Страница:
рил другой.
- Саваны в замке Иф стоят недорого, - возразил третий.
- Может быть, ради него пойдут на кое-какие издержки, - все-таки ду-
ховное лицо.
- В таком случае его удостоят мешка.
Эдмон слушал, не пропуская ни слова, но понял из всего этого немного.
Вскоре голоса умолкли, и ему показалось, что все вышли из камеры.
Однако он не осмелился войти, - там могли оставить тюремщика карау-
лить мертвое тело.
Поэтому он остался на месте и продолжал слушать, не шевелясь и затаив
дыхание.
Через час снова послышался шум.
В камеру возвратился комендант в сопровождении врача и нескольких
офицеров.
На минуту все смолкло. Очевидно, врач подошел к постели и осматривал
труп.
Потом начались расспросы.
Врач, освидетельствовав узника, объявил, что он мертв.
В вопросах и ответах звучала небрежность, возмутившая Дантеса. Ему
казалось, что все должны чувствовать к бедному аббату хоть долю той сер-
дечной привязанности, которую он сам питал к нему.
- Я очень огорчен, - сказал комендант в ответ на заявление врача, что
старик умер, - это был кроткий и безобидный арестант, который всех за-
бавлял своим сумасшествием, а главное, за ним легко было присматривать.
- За ним и вовсе не нужно было смотреть, - вставил тюремщик. - Он
просидел бы здесь пятьдесят лет и, ручаюсь вам, ни разу не попытался бы
бежать.
- Однако, - сказал комендант, - мне кажется, что, несмотря на ваше
заверение, - не потому, чтобы я сомневался в ваших познаниях, но для то-
го, чтобы не быть в ответе, - нужно удостовериться, что арестант в самом
деле умер.
Наступила полная тишина; Дантес, прислушиваясь, решил, что врач еще
раз осматривает и ощупывает тело.
- Вы можете быть спокойны, - сказал, наконец, доктор, - он умер, ру-
чаюсь вам за это.
- Но вы знаете, - возразил комендант, - что в подобных случаях мы не
довольствуемся одним осмотром; поэтому, несмотря на видимые признаки,
благоволите исполнить формальности, предписанные законом.
- Ну, что же, раскалите железо, - сказал врач, - но, право же, это
излишняя предосторожность.
При этих словах о раскаленном железе Дантес вздрогнул.
Послышались торопливые шаги, скрип двери, снова шаги, и через нес-
колько минут тюремщик сказал:
- Вот жаровня и железо.
Снова наступила тишина; потом послышался треск прижигаемого тела, и
тяжелый, отвратительный запах проник даже сквозь стену, за которой при-
таился Дантес. Почувствовав запах горелого человеческого мяса, Эдмон
весь покрылся холодным потом, и ему показалось, что он сейчас потеряет
сознание.
- Теперь вы видите, что он мертв, - сказал врач. - Прижигание пятки -
самое убедительное доказательство. Бедный сумасшедший излечился от поме-
шательства и вышел из темницы.
- Его звали Фариа? - спросил один из офицеров, сопровождавших комен-
данта.
- Да, и он уверял, что это старинный род. Впрочем, это был человек
весьма ученый и довольно разумный во всем, что не касалось его сокрови-
ща. Но в этом пункте, надо сознаться, он был несносен.
- Это болезнь, которую мы называем мономанией, - сказал врач.
- Вам никогда не приходилось жаловаться на него? - спросил комендант
у тюремщика, который носил аббату пищу.
- Никогда, господин комендант, - отвечал тюремщик, - решительно ни-
когда; напротив того, сперва он очень веселил меня, рассказывал разные
истории; а когда жена моя заболела, он даже прописал ей лекарство и вы-
лечил ее.
- Вот как! - сказал врач. - Я и не знал, что имею дело с коллегой.
Надеюсь, господин комендант, - прибавил он смеясь, - что вы обойдетесь с
ним поучтивее.
- Да, да, будьте спокойны, он будет честь-честью зашит в самый новый
мешок, какой только найдется. Вы удовлетворены?
- Прикажите сделать это при вас, господин комендант? - спросил тюрем-
щик.
- Разумеется. Но только поскорее, не торчать же мне целый день в этой
камере.
Снова началась ходьба взад и вперед; вскоре Дантес услышал шуршание
холстины, кровать заскрипела, послышались грузные шаги человека, подни-
мающего тяжесть, потом кровать опять затрещала.
- До вечера, - сказал комендант.
- Отпевание будет? - спросил один из офицеров.
- Это невозможно, - отвечал комендант. - Тюремный священник отпросил-
ся у меня вчера на неделю в Гьер. Я на это время поручился ему за своих
арестантов. Если бы бедный аббат не так спешил, то его отпели бы, как
следует.
- Не беда, - сказал врач со свойственным людям его звания вольно-
думством, - он особа духовная; господь бог уважит его сан и не доставит
аду удовольствие заполучить священника.
Громкий хохот последовал за этой пошлой шуткой.
Тем временем тело укладывали в мешок.
- До вечера! - повторил комендант, когда все кончилось.
- В котором часу? - спросил тюремщик.
- Часов в десять, в одиннадцать.
- Оставить караульного у тела?
- Зачем? Заприте его, как живого, вот и все.
Затем шаги удалились, голоса стали глуше, послышался резкий скрип за-
мыкаемой двери и скрежет засовов; угрюмая тишина, тишина уже не одино-
чества, а смерти, объяла все, вплоть до оледеневшей души Эдмона.
Тогда он медленно приподнял плиту головой и бросил в камеру испытую-
щий взгляд.
Она была пуста. Дантес вышел из подземного хода.
На кровати, в тусклом свете туманного утра, проникавшем в окошко
тюрьмы, лежал мешок из грубой холстины, под складками которого смутно
угадывались очертания длинного, неподвижного тела: это и был саван абба-
та, который, по словам тюремщиков, так дешево стоил.
Итак, все было кончено. Дантес физически был ужо разлучен со своим
старым другом. Он уже не мог ни видеть его глаза, оставшиеся открытыми,
словно для того, чтобы глядеть по ту сторону смерти, ни пожать его неу-
томимую руку, которая приподняла перед ним завесу, скрывавшую тайны ми-
ра. Фариа, отзывчивый, опытный товарищ, к которому он так сильно привя-
зался, существовал только в его воспоминаниях. Тогда он сел у изголовья
страшного ложа и предался горькой, безутешной скорби.
Один! Снова один! Снова окружен безмолвием, снова лицом к лицу с не-
бытием!
Один! Уже не видеть, не слышать единственного человека, который при-
вязывал его к жизни! Не лучше ли, подобно Фариа, спросить у бога разгад-
ку жизни, хотя бы для этого пришлось пройти через страшную дверь страда-
ний?
Мысль о самоубийстве, изгнанная другом, отстраняемая его присутстви-
ем, снова возникла, точно призрак, у тела Фариа.
- Если бы я мог умереть, - сказал он, - я последовал бы за ним и, ко-
нечно, увидел бы его. Но как умереть? Ничего нет легче, - продолжал он
усмехнувшись. - Я останусь здесь, брошусь на первого, кто войдет, задушу
его, и меня казнят.
Но в сильных горестях, как и при сильных бурях, пропасть лежит между
двумя гребнями волн; Дантес ужаснулся позорной смерти и вдруг перешел от
отчаяния к неутолимой жажде жизни и свободы.
- Умереть? Нет! - воскликнул он. - Не стоило столько жить, столько
страдать, чтобы теперь умереть! Умереть! Я мог бы это сделать прежде,
много лет тому назад, когда я решился; но теперь я не желаю играть в ру-
ку моей злосчастной судьбе. Нет, я хочу жить; хочу бороться до конца;
хочу отвоевать счастье, которое у меня отняли! Прежде чем умереть, я
должен наказать моих палачей и, может быть, - кто знает? - наградить
немногих друзей. Но меня забыли здесь, в моей тюрьме, и я выйду только
так, как Фариа.
При этих словах он замер, глядя прямо перед собой, как человек, кото-
рого осенила внезапная мысль, но мысль страшная. Он вскочил, прижал руку
ко лбу, словно у него закружилась голова, прошелся по камере и снова ос-
тановился у кровати.
- Кто внушил мне эту мысль? - прошептал он. - Не ты ли, господи? Если
только мертвецы выходят отсюда, - займем место мертвеца.
И, стараясь не думать, торопливо, чтобы размышление не успело поме-
шать безрассудству отчаяния, он наклонился, распорол страшный мешок но-
жом аббата, вытащил труп из мешка, перенес его в свою камеру, положил на
свою кровать, обернул ему голову тряпкой, которой имел обыкновение повя-
зываться, накрыл его своим одеялом, поцеловал последний раз холодное че-
ло, попытался закрыть упрямые глаза, которые по-прежнему глядели страш-
ным, бездумным взглядом, повернул мертвеца лицом к стене, чтобы тюрем-
щик, когда принесет ужин, подумал, что узник лег спать: потом спустился
в подземный ход, придвинул кровать к стене, вернулся в камеру аббата,
достал из тайника иголку с ниткой, снял с себя свое рубище, чтобы под
холстиною чувствовалось голое тело, влез в распоротый мешок, принял в
нем то же положение, в каком находился труп и заделал шов изнутри.
Если бы на беду в эту минуту кто-нибудь вошел, стук сердца выдал бы
Дантеса.
Он мог бы подождать и сделать все это после вечернего обхода. Но он
боялся, как бы комендант не передумал и не велел вынести труп раньше
назначенного часа. Тогда рухнула бы его последняя надежда.
Так или иначе - решение было принято.
План его был таков.
Если по пути на кладбище могильщики догадаются, что они несут живого
человека, Дантес, не давая им опомниться, сильным ударом ножа распорет
мешок сверху донизу, воспользуется их смятением и убежит. Если они захо-
тят схватить его, он пустит в дело нож.
Если они отнесут его на кладбище и опустят в могилу, то он даст засы-
пать себя землей; так как это будет происходить ночью, то, едва мо-
гильщики уйдут, он разгребет рыхлую землю и убежит. Он надеялся, что тя-
жесть земли будет не настолько велика, чтобы он не мог поднять ее. Если
же окажется, что он ошибся, если земля будет слишком тяжела, то он за-
дохнется и тем лучше: все будет кончено.
Дантес не ел со вчерашнего дня, но утром он не чувствовал голода, да
и теперь не думал о нем. Положение его было так опасно, что он не имел
времени сосредоточиться ни на чем другом.
Первая опасность, которая грозила Дантесу, заключалась в том, что тю-
ремщик войдя с ужином в семь часов вечера, заметит подмену. К счастью,
уже, много раз, то от тоски, то от усталости, Дантес дожидался ужина ле-
жа; в таких случаях тюремщик обыкновенно ставил суп и хлеб на стоя и
уходил, не говоря ни слова.
Но на этот раз тюремщик мог изменить своей привычке, заговорить с
Дантесом и, видя, что Дантес не отвечает, подойти к постели и обнаружить
обман.
Чем ближе к семи часам, тем сильнее становился страх Дантеса. Прижав
руку к сердцу, он старался умерить его биение, а другой рукой вытирал
пот, ручьями струившийся по лицу. Иногда дрожь пробегала по его телу, и
сердце сжималось, как в ледяных тисках. Ему казалось, что он умирает. Но
время шло, в замке было тихо, и Дантес понял, что первая опасность мино-
вала. Это было хорошим предзнаменованием. Наконец, в назначенный комен-
дантом час на лестнице послышались шаги. Эдмон понял, что долгожданный
миг настал; он собрал все свое мужество и затаил дыхание; он горько со-
жалел, что не может, подобно дыханию, удержать стремительное биение сво-
его сердца.
Шаги остановились у дверей. Дантес различил двойной топот ног и по-
нял, что за ним пришли два могильщика. Эта догадка превратилась в уве-
ренность, когда он услышал стук поставленных на пол носилок.
Дверь отворилась, сквозь покрывавшую его холстину Дантес различил две
тени, подошедшие к его кровати. Третья остановилась у дверей, держа в
руках фонарь. Могильщики взялись за мешок, каждый за свой конец.
- Такой худой старичишка, а не легонький, - сказал один из них, под-
нимая Дантеса за голову.
- Говорят, что каждый год в костях прибавляется полфунта весу, - ска-
зал другой, беря его за ноги.
- Узел приготовил? - спросил первый.
- Зачем нам тащить лишнюю тяжесть? - отвечал второй. - Там сделаю.
- И то правда; ну, идем.
"Что это за узел?" - подумал Дантес.
Мнимого мертвеца сняли с кровати и понесли к носилкам. Эдмон напрягал
мышцы, чтобы больше походить на окоченевшее тело. Его положили на носил-
ки, и шествие, освещаемое сторожем с фонарем, двинулось по лестнице.
Вдруг свежий и терпкий ночной воздух обдал Дантеса; он узнал мист-
раль. Это внезапное ощущение было исполнено наслаждения и мучительной
тревоги.
Носильщики прошли шагов двадцать, потом остановились и поставили но-
силки на землю.
Один из них отошел в сторону, и Дантес услышал стук его башмаков по
плитам.
"Где я?" - подумал он.
- А знаешь, он что-то больно тяжел, - сказал могильщик, оставшийся
подле Дантеса, садясь на край носилок.
Первой мыслью Дантеса было высвободиться из мешка, но, к счастью, он
удержался.
- Да посвети же мне, болван, - сказал носильщик, отошедший в сторону,
- иначе я никогда не найду, что мне нужно.
Человек с фонарем повиновался, хотя приказание было выражено довольно
грубо.
"Что это он ищет? - подумал Дантес. - Заступ, должно быть".
Радостное восклицание возвестило, что могильщик нашел то, что искал.
- Наконец, - сказал второй, - насилу-то.
- Что ж, - отвечал первый, - ему спешить некуда.
При этих словах он подошел к Эдмону и положил подле него какой-то тя-
желый и гулкий предмет. В ту же, минуту ему больно стянули ноги верев-
кой.
- Ну что, привязал? - спросил второй могильщик.
- В лучшем виде! - отвечал другой. - Без ошибки.
- Ну так - марш!
И, подняв носилки, они двинулись дальше.
Прошли шагов пятьдесят, потом остановились, отперли какие-то ворота и
опять пошли дальше. Шум волн, разбивающихся о скалы, на которых высился
замок, все отчетливее долетал до слуха Дантеса, по мере того как но-
сильщики подвигались вперед.
- А погода плохая! - сказал один из носильщиков. - Худо быть в море в
такую ночь!
- Да! Как бы аббат не подмок, - сказал другой.
И оба громко захохотали.
Дантес не понял шутки, но волосы у него встали дыбом.
- Вот и пришли, - сказал первый.
- Дальше, дальше, - возразил другой, забыл, как в прошлый раз он не
долетел до места и разбился о камни, и еще комендант назвал нас на дру-
гой день лодырями.
Они прошли еще пять или шесть шагов, поднимаясь все выше; потом Дан-
тес почувствовал, что его берут за голову, за ноги и раскачивают.
- Раз! - сказал могильщик.
- Два!
- Три!
В ту же секунду Дантес почувствовал, что его бросают в неизмеримую
пустоту, что он рассекает воздух, как раненая птица, и падает, падает в
леденящем сердце ужасе. Хотя что-то тяжелое влекло его книзу, ускоряя
быстроту его полета, ему казалось, что он падает целую вечность. Нако-
нец, с оглушительным шумом он вонзился, как стрела в ледяную воду и ис-
пустил было крик, но тотчас же захлебнулся.
Дантес был брошен в море, и тридцатишестифунтовое ядро, привязанное к
ногам, тянуло его на дно.
Море - кладбище замка Иф.
Дантес, оглушенный, почти задохшийся, все же догадался сдержать дыха-
ние; и так как он в правой руке держал нож наготове, то он быстро вспо-
рол мешок, высунул руку, потом голову; но, несмотря на все его усилия
приподнять ядро, оно продолжало тянуть его ко дну; тогда он согнулся,
нащупал веревку, которой были связаны его ноги, и, сделав последнее уси-
лие, перерезал ее в тот самый миг, когда начинал уже задыхаться; оттолк-
нувшись ногами, он вынырнул на поверхность, между тем как ядро увлекало
в морскую пучину грубый холст, едва не ставший его саваном.
Дантес только один раз перевел дыхание и снова нырнул, ибо больше
всего боялся, как бы его не заметили.
Когда он вторично вынырнул, он был уж по меньшей мере в пятидесяти
шагах от места падения; он увидел над головой черное грозовое небо, по
которому быстро неслись облака, открывая иногда небольшой уголок лазури
с мерцающей звездой; перед ним расстилалась мрачная и бурная ширь, на
которой, предвещая грозу, начинали закипать волны, а позади, чернее мо-
ря, чернее неба, подобно грозному призраку, высилась гранитная громада,
и ее темный шпиль казался рукой, протянутой за ускользнувшей добычей; на
самом высоком утесе мигал свет фонаря, освещая две тени.
Дантесу казалось, что обе тени с беспокойством наклоняются к морю.
Эти своеобразные могильщики, вероятно, слышали его крик при падении. По-
этому Дантес снова пырнул и поплыл под водой. Этот прием был ему некогда
хорошо знаком и собирал вокруг него, в бухте Фаро, многочисленных пок-
лонников, не раз провозглашавших его самым искусным пловцом в Марселе.
Когда он вынырнул на поверхность, фонарь исчез. Он начал осматри-
ваться. Из островов, окружающих замок Иф, Ратонно и Помег - ближайшие;
но Ратонно и Помег населены, населен и маленький остров Дом, а потому
самыми надежными были острова Тибулен и Лемер; оба они расположены в ми-
ле от замка Иф.
Дантес тем не менее решил доплыть до одного из этих островов. Но как
найти их во мраке ночи, который с каждым мгновением становится все неп-
рогляднее?
В эту минуту он увидел сиявший, подобно звезде, маяк Планье.
Держа прямо на маяк, он оставлял остров Тибулен немного влево. Следо-
вательно, взяв немного левее, он должен был встретить этот остров на
своем пути.
Но мы уже сказали, что от замка Иф до этого острова по крайней мере
целая миля.
Не раз в тюрьме Фариа говорил Эдмону, видя, что он предается унынию и
лени: "Дантес, опасайтесь бездействия, вы утонете, пытаясь спастись, ес-
ли не будете упражнять свои силы".
Теперь, чувствуя на себе смертоносную тяжесть воды, Дантес вспомнил
совет старика; он поспешил вынырнуть и начал рассекать волны, чтобы про-
верить, не утратил ли он былую силу; он с радостью убедился, что вынуж-
денное бездействие нисколько не убавило его выносливости и ловкости, и
почувствовал, что по-прежнему владеет стихией, к которой привык с мла-
денчества.
К тому же страх, этот неотступный гонитель, удваивал силы Дантеса.
Рассекая волну, он прислушивался, не раздастся ли подозрительный шум.
Всякий раз, как его поднимало на гребень, он быстрым взглядом окидывал
горизонт, пытаясь проникнуть в густой мрак. Каждая волна, вздымавшаяся
выше других, казалась ему лодкой, высланной в погоню за ним, и тогда он
плыл быстрее, что, конечно, сокращало его путь, но вместе с тем истощало
его силы.
Но он плыл и плыл, и грозный замок мало-помалу сливался с ночным ту-
маном. Он уже не различал его, но все еще чувствовал.
Так прошел целый час, в продолжение которого Дантес, воодушевленный
живительным чувством свободы, продолжал рассекать волны в принятом им
направлении.
"Скоро час, как я плыву, - говорил он себе, - но ветер противный, и
я, должно быть, потерял четверть моей скорости. Все же, если я не сбился
с пути, то, вероятно, я уже недалеко от Тибулена. Но что, если я сбил-
ся!"
Дрожь пробежала по телу пловца. Он хотел для отдыха лечь на спину; но
море становилось все более бурным, и он скоро понял, что передышка, на
которую он надеялся, невозможна.
- Ну, что ж, - сказал он, - буду плыть, пока можно, пока руки не ус-
танут, пока меня не сведет судорога, а там пойду ко дну!
И он поплыл дальше с силою и упорством отчаяния.
Вдруг ему показалось, что небо, и без того уже черное, еще более тем-
неет, что густая, тяжелая, плотная туча нависает над ним; в ту же минуту
он почувствовал сильную боль в колене. Воображение мгновенно подсказало
ему, что это удар пули и что он сейчас услышит звук выстрела; но выстре-
ла не было. Дантес протянул руку и нащупал что-то твердое. Он подогнул
ноги и коснулся земли. Тогда он понял, что он принял за тучу.
В двадцати шагах от него возвышалась груда причудливых утесов, похо-
жая на огромный костер, окаменевший внезапно, в минуту самого яркого го-
рения. То был остров Тибулен. Дантес встал, сделал несколько шагов и,
возблагодарив бога, растянулся на гранитных скалах, показавшихся ему в
эту минуту мягче самой мягкой постели.
Потом, невзирая на ветер, на бурю, на начавшийся дождь, он заснул
сладостным сном человека, у которого тело цепенеет, но душа бодрствует в
сознании нежданного счастья.
Через час оглушительный раскат грома разбудил Эдмона. Буря разбушева-
лась и в своем стремительном полете била крыльями по морю и по небу.
Молния сверкала, как огненная змея, освещая волны и тучи, которые кати-
лись, перегоняя друг друга, словно валы беспредельного хаоса.
Опытный глаз моряка не ошибся. Дантес пристал к первому из двух ост-
ровов, - это и был остров Тибулен. Дантес знал, что это голый утес, отк-
рытый со всех сторон, не представляющий ни малейшего убежища. Но он
предполагал, когда буря утихнет, опять броситься в море и достигнуть
вплавь острова Лемер, такого же дикого, но более пространного и, следо-
вательно, более гостеприимного.
Нависшая скала доставила Дантесу временный приют; он спрятался под
нее, и почти в ту же минуту буря разразилась во всем неистовстве.
Эдмон чувствовал, как сотрясается скала, под которой он укрылся.
Брызги волн, разбивавшихся о подножие этой огромной глыбы, долетали до
него. Хоть он и был в безопасности, но от страшного гула, от ослепи-
тельных вспышек у него закружилась голова; ему казалось, что остров дро-
жит под ним и вот-вот, словно корабль, сорвется с якоря и унесет его в
этот чудовищный водоворот.
Тут он вспомнил, что уже сутки не ел; его мучил голод, томила жажда.
Дантес вытянул руки и голову и навился дождевой воды из выемки в скале.
В ту минуту как он поднимал голову, молния, которая, казалось, раско-
лола небо до самого подножия божьего престола, озарила пространство; в
блеске этой молнии между островом Лемер и мысом Круавиль, в четверти ми-
ли от Дантеса, словно призрак, возникло маленькое рыболовное судно, уно-
симое ветром и волнами. Через секунду этот призрак, приближаясь со
страшной быстротой, появился на гребне другой волны. Дантес хотел крик-
нуть, хотел найти какой-нибудь лоскут, чтобы подать им сигнал, что они
идут навстречу гибели, но они сами это знали; при блеске новой молнии
Эдмон увидел четырех людей, ухватившихся за мачты и штаги, пятый стоял у
разбитого руля. Эти люди, вероятно, тоже увидели его, потому что отчаян-
ные крики, заглушаемые свистом ветра, долетели до его ушей. Над мачтою,
гнувшейся, как тростник, хлопал изодранный в клочья парус; вдруг снасти,
на которых он еще держался, лопнули, ветер подхватил его, и он исчез в
темных глубинах неба, подобно огромной белой птице, мелькнувшей в черных
облаках.
В тот же миг раздался оглушительный треск; Дантес услышал крики тону-
щих. Прижавшись, подобно сфинксу, к своему утесу, Дантес смотрел в морс-
кую бездну и при новой вспышке молнии увидел разбитое суденышко и между
обломками отчаянные лица и руки, простертые к небу.
Потом все исчезло во мраке ночи; страшное видение Продолжалось не
дольше вспышки молнии.
Дантес бросился вниз по скользким скалам, ежеминутно рискуя свалиться
в море. Он смотрел, прислушивался, но ничего не было ни слышно, ни вид-
но; ни криков, ни людей; одна только буря продолжала реветь вместе с
ветром и пениться вместе с волнами.
Мало-помалу ветер улегся; по небу гнало к западу большие серые тучи,
словно полинявшие от грозы; снова проступила лазурь с еще более яркими
звездами. Вскоре на востоке широкая красноватая полоса прочертила че-
рио-синий горизонт; волны, вздымаясь, вспыхнули внезапным светом, их пе-
нистые гребни превратились в золотые гривы.
Занялся день.
Дантес неподвижно и безмолвно глядел на это величественное зрелище,
словно видел его впервые; и в самом деле, за то время, что он пробыл в
замке Иф, он успел забыть, как восходит солнце. Он оборотился к крепости
и долгим взглядом окинул землю и море.
Мрачное здание - страж и властелин - вставало из волн в грозном вели-
чии.
Было часов пять утра; море постепенно утихало.
"Через два-три часа, - сказал себе Эдмон, - тюремщик войдет в мою ка-
меру, обнаружит труп моего бедного друга, опознает его, будет тщетно ме-
ня искать и поднимет тревогу; тогда найдут отверстие, подземный ход;
спросят людей, которые бросили меня в море и, наверное, слышали мой
крик. Тотчас же лодки с вооруженными солдатами пустятся в погоню за нес-
частным беглецом, который, очевидно, не мог уйти далеко. Пушечные выст-
релы возвестят всему побережью, что нельзя давать убежище голодному и
раздетому бродяге. Марсельская полиция будет уведомлена и оцепит берег,
между тем как комендант замка Иф начнет обшаривать море. Что тогда? Ок-
руженный на воде, затравленный на суше, куда я денусь? Я голоден, озяб,
я даже бросил спасительный нож, потому что он мешал мне плыть; я во
власти первого встречною, который захочет заработать двадцать франков,
выдав меня. У меня нет больше ни сил, ни мыслей, ни решимости! Боже! Бо-
же! Ты видишь мои страдания, помоги мне, ибо сам я не в силах помочь се-
бе!"
В ту минуту, как Эдмон в полубреду от истощения, потеряв способность
мыслить, шептал эту пламенную молитву, со страхом оглядываясь на замок
Иф, он увидел близ оконечности острова Помег маленькое судно, подобно
чайке летящее над самой водой; только глаз моряка мог распознать в этом
судне на еще полутемной полосе моря генуэзскую тартану. Она шла из мар-
сельского порта в открытое море, и сверкающая пена расступалась перед
узким носом, давая дорогу ее округлым бокам.
- Через полчаса, - вскричал Эдмон, - я мог бы настигнуть это судно,
если бы не опасался, что меня начнут расспрашивать, догадаются, кто я, и
доставят обратно в Марсель! Что делать? Что им сказать? Какую басню вы-
думать, чтобы обмануть их? Эти люди - контрабандисты, полупираты. Под
видом торговли они занимаются разбоем и скорее продадут меня, чем решат-
ся на бескорыстное, доброе дело.
Подождем...
Но ждать невозможно; я умираю с голоду, через несколько часов послед-
ние силы покинут меня; к тому же близится час обхода; тревоги еще не
подняли, быть может, меня и не заподозрят; я могу выдать себя за матроса
с этого суденышка, разбившегося ночью; это будет правдоподобно, опро-
вергнуть меня некому, они все утонули. Итак, вперед!..
Дантес поглядел в ту сторону, где разбилось маленькое судно, и
вздрогнул. На утесе, зацепившись за выступ, висел фригийский колпак од-
- Саваны в замке Иф стоят недорого, - возразил третий.
- Может быть, ради него пойдут на кое-какие издержки, - все-таки ду-
ховное лицо.
- В таком случае его удостоят мешка.
Эдмон слушал, не пропуская ни слова, но понял из всего этого немного.
Вскоре голоса умолкли, и ему показалось, что все вышли из камеры.
Однако он не осмелился войти, - там могли оставить тюремщика карау-
лить мертвое тело.
Поэтому он остался на месте и продолжал слушать, не шевелясь и затаив
дыхание.
Через час снова послышался шум.
В камеру возвратился комендант в сопровождении врача и нескольких
офицеров.
На минуту все смолкло. Очевидно, врач подошел к постели и осматривал
труп.
Потом начались расспросы.
Врач, освидетельствовав узника, объявил, что он мертв.
В вопросах и ответах звучала небрежность, возмутившая Дантеса. Ему
казалось, что все должны чувствовать к бедному аббату хоть долю той сер-
дечной привязанности, которую он сам питал к нему.
- Я очень огорчен, - сказал комендант в ответ на заявление врача, что
старик умер, - это был кроткий и безобидный арестант, который всех за-
бавлял своим сумасшествием, а главное, за ним легко было присматривать.
- За ним и вовсе не нужно было смотреть, - вставил тюремщик. - Он
просидел бы здесь пятьдесят лет и, ручаюсь вам, ни разу не попытался бы
бежать.
- Однако, - сказал комендант, - мне кажется, что, несмотря на ваше
заверение, - не потому, чтобы я сомневался в ваших познаниях, но для то-
го, чтобы не быть в ответе, - нужно удостовериться, что арестант в самом
деле умер.
Наступила полная тишина; Дантес, прислушиваясь, решил, что врач еще
раз осматривает и ощупывает тело.
- Вы можете быть спокойны, - сказал, наконец, доктор, - он умер, ру-
чаюсь вам за это.
- Но вы знаете, - возразил комендант, - что в подобных случаях мы не
довольствуемся одним осмотром; поэтому, несмотря на видимые признаки,
благоволите исполнить формальности, предписанные законом.
- Ну, что же, раскалите железо, - сказал врач, - но, право же, это
излишняя предосторожность.
При этих словах о раскаленном железе Дантес вздрогнул.
Послышались торопливые шаги, скрип двери, снова шаги, и через нес-
колько минут тюремщик сказал:
- Вот жаровня и железо.
Снова наступила тишина; потом послышался треск прижигаемого тела, и
тяжелый, отвратительный запах проник даже сквозь стену, за которой при-
таился Дантес. Почувствовав запах горелого человеческого мяса, Эдмон
весь покрылся холодным потом, и ему показалось, что он сейчас потеряет
сознание.
- Теперь вы видите, что он мертв, - сказал врач. - Прижигание пятки -
самое убедительное доказательство. Бедный сумасшедший излечился от поме-
шательства и вышел из темницы.
- Его звали Фариа? - спросил один из офицеров, сопровождавших комен-
данта.
- Да, и он уверял, что это старинный род. Впрочем, это был человек
весьма ученый и довольно разумный во всем, что не касалось его сокрови-
ща. Но в этом пункте, надо сознаться, он был несносен.
- Это болезнь, которую мы называем мономанией, - сказал врач.
- Вам никогда не приходилось жаловаться на него? - спросил комендант
у тюремщика, который носил аббату пищу.
- Никогда, господин комендант, - отвечал тюремщик, - решительно ни-
когда; напротив того, сперва он очень веселил меня, рассказывал разные
истории; а когда жена моя заболела, он даже прописал ей лекарство и вы-
лечил ее.
- Вот как! - сказал врач. - Я и не знал, что имею дело с коллегой.
Надеюсь, господин комендант, - прибавил он смеясь, - что вы обойдетесь с
ним поучтивее.
- Да, да, будьте спокойны, он будет честь-честью зашит в самый новый
мешок, какой только найдется. Вы удовлетворены?
- Прикажите сделать это при вас, господин комендант? - спросил тюрем-
щик.
- Разумеется. Но только поскорее, не торчать же мне целый день в этой
камере.
Снова началась ходьба взад и вперед; вскоре Дантес услышал шуршание
холстины, кровать заскрипела, послышались грузные шаги человека, подни-
мающего тяжесть, потом кровать опять затрещала.
- До вечера, - сказал комендант.
- Отпевание будет? - спросил один из офицеров.
- Это невозможно, - отвечал комендант. - Тюремный священник отпросил-
ся у меня вчера на неделю в Гьер. Я на это время поручился ему за своих
арестантов. Если бы бедный аббат не так спешил, то его отпели бы, как
следует.
- Не беда, - сказал врач со свойственным людям его звания вольно-
думством, - он особа духовная; господь бог уважит его сан и не доставит
аду удовольствие заполучить священника.
Громкий хохот последовал за этой пошлой шуткой.
Тем временем тело укладывали в мешок.
- До вечера! - повторил комендант, когда все кончилось.
- В котором часу? - спросил тюремщик.
- Часов в десять, в одиннадцать.
- Оставить караульного у тела?
- Зачем? Заприте его, как живого, вот и все.
Затем шаги удалились, голоса стали глуше, послышался резкий скрип за-
мыкаемой двери и скрежет засовов; угрюмая тишина, тишина уже не одино-
чества, а смерти, объяла все, вплоть до оледеневшей души Эдмона.
Тогда он медленно приподнял плиту головой и бросил в камеру испытую-
щий взгляд.
Она была пуста. Дантес вышел из подземного хода.
На кровати, в тусклом свете туманного утра, проникавшем в окошко
тюрьмы, лежал мешок из грубой холстины, под складками которого смутно
угадывались очертания длинного, неподвижного тела: это и был саван абба-
та, который, по словам тюремщиков, так дешево стоил.
Итак, все было кончено. Дантес физически был ужо разлучен со своим
старым другом. Он уже не мог ни видеть его глаза, оставшиеся открытыми,
словно для того, чтобы глядеть по ту сторону смерти, ни пожать его неу-
томимую руку, которая приподняла перед ним завесу, скрывавшую тайны ми-
ра. Фариа, отзывчивый, опытный товарищ, к которому он так сильно привя-
зался, существовал только в его воспоминаниях. Тогда он сел у изголовья
страшного ложа и предался горькой, безутешной скорби.
Один! Снова один! Снова окружен безмолвием, снова лицом к лицу с не-
бытием!
Один! Уже не видеть, не слышать единственного человека, который при-
вязывал его к жизни! Не лучше ли, подобно Фариа, спросить у бога разгад-
ку жизни, хотя бы для этого пришлось пройти через страшную дверь страда-
ний?
Мысль о самоубийстве, изгнанная другом, отстраняемая его присутстви-
ем, снова возникла, точно призрак, у тела Фариа.
- Если бы я мог умереть, - сказал он, - я последовал бы за ним и, ко-
нечно, увидел бы его. Но как умереть? Ничего нет легче, - продолжал он
усмехнувшись. - Я останусь здесь, брошусь на первого, кто войдет, задушу
его, и меня казнят.
Но в сильных горестях, как и при сильных бурях, пропасть лежит между
двумя гребнями волн; Дантес ужаснулся позорной смерти и вдруг перешел от
отчаяния к неутолимой жажде жизни и свободы.
- Умереть? Нет! - воскликнул он. - Не стоило столько жить, столько
страдать, чтобы теперь умереть! Умереть! Я мог бы это сделать прежде,
много лет тому назад, когда я решился; но теперь я не желаю играть в ру-
ку моей злосчастной судьбе. Нет, я хочу жить; хочу бороться до конца;
хочу отвоевать счастье, которое у меня отняли! Прежде чем умереть, я
должен наказать моих палачей и, может быть, - кто знает? - наградить
немногих друзей. Но меня забыли здесь, в моей тюрьме, и я выйду только
так, как Фариа.
При этих словах он замер, глядя прямо перед собой, как человек, кото-
рого осенила внезапная мысль, но мысль страшная. Он вскочил, прижал руку
ко лбу, словно у него закружилась голова, прошелся по камере и снова ос-
тановился у кровати.
- Кто внушил мне эту мысль? - прошептал он. - Не ты ли, господи? Если
только мертвецы выходят отсюда, - займем место мертвеца.
И, стараясь не думать, торопливо, чтобы размышление не успело поме-
шать безрассудству отчаяния, он наклонился, распорол страшный мешок но-
жом аббата, вытащил труп из мешка, перенес его в свою камеру, положил на
свою кровать, обернул ему голову тряпкой, которой имел обыкновение повя-
зываться, накрыл его своим одеялом, поцеловал последний раз холодное че-
ло, попытался закрыть упрямые глаза, которые по-прежнему глядели страш-
ным, бездумным взглядом, повернул мертвеца лицом к стене, чтобы тюрем-
щик, когда принесет ужин, подумал, что узник лег спать: потом спустился
в подземный ход, придвинул кровать к стене, вернулся в камеру аббата,
достал из тайника иголку с ниткой, снял с себя свое рубище, чтобы под
холстиною чувствовалось голое тело, влез в распоротый мешок, принял в
нем то же положение, в каком находился труп и заделал шов изнутри.
Если бы на беду в эту минуту кто-нибудь вошел, стук сердца выдал бы
Дантеса.
Он мог бы подождать и сделать все это после вечернего обхода. Но он
боялся, как бы комендант не передумал и не велел вынести труп раньше
назначенного часа. Тогда рухнула бы его последняя надежда.
Так или иначе - решение было принято.
План его был таков.
Если по пути на кладбище могильщики догадаются, что они несут живого
человека, Дантес, не давая им опомниться, сильным ударом ножа распорет
мешок сверху донизу, воспользуется их смятением и убежит. Если они захо-
тят схватить его, он пустит в дело нож.
Если они отнесут его на кладбище и опустят в могилу, то он даст засы-
пать себя землей; так как это будет происходить ночью, то, едва мо-
гильщики уйдут, он разгребет рыхлую землю и убежит. Он надеялся, что тя-
жесть земли будет не настолько велика, чтобы он не мог поднять ее. Если
же окажется, что он ошибся, если земля будет слишком тяжела, то он за-
дохнется и тем лучше: все будет кончено.
Дантес не ел со вчерашнего дня, но утром он не чувствовал голода, да
и теперь не думал о нем. Положение его было так опасно, что он не имел
времени сосредоточиться ни на чем другом.
Первая опасность, которая грозила Дантесу, заключалась в том, что тю-
ремщик войдя с ужином в семь часов вечера, заметит подмену. К счастью,
уже, много раз, то от тоски, то от усталости, Дантес дожидался ужина ле-
жа; в таких случаях тюремщик обыкновенно ставил суп и хлеб на стоя и
уходил, не говоря ни слова.
Но на этот раз тюремщик мог изменить своей привычке, заговорить с
Дантесом и, видя, что Дантес не отвечает, подойти к постели и обнаружить
обман.
Чем ближе к семи часам, тем сильнее становился страх Дантеса. Прижав
руку к сердцу, он старался умерить его биение, а другой рукой вытирал
пот, ручьями струившийся по лицу. Иногда дрожь пробегала по его телу, и
сердце сжималось, как в ледяных тисках. Ему казалось, что он умирает. Но
время шло, в замке было тихо, и Дантес понял, что первая опасность мино-
вала. Это было хорошим предзнаменованием. Наконец, в назначенный комен-
дантом час на лестнице послышались шаги. Эдмон понял, что долгожданный
миг настал; он собрал все свое мужество и затаил дыхание; он горько со-
жалел, что не может, подобно дыханию, удержать стремительное биение сво-
его сердца.
Шаги остановились у дверей. Дантес различил двойной топот ног и по-
нял, что за ним пришли два могильщика. Эта догадка превратилась в уве-
ренность, когда он услышал стук поставленных на пол носилок.
Дверь отворилась, сквозь покрывавшую его холстину Дантес различил две
тени, подошедшие к его кровати. Третья остановилась у дверей, держа в
руках фонарь. Могильщики взялись за мешок, каждый за свой конец.
- Такой худой старичишка, а не легонький, - сказал один из них, под-
нимая Дантеса за голову.
- Говорят, что каждый год в костях прибавляется полфунта весу, - ска-
зал другой, беря его за ноги.
- Узел приготовил? - спросил первый.
- Зачем нам тащить лишнюю тяжесть? - отвечал второй. - Там сделаю.
- И то правда; ну, идем.
"Что это за узел?" - подумал Дантес.
Мнимого мертвеца сняли с кровати и понесли к носилкам. Эдмон напрягал
мышцы, чтобы больше походить на окоченевшее тело. Его положили на носил-
ки, и шествие, освещаемое сторожем с фонарем, двинулось по лестнице.
Вдруг свежий и терпкий ночной воздух обдал Дантеса; он узнал мист-
раль. Это внезапное ощущение было исполнено наслаждения и мучительной
тревоги.
Носильщики прошли шагов двадцать, потом остановились и поставили но-
силки на землю.
Один из них отошел в сторону, и Дантес услышал стук его башмаков по
плитам.
"Где я?" - подумал он.
- А знаешь, он что-то больно тяжел, - сказал могильщик, оставшийся
подле Дантеса, садясь на край носилок.
Первой мыслью Дантеса было высвободиться из мешка, но, к счастью, он
удержался.
- Да посвети же мне, болван, - сказал носильщик, отошедший в сторону,
- иначе я никогда не найду, что мне нужно.
Человек с фонарем повиновался, хотя приказание было выражено довольно
грубо.
"Что это он ищет? - подумал Дантес. - Заступ, должно быть".
Радостное восклицание возвестило, что могильщик нашел то, что искал.
- Наконец, - сказал второй, - насилу-то.
- Что ж, - отвечал первый, - ему спешить некуда.
При этих словах он подошел к Эдмону и положил подле него какой-то тя-
желый и гулкий предмет. В ту же, минуту ему больно стянули ноги верев-
кой.
- Ну что, привязал? - спросил второй могильщик.
- В лучшем виде! - отвечал другой. - Без ошибки.
- Ну так - марш!
И, подняв носилки, они двинулись дальше.
Прошли шагов пятьдесят, потом остановились, отперли какие-то ворота и
опять пошли дальше. Шум волн, разбивающихся о скалы, на которых высился
замок, все отчетливее долетал до слуха Дантеса, по мере того как но-
сильщики подвигались вперед.
- А погода плохая! - сказал один из носильщиков. - Худо быть в море в
такую ночь!
- Да! Как бы аббат не подмок, - сказал другой.
И оба громко захохотали.
Дантес не понял шутки, но волосы у него встали дыбом.
- Вот и пришли, - сказал первый.
- Дальше, дальше, - возразил другой, забыл, как в прошлый раз он не
долетел до места и разбился о камни, и еще комендант назвал нас на дру-
гой день лодырями.
Они прошли еще пять или шесть шагов, поднимаясь все выше; потом Дан-
тес почувствовал, что его берут за голову, за ноги и раскачивают.
- Раз! - сказал могильщик.
- Два!
- Три!
В ту же секунду Дантес почувствовал, что его бросают в неизмеримую
пустоту, что он рассекает воздух, как раненая птица, и падает, падает в
леденящем сердце ужасе. Хотя что-то тяжелое влекло его книзу, ускоряя
быстроту его полета, ему казалось, что он падает целую вечность. Нако-
нец, с оглушительным шумом он вонзился, как стрела в ледяную воду и ис-
пустил было крик, но тотчас же захлебнулся.
Дантес был брошен в море, и тридцатишестифунтовое ядро, привязанное к
ногам, тянуло его на дно.
Море - кладбище замка Иф.
Дантес, оглушенный, почти задохшийся, все же догадался сдержать дыха-
ние; и так как он в правой руке держал нож наготове, то он быстро вспо-
рол мешок, высунул руку, потом голову; но, несмотря на все его усилия
приподнять ядро, оно продолжало тянуть его ко дну; тогда он согнулся,
нащупал веревку, которой были связаны его ноги, и, сделав последнее уси-
лие, перерезал ее в тот самый миг, когда начинал уже задыхаться; оттолк-
нувшись ногами, он вынырнул на поверхность, между тем как ядро увлекало
в морскую пучину грубый холст, едва не ставший его саваном.
Дантес только один раз перевел дыхание и снова нырнул, ибо больше
всего боялся, как бы его не заметили.
Когда он вторично вынырнул, он был уж по меньшей мере в пятидесяти
шагах от места падения; он увидел над головой черное грозовое небо, по
которому быстро неслись облака, открывая иногда небольшой уголок лазури
с мерцающей звездой; перед ним расстилалась мрачная и бурная ширь, на
которой, предвещая грозу, начинали закипать волны, а позади, чернее мо-
ря, чернее неба, подобно грозному призраку, высилась гранитная громада,
и ее темный шпиль казался рукой, протянутой за ускользнувшей добычей; на
самом высоком утесе мигал свет фонаря, освещая две тени.
Дантесу казалось, что обе тени с беспокойством наклоняются к морю.
Эти своеобразные могильщики, вероятно, слышали его крик при падении. По-
этому Дантес снова пырнул и поплыл под водой. Этот прием был ему некогда
хорошо знаком и собирал вокруг него, в бухте Фаро, многочисленных пок-
лонников, не раз провозглашавших его самым искусным пловцом в Марселе.
Когда он вынырнул на поверхность, фонарь исчез. Он начал осматри-
ваться. Из островов, окружающих замок Иф, Ратонно и Помег - ближайшие;
но Ратонно и Помег населены, населен и маленький остров Дом, а потому
самыми надежными были острова Тибулен и Лемер; оба они расположены в ми-
ле от замка Иф.
Дантес тем не менее решил доплыть до одного из этих островов. Но как
найти их во мраке ночи, который с каждым мгновением становится все неп-
рогляднее?
В эту минуту он увидел сиявший, подобно звезде, маяк Планье.
Держа прямо на маяк, он оставлял остров Тибулен немного влево. Следо-
вательно, взяв немного левее, он должен был встретить этот остров на
своем пути.
Но мы уже сказали, что от замка Иф до этого острова по крайней мере
целая миля.
Не раз в тюрьме Фариа говорил Эдмону, видя, что он предается унынию и
лени: "Дантес, опасайтесь бездействия, вы утонете, пытаясь спастись, ес-
ли не будете упражнять свои силы".
Теперь, чувствуя на себе смертоносную тяжесть воды, Дантес вспомнил
совет старика; он поспешил вынырнуть и начал рассекать волны, чтобы про-
верить, не утратил ли он былую силу; он с радостью убедился, что вынуж-
денное бездействие нисколько не убавило его выносливости и ловкости, и
почувствовал, что по-прежнему владеет стихией, к которой привык с мла-
денчества.
К тому же страх, этот неотступный гонитель, удваивал силы Дантеса.
Рассекая волну, он прислушивался, не раздастся ли подозрительный шум.
Всякий раз, как его поднимало на гребень, он быстрым взглядом окидывал
горизонт, пытаясь проникнуть в густой мрак. Каждая волна, вздымавшаяся
выше других, казалась ему лодкой, высланной в погоню за ним, и тогда он
плыл быстрее, что, конечно, сокращало его путь, но вместе с тем истощало
его силы.
Но он плыл и плыл, и грозный замок мало-помалу сливался с ночным ту-
маном. Он уже не различал его, но все еще чувствовал.
Так прошел целый час, в продолжение которого Дантес, воодушевленный
живительным чувством свободы, продолжал рассекать волны в принятом им
направлении.
"Скоро час, как я плыву, - говорил он себе, - но ветер противный, и
я, должно быть, потерял четверть моей скорости. Все же, если я не сбился
с пути, то, вероятно, я уже недалеко от Тибулена. Но что, если я сбил-
ся!"
Дрожь пробежала по телу пловца. Он хотел для отдыха лечь на спину; но
море становилось все более бурным, и он скоро понял, что передышка, на
которую он надеялся, невозможна.
- Ну, что ж, - сказал он, - буду плыть, пока можно, пока руки не ус-
танут, пока меня не сведет судорога, а там пойду ко дну!
И он поплыл дальше с силою и упорством отчаяния.
Вдруг ему показалось, что небо, и без того уже черное, еще более тем-
неет, что густая, тяжелая, плотная туча нависает над ним; в ту же минуту
он почувствовал сильную боль в колене. Воображение мгновенно подсказало
ему, что это удар пули и что он сейчас услышит звук выстрела; но выстре-
ла не было. Дантес протянул руку и нащупал что-то твердое. Он подогнул
ноги и коснулся земли. Тогда он понял, что он принял за тучу.
В двадцати шагах от него возвышалась груда причудливых утесов, похо-
жая на огромный костер, окаменевший внезапно, в минуту самого яркого го-
рения. То был остров Тибулен. Дантес встал, сделал несколько шагов и,
возблагодарив бога, растянулся на гранитных скалах, показавшихся ему в
эту минуту мягче самой мягкой постели.
Потом, невзирая на ветер, на бурю, на начавшийся дождь, он заснул
сладостным сном человека, у которого тело цепенеет, но душа бодрствует в
сознании нежданного счастья.
Через час оглушительный раскат грома разбудил Эдмона. Буря разбушева-
лась и в своем стремительном полете била крыльями по морю и по небу.
Молния сверкала, как огненная змея, освещая волны и тучи, которые кати-
лись, перегоняя друг друга, словно валы беспредельного хаоса.
Опытный глаз моряка не ошибся. Дантес пристал к первому из двух ост-
ровов, - это и был остров Тибулен. Дантес знал, что это голый утес, отк-
рытый со всех сторон, не представляющий ни малейшего убежища. Но он
предполагал, когда буря утихнет, опять броситься в море и достигнуть
вплавь острова Лемер, такого же дикого, но более пространного и, следо-
вательно, более гостеприимного.
Нависшая скала доставила Дантесу временный приют; он спрятался под
нее, и почти в ту же минуту буря разразилась во всем неистовстве.
Эдмон чувствовал, как сотрясается скала, под которой он укрылся.
Брызги волн, разбивавшихся о подножие этой огромной глыбы, долетали до
него. Хоть он и был в безопасности, но от страшного гула, от ослепи-
тельных вспышек у него закружилась голова; ему казалось, что остров дро-
жит под ним и вот-вот, словно корабль, сорвется с якоря и унесет его в
этот чудовищный водоворот.
Тут он вспомнил, что уже сутки не ел; его мучил голод, томила жажда.
Дантес вытянул руки и голову и навился дождевой воды из выемки в скале.
В ту минуту как он поднимал голову, молния, которая, казалось, раско-
лола небо до самого подножия божьего престола, озарила пространство; в
блеске этой молнии между островом Лемер и мысом Круавиль, в четверти ми-
ли от Дантеса, словно призрак, возникло маленькое рыболовное судно, уно-
симое ветром и волнами. Через секунду этот призрак, приближаясь со
страшной быстротой, появился на гребне другой волны. Дантес хотел крик-
нуть, хотел найти какой-нибудь лоскут, чтобы подать им сигнал, что они
идут навстречу гибели, но они сами это знали; при блеске новой молнии
Эдмон увидел четырех людей, ухватившихся за мачты и штаги, пятый стоял у
разбитого руля. Эти люди, вероятно, тоже увидели его, потому что отчаян-
ные крики, заглушаемые свистом ветра, долетели до его ушей. Над мачтою,
гнувшейся, как тростник, хлопал изодранный в клочья парус; вдруг снасти,
на которых он еще держался, лопнули, ветер подхватил его, и он исчез в
темных глубинах неба, подобно огромной белой птице, мелькнувшей в черных
облаках.
В тот же миг раздался оглушительный треск; Дантес услышал крики тону-
щих. Прижавшись, подобно сфинксу, к своему утесу, Дантес смотрел в морс-
кую бездну и при новой вспышке молнии увидел разбитое суденышко и между
обломками отчаянные лица и руки, простертые к небу.
Потом все исчезло во мраке ночи; страшное видение Продолжалось не
дольше вспышки молнии.
Дантес бросился вниз по скользким скалам, ежеминутно рискуя свалиться
в море. Он смотрел, прислушивался, но ничего не было ни слышно, ни вид-
но; ни криков, ни людей; одна только буря продолжала реветь вместе с
ветром и пениться вместе с волнами.
Мало-помалу ветер улегся; по небу гнало к западу большие серые тучи,
словно полинявшие от грозы; снова проступила лазурь с еще более яркими
звездами. Вскоре на востоке широкая красноватая полоса прочертила че-
рио-синий горизонт; волны, вздымаясь, вспыхнули внезапным светом, их пе-
нистые гребни превратились в золотые гривы.
Занялся день.
Дантес неподвижно и безмолвно глядел на это величественное зрелище,
словно видел его впервые; и в самом деле, за то время, что он пробыл в
замке Иф, он успел забыть, как восходит солнце. Он оборотился к крепости
и долгим взглядом окинул землю и море.
Мрачное здание - страж и властелин - вставало из волн в грозном вели-
чии.
Было часов пять утра; море постепенно утихало.
"Через два-три часа, - сказал себе Эдмон, - тюремщик войдет в мою ка-
меру, обнаружит труп моего бедного друга, опознает его, будет тщетно ме-
ня искать и поднимет тревогу; тогда найдут отверстие, подземный ход;
спросят людей, которые бросили меня в море и, наверное, слышали мой
крик. Тотчас же лодки с вооруженными солдатами пустятся в погоню за нес-
частным беглецом, который, очевидно, не мог уйти далеко. Пушечные выст-
релы возвестят всему побережью, что нельзя давать убежище голодному и
раздетому бродяге. Марсельская полиция будет уведомлена и оцепит берег,
между тем как комендант замка Иф начнет обшаривать море. Что тогда? Ок-
руженный на воде, затравленный на суше, куда я денусь? Я голоден, озяб,
я даже бросил спасительный нож, потому что он мешал мне плыть; я во
власти первого встречною, который захочет заработать двадцать франков,
выдав меня. У меня нет больше ни сил, ни мыслей, ни решимости! Боже! Бо-
же! Ты видишь мои страдания, помоги мне, ибо сам я не в силах помочь се-
бе!"
В ту минуту, как Эдмон в полубреду от истощения, потеряв способность
мыслить, шептал эту пламенную молитву, со страхом оглядываясь на замок
Иф, он увидел близ оконечности острова Помег маленькое судно, подобно
чайке летящее над самой водой; только глаз моряка мог распознать в этом
судне на еще полутемной полосе моря генуэзскую тартану. Она шла из мар-
сельского порта в открытое море, и сверкающая пена расступалась перед
узким носом, давая дорогу ее округлым бокам.
- Через полчаса, - вскричал Эдмон, - я мог бы настигнуть это судно,
если бы не опасался, что меня начнут расспрашивать, догадаются, кто я, и
доставят обратно в Марсель! Что делать? Что им сказать? Какую басню вы-
думать, чтобы обмануть их? Эти люди - контрабандисты, полупираты. Под
видом торговли они занимаются разбоем и скорее продадут меня, чем решат-
ся на бескорыстное, доброе дело.
Подождем...
Но ждать невозможно; я умираю с голоду, через несколько часов послед-
ние силы покинут меня; к тому же близится час обхода; тревоги еще не
подняли, быть может, меня и не заподозрят; я могу выдать себя за матроса
с этого суденышка, разбившегося ночью; это будет правдоподобно, опро-
вергнуть меня некому, они все утонули. Итак, вперед!..
Дантес поглядел в ту сторону, где разбилось маленькое судно, и
вздрогнул. На утесе, зацепившись за выступ, висел фригийский колпак од-