рутке идет фирменный прикид. У нее тоже развитая грудь, ладная, не в пример узкобедрой Таньке, хорошо очерченная задница.
Она знает себе цену и использует природные данные на полную катушку.
Из соседок Магды первый враг Таньки и Рутки – усатая Валюня. Она
1943 года рождения, мать двух дочерей, замужем за изолировщиком теплосетей. В недавнем прошлом Валюня фестивалила на районе с Вахой,
Шварем, Иржи Холиком. Вышла замуж и переменилась.
Сегодня с ее, грубого покроя лица, не сходит озабоченность падением нравов на районе. Все про всех знает. Кто где работает, кто чем дышит – лучше всех известно Валюне. Ругает она Магду, день-деньской материт Таньку с Руткой, жалеет Иржика:
– Связался Ержан с этой Наташкой, пустил к себе, а она устроила в доме кельдым. Теперь и эти две шалавы к ним таскаются.
Валюня моет подъезд каждой утро.
Я вышел от Иржика, она как раз обметала веником ступеньки.
– Смотри, что нашла.
Она чуть ли не в нос сунула мне газетный клочок с ватными тампонами. Я отпрянул и попытался проскользнуть. Валюня перегородила дорогу.
– Они в подъезде е…тся!
Я застыл на месте..
– Вы этого так не оставите..
– Конечно! – заорала соседка Головы. – Вот сейчас пойду и сожгу эти затычки.
– Зачем?
– А чтоб у этих шалав п… сгорела!
Магда объяснила, что колдовских приемов у Валюни не счесть. И что, если прочитать перед сожжением специальный заговор, то у девиц, обронивших средства личной гигиены, и в самом деле могут возникнуть боли в этом месте.
В то время я не знал, что и мои появления у Иржика отслеживаются и фиксируются Валюней. Поначалу она не понимала, почему из великого множества кирюх на районе я хожу именно к ее соседям. Позднее Валюня догадалась и любопытствующим мое присутствие в доме Иржика объясняла так:
– Этот из писательского дома поит Ержана, а взамен е…т Наташку.
Быть или не быть?!
Кончай понты!
Сделай же что-нибудь!
Из женщин лаборатории на первомайский вечер остались
Марадона, Кэт и команда Гуррагчи – Карина с Томирис. Кэт перепила и попросила проводить ее до дома матери. Тетя Соня, мама Кэт живет на полдороге от института до моего дома.
Карина разговаривала с Гуррагчей. Монгол обещал ей поставить новый супинатор на туфли.
"Чтобы перевоспитать человека, для начала надо войти к нему в доверие" – подумал я и сказал Карине:
– Пойдешь со мной провожать Кэт.
Девушка устала от моих придирок, потому и обрадовалась.
– Правда? – сказала Карина и подхватила Кэт с правой стороны.
Гуррагча состроил недовольную мину. Обойдется.
Мы оставили Кэт у подъезда, я позвонил Пельменю:
– Берик, дай ключи.
Сам Пельмень живет с родителями. Квартира однокомнатная, досталась ему после смерти бабушки. Когда надо, он водит туда друзей, телок.
Карина калачик тертый.
– Три года назад я приехала в Алма-Ату поступать в институт. Не поступила и застряла на несколько месяцев.
– Не в жилу было в Рудный возвращаться?
– Ага. Жила у тетки.
– Где-то работала?
– Нет. Шлялась… Познакомилась с Алтаем Габдуллиным, твоим соседом.
– Постой, он же умер в прошлом году.
– Умер.
– Откуда знаешь, что он был моим соседом?
– Знаю.
Алтай сын Ныгмета и Магриппы Габдуллиных. Как упоминалось,
Габдуллины живут во втором подъезде. Ныгмет завкафедрой казахского языка и литературы в КазПИ. Алтай скончался, принимая ванну. Было ему 27. После него осталась жена, маленькая дочка.
– С Алтаем я жила… Знаю всех его друзей… Урана, Джамбу,
Фарабу…
– Алтай был симпатичный парень. – сказал я. – Здоровались при встрече, но толком я его не знал. По-моему, он неплохой человек..
– Да.
– Он вроде как сильно закуривался.
– Ага. И я с ним. Вернулась в Рудный и полгода без анаши на стенку готова была лезть.
Родители Алтая дружат с моими предками.
Полгода назад Магриппа по просьбе матушки провела со мной беседу.
– Твоя мама правильно говорит – людей то, как ты пьешь, радует. – заметила соседка.
Магриппа не уточнила, радует ли и ее мое пьянство. После смерти
Алтая в ее семье воцарилось спокойствие. Младший, оставшийся после смерти единственным в семье, ее сын Аскар не пьет и служит в милиции.
Еще Магриппа говорила и такие вещи:
– Никто никому не нужен, и если кто-то с кем-то дружит, то это неспроста. Значит, ему что-то от него нужно.
В последнее время Габдуллина зачастила к нам. Ей то самой, что от нас нужно?
– … Ты на меня кричал, а я по ночам плакала.
– Да ну? – удивился я. – Я думал, тебе все по фигу.
– Я плакала и собиралась подговорить знакомых, чтобы тебя побили.
– Во как! Я думал, ты тостокожая.
– Тостокожая у нас Марадона.
– Это точно.
– Нурхан меня заколебал.
– На палку раскручивает?
– Ага. Дурак старый. – Карина поднялась с кровати. – Погоди.
Схожу в туалет.
Ее ужасная парфюмерия меня уже не раздражала. На многое можно не обращать внимания, если человек умеет договариваться.
– Ты не попробовал что-нибудь написать? – Карина залезла под одеяло.
– Почему ты спрашиваешь?
– Не знаю. Мне нравится, как ты говоришь. У тебя образная речь.
– Образная речь? Неправда… Я говорю, как все говорят.
– Ты за собой не замечаешь, а я ведь слежу за тобой.
– Надо же. Э-э… По правде, я хотел бы что-нибудь написать, но…
– Что но?
– Да ладно.
На работу мы заявились после обеда. На чердаке Карину допрашивали
Кэт с Терезой Орловски.
– Чем вы занимались?
– Разговаривали.
– Всю ночь?
– Ага. До утра.
– Рассказывай.
"Начнем с понедельника"
5-го мая папе исполнилось семьдесят лет. Утром я пришел к нему в больницу.
– Заходил поздравить Ахмедья, принес "Огни Алатау".
В областной газете сообщение в одну строку о награждении писателя
Абдрашита Ахметова Почетной грамотой Верховного Совета Казахской
ССР. Джубан Мулдагалиев не забыл про отца.
1 октября юбилей и у Чокина. Подготовкой к 70-летию директора занимается Устименко. Он готовит библиографический справочник, рассылает по организациям уведомления, документы на правительственную награду отправлены в ЦК еще в январе.
Если объективно, то Чокину следует присвоить Героя
Социалистического Труда. Мало у кого в республике столь множество заслуг.
Хорошо, когда твой начальник человек авторитетный. Поневоле и сам чувствуешь себя неким крупняком.
Дело в том, что на трамваях ездят карабинеры, и Гильяно их взрывает…
Бактериальное выщелачивание – один из немногих в металлургии процессов, протекающих без энергетических затрат. Шастри и нынешний директор свинцово-цинкового комбината Ахат Куленов учились в одной группе. Куленову дать однокашнику работу, тысяч этак на тридцать, ничего не стоило. Тем более по цеху выщелачивания, куда до нас, никто из пришлых энергетиков, нос не совал.
Переговоры с Зорковым ведет Шастри. Зорков не против сотрудничества с КазНИИ энергетики, но считает, что тема исследования энергоиспользования выщелачивания надуманна и советует хорошенько подумать, прежде чем идти с предложением к Куленову.
– Займитесь настоящим делом. – сказал Зорков.
"Накануне отъезда наконец изловил Зоркова. В восьмом часу, когда в коридорах заводоуправления было слышно только громыханье ведер уборщиц, я постучал в дверь кабинета.
"Что у тебя там?" – спросил главный энергетик, протирая платком стекла очков. Я объяснил, что вот, мол, привез предложения по использованию ВЭР печей кипящего слоя. "Ну ты даешь! Мы эти ВЭРы уже решили использовать посредством термосифонов, – откликнулся он в свойственной ему разбитной манере и тут же, посмотрев на меня, спросил: – Что с тобой?".
О причине моей подавленности Валерий Аркадьевич сразу догадался: "Справка о внедрении нужна?". Я молча кивнул. Зорков помолчал, вытащил из надорванной пачки "Примы" сигарету, задымил.
"Да чего ты со своей диссератцией носишься как с писаной торбой? – заговорил он. – Если диссератция нужная – никуда не денется. Возьми другой агрегат, поработай с ним. Но в темпе. А то снова можешь опоздать. Смурнеть из-за того, что прошляпил, глупо. Ты медленно раскачивался".
"Понимаете, Валерий Аркадьевич, зло берет, – начал я, еще не придя в себя. – У других как-то сразу получается. Вот один товарищ, назовем его Н., написал диссертацию по ВЭРам цветной металлургии, а внедрил ее в… Сельэнергопроекте. И ничего, представьте себе, защитился.
Я в подробностях поведал историю защиты одной диссертации, которая прошла не без моего косвенного участия.
…Когда я кончил рассказывать, Зорков повернулся на стуле и расхохотался: "И это все? Бог ты мой, стоило так унижаться? И ты ему завидуешь? Я понимаю тебя. – главнй энергетик перестал улыбаться. – Ты прикидывал, рассчитывал три года, а Н. в это время, не коробясь, внедрил свою липу не по адресу. Но ты не смотри на других. Что тебе за дело, если кто-то делает что-то не так. Это их дело. Принципиальным быть удобно в келейной обстановке.
Ведь Н. выведен на орбиту науки и не без твоего молчаливого поддакивания, Честно скажи: своим молчанием ты хотел купит такое же молчание другого рецензента для своей будущей защиты? Чем же ты, в таком случае, лучше Н.? Вы ведь прекрасно поняли друг друга без слов".
Бектас Ахметов. "Приложение сил". Из дневника младшего научного сотрудника. "Простор", N 11, 1983 г.
Выросли дети у Шарбану. Старшие сыновья Талап и Серик работают инженерами, Гульнара удачно вышла замуж. У нее и муж хороший, и свекровь пробивная. Самый младший в семье Арыстан рысачит, навострился в партию, зарабатывает очки на стройке в Октябрьском районе Алма-Аты.
У ЦГ наткнулся на Квазика, сына дяди Аблая Есентугелова. Тетя
Альмира просила матушку достать для него хорошее печеночное лекарство. С печенью осложнения у Квазика после длительных запоев. С бухлом он завязал, работает инструктором в республиканском штабе строительных отрядов.
– Слушай, почему я не знал, что ты бухарь? – спросил я Квазика.
"…Вылетели в Ригу ночью. Сын писателя Квазик – улыбчивый, застенчивый мальчик следующей осенью должен пойти в десятый класс.
Ни за что не разглядеть было в угловатом отроке будущего акулу национального капитализма начала девяностых. Кто вообще мог знать, что нас ждет?
В аэропорту Румбула встречал младший брат писателя. Он был ученый из оборонки, полгода назад защитил докторскую, связанную, если правильно запомнил, из области защитных свойств авиационных материалов. Жил в Московском (так называли часть города, населенную в большинстве своем русскими) районе Риги.
Квазику приглянулся радиоприемник "ВЭФ", что возвышался на серванте. Писательский сынок принялся сосредоточенно крутить ручку настройки. Здесь, у западных границ, четко и не только ночью, как это было у нас, в Алма-Ате, ловились "Голос Америки", Би-Би-Си. Дядя заметил горящие глаза старшеклассника и без слов через тетю Альмиру передал приемник племяннику. Квазик удивился: "Это мне?". Тетя
Альмира насмешливо сказала: "Тебе. Единственному наследнику всех
Есентугеловых".
Бектас Ахметов. "Это было недавно…". Из книги "Сокровенное.
Аблай Есентугелов. Мысли. Изречения. Воспоминания".
Квазик улыбнулся, потупил глаза.
Я взял его под локоть.
– Знал бы, что ты был бухариком, – непременно выпил бы с тобой.
– Да-а… – Квазик смущенно отмахнулся.
– У Асета работаешь?
Мой одноклассник Асет председатель республиканского штаба строительных отрядов при ЦК ЛКСМ Казахстана, начальник Квазика..
– Да.
– Не обижает?
– Да нет.
– Привет передавай.
У Квазика при разговоре привычка прятать глаза. Опытные люди повадку толкуют как признак коварства. Случай с глазами сына дяди
Аблая, по-моему, не укладывается в общепринятое суждение. Мало ли почему человек отводит глаза? Может он стеснительный.
Глава 2
В пивняке у "Целинного" видел Меченого. Омаров заметил меня, допил пиво и поспешил исчезнуть. Меченый примерно знает, на что я способен. Почему тогда он боится меня?
Осенью 1980-го крякнул Соскин. Нашли его мертвым в подъезде чужого дома. Ничего неожиданного в смерти Соскина окружающие не находили. Пил он, будь здоров. Правда, если оглядеться кругом, пьющих круглосуточно, кроме Соскина, навалом. Не все они умирают от пьянства.
Ибрагим Сайтхужинов получил майора и переведен в Джамбулское областное управление. Не работает в Советском РОВД и Нуржан Аблезов.
Где он теперь, не знаю. В запальчивости мама, если и фантазировала, то не шибко. Следователя Советской райпрокуратуры Рыбину подловили на взятке и посадили на семь лет. Ее бывший начальник Мухамеджанов пошел на повышение, стал первым заместителем прокурора города.
В 1984-м и его посадили, по громкому в те времена, делу "Антиподы".
В марте 81-го мама позвонила заместителю заведующего отделом пропаганды ЦК Мукану Мамажанову и попросила помочь с переизданием переводов Куприна, сборника персидских сказок "Плутовка из Багдада" и романа Степанова "Семья Звонаревых". Мукан Калибекович до перехода в ЦК работал в Гокомиздате, сам немало перевел художественных книг и нашего отца знал неплохо.
Мамажанов сказал маме, чтобы от имени папы мы составили заявление на имя секретаря ЦК по пропаганде Камалиденова и опустили его в ящик для писем на входе в Центральный Комитет партии со стороны улицы Мира.
– Заявление попадет к нам в отдел, а там, чем могу, тем и помогу,
– пообещал замзавотделом.
В новом здании ЦК три парадных подъезда. Один с улицы Сатпаева, центральный, остальные два с улиц Фурманова и Мира.
Ящик для писем трудящихся стоит в междверном пространстве парадного входа в ЦК. Я потянул на себя дверь, навстречу мне вышел мент. Я показал конверт с заявлением, охранник кивнул. Я уже опускал конверт в ящик, как мент встрепенулся, подбежал и попросил дать ему письмо. Он пощупал конверт и снова кивнул: можно опускать.
Мамажанов помог с переизданием перевода "Молоха" Куприна и еще одной вещи. Остальные переводы пробить было трудно и ему. Но дело не в этом. А дело в том, что в тот день я кое-что узнал о технике движения писем трудящихся наверх.
Я шел от ЦК к трамвайной остановке по Байсеитова. На Курмашке
(улице Курмангазы) сворачивал к остановке через косые дворы. У первой каменной двухэтажки стояли Уран, и еще другие (сейчас не помню кто именно) мужики. Один из них, в черном пальто, стоял спиной ко мне. Центровские освежались шмурдяком. Я молча поздовался с
Ураном и другими, как кто-то из них, узнав меня, стукнул по плечу стоявшего лицом к подъезду мужика в черном пальто.
Мужик обернулся и это был Искандер.
– Давно откинулся?
– Недели три как.
Мы смотрели друг на друга и молчали. Что говорить-то? Махмудов все понимал не хуже меня. Но что-то надо говорить и Искандер сказал:
– Ладно… Я вернулся… Теперь все они ответят за Нуртасея.
Я промолчал. Хотел сказать, что, по подлинному счету, не его это дело. Никто никому ничего не должен. Хотел сказать, но не сказал и, попрощавшись, продолжил шаг к трамвайной остановке.
За неделю до похода к цэковскому подъезду встречался я и с
Коротей. Пришел он в субботу и свистнул мне в окно.
Разговаривали на скамейке у подъезда.
– Даль умер, – не успел я присесть, как с испуганными глазами сообщил Володя.
– Какой Даль? Актер что ли?
– Ага. Олег Даль.
– Он, что твой друг?
– Да нет… – Коротя смешался. – Какой он мне друг?
– Так какого ж… – Я не сдержался. – На х… мне обосрался какой-то Даль?
– Извини, Бек.
"Все ложь, пиз…ж и провокация. – я разговаривал сам с собой. -
Ты теперь понял, что ни х… не стоишь? То-то же… Вовка тут ни причем. Зря я на него так. Он друг Шефа, но не более того. Дружба что? Выдумка, миф".
– На годовщину кто приходил?
– Пришли старики, родственники.
– Из наших никого не было?
– Каких еще наших? Смеешься?
– Да-а… – вздохнул Коротя.
В лаборатории помимо Марадоны и Терезы Орловски работают другие новенькие. Томирис и Карина. Нехорошо воевать с женщинами, но ничего с собой поделать не могу. И та, и другая действуют на нервы. Томирис
– жеманством, болтовней невпопад, Карина тем, что мажется и пудрится какой-то вонючей парфюмерией. От ее макияжа в комнате стоит амбре, от которого першит горло и слезятся глаза. Я попросил Надю Копытову:
– Скажи Карине, чтобы перестала марафетиться. Дождется, что в ответ я начну пускать Першинги.
– Бедный… Они тебя доведут. – Надя побежала к Карине:
"Перестань чем попало мазаться!".
Карина лаборант-машинистка, ей 23 года, приехала из Рудного. Ее муж учится в алма-атинской школе милиции.
Раза два я сделал ей замечание уже не из-за парфюмерии. Салажка вместо того, чтобы делать правильные выводы, не унималась. Когда в третий раз я попросил ее не лезть в разговоры старших товарищей и услышал от нее: "Позорник!", то по-настоящему вышел из себя. Она ненадолго притихла, но оправившись от моей брани, продолжала огрызаться.
На то и коллектив, чтобы перевоспитывать человека. Получится не получится, но пытаться надо.
Томирис на год моложе меня, не замужем. Ее, как и Карину, я шугаю каждый рабочий день. Зашугал настолько, что однажды Томирис молча поставила мне на стол пузырь "Русской".
– Это еще что такое?
– Марадона сказала, что путь к сердцу Бектаса лежит через бутылку.
– А ну пошла в сраку!
Может Марадоне со стороны и видней, но упрощать не по-товарищески. Тем более, что она и некоторые другие комсомольцы называют меня наставником молодежи.
– Марадона, – я обратился с вопросом, – что это значит "путь к сердцу Бектаса лежит через бутылку"?
– Что разве не так? – Марадона смеется.
– Как тебе сказать…
– Да не мучайся.
– Это совсем не так.
– Я шучу.
Гуррагча по национальности не монгол, – казах. Зовут его Хали. Не монгол, но рысачит что незабвенный хан Котян. Смеется и зауживает и без того узкие глаза, щерится золотыми фиксами: "Хи-хи-хи!".
Поглядишь на такого и начинаешь постигать, чего стоило русскому народу пережить татаро-монгольское нашествие.
Хали самец всем мужикам на зависть. Монгол практикует исключительно силовой беклемиш. Его коронка – анальный секс. По совокупности доблестей получил от Шастри дополнительную кличку
"ахмеровский бычок".
Он ходит одновременно и с Томирис, и с Кариной.
От улыбки станет день светлей…
Песня "Снег кружится, летает…" у Иржи Холика и Магды Головы
– семейный гимн. Поют ее в доме исключительно на день рождения или по случаю пребывания у них в гостях важного человека.
День рождения у Магды 4 июня, о чем она предупреждает будущих гостей за месяц. Специальной программы подготовки к торжеству у нее нет, но то, как она об этом по несколько раз заблаговременно оповещает друзей и приятелей заставляет и по трезвяни и по пьяни не забывать, что нас ждет 4 июня.
Пьют в доме Иржика и Магды каждый день, с утра до вечера, но на день рождения хахаль Таньки обязательно принесет магнтофон, сама сестра Головы обещает к тому дню накатать кого-нибудь из лопухов и прийти не с пустыми руками.
Таньке уже восемнадцать и девчонка она с головой. Шутя накатывает пьяных мужиков. Кого-то и продинамит, а с кем-то и всерьез приторчит где-нибудь на пару дней. Хоть и прикинута сестра Головы не ахти как, но пожилые мужики западают на нее всерьез. У Таньки хорошо развитая грудь, и глаза как у Орнеллы Мути.
– Бектас, не обзывайся, – просит она.
– Я не обзываюсь. Орнелла Мути красивая женщина.
– Не гони. Блядешка, наверное.
– Танька, это действительно известная итальянская актриса.
– Все равно не надо. Фамилия у нее, как у прошмандовки.
Ничего странного в протестах Тани Головченко нет. Когда Марадона сказала, что я похож на ее отца, первое пришло в голову: он у нее, что тоже пьет, как я?
Есть у Таньки постоянный парень по фамилии Сурков. Не сказать, что он он смотрит на Танькино лаврирование сквозь пальцы, однако, в меру природного спокойствия не разделяет возмущения соседей Головы, которым не дает покоя распущенность Таньки.
Сурков по себе знает: мало ли чего не бывает по пьяни. Пьет он, как и подруга, много и то, как Танька на его глазах пуляет сеансы,
Суркова если и нервирует, то виду он не подает. Потому как, младшую
Голову не переделаешь. Такая она. Крепит верность Суркова подруге и то, что среди парней на районе не он один любит без памяти Таньку. К примеру, обожает ее Игорь, официант ресторана "Болгария". Ровный, обходительный пацан, планы насчет Тани у него серьезные.
Игорь познакомил младшую Голову с матерью, несколько раз просил ее руки.
Но Таньку замужество не интересует.
В третьей двухэтажке, что стоит наискосок от домов фабрикантов, живет ее первая подруга Рутка. Она младше Таньки на год, живет с мужем, имеет от него ребенка.
Рутка тоже росла без отца и с детства озаботилась поисками приключений. Кончилось тем, что мамаша при содействии инспекции по делам несовершненнолетних определила дочь в школу для трудновоспитуемых. Смазливую малышку, отказывавшуюся подчиняться правилам трудового распорядка, взялся перевоспитывать мастер по производственному обучению. Перевоспитание завершилось банальщиной, мастер соблазнил двенадцатилетнюю латышку. Школу Рута не окончила, с четырнадцати лет живет с парнем, скоро они распишутся. Время от времени она присоединяется к рейдам подруги, пропадает неделями неизвестно где. Проходит дня два-три и на поиски жены выходит муж.
Рутка объявляется, муж бъет ее, на месяц в семье устанавливается идиллия.
Муж Танькиной подруги работает электриком, по вечерам подрабатывает и на стороне. Все ради жены. По возвращении Рутки ищет по знакомым торгашам обнову для жены. Потому-то всегда юная латышка щеголяет в фирменных джинсах, ярком блузоне.
Стройной Рутке идет фирменный прикид. У нее тоже развитая грудь, ладная, не в пример узкобедрой Таньке, хорошо очерченная задница.
Она знает себе цену и использует природные данные на полную катушку.
Из соседок Магды первый враг Таньки и Рутки – усатая Валюня. Она
1943 года рождения, мать двух дочерей, замужем за изолировщиком теплосетей. В недавнем прошлом Валюня фестивалила на районе с Вахой,
Шварем, Иржи Холиком. Вышла замуж и переменилась.
Сегодня с ее, грубого покроя лица, не сходит озабоченность падением нравов на районе. Все про всех знает. Кто где работает, кто чем дышит – лучше всех известно Валюне. Ругает она Магду, день-деньской материт Таньку с Руткой, жалеет Иржика:
– Связался Ержан с этой Наташкой, пустил к себе, а она устроила в доме кельдым. Теперь и эти две шалавы к ним таскаются.
Валюня моет подъезд каждой утро.
Я вышел от Иржика, она как раз обметала веником ступеньки.
– Смотри, что нашла.
Она чуть ли не в нос сунула мне газетный клочок с ватными тампонами. Я отпрянул и попытался проскользнуть. Валюня перегородила дорогу.
– Они в подъезде е…тся!
Я застыл на месте..
– Вы этого так не оставите..
– Конечно! – заорала соседка Головы. – Вот сейчас пойду и сожгу эти затычки.
– Зачем?
– А чтоб у этих шалав п… сгорела!
Магда объяснила, что колдовских приемов у Валюни не счесть. И что, если прочитать перед сожжением специальный заговор, то у девиц, обронивших средства личной гигиены, и в самом деле могут возникнуть боли в этом месте.
В то время я не знал, что и мои появления у Иржика отслеживаются и фиксируются Валюней. Поначалу она не понимала, почему из великого множества кирюх на районе я хожу именно к ее соседям. Позднее Валюня догадалась и любопытствующим мое присутствие в доме Иржика объясняла так:
– Этот из писательского дома поит Ержана, а взамен е…т Наташку.
Быть или не быть?!
Кончай понты!
Сделай же что-нибудь!
Из женщин лаборатории на первомайский вечер остались
Марадона, Кэт и команда Гуррагчи – Карина с Томирис. Кэт перепила и попросила проводить ее до дома матери. Тетя Соня, мама Кэт живет на полдороге от института до моего дома.
Карина разговаривала с Гуррагчей. Монгол обещал ей поставить новый супинатор на туфли.
"Чтобы перевоспитать человека, для начала надо войти к нему в доверие" – подумал я и сказал Карине:
– Пойдешь со мной провожать Кэт.
Девушка устала от моих придирок, потому и обрадовалась.
– Правда? – сказала Карина и подхватила Кэт с правой стороны.
Гуррагча состроил недовольную мину. Обойдется.
Мы оставили Кэт у подъезда, я позвонил Пельменю:
– Берик, дай ключи.
Сам Пельмень живет с родителями. Квартира однокомнатная, досталась ему после смерти бабушки. Когда надо, он водит туда друзей, телок.
Карина калачик тертый.
– Три года назад я приехала в Алма-Ату поступать в институт. Не поступила и застряла на несколько месяцев.
– Не в жилу было в Рудный возвращаться?
– Ага. Жила у тетки.
– Где-то работала?
– Нет. Шлялась… Познакомилась с Алтаем Габдуллиным, твоим соседом.
– Постой, он же умер в прошлом году.
– Умер.
– Откуда знаешь, что он был моим соседом?
– Знаю.
Алтай сын Ныгмета и Магриппы Габдуллиных. Как упоминалось,
Габдуллины живут во втором подъезде. Ныгмет завкафедрой казахского языка и литературы в КазПИ. Алтай скончался, принимая ванну. Было ему 27. После него осталась жена, маленькая дочка.
– С Алтаем я жила… Знаю всех его друзей… Урана, Джамбу,
Фарабу…
– Алтай был симпатичный парень. – сказал я. – Здоровались при встрече, но толком я его не знал. По-моему, он неплохой человек..
– Да.
– Он вроде как сильно закуривался.
– Ага. И я с ним. Вернулась в Рудный и полгода без анаши на стенку готова была лезть.
Родители Алтая дружат с моими предками.
Полгода назад Магриппа по просьбе матушки провела со мной беседу.
– Твоя мама правильно говорит – людей то, как ты пьешь, радует. – заметила соседка.
Магриппа не уточнила, радует ли и ее мое пьянство. После смерти
Алтая в ее семье воцарилось спокойствие. Младший, оставшийся после смерти единственным в семье, ее сын Аскар не пьет и служит в милиции.
Еще Магриппа говорила и такие вещи:
– Никто никому не нужен, и если кто-то с кем-то дружит, то это неспроста. Значит, ему что-то от него нужно.
В последнее время Габдуллина зачастила к нам. Ей то самой, что от нас нужно?
– … Ты на меня кричал, а я по ночам плакала.
– Да ну? – удивился я. – Я думал, тебе все по фигу.
– Я плакала и собиралась подговорить знакомых, чтобы тебя побили.
– Во как! Я думал, ты тостокожая.
– Тостокожая у нас Марадона.
– Это точно.
– Нурхан меня заколебал.
– На палку раскручивает?
– Ага. Дурак старый. – Карина поднялась с кровати. – Погоди.
Схожу в туалет.
Ее ужасная парфюмерия меня уже не раздражала. На многое можно не обращать внимания, если человек умеет договариваться.
– Ты не попробовал что-нибудь написать? – Карина залезла под одеяло.
– Почему ты спрашиваешь?
– Не знаю. Мне нравится, как ты говоришь. У тебя образная речь.
– Образная речь? Неправда… Я говорю, как все говорят.
– Ты за собой не замечаешь, а я ведь слежу за тобой.
– Надо же. Э-э… По правде, я хотел бы что-нибудь написать, но…
– Что но?
– Да ладно.
На работу мы заявились после обеда. На чердаке Карину допрашивали
Кэт с Терезой Орловски.
– Чем вы занимались?
– Разговаривали.
– Всю ночь?
– Ага. До утра.
– Рассказывай.
"Начнем с понедельника"
5-го мая папе исполнилось семьдесят лет. Утром я пришел к нему в больницу.
– Заходил поздравить Ахмедья, принес "Огни Алатау".
В областной газете сообщение в одну строку о награждении писателя
Абдрашита Ахметова Почетной грамотой Верховного Совета Казахской
ССР. Джубан Мулдагалиев не забыл про отца.
1 октября юбилей и у Чокина. Подготовкой к 70-летию директора занимается Устименко. Он готовит библиографический справочник, рассылает по организациям уведомления, документы на правительственную награду отправлены в ЦК еще в январе.
Если объективно, то Чокину следует присвоить Героя
Социалистического Труда. Мало у кого в республике столь множество заслуг.
Хорошо, когда твой начальник человек авторитетный. Поневоле и сам чувствуешь себя неким крупняком.
Дело в том, что на трамваях ездят карабинеры, и Гильяно их взрывает…
Бактериальное выщелачивание – один из немногих в металлургии процессов, протекающих без энергетических затрат. Шастри и нынешний директор свинцово-цинкового комбината Ахат Куленов учились в одной группе. Куленову дать однокашнику работу, тысяч этак на тридцать, ничего не стоило. Тем более по цеху выщелачивания, куда до нас, никто из пришлых энергетиков, нос не совал.
Переговоры с Зорковым ведет Шастри. Зорков не против сотрудничества с КазНИИ энергетики, но считает, что тема исследования энергоиспользования выщелачивания надуманна и советует хорошенько подумать, прежде чем идти с предложением к Куленову.
– Займитесь настоящим делом. – сказал Зорков.
"Накануне отъезда наконец изловил Зоркова. В восьмом часу, когда в коридорах заводоуправления было слышно только громыханье ведер уборщиц, я постучал в дверь кабинета.
"Что у тебя там?" – спросил главный энергетик, протирая платком стекла очков. Я объяснил, что вот, мол, привез предложения по использованию ВЭР печей кипящего слоя. "Ну ты даешь! Мы эти ВЭРы уже решили использовать посредством термосифонов, – откликнулся он в свойственной ему разбитной манере и тут же, посмотрев на меня, спросил: – Что с тобой?".
О причине моей подавленности Валерий Аркадьевич сразу догадался: "Справка о внедрении нужна?". Я молча кивнул. Зорков помолчал, вытащил из надорванной пачки "Примы" сигарету, задымил.
"Да чего ты со своей диссератцией носишься как с писаной торбой? – заговорил он. – Если диссератция нужная – никуда не денется. Возьми другой агрегат, поработай с ним. Но в темпе. А то снова можешь опоздать. Смурнеть из-за того, что прошляпил, глупо. Ты медленно раскачивался".
"Понимаете, Валерий Аркадьевич, зло берет, – начал я, еще не придя в себя. – У других как-то сразу получается. Вот один товарищ, назовем его Н., написал диссертацию по ВЭРам цветной металлургии, а внедрил ее в… Сельэнергопроекте. И ничего, представьте себе, защитился.
Я в подробностях поведал историю защиты одной диссертации, которая прошла не без моего косвенного участия.
…Когда я кончил рассказывать, Зорков повернулся на стуле и расхохотался: "И это все? Бог ты мой, стоило так унижаться? И ты ему завидуешь? Я понимаю тебя. – главнй энергетик перестал улыбаться. – Ты прикидывал, рассчитывал три года, а Н. в это время, не коробясь, внедрил свою липу не по адресу. Но ты не смотри на других. Что тебе за дело, если кто-то делает что-то не так. Это их дело. Принципиальным быть удобно в келейной обстановке.
Ведь Н. выведен на орбиту науки и не без твоего молчаливого поддакивания, Честно скажи: своим молчанием ты хотел купит такое же молчание другого рецензента для своей будущей защиты? Чем же ты, в таком случае, лучше Н.? Вы ведь прекрасно поняли друг друга без слов".
Бектас Ахметов. "Приложение сил". Из дневника младшего научного сотрудника. "Простор", N 11, 1983 г.
Выросли дети у Шарбану. Старшие сыновья Талап и Серик работают инженерами, Гульнара удачно вышла замуж. У нее и муж хороший, и свекровь пробивная. Самый младший в семье Арыстан рысачит, навострился в партию, зарабатывает очки на стройке в Октябрьском районе Алма-Аты.
У ЦГ наткнулся на Квазика, сына дяди Аблая Есентугелова. Тетя
Альмира просила матушку достать для него хорошее печеночное лекарство. С печенью осложнения у Квазика после длительных запоев. С бухлом он завязал, работает инструктором в республиканском штабе строительных отрядов.
– Слушай, почему я не знал, что ты бухарь? – спросил я Квазика.
"…Вылетели в Ригу ночью. Сын писателя Квазик – улыбчивый, застенчивый мальчик следующей осенью должен пойти в десятый класс.
Ни за что не разглядеть было в угловатом отроке будущего акулу национального капитализма начала девяностых. Кто вообще мог знать, что нас ждет?
В аэропорту Румбула встречал младший брат писателя. Он был ученый из оборонки, полгода назад защитил докторскую, связанную, если правильно запомнил, из области защитных свойств авиационных материалов. Жил в Московском (так называли часть города, населенную в большинстве своем русскими) районе Риги.
Квазику приглянулся радиоприемник "ВЭФ", что возвышался на серванте. Писательский сынок принялся сосредоточенно крутить ручку настройки. Здесь, у западных границ, четко и не только ночью, как это было у нас, в Алма-Ате, ловились "Голос Америки", Би-Би-Си. Дядя заметил горящие глаза старшеклассника и без слов через тетю Альмиру передал приемник племяннику. Квазик удивился: "Это мне?". Тетя
Альмира насмешливо сказала: "Тебе. Единственному наследнику всех
Есентугеловых".
Бектас Ахметов. "Это было недавно…". Из книги "Сокровенное.
Аблай Есентугелов. Мысли. Изречения. Воспоминания".
Квазик улыбнулся, потупил глаза.
Я взял его под локоть.
– Знал бы, что ты был бухариком, – непременно выпил бы с тобой.
– Да-а… – Квазик смущенно отмахнулся.
– У Асета работаешь?
Мой одноклассник Асет председатель республиканского штаба строительных отрядов при ЦК ЛКСМ Казахстана, начальник Квазика..
– Да.
– Не обижает?
– Да нет.
– Привет передавай.
У Квазика при разговоре привычка прятать глаза. Опытные люди повадку толкуют как признак коварства. Случай с глазами сына дяди
Аблая, по-моему, не укладывается в общепринятое суждение. Мало ли почему человек отводит глаза? Может он стеснительный.
Глава 2
Брат, ты мне или не брат…?
– Не храпи! – Я открыл глаза. За плечо меня тряс усатый, лысеющий парень с бесцветными глазами. – Спать не даешь.
Это еще что за степная птица? В комбинатовской гостинице в прошлые приезды никто из соседей по комнате не жаловался на мой храп. Я ничего не сказал и, поворочавшись, заснул.
Когда окончательно проснулся, был полдень. Усатый причесывался у зеркала. Он похож на белька с острова Ратманова. Сосед услышал, как я чиркнув спичкой, закурил, открыл рот. В зеркале отразились два огромных, заостренных клыка на верхней челюсти.
Нет, он не белек. Сосед мой Дракула акмолинских степей.
– Тебя как зовут?
– Бирлес.
– Я сильно храпел?
– Ужас. Обедать пойдешь?
– Пойду.
– Пообедаем на фабрике-кухне.У меня талоны есть.
– Тебе сколько лет?
– Двадцать три.
– Ничего себе, – я присвистнул. – Я думал, ты старше меня.
– Мне больше моего возраста дают. – Дракула улыбнулся и почесал лобешник. – Может из-за лысины?
– Ты еще не лысый, – я подпрыгнул на кровати, – Выпить за знакомство возраст тебе позволяет? Позволяет. Как ты?
– Можно. Только я не пью.
– … Нас семеро братьев и сестер. – Я пью вино, Бирлес рассказывает. – Родителей потерял в тринадцать лет, учился в интернате…
– В один год лишился родителей? От чего они умерли?
– От инсульта.
– Живешь в общаге?
– У тети.
– Где работаешь?
– Инженером на кафедре тяжелых цветных металлов в политехе.
– Слушай, пузырь кончился. Надо по новой сходить в магазин.
– Я сбегаю.
– На тебе деньги.
– Не надо. – сосед отстранил мою руку с трехрублевкой. – Моя очередь угощать.
– Но ты же не пьешь!
– Ну и что?
Бирлес демонстрировал хорошее знание правил уважения старших..
Его этикет мне по нраву. Он надел туфли на высоких, заостренных к низу, каблуках. Такие туфли в Алма-Ате шьют для приезжих казачат будочники с фабрики Степана Шаумяна. Каблуки с подковками, нос у туфелек узкий. В таких хорошо по парадной брусчатке прицокивать.
Из своего номера на втором этаже поднялся Шастри. Увидел пустую бутылку, повертел в руках и догадался:
– Уже познакомились?
– Выпьешь?
– Нет. Мне вечером с Зорковым встречаться.
Вечером я позвонил домой.
– Улан нашелся! – сказала мама.
– Где?
– В Ташкенте.
Ситку задержали в Ташкенте менты и поместили в приемник-распределитель. Сейчас идет документирование личности.
После чего, обещает узбекская милиция, Ситку Чарли с спровождающим доставят в Ама-Ату.
– Позвони Розе в Чирчик.
– Утром я позвонила ей. Роза поехала к нему. Обещала покормить.
– Если достану билет, то послезавтра прилечу домой.
– Нурхан не будет возражать.
– Куда он денется.
Шастри не возражал. Потому что в автобусе мы познакомились с девицей и пригласили ее вечером к себе.
Пили в номере Шастри, кончились сигареты и я поднялся за ними к себе. Вернулся через полминуты, дверь заперта и тишина. Стучал я громко, за дверью послышался голос молодухи: "Сильней стучи!".
Поступил я не по-товарищески, но мне хотелось еще с ней покурить.
– Не храпи! – Я открыл глаза. За плечо меня тряс усатый, лысеющий парень с бесцветными глазами. – Спать не даешь.
Это еще что за степная птица? В комбинатовской гостинице в прошлые приезды никто из соседей по комнате не жаловался на мой храп. Я ничего не сказал и, поворочавшись, заснул.
Когда окончательно проснулся, был полдень. Усатый причесывался у зеркала. Он похож на белька с острова Ратманова. Сосед услышал, как я чиркнув спичкой, закурил, открыл рот. В зеркале отразились два огромных, заостренных клыка на верхней челюсти.
Нет, он не белек. Сосед мой Дракула акмолинских степей.
– Тебя как зовут?
– Бирлес.
– Я сильно храпел?
– Ужас. Обедать пойдешь?
– Пойду.
– Пообедаем на фабрике-кухне.У меня талоны есть.
– Тебе сколько лет?
– Двадцать три.
– Ничего себе, – я присвистнул. – Я думал, ты старше меня.
– Мне больше моего возраста дают. – Дракула улыбнулся и почесал лобешник. – Может из-за лысины?
– Ты еще не лысый, – я подпрыгнул на кровати, – Выпить за знакомство возраст тебе позволяет? Позволяет. Как ты?
– Можно. Только я не пью.
– … Нас семеро братьев и сестер. – Я пью вино, Бирлес рассказывает. – Родителей потерял в тринадцать лет, учился в интернате…
– В один год лишился родителей? От чего они умерли?
– От инсульта.
– Живешь в общаге?
– У тети.
– Где работаешь?
– Инженером на кафедре тяжелых цветных металлов в политехе.
– Слушай, пузырь кончился. Надо по новой сходить в магазин.
– Я сбегаю.
– На тебе деньги.
– Не надо. – сосед отстранил мою руку с трехрублевкой. – Моя очередь угощать.
– Но ты же не пьешь!
– Ну и что?
Бирлес демонстрировал хорошее знание правил уважения старших..
Его этикет мне по нраву. Он надел туфли на высоких, заостренных к низу, каблуках. Такие туфли в Алма-Ате шьют для приезжих казачат будочники с фабрики Степана Шаумяна. Каблуки с подковками, нос у туфелек узкий. В таких хорошо по парадной брусчатке прицокивать.
Из своего номера на втором этаже поднялся Шастри. Увидел пустую бутылку, повертел в руках и догадался:
– Уже познакомились?
– Выпьешь?
– Нет. Мне вечером с Зорковым встречаться.
Вечером я позвонил домой.
– Улан нашелся! – сказала мама.
– Где?
– В Ташкенте.
Ситку задержали в Ташкенте менты и поместили в приемник-распределитель. Сейчас идет документирование личности.
После чего, обещает узбекская милиция, Ситку Чарли с спровождающим доставят в Ама-Ату.
– Позвони Розе в Чирчик.
– Утром я позвонила ей. Роза поехала к нему. Обещала покормить.
– Если достану билет, то послезавтра прилечу домой.
– Нурхан не будет возражать.
– Куда он денется.
Шастри не возражал. Потому что в автобусе мы познакомились с девицей и пригласили ее вечером к себе.
Пили в номере Шастри, кончились сигареты и я поднялся за ними к себе. Вернулся через полминуты, дверь заперта и тишина. Стучал я громко, за дверью послышался голос молодухи: "Сильней стучи!".
Поступил я не по-товарищески, но мне хотелось еще с ней покурить.