Дюма Александр. Граф Монте-Кристо (Части 1-3)

от брака с маркизой Корсинари и похищенном у вас в пятилетнем возрасте.
Этого сына зовут Андреа Кавальканти.
Дабы у вас не возникло сомнений в том, что нижеподписавшийся желает
вам добра, вы найдете приложеанье к этому:
1) Чек на две тысячи четыреста тосканских ливров, выписанный на банк
г. Гоцци во Флоренции.
2) Рекомендательное письмо к графу Монте-Кристо, который по моему по-
ручению выплатит вам сорок восемь тысяч франков.
Явитесь к графу 26 мая, в 7 часов вечера.
Аббат Бузони".
- Так и есть.
- Что значит "так и есть"? Что вы хотите этим сказать? - спросил ма-
йор.
- Что получил почти такое же письмо.
- Вы?
- Да, я.
- От аббата Бузони?
- Нет.
- А от кого же?
- От одного англичанина, некоего лорда Уилмора, который называет себя
Синдбадом-Мореходом.
- И которого вы знаете не больше, чем я - аббата Бузони.
- Нет, я больше осведомлен, чем вы.
- Вы его видали?
- Да, однажды.
- Где это?
- Вот этого я не могу сказать; вы тогда знали бы столько же, сколько
и я, а это лишнее.
- И что же в этом письме?..
- Читайте.
- "Вы бедны, и вам предстоит печальная будущность. Хотите получить
знатное имя, быть свободным, быть богатым?"
- Черт возьми, - сказал Андреа, раскачиваясь на каблуках, - как будто
об этом надо спрашивать.
- "Садитесь в почтовую карету, которая будет ждать вас при выезде из
Ниццы, у Генуэзских ворот. Поезжайте через Турин, Шамбери и Пон-де-Бову-
азен. Явитесь к графу Монте-Кристо, авеню Елисейских Полей, N 30, двад-
цать шестого мая, в семь часов вечера, и спросите у него о вашем отце.
Вы сын маркиза Бартоломео Кавальканти и маркизы Оливы Корсинари, как
это удостоверяют документы, которые вам передаст маркиз и которые позво-
лят вам появиться под этим именем в парижском обществе.
Что касается вашего положения, то годовой доход в пятьдесят тысяч
ливров позволит вам его достойно поддержать.
При сем прилагаю чек на пять тысяч ливров, выписанный на банк г. Фер-
реа в Ницце, и рекомендательное письмо к графу Монте-Кристо, которому я
поручил заботиться о ваших нуждах.
Синдбад-Мореход".
- Недурно! - заметил майор.
- Не правда ли?
- Вы видели графа?
- Я только что от него.
- И он подтвердил написанное?
- Полностью.
- Вы что-нибудь понимаете в этом?
- По правде говоря, нет.
- Тут кого-то надувают.
- Во всяком случае не нас с вами?
- Нет, разумеется.
- Ну, тогда...
- Не все ли нам равно, правда?
- Именно это я хотел сказать: доиграем до конца и дружно.
- Идет, вы увидите, что я достоин быть вашим партнером.
- Я ни минуты в этом не сомневался, дорогой отец.
- Вы оказываете мне большую честь, дорогой сын.
Монте-Кристо выбрал эту минуту, чтобы вернуться в гостиную. Услышав
его шаги, собеседники бросились друг другу в объятия; так их застал
граф.
- Ну что, маркиз? - сказал Монте-Кристо. - По-видимому, вы довольны
своим сыном?
- Ах, граф, я задыхаюсь от радости.
- А вы, молодой человек?
- Ах, граф, я сам не свой от счастья.
- Счастливый отец! Счастливое дитя! - сказал граф.
- Одно меня огорчает, - сказал майор, - необходимость так быстро по-
кинуть Париж.
- Но, дорогой господин Кавальканти, - сказал МонтеКристо, - надеюсь,
вы не уедете, не дав мне возможности познакомить вас кое с кем из дру-
зей!
- Я весь к услугам вашего сиятельства, - отвечал майор.
- Теперь, молодой человек, исповедайтесь.
- Кому?
- Да вашему отцу, скажите ему откровенно, в каком состоянии ваши де-
нежные дела.
- Черт возьми! - заявил Андреа, - вы коснулись больного места.
- Слышите, майор? - сказал Монте-Кристо.
- Конечно, слышу.
- Да, но понимаете ли вы?
- Великолепно.
- Он говорит, что нуждается в деньгах, этот милый мальчик.
- А что же я должен сделать?
- Дать их ему.
- Я?
- Да, вы.
Монте-Кристо стал между ними.
- Возьмите, - сказал он Андреа, сунув ему в руку пачку ассигнаций.
- Что это такое?
- Ответ вашего отца.
- Моего отца?
- Да. Ведь вы ему намекнули, что вам нужны деньги?
- Да. Ну и что же?
- Ну, и вот. Он поручает мне передать вам это.
- В счет моих доходов?
- Нет, на расходы по обзаведению.
- Дорогой отец?
- Тише! - сказал Монте-Кристо. - Вы же видите, он не хочет, чтобы я
говорил, что это от него.
- Я очень ценю его деликатность, - сказал Андреа, засовывая деньги в
карман.
- Хорошо, - сказал граф, - а теперь идите!
- А когда мы будем иметь честь снова увидеться с вашим сиятельством?
- спросил Кавальканти.
- Да, верно, - сказал Андреа, - когда мы будем иметь эту честь?
- Если угодно, хоть в субботу... да... отлично... в субботу. У меня
на вилле в Отейле, улица Фонтен, номер двадцать восемь, будет к обеду
несколько человек, и между прочим господин Данглар, ваш банкир. Я вас с
ним познакомлю: надо же ему знать вас обоих, раз он будет выплачивать
вам деньги.
- В парадной форме? - спросил вполголоса майор.
- В парадной форме: мундир, ордена, короткие панталоны.
- А я? - спросил Андреа.
- Вы совсем просто: черные панталоны, лакированные башмаки, белый жи-
лет, черный или синий фрак, длинный галстук; закажите платье у Блена или
Вероника. Если вы не знаете их адреса, Батистен вам скажет. Чем менее
претенциозно вы, при ваших средствах, будете одеты, тем лучше. Покупая
лошадей, обратитесь к Деведе, а фаэтон закажите у Батиста.
- В котором часу мы можем явиться? - спросил Андреа.
- Около половины седьмого.
- Хорошо, - сказал майор, берясь за шляпу.
Оба Кавальканти откланялись и удалились.
Граф подошел к окну и смотрел, как они под руку переходят двор.
- Вот уж поистине два негодяя! - сказал он. - Какая жалость, что это
не на самом деле отец и сын!
Он постоял минуту в мрачном раздумье.
- Поеду к Моррелям, - сказал он. - Кажется, меня душит не столько не-
нависть, сколько отвращение.

XIX. ОГОРОД, ЗАСЕЯННЫЙ ЛЮЦЕРНОЙ

Теперь мы вернемся в огород, смежный с домом г-на де Вильфор, и у ре-
шетки, потонувшей в каштановых деревьях, мы снова встретим наших знако-
мых.
На этот раз первым явился Максимилиан. Это он прижался лицом к доскам
ограды и сторожит, не мелькнет ли в глубине сада знакомая тень, не зах-
рустит ли под атласной туфелькой песок аллеи.
Наконец, послышались шаги, но вместо одной тени появились две. Вален-
тина опоздала из-за визита г-жи Данглар и Эжени, затянувшегося дольше
того часа, когда она должна была явиться на свидание. Тогда, чтобы не
пропустить его, Валентина предложила мадемуазель Данглар пройтись по са-
ду, желая показать Максимилиану, что она не виновата в этой задержке.
Моррель так и понял, с быстротой интуиции, присущей влюбленным, и у
него стало легче на душе. К тому же, хоть и не приближаясь на расстояние
голоса, Валентина направляла свои шаги так, чтобы Моррель мог все время
видеть ее, и всякий раз, когда она проходила мимо, взгляд, незаметно для
спутницы брошенный ею в сторону ворот, говорил ему: "Потерпите, друг, вы
видите, что я не виновата".
И Максимилиан запасался терпением, восхищаясь тем контрастом, который
являли обе девушки: блондинка с томным взглядом, гибкая, как молодая
ива, и брюнетка, с гордыми глазами, стройная, как тополь; разумеется,
все преимущества, по крайней мере в глазах Морреля, оказывались на сто-
роне Валентины.
Погуляв полчаса, девушки удалились: Максимилиан понял, что визит г-жи
Данглар пришел к концу.
В самом деле, через минуту Валентина вернулась уже одна. Боясь, как
бы нескромный взгляд не следил за ее возвращением, она шла медленно; и
вместо того чтобы прямо подойти к воротам, она села на скамейку, предва-
рительно, как бы невзначай, окинув взглядом все кусты и заглянув во все
аллеи. Приняв все эти меры предосторожности, она подбежала к воротам.
- Валентина, - произнес голос из-за ограды.
- Здравствуйте, Максимилиан. Я заставила вас ждать, но вы видели, по-
чему так вышло.
- Да, я узнал мадемуазель Данглар, - я не думал, что вы так дружны с
нею.
- А кто вам сказал, что мы дружим?
- Никто, но мне это показалось по тому, как вы гуляли под руку, как
вы беседовали, словно школьные подруги, которые делятся своими тайнами.
- Мы действительно откровенничали, - сказала Валентина, - она призна-
лась мне, что ей не хочется выходить замуж за господина де Морсер, а я
ей говорила, каким несчастьем будет для меня брак с господином д'Эпипе.
- Милая Валентина!
- Вот почему вам показалось, что мы с Эжени большие друзья, - продол-
жала девушка. - Ведь говоря о человеке, которого я не люблю, я думала о
том, кого я люблю.
- Какая вы хорошая, Валентина, и как много в вас того, чего никогда
не будет у мадемуазель Данглар, - того неизъяснимого очарования, которое
для женщины то же самое, что аромат для цветка и сладость для плода:
ведь и цветку и плоду мало одной красоты.
- Это вам кажется потому, что вы меня любите.
- Нет, Валентина, клянусь вам. Вот сейчас я смотрел на вас обеих, и,
честное слово, отдавая должное красоте мадемуазель Данглар, я не пони-
мал, как можно в нее влюбиться.
- Это потому, что, как вы сами говорите, я была тут, и мое при-
сутствие делало вас пристрастным.
- Нет... но скажите мне... я спрашиваю просто из любопытства, которое
объясняется моим мнением о мадемуазель Данглар...
- И, наверное, несправедливым мнением, хоть я и но знаю, о чем идет
речь. Когда вы судите нас, бедных женщин, нам не приходится рассчитывать
на снисхождение.
- Можно подумать, что, когда вы говорите между собою, вы очень спра-
ведливы друг к другу!
- Это оттого, что наши суждения почти всегда бывают пристрастны. Но
что вы хотели спросить?
- Разве мадемуазель Данглар кого-нибудь любит, что не хочет выходить
замуж за господина де Морсер?
- Максимилиан, я уже вам сказала, что Эжени мне вовсе не подруга.
- Да ведь и не будучи подругами, девушки поверяют друг другу свои
тайны, - сказал Моррель. - Сознайтесь, что вы расспрашивали ее об этом.
А, я вижу, вы улыбаетесь!
- Видимо, вам не очень мешает эта деревянная перегородка?
- Так что же она вам сказала?
- Сказала, что никого не любит, - отвечала Валентина, - что с ужасом
думает о замужестве; что ей больше всего хотелось бы вести жизнь свобод-
ную и независимую и что она почти желает, чтобы ее отец разорился, тогда
она сможет стать артисткой, как ее приятельница Луиза д'Армильи.
- Вот видите!
- Что же это доказывает? - спросила Валентина.
- Ничего, - улыбаясь, ответил Максимилиан.
- Так почему же вы улыбаетесь?
- Вот видите, - сказал Максимилиан, - вы тоже смотрите сюда.
- Хотите, я отойду?
- Нет, нет! Но поговорим о вас.
- Да, вы правы: нам осталось только десять минут.
- Это ужасно! - горестно воскликнул Максимилиан.
- Да, вы правы, я плохой друг, - с грустью сказала Валентина. - Какую
жизнь вы из-за меня ведете, бедный Максимилиан, а ведь вы созданы для
счастья! Поверьте, я горько упрекаю себя за это.
- Не все ли равно, Валентина: ведь в этом мое счастье! Ведь это веч-
ное ожидание искупают пять минут, проведенных с вами, два слова, слетев-
шие с ваших уст. Я глубоко убежден, что бог не мог создать два столь
созвучных сердца и не мог соединить их столь чудесным образом только для
того, чтобы их разлучить.
- Благодарю, Максимилиан. Продолжайте надеяться за нас обоих, что де-
лает меня почти счастливой.
- Что у вас опять случилось, Валентина, почему вы должны так скоро
уйти?
- Не знаю; госпожа де Вильфор просила меня зайти к ней; она хочет со-
общить мне что-то, от чего, как она говорит, зависит часть моего состоя-
ния. Боже мой, я слишком богата, пусть возьмут себе мое состояние, пусть
оставят мне только покой и свободу, - вы меня будете любить и бедной,
правда, Моррель?
- Я всегда буду любить вас! Что мне бедность или богатство, - лишь бы
моя Валентина была со мной и я был уверен, что никто не может ее у меня
отнять! Но, скажите, это сообщение не может относиться к вашему заму-
жеству?
- Не думаю.
- Послушайте, Валентина, и не пугайтесь, потому что, пока я жив, я не
буду принадлежать другой.
- Вы думаете, это меня успокаивает, Максимилиан?
- Простите! Вы правы, я сказал нехорошо. Да, так я хотел сказать вам,
что я на днях встретил Морсера.
- Да?
- Вы знаете, что Франц его друг?
- Да, так что же?
- Он получил от Франца письмо; Франц пишет, что скоро вернется.
Валентина побледнела и прислонилась к воротам.
- Господи, - сказала она, - неужели? Но нет, об этом мне сообщила бы
не госпожа де Вильфор.
- Почему?
- Почему... сама не знаю... но мне кажется, что госпожа де Вильфор,
хоть она открыто и не против этого брака, в душе не сочувствует ему.
- Знаете, Валентина, я, кажется, начну обожать госпожу де Вильфор!
- Не спешите, Максимилиан, - сказала Валентина, грустно улыбаясь.
- Но если этот брак ей неприятен, то, может быть, чтобы помешать ему,
она отнесется благосклонно к какому-нибудь другому предложению?
- Не надейтесь на это, Максимилиан; госпожа де Вильфор отвергает не
мужей, а замужество.
- Как замужество? Если она против брака, зачем же она сама вышла за-
муж?
- Вы не понимаете, Максимилиан. Когда я год тому назад заговорила о
том, что хочу уйти в монастырь, она, хоть и считала нужным возражать,
приняла эту мысль с радостью; даже мой отец согласился - и это благодаря
ее увещаниям, я уверена; меня удержал только мой бедный дедушка. Вы не
можете себе представить, Максимилиан, как выразительны глаза этого нес-
частного старика, который любит на всем свете только меня одну и, - да
простит мне бог, если я клевещу! - которого люблю только я одна. Если бы
вы знали, как он смотрел на меня, когда узнал о моем решении, сколько
было упрека в этом взгляде и сколько отчаяния в его слезах, которые тек-
ли без жалоб, без вздохов по его неподвижному лицу. Мне стало стыдно, я
бросилась к его ногам и воскликнула: "Простите! Простите, дедушка! Пусть
со мной будет, что угодно, я никогда с вами не расстанусь". Тогда он
поднял глаза к небу... Максимилиан, мне, может быть, придется много
страдать, но за все страдания меня заранее вознаградил этот взгляд моего
старого деда.
- Дорогая Валентина, вы ангел, и я, право, не знаю, чем я заслужил,
когда направо и налево рубил бедуинов, - разве что бог принял во внима-
ние, что это неверные, - чем я заслужил счастье вас узнать. Но послушай-
те, почему же госпожа де Вильфор может не хотеть, чтобы вы вышли замуж?
- Разве вы не слышали, как я только что сказала, что я богата, слиш-
ком богата? После матери я унаследовала пятьдесят тысяч ливров годового
дохода; мои дедушка и бабушка, маркиз и маркиза де Сен-Мерап, оставят
мне столько же; господин Нуартье, очевидно, намерен сделать меня своей
единственной наследницей. Таким образом, по сравнению со мной, мой брат
Эдуард беден. Со стороны госпожи де Вильфор ему ждать нечего. А она обо-
жает этого ребенка. Если я уйду в монастырь, все мое состояние достанет-
ся моему отцу, который будет наследником маркиза, маркизы и моим, а по-
том перейдет к его сыну.
- Странно, откуда такая жадность в молодой, красивой женщине.
- Заметьте, что она думает не о себе, а о своем сыне, и то, что вы
ставите ей в вину, с точки зрения материнской любви, почти добродетель.
- Послушайте, Валентина, - сказал Моррель, - а если бы вы отдали
часть своего имущества ее сыну?
- Как предложить это женщине, которая вечно твердит о своем бескорыс-
тии?
- Валентина, моя любовь была для меня всегда священна, и, как все
священное, я таил ее под покровом своего благоговения и хранил в глубине
сердца; никто в мире, даже моя сестра, не подозревает об этой любви,
тайну ее я не доверил ни одному человеку. Валентина, вы мне позволите
рассказать о ней другу?
Валентина вздрогнула.
- Другу? - сказала она. - Максимилиан, мне страшно даже слышать об
этом. А кто этот друг?
- Послушайте, Валентина, испытывали ли вы по отношению к кому-нибудь
такую неодолимую симпатию, что, видя этого человека в первый раз, вы
чувствуете, будто знаете его уже давно, и спрашиваете себя, где и когда
его видели, и, не в силах припомнить, начинаете верить, что это было
раньше, в другом мире, и что эта симпатия - только проснувшееся воспоми-
нание?
- Да.
- Ну, вот, это я испытал в первый же раз, когда увидел этого необык-
новенного человека.
- Необыкновенного человека?
- Да.
- И вы с ним давно знакомы?
- Какую-нибудь педелю или дней десять.
- И вы называете другом человека, которого знаете всего неделю? Я ду-
мала, Максимилиан, что вы не так щедро раздаете прекрасное имя - друг.
- Логически вы правы, Валентина; по говорите, что угодно, я не отка-
жусь от этого инстинктивного чувства. Я убежден, что этот человек сыгра-
ет роль во всем, что со мной в будущем случится хорошего, и мне иногда
кажется, что он своим глубоким взглядом проникает в это будущее и нап-
равляет его своей властной рукой.
- Так это предсказатель? - улыбаясь, спросила Валентина.
- Право, - сказал Максимилиан, - я порой готов поверить, что он пре-
дугадывает... особенно хорошее.
- Познакомьте меня с ним, пусть он мне скажет, найду ли я в любви
награду за все мои страдания!
- Мой бедный друг! Но вы его знаете.
- Я?
- Да. Он спас жизнь вашей мачехе и ее сыну.
- Граф Монте-Кристо?
- Да, он.
- Нет, - воскликнула Валентина, - он никогда не будет моим другом, он
слишком дружен с моей мачехой.
- Граф - друг вашей мачехи, Валентина? Нет, мое чувство не может до
такой степени меня обманывать; я уверен, что вы ошибаетесь.
- Если бы вы только знали, Максимилиан! У нас в доме царит уже не
Эдуард, а граф. Мачеха преклоняется перед ним и считает его кладезем
всех человеческих познаний. Отец восхищается, - слышите, восхищается им
и говорит, что никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так красноречиво выс-
казывал такие возвышенные мысли. Эдуард его обожает и, хоть и боится его
больших черных глаз, бежит к нему навстречу, как только его увидит, и
всегда получает из его рук какую-нибудь восхитительную игрушку; в нашем
доме граф Монте-Кристо уже не гость моего отца или госпожи де Вильфор, -
граф Монте-Кристо у себя дома.
- Ну что же, если все это так, как вы рассказываете, то вы должны бы-
ли уже почувствовать или скоро почувствуете его магическое влияние. Он
встречает в Италии Альбера де Морсер - и выручает его из рук разбойни-
ков; он знакомится с госпожой Данглар - и делает ей царский подарок; ва-
ша мачеха и брат проносятся мимо его дома - и его нубиец спасает им
жизнь. Этот человек явно обладает даром влиять на окружающее. Я ни в ком
не встречал соединения более простых вкусов с большим великолепием. Ког-
да он мне улыбается, в его улыбке столько нежности, что я не могу по-
нять, как другие находят ее горькой. Скажите, Валентина, улыбнулся ли он
вам так? Если да, вы будете счастливы.
- Я! - воскликнула молодая девушка. - Максимилиан, он даже не смотрит
на меня или, вернее, если я прохожу мимо, он отворачивается от меня.
Нет, он совсем не великодушен или не обладает проницательностью, которую
вы ему приписываете, и не умеет читать в сердцах людей. Если бы он был
великодушным человеком, то, увидав, как я печальна и одинока в этом до-
ме, он защитил бы меня своим влиянием, и если он действительно, как вы
говорите, играет роль солнца, то он согрел бы мое сердце своими лучами.
Вы говорите, что он вас любит, Максимилиан; а откуда вы это знаете? Люди
приветливо улыбаются сильному офицеру пяти футов и шести дюймов ростом,
с длинными усами и большой саблей, но они, не задумываясь, раздавят нес-
частную плачущую девушку.
- Валентина, клянусь, вы ошибаетесь!
- Подумайте, Максимилиан, если бы это было иначе, если бы он обращал-
ся со мной дипломатически, как человек, который стремится так или иначе
утвердиться в доме, он хоть раз подарил бы меня той улыбкой, Которую вы
так восхваляете. Но нет, он видит, что я несчастна, он понимает, что не
может иметь от меня никакой пользы, и даже не обращает на меня внимания.
Кто знает, может быть, желая угодить моему отцу, госпоже де Вильфор или
моему брату, он тоже станет преследовать меня, если это будет в его
власти? Давайте будем откровенны: я ведь не такая женщина, которую можно
вот так, без причины, презирать; вы сами это говорили. Простите меня, -
продолжала она, заметив, какое впечатление ее слова производят на Макси-
милиана, - я дурная и высказываю вам сейчас мысли, которых сама в себе
не подозревала. Да, я не отрицаю, что в этом человеке есть сила, о кото-
рой вы говорите, и она действует даже на меня, но, как видите, действует
вредно и губит добрые чувства.
- Хорошо, - со вздохом произнес Моррель, - не будем говорить об этом.
Я не скажу ему ни слова.
- Я огорчаю вас, мой друг, - сказала Валентина. - Почему я не могу
пожать вам руку, чтобы попросить у вас прощения? Но я и сама была бы ра-
да, если бы вы меня переубедили; скажите, что же собственно сделал для
вас граф Монте-Кристо?
- Признаться, вы ставите меня в трудное положение, когда спрашиваете,
что именно сделал для меня граф, - ничего определенного, я это сам пони-
маю. Мое чувство к нему совершенно бессознательно, в нем нет ничего ра-
зумно обоснованного. Разве солнце что-нибудь сделало для меня? Нет. Оно
согревает меня, и при его свете я вижу вас, вот и все. Разве тот или
иной аромат сделал что-нибудь для меня? Нет. Он просто приятен. Мне
больше нечего сказать, если меня спрашивают, почему я люблю этот запах.
Так и в моем дружеском чувстве к графу есть что-то необъяснимое, как и в
его отношении ко мне. Внутренний голос говорит мне, что эта взаимная и
неожиданная симпатия не случайна. Я чувствую какую-то связь между малей-
шими его поступками, между самыми сокровенными его мыслями и моими пос-
тупками и мыслями. Вы опять будете смеяться надо мной, Валентина, но с
тех пор как я познакомился с этим человеком, у меня возникла нелепая
мысль, что все, что со мной происходит хорошего, исходит от него. А ведь
я прожил на свете тридцать лет, не чувствуя никакой потребности в таком
покровителе, правда? Все равно, вот вам пример: он пригласил меня на
субботу к обеду; это вполне естественно при наших отношениях, так? И что
же я потом узнал? К этому обеду приглашены ваш отец и ваша мачеха. Я
встречусь с ними, и кто знает, к чему может привести эта встреча? Каза-
лось бы, самый простой случай, по я чувствую в нем нечто необыкновенное:
он вселяет в меня какую-то странную уверенность. Я говорю себе, что этот
человек необычайный человек, который все знает и все понимает, хотел
устроить мне встречу с господином и госпожой де Вильфор. Порой даже,
клянусь вам, я стараюсь прочесть в его глазах, не угадал ли он мою лю-
бовь.
- Друг мой, - сказала Валентина, - я бы сочла вас за духовидца и не
на шутку испугалась бы за ваш рассудок, если бы слышала от вас только
такие рассуждения. Как, вам кажется, что эта встреча - не случайность?
Но подумайте хорошенько. Мой отец, который никогда нигде не бывает, раз
десять пробовал заставить госпожу де Вильфор отказаться от этого пригла-
шения, по она, напротив, горит желанием побывать в доме этого необыкно-
венного набоба и, хоть с большим трудом, добилась все-таки, чтобы он ее
сопровождал. Нет, нет, поверьте, на этом свете, кроме вас, Максимилиан,
мне но от кого ждать помощи, как только от дедушки, живого трупа, не у
кого искать поддержки, кроме моей матери, бесплотной тени!
- Я чувствую, что вы правы, Валентина, и что логика на вашей стороне,
- сказал Максимилиан, - но ваш нежный голос, всегда так властно на меня
действующий, сегодня не убеждает меня.
- А ваш меня, - отвечала Валентина, - и признаюсь, что если у вас нет
другого примера...
- У меня есть еще один, - нерешительно проговорил Максимилиан, - но я
должен сам признаться, что он еще более нелеп, чем первый.
- Тем хуже, - сказала, улыбаясь, Валентина.
- А все-таки, - продолжал Моррель, - для меня он убедителен, потому
что я человек чувства, интуиции и за десять лет службы не раз обязан был
жизнью молниеносному наитию, которое вдруг подсказывает отклониться
вправо или влево, чтобы пуля, несущая смерть, пролетела мимо.
- Дорогой Максимилиан, почему вы не приписываете моим молитвам, что
пули отклоняются от своего пути? Когда вы там, я молю бога и свою мать
уже не за себя, а за вас.
- Да, с тех пор как мы узнали друг друга, - с улыбкой сказал Моррель,
- но прежде, когда я еще не знал вас, Валентина?
- Ну, хорошо, злой вы; если вы не хотите быть мне ничем обязанным,
вернемся к примеру, который вы сами признаете нелепым.
- Так вот посмотрите в щелку: видите там, под деревом, новую лошадь,
на которой я приехал?
- Какой чудный конь! Почему вы не подвели его сюда? Я бы поговорила с
ним.
- Вы сами видите, это очень дорогая лошадь, - сказал Максимилиан. - А
вы знаете, что мои средства ограничены, Валентина, и я, что называется,
человек благоразумный. Ну, так вот, я увидел у одного торговца этого ве-
ликолепного Медеа, как я его зову. Я справился о цене; мне ответили: че-
тыре с половиной тысячи франков; я само собой должен был перестать им
восхищаться и ушел, признаюсь, очень огорченный, потому что лошадь смот-
рела на меня приветливо, ласкалась ко мне и гарцевала подо мной самым
кокетливым и очаровательным образом. В тот вечер у меня собрались прия-
тели - Шато-Рено, Дебрэ и еще человек пять-шесть повес, которых вы имее-
те счастье не знать даже по именам. Вздумали играть в бульот; я никогда
не играю в карты, потому что я не так богат, чтобы проигрывать, и не так
беден, чтобы стремиться выиграть. Но это происходило у меня в доме, и
мне не оставалось ничего другого, как послать за картами.
Когда мы садились играть, приехал граф Монте-Кристо. Он сел к столу,
стали играть, и я выиграл - я едва решаюсь вам в этом признаться, Вален-
тина, - я выиграл пять тысяч франков. Гости разошлись около полуночи. Я
не выдержал, нанял кабриолет и поехал к этому торговцу. Дрожа от волне-
ния, я позвонил, тот, кто открыл мне дверь, вероятно, принял меня за су-
масшедшего. Я бросился в конюшню, заглянул в стойло. О, счастье! Медеа
мирно жевал сено. Я хватаю седло, сам седлаю лошадь, надеваю уздечку.
Медеа подчиняется всему этому с полной охотой. Затем, сунув в руки оше-
ломленному торговцу четыре с половиной тысячи франков, я возвращаюсь до-
мой - вернее, всю ночь езжу взад и вперед по Елисейским Полям. И знаете?
В окнах графа горел свет, мне показалось, что я вижу на шторах его тень.
Так вот, Валентина, я готов поклясться, что граф знал, как мне хочется
иметь эту лошадь, и нарочно проиграл, чтобы я мог ее купить.
- Милый Максимилиан, - сказала Валентина, - вы, право, слишком
большой фантазер... Вы недолго будете меня любить... Человек, который,
подобно вам, витает в поэтических грезах, не сможет прозябать в такой
монотонной любви, как наша... Но, боже мой, меня зовут... Слышите?
- Валентина, - сказал Максимилиан, - через щелку... ваш самый ма-
ленький пальчик... чтоб я мог поцеловать его.
- Максимилиан, ведь мы условились, что будем друг для друга только
два голоса, две тони!
- Как хотите, Валентина.
- Вы будете рады, если я исполню ваше желание?
- О, да!
Валентина взобралась на скамейку и протянула не мизинец в щелку, а
всю руку поверх перегородки.
Максимилиан вскрикнул, вскочил на тумбу, схватил эту обожаемую руку и
припал к ней жаркими губами, но в тот же миг маленькая ручка выскользну-
ла из его рук, и Моррель слышал только, как убегала Валентина, быть мо-
жет, испуганная пережитым ощущением.