Ахметов Бектас. Чм66 или миллион лет после затмения солнца

   У Магды миловидное лицо, пухленькие щечки в ямочках. Магдой назвал ее я за характер – Наташа Головченко девица стойкая, как
   Магда Геббельс. Магдочка никогда не умывается. "Красоту хочу сохранить". – объясняет Голова. Это она правильно делает. Лицо у нее всегда свежее, опрятное.
   У Иржи большой, с горбинкой, нос, узкая нитка черных усиков.
   Наденет темные очки – в два счета можно спутать с Аугусто Пиночетом.
   Сравнение с генералом ему нравится. Поддаст и орет:
   – Руссише швайген! Зиг хайль!
   Сюсявая набирается к вечеру. Побродит по двору, остановится у окошка Иржика и включает радиостанцию на бронепоезде: "Натаска – пидаласка и х…соска! Елзан – калбит и пидалас!".
   Иржи Холик скрипит на кухне зубами.
   – У-у! Сука! Убью! Пошла отсюда!
   Голова бросает ложку, которой помешивает кастрюльное варево, и кричит в окно: "Сама педерастка! Пошла вон!". Возвращается к кастрюле и, глядя, как растворяется в супе томатная паста, качает головой: "Как она надоела!".
   – Русские свиньи… – ворчит Иржи.
   – А сам кто? – лениво откликается Магда.
   – Заткнись, шалава! В Гестапо отправлю!
   – Ой, ой… Напужал… Скоро самого в Гестапо отправят.
   По столу не спеша прогуливается бурый таракан. Остановился, пошевелил усами, почесался. Раздумывает: запрыгнуть в пустую тарелку или нет? Нет. Неторопливо обошел набитую окурками банку из под рыбных консервов. Магда присекла таракана и медленно, перекладывая ложку в левую руку, расправляется с ним: указательным пальцем она давит гуляку, возвращает ложку в правую руку и продолжает помешивать овощной суп.
 
   Если горение предваряет взрыв, то хорошему пожару предшествует поджог. Гарантия пущей опустошительности – воспламенение в разных местах.
   – У папы язык заплетается. – сказал я, положив трубку.
   Мама перезвонила отцу в санаторий: "Что с тобой? Ты случайно не выпил?".
   Ситок тоже ничего не поняла. Валера сказал, что пить не пил, и ничего необычного за собой не ощущает.
   – Завтра врачу покажись. – попросила мама.
   Пожаловался врачу отец только на второй день. С предварительным диагнозом ИБС (ишемическая болезнь сердца) Валеру отвезли в больницу.
   По следу Искандера Махмудова рысью идет участковый. Если удастся посадить Искандера за тунеядство, то его старый, полуослепший отец не долго протянет. Четырехкомнатная в центре города квартира
   Махмудовых на мушке у милиции. Беда Искандера в его абсолютной честности. Он верит всем и кого попало пускает домой.
   Несколько дней назад на хате Искандера Байчуган Тундуков едва не зарезал Кешу Сапаргалиева. Кеша сын бывшего министра внутренних дел.
   Отец давно умер, повадки министерского сынка остались. Сапаргалиев не изменяет привычкам отвязного мужика и покатил бочку на Тундукова.
   За слова надо отвечать. Байчуган не сын министра, но парень тоже заводной. Он схватился за нож и непременно пописал бы Кешу, если бы не Шеф. Нуртасей встал между Байчуганом и Сапаргалиевым.
   Участковый знал за квартирой Махмудовых и случаи посерьезней.
   Искандер спал пьяный, проснулся и увидел рядом с собой на полу разбитого в кровь незнакомого мужика и милицию. Залетного гостя отоварил баклан по кличке Бомбила и убежал. Мужика в больнице откачали, и пока он был без сознания, уголовный розыск нанесение тяжких телесных повреждений на всякий случай повесил на Искандера.
   Из КПЗ Искандера через несколько дней выпустили. Но от судьбы, тем более, если она в лице участкового, не уйдешь. Оперативники через дворового кента устроили Искандеру прокладку. Все знали, что
   Махмудов не жалует план, но кого это волнует? Кент пришел к
   Искандеру с бутылкой портвейна. Спустя час после его ухода в квартиру нагрянули менты и нашли в шапке хозяина полтора грамма
   "чуйки".
   К тому времени, когда старший Махмудов выписался из больницы, сын сидел в следственном изоляторе.
   В Алма-Ате расстаял первый снег, неделю стоят туманы. На командировочные нужды (мытье приборов, подготовка оборудования к измерениям и натурным экспериментам) Шастри выписали десять литров гидролизного спирта. Половина горючего распределилась между кладовщицей, Жаркеном и Кулом, остальное разлили между командированными.
   Можно трогаться в путь. Осталось купить билеты на самолет. В очереди за ними выстаивает Даулет.
   Высокая, беленькая казашка с распущенными волосами появилась в институте недавно. Встречаю ее в нашей библиотеке. Работает в лаборатории у М.
   – Нурхан, погляди на эту девушку. – В библиотеке я ставлю я задачу перед Шастри.- Поглядел? В отделе кадров узнай ее номер телефона.
   – Для нас это раз плюнуть.
   Перерыв в плотской жизни затянулся. Павленко некстати дал почитать рассказ Алексея Толстого "В бане". Прочитал и извелся.
   Спелой, как августовский абрикос, девушке с распущенными волосами где-то под двадцать пять, стать и походка выдают в ней спортсменку.
   Она не то чтобы нравится, – мне не кем заняться.
   Проблема в том, что не могу ответить на вопрос: "Кого я ищу?".
   Вечерами звоню к высокой девушке и чем больше с ней разговариваю, тем больше убеждаюсь: девица ждет действия. Она действительно бывшая спотсменка – в юности играла в ручной мяч. По образованию девица физик, изучает поведение газов и большая поклонница Людвига Больцмана.
   А я тяну.
   Так ли уж она мне нужна?.
   "Внимание! Всем постам ближнего обнаружения и оповещения!
   Приготовиться! Самолеты противника появились в небе над
   Гельголландией!"
   Дитер Нолль. "Приключения Вернера Хольта".
   Роман.
   – Приехал на Пленум Боря Манаенков. – звонит Шастри. – Пьем с утра. Подходи в гостиницу "Алма-Ата".
   Вчера в Алма-Ате закончился Пленум ЦК КП Казахстана. Плавильщик
   Балхашского горно-металлургического комбината Манаенков член
   Центрального Комитета, друг Шастри по комсомолу.
   "…Появился этот человек на партийной публике в начале декабря
   79-го. Проходил Пленум ЦК КП Казахстана и Кунаев предложил на пост секретаря ЦК по промышленности товарища из Карагандинского Обкома партии. Участникам Пленума сообщили, что Нурсултан Назарбаев прошел путь от горнового сталеплавильного цеха до второго секретаря
   Обкома. Что ж, неплохо. Еще характеризовали его как со?р?менно мыслящего партийца, моторного оперативщика. И подумалось мне, а не слишком ли молод карагандинец для секретарства? Хотя и не очень-то и молод. Как-никак 39 лет, но по традициям того времени его назначение выглядело неординарным. А так в остальном новый секретарь ЦК по промышленности понравился всем членам ЦК.
   …Назарбаев показался мне человеком, не умеющим прятать от окружающих свое внутреннее состояние. Вполне возможно, – так часто происходит со многими людьми, – ему казалось, что он контролирует себя. Но у молодого секретаря ЦК по промышленности все было написано на лице. В первую очередь его выдавали глаза, – постоянно перебегающие, – в них прочитывались нетерпение, неосознанная тревога.
   …Любой из получивших повышение, не рассматривает оное, как подарок судьбы. В первую голову он реагирует примерно так: наконец-то меня оценили. Но назначение свое он истолковывает не как аванс, который предстоит отработать, а лишь как плацдарм для отвоевывания новых рубежей. И это правильно. Другое дело, что того, с чьего высокого соизволения состоялось повышение, по истечении определенного времени он в далекой или ближней перспективе рассматривает как помеху, препятствие к получению власти над людьми.
   И вовсе не потому, что по природе своей человек столь коварен и чудовищно неблагодарен. Нет. Человек, жаждущий власти, – существо, которое давно попалось в расставленные дьяволом сети. И отныне и до самого конца только сатанинские устремления и страсти будут руководить угораздившим заключить соглашение с нечистой силой.
   Все. Назад ходу нет. Теперь только вперед! Ломать, крушить, шагать наверх по трупам.
   К счастью для душевного равновесия властителям не суждено до поры до времени узнать, что за мысли роятся в черепах его соратников. Будь иначе, властители, как по команде, посходили бы с ума. Потрясенеи вызвало бы у них не желание просто подсидеть, а жгучая ненависть угодливых порученцев к своему хозяину. Они ненавидят властителя просто потому, что он занимает вожделенное кресло. Плох или хорош правитель, – не имеет никакого значения.
   Глубоко ошибочно и вредно думать за других о пределах их притязаний.
   Вот, назначил, скажем, я тихоню, ни бельмеса не мыслящего ни в делах, ни в жизни, на пристойное место. Как пить дать, первое время он доволен моим благодеянием. Да и как иначе! Без меня прозябал бы в безвестности, а ныне, посмотрите на него, приосанился, гоголем ходит. Много ли человеку надо? Казалось бы совсем немного, самую малость.
   Тот же скромненький Председатель Президиума Верховного Совета или предсовмина Байкен Ашимов не раздумывая, согласились бы с назначением на место Кунаева. Я думаю, что втайне они не считали себя хуже Кунаева, а в чем-то даже, по их мнению, и превосходили его.
   Динмухаммед Ахмедович, сросшийся с генерал-губернаторским креслом, полагал, что власть в республике принадлежит лично ему и, что, назначая того или иного человека на место возле себя, дарит он от своего имени высокое положение, за что тот должен быть преданным ему до гробовой доски. В то время как назначенец на самом деле думает по-другому. Его осеняет сатанинская мысль: "С чего это он взял, что в нашей партии власть исходит от единственного человека? Заблуждается, глубоко заблуждается генерал-губернатор. Когда-то его самого избрали в руководители.
   Наверное, он и не вспоминает об этом. А зря. Потому, как когда-то и его можно тем же Макаром убрать с поста. Все обыденно, все просто".
   Только человек чрезвычайно проницательного ума, смолоду изведавший самых сильных дъявольских искушений, может разгадать подлинность намерений своего окружения. Именно таким человеком был
   Сталин. Будучи, возможно, и сам сатаной, он преотлично знал, чем заняты головы его соратников. И чтобы не забывались, не мнили о себе
   Бог знает что, он время от времени крепко одергивал их. И его приближенные, челядь пребывали уже не просто в беспокойстве за свое положение, они тряслись от страха за собственную жизнь. Где уж там помышлять о захвате власти?
   … Летом 78-го внезапно ушел из жизни секретарь ЦК КПСС
   Кулаков. Гадать, кто займет его место не было нужды. По традиции руководил в стране селом выходец из Ставрополья. Сам покойный секретарь в свое время покомандовал тамошним крайкомом партии. В крае издавна сложился обычай опробывать наиболее передовые методы ведения дел в сельском хозяйстве. На момент смерти Кулакова гремел по стране ипатовский метод. Что-то вроде злобинского подряда в строительстве. Поэтому по укоренившейся привычке Москвы назначать на село ставропольца и место Кулакова должен занять секретарь крайкома Горбачев.
   По всей видимости 47-летнему Горбачеву с одной стороны и легко, а с другой и трудно было освоиться с новым для себя кабинетом на
   Старой площади. Легко потому, как его врожденная обходительность не могла не быть по душе чувствительным, стареющим членам Политбюро. А трудно потому, что разница в возрасте с соратниками Брежнева могла сыграть роковую роль для его карьеры.
   …Те, кто в том далеком 78-м году не разглядели в нем могильщика коммунизма в Европе, должно быть предполагали, что с ним
   (с Горбачевым) произойдет обыкновенная для партии история. Пройдет время, перспективный секретарь постареет, превратится в дежурного соратника один за одним начавших покидать этот мир соратников. В
   78-м никто не мог знать, сколько амбиций скрывалось за любезной предупредительсностью нового секретаря ЦК по сельскому хозяйству"
   Заманбек Нуркадилов. "Не только о себе".
   – У Зямы отец умер. – сказал Шастри.
   – Когда?
   – Вроде как вчера.
   В номер зашел среднего возраста небольшой крепыш с пакетом. В пакете жареная курица.
   – Борис Федорович, познакомься с братишкой.
   – Манаенков, – пожал руку крепыш.
   – Почитай выступление Бориса Федоровича на Пленуме, – Шастри развернул Казахстанскую правду".
   – Оставь, – Манаенков выхватил из рук Шастри газету и бросил на кровать.- Лучше выпьем за знакомство.
   Стук в дверь.
   – Роман? Заходи.
   – Рейнгольд Литтман. – пожал руку и сел в кресло высокий, сорока лет, мужик в синем костюме с депутатским значком и медалью "Серп и молот".
   – Тоже из Балхаша?
   – Из Сарани. Шахтер.
   – Роман, как гегемонится? – спросил Шастри.
   – Пойдет.
   "Надо сходить к Зямке". – подумал я и спросил Шастри: "Когда пойдем к Зяме?".
   – Мы сейчас пьяные. Неудобно. – ответил Шастри. – Давай завтра.
   Из-за туманов неизвестно когда улетим. В справочной аэровокзала велели звонить через каждый час. Шастри заночевал у меня. С утра он,
   Шеф и я пьем спирт.
   Пришел Хаки.
   – Слыхали о зямином отце? – спросил Хаки.
   – Он умер.
   – Не просто умер. – сказал Ташенев. – Ему голову отрезали и унесли.
   – Что-о?!
   – Да. – Хаки рассказывал с невозмутимостью криминального репортера. – Мать Зямки пришла с работы, на полу везде кровь, а в ванной отец Толика без головы.
   – Кто это сделал? – спросил Шеф.
   – Сначала думали, что его убили из-за марок… На работе ломали голову: "Зачем и кому нужно отрезать голову старику?". – Хаки поправил очки. – Марки действительно исчезли. Потом доперли, что не марки причина. Потому что вместе с головой, с марками исчез и Валерка.
   – Что за Валерка?
   – Зямин старший брат.
   Господи, только не это… Я про себя молил Хаки замолчать. Мне стало до дрожи нехорошо, и до безумия не желалось верить, что сделал это брат Зямы.
   Меж тем Хаки продолжал:
   – Шизики они хитрые. Отрезал голову, для вида забрал марки и дал деру…
   Бедный Зяма. Бедный, бедный…
   – А тебя я знаю давно. – Хаки наконец сменил тему и улыбнулся
   Шефу. – Мне мой двоюродный брат рассказывал, как ты в шестьдесят втором вышел драться против Дышлы, Маркина и Нечистика.
   – А это что ли… – Шеф усмехнулся. – Нет, с Нечистиком я не дрался. Но Дышлу и Маркина, было дело, я буцкал обоих, а они позвали
   Нечистика.
   – Все равно. Дышла и Маркин мужики здоровые, мастера спорта.
   Раньше Хаки не говорил мне, что он, кроме Ситки и меня, знает со стороны и других моих братьев.
   Как там Зяма? Что с ним? Хаки говорит, что от институтских на похоронах был Муля. Толян мужик бывалый. Но такое и не всякий бывалый снесет. О том, что стряслось в его семье не то что говорить не хочется – думать нельзя. .
   Гидролизный спирт не только сушит рот, он, как и предупреждал
   Зяма, чреват поперечными напряжениями. Пробовал перебить вином, стало еще хуже. Шастри и Даулет на завод ездят без меня. Обливаюсь холодным, липким потом, и мерзну под теплым одеялом. Не сплю вторые сутки. Сверлят думки, плавно перетекающие в кошмарики.
   Вспомнил о папе. Надо позвонить домой. Дрожащими руками натянул на себя одежду и побрел на переговорный пункт.
   – Как папа?
   – Ничего. На следующей неделе выписывается.
   – Язык не заплетается?
   – Вроде нет.
   Хорошо если так. В башке ухнул репродуктор: "Внимание…!".
   Во как меня кидает. Надо бросать пить! Все. Завязываю.
   Скоро Новый год. Что я здесь делаю? Шастри и Даулет обойдутся без меня. Надо сваливать. На самолет перед праздниками билет не достать, да и после туманов о самолете слышать не хочу.
   Покачу-ка я на автобусе.
   … В салоне "Икаруса" темно и тепло. Скорость по заснеженной трассе сняла остатки гидролизно-поперечных напряжений во лбу.
   Пассажиры спят. Мне бы тоже не мешало поспать. Успеется. Потянуло сигаретным дымком. Курил водитель. Я прошел вперед, встал рядом с шофером.
   – Можно и мне покурить? Я аккуратно.
   Водитель кивнул головой. Справа от него работающий транзисторный приемник. Маяк передавал концерт по заявкам. Дорога до первой остановки в Уч-Арале прямая как стрела. Автобусные фары кроме снежных сугробов из темноты ничего не выхватывают. "Фергиссмайннихт, незабудки…". Что со мной? Откуда незабудки с фергиссмайннихт? Не могу вспомнить. С чего полезли незабудки?
   Негромко пело радио. "Не знал, как это хорошо ехать глубокой ночью под музыку", – думал я. Отходить от водителя не хотелось.
   Погода – это ты…
   Туманы в Алма-Ате рассеялись, снега по-прежнему нет. Прилетел из
   Москвы Саян Ташенев. В Москве, рассказывал он, месяц стоят холода, стены домов промерзли насквозь, жители обогреваются у газовых плит и электрообогревателей. Колотун установился в конце ноября, обогреватели в итоге дали прыжок нагрузки, как результат, – полетели предохранители, один за одним пошли каскадные отключения электричества, встали насосы, вода в теплосетях обратилась в лед.
   Мощность всех теплоэлектроцентралей Мосэнерго равна совокупной мощности всех электростанций Казахстана. Месячные холода разбили в пух и прах управляемость энергосистемой. Несколько десятков ТЭЦ теперь сами нуждаются в помощи извне. Холодно и в соседних с
   Московской областях. Электроэнергетика Союза закольцована, но подстраховать переброской свободных мощностей Москву удалось только на первых порах. Расчетная надежность электроснабжения при первой же устойчивой непогоде оказалась ни к черту не годной.
   Министр энергетики и электрификации СССР Непорожний объясняется в
   ЦК. Говорит, что авария ликвидируется, но Новый год жители столицы все равно будут встречать с электрообогревателями. Синоптики обещают в январе потепление, скорее всего, с его приходом и удастся наладить теплоснабжение жилья.
   Ссылки на усиливающуюся напряженность топливно-энергетического баланса в стране и мире не имеют практического смысла, они тема для дискуссий, но никоим образом не дают повода как-то повлиять на надежность энергоснабжения, всей энергетики.
   Словом, значение имеет только температура воздуха за окном.
   Сапожник без сапог. Муля говорит, что дом Чокина не подключен к центральному теплоснабжению. Домочадцы директора института зимой обогреваются печкой на газе.
   Ты падший ангел мой…
   Как бабочка огня тебя я не миную…
   30 декабря. Лаборатория отмечает Новый год. Разговор за столом вокруг задач на предстоящий период. Каспаков вновь избран парторгом института, говорит о перспективах и не забывает отметить, кто как пьет и закусывает.
   – Ты что завязал? – обратился он ко мне.
   – Ну так… – неопределенно хмыкнул я.
   – Правильно сделал. А то я слышал, как вы там на спирт налегали.
   Ха-ха… Дорвались до бесплатного.
   Я прошептал на ухо Шастри: "Все знает, все умеет. Он такой же, как и мы…".
   – "…Только без хвоста", – в мотив закончил Шастри.
   – Вчера наши вошли в Афганистан, – сказал Каспаков.
   – Как?
   – ТАСС сообщил, по просьбе афганских товарищей туда введен ограниченный воинский контингент…
   – Афганистан неприсоединившаяся страна, – сказал я. – Нам туда нельзя.
   – Не знаю. – Жаркен откинулся на спинку стула. – Говорю, что слышал. Еще передали, убили Амина.
   – Пойдешь со мной к Умке? – спросил Шастри.
   – Для науки?
   – Ага.
   – Для науки к ней и без меня можешь сходить.
   – Братишка, выручай.
   – Берешь амбалом для отмазки?
   – Ну.
   – Сходим. Силы есть?
   – Есть.
   Силами Шастри называет деньги. На женщин силы у него всегда есть.
   Шастри тоже не знает кто ему нужен. Марьяш доступна, Кэт в декрете, Барбара Брыльски в Польше. Осталась Умка. Если раньше к ней он только подкрадывался, то сейчас ни от кого не скрывает, как серьезны его намерения.
   Он не прочь и жениться на ней.
   Осенью с ним мы проходили мимо дома Умки. У подъезда с подружками играла Анарка. При виде Шастри она бросила скакалку и бросилась на шею фюреру. Любит она доброго, как Дедушка Мороз, Лала Бахадура Шастри.
   – Дядя Нурхан, вы хороший! Будьте моим папой!
   – Возражений нет, – деловито ответил Шастри и вбросил целеуказание: "С мамой согласуй".
   Шастри хоть опрометчиво и тороплив, но, по его понятиям, с Умкой следует поступать красиво. От чего, скорее всего, и затянулось согласование. Неопределенность тревожит, давит на Шастри. Чудеса случаются не только в Новый год, но и накануне праздника. Вот почему сегодня он с хорошим запасом сил притащил меня к объекту согласования.
   Дверь открыла Анара.
   – Мама болеет.
   В зале на диване лежала Умка с полотенцем на лбу.
   Шастри бросил портфель на пол.
   – Сейчас я ее вылечу.
   Шалунишка, не прибегая к рукам, двумя движениями, – нога об ногу
   – скиданул сапоги, и в чем был – в шляпе, плащ-пальто – в одну секунду оказался у дивана и без слов припал к Умке.
   – Отпусти! – закричала Умка. – Бектас! На помощь!
   – Не кричи! Сейчас… разденусь.
   – Что там раздеваться?! Скорей!
   Я с трудом отодрал от нее шалунишку. С красным мордом Шастри прерывисто и глубоко дышал: "Какая ты!".
   Умка поднялась с дивана.
   – А ты что?! – набросилась она на меня.
   – Что я?
   – Специально ждал? – Умка прошла на кухню.- Любишь поиздеваться.
   – Я думал…, – я пошел за ней.
   – Что думал?
   – Думал, ты кокетничаешь…
   – Я же говорю: любишь ты поиздеваться над людьми.
   – Маненько есть.
   На кухню зашел Шастри с портфелем.
   – Мы тебе лекарство принесли, – сказал он и достал бутылку русской водки.
   – Я пить не буду, – она передвигала на плите кастрюли.
   Повернулась ко мне. – Если хотите, пейте сами.
   – Я тоже не буду пить.
   – Правда? Молодец. А то на тебя пьяного смотреть не хочется.
   Какой-то жалкий становишься.
   Шастри уломал Умку. Она выпила и взгрустнула: "Анарка вырастет, выйдет замуж… Я останусь одна". Шастри, гладил ее по спине и с дрожанием в голосе приплывал: "Не переживай. Я с тобой. Ты мне только свистни…" и, подмигивал мне: "Сваливай".
   Я сходил в ванную. На трубе-сушилке белые трусики Умки. Почему я должен уходить? Я вернулся на кухню и присел с торца стола. Шастри за каких-то полчаса окончательно поглупел. Он не переставал ерзать на стуле, жмурился и продолжал сигналить испорченным светофором:
   "Уходи! Уходи!".
   Я откинулся на стуле и увидел раздвинутые под задравшейся юбкой ноги Умки, синие трусики. Уходить не хотелось, но уходить надо – наблюдать и далее со стороны за ласками Шастри не по-товарищески.
   Умка опьянела, Шастри не преминет воспользоваться, присутствие ребенка, пожалуй, его не остановит.
   Я одевался в прихожей. Анарка крикнула: "Мама, дядя Бектас уходит".
   Умка сбросила руку Шастри: "Нурхан, ты тоже уходи".
   – Не мог незаметно уйти? – Мы вышли из подъезда.
   Шастри уныло махал портфелем.
   – Ты это серьезно?
   – Серьезно.
   – Хорошо тебе.
   У Шастри все всерьез. .
   Утром разбудила мама: "Хаким звонит".
   – Из роддома жену выписываю. Поможешь забрать?
   У Хаки родился второй сын. Жену с ребенком мы привезли, разместили в комнате, сами уселись на кухне. Мясо Хаки сварил ночью.
   – Выпьешь?
   Гидролизные кошмарики Усть-Каменогорска успели выветриться из памяти. Завязать еще успею.
   – Как тебе сказать? Если только грамель.
   – Куда с Нурханом вчера ломанулись?
   – К Умке.
   – К Умке?
   – Шастри вообразил, что уже и она его хочет.
   – Дурной он.
   – Дурной? Да нет. Страдает полным отсутствием комплексов.
   – Это болезнь.
   – Считаешь?
   – Конечно.
   – Смотрю я на него и думаю: "Он то, как раз живет правильно".
   – Правильно? Может быть.
   – Потом у него все у него дома.
   – Это так.
   – Пойду я.
   – Может допьем?
   – Дома хай вай будет. Я дурак, сказал матушке, что бухать завязал. Потом… Новый год…
   Хай вая не было. Пришли дядя Ахмедья и тетя Шура. Дядя прошел к
   Валере в спальню, тетя Шура разговаривала с Шефом:
   – Нуртас, сколько тебе лет?
   – Тридцать четыре.
   – Тридцать четыре? – Тетя Шура затянулась сигаретой. – Для мужчины хороший возраст. Почему не женишься?
   Шеф от напоминаний о женитьбе устал зеленеть. К тете Шуре он относится хорошо, потому и отделался неопределенным: "Надо бы".
   – Бекетай, – перешла от Шефа ко мне тетя Шура, – дочку видишь?
   – С полгода не видел.
   – Скучаешь?
   – Скучаю.
   – Сильно скучать ты не можешь. Мало пожили вместе. Ну ничего… -
   Она потушила сигарету. – Дочка вырастет и все поймет.
   Из спальни вышел дядя Ахмедья, за ним папа. Он что-то сказал, дядя Ахмедья обернулся и в этот момент отец стал оседать. С кухни в коридор выскочил Шеф и успел подхватить его. На руках он занес
   Валеру обратно в спальню, уложил на кровать.
   С врачами скорой разговаривала тетя Шура.
   – У агатая инсульт.
   В двухместной палате папа пока один.
   – Тогда… – отец хорошо помнит, что с ним произошло осенью
   73-го. – Когда я дома упал… Надо было сразу обратить внимание…
   Впрямую он не напоминает, кто его тогда довел до криза. Смотрит на меня, как бы пытая: помнишь? Я хорошо помню его возвращение из
   Минвод.
   Пришел проведать отца незнакомый мне моложавый толстяк.
   – Ты в свое время хорошо гулял… – Сочувственно говорит кругляш отцу. – Теперь расплачиваешься за молодость. Да…
   Папа молчит. Мне бы заткнуть рот этому баурсаку. Но я тоже промолчал.
   В соседнем писательском доме живет под пятьдесят семей. Получил в первом подъезде квартиру и писатель Куаныш Шалгимбаев, отец