Страница:
- << Первая
- « Предыдущая
- 8
- 9
- 10
- 11
- 12
- 13
- 14
- 15
- 16
- 17
- 18
- 19
- 20
- 21
- 22
- 23
- 24
- 25
- 26
- 27
- 28
- 29
- 30
- 31
- 32
- 33
- 34
- 35
- 36
- 37
- 38
- 39
- 40
- 41
- 42
- 43
- 44
- 45
- 46
- 47
- 48
- 49
- 50
- 51
- 52
- 53
- 54
- 55
- 56
- 57
- 58
- 59
- 60
- 61
- 62
- 63
- 64
- 65
- 66
- 67
- 68
- 69
- 70
- 71
- 72
- 73
- 74
- 75
- 76
- 77
- 78
- 79
- 80
- 81
- 82
- 83
- 84
- 85
- 86
- 87
- 88
- 89
- 90
- 91
- 92
- 93
- 94
- 95
- 96
- 97
- 98
- 99
- 100
- 101
- 102
- 103
- 104
- 105
- 106
- 107
- Следующая »
- Последняя >>
Европой самолета? – критик обошла стороной. Может она и впрямь поверила, что Мизандари жаждет вернуться к овечкам в Сванетию?
Не думай о секундах свысока…
Кул Аленов говорит, что в кандидатской диссертации главная глава
– первая. Мы курим, Кул делится опытом:
– Братан, от соискателя требуется владение предметом. В первой главе как раз и проверяется умение рассуждать, анализировать состояние вопроса, ставить задачу.
Правильная постановка задачи облегчает жизнь соискателя – не надо лезть, куда тебя не просят.
Здесь главное, чтобы вопрос, который задает себе вопрос диссертант не выглядел искусственным, надуманным.
Для журналистов привычным задавать известным людям вопрос "Если бы у вас была возможность прожить жизнь заново, – как бы вы ее прожили?".
"Упоминавшаяся уже пьеса "Биография" была написана
Фришем не только после главных его романов, но и в качестве некоего к ним дополнения. Лейтмотивы трилогии, воплощаясь в фигурах театрального действа, обретают наглядность примера. Ход авторской мысли при этом чуть спрямляется, зато явственнее проступает ее суть. Оттого пьесу "Биография" мыслимо использовать как путеводитель по диковинной стране фришевского романа.
Эпиграфом к "Биографии" служат слова Вершинина из чеховских
"Трех сестер": "Если бы начать жизнь, которая уже прожита, была, как говорится, начерно, – другая – начисто! Тогда каждый из нас, я думаю, постарался прежде всего не повторять самого себя…". Пьеса
Фриша, как водится, развивает, развертывает мысль эпиграфа, но не столько ради ее подтверждения, сколько ради опровержения.
Некто Кюрман получает право поставить над своей жизнью
"вершининский эксперимент". Ассистирующий ему с этой целью
Регистратор поясняет: "Чего не позволяет действительность, то позволяет театр – менять, начинать все заново, репетировать иную биографию…". Однако с какой бы точки прежней своей жизни Кюрман ни начинал, он снова и снова попадает в старую, наезженную колею…
Выходит по Фришу, все заранее предопределено? Да, в какой-то мере. Но не в духе жесткого социального детерминизма. Регистратор так толкует причину кюрмановской ошибки: "Видите ли, вы соотносите свои поступки не с настоящим, а со своими воспоминаниями. В этом все дело. Вам представляется, будто благодаря своему опыту вы уже знаете будущее". Итак, корень зла как в среде, так и в самом Кюрмане. В игру вступает непростая диалектика взаимоотношений между его личностью и окружающей действительностью.
Скажем, Регистратор не возражает против того, чтобы попросту вычеркнуть неудавшийся брак с Антуанеттой Штайн, считать его как бы несостоявшимся. Однако в этом случае "не состоялся" бы и сын героя
Томас, что равносильно убийству. И Кюрман отбрасывает такой вариант.
В конце концов, у него не получается никакой другой жизни, кроме той единственной, что была реально прожита.
Та биография, которой Кюрман недоволен, которую хотел бы изменить, есть проекция его социальной роли, насилующей, подминающей под себя личность. А то, что он хотел бы реализовать, – утопия, нечто вроде чистой биографии личности. Однако в самой кюрмановской неудовлетворенности ролью, в кюрмановском против нее мятеже, в его настойчивом желании утвердить попранную свою индивидуальность есть указание на основной конфликт, на главную болезнь века.
Болезнь эта – амбивалентность, расщепление личности, нравственная ее шизофрения – одна из главных тем творчества Фриша.
В другой его пьесе дон Жуан Тенорио, вопреки литературной традиции, не любит женщин. Он любит геометрию, то есть все ясное, определенное, точное, однозначное. Он хочет жить по законам разума, а не повинуясь прихоти чувств. Но обстоятельства сильнее его: "Всему миру известно о моих подвигах, – вздыхая, говорит герой, но мало кто проник в их смысл".
Дмитрий Затонский. "Проза Макса Фриша". Предисловие к трехтомнику М.Фриша.
Нам кажется, что чеховские герои особенны тем, что они, все как один, проморгали свой шанс. Про какой шанс речь? Кому вообще и почему выпадает шанс? Все мы только и делаем, что сожалеем вслух сожалениями об упущенном, и опять же говоря словами одного из чеховских персонажей "дело надо делать", – про какое дело толковище?
– вроде как трудимся, но внутренне понимаем все это – далеко не то.
Если сопоставить заявки детства на план жизни и то, чем мы занимаемся во взрослой жизни, то жизнь после семнадцати напоминает попытки напрочь позабыть про детские наброски.
Жизнь моя вошла в спокойное русло, менять в ней ничего не хочется. Антон Павлович с насмешкой писал про одного из своих персонажей: "Ему казалось, что бог его любит". Что говорить. Было.
Бог или кто еще неизвестно неведомый, но после 7 октября 1977 года и мне мнится, что тот самый невидимый меня любит и никогда не позволит куда-нибудь крупно вляпаться.
"Кровь и пот"
За поставки индийского чая отвечает доме Валера. В последнее время с чаем помогает знакомая бакалейщица с Зеленого базара. За чаем папа поехал в начале одиннадцатого, обещал вернуться часа через два. К обеду он не вернулся и откуда-то позвонил.
– Чай взял… Я у Абдижамиля.
С Абдижамилем Нурпеисовым столкнулся отец в трамвае. У писателя жена уехала на курорт и Нурпеисов повел папу к себе кормить тыквенной кашей.
Абдижамиль Нурпеисов и Ануар Алимжанов недавно получили квартиры в новом доме для членов Бюро ЦК. Пятиэтажный дом для шишек, в котором вместо квартир на первом этаже стоянка для машин и место охраны, стоит в тихом месте на Тулебайке.
Нурпеисов известный в стране литератор. Его роман-трилогия "Кровь и пот" переведен на несколько европейских языков, за него писателю дали Государственную премию страны.
Трилогию прочитал я от начала до конца, позднее еще несколько раз перечитывал.
– Мама, "Кровь и пот" – интересная книга. – сказал я.
– Да ну, – пренебрежительно махнула рукой матушка. – Абдижамиль плохо написал про казахов.
– Ты же не читала…
– Не читала, – согласилась Ситок. – Но мне говорили… Абдижамиль написал, что казахи жили бедно.
Кто о чем, а вшивый о бане. Я не обратил внимания на то, как у
Нурпеисова описан быт рыбаков Арала. Роман о революции, гражданской войне.
– "Кровь и пот" настоящая литература, роман мирового уровня.
Казакпайский подход матушки в оценке книги меня не удивил.
– Шкандай уровень Абдижамильде жок, – раздраженно спорила мама, -
Роман перевел московский еврей. Он поднял Абдижамиля…
Трилогию Нурпеисова перевел неизвестный мне Юрий Казаков. Ну и что? Абая кто только не переводил, на русском назидания и прочие откровения мыслителя еще больше обрастают казакпайством. Значит,
Казаков тут ни причем.
У Нурпеисова есть что переводить.
" Блуждающие звезды"
Зяма навещает нас часто, Фая приходит в институт от случая к случаю. За водкой ходим с Зямой в "стекляшку" на Муратбаева.
Продавцом в винно-водочном Люба Аржанова, жена зямкиного приятеля. В
Любе ничего выдающегося, но что-то заставляет приглядываться к ней.
"Теплая краюха"
16 июля 1978 года.
У подъезда на лавочке папа и мама.
– Балам, поздравляю. У тебя родилась дочь. – Отец расцеловал меня.
Дочка? Наперед загадывать не загадывал, но в тайне я ждал сына.
Вечером пришли Бекен Жумагалиевич и Балия Ермухановна. Отец Гау протянул мне вырезку из "Недели" со статьей Януша Корчака о воспитании детей.
Серик Бутбаев пригнал с завода женщин-маляров. Они в три часа побелили комнату к прибытию дочки.
Прошли сутки после возвращения Гау с ребенком из роддома и я позабыл, как несколько дней назад расстраивался рождением девочки.
Как с ней хорошо! Доктора покорила певица Дагмар Фридерик из
Фридрихштат паласа. Из-за него и прилипла к дочке кличка Дагмар.
"Сорочинская ярмарка"
Чем хороши сплетни? Тем, что помимо того, что они лучший повод к общению, они еще и подтверждаются.
– Прошел слух, будто Шевченко его зять. И когда все это случилось, его вызвал к себе Андропов. После допроса в КГБ у
Кулакова и остановилось сердце. – сказал отец.
– Не такой уж он и старый. Шестьдесят… Самый молодой член
Политбюро. – Нурлаха почесывал нос.
Заместитель Генерального секретаря ООН Шевченко попросил политическое убежище в США. Должность его в ООН равна посту замминистра иностранных дел. Секретарь ЦК КПСС Кулаков его тесть?
Или это утка?
То была утка.
Кто придет на место Кулакова?
Две недели назад папа побывал в Кокчетаве. Здешний первый секретарь Обкома партии Оразбек Куанышев его земляк. Он устроил
Валеру в люкс правительственного санатория в Боровом, организовал прогулочный вертолет. Встретился отец и с братом Абдулом. Дядя жил в частной развалюхе. Валера попросил Куанышева сделать квартиру брату.
Первый секретарь обещал выделить дяде двухкомнатную квартиру в новом доме к Новому году.
Первый секретарь Талды-Курганского Обкома партии Сакан Кусаинов тоже папин земляк. Несколько лет Кусаинов руководил Тургайской областью и помогал сыну дяди Абдула – Нурхану по службе, сделал его председателем Амангельдинского райисполкома.
Отец вернулся из Кокчетава удивленный: "Там меня уважают, дома – за человека не считают".
Папа вновь полетел в Кокчетав. Теперь уже со мной. Встречали
Нурлаха и Тулеген. Тулеген – родственник Кульшат, майор областной милиции. Он друг Сатыбалды. Последний написал книгу про его знаменитого по области предка. Как уже отмечалось, программа-минимум
"Деньги, почет, слава, квартира" сыном папиного учителя в основном выполнена. Кроме Госпремии Сатыбалды получил и звание народного писателя. С деньгами и квартирой у него тоже полный порядок. Что до той, кто по ночам слушала тезисы программы-минимум, то с ней
Сатыбалды развелся и женился на другой любительнице литературы.
Нурлахины заметки о денежном обращении время от времени выходили в "Казахстанской правде". Может поэтому, а может потому, что Нурлаха фантазер, но родичи Кульшат говорили: "А что Нурлану? Он же писатель".
– Слушай, какой ты писатель? – спросил я Нурлаху.
– Собираюсь написать книгу.
– И долго думаешь собираться?
– Вот сяду и напишу. Пока веду дневник.
"Сяду и напишу". Артист. Почему человека одолевают думы о писательстве? Лев Толстой писал, что всяк из нас преисполнен стяжания славы. Слава писателя тоже преходяща, но она намного притягательней известности ученого, артиста, передовика производства, она устойчивей. Почему, возможно, и вызывает уважение простых людей.
Почему Нурлахе нельзя помечтать о писательстве? Я ведь тоже когда-то хотел стать писателем. И тоже только ради того, чтобы удивить других. "Писать я не умею. – думал я, – Этому нельзя научиться. В науке, – здесь тоже не мешает признаться себе, – я, даже если защищу кандидатскую, мне суждено остаться рядовым пехотинцем. Что делать?".
Папа устроил меня в Дом отдыха на озере Щучьем и улетел домой.
…За день до отлета домой меня позвал дядя Абдул. Каждый видит то, что видит. Шеф сильно преувеличивал, говоря о том, как сильно похож дядя на нашего отца. Похож мало. Зато я узнал, почему Нурлаха трепло. Таких невозможных трепачей, как дядя Абдул я еще не встречал.
Глава 30
Глава 31
Не думай о секундах свысока…
Кул Аленов говорит, что в кандидатской диссертации главная глава
– первая. Мы курим, Кул делится опытом:
– Братан, от соискателя требуется владение предметом. В первой главе как раз и проверяется умение рассуждать, анализировать состояние вопроса, ставить задачу.
Правильная постановка задачи облегчает жизнь соискателя – не надо лезть, куда тебя не просят.
Здесь главное, чтобы вопрос, который задает себе вопрос диссертант не выглядел искусственным, надуманным.
Для журналистов привычным задавать известным людям вопрос "Если бы у вас была возможность прожить жизнь заново, – как бы вы ее прожили?".
"Упоминавшаяся уже пьеса "Биография" была написана
Фришем не только после главных его романов, но и в качестве некоего к ним дополнения. Лейтмотивы трилогии, воплощаясь в фигурах театрального действа, обретают наглядность примера. Ход авторской мысли при этом чуть спрямляется, зато явственнее проступает ее суть. Оттого пьесу "Биография" мыслимо использовать как путеводитель по диковинной стране фришевского романа.
Эпиграфом к "Биографии" служат слова Вершинина из чеховских
"Трех сестер": "Если бы начать жизнь, которая уже прожита, была, как говорится, начерно, – другая – начисто! Тогда каждый из нас, я думаю, постарался прежде всего не повторять самого себя…". Пьеса
Фриша, как водится, развивает, развертывает мысль эпиграфа, но не столько ради ее подтверждения, сколько ради опровержения.
Некто Кюрман получает право поставить над своей жизнью
"вершининский эксперимент". Ассистирующий ему с этой целью
Регистратор поясняет: "Чего не позволяет действительность, то позволяет театр – менять, начинать все заново, репетировать иную биографию…". Однако с какой бы точки прежней своей жизни Кюрман ни начинал, он снова и снова попадает в старую, наезженную колею…
Выходит по Фришу, все заранее предопределено? Да, в какой-то мере. Но не в духе жесткого социального детерминизма. Регистратор так толкует причину кюрмановской ошибки: "Видите ли, вы соотносите свои поступки не с настоящим, а со своими воспоминаниями. В этом все дело. Вам представляется, будто благодаря своему опыту вы уже знаете будущее". Итак, корень зла как в среде, так и в самом Кюрмане. В игру вступает непростая диалектика взаимоотношений между его личностью и окружающей действительностью.
Скажем, Регистратор не возражает против того, чтобы попросту вычеркнуть неудавшийся брак с Антуанеттой Штайн, считать его как бы несостоявшимся. Однако в этом случае "не состоялся" бы и сын героя
Томас, что равносильно убийству. И Кюрман отбрасывает такой вариант.
В конце концов, у него не получается никакой другой жизни, кроме той единственной, что была реально прожита.
Та биография, которой Кюрман недоволен, которую хотел бы изменить, есть проекция его социальной роли, насилующей, подминающей под себя личность. А то, что он хотел бы реализовать, – утопия, нечто вроде чистой биографии личности. Однако в самой кюрмановской неудовлетворенности ролью, в кюрмановском против нее мятеже, в его настойчивом желании утвердить попранную свою индивидуальность есть указание на основной конфликт, на главную болезнь века.
Болезнь эта – амбивалентность, расщепление личности, нравственная ее шизофрения – одна из главных тем творчества Фриша.
В другой его пьесе дон Жуан Тенорио, вопреки литературной традиции, не любит женщин. Он любит геометрию, то есть все ясное, определенное, точное, однозначное. Он хочет жить по законам разума, а не повинуясь прихоти чувств. Но обстоятельства сильнее его: "Всему миру известно о моих подвигах, – вздыхая, говорит герой, но мало кто проник в их смысл".
Дмитрий Затонский. "Проза Макса Фриша". Предисловие к трехтомнику М.Фриша.
Нам кажется, что чеховские герои особенны тем, что они, все как один, проморгали свой шанс. Про какой шанс речь? Кому вообще и почему выпадает шанс? Все мы только и делаем, что сожалеем вслух сожалениями об упущенном, и опять же говоря словами одного из чеховских персонажей "дело надо делать", – про какое дело толковище?
– вроде как трудимся, но внутренне понимаем все это – далеко не то.
Если сопоставить заявки детства на план жизни и то, чем мы занимаемся во взрослой жизни, то жизнь после семнадцати напоминает попытки напрочь позабыть про детские наброски.
Жизнь моя вошла в спокойное русло, менять в ней ничего не хочется. Антон Павлович с насмешкой писал про одного из своих персонажей: "Ему казалось, что бог его любит". Что говорить. Было.
Бог или кто еще неизвестно неведомый, но после 7 октября 1977 года и мне мнится, что тот самый невидимый меня любит и никогда не позволит куда-нибудь крупно вляпаться.
"Кровь и пот"
За поставки индийского чая отвечает доме Валера. В последнее время с чаем помогает знакомая бакалейщица с Зеленого базара. За чаем папа поехал в начале одиннадцатого, обещал вернуться часа через два. К обеду он не вернулся и откуда-то позвонил.
– Чай взял… Я у Абдижамиля.
С Абдижамилем Нурпеисовым столкнулся отец в трамвае. У писателя жена уехала на курорт и Нурпеисов повел папу к себе кормить тыквенной кашей.
Абдижамиль Нурпеисов и Ануар Алимжанов недавно получили квартиры в новом доме для членов Бюро ЦК. Пятиэтажный дом для шишек, в котором вместо квартир на первом этаже стоянка для машин и место охраны, стоит в тихом месте на Тулебайке.
Нурпеисов известный в стране литератор. Его роман-трилогия "Кровь и пот" переведен на несколько европейских языков, за него писателю дали Государственную премию страны.
Трилогию прочитал я от начала до конца, позднее еще несколько раз перечитывал.
– Мама, "Кровь и пот" – интересная книга. – сказал я.
– Да ну, – пренебрежительно махнула рукой матушка. – Абдижамиль плохо написал про казахов.
– Ты же не читала…
– Не читала, – согласилась Ситок. – Но мне говорили… Абдижамиль написал, что казахи жили бедно.
Кто о чем, а вшивый о бане. Я не обратил внимания на то, как у
Нурпеисова описан быт рыбаков Арала. Роман о революции, гражданской войне.
– "Кровь и пот" настоящая литература, роман мирового уровня.
Казакпайский подход матушки в оценке книги меня не удивил.
– Шкандай уровень Абдижамильде жок, – раздраженно спорила мама, -
Роман перевел московский еврей. Он поднял Абдижамиля…
Трилогию Нурпеисова перевел неизвестный мне Юрий Казаков. Ну и что? Абая кто только не переводил, на русском назидания и прочие откровения мыслителя еще больше обрастают казакпайством. Значит,
Казаков тут ни причем.
У Нурпеисова есть что переводить.
" Блуждающие звезды"
Зяма навещает нас часто, Фая приходит в институт от случая к случаю. За водкой ходим с Зямой в "стекляшку" на Муратбаева.
Продавцом в винно-водочном Люба Аржанова, жена зямкиного приятеля. В
Любе ничего выдающегося, но что-то заставляет приглядываться к ней.
"Теплая краюха"
16 июля 1978 года.
У подъезда на лавочке папа и мама.
– Балам, поздравляю. У тебя родилась дочь. – Отец расцеловал меня.
Дочка? Наперед загадывать не загадывал, но в тайне я ждал сына.
Вечером пришли Бекен Жумагалиевич и Балия Ермухановна. Отец Гау протянул мне вырезку из "Недели" со статьей Януша Корчака о воспитании детей.
Серик Бутбаев пригнал с завода женщин-маляров. Они в три часа побелили комнату к прибытию дочки.
Прошли сутки после возвращения Гау с ребенком из роддома и я позабыл, как несколько дней назад расстраивался рождением девочки.
Как с ней хорошо! Доктора покорила певица Дагмар Фридерик из
Фридрихштат паласа. Из-за него и прилипла к дочке кличка Дагмар.
"Сорочинская ярмарка"
Чем хороши сплетни? Тем, что помимо того, что они лучший повод к общению, они еще и подтверждаются.
– Прошел слух, будто Шевченко его зять. И когда все это случилось, его вызвал к себе Андропов. После допроса в КГБ у
Кулакова и остановилось сердце. – сказал отец.
– Не такой уж он и старый. Шестьдесят… Самый молодой член
Политбюро. – Нурлаха почесывал нос.
Заместитель Генерального секретаря ООН Шевченко попросил политическое убежище в США. Должность его в ООН равна посту замминистра иностранных дел. Секретарь ЦК КПСС Кулаков его тесть?
Или это утка?
То была утка.
Кто придет на место Кулакова?
Две недели назад папа побывал в Кокчетаве. Здешний первый секретарь Обкома партии Оразбек Куанышев его земляк. Он устроил
Валеру в люкс правительственного санатория в Боровом, организовал прогулочный вертолет. Встретился отец и с братом Абдулом. Дядя жил в частной развалюхе. Валера попросил Куанышева сделать квартиру брату.
Первый секретарь обещал выделить дяде двухкомнатную квартиру в новом доме к Новому году.
Первый секретарь Талды-Курганского Обкома партии Сакан Кусаинов тоже папин земляк. Несколько лет Кусаинов руководил Тургайской областью и помогал сыну дяди Абдула – Нурхану по службе, сделал его председателем Амангельдинского райисполкома.
Отец вернулся из Кокчетава удивленный: "Там меня уважают, дома – за человека не считают".
Папа вновь полетел в Кокчетав. Теперь уже со мной. Встречали
Нурлаха и Тулеген. Тулеген – родственник Кульшат, майор областной милиции. Он друг Сатыбалды. Последний написал книгу про его знаменитого по области предка. Как уже отмечалось, программа-минимум
"Деньги, почет, слава, квартира" сыном папиного учителя в основном выполнена. Кроме Госпремии Сатыбалды получил и звание народного писателя. С деньгами и квартирой у него тоже полный порядок. Что до той, кто по ночам слушала тезисы программы-минимум, то с ней
Сатыбалды развелся и женился на другой любительнице литературы.
Нурлахины заметки о денежном обращении время от времени выходили в "Казахстанской правде". Может поэтому, а может потому, что Нурлаха фантазер, но родичи Кульшат говорили: "А что Нурлану? Он же писатель".
– Слушай, какой ты писатель? – спросил я Нурлаху.
– Собираюсь написать книгу.
– И долго думаешь собираться?
– Вот сяду и напишу. Пока веду дневник.
"Сяду и напишу". Артист. Почему человека одолевают думы о писательстве? Лев Толстой писал, что всяк из нас преисполнен стяжания славы. Слава писателя тоже преходяща, но она намного притягательней известности ученого, артиста, передовика производства, она устойчивей. Почему, возможно, и вызывает уважение простых людей.
Почему Нурлахе нельзя помечтать о писательстве? Я ведь тоже когда-то хотел стать писателем. И тоже только ради того, чтобы удивить других. "Писать я не умею. – думал я, – Этому нельзя научиться. В науке, – здесь тоже не мешает признаться себе, – я, даже если защищу кандидатскую, мне суждено остаться рядовым пехотинцем. Что делать?".
Папа устроил меня в Дом отдыха на озере Щучьем и улетел домой.
…За день до отлета домой меня позвал дядя Абдул. Каждый видит то, что видит. Шеф сильно преувеличивал, говоря о том, как сильно похож дядя на нашего отца. Похож мало. Зато я узнал, почему Нурлаха трепло. Таких невозможных трепачей, как дядя Абдул я еще не встречал.
Глава 30
Забери Солнце со мной…
Всякому овощу свое время. Три года назад Фая раздобыла для меня на одну ночь "Мастера и Маргариту". Раздобыла после того, как я рассказал ей, как Саша Фиглин, сосед по каюте, потратился на валюту в Хельсинки из-за романа Булгакова.
За одну ночь мне не осилить книгу. "Мастера и Маргариту" прочитал за ночь Шеф. Прочитал и ничего не сказал.
Наутро я вернул книгу Фае. Она спросила: "Понравилось?".
– Ниче.
– Я тоже думаю, что ничего.
Впервые о романе я узнал из интервью Клаудии Кардинале
"Советскому экрану" в середине 60-х. Что конкретно говорила
Кардинале о романе подзабылось, помню только, что рассказывала, будто долго находилась под впечатлением.
"Буран"
Тахави Ахтанов – директор книжной палаты и обещал взять отца к себе заместителем.
Умер Гали Орманов. Дядя Гали и все остальные Ормановы нам не родственники, но ближе, чем они в 40-х и начале 50-х у нас никого не было.
В августе скончался и Раха, муж Маркизы. Мамина подружка льет слезы в два ручья. Женщин не поймешь. Раха драл Маркизу как сидорову козу, а она зачернилась в скорби. Любовь штука непостижимая. Вполне могло случиться и так, что если бы Раха бил Маркизу посильнее, то она вообще бы не перенесла вдовьей доли.
Пока то да се, папа съездил в дом творчества "Переделкино".
– Знаешь, чем измеряют живые классики успех писателя? – спросил по возвращении из дома творчества отец.
– Чем?
– Количеством переводов на зарубежные языки. Встречают друг друга на аллейке и спрашивают: "На каких языках тебя за границей читают?".
В Переделкино отец ни с кем из живых классиков не познакомился.
Для переводчика из провинции они недоступны. Папа много беседовал с татарским прозаиком Баширом Гумеровым, журналистами Еленой Кононенко и Яном Островским. Они люди пожилые, особенно Кононенко. Имя революционерки и журналистки Елены Кононенко, говорил отец, до войны известно было всей стране. Ее и попросил папа дать имя для Дагмаренка.
Ян Исаакович Островский в свое время писал о цирковых артистах, работал несколько лет в "Литературной газете".
Два дня до отлета из Москвы папа жил в его квартире.
– Ян шустрый старик… С утра с ним мы бегали по магазинам. Если бы не он, я бы не привез домой пять килограммов индийского чая.
"Принцесса на горошине"
Несколько лет с мясом в Алма-Ате плохо. В магазинах очереди за тощаком по семьдесят копеек за кило. В магазинах для участников войны и персональных пенсионеров баранины полагается по два килограмма в неделю.
Мы не травоядные, вполне себе плотоядные и хотим мяса. Свинину казахи не жалуют. К свиным делам нас приобщает Доктор.
– После второго курса на целину ездили с нами казачата дятлы.
Можешь себе представить, отказывались от свиных окороков, – говорит, делая бутерброд с салом, Доктор. – Я х… к носу прикинул и говорю им: "Правильно, не ешьте свинину, а нае…йте сопли в рот".
Руфа рассказывал, что Шафик Чокиноввич в командировки всегда берет с собой кусок жирного казы.
– Хорошо ездить с академиком по командировкам. – говорит Руфа. Обком машину выделяет, везде все берем без очереди.
Два раза Руфа летал с директором в Целиноград. Вечерами в гостинице играл он в преферанс с Чокиным, Каспаковым. Играет в карты
Сюндюков безжалостно. Раза три не пожалел он и Чокина. Каспаков отчитывал Руфу:
– Ты что делаешь? Разве можно обыгрывать директора?
– Интересно вы рассуждаете. Зачем тогда играть?. – удивился
Сюндюков.
Чокин на собрании к 60-летию Октябрьской революции рассказывал о голодном детстве.
– Казахи до революции жили плохо… Сами посудите… Утром – мясо, в обед – мясо, вечером опять мясо… Господи, боже мой! Куда это годится?
Актовый зал КазНИИ энергетики эстетически загоготал. Директор недоуменно посмотрел на товарищей в президиуме торжественного собрания, окинул взглядом впереди сидящих.
– Я что-то не так сказал?
Народ опять развеселился. Кто-то с заднего ряда крикнул: "Все так! Шафик Чокинович! Дальше рассказывайте!".
"Иду на грозу"
Руководитель группы лаборатории огнетехники Фанарин десять лет участвовал в полупромышленных испытаниях кивцэтной плавки. За что имеет несколько авторских свидетельств. Плавка КИВЦЭТ – кислородно-взвешенная, циклонно-электротермическая – осведомленными людьми расшифровалась еще и так: "Какой идиот выдумал эту технологию? Ответ: Цигода". В самом деле, предложил и разработал
КИВЦЭТ для плавки медного концентрата металлург Цигода. Плавка внедрена на Глубоковском металлургическом комбинате, год назад разработчиков выдвинули на Государственную премию СССР. По положению о госпремиях удостоенных должно быть не более двенадцати человек. От нашего института на премию претендовал Юра Фанарин. Все остальные места заняли командиры из института металлургии, ВНИИЦветмета, с
Глубоковского завода.
Юру из списка выбросили.
Фанарину под сорок. В работе копуша, по повадкам крестьянин, к водке равнодушен, любитель поболтать с нашим Руфой о политике, истории, евреях. О последних рассуждает почти как Умка, но со знанием предмета. В остальном – на уровне "мы не простаки".
Юра Чокину не сват, не брат, но из-за него Шафик Чокинович на
Президиуме Академии наук поднял бучу: "Если не оставите в списке
Фанарина, я обращусь в отдел науки ЦК КПСС". Шум вокруг кивцэта без того и так стоял – в списке на Госпремию не оказалось автора разработки – Цигоды. Изобретатель из Казахстана уехал, жил во Львове и оттуда слал в ЦК, в газеты копии авторских свидетельств, оттиски статей – доказательства того, что представленные кандидаты на премию кандидаты ни по каким признакам не причастны к КИВЦЭТу.
Цигоду не уговаривали замолчать, с ним поступили проще – на его жалобы никто не обращал внимания.
Ходили разговоры, что безобразие с Цигодой произошло из-за младшего брата Кунаева. Аскар Кунаев работал директором института металлургии и президентом республиканской Академии наук. Два года назад его провели в член-корреспонденты Союзной Академии и теперь, чтобы подкрепить его притязания на действительного члена Академии требовалась нечто более существенное, нежели статьи и монографии. По положению в академики АН СССР избираются ученые, обогатившие науку трудами не просто мирового значения, а, если не ошибаюсь, прорывного уровня. Далеко не все лауреаты Ленинской премии могли пробиться в действительные члены. В случае с младшим братом Кунаева годилась любая зацепка, достаточно для него и Госпремии.
К переработке медных концентратов плавкой КИВЦЭТ младший брат
Кунаева отношения не имел – Аскар занимался ванадием. О чем и сигнализировал Цигода. Что конечно простительно, ежели представить, как он мог разгневаться. Но это была ошибка. Если бы автор не упоминал в жалобах о главном хвостопаде, его может быть, подумав, и включили в список.
Шеф проработал в институте металлургии несколько лет и говорил, что Аскар Кунаев мужик широкий. Близкие к нему люди также свидетельствовали: "Аскар доступный парень, не выпендривается". Что заставляет хороших людей присваивать чужие труды? Какой в этом кайф?
Чокин человек сверхосторожный, никогда не прибегал к угрозам. И то, как он пообещал дойти до ЦК КПСС, подействовало: Фанарина в премиальный список вернули.
"По-моему, еще никто в республике досконально не исследовал феномен казахской интеллигенции в первом поколении. И напрасно.
Весьма любопытная тема для опытного наблюдателя, имеющего привычку называть вещи своими именами.
Разумеется, я далек от того, чтобы именовать интеллигентом человека по признакам просвещенности или рода занятий. Надо помнить, что интеллигентность, как категорию, казахи заимствовали. По первородству интеллигентность в бывшем Союзе принадлежит России.
Издавна с ней в русском народе связывали меру доброты русского человека, дар сопереживания всему тому, что получило в обиходе название мягкотелость. Не будучи сословным понятием, а именно отражением душевных качеств человека, с чьей-то нелегкой руки, в
России к интеллигентам стали присоединять прослойку более или менее образованных людей, которых среди лекарей, учителей, телеграфистов, инженеров, техников и прочих до революции находилось немалое число".
Заманбек Нуркадилов. "Не только о себе".
Кто знает, тот скажет: Шафик Чокинович просто так ни одного лишнего движения не сделает, шаги свои он всегда просчитывает, на рожон не лезет.
Чокин тоже лауреат Госпремии. Но не страны, – республики.
По-человечески он вроде и не должен вставать в позу из-за Фанарина.
Тогда почему он поднялся на защиту руководителя группы?
Во-первых, он ничем не рисковал. За отсутствием в списке Цигоды у двенадцати номинантов сильной увереннности в моральной правомочности не могло быть. У них у всех при любом упоминании фамилии первопроходчика кивцэтной плавки, как пить дать, в одном месте наблюдался, хоть и небольшой, но определенный жим-жим. Не один директор КазНИИ энергетики мог об этом догадываться.
Во-вторых, Фанарин сотрудник нашего института, и Чокин, справедливо считая Казахский НИИ энергетики своим детищем, присуждение премии своему сотруднику с полным основанием мог отнести к достижениям института, и рост послужного списка коллектива – личной заслугой.
Пять лет назад Володя Семенов говорил, что Чокин не интеллигент.
Володя сын попа и знал, о чем говорил. Шафика Чокиновича со всеми мыслимыми натяжками добреньким не назовешь.
Фая тоже безоговорочно признает в Чокине незаурядную личность, но в интеллигентности директору, так же как и Володя, отказывает. К ней стоит прислушаться.
Семенов красиво говорит. Он хоть и поповский сын, но Володе все по фигу, и гребет он исключительно и только под себя. Поповщина у него сама по себе, а он сам по себе.
Всякому овощу свое время. Три года назад Фая раздобыла для меня на одну ночь "Мастера и Маргариту". Раздобыла после того, как я рассказал ей, как Саша Фиглин, сосед по каюте, потратился на валюту в Хельсинки из-за романа Булгакова.
За одну ночь мне не осилить книгу. "Мастера и Маргариту" прочитал за ночь Шеф. Прочитал и ничего не сказал.
Наутро я вернул книгу Фае. Она спросила: "Понравилось?".
– Ниче.
– Я тоже думаю, что ничего.
Впервые о романе я узнал из интервью Клаудии Кардинале
"Советскому экрану" в середине 60-х. Что конкретно говорила
Кардинале о романе подзабылось, помню только, что рассказывала, будто долго находилась под впечатлением.
"Буран"
Тахави Ахтанов – директор книжной палаты и обещал взять отца к себе заместителем.
Умер Гали Орманов. Дядя Гали и все остальные Ормановы нам не родственники, но ближе, чем они в 40-х и начале 50-х у нас никого не было.
В августе скончался и Раха, муж Маркизы. Мамина подружка льет слезы в два ручья. Женщин не поймешь. Раха драл Маркизу как сидорову козу, а она зачернилась в скорби. Любовь штука непостижимая. Вполне могло случиться и так, что если бы Раха бил Маркизу посильнее, то она вообще бы не перенесла вдовьей доли.
Пока то да се, папа съездил в дом творчества "Переделкино".
– Знаешь, чем измеряют живые классики успех писателя? – спросил по возвращении из дома творчества отец.
– Чем?
– Количеством переводов на зарубежные языки. Встречают друг друга на аллейке и спрашивают: "На каких языках тебя за границей читают?".
В Переделкино отец ни с кем из живых классиков не познакомился.
Для переводчика из провинции они недоступны. Папа много беседовал с татарским прозаиком Баширом Гумеровым, журналистами Еленой Кононенко и Яном Островским. Они люди пожилые, особенно Кононенко. Имя революционерки и журналистки Елены Кононенко, говорил отец, до войны известно было всей стране. Ее и попросил папа дать имя для Дагмаренка.
Ян Исаакович Островский в свое время писал о цирковых артистах, работал несколько лет в "Литературной газете".
Два дня до отлета из Москвы папа жил в его квартире.
– Ян шустрый старик… С утра с ним мы бегали по магазинам. Если бы не он, я бы не привез домой пять килограммов индийского чая.
"Принцесса на горошине"
Несколько лет с мясом в Алма-Ате плохо. В магазинах очереди за тощаком по семьдесят копеек за кило. В магазинах для участников войны и персональных пенсионеров баранины полагается по два килограмма в неделю.
Мы не травоядные, вполне себе плотоядные и хотим мяса. Свинину казахи не жалуют. К свиным делам нас приобщает Доктор.
– После второго курса на целину ездили с нами казачата дятлы.
Можешь себе представить, отказывались от свиных окороков, – говорит, делая бутерброд с салом, Доктор. – Я х… к носу прикинул и говорю им: "Правильно, не ешьте свинину, а нае…йте сопли в рот".
Руфа рассказывал, что Шафик Чокиноввич в командировки всегда берет с собой кусок жирного казы.
– Хорошо ездить с академиком по командировкам. – говорит Руфа. Обком машину выделяет, везде все берем без очереди.
Два раза Руфа летал с директором в Целиноград. Вечерами в гостинице играл он в преферанс с Чокиным, Каспаковым. Играет в карты
Сюндюков безжалостно. Раза три не пожалел он и Чокина. Каспаков отчитывал Руфу:
– Ты что делаешь? Разве можно обыгрывать директора?
– Интересно вы рассуждаете. Зачем тогда играть?. – удивился
Сюндюков.
Чокин на собрании к 60-летию Октябрьской революции рассказывал о голодном детстве.
– Казахи до революции жили плохо… Сами посудите… Утром – мясо, в обед – мясо, вечером опять мясо… Господи, боже мой! Куда это годится?
Актовый зал КазНИИ энергетики эстетически загоготал. Директор недоуменно посмотрел на товарищей в президиуме торжественного собрания, окинул взглядом впереди сидящих.
– Я что-то не так сказал?
Народ опять развеселился. Кто-то с заднего ряда крикнул: "Все так! Шафик Чокинович! Дальше рассказывайте!".
"Иду на грозу"
Руководитель группы лаборатории огнетехники Фанарин десять лет участвовал в полупромышленных испытаниях кивцэтной плавки. За что имеет несколько авторских свидетельств. Плавка КИВЦЭТ – кислородно-взвешенная, циклонно-электротермическая – осведомленными людьми расшифровалась еще и так: "Какой идиот выдумал эту технологию? Ответ: Цигода". В самом деле, предложил и разработал
КИВЦЭТ для плавки медного концентрата металлург Цигода. Плавка внедрена на Глубоковском металлургическом комбинате, год назад разработчиков выдвинули на Государственную премию СССР. По положению о госпремиях удостоенных должно быть не более двенадцати человек. От нашего института на премию претендовал Юра Фанарин. Все остальные места заняли командиры из института металлургии, ВНИИЦветмета, с
Глубоковского завода.
Юру из списка выбросили.
Фанарину под сорок. В работе копуша, по повадкам крестьянин, к водке равнодушен, любитель поболтать с нашим Руфой о политике, истории, евреях. О последних рассуждает почти как Умка, но со знанием предмета. В остальном – на уровне "мы не простаки".
Юра Чокину не сват, не брат, но из-за него Шафик Чокинович на
Президиуме Академии наук поднял бучу: "Если не оставите в списке
Фанарина, я обращусь в отдел науки ЦК КПСС". Шум вокруг кивцэта без того и так стоял – в списке на Госпремию не оказалось автора разработки – Цигоды. Изобретатель из Казахстана уехал, жил во Львове и оттуда слал в ЦК, в газеты копии авторских свидетельств, оттиски статей – доказательства того, что представленные кандидаты на премию кандидаты ни по каким признакам не причастны к КИВЦЭТу.
Цигоду не уговаривали замолчать, с ним поступили проще – на его жалобы никто не обращал внимания.
Ходили разговоры, что безобразие с Цигодой произошло из-за младшего брата Кунаева. Аскар Кунаев работал директором института металлургии и президентом республиканской Академии наук. Два года назад его провели в член-корреспонденты Союзной Академии и теперь, чтобы подкрепить его притязания на действительного члена Академии требовалась нечто более существенное, нежели статьи и монографии. По положению в академики АН СССР избираются ученые, обогатившие науку трудами не просто мирового значения, а, если не ошибаюсь, прорывного уровня. Далеко не все лауреаты Ленинской премии могли пробиться в действительные члены. В случае с младшим братом Кунаева годилась любая зацепка, достаточно для него и Госпремии.
К переработке медных концентратов плавкой КИВЦЭТ младший брат
Кунаева отношения не имел – Аскар занимался ванадием. О чем и сигнализировал Цигода. Что конечно простительно, ежели представить, как он мог разгневаться. Но это была ошибка. Если бы автор не упоминал в жалобах о главном хвостопаде, его может быть, подумав, и включили в список.
Шеф проработал в институте металлургии несколько лет и говорил, что Аскар Кунаев мужик широкий. Близкие к нему люди также свидетельствовали: "Аскар доступный парень, не выпендривается". Что заставляет хороших людей присваивать чужие труды? Какой в этом кайф?
Чокин человек сверхосторожный, никогда не прибегал к угрозам. И то, как он пообещал дойти до ЦК КПСС, подействовало: Фанарина в премиальный список вернули.
"По-моему, еще никто в республике досконально не исследовал феномен казахской интеллигенции в первом поколении. И напрасно.
Весьма любопытная тема для опытного наблюдателя, имеющего привычку называть вещи своими именами.
Разумеется, я далек от того, чтобы именовать интеллигентом человека по признакам просвещенности или рода занятий. Надо помнить, что интеллигентность, как категорию, казахи заимствовали. По первородству интеллигентность в бывшем Союзе принадлежит России.
Издавна с ней в русском народе связывали меру доброты русского человека, дар сопереживания всему тому, что получило в обиходе название мягкотелость. Не будучи сословным понятием, а именно отражением душевных качеств человека, с чьей-то нелегкой руки, в
России к интеллигентам стали присоединять прослойку более или менее образованных людей, которых среди лекарей, учителей, телеграфистов, инженеров, техников и прочих до революции находилось немалое число".
Заманбек Нуркадилов. "Не только о себе".
Кто знает, тот скажет: Шафик Чокинович просто так ни одного лишнего движения не сделает, шаги свои он всегда просчитывает, на рожон не лезет.
Чокин тоже лауреат Госпремии. Но не страны, – республики.
По-человечески он вроде и не должен вставать в позу из-за Фанарина.
Тогда почему он поднялся на защиту руководителя группы?
Во-первых, он ничем не рисковал. За отсутствием в списке Цигоды у двенадцати номинантов сильной увереннности в моральной правомочности не могло быть. У них у всех при любом упоминании фамилии первопроходчика кивцэтной плавки, как пить дать, в одном месте наблюдался, хоть и небольшой, но определенный жим-жим. Не один директор КазНИИ энергетики мог об этом догадываться.
Во-вторых, Фанарин сотрудник нашего института, и Чокин, справедливо считая Казахский НИИ энергетики своим детищем, присуждение премии своему сотруднику с полным основанием мог отнести к достижениям института, и рост послужного списка коллектива – личной заслугой.
Пять лет назад Володя Семенов говорил, что Чокин не интеллигент.
Володя сын попа и знал, о чем говорил. Шафика Чокиновича со всеми мыслимыми натяжками добреньким не назовешь.
Фая тоже безоговорочно признает в Чокине незаурядную личность, но в интеллигентности директору, так же как и Володя, отказывает. К ней стоит прислушаться.
Семенов красиво говорит. Он хоть и поповский сын, но Володе все по фигу, и гребет он исключительно и только под себя. Поповщина у него сама по себе, а он сам по себе.
Глава 31
Давай сейчас его вернем,
Пока он площадь переходит…
Я быстро забыл, что сделала для меня и всей нашей семьи Гау. Тут еще матушка поволокла на Балию Ермухановну, задела Гау и Нуржика.
Теща не осталась в долгу: "Чья б корова мычала… У самой двое сумасшедших сыновей, а критикует чужих детей…".
Бекен Жумагалиевич при ссоре не присутствовал, но сказал Гау, что ее маме не следовало так говорить. Претензии копились. Я как будто ждал повода и встал на сторону Ситка.
Папа неделю с давлением лежал в больнице и позвонил мне.
– Вчера приходил Бекен… – Он протянул мне, перетянутый шпагатом, сверток из плотной бумаги.
– Что это?
– Екимжан принес два блока "Филипп Моррис".
– Спасибо.
– Мы с тобой никогда не говорили по душам… Все надеялся, что ты сам все поймешь. Ты не прекращаешь пить, а я лежу по ночам и не могу уснуть. Думаю о том, что будет после моей смерти с больными детьми.
– Папа остановился у елки. Мы прогуливались по территории больницы.
– Ты послушался нас, слава богу, наконец, женился. Родилась дочь. И распоясался. Ладно, со мной ты можешь не считаться. Но любовь к своей матери не освобождает тебя от обязанности думать своей головой. Согласен?
– Согласен. Но папа… С чего вы взяли, что я с вами не считаюсь?
Я…
– Сейчас не об этом. Я хочу, чтобы ты понял, какой золотой человек Бекен. Твоя жена чистая… Ты же ей хамишь, разрушаешь семью…
– Пап, вы не все знаете.
– Знаю или не знаю, – это мелочи. Потом я знаю твою мать, тебя.
Может уже поздно говорить, но ты должен знать: если мужчина мелочен, он не человек. Понял?
– Понял.
– Балам, прошу тебя – будь умным.
– Хорошо, пап.
– Вот… еще возьми. – Он вложил в мою ладонь три рубля.
Душа обязана трудиться,
Держи ее, злодейку, в черном теле,
И день, и ночь,
И день и ночь!
У Жаркена Каспаковича голова большая. Не такая большая, как у
Симашко или Маркизы, но все равно мама говорит, что такие головы бывают только у сверхумных ученых.
Каспаков пришел к нам домой с женой в новой югославской тройке.
На кухне переговаривались Гау и Доктор.
Я похвалил научного руководителя:
– У вас замечательный костюм.
– М-да… – Жаркен Каспакович распахнул пиджак.- Смотри, тут кармашки, и тут кармашки…
Жена Каспакова почуяла каверезность и заметила: "Что ты как маленький? Еще подумают, что у тебя только один костюм".
Жаркен соскочил со стула и выбросил вперед растопыренную пятерню:
– Дома у меня пять костюмов!
Папа не без ехидцы протянул: "Молодец". И строго посмотрел на меня. Мол, прекращай издеваться над пьяным человеком.
– У меня есть тост. – Я встал с рюмкой водки. – Не знаю, имею ли я право вслух говорить о мечте, и поймете ли вы меня, Жаркен
Каспакович, но я…
– Говори, – разрешил научный руководитель.
– Я мечтаю стать таким же красивым и умным, как вы, Жаркен
Каспакович.
Папа озабоченно потер лысину, вздохнул. Мама ничего не поняла и одобрительно зацокала языком. На кухне примолкли Гау с Доктором.
Язык мой – враг мой.
Жаркен молчал секунд пять.
– Но для этого ты должен много работать! – Он треснул кулаком по столу. Зазвенели вилки, ножи, повалился на скатерть бокал с вином. -
Надо работать! День и ночь! День и ночь!
Уф, алла. Пронесло. Папа смотрел в тарелку, мама прошла к Гау со словами: "Оказывается твой муж умеет хорошо говорить тост". Кухня отозвалась смехом Гау и Доктора.
Аленький цветочек
Олежка Жуков любит песню "Колорада ярмарка", а Юра Фанарин всю дорогу поет: "Маленький волшебник белой розы…".
Маленький врошебник белой розы заглянул с известием в комнату:
– По радио передали: папой избран поляк.
– "Матка бозка остромбазка", – прокомментировал решение кадрового вопроса в Ватикане Хаки.
– Не матка бозка, – уточнил Юра, – а пся крев получилась.
– В Ватикане денег, как грязи. – заметил Муля.
– Как тебе новый премьер-министр Англии? – спросил Фанарин Руфу.
– Ты про Тэтчер? Ниче.
"Тут вновь подошел Киндзюлис".
– Ее еще и трахать можно. – вставился Шастри.
Пока он площадь переходит…
Я быстро забыл, что сделала для меня и всей нашей семьи Гау. Тут еще матушка поволокла на Балию Ермухановну, задела Гау и Нуржика.
Теща не осталась в долгу: "Чья б корова мычала… У самой двое сумасшедших сыновей, а критикует чужих детей…".
Бекен Жумагалиевич при ссоре не присутствовал, но сказал Гау, что ее маме не следовало так говорить. Претензии копились. Я как будто ждал повода и встал на сторону Ситка.
Папа неделю с давлением лежал в больнице и позвонил мне.
– Вчера приходил Бекен… – Он протянул мне, перетянутый шпагатом, сверток из плотной бумаги.
– Что это?
– Екимжан принес два блока "Филипп Моррис".
– Спасибо.
– Мы с тобой никогда не говорили по душам… Все надеялся, что ты сам все поймешь. Ты не прекращаешь пить, а я лежу по ночам и не могу уснуть. Думаю о том, что будет после моей смерти с больными детьми.
– Папа остановился у елки. Мы прогуливались по территории больницы.
– Ты послушался нас, слава богу, наконец, женился. Родилась дочь. И распоясался. Ладно, со мной ты можешь не считаться. Но любовь к своей матери не освобождает тебя от обязанности думать своей головой. Согласен?
– Согласен. Но папа… С чего вы взяли, что я с вами не считаюсь?
Я…
– Сейчас не об этом. Я хочу, чтобы ты понял, какой золотой человек Бекен. Твоя жена чистая… Ты же ей хамишь, разрушаешь семью…
– Пап, вы не все знаете.
– Знаю или не знаю, – это мелочи. Потом я знаю твою мать, тебя.
Может уже поздно говорить, но ты должен знать: если мужчина мелочен, он не человек. Понял?
– Понял.
– Балам, прошу тебя – будь умным.
– Хорошо, пап.
– Вот… еще возьми. – Он вложил в мою ладонь три рубля.
Душа обязана трудиться,
Держи ее, злодейку, в черном теле,
И день, и ночь,
И день и ночь!
У Жаркена Каспаковича голова большая. Не такая большая, как у
Симашко или Маркизы, но все равно мама говорит, что такие головы бывают только у сверхумных ученых.
Каспаков пришел к нам домой с женой в новой югославской тройке.
На кухне переговаривались Гау и Доктор.
Я похвалил научного руководителя:
– У вас замечательный костюм.
– М-да… – Жаркен Каспакович распахнул пиджак.- Смотри, тут кармашки, и тут кармашки…
Жена Каспакова почуяла каверезность и заметила: "Что ты как маленький? Еще подумают, что у тебя только один костюм".
Жаркен соскочил со стула и выбросил вперед растопыренную пятерню:
– Дома у меня пять костюмов!
Папа не без ехидцы протянул: "Молодец". И строго посмотрел на меня. Мол, прекращай издеваться над пьяным человеком.
– У меня есть тост. – Я встал с рюмкой водки. – Не знаю, имею ли я право вслух говорить о мечте, и поймете ли вы меня, Жаркен
Каспакович, но я…
– Говори, – разрешил научный руководитель.
– Я мечтаю стать таким же красивым и умным, как вы, Жаркен
Каспакович.
Папа озабоченно потер лысину, вздохнул. Мама ничего не поняла и одобрительно зацокала языком. На кухне примолкли Гау с Доктором.
Язык мой – враг мой.
Жаркен молчал секунд пять.
– Но для этого ты должен много работать! – Он треснул кулаком по столу. Зазвенели вилки, ножи, повалился на скатерть бокал с вином. -
Надо работать! День и ночь! День и ночь!
Уф, алла. Пронесло. Папа смотрел в тарелку, мама прошла к Гау со словами: "Оказывается твой муж умеет хорошо говорить тост". Кухня отозвалась смехом Гау и Доктора.
Аленький цветочек
Олежка Жуков любит песню "Колорада ярмарка", а Юра Фанарин всю дорогу поет: "Маленький волшебник белой розы…".
Маленький врошебник белой розы заглянул с известием в комнату:
– По радио передали: папой избран поляк.
– "Матка бозка остромбазка", – прокомментировал решение кадрового вопроса в Ватикане Хаки.
– Не матка бозка, – уточнил Юра, – а пся крев получилась.
– В Ватикане денег, как грязи. – заметил Муля.
– Как тебе новый премьер-министр Англии? – спросил Фанарин Руфу.
– Ты про Тэтчер? Ниче.
"Тут вновь подошел Киндзюлис".
– Ее еще и трахать можно. – вставился Шастри.