Страница:
которой чертям бы тошно стало, открылась течь.
"Пенелон, - говорит капитан, - сдается мне, мы идем ко дну; дай мне
руль, старина, и ступай в трюм".
Я отдал ему руль, схожу вниз; там было уже три фута воды; я на палу-
бу, кричу: "Выкачивай!" Какое там! Уже было поздно. Принялись за работу;
но чем больше мы выкачивали, тем больше ее прибывало.
"Нет, знаете, - говорю я, промаявшись четыре часа, - тонуть так то-
нуть, двум смертям не бывать, одной не миновать!"
"Так-то ты подаешь пример, дядя Пенелон? - сказал капитан. - Ну, по-
годи же!"
И он пошел в свою каюту и принес пару пистолетов.
"Первому, кто бросит помпу, - сказал он, - я раздроблю череп!"
- Правильно, - сказал англичанин.
- Ничто так не придает храбрости, как дельное слово, - продолжал мо-
ряк, - тем более что погода успела проясниться и ветер стих; но вода
прибывала - не слишком сильно, каких-нибудь дюйма на два в час, но все
же прибывала. Два дюйма в час, - оно как будто и пустяки, но за двенад-
цать часов это составит по меньшей мере двадцать четыре дюйма, а двад-
цать четыре дюйма составляют два фута. Два фута да три, которые мы уже
раньше имели, составят пять. А когда у корабля пять футов воды в брюхе,
то можно сказать, что у него водянка.
"Ну, - сказал капитан, - теперь довольно, и господин Моррель не может
упрекнуть нас ни в чем: мы сделали все, что могли, для спасения корабля;
теперь надо спасать людей. Спускай шлюпку, ребята, и поторапливайтесь!"
- Послушайте, господин Моррель, - продолжал Пенелон, - мы очень люби-
ли "Фараона", но как бы моряк ни любил свой корабль, он еще больше любит
свою шкуру; а потому мы и не заставили просить себя дважды; к тому же
корабль так жалобно скрипел и, казалось, говорил нам: "Да убирайтесь
поскорее!" И бедный "Фараон" говорил правду. Мы чувствовали, как он пог-
ружается у нас под ногами. Словом, в один миг шлюпка была спущена, и мы,
все восемь, уже сидели в ней.
Капитан сошел последний, или, вернее сказать, он не сошел, потому что
не хотел оставить корабль; это я схватил его в охапку и бросил товари-
щам, после чего и сам соскочил. И в самое время. Едва успел я соскочить,
как палуба треснула с таким шумом, как будто дали залп с сорокавосьмипу-
шечного корабля.
Через десять минут он клюнул носом, потом кормой, потом начал вер-
теться на месте, как собака, которая ловит свой хвост. А потом, будьте
здоровы! Фью! Кончено дело, и нет "Фараона"!
А что до нас, то мы три дня не пили и не ели, так что уже поговарива-
ли о том, не кинуть ли жребий, кому из пас кормить остальных, как вдруг
увидели "Жиронду", подали ей сигналы, она нас заметила, поворотила к
нам, выслала шлюпку и подобрала нас. Вот как было дело, господин Мор-
рель, верьте слову моряка! Так, товарищи?
Ропот одобрения показал, что рассказчик заслужил всеобщую похвалу
правдивым изложением сути дела и картинным описанием подробностей.
- Хорошо, друзья мои, - сказал г-н Моррель, - вы славные ребята, и я
заранее знал, что в постигшем меня несчастье виновата только моя злая
судьба. Здесь воля божия, а не вина людей. Покоримся же воле божией. Те-
перь скажите мне, сколько вам следует жалованья.
- Полноте, господин Моррель, об этом не будем говорить!
- Напротив, поговорим об этом, - сказал арматор с печальной улыбкой.
- Нам, стало быть, следует за три месяца... - сказал Пенелон.
- Коклес, выдайте им по двести франков. В другое время, - продолжал
г-н Моррель, - я сказал бы: дайте им по двести франков наградных; но
сейчас плохие времена, друзья мои, и те крохи, которые у меня остались,
принадлежат не мне. Поэтому простите меня и не осуждайте.
Пепелон скорчил жалостливую гримасу, обернулся к товарищам, о чем-то
с ними посовещался и снова обратился к хозяину.
- Значит, это самое, господин Моррель, - сказал он, перекладывая
жвачку за другую щеку и выпуская в переднюю новую струю слюны под стать
первой, - это самое, которое...
- Что?
- Деньги...
- Ну и что же?
- Так товарищи говорят, господин Моррель, что им пока хватит по пяти-
десяти франков и что с остальным они подождут.
- Благодарю вас, друзья мои, благодарю! - сказал г-н Моррель, трону-
тый до глубины души. - Вы все славные люди; но все-таки возьмите деньги.
И если найдете другую службу, то нанимайтесь. Вы свободны.
Эти последние слова произвели на честных моряков ошеломляющее впечат-
ление. Они испуганно переглянулись. У Пенелона захватило дух, и он едва
не проглотил свою жвачку; к счастью, он вовремя схватился рукой за гор-
ло.
- Как, господин Моррель? - сказал он сдавленным голосом. - Вы нас
увольняете? Мы вам не угодили?
- Нет, друзья мои, - отвечал арматор, - нет, наоборот, я очень дово-
лен вами. Я не увольняю вас. Но что же делать? Кораблей у меня больше
нет, и матросов мне не нужно.
- Как нет больше кораблей? - сказал Пенелон. - Ну, так велите выстро-
ить новые; мы подождем. Слава богу, мы привыкли штилевать.
- У меня нет больше денег на постройку кораблей, Пенелон, - сказал
арматор с печальной улыбкой, - и я не могу принять вашего предложения,
как оно ни лестно для меня.
- А если у вас нет денег, тогда не нужно нам платить. Мы сделаем, как
наш бедный "Фараон", и пойдем под одними снастями, вот и все!
- Довольно, довольно, друзья мои! - сказал Моррель, задыхаясь от вол-
нения. - Идите, прошу вас. Увидимся в лучшие времена. Эмманюель, - при-
бавил он, - ступайте с ними и присмотрите за тем, чтобы мое распоряжение
было в точности исполнено.
- Но только мы не прощаемся, господин Моррель, мы скажем "до свида-
ния", ладно? - сказал Пенелон.
- Да, друзья мои, надеюсь, что так Ступайте.
Он сделал знак Коклесу, и гот пошел вперед; моряки последовали за
казначеем, а Эмманюель вышел после всех.
- Теперь, - сказал арматор своей жене и дочери, - оставьте меня на
минуту; мне нужно поговорить с этим господином.
И он указал глазами на поверенного дома Томсон и Френч, который в
продолжение всей сцены стоял неподвижно в углу и участвовал в ней только
несколькими вышеприведенными словами Обе женщины взглянули на незнаком-
ца, про которого они совершенно забыли, и удалились. Но Жюли, обернув-
шись в дверях, бросила на него трогательно умоляющий взгляд, и тот отве-
чал на него улыбкой, которую странно было видеть на этом ледяном лице.
Мужчины остались одни.
- Ну вот, - сказал Моррель, опускаясь в кресло, - вы все видели, все
слышали, мне нечего добавить.
- Я видел, - сказал англичанин, - что вас постигло новое несчастье,
столь же незаслуженное, как и прежние, и это еще более утвердило меня в
моем желании быть вам полезным.
- Ах, сударь! - сказал Моррель.
- Послушайте, - продолжал незнакомец. - Ведь я один из главных ваших
кредиторов, не правда ли?
- Во всяком случае в ваших руках обязательства, сроки которых истека-
ют раньше всех.
- Вы желали бы получить отсрочку?
- Отсрочка могла бы спасти мою честь, а следовательно, и жизнь.
- Сколько вам нужно времени?
Моррель задумался.
- Два месяца, - сказал он.
- Хорошо, - сказал незнакомец, - я даю вам три.
- Но уверены ли вы, что фирма Томсон и Френч...
- Будьте спокойны, я беру все на свою ответственность. У нас сегодня
пятое июня?
- Да.
- Так вот, перепишите мне все эти векселя на пятое сентября, и пятого
сентября в одиннадцать часов утра (стрелки стенных часов показывали ров-
но одиннадцать) я явлюсь к вам.
- Я буду вас ожидать, - сказал Моррель, - и вы получите деньги, или
меня не будет в живых.
Последние слова были сказаны так тихо, что незнакомец не расслышал
их.
Векселя были переписаны, старые разорваны, и бедный арматор получил
по крайней мере три месяца передышки, чтобы собрать свои последние
средства.
Англичанин принял изъявления его благодарности с флегматичностью,
свойственной его нации, и простился с Моррелем, который проводил его до
дверей, осыпая благословениями.
На лестнице он встретил Жюли.
Она притворилась, что спускается по лестнице, но на самом деле она
поджидала его.
- Ах, сударь! - сказала она, умоляюще сложив руки.
- Мадемуазель, - сказал незнакомец, - вы вскоре получите письмо, под-
писанное... Синдбад-Мореход... Исполните в точности все, что будет ска-
зано в этом письме, каким бы странным оно вам ни показалось.
- Хорошо, - ответила Жюли.
- Обещаете вы мне это сделать?
- Клянусь вам!
- Хорошо. Прощайте, мадемуазель. Будьте всегда такой же доброй и лю-
бящей дочерью, и я надеюсь, что бог наградит вас, дав вам Эмманюеля в
мужья.
Жюли тихо вскрикнула, покраснела, как вишня, и схватилась за перила,
чтобы не упасть. Незнакомец продолжал свой путь, сделав ей рукою про-
щальный знак.
Во дворе он встретил Пенелона, державшего в каждой руке по свертку в
сто франков и словно не решавшегося унести их.
- Пойдемте, друг мой, - сказал ему англичанин, - мне нужно поговорить
с вами.
Отсрочка, данная Моррелю поверенным банкирского дома Томсон и Френч в
ту минуту, когда он меньше всего ее ожидал, показалась несчастному арма-
тору одним из тех возвратов счастья, которые возвещают человеку, что
судьба, наконец, устала преследовать его. В тот же день он все рассказал
своей дочери, жене и Эмманюелю, и некоторая надежда, если и не успокое-
ние, вернулась в дом. Но, к сожалению, Моррель имел дело не только с
фирмой Томсон и Френч, проявившей по отношению к нему такую предупреди-
тельность. В торговых делах, как он сказал, есть корреспонденты, но нет
друзей. В глубине души он недоумевал, думая о великодушном поступке фир-
мы Томсон и Френч; он объяснял его только разумно эгоистическим рассуж-
дением: лучше поддержать человека, который нам должен около трехсот ты-
сяч франков, и получить эти деньги через три месяца, нежели ускорить его
разорение и получить шесть или восемь процентов.
К сожалению, по злобе или по безрассудству все остальные кредиторы
Морреля размышляли не так, а иные даже наоборот. А потому векселя, под-
писанные Моррелем, были представлены в его кассу в установленный срок и
благодаря отсрочке, данной англичанином, были немедленно оплачены Кокле-
сом. Таким образом, Коклес пребывал попрежнему в своем безмятежном спо-
койствии. Один только г-н Моррель с ужасом видел, что если бы ему приш-
лось заплатить пятнадцатого числа сто тысяч франков де Бовилю, а тридца-
того числа тридцать две тысячи пятьсот франков по другим, тоже отсрочен-
ным векселям, то он бы погиб уже в этом месяце.
Все марсельские негоцианты были того мнения, что Моррель не выдержит
свалившихся на него неудач. А потому велико было всеобщее удивление,
когда он с обычной точностью произвел июньскую оплату векселей. Однако,
несмотря на это, к нему продолжали относиться недоверчиво и единодушно
отложили банкротство несчастного арматора до конца следующего месяца.
Весь июль Моррель прилагал нечеловеческие усилия, чтобы собрать нуж-
ную сумму. Бывало, его обязательства на какой бы то ни было срок прини-
мались с полным доверием и были даже в большом спросе. Моррель попытался
выдать трехмесячные векселя, но ни один банк их не принял. К счастью,
сам Моррель рассчитывал на коекакие поступления; эти поступления состоя-
лись; таким образом, к концу месяца Моррель опять удовлетворил кредито-
ров.
Поверенного фирмы Томсон и Френч в Марселе больше не видели; он исчез
на другой или на третий день после своего посещения г-на Морреля; а так
как в Марселе он имел дело только с мэром, инспектором тюрем и армато-
ром, то его мимолетное пребывание в этом городе не оставило иных следов,
кроме тех несходных воспоминаний, которые сохранили о нем эти трое. Что
касается матросов с "Фараона", то они, по-видимому, нанялись на другую
службу, потому что тоже исчезли.
Капитан Гомар, поправившись после болезни, задержавшей его в Пальме,
возвратился в Марсель. Он не решался явиться к г-ну Моррелю; но тот, уз-
нав об его приезде, сам отправился к нему. Честному арматору было уже
известно со слов Пенелона о мужественном поведении капитана во время ко-
раблекрушения, и он сам старался утешить его. Он принес ему полностью
его жалованье, за которым капитан Гомар не решился бы прийти.
Выходя от него, г-н Моррель столкнулся на лестнице с Пенелоном, кото-
рый, по-видимому, хорошо распорядился полученными деньгами, ибо был одет
во все новое. Увидев арматора, честный рулевой пришел в большое замеша-
тельство. Он забился в самый дальний угол площадки, переложил свою жвач-
ку сначала справа налево, потом слева направо, испуганно вытаращил глаза
и ответил только робким пожатием на дружелюбное, как всегда, рукопожатие
г-на Морреля. Г-н Моррель приписал замешательство Пенелона его ще-
гольскому наряду; вероятно, старый матрос не за свой счет пустился на
такую роскошь; очевидно, он уже нанялся на какой-нибудь другой корабль и
стыдился того, что так скоро, если можно так выразиться, снял траур по
"Фараону". Быть может даже, он явился к капитану Гомару поделиться с ним
своей удачей и передать ему предложение от имени своего нового хозяина.
- Славные люди! - сказал, удаляясь, Моррель. - Дай бог, чтобы ваш но-
вый хозяин любил вас так же, как я, и оказался счастливее меня.
Август месяц протек в беспрестанных попытках Морреля восстановить
свой прежний кредит или же открыть себе новый. Двадцатого августа в Мар-
селе стало известно, что он купил себе место в почтовой карете, и все
тотчас же решили, что Моррель объявит себя несостоятельным в конце меся-
ца и нарочно уезжает, чтобы не присутствовать при этом печальном обряде,
который он, вероятно, препоручил своему старшему приказчику Эмманюелю и
казначею Коклесу. Но, вопреки всем ожиданиям, когда наступило 31 авгус-
та, касса открылась, как всегда. Коклес сидел за решеткой невозмутимо,
как "праведный муж" Горация, рассматривал с обычным вниманием предъявля-
емые ему векселя и с обычной своей точностью оплатил их от первого до
последнего. Пришлось даже, как предвидел г-н Моррель, погасить два чужих
обязательства, и по ним Коклес уплатил с той же аккуратностью, как и по
личным векселям арматора. Никто ничего не понимал, и всякий с уп-
рямством, свойственным предсказателям печальных событий, откладывал
объявление несостоятельности до конца сентября.
Первого сентября Моррель вернулся. Все семейство с большой тревогой
ожидало его; от этого путешествия в Париж зависела последняя возможность
спасения. Моррель вспомнил о Дангларе, ставшем миллионером и когда-то
обязанном ему, потому что именно по его рекомендации Данглар поступил на
службу к испанскому банкиру, с которой и началось его быстрое обогаще-
ние. По слухам, Данглар владел шестью или восемью миллионами и неограни-
ченным кредитом. Данглар, по вынимая ни одного червонца из кармана, мог
выручить Морреля. Ему стоило только поручиться за него, и Моррель был бы
спасен. Моррель давно уже думал о Дангларе; но из-за какого-то безотчет-
ного отвращения Моррель до последней минуты медлил и не прибегал к этому
крайнему средству. И он оказался прав, ибо возвратился домой, подавлен-
ный унизительным отказом.
Но, переступив порог своего дома, Моррель не обмолвился ни словом жа-
лобы или упрека; он со слезами обнял жену и дочь, дружески протянул руку
Эмманюелю, потом заперся в своем кабинете, в третьем этаже, и потребовал
к себе Коклеса.
- На этот раз, - сказали обе женщины Эмманюелю, - мы пропали.
После короткого совещания они решили, что Жюли напишет брату, стояв-
шему с полком в Ниме, чтобы он немедленно приехал.
Бедные женщины инстинктивно чувствовали, что им нужно собрать все си-
лы, чтобы выдержать грозящий им удар.
К тому же Максимилиан Моррель, хотя ему было только двадцать два го-
да, имел большое влияние на отца.
Это был молодой человек прямого и твердого нрава. Когда ему пришлось
избирать род деятельности, отец не захотел принуждать его и предоставил
молодому человеку свободный выбор согласно его вкусам и склонностям. Тот
заявил, что намерен поступить на военную службу. Порешив на этом, он
прилежно занялся науками, выдержал конкурсный экзамен в Политехническую
школу и был назначен подпоручиком в 53-й пехотный полк. Он уже около го-
да служил в этом чипе и рассчитывал на производство в поручики. В полку
Максимилиан Моррель считался строгим исполнителем не только солдатского,
но и человеческого долга, и его прозвали "стоиком". Разумеется, многие
из тех, кто награждал его этим прозвищем, повторяли его за другими, даже
не зная, что оно означает.
Этого-то молодого офицера мать и сестра и призвали на помощь, чтобы
он поддержал их в тяжкую минуту, наступление которой они предчувствова-
ли.
Они не ошибались в серьезности положения, ибо через несколько минут
после того как г-н Моррель прошел в свой кабинет вместе с Коклесом, Жюли
увидела, как казначей выходит оттуда весь бледный и дрожащий, с помутив-
шимся взглядом.
Она хотела остановить его, когда он проходил мимо, и расспросить; но
бедный малый, спускаясь с несвойственной ему поспешностью по лестнице,
ограничился тем, что, воздев руки к небу, воскликнул:
- Ах, мадемуазель Жюли! Какое горе! И кто бы мог подумать!
Спустя несколько минут он вернулся, неся несколько толстых счетных
книг, бумажник и мешок с деньгами.
Моррель просмотрел счетные книги, раскрыл бумажник и пересчитал
деньги.
Весь его наличный капитал равнялся восьми тысячам франков; можно было
ожидать к пятому сентября поступления еще четырех-пяти тысяч, что сос-
тавляло, в наилучшем случае, актив в четырнадцать тысяч франков, в то
время как ему нужно было уплатить по долговым обязательствам двести во-
семьдесят семь тысяч пятьсот франков. Не было никакой возможности пред-
ложить такую сумму даже в зачет.
Однако, когда Моррель вышел к обеду, он казался довольно спокойным.
Это спокойствие испугало обеих женшин больше, чем самое глубокое уныние.
После обеда Моррель имел обыкновение выходить из дому; он отправлялся
в "Клуб Фокейцев" выпить чашку кофе за чтением "Семафора"; но на этот
раз он не вышел из дому и вернулся к себе в кабинет.
Коклес, тот, по-видимому, совсем растерялся. Большую часть дня он
просидел на камне во дворе, с непокрытой головой, при тридцатиградусной
жаре.
Эмманюель пытался ободрить г-жу Моррель и Жюли, но дар красноречия
изменил ему. Он слишком хорошо знал дела фирмы, чтобы не предвидеть, что
семье Моррель грозит страшная катастрофа.
Наступила ночь. Ни г-жа Моррель, ни Жюли не ложились спать, надеясь,
что Моррель, выйдя из кабинета, зайдет к ним. Но они слышали, как он,
крадучись, чтобы его не окликнули, прошел мимо их двери.
Они прислушались, по он вошел в свою спальню и запер за собою дверь.
Госпожа Моррель велела дочери лечь спать; потом, через полчаса после
того как Жюли ушла, она встала, сняла башмаки и тихо вышла в коридор,
чтобы подсмотреть в замочную скважину, что делает муж.
В коридоре она заметила удаляющуюся тень. Это была Жюли, которая,
также снедаемая беспокойством, опередила свою мать.
Молодая девушка подошла к г-же Моррель.
- Он пишет, - сказала она.
Обе женщины без слов поняли друг друга.
Госпожа Моррель наклонилась к замочной скважине. Моррель писал; но
госпожа Моррель заметила то, чего не заметила ее дочь: муж писал на гер-
бовой бумаге.
Тогда она поняла, что он пишет завещание; она задрожала всем телом,
но все же нашла в себе силы ничего не сказать Жюли.
На другой день г-н Моррель казался совершенно спокойным. Он, как
всегда, занимался в конторе, как всегда, вышел к завтраку. Только после
обеда он посадил свою дочь возле себя, взял обеими руками ее голову и
крепко прижал к груди.
Вечером Жюли сказала матери, что хотя отец ее казался спокойным, но
сердце у него сильно стучало.
Два следующих дня прошли в такой же тревоге. Четвертого сентября ве-
чером Моррель потребовал, чтобы дочь вернула ему ключ от кабинета.
Жюли вздрогнула, - это требование показалось ей зловещим. Зачем отец
отнимал у нее ключ, который всегда был у нее и который у нее в детстве
отбирали только в наказание?
Она просительно взглянула на г-на Морреля.
- Чем я провинилась, отец, - сказала она, - что вы отбираете у меня
этот ключ?
- Ничем, дитя мое, - отвечал несчастный Моррель, у которого этот
простодушный вопрос вызвал слезы на глазах, - ничем, просто он мне ну-
жен.
Жюли притворилась, что ищет ключ.
- Я, должно быть, оставила его у себя в комнате, - сказала она.
Она вышла из комнаты, но вместо того чтобы идти к себе, она побежала
советоваться с Эмманюелем.
- Не отдавайте ключа, - сказал он ей, - и завтра утром по возможности
не оставляйте отца одного.
Она пыталась расспросить Эмманюеля, но он ничего не знал или ничего
не хотел говорить.
Всю ночь с четвертого на пятое сентября г-жа Моррель прислушивалась к
движениям мужа за стеной. До трех часов утра она слышала, как он взвол-
нованно шагал взад и вперед по комнате.
Только в три часа он бросился на кровать.
Мать и дочь провели ночь вместе. Еще с вечера они ждали Максимилиана.
В восемь часов утра г-н Моррель пришел к ним в комнату. Он был споко-
ен, но следы бессонной ночи запечатлелись на его бледном, осунувшемся
лице.
Они не решились спросить его, хорошо ли он спал.
Моррель был ласковее и нежнее с женой и дочерью, чем когда бы то ни
было; он не мог наглядеться на Жюли и долго целовал ее.
Жюли вспомнила совет Эмманюеля и хотела проводить отца; но он ласково
остановил ее и сказал:
- Останься с матерью.
Жюли настаивала.
- Я требую этого! - сказал Моррель.
В первый раз Моррель говорил дочери: "Я требую"; но он сказал это го-
лосом, полным такой отеческой нежности, что Жюли не посмела двинуться с
места.
Она осталась стоять молча и не шевелясь. Вскоре дверь снова откры-
лась, чьи-то руки обняли ее и чьи-то губы прильнули к ее лбу.
Она подняла глаза и вскрикнула от радости.
- Максимилиан! Брат! - воскликнула она.
На этот возглас прибежала г-жа Моррель и бросилась в объятия сына.
- Матушка! - сказал Максимилиан, переводя глаза с матери на сестру. -
Что случилось? Ваше письмо испугало меня, и я поспешил приехать.
- Жюли, - сказала г-жа Моррель, - скажи отцу, что приехал Максимили-
ан.
Жюли выбежала из комнаты, но на первой ступеньке встретила человека с
письмом в руке.
- Вы мадемуазель Жюли Моррель? - спросил посланец с сильным итальянс-
ким акцентом.
- Да, сударь, это я, - пролепетала Жюли. - Но что вам от меня угодно?
Я вас не знаю.
- Прочтите это письмо, - сказал итальянец, подавая записку.
Жюли была в нерешительности.
- Дело идет о спасении вашего отца, - сказал посланный. Жюли выхвати-
ла у него из рук письмо.
Быстро распечатав его, она прочла:
"Ступайте немедленно в Мельянские аллеи, войдите в дом N 15, спросите
у привратника ключ от комнаты в пятом этаже, войдите в эту комнату,
возьмите на камине красный шелковый кошелек и отнесите этот кошелек ва-
шему отцу.
Необходимо, чтобы он его получил до одиннадцати часов утра.
Вы обещали слепо повиноваться мне; напоминаю вам о вашем обещании.
Синдбад-Мореход".
Молодая девушка радостно вскрикнула, подняла глаза и стала искать че-
ловека, принесшего ей записку, чтобы расспросить его; но он исчез.
Она принялась перечитывать письмо и заметила приписку. Она прочла:
"Необходимо, чтобы вы исполнили это поручение лично и одни; если вы
придете с кем-нибудь или если кто-нибудь придет вместо вас, привратник
ответит, что он не понимает, о чем идет речь".
Эта приписка сразу охладила радость молодой девушки. Не угрожает ли
ей беда? Нет ли тут ловушки? Она была так невинна, что не знала, какой
именно опасности может подвергнуться девушка ее лет; но не нужно знать
опасности, чтобы бояться ее; напротив, именно неведомая опасность внуша-
ет наибольший страх.
Жюли колебалась; она решила спросить совета.
И по какому-то необъяснимому побуждению пошла искать помощи не к ма-
тери и не к брату, а к Эмманюелю.
Она спустилась вниз, рассказала ему, что случилось в тот день, когда
к отцу ее явился посланный банкирского дома Томсон и Френч, рассказала
про сцену на лестнице, про данное ею обещание и показала письмо.
- Вы должны идти, - сказал Эмманюель.
- Идти туда? - прошептала Жюли.
- Да, я вас провожу.
- Но ведь вы читали, что я должна быть одна?
- Вы и будете одна, - отвечал Эмманюель, - я подожду вас на углу Му-
зейной улицы; если вы задержитесь слишком долго, я пойду следом за вами,
- и горе тому, на кого вы мне пожалуетесь!
- Так вы думаете, Эмманюель, - нерешительно сказала девушка, - что я
должна последовать этому приглашению?
- Да. Ведь сказал же вам посланный, что дело идет о спасении вашего
отца?
- Спасение от чего, Эмманюель? Что ему грозит? - спросила Жюли.
Эмманюель колебался, но желание укрепить решимость Жюли одержало
верх.
- Сегодня пятое сентября, - сказал он.
- Да.
- Сегодня в одиннадцать часов ваш отец должен заплатить около трехсот
тысяч франков.
- Да, мы это знаем.
- А в кассе у него нет и пятнадцати тысяч, - сказал Эмманюель.
- Что же будет?
- Если сегодня в одиннадцать часов ваш отец не найдет никого, кто
пришел бы ему на помощь, то в полдень он должен объявить себя банкротом.
- Идемте, идемте скорей! - взволнованно воскликнула Жюли, увлекая за
собой Эмманюеля.
Тем временем г-жа Моррель все рассказала сыну.
Максимилиан знал, что вследствие несчастий, одно за другим постигших
его отца, в образе жизни его семьи произошли значительные перемены, но
не знал, что дела дошли до такого отчаянного положения.
Неожиданный удар, казалось, сразил его.
Потом он вдруг бросился из комнаты, взбежал по лестнице, надеясь най-
ти отца в кабинете, и стал стучать в дверь.
В эту минуту открылась дверь внизу; он обернулся и увидел отца. Вмес-
то того чтобы прямо подняться в кабинет, г-н Моррель прошел сперва в
свою комнату и только теперь из нее выходил.
Господин Моррель, увидев сына, вскрикнул от удивления; он не знал об
его приезде. Он застыл на месте, прижимая левым локтем какой-то предмет,
спрятанный под сюртуком.
"Пенелон, - говорит капитан, - сдается мне, мы идем ко дну; дай мне
руль, старина, и ступай в трюм".
Я отдал ему руль, схожу вниз; там было уже три фута воды; я на палу-
бу, кричу: "Выкачивай!" Какое там! Уже было поздно. Принялись за работу;
но чем больше мы выкачивали, тем больше ее прибывало.
"Нет, знаете, - говорю я, промаявшись четыре часа, - тонуть так то-
нуть, двум смертям не бывать, одной не миновать!"
"Так-то ты подаешь пример, дядя Пенелон? - сказал капитан. - Ну, по-
годи же!"
И он пошел в свою каюту и принес пару пистолетов.
"Первому, кто бросит помпу, - сказал он, - я раздроблю череп!"
- Правильно, - сказал англичанин.
- Ничто так не придает храбрости, как дельное слово, - продолжал мо-
ряк, - тем более что погода успела проясниться и ветер стих; но вода
прибывала - не слишком сильно, каких-нибудь дюйма на два в час, но все
же прибывала. Два дюйма в час, - оно как будто и пустяки, но за двенад-
цать часов это составит по меньшей мере двадцать четыре дюйма, а двад-
цать четыре дюйма составляют два фута. Два фута да три, которые мы уже
раньше имели, составят пять. А когда у корабля пять футов воды в брюхе,
то можно сказать, что у него водянка.
"Ну, - сказал капитан, - теперь довольно, и господин Моррель не может
упрекнуть нас ни в чем: мы сделали все, что могли, для спасения корабля;
теперь надо спасать людей. Спускай шлюпку, ребята, и поторапливайтесь!"
- Послушайте, господин Моррель, - продолжал Пенелон, - мы очень люби-
ли "Фараона", но как бы моряк ни любил свой корабль, он еще больше любит
свою шкуру; а потому мы и не заставили просить себя дважды; к тому же
корабль так жалобно скрипел и, казалось, говорил нам: "Да убирайтесь
поскорее!" И бедный "Фараон" говорил правду. Мы чувствовали, как он пог-
ружается у нас под ногами. Словом, в один миг шлюпка была спущена, и мы,
все восемь, уже сидели в ней.
Капитан сошел последний, или, вернее сказать, он не сошел, потому что
не хотел оставить корабль; это я схватил его в охапку и бросил товари-
щам, после чего и сам соскочил. И в самое время. Едва успел я соскочить,
как палуба треснула с таким шумом, как будто дали залп с сорокавосьмипу-
шечного корабля.
Через десять минут он клюнул носом, потом кормой, потом начал вер-
теться на месте, как собака, которая ловит свой хвост. А потом, будьте
здоровы! Фью! Кончено дело, и нет "Фараона"!
А что до нас, то мы три дня не пили и не ели, так что уже поговарива-
ли о том, не кинуть ли жребий, кому из пас кормить остальных, как вдруг
увидели "Жиронду", подали ей сигналы, она нас заметила, поворотила к
нам, выслала шлюпку и подобрала нас. Вот как было дело, господин Мор-
рель, верьте слову моряка! Так, товарищи?
Ропот одобрения показал, что рассказчик заслужил всеобщую похвалу
правдивым изложением сути дела и картинным описанием подробностей.
- Хорошо, друзья мои, - сказал г-н Моррель, - вы славные ребята, и я
заранее знал, что в постигшем меня несчастье виновата только моя злая
судьба. Здесь воля божия, а не вина людей. Покоримся же воле божией. Те-
перь скажите мне, сколько вам следует жалованья.
- Полноте, господин Моррель, об этом не будем говорить!
- Напротив, поговорим об этом, - сказал арматор с печальной улыбкой.
- Нам, стало быть, следует за три месяца... - сказал Пенелон.
- Коклес, выдайте им по двести франков. В другое время, - продолжал
г-н Моррель, - я сказал бы: дайте им по двести франков наградных; но
сейчас плохие времена, друзья мои, и те крохи, которые у меня остались,
принадлежат не мне. Поэтому простите меня и не осуждайте.
Пепелон скорчил жалостливую гримасу, обернулся к товарищам, о чем-то
с ними посовещался и снова обратился к хозяину.
- Значит, это самое, господин Моррель, - сказал он, перекладывая
жвачку за другую щеку и выпуская в переднюю новую струю слюны под стать
первой, - это самое, которое...
- Что?
- Деньги...
- Ну и что же?
- Так товарищи говорят, господин Моррель, что им пока хватит по пяти-
десяти франков и что с остальным они подождут.
- Благодарю вас, друзья мои, благодарю! - сказал г-н Моррель, трону-
тый до глубины души. - Вы все славные люди; но все-таки возьмите деньги.
И если найдете другую службу, то нанимайтесь. Вы свободны.
Эти последние слова произвели на честных моряков ошеломляющее впечат-
ление. Они испуганно переглянулись. У Пенелона захватило дух, и он едва
не проглотил свою жвачку; к счастью, он вовремя схватился рукой за гор-
ло.
- Как, господин Моррель? - сказал он сдавленным голосом. - Вы нас
увольняете? Мы вам не угодили?
- Нет, друзья мои, - отвечал арматор, - нет, наоборот, я очень дово-
лен вами. Я не увольняю вас. Но что же делать? Кораблей у меня больше
нет, и матросов мне не нужно.
- Как нет больше кораблей? - сказал Пенелон. - Ну, так велите выстро-
ить новые; мы подождем. Слава богу, мы привыкли штилевать.
- У меня нет больше денег на постройку кораблей, Пенелон, - сказал
арматор с печальной улыбкой, - и я не могу принять вашего предложения,
как оно ни лестно для меня.
- А если у вас нет денег, тогда не нужно нам платить. Мы сделаем, как
наш бедный "Фараон", и пойдем под одними снастями, вот и все!
- Довольно, довольно, друзья мои! - сказал Моррель, задыхаясь от вол-
нения. - Идите, прошу вас. Увидимся в лучшие времена. Эмманюель, - при-
бавил он, - ступайте с ними и присмотрите за тем, чтобы мое распоряжение
было в точности исполнено.
- Но только мы не прощаемся, господин Моррель, мы скажем "до свида-
ния", ладно? - сказал Пенелон.
- Да, друзья мои, надеюсь, что так Ступайте.
Он сделал знак Коклесу, и гот пошел вперед; моряки последовали за
казначеем, а Эмманюель вышел после всех.
- Теперь, - сказал арматор своей жене и дочери, - оставьте меня на
минуту; мне нужно поговорить с этим господином.
И он указал глазами на поверенного дома Томсон и Френч, который в
продолжение всей сцены стоял неподвижно в углу и участвовал в ней только
несколькими вышеприведенными словами Обе женщины взглянули на незнаком-
ца, про которого они совершенно забыли, и удалились. Но Жюли, обернув-
шись в дверях, бросила на него трогательно умоляющий взгляд, и тот отве-
чал на него улыбкой, которую странно было видеть на этом ледяном лице.
Мужчины остались одни.
- Ну вот, - сказал Моррель, опускаясь в кресло, - вы все видели, все
слышали, мне нечего добавить.
- Я видел, - сказал англичанин, - что вас постигло новое несчастье,
столь же незаслуженное, как и прежние, и это еще более утвердило меня в
моем желании быть вам полезным.
- Ах, сударь! - сказал Моррель.
- Послушайте, - продолжал незнакомец. - Ведь я один из главных ваших
кредиторов, не правда ли?
- Во всяком случае в ваших руках обязательства, сроки которых истека-
ют раньше всех.
- Вы желали бы получить отсрочку?
- Отсрочка могла бы спасти мою честь, а следовательно, и жизнь.
- Сколько вам нужно времени?
Моррель задумался.
- Два месяца, - сказал он.
- Хорошо, - сказал незнакомец, - я даю вам три.
- Но уверены ли вы, что фирма Томсон и Френч...
- Будьте спокойны, я беру все на свою ответственность. У нас сегодня
пятое июня?
- Да.
- Так вот, перепишите мне все эти векселя на пятое сентября, и пятого
сентября в одиннадцать часов утра (стрелки стенных часов показывали ров-
но одиннадцать) я явлюсь к вам.
- Я буду вас ожидать, - сказал Моррель, - и вы получите деньги, или
меня не будет в живых.
Последние слова были сказаны так тихо, что незнакомец не расслышал
их.
Векселя были переписаны, старые разорваны, и бедный арматор получил
по крайней мере три месяца передышки, чтобы собрать свои последние
средства.
Англичанин принял изъявления его благодарности с флегматичностью,
свойственной его нации, и простился с Моррелем, который проводил его до
дверей, осыпая благословениями.
На лестнице он встретил Жюли.
Она притворилась, что спускается по лестнице, но на самом деле она
поджидала его.
- Ах, сударь! - сказала она, умоляюще сложив руки.
- Мадемуазель, - сказал незнакомец, - вы вскоре получите письмо, под-
писанное... Синдбад-Мореход... Исполните в точности все, что будет ска-
зано в этом письме, каким бы странным оно вам ни показалось.
- Хорошо, - ответила Жюли.
- Обещаете вы мне это сделать?
- Клянусь вам!
- Хорошо. Прощайте, мадемуазель. Будьте всегда такой же доброй и лю-
бящей дочерью, и я надеюсь, что бог наградит вас, дав вам Эмманюеля в
мужья.
Жюли тихо вскрикнула, покраснела, как вишня, и схватилась за перила,
чтобы не упасть. Незнакомец продолжал свой путь, сделав ей рукою про-
щальный знак.
Во дворе он встретил Пенелона, державшего в каждой руке по свертку в
сто франков и словно не решавшегося унести их.
- Пойдемте, друг мой, - сказал ему англичанин, - мне нужно поговорить
с вами.
Отсрочка, данная Моррелю поверенным банкирского дома Томсон и Френч в
ту минуту, когда он меньше всего ее ожидал, показалась несчастному арма-
тору одним из тех возвратов счастья, которые возвещают человеку, что
судьба, наконец, устала преследовать его. В тот же день он все рассказал
своей дочери, жене и Эмманюелю, и некоторая надежда, если и не успокое-
ние, вернулась в дом. Но, к сожалению, Моррель имел дело не только с
фирмой Томсон и Френч, проявившей по отношению к нему такую предупреди-
тельность. В торговых делах, как он сказал, есть корреспонденты, но нет
друзей. В глубине души он недоумевал, думая о великодушном поступке фир-
мы Томсон и Френч; он объяснял его только разумно эгоистическим рассуж-
дением: лучше поддержать человека, который нам должен около трехсот ты-
сяч франков, и получить эти деньги через три месяца, нежели ускорить его
разорение и получить шесть или восемь процентов.
К сожалению, по злобе или по безрассудству все остальные кредиторы
Морреля размышляли не так, а иные даже наоборот. А потому векселя, под-
писанные Моррелем, были представлены в его кассу в установленный срок и
благодаря отсрочке, данной англичанином, были немедленно оплачены Кокле-
сом. Таким образом, Коклес пребывал попрежнему в своем безмятежном спо-
койствии. Один только г-н Моррель с ужасом видел, что если бы ему приш-
лось заплатить пятнадцатого числа сто тысяч франков де Бовилю, а тридца-
того числа тридцать две тысячи пятьсот франков по другим, тоже отсрочен-
ным векселям, то он бы погиб уже в этом месяце.
Все марсельские негоцианты были того мнения, что Моррель не выдержит
свалившихся на него неудач. А потому велико было всеобщее удивление,
когда он с обычной точностью произвел июньскую оплату векселей. Однако,
несмотря на это, к нему продолжали относиться недоверчиво и единодушно
отложили банкротство несчастного арматора до конца следующего месяца.
Весь июль Моррель прилагал нечеловеческие усилия, чтобы собрать нуж-
ную сумму. Бывало, его обязательства на какой бы то ни было срок прини-
мались с полным доверием и были даже в большом спросе. Моррель попытался
выдать трехмесячные векселя, но ни один банк их не принял. К счастью,
сам Моррель рассчитывал на коекакие поступления; эти поступления состоя-
лись; таким образом, к концу месяца Моррель опять удовлетворил кредито-
ров.
Поверенного фирмы Томсон и Френч в Марселе больше не видели; он исчез
на другой или на третий день после своего посещения г-на Морреля; а так
как в Марселе он имел дело только с мэром, инспектором тюрем и армато-
ром, то его мимолетное пребывание в этом городе не оставило иных следов,
кроме тех несходных воспоминаний, которые сохранили о нем эти трое. Что
касается матросов с "Фараона", то они, по-видимому, нанялись на другую
службу, потому что тоже исчезли.
Капитан Гомар, поправившись после болезни, задержавшей его в Пальме,
возвратился в Марсель. Он не решался явиться к г-ну Моррелю; но тот, уз-
нав об его приезде, сам отправился к нему. Честному арматору было уже
известно со слов Пенелона о мужественном поведении капитана во время ко-
раблекрушения, и он сам старался утешить его. Он принес ему полностью
его жалованье, за которым капитан Гомар не решился бы прийти.
Выходя от него, г-н Моррель столкнулся на лестнице с Пенелоном, кото-
рый, по-видимому, хорошо распорядился полученными деньгами, ибо был одет
во все новое. Увидев арматора, честный рулевой пришел в большое замеша-
тельство. Он забился в самый дальний угол площадки, переложил свою жвач-
ку сначала справа налево, потом слева направо, испуганно вытаращил глаза
и ответил только робким пожатием на дружелюбное, как всегда, рукопожатие
г-на Морреля. Г-н Моррель приписал замешательство Пенелона его ще-
гольскому наряду; вероятно, старый матрос не за свой счет пустился на
такую роскошь; очевидно, он уже нанялся на какой-нибудь другой корабль и
стыдился того, что так скоро, если можно так выразиться, снял траур по
"Фараону". Быть может даже, он явился к капитану Гомару поделиться с ним
своей удачей и передать ему предложение от имени своего нового хозяина.
- Славные люди! - сказал, удаляясь, Моррель. - Дай бог, чтобы ваш но-
вый хозяин любил вас так же, как я, и оказался счастливее меня.
Август месяц протек в беспрестанных попытках Морреля восстановить
свой прежний кредит или же открыть себе новый. Двадцатого августа в Мар-
селе стало известно, что он купил себе место в почтовой карете, и все
тотчас же решили, что Моррель объявит себя несостоятельным в конце меся-
ца и нарочно уезжает, чтобы не присутствовать при этом печальном обряде,
который он, вероятно, препоручил своему старшему приказчику Эмманюелю и
казначею Коклесу. Но, вопреки всем ожиданиям, когда наступило 31 авгус-
та, касса открылась, как всегда. Коклес сидел за решеткой невозмутимо,
как "праведный муж" Горация, рассматривал с обычным вниманием предъявля-
емые ему векселя и с обычной своей точностью оплатил их от первого до
последнего. Пришлось даже, как предвидел г-н Моррель, погасить два чужих
обязательства, и по ним Коклес уплатил с той же аккуратностью, как и по
личным векселям арматора. Никто ничего не понимал, и всякий с уп-
рямством, свойственным предсказателям печальных событий, откладывал
объявление несостоятельности до конца сентября.
Первого сентября Моррель вернулся. Все семейство с большой тревогой
ожидало его; от этого путешествия в Париж зависела последняя возможность
спасения. Моррель вспомнил о Дангларе, ставшем миллионером и когда-то
обязанном ему, потому что именно по его рекомендации Данглар поступил на
службу к испанскому банкиру, с которой и началось его быстрое обогаще-
ние. По слухам, Данглар владел шестью или восемью миллионами и неограни-
ченным кредитом. Данглар, по вынимая ни одного червонца из кармана, мог
выручить Морреля. Ему стоило только поручиться за него, и Моррель был бы
спасен. Моррель давно уже думал о Дангларе; но из-за какого-то безотчет-
ного отвращения Моррель до последней минуты медлил и не прибегал к этому
крайнему средству. И он оказался прав, ибо возвратился домой, подавлен-
ный унизительным отказом.
Но, переступив порог своего дома, Моррель не обмолвился ни словом жа-
лобы или упрека; он со слезами обнял жену и дочь, дружески протянул руку
Эмманюелю, потом заперся в своем кабинете, в третьем этаже, и потребовал
к себе Коклеса.
- На этот раз, - сказали обе женщины Эмманюелю, - мы пропали.
После короткого совещания они решили, что Жюли напишет брату, стояв-
шему с полком в Ниме, чтобы он немедленно приехал.
Бедные женщины инстинктивно чувствовали, что им нужно собрать все си-
лы, чтобы выдержать грозящий им удар.
К тому же Максимилиан Моррель, хотя ему было только двадцать два го-
да, имел большое влияние на отца.
Это был молодой человек прямого и твердого нрава. Когда ему пришлось
избирать род деятельности, отец не захотел принуждать его и предоставил
молодому человеку свободный выбор согласно его вкусам и склонностям. Тот
заявил, что намерен поступить на военную службу. Порешив на этом, он
прилежно занялся науками, выдержал конкурсный экзамен в Политехническую
школу и был назначен подпоручиком в 53-й пехотный полк. Он уже около го-
да служил в этом чипе и рассчитывал на производство в поручики. В полку
Максимилиан Моррель считался строгим исполнителем не только солдатского,
но и человеческого долга, и его прозвали "стоиком". Разумеется, многие
из тех, кто награждал его этим прозвищем, повторяли его за другими, даже
не зная, что оно означает.
Этого-то молодого офицера мать и сестра и призвали на помощь, чтобы
он поддержал их в тяжкую минуту, наступление которой они предчувствова-
ли.
Они не ошибались в серьезности положения, ибо через несколько минут
после того как г-н Моррель прошел в свой кабинет вместе с Коклесом, Жюли
увидела, как казначей выходит оттуда весь бледный и дрожащий, с помутив-
шимся взглядом.
Она хотела остановить его, когда он проходил мимо, и расспросить; но
бедный малый, спускаясь с несвойственной ему поспешностью по лестнице,
ограничился тем, что, воздев руки к небу, воскликнул:
- Ах, мадемуазель Жюли! Какое горе! И кто бы мог подумать!
Спустя несколько минут он вернулся, неся несколько толстых счетных
книг, бумажник и мешок с деньгами.
Моррель просмотрел счетные книги, раскрыл бумажник и пересчитал
деньги.
Весь его наличный капитал равнялся восьми тысячам франков; можно было
ожидать к пятому сентября поступления еще четырех-пяти тысяч, что сос-
тавляло, в наилучшем случае, актив в четырнадцать тысяч франков, в то
время как ему нужно было уплатить по долговым обязательствам двести во-
семьдесят семь тысяч пятьсот франков. Не было никакой возможности пред-
ложить такую сумму даже в зачет.
Однако, когда Моррель вышел к обеду, он казался довольно спокойным.
Это спокойствие испугало обеих женшин больше, чем самое глубокое уныние.
После обеда Моррель имел обыкновение выходить из дому; он отправлялся
в "Клуб Фокейцев" выпить чашку кофе за чтением "Семафора"; но на этот
раз он не вышел из дому и вернулся к себе в кабинет.
Коклес, тот, по-видимому, совсем растерялся. Большую часть дня он
просидел на камне во дворе, с непокрытой головой, при тридцатиградусной
жаре.
Эмманюель пытался ободрить г-жу Моррель и Жюли, но дар красноречия
изменил ему. Он слишком хорошо знал дела фирмы, чтобы не предвидеть, что
семье Моррель грозит страшная катастрофа.
Наступила ночь. Ни г-жа Моррель, ни Жюли не ложились спать, надеясь,
что Моррель, выйдя из кабинета, зайдет к ним. Но они слышали, как он,
крадучись, чтобы его не окликнули, прошел мимо их двери.
Они прислушались, по он вошел в свою спальню и запер за собою дверь.
Госпожа Моррель велела дочери лечь спать; потом, через полчаса после
того как Жюли ушла, она встала, сняла башмаки и тихо вышла в коридор,
чтобы подсмотреть в замочную скважину, что делает муж.
В коридоре она заметила удаляющуюся тень. Это была Жюли, которая,
также снедаемая беспокойством, опередила свою мать.
Молодая девушка подошла к г-же Моррель.
- Он пишет, - сказала она.
Обе женщины без слов поняли друг друга.
Госпожа Моррель наклонилась к замочной скважине. Моррель писал; но
госпожа Моррель заметила то, чего не заметила ее дочь: муж писал на гер-
бовой бумаге.
Тогда она поняла, что он пишет завещание; она задрожала всем телом,
но все же нашла в себе силы ничего не сказать Жюли.
На другой день г-н Моррель казался совершенно спокойным. Он, как
всегда, занимался в конторе, как всегда, вышел к завтраку. Только после
обеда он посадил свою дочь возле себя, взял обеими руками ее голову и
крепко прижал к груди.
Вечером Жюли сказала матери, что хотя отец ее казался спокойным, но
сердце у него сильно стучало.
Два следующих дня прошли в такой же тревоге. Четвертого сентября ве-
чером Моррель потребовал, чтобы дочь вернула ему ключ от кабинета.
Жюли вздрогнула, - это требование показалось ей зловещим. Зачем отец
отнимал у нее ключ, который всегда был у нее и который у нее в детстве
отбирали только в наказание?
Она просительно взглянула на г-на Морреля.
- Чем я провинилась, отец, - сказала она, - что вы отбираете у меня
этот ключ?
- Ничем, дитя мое, - отвечал несчастный Моррель, у которого этот
простодушный вопрос вызвал слезы на глазах, - ничем, просто он мне ну-
жен.
Жюли притворилась, что ищет ключ.
- Я, должно быть, оставила его у себя в комнате, - сказала она.
Она вышла из комнаты, но вместо того чтобы идти к себе, она побежала
советоваться с Эмманюелем.
- Не отдавайте ключа, - сказал он ей, - и завтра утром по возможности
не оставляйте отца одного.
Она пыталась расспросить Эмманюеля, но он ничего не знал или ничего
не хотел говорить.
Всю ночь с четвертого на пятое сентября г-жа Моррель прислушивалась к
движениям мужа за стеной. До трех часов утра она слышала, как он взвол-
нованно шагал взад и вперед по комнате.
Только в три часа он бросился на кровать.
Мать и дочь провели ночь вместе. Еще с вечера они ждали Максимилиана.
В восемь часов утра г-н Моррель пришел к ним в комнату. Он был споко-
ен, но следы бессонной ночи запечатлелись на его бледном, осунувшемся
лице.
Они не решились спросить его, хорошо ли он спал.
Моррель был ласковее и нежнее с женой и дочерью, чем когда бы то ни
было; он не мог наглядеться на Жюли и долго целовал ее.
Жюли вспомнила совет Эмманюеля и хотела проводить отца; но он ласково
остановил ее и сказал:
- Останься с матерью.
Жюли настаивала.
- Я требую этого! - сказал Моррель.
В первый раз Моррель говорил дочери: "Я требую"; но он сказал это го-
лосом, полным такой отеческой нежности, что Жюли не посмела двинуться с
места.
Она осталась стоять молча и не шевелясь. Вскоре дверь снова откры-
лась, чьи-то руки обняли ее и чьи-то губы прильнули к ее лбу.
Она подняла глаза и вскрикнула от радости.
- Максимилиан! Брат! - воскликнула она.
На этот возглас прибежала г-жа Моррель и бросилась в объятия сына.
- Матушка! - сказал Максимилиан, переводя глаза с матери на сестру. -
Что случилось? Ваше письмо испугало меня, и я поспешил приехать.
- Жюли, - сказала г-жа Моррель, - скажи отцу, что приехал Максимили-
ан.
Жюли выбежала из комнаты, но на первой ступеньке встретила человека с
письмом в руке.
- Вы мадемуазель Жюли Моррель? - спросил посланец с сильным итальянс-
ким акцентом.
- Да, сударь, это я, - пролепетала Жюли. - Но что вам от меня угодно?
Я вас не знаю.
- Прочтите это письмо, - сказал итальянец, подавая записку.
Жюли была в нерешительности.
- Дело идет о спасении вашего отца, - сказал посланный. Жюли выхвати-
ла у него из рук письмо.
Быстро распечатав его, она прочла:
"Ступайте немедленно в Мельянские аллеи, войдите в дом N 15, спросите
у привратника ключ от комнаты в пятом этаже, войдите в эту комнату,
возьмите на камине красный шелковый кошелек и отнесите этот кошелек ва-
шему отцу.
Необходимо, чтобы он его получил до одиннадцати часов утра.
Вы обещали слепо повиноваться мне; напоминаю вам о вашем обещании.
Синдбад-Мореход".
Молодая девушка радостно вскрикнула, подняла глаза и стала искать че-
ловека, принесшего ей записку, чтобы расспросить его; но он исчез.
Она принялась перечитывать письмо и заметила приписку. Она прочла:
"Необходимо, чтобы вы исполнили это поручение лично и одни; если вы
придете с кем-нибудь или если кто-нибудь придет вместо вас, привратник
ответит, что он не понимает, о чем идет речь".
Эта приписка сразу охладила радость молодой девушки. Не угрожает ли
ей беда? Нет ли тут ловушки? Она была так невинна, что не знала, какой
именно опасности может подвергнуться девушка ее лет; но не нужно знать
опасности, чтобы бояться ее; напротив, именно неведомая опасность внуша-
ет наибольший страх.
Жюли колебалась; она решила спросить совета.
И по какому-то необъяснимому побуждению пошла искать помощи не к ма-
тери и не к брату, а к Эмманюелю.
Она спустилась вниз, рассказала ему, что случилось в тот день, когда
к отцу ее явился посланный банкирского дома Томсон и Френч, рассказала
про сцену на лестнице, про данное ею обещание и показала письмо.
- Вы должны идти, - сказал Эмманюель.
- Идти туда? - прошептала Жюли.
- Да, я вас провожу.
- Но ведь вы читали, что я должна быть одна?
- Вы и будете одна, - отвечал Эмманюель, - я подожду вас на углу Му-
зейной улицы; если вы задержитесь слишком долго, я пойду следом за вами,
- и горе тому, на кого вы мне пожалуетесь!
- Так вы думаете, Эмманюель, - нерешительно сказала девушка, - что я
должна последовать этому приглашению?
- Да. Ведь сказал же вам посланный, что дело идет о спасении вашего
отца?
- Спасение от чего, Эмманюель? Что ему грозит? - спросила Жюли.
Эмманюель колебался, но желание укрепить решимость Жюли одержало
верх.
- Сегодня пятое сентября, - сказал он.
- Да.
- Сегодня в одиннадцать часов ваш отец должен заплатить около трехсот
тысяч франков.
- Да, мы это знаем.
- А в кассе у него нет и пятнадцати тысяч, - сказал Эмманюель.
- Что же будет?
- Если сегодня в одиннадцать часов ваш отец не найдет никого, кто
пришел бы ему на помощь, то в полдень он должен объявить себя банкротом.
- Идемте, идемте скорей! - взволнованно воскликнула Жюли, увлекая за
собой Эмманюеля.
Тем временем г-жа Моррель все рассказала сыну.
Максимилиан знал, что вследствие несчастий, одно за другим постигших
его отца, в образе жизни его семьи произошли значительные перемены, но
не знал, что дела дошли до такого отчаянного положения.
Неожиданный удар, казалось, сразил его.
Потом он вдруг бросился из комнаты, взбежал по лестнице, надеясь най-
ти отца в кабинете, и стал стучать в дверь.
В эту минуту открылась дверь внизу; он обернулся и увидел отца. Вмес-
то того чтобы прямо подняться в кабинет, г-н Моррель прошел сперва в
свою комнату и только теперь из нее выходил.
Господин Моррель, увидев сына, вскрикнул от удивления; он не знал об
его приезде. Он застыл на месте, прижимая левым локтем какой-то предмет,
спрятанный под сюртуком.