Страница:
- Вы правы, ваше сиятельство, - вздохнул Бертуччо. - Господь избрал
этого ребенка орудием моей кары. Я не знаю примера, чтобы дурные наклон-
ности проявлялись так рано, как у него, а между тем нельзя сказать, что-
бы его плохо воспитывали, потому что невестка моя заботилась о нем, как
о княжеском сыне. Это был прехорошенький мальчик, с глазами светло-голу-
бого цвета, какой бывает на китайском фарфоре и так гармонирует с молоч-
ной белизной кожи; только золотистые, слишком яркие волосы придавали его
лицу несколько странный вид, особенно при его живом взгляде и лукавой
улыбке. Существует пословица, что рыжие люди либо очень хороши, либо
очень дурны; к несчастью, пословица эта вполне оправдалась на Бенедетто,
и с самого своего детства он проявлял одни только дурные наклонности.
Правда, что и кротость его приемной матери потворствовала этим задаткам;
ребенок, ради которого моя бедная невестка нередко ходила на рынок за
пять лье покупать первые фрукты и самые дорогие лакомства, предпочитал
пальским апельсинам и генуэзским сушеным фруктам каштаны, украденные в
саду у соседа, или сушеные яблоки с его чердака, хотя в его распоряжении
были каштаны и яблоки нашего собственного сада.
Однажды, когда Бенедетто было не больше шести; лет, наш сосед Василио
пожаловался нам, что у него из кошелька исчез луидор. По нашему корси-
канскому обычаю, Василио никогда не запирал ни своего кошелька, ни своих
драгоценностей, потому что, как его сиятельству известно, на Корсике нет
воров. Мы думали, что он плохо сосчитал деньги, по он утверждал, что не
ошибся. В этот день Бенедетто с самого утра ушел из дому, и мы очень
беспокоились о нем, как вдруг вечером он вернулся, таща за собой
обезьяну; он сказал, что нашел ее привязанной на цепочке к дереву. Уже с
месяц злой мальчик, вечно полный всяких причуд, непременно хотел иметь
обезьяну. Должно быть, эту нелепую фантазию внушил ему фокусник, побы-
вавший в Рольяею, - у него было несколько обезьян, выделывавших всевоз-
можные штуки, и Бенедетто пришел в восторг от них.
"В наших лесах нет обезьян, - сказал я ему, - особенно цепных. Приз-
навайся, как ты ее достал".
Бенедетто настаивал на своем и рассказал целую кучу подробностей, де-
лавших больше чести его изобретательности, чем правдивости; я вышел из
себя, он рассмеялся; я пригрозил ему, он попятился от меня.
"Ты не смеешь меня бить, - сказал он, - не имеешь права: ты мне не
отец".
Мы до сих пор не знаем, кто открыл ему эту роковую тайну, которую мы
так тщательно скрывали от пего. Как бы то ни было, этот ответ, в котором
выразился весь характер ребенка, почти испугал меня, и рука у меня опус-
тилась сама собой, не коснувшись его. Он торжествовал, и эта победа при-
дала ему смелости. С этой минуты все деньги Ассунты, которая любила его
тем сильнее, чем меньше он этого стоил, шли на удовлетворение его прихо-
тей, которым она не умела противостоять, и вздорных желаний, в которых у
нее не хватало духу ему отказывать. Когда я жил в Рольяно, было еще
сносно, но стоило мне уехать, как Бенедетто делался главою дома, и все
шло отвратительно. Ему едва исполнилось одиннадцать лет, а товарищей он
выбирал себе среди восемнадцатилетних парней, самых отъявленных шалопаев
Бастии и Корты; за некоторые проделки, заслуживающие более серьезного
названия, мы уже несколько раз получали предостережение от властей.
Я начал тревожиться: всякое расследование могло иметь для меня самые
тяжелые последствия. Мне как раз предстояла очень важная поездка. Я дол-
го раздумывал и, предчувствуя, что избегну этим большой беды, решил
взять Бенедетто с собой. Я надеялся, что суровая и деятельная жизнь
контрабандистов, строгая судовая дисциплина благотворно подействуют на
этот испорченный, если еще не до конца развращенный, характер.
Я подозвал Бенедетто и предложил ему ехать со мною, сопровождая это
предложение всякими обещаниями, какие могут соблазнить двенадцатилетнего
мальчика.
Он выслушал меня и, когда я кончил, расхохотался:
"Да вы с ума сошли, дядя! - сказал он. (Так он называл меня, когда
бывал в духе.) - Чтобы я стал менять свою жизнь, свое славное безделье
на вашу ужасную работу! Ночью мерзнуть, днем жариться, вечно прятаться,
чуть покажешься - попадать под пули, и все это, чтобы заработать немного
денег! Денег у меня сколько угодно, Ассунта дает их мне, как только я
попрошу. Вы сами видите, что я был бы дурак, если бы поехал с вами".
Я был поражен такой дерзостью. Бенедетто вернулся к своим товарищам,
и я издали, видел, что он показывает им на меня и насмехается надо мной.
- Очаровательный ребенок! - прошептал МонтеКристо.
- О, будь он мой, - продолжал Бертуччо, - будь он моим сыном или хотя
бы племянником, я бы еще вернул его на правильный путь, потому что соз-
нание права дает силу. Но мысль, что я буду бить сына человека, которого
я убил, лишала меня всякой возможности его исправить. Я подавал добрые
советы невестке, которая во время наших споров всегда защищала несчаст-
ного мальчишку; а так как она неоднократно признавалась мне, что у нее
пропадают довольно значительные суммы денег, то я указал ей место, куда
она могла прятать наше скромное достояние. Что же касается меня, мое ре-
шение было уже принято. Бенедетто хорошо читал, писал и считал, потому
что если у него появлялась охота заниматься, то он в один день выучивал-
ся тому, на что другим требовалась неделя. Мое решение, как я уже ска-
зал, было принято: я хотел устроить его письмоводителем на какое-нибудь
судно дальнего плавания и, ни о чем не предупреждая, забрать его в одно
прекрасное утро и доставить на корабль; я поручил бы его заботам капита-
на, и, таким образом, его будущность зависела бы всецело от него самого.
Приняв это решение, я уехал во Францию.
На этот раз все наши операции должны были совершиться в Лионском за-
ливе; они стали теперь гораздо труднее и опаснее, так как шел уже тысяча
восемьсот двадцать девятый год. Спокойствие было восстановлено вполне, и
прибрежный надзор велся правильнее и строже, чем когда-либо. Надзор этот
временно еще усилился благодаря тому, что в Бокере как раз открылась яр-
марка.
Сначала все шло прекрасно. Лодку нашу, у которой было двойное дно,
где мы прятали запрещенные товары, мы поставили посреди множества других
лодок, причаленных у обоих берегов Роны, от Бокера до Арля. Прибыв туда,
мы начали по ночам выгружать нашу контрабанду и переправлять в город че-
рез людей, поддерживавших с нами связь, или трактирщиков, у которых мы
имели склады. То ли успех заставил нас позабыть об осторожности, то ли
нас предали, но однажды, около пяти часов вечера, когда мы собрались
ужинать, к нам подбежал в тревоге наш маленький юнга и сообщил, что он
видел целый отряд таможенных досмотрщиков, направлявшихся в нашу сторо-
ну. В сущности нас испугал не самый отряд - по берегам Роны, особенно в
то время, бродили целью роты, - а те предосторожности, которые, по сло-
вам мальчика, этот отряд принимал, чтобы не быть замеченным. Мы сразу
повскакивали на ноги, но было уже поздно: наша лодка, несомненно являв-
шаяся предметом розыска, была окружена со всех сторон. Среди таможенных
досмотрщиков я заметил жандармов, их вид всегда пугал меня, в то время
как просто солдат я обычно не страшился, а потому я быстро спустился в
трюм и, проскользнув в грузовой люк, бросился в реку. Я плыл под водой,
только изредка набирая воздух, так что, никем не замеченный, доплыл до
недавно вырытого рва, соединявшего Рону с каналом, идущим из Бокера в
Эг-Морт. Как только я добрался до этого места, я почувствовал себя спа-
сенным, потому что мог плыть незамеченным вдоль рва. Таким образом, я
без всяких злоключений добрался до канала. Я выбрал этот путь не случай-
но: я уже рассказывал вашему сиятельству об одном нимском трактирщике,
державшем на дороге из Бельгарда в Бокер небольшую гостиницу.
- Прекрасно помню, - сказал Монте-Кристо. - Этот достойный человек,
если не ошибаюсь, был даже вашим компаньоном.
- Вот-вот! Но лет за семь до этого он передал свое заведение одному
бывшему портному из Марселя, который, разорившись на своем ремесле, ре-
шил попытать счастья в другом. Разумеется, те связи, которые у нас были
с первым владельцем, продолжались и со следующим; вот у этого человека я
и надеялся найти пристанище.
- А как его звали? - спросил граф, который, по-видимому, снова заин-
тересовался рассказом Бертуччо.
- Гаспар Кадрусс, он был женат на женщине из села Карконта, и мы все
только под этим именем ее и знали; эта бледная женщина страдала болотной
лихорадкой и медленно умирала от истощения. Сам же он был здоровый ма-
лый, лет сорока пяти, и уже не раз показал себя, в трудные для нас мину-
ты, человеком находчивым и храбрым.
- И когда, вы говорите, это происходило? - спросил Монте-Кристо.
- В тысяча восемьсот двадцать девятом году, ваше сиятельство.
- В каком месяце?
- Июне.
- В начале или в конце?
- Это было вечером третьего июня.
- Так! - заметил Монте-Кристо, - третьего июня тысяча восемьсот двад-
цать девятого года... Продолжайте.
- Так вот, у этого Кадрусса я и собирался попросить пристанища; но
так как обычно, даже при спокойной обстановке, мы никогда не входили к
нему через дверь, выходящую на дорогу, то я решил не изменять этому пра-
вилу; я перескочил через садовую изгородь, прополз под низенькими мас-
личными деревцами и дикими смоковницами и, опасаясь, что в трактире у
Кадрусса может находиться какой-нибудь путник, добрался до пристройки, в
которой я уже не раз проводил ночь не хуже, чем в самой лучшей постели.
Эта пристройка отделялась от комнаты в нижнем этаже только дощатой
перегородкой, в которой нарочно для нас были оставлены щели, чтобы мы
могли улучить благоприятную минуту и дать знать, что мы находимся по со-
седству. Я рассчитывал, в случае если у Кадрусса никого не будет, уведо-
мить его о моем прибытии, закончить у него ужин, прерванный появлением
таможенных досмотрщиков, и, пользуясь надвигающейся грозой, вернуться на
берег Роны и узнать, что сталось с лодкой и теми, кто был в ней. Итак, я
тихонько пробрался в пристройку; это вышло очень кстати, потому что в ту
самую минуту вернулся домой Кадрусс и привел с собой незнакомца.
Я притих и стал ждать, не потому, что хотел подслушать тайны трактир-
щика, а просто потому, что не мог поступить иначе; к тому же так бывало
уже раз десять.
Человек, который пришел с Кадруссом, несомненно, не принадлежал к
обитателям Южной Франции; это был один из тех негоциантов, которые при-
езжают на ярмарку в Бокер, чтобы торговать драгоценностями, и за месяц,
пока длится эта ярмарка, привлекающая торговцев и покупателей со всех
концов Европы, заключают иногда сделки на сто, а то и на полтораста ты-
сяч франков.
Кадрусс вошел первым, быстрыми шагами. Затем, увидав, что нижняя ком-
ната пуста, как всегда, и что ее охраняет только пес, он позвал жену.
"Эй, Карконта, - крикнул он, - священник не обманул нас: алмаз насто-
ящий".
Послышалось радостное восклицание, и ступеньки лестницы заскрипели
под нетвердыми от слабости и болезни шагами.
"Что ты говоришь?" - спросила Карконта.
"Говорю, что алмаз настоящий, и вот этот господин, один из первых па-
рижских ювелиров, готов дать нам за него пятьдесят тысяч франков. Но
только он хочет окончательно убедиться в том, что камень действительно
наш: так ты расскажи ему, как рассказал и я, каким чудесным образом он
попал в наши руки. А пока, сударь, присядьте, пожалуйста: сейчас так
душно, я принесу вам чего-нибудь освежиться".
Ювелир внимательно разглядывал внутренность трактира и бросающуюся в
глаза бедность людей, которые предлагали ему купить алмаз, достойный
княжеской шкатулки.
"Рассказывайте, сударыня", - сказал он, желая, по-видимому, вос-
пользоваться отсутствием мужа, чтобы тот не мог как-нибудь повлиять на
жену и чтобы посмотреть, насколько оба рассказа совпадут.
"Ах, господи, - затараторила женщина, - это божье благословение, мы
ничего такого не ожидали. Представьте себе, дорогой господин, что мой
муж дружил в тысяча восемьсот четырнадцатом или тысяча восемьсот пятнад-
цатом году с одним моряком, которого звали Эдмон Дантес; этот бедный ма-
лый, которого Кадру ее совершенно забыл, помнил о нем, и, умирая, оста-
вил ему тот алмаз, который вы видели".
"А каким же образом оказался у него этот алмаз? - спросил ювелир. -
Или он был у Дантеса до того, как он попал в тюрьму?"
"Нет, сударь, - отвечала женщина, - но в тюрьме он познакомился с
очень богатым англичанином; тот заболел, и Дантес ухаживал за ним, как
за родным братом; за это англичанин, выходя на свободу, оставил ему вот
этот алмаз. Бедному Дантесу не посчастливилось, он так в тюрьме и умер,
а алмаз перед смертью завещал нам и поручил почтенному аббату, который
был у нас сегодня утром, передать его нам".
"Она говорит то же самое, - прошептал ювелир. - В конце концов, может
быть, все это так и было, хотя на первый взгляд и кажется неправдоподоб-
ным. В таком случае, - сказал он громко, - дело только в цене, о которой
мы все еще не сговорились".
"Как не сговорились! - воскликнул вошедший Кадрусс. - Я был уверен,
что вы согласны на мою цену".
"То есть, - возразил ювелир, - я вам предложил за него сорок тысяч
франков".
"Сорок тысяч! - возмутилась Карконта. - Уж, конечно, мы его не отда-
дим за эту цену. Аббат сказал нам, что оп стоит пятьдесят тысяч, не счи-
тая оправы".
"А как звали этого аббата?"
"Аббат Бузони".
"Так он иностранец?"
"Он итальянец, из окрестностей Мантуи, кажется".
"Покажите мне алмаз, - продолжал ювелир, - я хочу его еще раз посмот-
реть; иной раз с первого взгляда ошибаешься в камнях".
Кадрусс вынул из кармана маленький черный футляр из шагреневой кожи,
открыл его и передал ювелиру. При виде алмаза, который был величиною с
небольшой орешек (я как сейчас это вижу), глаза Карконты загорелись алч-
ностью.
- А что вы думали обо всем этом, господин подслушиватель? - спросил
Монте-Кристо. - Вы поверили этой сказке?
- Да, ваше сиятельство; я считал Кадрусса не плохим человеком и ду-
мал, что он не способен совершить преступление или украсть.
- Это делает больше чести вашему доброму сердцу, чем житейской опыт-
ности, господин Бертуччо. А знавали вы этого Эдмона Дантеса, о котором
шла речь?
- Нет, ваше сиятельство, я никогда ничего о нем не слыхал ни раньше,
ни после; только еще один раз от самого аббата Бузони, когда он был у
меня в нимской тюрьме.
- Хорошо, продолжайте.
- Ювелир взял из рук Кадрусса перстень и достал из кармана маленькие
стальные щипчики и крошечные медные весы; потом, отогнув золотые крючки,
державшие камень, он вынул алмаз из оправы и осторожно положил его на
весы.
"Я дам сорок пять тысяч франков, - сказал он, - и ни гроша больше:
это красная цепа алмазу, я взял с собой только эту сумму".
"Это не важно, - сказал Кадрусс, - я вернусь вместо с вами в Бокер за
остальными пятью тысячами".
"Нет, - отвечал ювелир, отдавая Кадруссу оправу и алмаз, - нет, это
крайняя цена, и я даже жалею, что предложил вам эту сумму, потому что в
камне есть изъян, который я вначале не заметил; но делать нечего, я не
беру назад своего слова; я сказал сорок пять тысяч франков и не отказы-
ваюсь от этой цифры".
"По крайней мере вставьте камень обратно", - сердито сказала Каркон-
та.
"Вы правы", - сказал ювелир.
И он вставил камень в оправу.
"Не беда, - проворчал Кадрусс, пряча футляр в карман, - продадим ко-
му-нибудь другому".
"Конечно, - отвечал ювелир, - только другой не будет так сговорчив,
как я; другой не удовлетворится теми сведениями, которые вы сообщили
мне; это совершенно неестественно, чтобы человек в вашем положении обла-
дал перстнем в пятьдесят тысяч франков; он сообщит властям, придется ра-
зыскивать аббата Бузони, а разыскивать аббатов, раздающих алмазы ценою в
две тысячи луидоров, не легкое дело; правосудие для начала наложит на
него руку, вас засадят в тюрьму, а если обнаружится, что вы ни в чем не
виновны, и вас через три или четыре месяца освободят, то окажется, что
перстень затерялся в какой-нибудь канцелярии, или вам всучат фальшивый
камень, франка в три ценою, вместо алмаза, стоящего пятьдесят, может
быть, даже пятьдесят пять тысяч франков, но покупка которого, согласи-
тесь, сопряжена с некоторым риском".
Кадрусс и его жена переглянулись.
"Нет, - заявил Кадрусс, - мы не настолько богаты, чтобы терять пять
тысяч франков".
"Как вам угодно, любезный друг, - сказал ювелир, - а между тем я, как
видите, принес с собой деньги наличными".
И он вытащил из одного кармана горсть золотых монет, засверкавших пе-
ред восхищенными глазами трактирщика, а из другого - пачку ассигнаций.
В душе Кадрусса явно происходила тяжелая борьба: было ясно, что ма-
ленький футляр шагреневой кожи, который он вертел в руке, казался ему не
соответствующим по своей ценности огромной сумме денег, прельщавшей его
взоры.
Он повернулся к жене.
"Что ты скажешь?" - тихо спросил он ее.
"Отдавай, отдавай, - сказала она, - если он вернется в Бокер без ал-
маза, он донесет на нас; и он верно говорит: кто знает, удастся ли нам
когда-нибудь разыскать аббата Бузони".
"Ну что ж, так и быть! - сказал Кадрусс. - Берите камень за сорок
пять тысяч франков; но моей жене хочется иметь золотую цепочку, а мне
пару серебряных пряжек".
Ювелир вытащил из кармана длинную плоскую коробку, в которой находи-
лось несколько образцов названных предметов.
"Берите, - сказал он, - в делах я не мелочен, выбирайте".
Жена выбрала золотую цепочку, стоившую, вероятно, луидоров пять, а
муж пару пряжек, цена которым была франков пятнадцать.
"Надеюсь, теперь вы довольны?" - сказал ювелир.
"Аббат говорил, что ему цена пятьдесят тысяч франков", - пробормотал
Кадрусс.
"Ну, ну, ладно! Вот несносный человек, - продолжал ювелир, беря у не-
го из рук перстень, - я даю ему сорок пять тысяч франков, две с полови-
ной тысячи ливров годового дохода, то есть капитал, от которого я сам не
отказался бы, а он еще недоволен!"
"А сорок пять тысяч франков? - спросил Кадрусс хриплым голосом. - Где
они у вас?"
"Вот, извольте", - сказал ювелир.
И он отсчитал на столе пятнадцать тысяч франков золотом и тридцать
тысяч ассигнациями.
"Подождите, я зажгу лампу, - сказала Карконта, - уже темно, легко
ошибиться".
В самом деле, пока они спорили, настала ночь, а с нею пришла и гроза,
уже с полчаса как надвигавшаяся. В отдалении глухо грохотал гром; но ни
ювелир, ни Кадрусс, ни Карконта не обращали на него никакого внимания,
всецело поглощенные бесом наживы.
Я и сам испытывал странное очарование при виде всего этого золота и
бумажных денег. Мне казалось, что я вижу все это во сне, и, как во сне,
я чувствовал себя прикованным к месту.
Кадрусс сосчитал и пересчитал деньги и банковые билеты, потом передал
их жене, которая в свою очередь сосчитала и пересчитала их.
Тем временем ювелир вертел перстень при свете лампы, и алмаз метал
такие молнии, что он не замечал тех, которые уже полыхали в окнах, пред-
вещая грозу.
"Ну что же? Счет верен?" - спросил ювелир.
"Да, - сказал Кадрусс, - принеси кошелек, Карконта, и отыщи какой-ни-
будь мешок".
Карконта подошла к шкафу и вернулась со старым кожаным бумажником; из
него вынули несколько старых засаленных писем и на их место положили ас-
сигнации: она принесла и мешок, где лежало два или три экю по шесть лив-
ров - по-видимому, все Состояние жалкой четы.
"Ну вот, - сказал Кадрусс, - хоть вы нас и ограбили, может быть, ты-
сяч на десять франков, но не отужинаете ли вы с нами? Я предлагаю от ду-
ши".
"Благодарю вас, - отвечал ювелир, - но, должно быть, уже поздно, и
мне пора в Бокер, а то жена начнет беспокоиться. - Он посмотрел на часы.
- Черт возьми! - воскликнул он. - Уже скоро девять, я раньше полуночи не
попаду домой. Прощайте, друзья; если к вам еще когданибудь забредет та-
кой аббат Бузони, вспомните обо мне".
"Через неделю вас уже не будет в Бокере, - сказал Кадрусс, - ведь яр-
марка закрывается на будущей неделе".
"Да, по это ничего по значит, напишите мне в Париж: господину Жоанне-
су, Пале-Рояль, галерея Пьер, номер сорок пять; я нарочно приеду, если
надо будет".
Раздался удар грома, и молния сверкнула так ярко, что почти затмила
свет лампы.
"Ого, - сказал Кадрусс, - как же вы пойдете в такую погоду?"
"Я не боюсь грозы", - сказал ювелир.
"А грабителей? - спросила Карконта. - Во время ярмарки на дорогах
всегда пошаливают".
"Что касается грабителей, - сказал Жоаннес, - то у меня для них
кое-что припасено".
И он вытащил из кармана пару маленьких пистолетов, заряженных до са-
мой мушки.
"Вот, - сказал он, - собачки, которые и лают и кусают; это для первых
двух, которые польстились бы на ваш алмаз, дядюшка Кадрусс".
Кадрусс с женой обменялись мрачным взглядом. Казалось, у них у обоих
одновременно мелькнула какая-то ужасная мысль.
"В таком случае счастливого пути!" - сказал Кадрусс.
"Благодарю!" - отвечал ювелир.
Он взял свою трость, прислоненную к старому ларю, и вышел. В то время
как он открывал дверь, в комнату ворвался такой сильный порыв ветра, что
лампа едва не погасла.
"Ну и погодка, - сказал он, - а ведь мне идти два лье пешком!"
"Оставайтесь, - сказал Кадрусс, - переночуете здесь".
"Да, оставайтесь, - дрожащим голосом сказала Карконта, - мы позабо-
тимся, чтобы вам было удобно".
"Никак нельзя. Мне необходимо вернуться к ночи в Бокер. Прощайте!"
Кадрусс медленно подошел к порогу.
"Ни зги не видно, - проговорил ювелир уже за дверью. - Куда мне по-
вернуть, направо или налево?"
"Направо, - сказал Кадрусс, - с пути не собьетесь, дорога с обеих
сторон обсажена деревьями".
"Вижу, вижу", - донесся издали слабый голос.
"Да закрой же дверь! - сказала Карконта. - Я не выношу открытых две-
рей, когда гремит гром".
"И когда в доме имеются деньги, верно?" - отвечал Кадрусс, дважды по-
ворачивая ключ в замке.
Он подошел к шкафу, вновь достал мешок и бумажки, и оба принялись в
третий раз пересчитывать свое золото и ассигнации.
Я никогда не видел такой алчности, какую выражали эти два лица, осве-
щенные тусклой лампой. Особенно отвратительна была женщина; лихорадочная
дрожь, которая всегда ее трясла, еще усилилась, и без того бледное лицо
сделалось мертвенным, ввалившиеся глаза пылали.
"Для чего ты ему предлагал переночевать здесь?" - спросила она глухим
голосом.
"Да... для того, чтобы избавить его от тяжелого пути в Бокер", -
вздрогнув, ответил Кадрусс.
"Ах, вот что, - сказала женщина с непередаваемым выражением, - а я-то
вообразила, что не для этого".
"Жена, жена! - воскликнул Кадрусс. - Откуда у тебя такие мысли, и по-
чему ты не держишь их про себя?"
"Что ни говори, - сказала Карконта, помолчав, - а ты не мужчина".
"Это почему?" - спросил Кадрусс.
"Если бы ты был мужчина, он бы не ушел отсюда".
"Жена!"
"Или не дошел бы до Бокера".
"Жена!"
"Дорога заворачивает, и он не знает другой дороги, а вдоль канала
есть тропинка, которая срезает путь".
"Жена, ты гневишь бога. Вот, слышишь?"
Всю комнату озарила голубоватая молния, одновременно раздался ужасаю-
щий удар грома, и медленно замирающие раскаты, казалось, неохотно удаля-
лись от проклятого дома.
"Господи!" - сказала, крестясь, Карконта.
В ту же минуту, посреди жуткой тишины, которая обычно следует за уда-
ром грома, послышался стук в дверь.
Кадрусс с женой вздрогнули и в ужасе переглянулись.
"Кто там?" - крикнул Кадрусс, вставая с места, и, сгребя в кучу золо-
то и бумажки, разбросанные по столу, прикрыл их обеими руками.
"Это я!" - ответил чей-то голос.
"Кто вы?"
"Да я же! Ювелир Жоаннес!"
"Ну вот! А еще говорил, что я гневлю господа!.. - заявила с гнусной
улыбкой Карконта. - Сам господь вернул его к нам".
Кадрусс, бледный и дрожащий, упал на стул.
Карконта, напротив, встала и твердыми шагами пошла отворять.
"Входите, дорогой господин Жоаннес", - сказала она.
"Право, - сказал ювелир, весь мокрый от дождя, - можно подумать, что
сам черт мешает мне вернуться сегодня в Бокер. Из двух зол надо выбирать
меньшее, господин Кадрусс: вы предложили мне гостеприимство, я принимаю
его и возвращаюсь к вам ночевать".
Кадрусс пробормотал что-то, отирая пот со лба.
Карконта, впустив ювелира, дважды повернула ключ в замке.
Ювелир, войдя, окинул комнату испытующим взглядом, но там не было ни-
чего, что могло бы вызвать в нем подозрения или же укрепить их.
Кадрусс все еще прикрывал обеими руками бумажки и золото. Карконта
улыбалась гостю насколько могла приветливее.
"Ага, - сказал ювелир, - вы, по-видимому, все еще боялись, не просчи-
тались ли, если после моего ухода опять стали пересчитывать свое бо-
гатство?"
"Да нет, - сказал Кадрусс, - но самый случай, который дал нам его,
настолько неожиданный, что мы никак не можем поверить нашему счастью, и
если у нас перед глазами не лежит вещественное доказательство, то нам
все еще кажется, что это сон".
Ювелир улыбнулся.
"Ночует у вас тут кто-нибудь?" - спросил он.
"Нет, - отвечал Кадрусс, - это у нас не заведено; до города недалеко,
и на ночь у нас никто не остается".
"Значит, я вас очень стесню?"
"Да что вы, сударь! - любезно сказала Карконта. - Нисколько не стес-
ните, уверяю вас".
"Где же вы меня поместите?"
"В комнате наверху".
"Но ведь это ваша комната?"
"Это не важно; у нас есть вторая кровать в комнате рядом с этой".
Кадрусс удивленно взглянул на жену.
Ювелир стал напевать какую-то песенку, греясь у камина, куда Карконта
подбросила охапку хвороста, чтобы гость мог обсушиться.
Тем временем она расстелила на краю стола салфетку и поставила на не-
го остатки скудного обеда и яичницу.
Кадрусс снова спрятал ассигнации в бумажник, золото в мешок, а все
вместе - в шкаф. Он в мрачном раздумье ходил взад и вперед по комнате,
время от времени поглядывая на ювелира, который в облаке пара стоял у
камина и, пообсохнув с одного бока, поворачивался к огню другим.
этого ребенка орудием моей кары. Я не знаю примера, чтобы дурные наклон-
ности проявлялись так рано, как у него, а между тем нельзя сказать, что-
бы его плохо воспитывали, потому что невестка моя заботилась о нем, как
о княжеском сыне. Это был прехорошенький мальчик, с глазами светло-голу-
бого цвета, какой бывает на китайском фарфоре и так гармонирует с молоч-
ной белизной кожи; только золотистые, слишком яркие волосы придавали его
лицу несколько странный вид, особенно при его живом взгляде и лукавой
улыбке. Существует пословица, что рыжие люди либо очень хороши, либо
очень дурны; к несчастью, пословица эта вполне оправдалась на Бенедетто,
и с самого своего детства он проявлял одни только дурные наклонности.
Правда, что и кротость его приемной матери потворствовала этим задаткам;
ребенок, ради которого моя бедная невестка нередко ходила на рынок за
пять лье покупать первые фрукты и самые дорогие лакомства, предпочитал
пальским апельсинам и генуэзским сушеным фруктам каштаны, украденные в
саду у соседа, или сушеные яблоки с его чердака, хотя в его распоряжении
были каштаны и яблоки нашего собственного сада.
Однажды, когда Бенедетто было не больше шести; лет, наш сосед Василио
пожаловался нам, что у него из кошелька исчез луидор. По нашему корси-
канскому обычаю, Василио никогда не запирал ни своего кошелька, ни своих
драгоценностей, потому что, как его сиятельству известно, на Корсике нет
воров. Мы думали, что он плохо сосчитал деньги, по он утверждал, что не
ошибся. В этот день Бенедетто с самого утра ушел из дому, и мы очень
беспокоились о нем, как вдруг вечером он вернулся, таща за собой
обезьяну; он сказал, что нашел ее привязанной на цепочке к дереву. Уже с
месяц злой мальчик, вечно полный всяких причуд, непременно хотел иметь
обезьяну. Должно быть, эту нелепую фантазию внушил ему фокусник, побы-
вавший в Рольяею, - у него было несколько обезьян, выделывавших всевоз-
можные штуки, и Бенедетто пришел в восторг от них.
"В наших лесах нет обезьян, - сказал я ему, - особенно цепных. Приз-
навайся, как ты ее достал".
Бенедетто настаивал на своем и рассказал целую кучу подробностей, де-
лавших больше чести его изобретательности, чем правдивости; я вышел из
себя, он рассмеялся; я пригрозил ему, он попятился от меня.
"Ты не смеешь меня бить, - сказал он, - не имеешь права: ты мне не
отец".
Мы до сих пор не знаем, кто открыл ему эту роковую тайну, которую мы
так тщательно скрывали от пего. Как бы то ни было, этот ответ, в котором
выразился весь характер ребенка, почти испугал меня, и рука у меня опус-
тилась сама собой, не коснувшись его. Он торжествовал, и эта победа при-
дала ему смелости. С этой минуты все деньги Ассунты, которая любила его
тем сильнее, чем меньше он этого стоил, шли на удовлетворение его прихо-
тей, которым она не умела противостоять, и вздорных желаний, в которых у
нее не хватало духу ему отказывать. Когда я жил в Рольяно, было еще
сносно, но стоило мне уехать, как Бенедетто делался главою дома, и все
шло отвратительно. Ему едва исполнилось одиннадцать лет, а товарищей он
выбирал себе среди восемнадцатилетних парней, самых отъявленных шалопаев
Бастии и Корты; за некоторые проделки, заслуживающие более серьезного
названия, мы уже несколько раз получали предостережение от властей.
Я начал тревожиться: всякое расследование могло иметь для меня самые
тяжелые последствия. Мне как раз предстояла очень важная поездка. Я дол-
го раздумывал и, предчувствуя, что избегну этим большой беды, решил
взять Бенедетто с собой. Я надеялся, что суровая и деятельная жизнь
контрабандистов, строгая судовая дисциплина благотворно подействуют на
этот испорченный, если еще не до конца развращенный, характер.
Я подозвал Бенедетто и предложил ему ехать со мною, сопровождая это
предложение всякими обещаниями, какие могут соблазнить двенадцатилетнего
мальчика.
Он выслушал меня и, когда я кончил, расхохотался:
"Да вы с ума сошли, дядя! - сказал он. (Так он называл меня, когда
бывал в духе.) - Чтобы я стал менять свою жизнь, свое славное безделье
на вашу ужасную работу! Ночью мерзнуть, днем жариться, вечно прятаться,
чуть покажешься - попадать под пули, и все это, чтобы заработать немного
денег! Денег у меня сколько угодно, Ассунта дает их мне, как только я
попрошу. Вы сами видите, что я был бы дурак, если бы поехал с вами".
Я был поражен такой дерзостью. Бенедетто вернулся к своим товарищам,
и я издали, видел, что он показывает им на меня и насмехается надо мной.
- Очаровательный ребенок! - прошептал МонтеКристо.
- О, будь он мой, - продолжал Бертуччо, - будь он моим сыном или хотя
бы племянником, я бы еще вернул его на правильный путь, потому что соз-
нание права дает силу. Но мысль, что я буду бить сына человека, которого
я убил, лишала меня всякой возможности его исправить. Я подавал добрые
советы невестке, которая во время наших споров всегда защищала несчаст-
ного мальчишку; а так как она неоднократно признавалась мне, что у нее
пропадают довольно значительные суммы денег, то я указал ей место, куда
она могла прятать наше скромное достояние. Что же касается меня, мое ре-
шение было уже принято. Бенедетто хорошо читал, писал и считал, потому
что если у него появлялась охота заниматься, то он в один день выучивал-
ся тому, на что другим требовалась неделя. Мое решение, как я уже ска-
зал, было принято: я хотел устроить его письмоводителем на какое-нибудь
судно дальнего плавания и, ни о чем не предупреждая, забрать его в одно
прекрасное утро и доставить на корабль; я поручил бы его заботам капита-
на, и, таким образом, его будущность зависела бы всецело от него самого.
Приняв это решение, я уехал во Францию.
На этот раз все наши операции должны были совершиться в Лионском за-
ливе; они стали теперь гораздо труднее и опаснее, так как шел уже тысяча
восемьсот двадцать девятый год. Спокойствие было восстановлено вполне, и
прибрежный надзор велся правильнее и строже, чем когда-либо. Надзор этот
временно еще усилился благодаря тому, что в Бокере как раз открылась яр-
марка.
Сначала все шло прекрасно. Лодку нашу, у которой было двойное дно,
где мы прятали запрещенные товары, мы поставили посреди множества других
лодок, причаленных у обоих берегов Роны, от Бокера до Арля. Прибыв туда,
мы начали по ночам выгружать нашу контрабанду и переправлять в город че-
рез людей, поддерживавших с нами связь, или трактирщиков, у которых мы
имели склады. То ли успех заставил нас позабыть об осторожности, то ли
нас предали, но однажды, около пяти часов вечера, когда мы собрались
ужинать, к нам подбежал в тревоге наш маленький юнга и сообщил, что он
видел целый отряд таможенных досмотрщиков, направлявшихся в нашу сторо-
ну. В сущности нас испугал не самый отряд - по берегам Роны, особенно в
то время, бродили целью роты, - а те предосторожности, которые, по сло-
вам мальчика, этот отряд принимал, чтобы не быть замеченным. Мы сразу
повскакивали на ноги, но было уже поздно: наша лодка, несомненно являв-
шаяся предметом розыска, была окружена со всех сторон. Среди таможенных
досмотрщиков я заметил жандармов, их вид всегда пугал меня, в то время
как просто солдат я обычно не страшился, а потому я быстро спустился в
трюм и, проскользнув в грузовой люк, бросился в реку. Я плыл под водой,
только изредка набирая воздух, так что, никем не замеченный, доплыл до
недавно вырытого рва, соединявшего Рону с каналом, идущим из Бокера в
Эг-Морт. Как только я добрался до этого места, я почувствовал себя спа-
сенным, потому что мог плыть незамеченным вдоль рва. Таким образом, я
без всяких злоключений добрался до канала. Я выбрал этот путь не случай-
но: я уже рассказывал вашему сиятельству об одном нимском трактирщике,
державшем на дороге из Бельгарда в Бокер небольшую гостиницу.
- Прекрасно помню, - сказал Монте-Кристо. - Этот достойный человек,
если не ошибаюсь, был даже вашим компаньоном.
- Вот-вот! Но лет за семь до этого он передал свое заведение одному
бывшему портному из Марселя, который, разорившись на своем ремесле, ре-
шил попытать счастья в другом. Разумеется, те связи, которые у нас были
с первым владельцем, продолжались и со следующим; вот у этого человека я
и надеялся найти пристанище.
- А как его звали? - спросил граф, который, по-видимому, снова заин-
тересовался рассказом Бертуччо.
- Гаспар Кадрусс, он был женат на женщине из села Карконта, и мы все
только под этим именем ее и знали; эта бледная женщина страдала болотной
лихорадкой и медленно умирала от истощения. Сам же он был здоровый ма-
лый, лет сорока пяти, и уже не раз показал себя, в трудные для нас мину-
ты, человеком находчивым и храбрым.
- И когда, вы говорите, это происходило? - спросил Монте-Кристо.
- В тысяча восемьсот двадцать девятом году, ваше сиятельство.
- В каком месяце?
- Июне.
- В начале или в конце?
- Это было вечером третьего июня.
- Так! - заметил Монте-Кристо, - третьего июня тысяча восемьсот двад-
цать девятого года... Продолжайте.
- Так вот, у этого Кадрусса я и собирался попросить пристанища; но
так как обычно, даже при спокойной обстановке, мы никогда не входили к
нему через дверь, выходящую на дорогу, то я решил не изменять этому пра-
вилу; я перескочил через садовую изгородь, прополз под низенькими мас-
личными деревцами и дикими смоковницами и, опасаясь, что в трактире у
Кадрусса может находиться какой-нибудь путник, добрался до пристройки, в
которой я уже не раз проводил ночь не хуже, чем в самой лучшей постели.
Эта пристройка отделялась от комнаты в нижнем этаже только дощатой
перегородкой, в которой нарочно для нас были оставлены щели, чтобы мы
могли улучить благоприятную минуту и дать знать, что мы находимся по со-
седству. Я рассчитывал, в случае если у Кадрусса никого не будет, уведо-
мить его о моем прибытии, закончить у него ужин, прерванный появлением
таможенных досмотрщиков, и, пользуясь надвигающейся грозой, вернуться на
берег Роны и узнать, что сталось с лодкой и теми, кто был в ней. Итак, я
тихонько пробрался в пристройку; это вышло очень кстати, потому что в ту
самую минуту вернулся домой Кадрусс и привел с собой незнакомца.
Я притих и стал ждать, не потому, что хотел подслушать тайны трактир-
щика, а просто потому, что не мог поступить иначе; к тому же так бывало
уже раз десять.
Человек, который пришел с Кадруссом, несомненно, не принадлежал к
обитателям Южной Франции; это был один из тех негоциантов, которые при-
езжают на ярмарку в Бокер, чтобы торговать драгоценностями, и за месяц,
пока длится эта ярмарка, привлекающая торговцев и покупателей со всех
концов Европы, заключают иногда сделки на сто, а то и на полтораста ты-
сяч франков.
Кадрусс вошел первым, быстрыми шагами. Затем, увидав, что нижняя ком-
ната пуста, как всегда, и что ее охраняет только пес, он позвал жену.
"Эй, Карконта, - крикнул он, - священник не обманул нас: алмаз насто-
ящий".
Послышалось радостное восклицание, и ступеньки лестницы заскрипели
под нетвердыми от слабости и болезни шагами.
"Что ты говоришь?" - спросила Карконта.
"Говорю, что алмаз настоящий, и вот этот господин, один из первых па-
рижских ювелиров, готов дать нам за него пятьдесят тысяч франков. Но
только он хочет окончательно убедиться в том, что камень действительно
наш: так ты расскажи ему, как рассказал и я, каким чудесным образом он
попал в наши руки. А пока, сударь, присядьте, пожалуйста: сейчас так
душно, я принесу вам чего-нибудь освежиться".
Ювелир внимательно разглядывал внутренность трактира и бросающуюся в
глаза бедность людей, которые предлагали ему купить алмаз, достойный
княжеской шкатулки.
"Рассказывайте, сударыня", - сказал он, желая, по-видимому, вос-
пользоваться отсутствием мужа, чтобы тот не мог как-нибудь повлиять на
жену и чтобы посмотреть, насколько оба рассказа совпадут.
"Ах, господи, - затараторила женщина, - это божье благословение, мы
ничего такого не ожидали. Представьте себе, дорогой господин, что мой
муж дружил в тысяча восемьсот четырнадцатом или тысяча восемьсот пятнад-
цатом году с одним моряком, которого звали Эдмон Дантес; этот бедный ма-
лый, которого Кадру ее совершенно забыл, помнил о нем, и, умирая, оста-
вил ему тот алмаз, который вы видели".
"А каким же образом оказался у него этот алмаз? - спросил ювелир. -
Или он был у Дантеса до того, как он попал в тюрьму?"
"Нет, сударь, - отвечала женщина, - но в тюрьме он познакомился с
очень богатым англичанином; тот заболел, и Дантес ухаживал за ним, как
за родным братом; за это англичанин, выходя на свободу, оставил ему вот
этот алмаз. Бедному Дантесу не посчастливилось, он так в тюрьме и умер,
а алмаз перед смертью завещал нам и поручил почтенному аббату, который
был у нас сегодня утром, передать его нам".
"Она говорит то же самое, - прошептал ювелир. - В конце концов, может
быть, все это так и было, хотя на первый взгляд и кажется неправдоподоб-
ным. В таком случае, - сказал он громко, - дело только в цене, о которой
мы все еще не сговорились".
"Как не сговорились! - воскликнул вошедший Кадрусс. - Я был уверен,
что вы согласны на мою цену".
"То есть, - возразил ювелир, - я вам предложил за него сорок тысяч
франков".
"Сорок тысяч! - возмутилась Карконта. - Уж, конечно, мы его не отда-
дим за эту цену. Аббат сказал нам, что оп стоит пятьдесят тысяч, не счи-
тая оправы".
"А как звали этого аббата?"
"Аббат Бузони".
"Так он иностранец?"
"Он итальянец, из окрестностей Мантуи, кажется".
"Покажите мне алмаз, - продолжал ювелир, - я хочу его еще раз посмот-
реть; иной раз с первого взгляда ошибаешься в камнях".
Кадрусс вынул из кармана маленький черный футляр из шагреневой кожи,
открыл его и передал ювелиру. При виде алмаза, который был величиною с
небольшой орешек (я как сейчас это вижу), глаза Карконты загорелись алч-
ностью.
- А что вы думали обо всем этом, господин подслушиватель? - спросил
Монте-Кристо. - Вы поверили этой сказке?
- Да, ваше сиятельство; я считал Кадрусса не плохим человеком и ду-
мал, что он не способен совершить преступление или украсть.
- Это делает больше чести вашему доброму сердцу, чем житейской опыт-
ности, господин Бертуччо. А знавали вы этого Эдмона Дантеса, о котором
шла речь?
- Нет, ваше сиятельство, я никогда ничего о нем не слыхал ни раньше,
ни после; только еще один раз от самого аббата Бузони, когда он был у
меня в нимской тюрьме.
- Хорошо, продолжайте.
- Ювелир взял из рук Кадрусса перстень и достал из кармана маленькие
стальные щипчики и крошечные медные весы; потом, отогнув золотые крючки,
державшие камень, он вынул алмаз из оправы и осторожно положил его на
весы.
"Я дам сорок пять тысяч франков, - сказал он, - и ни гроша больше:
это красная цепа алмазу, я взял с собой только эту сумму".
"Это не важно, - сказал Кадрусс, - я вернусь вместо с вами в Бокер за
остальными пятью тысячами".
"Нет, - отвечал ювелир, отдавая Кадруссу оправу и алмаз, - нет, это
крайняя цена, и я даже жалею, что предложил вам эту сумму, потому что в
камне есть изъян, который я вначале не заметил; но делать нечего, я не
беру назад своего слова; я сказал сорок пять тысяч франков и не отказы-
ваюсь от этой цифры".
"По крайней мере вставьте камень обратно", - сердито сказала Каркон-
та.
"Вы правы", - сказал ювелир.
И он вставил камень в оправу.
"Не беда, - проворчал Кадрусс, пряча футляр в карман, - продадим ко-
му-нибудь другому".
"Конечно, - отвечал ювелир, - только другой не будет так сговорчив,
как я; другой не удовлетворится теми сведениями, которые вы сообщили
мне; это совершенно неестественно, чтобы человек в вашем положении обла-
дал перстнем в пятьдесят тысяч франков; он сообщит властям, придется ра-
зыскивать аббата Бузони, а разыскивать аббатов, раздающих алмазы ценою в
две тысячи луидоров, не легкое дело; правосудие для начала наложит на
него руку, вас засадят в тюрьму, а если обнаружится, что вы ни в чем не
виновны, и вас через три или четыре месяца освободят, то окажется, что
перстень затерялся в какой-нибудь канцелярии, или вам всучат фальшивый
камень, франка в три ценою, вместо алмаза, стоящего пятьдесят, может
быть, даже пятьдесят пять тысяч франков, но покупка которого, согласи-
тесь, сопряжена с некоторым риском".
Кадрусс и его жена переглянулись.
"Нет, - заявил Кадрусс, - мы не настолько богаты, чтобы терять пять
тысяч франков".
"Как вам угодно, любезный друг, - сказал ювелир, - а между тем я, как
видите, принес с собой деньги наличными".
И он вытащил из одного кармана горсть золотых монет, засверкавших пе-
ред восхищенными глазами трактирщика, а из другого - пачку ассигнаций.
В душе Кадрусса явно происходила тяжелая борьба: было ясно, что ма-
ленький футляр шагреневой кожи, который он вертел в руке, казался ему не
соответствующим по своей ценности огромной сумме денег, прельщавшей его
взоры.
Он повернулся к жене.
"Что ты скажешь?" - тихо спросил он ее.
"Отдавай, отдавай, - сказала она, - если он вернется в Бокер без ал-
маза, он донесет на нас; и он верно говорит: кто знает, удастся ли нам
когда-нибудь разыскать аббата Бузони".
"Ну что ж, так и быть! - сказал Кадрусс. - Берите камень за сорок
пять тысяч франков; но моей жене хочется иметь золотую цепочку, а мне
пару серебряных пряжек".
Ювелир вытащил из кармана длинную плоскую коробку, в которой находи-
лось несколько образцов названных предметов.
"Берите, - сказал он, - в делах я не мелочен, выбирайте".
Жена выбрала золотую цепочку, стоившую, вероятно, луидоров пять, а
муж пару пряжек, цена которым была франков пятнадцать.
"Надеюсь, теперь вы довольны?" - сказал ювелир.
"Аббат говорил, что ему цена пятьдесят тысяч франков", - пробормотал
Кадрусс.
"Ну, ну, ладно! Вот несносный человек, - продолжал ювелир, беря у не-
го из рук перстень, - я даю ему сорок пять тысяч франков, две с полови-
ной тысячи ливров годового дохода, то есть капитал, от которого я сам не
отказался бы, а он еще недоволен!"
"А сорок пять тысяч франков? - спросил Кадрусс хриплым голосом. - Где
они у вас?"
"Вот, извольте", - сказал ювелир.
И он отсчитал на столе пятнадцать тысяч франков золотом и тридцать
тысяч ассигнациями.
"Подождите, я зажгу лампу, - сказала Карконта, - уже темно, легко
ошибиться".
В самом деле, пока они спорили, настала ночь, а с нею пришла и гроза,
уже с полчаса как надвигавшаяся. В отдалении глухо грохотал гром; но ни
ювелир, ни Кадрусс, ни Карконта не обращали на него никакого внимания,
всецело поглощенные бесом наживы.
Я и сам испытывал странное очарование при виде всего этого золота и
бумажных денег. Мне казалось, что я вижу все это во сне, и, как во сне,
я чувствовал себя прикованным к месту.
Кадрусс сосчитал и пересчитал деньги и банковые билеты, потом передал
их жене, которая в свою очередь сосчитала и пересчитала их.
Тем временем ювелир вертел перстень при свете лампы, и алмаз метал
такие молнии, что он не замечал тех, которые уже полыхали в окнах, пред-
вещая грозу.
"Ну что же? Счет верен?" - спросил ювелир.
"Да, - сказал Кадрусс, - принеси кошелек, Карконта, и отыщи какой-ни-
будь мешок".
Карконта подошла к шкафу и вернулась со старым кожаным бумажником; из
него вынули несколько старых засаленных писем и на их место положили ас-
сигнации: она принесла и мешок, где лежало два или три экю по шесть лив-
ров - по-видимому, все Состояние жалкой четы.
"Ну вот, - сказал Кадрусс, - хоть вы нас и ограбили, может быть, ты-
сяч на десять франков, но не отужинаете ли вы с нами? Я предлагаю от ду-
ши".
"Благодарю вас, - отвечал ювелир, - но, должно быть, уже поздно, и
мне пора в Бокер, а то жена начнет беспокоиться. - Он посмотрел на часы.
- Черт возьми! - воскликнул он. - Уже скоро девять, я раньше полуночи не
попаду домой. Прощайте, друзья; если к вам еще когданибудь забредет та-
кой аббат Бузони, вспомните обо мне".
"Через неделю вас уже не будет в Бокере, - сказал Кадрусс, - ведь яр-
марка закрывается на будущей неделе".
"Да, по это ничего по значит, напишите мне в Париж: господину Жоанне-
су, Пале-Рояль, галерея Пьер, номер сорок пять; я нарочно приеду, если
надо будет".
Раздался удар грома, и молния сверкнула так ярко, что почти затмила
свет лампы.
"Ого, - сказал Кадрусс, - как же вы пойдете в такую погоду?"
"Я не боюсь грозы", - сказал ювелир.
"А грабителей? - спросила Карконта. - Во время ярмарки на дорогах
всегда пошаливают".
"Что касается грабителей, - сказал Жоаннес, - то у меня для них
кое-что припасено".
И он вытащил из кармана пару маленьких пистолетов, заряженных до са-
мой мушки.
"Вот, - сказал он, - собачки, которые и лают и кусают; это для первых
двух, которые польстились бы на ваш алмаз, дядюшка Кадрусс".
Кадрусс с женой обменялись мрачным взглядом. Казалось, у них у обоих
одновременно мелькнула какая-то ужасная мысль.
"В таком случае счастливого пути!" - сказал Кадрусс.
"Благодарю!" - отвечал ювелир.
Он взял свою трость, прислоненную к старому ларю, и вышел. В то время
как он открывал дверь, в комнату ворвался такой сильный порыв ветра, что
лампа едва не погасла.
"Ну и погодка, - сказал он, - а ведь мне идти два лье пешком!"
"Оставайтесь, - сказал Кадрусс, - переночуете здесь".
"Да, оставайтесь, - дрожащим голосом сказала Карконта, - мы позабо-
тимся, чтобы вам было удобно".
"Никак нельзя. Мне необходимо вернуться к ночи в Бокер. Прощайте!"
Кадрусс медленно подошел к порогу.
"Ни зги не видно, - проговорил ювелир уже за дверью. - Куда мне по-
вернуть, направо или налево?"
"Направо, - сказал Кадрусс, - с пути не собьетесь, дорога с обеих
сторон обсажена деревьями".
"Вижу, вижу", - донесся издали слабый голос.
"Да закрой же дверь! - сказала Карконта. - Я не выношу открытых две-
рей, когда гремит гром".
"И когда в доме имеются деньги, верно?" - отвечал Кадрусс, дважды по-
ворачивая ключ в замке.
Он подошел к шкафу, вновь достал мешок и бумажки, и оба принялись в
третий раз пересчитывать свое золото и ассигнации.
Я никогда не видел такой алчности, какую выражали эти два лица, осве-
щенные тусклой лампой. Особенно отвратительна была женщина; лихорадочная
дрожь, которая всегда ее трясла, еще усилилась, и без того бледное лицо
сделалось мертвенным, ввалившиеся глаза пылали.
"Для чего ты ему предлагал переночевать здесь?" - спросила она глухим
голосом.
"Да... для того, чтобы избавить его от тяжелого пути в Бокер", -
вздрогнув, ответил Кадрусс.
"Ах, вот что, - сказала женщина с непередаваемым выражением, - а я-то
вообразила, что не для этого".
"Жена, жена! - воскликнул Кадрусс. - Откуда у тебя такие мысли, и по-
чему ты не держишь их про себя?"
"Что ни говори, - сказала Карконта, помолчав, - а ты не мужчина".
"Это почему?" - спросил Кадрусс.
"Если бы ты был мужчина, он бы не ушел отсюда".
"Жена!"
"Или не дошел бы до Бокера".
"Жена!"
"Дорога заворачивает, и он не знает другой дороги, а вдоль канала
есть тропинка, которая срезает путь".
"Жена, ты гневишь бога. Вот, слышишь?"
Всю комнату озарила голубоватая молния, одновременно раздался ужасаю-
щий удар грома, и медленно замирающие раскаты, казалось, неохотно удаля-
лись от проклятого дома.
"Господи!" - сказала, крестясь, Карконта.
В ту же минуту, посреди жуткой тишины, которая обычно следует за уда-
ром грома, послышался стук в дверь.
Кадрусс с женой вздрогнули и в ужасе переглянулись.
"Кто там?" - крикнул Кадрусс, вставая с места, и, сгребя в кучу золо-
то и бумажки, разбросанные по столу, прикрыл их обеими руками.
"Это я!" - ответил чей-то голос.
"Кто вы?"
"Да я же! Ювелир Жоаннес!"
"Ну вот! А еще говорил, что я гневлю господа!.. - заявила с гнусной
улыбкой Карконта. - Сам господь вернул его к нам".
Кадрусс, бледный и дрожащий, упал на стул.
Карконта, напротив, встала и твердыми шагами пошла отворять.
"Входите, дорогой господин Жоаннес", - сказала она.
"Право, - сказал ювелир, весь мокрый от дождя, - можно подумать, что
сам черт мешает мне вернуться сегодня в Бокер. Из двух зол надо выбирать
меньшее, господин Кадрусс: вы предложили мне гостеприимство, я принимаю
его и возвращаюсь к вам ночевать".
Кадрусс пробормотал что-то, отирая пот со лба.
Карконта, впустив ювелира, дважды повернула ключ в замке.
Ювелир, войдя, окинул комнату испытующим взглядом, но там не было ни-
чего, что могло бы вызвать в нем подозрения или же укрепить их.
Кадрусс все еще прикрывал обеими руками бумажки и золото. Карконта
улыбалась гостю насколько могла приветливее.
"Ага, - сказал ювелир, - вы, по-видимому, все еще боялись, не просчи-
тались ли, если после моего ухода опять стали пересчитывать свое бо-
гатство?"
"Да нет, - сказал Кадрусс, - но самый случай, который дал нам его,
настолько неожиданный, что мы никак не можем поверить нашему счастью, и
если у нас перед глазами не лежит вещественное доказательство, то нам
все еще кажется, что это сон".
Ювелир улыбнулся.
"Ночует у вас тут кто-нибудь?" - спросил он.
"Нет, - отвечал Кадрусс, - это у нас не заведено; до города недалеко,
и на ночь у нас никто не остается".
"Значит, я вас очень стесню?"
"Да что вы, сударь! - любезно сказала Карконта. - Нисколько не стес-
ните, уверяю вас".
"Где же вы меня поместите?"
"В комнате наверху".
"Но ведь это ваша комната?"
"Это не важно; у нас есть вторая кровать в комнате рядом с этой".
Кадрусс удивленно взглянул на жену.
Ювелир стал напевать какую-то песенку, греясь у камина, куда Карконта
подбросила охапку хвороста, чтобы гость мог обсушиться.
Тем временем она расстелила на краю стола салфетку и поставила на не-
го остатки скудного обеда и яичницу.
Кадрусс снова спрятал ассигнации в бумажник, золото в мешок, а все
вместе - в шкаф. Он в мрачном раздумье ходил взад и вперед по комнате,
время от времени поглядывая на ювелира, который в облаке пара стоял у
камина и, пообсохнув с одного бока, поворачивался к огню другим.