Страница:
чиновников, словно нарочно во времена языческого Олимпа поставлен среди
моря Меркурием, богом торговцев и воров, двух сословий, которые мы ныне
разделяем, если и не всегда различаем, но которые древние, по-видимому,
относили к одной категории.
При слове "Монте-Кристо" Дантес вздрогнул от радости; чтобы скрыть
свое волнение, он встал и прошелся по дымной таверне, где все наречия
мира растворялись во франкском языке.
Когда он снова подошел к собеседникам, то было уже решено, что прича-
лят к Монте-Кристо, а в путь отправятся назавтра в ночь.
Когда спросили мнение Эдмона, он ответил, что остров вполне безопас-
ное место и что большие начинания должны приводиться в исполнение безот-
лагательно.
Итак, план остался без изменений. Условились сняться с якоря вечером
следующего дня и ввиду благоприятной погоды и попутного ветра поста-
раться сутки спустя пристать к необитаемому острову.
Наконец-то Дантес благодаря неожиданной удаче, иной раз выпадающей на
долю тех, кого долгое время угнетала жестокая судьба, мог достигнуть
своей цели простым и естественным образом и ступить на остров, не внушая
подозрений.
Одна только ночь отделяла его от долгожданного путешествия.
Эта ночь была одной из самых беспокойных, которые когда-либо проводил
Дантес. В продолжение этой ночи ему попеременно мерещились все удачи и
неудачи, с которыми он мог столкнуться: когда он закрывал глаза, он ви-
дел письмо кардинала Спада, начертанное огненными буквами на стене; ког-
да он на минуту забывался сном, самые безумные видения вихрем кружились
в его мозгу; ему чудилось, что он входит в пещеру с изумрудным полом,
рубиновыми стенами, алмазными сталактитами. Жемчужины падали капля за
каплей, как просачиваются подземные воды.
Восхищенный, очарованный, Эдмон наполнял карманы драгоценными камня-
ми; потом он выходил на свет и драгоценные камни превращались в обыкно-
венные голыши. Тогда он пытался вернуться в волшебные пещеры, виденные
только мельком; но дорога вдруг начинала извиваться бесконечными спира-
лями, и он не находил входа. Тщетно искал он в своей утомленной памяти
магическое слово, отворявшее арабскому рыбаку великолепные пещеры АлиБа-
бы. Все было напрасно; исчезнувшее сокровище снова стало достоянием ду-
хов земли, у которых Дантес одно мгновение надеялся похитить его.
Забрезжило утро, почти столь же лихорадочное, как и ночь; но на по-
мощь воображению пришла логика, и Дантес разработал план, до тех пор
смутно и неясно витавший в его мозгу.
Наступил вечер, а вместе с ним и приготовления к отплытию. Это дало
Дантесу возможность скрыть свое возбуждение. Мало-помалу он сумел приоб-
рести власть над своими товарищами и командовал ими, как капитан. А так
как приказания его всегда были ясны, точны и легко исполнимы, то товари-
щи повиновались ему не только с поспешностью, но и с охотой.
Старый моряк не мешал ему; он также признал превосходство Дантеса над
остальными матросами и над самим собой; он смотрел на молодого моряка
как на своего естественного преемника и жалел, что у него нет дочери,
чтобы такой блестящей партией еще крепче привязать к себе Эдмона.
В семь часов вечера все было готово; в десять минут восьмого судно
уже огибало маяк, в ту самую минуту, когда на нем вспыхнул свет.
Море было спокойно, дул свежий юго-восточный ветер. Они плыли под ла-
зоревым небом, где бог тоже зажигал свои маяки, из которых каждый - це-
лый мир. Дантес объявил, что все могут идти спать и что он останется на
руле.
Когда мальтиец (так называли Дантеса) делал такое заявление, никто не
спорил и все спокойно уходили спать.
Это случалось неоднократно. Дантес, из одиночества внезапно возвра-
щенный в мир, чувствовал по временам непреодолимое желание остаться од-
ному. А где одиночество может быть так беспредельно и поэтично, как не
на корабле, который несется по морской пустыне, во мраке ночи, в безмол-
вии бесконечности, под оком вседержителя?
Но в ту ночь одиночество было переполнено мыслями Дантеса, тьма оза-
рена его мечтами, безмолвие оживлено его надеждами.
Когда капитан проснулся, "Амелия" шла под всеми парусами. Не было ни
одного клочка холста, который бы не надувался ветром. Корабль делал бо-
лее двух с половиной миль в час.
Остров Монте-Кристо вставал на горизонте.
Эдмон сдал вахту капитану и пошел в свою очередь прилечь на койку.
Но, несмотря на бессонную ночь, он ни на минуту не сомкнул глаз.
Два часа спустя он снова вышел на палубу. "Амелия" огибала остров
Эльба и находилась против Маречаны, в виду плоского зеленого острова Пи-
аноза; в лазурное небо подымалась пламенеющая вершина Монте-Кристо.
Дантес велел рулевому взять право руля, чтобы оставить Пианозу спра-
ва. Он рассчитал, что этот маневр сократит путь на два-три узла.
В пятом часу вечера весь остров был уже виден как на ладони. В проз-
рачном вечернем воздухе, пронизанном лучами заходящего солнца, можно бы-
ло различить малейшие подробности.
Эдмон пожирал глазами скалистую громаду, переливавшую всеми закатными
красками, от ярко-розового до темно-синего. По временам кровь приливала
к его лицу, лоб покрывался краской, и багровое облако застилало глаза.
Ни один игрок, поставивший на карту все свое состояние, не испытывал
такого волнения, как Эдмон в пароксизме исступленных надежд.
Настала ночь. В десять часов вечера пристали к берегу. "Юная Амелия"
первая пришла на условленное место.
Дантес, несмотря на свое обычное самообладание, не мог удержаться и
первый соскочил на берег. Если бы он посмел, то, подобно Бруту, поцело-
вал бы землю.
Ночь была темная. Но в одиннадцать часов луна взошла над морем и по-
серебрила его трепещущую поверхность; по мере того как она всходила, ее
лучи заливали потоками белого света нагромождения утесов этого второго
Пелиона.
Остров Монте-Кристо был знаком экипажу "Юной Амелии"; это была одна
из обычных его стоянок. Дантес видел его издали каждый раз, когда ходил
на восток, но никогда не приставал к нему.
Он обратился к Джакопо:
- Где мы проведем ночь?
- Да на тартане, - отвечал матрос.
- А не лучше ли нам будет в пещерах?
- В каких пещерах?
- В пещерах на острове.
- Я не знаю там никаких пещер, - отвечал Джакопо.
Холодный пот выступил на лбу Дантеса.
- Разве на Монте-Кристо нет пещер? - спросил он.
- Нет.
Ответ Джакопо, как громом, поразил Дантеса; потом он подумал, что эти
пещеры могли быть засыпаны случайным обвалом, а то и нарочно заделаны из
предосторожности самим кардиналом Спада.
В таком случае дело сводилось к тому, чтобы отыскать исчезнувшее от-
верстие. Бесполезно было бы искать его ночью; а потому Дантес отложил
поиски до следующего дня. К тому же сигнал с моря, поднятый в полумиле
от берега и на который "Юная Амелия" тотчас же ответила таким же сигна-
лом, возвестил о том, что пора приниматься за работу.
Запоздавшее судно, успокоенное сигналом, означавшим, что путь свобо-
ден, вскоре приблизилось, белое и безмолвное, словно призрак, и бросило
якорь в кабельтове от берега.
Тотчас же началась перегрузка.
Дантес, работая, думал о тех радостных возгласах, которые единым сло-
вом он мог бы вызвать среди этих людей, если бы он высказал вслух неот-
вязную мысль, неотступно стучавшую у него в голове; но он не только не
открыл своей тайны, - он, напротив, опасался, что уже и так слишком мно-
го сказал и мог возбудить подозрения своим поведением, своими расспроса-
ми, высматриванием, своей озабоченностью. К счастью для него, по крайней
мере в этом случае, тяжелое прошлое и наложило на его лицо неизгладимую
печать грусти, и редкие проблески веселости казались вспышками молнии,
озаряющими грозовую тучу.
Итак, никто не заметил в нем ничего необычного, и когда наутро Дантес
взял ружье, пороху и дроби и объявил, что хочет пострелять диких коз,
которые во множестве прыгали по утесам, то в этом увидели всего лишь
страсть к охоте или любовь к уединению. Один только Джакопо пожелал со-
путствовать ему; Дантес не спорил, боясь возбудить в нем подозрение. Но
едва они прошли несколько шагов, как Дантес подстрелил козленка и попро-
сил Джакопо вернуться к товарищам, зажарить добычу, а когда обед поспе-
ет, подать ему сигнал ружейным выстрелом, чтобы он пришел за своей до-
лей; сушеные фрукты и бутыль монтепульчанского вина дополнят пиршество.
Дантес продолжал путь, время от времени оглядываясь назад. Взобрав-
шись на вершину скалы, он увидел в тысяче футов под собою своих товари-
щей, к которым присоединился Джакопо, усердно занятых приготовлением
трапезы.
Он с минуту глядел на них с кроткой и печальной улыбкой человека,
сознающего свое превосходство.
- Через два часа, - сказал он себе, - эти люди с пятьюдесятью пиаст-
рами в кармане отправятся дальше, чтобы, с опасностью для жизни, зарабо-
тать еще по пятидесяти; потом, сколотив по шестьсот ливров, они промота-
ют их в каком-нибудь городе, горделивые, как султаны, и беспечные, как
набобы. Сегодня я живу надеждой и презираю их богатство, которое кажется
мне глубочайшей нищетой; завтра, быть может, меня постигнет разочарова-
ние, и я буду считать эту нищету величайшим счастьем. Нет, - воскликнул
Эдмон, - этого не будет; мудрый, непогрешимый Фариа не мог ошибаться! Да
и лучше умереть, чем влачить такую жалкую, беспросветную жизнь!
Итак, Дантес, который три месяца тому назад жаждал только свободы,
уже не довольствовался свободой и жаждал богатства. Повинен в этом был
не Дантес, а бог, который, ограничив могущество человека, наделил его
беспредельными желаниями. Подвигаясь между двумя стенами утесов, по вы-
рытой потоком тропинке, которую, вероятно, никогда еще не попирала чело-
веческая нога, Дантес приблизился к тому месту, где, по его предположе-
нию, должны были находиться пещеры. Следуя вдоль берега и с глубоким
вниманием вглядываясь в мельчайшие предметы, он заметил на некоторых
скалах зарубки, сделанные, по-видимому, рукою человека.
Время, облекающее все вещественное покровом мха, подобно тому, как
оно набрасывает на все духовное покров забвения, казалось, пощадило эти
знаки, намечающие некое направление и, вероятно, предназначенные для то-
го, чтобы указать дорогу. Иногда, впрочем, эти отметки пропадали, скры-
тые цветущим миртовым кустом или лишайником. Тогда Эдмон раздвигал ветви
или приподнимал мох, чтобы найти путеводные знаки, которые, окрыляя его
надеждой, вели по этому новому лабиринту. Кто знает, не сам ли кардинал,
не предвидевший полноты несчастья, поразившего семью Спада, начертал их,
чтобы они послужили вехами его племяннику? Это уединенное место как раз
подходило для того, чтобы здесь зарыть клад. Но только не привлекли ли
уже эти нескромные знаки другие взоры, не те, для которых они предназна-
чались, и свято ли сохранил этот остров, полный мрачных чудес, свою див-
ную тайну?
Шагах в шестидесяти от гавани Эдмон, все еще скрытый скалами от глаз
товарищей, убедился, что зарубки прекратились; но они не привели к пеще-
ре. Перед Эдмоном была большая круглая скала, покоившаяся на мощном ос-
новании. Он подумал, что, может быть, пришел не к концу, а, напротив то-
го, к началу отметок; поэтому он повернул и пошел обратно по той же до-
роге.
Тем временем товарищи его занимались приготовлением обеда: ходили за
водой к ручью, переносили хлеб и фрукты на берег и жарили козленка. В ту
самую минуту, когда они снимали жаркое с самодельного вертела, они уви-
дели Эдмона, который с проворством и смелостью серны прыгал с утеса на
утес; они выстрелили из ружья, чтобы подать ему сигнал. Он тотчас же по-
вернулся и со всех сил поспешил к ним. Они следили за его отважными
прыжками, укоряя его за безрассудство, и вдруг, как бы для того, чтобы
оправдать их опасения, Эдмон оступился па вершине утеса; он зашатался,
вскрикнул и скрылся из глаз.
Все разом вскочили, потому что все любили Эдмона, несмотря на то, что
чувствовали его превосходство над ними. Однако первым подбежал к нему
Джакопо.
Эдмон лежал окровавленный и почти без чувств. Он, по-видимому, упал с
высоты двенадцати, пятнадцати футов. Ему влили в рот несколько капель
рому, и это лекарство, которое уже однажды так ему помогло, и на сей раз
оказало такое же благодетельное действие.
Эдмон открыл глаза и пожаловался на сильную боль в колене, на тяжесть
в голове и нестерпимую боль в пояснице. Его хотели перенести на берег.
Но когда его стали поднимать, хотя этим распоряжался Джакопо, он засто-
нал и заявил, что не в силах вытерпеть переноску.
Разумеется, Дантесу было не до козленка; но он потребовал, чтобы ос-
тальные, которые не имели, подобно ему, причин поститься, возвратились
на берег. Сам же он, по его словам, нуждался только в отдыхе и обнадежил
их, что, когда они вернутся, ему будет уже лучше.
Матросы не заставили себя долго упрашивать; они были голодны, до них
долетал запах козлятины, а морские волки не церемонятся между собой.
Час спустя они возвратились. Все, что Эдмон был в состоянии сделать
тем временем, - это проползти несколько шагов и прислониться к мшистому
утесу.
Но боль его не только не утихла, а, по-видимому, еще усилилась. Ста-
рик капитан, которому необходимо было отплыть в то же утро, чтобы выгру-
зить товары на границе Пьемонта и Франции, между Ниццей и Фрежюсом, нас-
таивал, чтобы Дантес попытался встать. С нечеловеческими усилиями Дантес
исполнил его желание, но при каждой попытке он снова падал, бледный и
измученный.
- У него сломаны ребра, - сказал шепотом капитан. - Все равно, он
славный товарищ, и нельзя его покидать; постараемся перенести его на
тартану.
Но Дантес объявил, что он лучше умрет на месте, чем согласится тер-
петь муки, которые причиняло ему малейшее движение.
- Ну, что ж, - сказал капитан. - Будь, что будет. Пусть не говорят,
что мы бросили без помощи такого славного малого, как вы. Мы поднимем
якорь не раньше вечера.
Это предложение очень удивило матросов, хотя ни один из них не пере-
чил, - напротив. Капитана знали как человека строгого и точного, и не
было случая, чтобы он отказывался от своего намерения или хотя бы откла-
дывал его исполнение. Поэтому Дантес не согласился, чтобы ради него про-
изошло такое неслыханное нарушение заведенного на борту порядка.
- Нет, - сказал он капитану, - я сам виноват и должен быть наказан за
свою неловкость: оставьте мне небольшой запас сухарей, ружье, пороху и
пуль - чтобы стрелять коз, а может быть, и для самозащиты, и кирку, что-
бы я мог построить себе жилище на тот случай, если вы задержитесь.
- Но ты умрешь с голоду, - сказал капитан.
- Я предпочитаю умереть, - отвечал Эдмон, - чем терпеть невыносимые
страдания.
Капитан взглянул в сторону маленькой гавани, где "Амелия" покачива-
лась на волнах, готовясь выйти в море.
- Что же нам делать с тобой, мальтиец? - сказал он. - Мы не можем
бросить тебя, но и оставаться нам нельзя.
- Уезжайте! - сказал Дантес.
- Мы пробудем в отлучке не меньше недели, - отвечал капитан, - и нам
еще придется свернуть с пути, чтобы зайти за тобой.
- Послушайте, - сказал Дантес, - если через два-три дня вы встретите
рыбачью или какую-нибудь другую лодку, идущую в эту сторону, то скажите,
чтобы она зашла за мной, я заплачу двадцать пять пиастров за переезд в
Ливорно. Если никого не встретите, вернитесь сами.
Капитан покачал головой.
- Послушайте, капитан Бальди, есть способ все уладить, - сказал Джа-
копо, - уезжайте, а я останусь с раненым и буду ходить за ним.
- И ты отказался бы от своей доли в дележе, - спросил Эдмон, - чтобы
остаться со мной?
- Да, - отвечал Джакопо, - и без сожаления.
- Ты славный малый, Джакопо, - сказал Дантес, - и бог наградит тебя
за твое доброе намерение; спасибо тебе, но я ни в ком не нуждаюсь. От-
дохнув день-другой, я поправлюсь, а среди этих утесов я надеюсь найти
кое-какие травы - превосходное средство от ушибов.
И загадочная улыбка мелькнула на губах Дантеса; он крепко пожал руку
Джакопо, но был непреклонен в своем решении остаться на острове, и при-
том одному.
Контрабандисты оставили Эдмону все, что он просил, и удалились, часто
оглядываясь назад и дружески прощаясь с ним, на что Эдмон отвечал, под-
нимая одну только руку, словно он и пошевелиться не мог.
Когда они совсем скрылись из виду, Дантес засмеялся.
- Странно, - прошептал он, - что именно среди таких людей находишь
преданность и дружбу!
Потом он осторожно вполз на вершину скалы, закрывавшей от него море,
и оттуда увидел тартану, которая закончила свои приготовления, подняла
якорь, легко качнулась, словно чайка, расправляющая крылья, и тронулась.
Час спустя она исчезла, - во всяком случае с того места, где лежал
раненый, ее не было видно.
Тогда Дантес вскочил на ноги, проворнее и легче дикой серны, прыгаю-
щей по этим пустынным утесам среди миртовых и мастиковых деревьев, схва-
тил одною рукою ружье, другою кирку и побежал к той скале, у которой
кончались зарубки, замеченные им на утесах.
- А теперь, - вскричал он, вспомнив сказку про арабского рыбака, ко-
торую рассказывал ему Фариа, - теперь, Сезам, откройся!
Солнце прошло уже почти треть своего пути, и его майские лучи, жаркие
и живительные, падали на утесы, которые, казалось, чувствовали их тепло;
тысячи кузнечиков, скрытых в вереске, оглашали воздух однообразным и
непрерывным стрекотанием; листья миртов и олив трепетали, издавая почти
металлический звук; каждый шаг Эдмона по нагретому солнцем граниту спу-
гивал зеленых, как изумруд, ящериц; вдали, на горных склонах, виднелись
резвые серны, так привлекающие охотников; словом, остров казался обитае-
мым, полным жизни, и, несмотря на это, Эдмон чувствовал, что он один,
под десницей бога.
Его охватило странное чувство, похожее на страх; причиной тому был
яркий дневной свет, при котором даже в пустыне нам чудится, что чьи-то
пытливые взоры следят за нами.
Это чувство было так сильно, что, раньше чем приняться за дело, он
отложил кирку, снова взял в руки ружье, еще раз вскарабкался на самую
высокую вершину и внимательным глазом окинул окрестность.
Но нужно признаться, что внимание его не было привлечено ни поэтичес-
кой Корсикой, на которой он различал даже дома, ни почти неведомой ему
Сардинией, ни Эльбой, воскрешающей в памяти великие события, ни едва
приметной чертой, тянувшейся на горизонте, которая для опытного глаза
моряка означала великолепную Геную и торговый Ливорно; нет, взгляд его
искал бригантину, отплывшую на рассвете, и тартану, только что вышедшую
в море.
Первая уже исчезла в Бонифациевом проливе; вторая, следуя по противо-
положному пути, шла вдоль берегов Корсики, готовясь обогнуть ее.
Это успокоило Эдмона.
Тогда он обратил свои взоры на близлежащие предметы. Он увидел, что
стоит на самой возвышенной точке остроконечного острова, подобно хрупкой
статуе на огромном пьедестале; под ним - ни души; вокруг - ни единой
лодки; ничего, кроме лазурного моря, бьющегося о подножие утесов и ос-
тавляющего серебристую кайму на прибрежном граните.
Тогда он поспешно, но в то же время осторожно, начал спускаться; он
очень опасался, как бы его на самом деле не постиг несчастный случай,
который он так искусно и удачно разыграл.
Дантес, как мы уже сказали, пошел обратно по зарубкам, сделанным на
утесах, и увидел, что следы ведут к маленькой бухточке, укромной, как
купальня античной нимфы. Вход в эту бухту был довольно широк, и она была
достаточно глубока, чтобы небольшое суденышко вроде сперонары могло вой-
ти в нее и там укрыться. Тогда, следуя той нити, которая в руках аббата
Фариа так превосходно вела разум по лабиринту вероятностей, он решил,
что кардинал Спада, желая остаться незамеченным, вошел в эту бухточку,
укрыл там свое маленькое судно, пошел по направлению, обозначенному за-
рубками, и там, где они кончаются, зарыл свой клад. Это предположение и
привело Дантеса снова к круглому камню.
Только одно соображение беспокоило Эдмона и переворачивало все его
представления о динамике: каким образом можно было без непосильного тру-
да водрузить этот камень, весивший, вероятно, пять или шесть тысяч фун-
тов, на то подобие пьедестала, на котором он покоился?
Вдруг внезапная мысль осенила Дантеса.
- Может быть, его вовсе не поднимали, - сказал он самому себе, - а
просто скатили сверху вниз.
И он поспешно взобрался выше камня, чтобы отыскать его первоначальное
местоположение.
Он в самом деле увидел, что на горе имелась небольшая покатость, по
которой камень мог сползти. Другой обломок скалы, поменьше, послужил ему
подпоркой и остановил его. Кругом него были навалены мелкие камни и бу-
лыжники, и вся эта кладка засыпана плодоносной землей, которая поросла
травами, покрылась мхом, вскормила миртовые и мастиковые побеги, и те-
перь огромный камень был неотделим от скалы.
Дантес бережно разрыл землю и разгадал, или решил, что разгадал, весь
этот хитроумный маневр.
Тогда он начал разбивать "коркой эту промежуточную стену, укрепленную
временем.
После десяти минут работы стена подалась, и в ней появилось отверс-
тие, в которое можно было просунуть руку.
Дантес повалил самое толстое оливковое дерево, какое только мог най-
ти, обрубил ветви, просунул его в отверстие и стал действовать им, как
рычагом.
Но камень был так тяжел и так прочно подперт нижним камнем, что ни
один человек, обладай он даже геркулесовой силой, не мог бы сдвинуть его
с места.
Тогда Дантес решил, что прежде всего нужно удалить подпорку.
Но как?
В замешательстве он рассеянно поглядел по сторонам, и вдруг его взор
упал на бараний рог с порохом, оставленный ему Джакопо.
Он улыбнулся: адское изобретение выручит его.
С помощью кирки Дантес вырыл между верхним камнем и нижним ход для
мины, как делают землекопы, когда хотят избежать долгой и тяжелой рабо-
ты; наполнил этот ход порохом, разорвал свой платок и с помощью селитры
сделал из него фитиль.
Потом он запалил фитиль и отошел в сторону.
Взрыв не заставил себя ждать. Верхний камень был мгновенно приподнят
неизмеримой силой пороха, нижний разлетелся на куски. Из маленького от-
верстия, проделанного Дантесом, хлынули целые полчища трепещущих насеко-
мых, и огромный уж, страж этого таинственного прохода, развернул свои
голубоватые кольца и исчез.
Дантес приблизился; верхний камень, оставшись без опоры, висел над
пропастью. Неустрашимый искатель обошел его кругом, выбрал самое шаткое
место и, подобно Сизифу, изо всех сил налег на рычаг.
Камень, уже поколебленный сотрясением, качнулся; Дантес удвоил уси-
лия; он походил на титана, вырывающего утес, чтобы сразиться с повелите-
лем богов. Наконец, камень подался, покатился, подпрыгнул, устремился
вниз и исчез в морской пучине.
Под ним оказалась круглая площадка, посредине которой виднелось же-
лезное кольцо, укрепленное в квадратной плите.
Дантес вскрикнул от радости и изумления - каким успехом увенчалась
его первая попытка!
Он хотел продолжать поиски, но ноги его так дрожали, сердце билось
так сильно, глаза застилал такой горячий туман, что он принужден был ос-
тановиться.
Однако эта задержка длилась единый миг. Эдмон продел рычаг в кольцо,
с силою двинул им, и плита поднялась; под ней открылось нечто вроде
лестницы, круто спускавшейся во все сгущавшийся мрак темной пещеры.
Другой на его месте бросился бы туда, закричал бы от радости. Дантес
побледнел и остановился в раздумье.
- Стой! - сказал он самому себе. - Надо быть мужчиной. Я привык к
несчастьям, и разочарование не сломит меня; разве страдания ничему меня
не научили? Сердце разбивается, когда, чрезмерно расширившись под теплым
дуновением надежды, оно вдруг сжимается от холода действительности! Фа-
риа бредил: кардинал Спада ничего не зарывал в этой пещере, может быть
даже никогда и не был здесь; а если и был, то Цезарь Борджиа, неустраши-
мый авантюрист, неутомимый и мрачный разбойник, пришел вслед за ним, на-
шел его след, направился по тем же зарубкам, что и я, как я, поднял этот
камень и, спустившись прежде меня, ничего мне не оставил.
Он простоял с минуту неподвижно, устремив глаза на мрачное и глубокое
отверстие.
- Да, да, такому приключению нашлось бы место в жизни этого царствен-
ного разбойника, где перемешаны свет и тени, в сплетении необычайных со-
бытий, составляющих пеструю ткань его судьбы. Это сказочное похождение
было необходимым звеном в цепи его подвигов; да. Борджиа некогда побывал
здесь, с факелом в одной руке и мечом в другой, а в двадцати шагах, быть
может у этой самой скалы, стояли два стража, мрачные и зловещие, зорко
оглядывавшие землю, воздух и море, в то время как их властелин входил в
пещеру, как собираюсь это сделать я, рассекая мрак своей грозной пламе-
неющей рукой.
"Так; но что сделал Борджиа с этими стражами, которым он доверил свою
тайну?" - спросил себя Дантес.
"То, что сделали с могильщиками Алариха, которых закопали вместе с
погребенным", - отвечал он себе, улыбаясь.
"Но, если бы Борджиа здесь побывал, - продолжал Дантес, - он бы нашел
сокровище и унес его; Борджиа - человек, сравнивавший Италию с артишоком
и общипывавший ее листик за листиком, - Борджиа хорошо знал цену времени
и не стал бы тратить его даром, водружая камень на прежнее место.
Итак, спустимся в пещеру".
И он вступил на лестницу, с недоверчивой улыбкой на устах, шепча пос-
леднее слово человеческой мудрости: "Быть может!.."
Но вместо мрака, который он ожидал здесь найти, вместо удушливого,
спертого воздуха Дантес увидел мягкий, голубоватый сумрак; воздух и свет
проникали не только в сделанное им отверстие, но и в незаметные извне
расщелины утесов, и сквозь них видно было синее небо, зеленый узор дубо-
вой листвы и колючие волокна ползучего терновника.
моря Меркурием, богом торговцев и воров, двух сословий, которые мы ныне
разделяем, если и не всегда различаем, но которые древние, по-видимому,
относили к одной категории.
При слове "Монте-Кристо" Дантес вздрогнул от радости; чтобы скрыть
свое волнение, он встал и прошелся по дымной таверне, где все наречия
мира растворялись во франкском языке.
Когда он снова подошел к собеседникам, то было уже решено, что прича-
лят к Монте-Кристо, а в путь отправятся назавтра в ночь.
Когда спросили мнение Эдмона, он ответил, что остров вполне безопас-
ное место и что большие начинания должны приводиться в исполнение безот-
лагательно.
Итак, план остался без изменений. Условились сняться с якоря вечером
следующего дня и ввиду благоприятной погоды и попутного ветра поста-
раться сутки спустя пристать к необитаемому острову.
Наконец-то Дантес благодаря неожиданной удаче, иной раз выпадающей на
долю тех, кого долгое время угнетала жестокая судьба, мог достигнуть
своей цели простым и естественным образом и ступить на остров, не внушая
подозрений.
Одна только ночь отделяла его от долгожданного путешествия.
Эта ночь была одной из самых беспокойных, которые когда-либо проводил
Дантес. В продолжение этой ночи ему попеременно мерещились все удачи и
неудачи, с которыми он мог столкнуться: когда он закрывал глаза, он ви-
дел письмо кардинала Спада, начертанное огненными буквами на стене; ког-
да он на минуту забывался сном, самые безумные видения вихрем кружились
в его мозгу; ему чудилось, что он входит в пещеру с изумрудным полом,
рубиновыми стенами, алмазными сталактитами. Жемчужины падали капля за
каплей, как просачиваются подземные воды.
Восхищенный, очарованный, Эдмон наполнял карманы драгоценными камня-
ми; потом он выходил на свет и драгоценные камни превращались в обыкно-
венные голыши. Тогда он пытался вернуться в волшебные пещеры, виденные
только мельком; но дорога вдруг начинала извиваться бесконечными спира-
лями, и он не находил входа. Тщетно искал он в своей утомленной памяти
магическое слово, отворявшее арабскому рыбаку великолепные пещеры АлиБа-
бы. Все было напрасно; исчезнувшее сокровище снова стало достоянием ду-
хов земли, у которых Дантес одно мгновение надеялся похитить его.
Забрезжило утро, почти столь же лихорадочное, как и ночь; но на по-
мощь воображению пришла логика, и Дантес разработал план, до тех пор
смутно и неясно витавший в его мозгу.
Наступил вечер, а вместе с ним и приготовления к отплытию. Это дало
Дантесу возможность скрыть свое возбуждение. Мало-помалу он сумел приоб-
рести власть над своими товарищами и командовал ими, как капитан. А так
как приказания его всегда были ясны, точны и легко исполнимы, то товари-
щи повиновались ему не только с поспешностью, но и с охотой.
Старый моряк не мешал ему; он также признал превосходство Дантеса над
остальными матросами и над самим собой; он смотрел на молодого моряка
как на своего естественного преемника и жалел, что у него нет дочери,
чтобы такой блестящей партией еще крепче привязать к себе Эдмона.
В семь часов вечера все было готово; в десять минут восьмого судно
уже огибало маяк, в ту самую минуту, когда на нем вспыхнул свет.
Море было спокойно, дул свежий юго-восточный ветер. Они плыли под ла-
зоревым небом, где бог тоже зажигал свои маяки, из которых каждый - це-
лый мир. Дантес объявил, что все могут идти спать и что он останется на
руле.
Когда мальтиец (так называли Дантеса) делал такое заявление, никто не
спорил и все спокойно уходили спать.
Это случалось неоднократно. Дантес, из одиночества внезапно возвра-
щенный в мир, чувствовал по временам непреодолимое желание остаться од-
ному. А где одиночество может быть так беспредельно и поэтично, как не
на корабле, который несется по морской пустыне, во мраке ночи, в безмол-
вии бесконечности, под оком вседержителя?
Но в ту ночь одиночество было переполнено мыслями Дантеса, тьма оза-
рена его мечтами, безмолвие оживлено его надеждами.
Когда капитан проснулся, "Амелия" шла под всеми парусами. Не было ни
одного клочка холста, который бы не надувался ветром. Корабль делал бо-
лее двух с половиной миль в час.
Остров Монте-Кристо вставал на горизонте.
Эдмон сдал вахту капитану и пошел в свою очередь прилечь на койку.
Но, несмотря на бессонную ночь, он ни на минуту не сомкнул глаз.
Два часа спустя он снова вышел на палубу. "Амелия" огибала остров
Эльба и находилась против Маречаны, в виду плоского зеленого острова Пи-
аноза; в лазурное небо подымалась пламенеющая вершина Монте-Кристо.
Дантес велел рулевому взять право руля, чтобы оставить Пианозу спра-
ва. Он рассчитал, что этот маневр сократит путь на два-три узла.
В пятом часу вечера весь остров был уже виден как на ладони. В проз-
рачном вечернем воздухе, пронизанном лучами заходящего солнца, можно бы-
ло различить малейшие подробности.
Эдмон пожирал глазами скалистую громаду, переливавшую всеми закатными
красками, от ярко-розового до темно-синего. По временам кровь приливала
к его лицу, лоб покрывался краской, и багровое облако застилало глаза.
Ни один игрок, поставивший на карту все свое состояние, не испытывал
такого волнения, как Эдмон в пароксизме исступленных надежд.
Настала ночь. В десять часов вечера пристали к берегу. "Юная Амелия"
первая пришла на условленное место.
Дантес, несмотря на свое обычное самообладание, не мог удержаться и
первый соскочил на берег. Если бы он посмел, то, подобно Бруту, поцело-
вал бы землю.
Ночь была темная. Но в одиннадцать часов луна взошла над морем и по-
серебрила его трепещущую поверхность; по мере того как она всходила, ее
лучи заливали потоками белого света нагромождения утесов этого второго
Пелиона.
Остров Монте-Кристо был знаком экипажу "Юной Амелии"; это была одна
из обычных его стоянок. Дантес видел его издали каждый раз, когда ходил
на восток, но никогда не приставал к нему.
Он обратился к Джакопо:
- Где мы проведем ночь?
- Да на тартане, - отвечал матрос.
- А не лучше ли нам будет в пещерах?
- В каких пещерах?
- В пещерах на острове.
- Я не знаю там никаких пещер, - отвечал Джакопо.
Холодный пот выступил на лбу Дантеса.
- Разве на Монте-Кристо нет пещер? - спросил он.
- Нет.
Ответ Джакопо, как громом, поразил Дантеса; потом он подумал, что эти
пещеры могли быть засыпаны случайным обвалом, а то и нарочно заделаны из
предосторожности самим кардиналом Спада.
В таком случае дело сводилось к тому, чтобы отыскать исчезнувшее от-
верстие. Бесполезно было бы искать его ночью; а потому Дантес отложил
поиски до следующего дня. К тому же сигнал с моря, поднятый в полумиле
от берега и на который "Юная Амелия" тотчас же ответила таким же сигна-
лом, возвестил о том, что пора приниматься за работу.
Запоздавшее судно, успокоенное сигналом, означавшим, что путь свобо-
ден, вскоре приблизилось, белое и безмолвное, словно призрак, и бросило
якорь в кабельтове от берега.
Тотчас же началась перегрузка.
Дантес, работая, думал о тех радостных возгласах, которые единым сло-
вом он мог бы вызвать среди этих людей, если бы он высказал вслух неот-
вязную мысль, неотступно стучавшую у него в голове; но он не только не
открыл своей тайны, - он, напротив, опасался, что уже и так слишком мно-
го сказал и мог возбудить подозрения своим поведением, своими расспроса-
ми, высматриванием, своей озабоченностью. К счастью для него, по крайней
мере в этом случае, тяжелое прошлое и наложило на его лицо неизгладимую
печать грусти, и редкие проблески веселости казались вспышками молнии,
озаряющими грозовую тучу.
Итак, никто не заметил в нем ничего необычного, и когда наутро Дантес
взял ружье, пороху и дроби и объявил, что хочет пострелять диких коз,
которые во множестве прыгали по утесам, то в этом увидели всего лишь
страсть к охоте или любовь к уединению. Один только Джакопо пожелал со-
путствовать ему; Дантес не спорил, боясь возбудить в нем подозрение. Но
едва они прошли несколько шагов, как Дантес подстрелил козленка и попро-
сил Джакопо вернуться к товарищам, зажарить добычу, а когда обед поспе-
ет, подать ему сигнал ружейным выстрелом, чтобы он пришел за своей до-
лей; сушеные фрукты и бутыль монтепульчанского вина дополнят пиршество.
Дантес продолжал путь, время от времени оглядываясь назад. Взобрав-
шись на вершину скалы, он увидел в тысяче футов под собою своих товари-
щей, к которым присоединился Джакопо, усердно занятых приготовлением
трапезы.
Он с минуту глядел на них с кроткой и печальной улыбкой человека,
сознающего свое превосходство.
- Через два часа, - сказал он себе, - эти люди с пятьюдесятью пиаст-
рами в кармане отправятся дальше, чтобы, с опасностью для жизни, зарабо-
тать еще по пятидесяти; потом, сколотив по шестьсот ливров, они промота-
ют их в каком-нибудь городе, горделивые, как султаны, и беспечные, как
набобы. Сегодня я живу надеждой и презираю их богатство, которое кажется
мне глубочайшей нищетой; завтра, быть может, меня постигнет разочарова-
ние, и я буду считать эту нищету величайшим счастьем. Нет, - воскликнул
Эдмон, - этого не будет; мудрый, непогрешимый Фариа не мог ошибаться! Да
и лучше умереть, чем влачить такую жалкую, беспросветную жизнь!
Итак, Дантес, который три месяца тому назад жаждал только свободы,
уже не довольствовался свободой и жаждал богатства. Повинен в этом был
не Дантес, а бог, который, ограничив могущество человека, наделил его
беспредельными желаниями. Подвигаясь между двумя стенами утесов, по вы-
рытой потоком тропинке, которую, вероятно, никогда еще не попирала чело-
веческая нога, Дантес приблизился к тому месту, где, по его предположе-
нию, должны были находиться пещеры. Следуя вдоль берега и с глубоким
вниманием вглядываясь в мельчайшие предметы, он заметил на некоторых
скалах зарубки, сделанные, по-видимому, рукою человека.
Время, облекающее все вещественное покровом мха, подобно тому, как
оно набрасывает на все духовное покров забвения, казалось, пощадило эти
знаки, намечающие некое направление и, вероятно, предназначенные для то-
го, чтобы указать дорогу. Иногда, впрочем, эти отметки пропадали, скры-
тые цветущим миртовым кустом или лишайником. Тогда Эдмон раздвигал ветви
или приподнимал мох, чтобы найти путеводные знаки, которые, окрыляя его
надеждой, вели по этому новому лабиринту. Кто знает, не сам ли кардинал,
не предвидевший полноты несчастья, поразившего семью Спада, начертал их,
чтобы они послужили вехами его племяннику? Это уединенное место как раз
подходило для того, чтобы здесь зарыть клад. Но только не привлекли ли
уже эти нескромные знаки другие взоры, не те, для которых они предназна-
чались, и свято ли сохранил этот остров, полный мрачных чудес, свою див-
ную тайну?
Шагах в шестидесяти от гавани Эдмон, все еще скрытый скалами от глаз
товарищей, убедился, что зарубки прекратились; но они не привели к пеще-
ре. Перед Эдмоном была большая круглая скала, покоившаяся на мощном ос-
новании. Он подумал, что, может быть, пришел не к концу, а, напротив то-
го, к началу отметок; поэтому он повернул и пошел обратно по той же до-
роге.
Тем временем товарищи его занимались приготовлением обеда: ходили за
водой к ручью, переносили хлеб и фрукты на берег и жарили козленка. В ту
самую минуту, когда они снимали жаркое с самодельного вертела, они уви-
дели Эдмона, который с проворством и смелостью серны прыгал с утеса на
утес; они выстрелили из ружья, чтобы подать ему сигнал. Он тотчас же по-
вернулся и со всех сил поспешил к ним. Они следили за его отважными
прыжками, укоряя его за безрассудство, и вдруг, как бы для того, чтобы
оправдать их опасения, Эдмон оступился па вершине утеса; он зашатался,
вскрикнул и скрылся из глаз.
Все разом вскочили, потому что все любили Эдмона, несмотря на то, что
чувствовали его превосходство над ними. Однако первым подбежал к нему
Джакопо.
Эдмон лежал окровавленный и почти без чувств. Он, по-видимому, упал с
высоты двенадцати, пятнадцати футов. Ему влили в рот несколько капель
рому, и это лекарство, которое уже однажды так ему помогло, и на сей раз
оказало такое же благодетельное действие.
Эдмон открыл глаза и пожаловался на сильную боль в колене, на тяжесть
в голове и нестерпимую боль в пояснице. Его хотели перенести на берег.
Но когда его стали поднимать, хотя этим распоряжался Джакопо, он засто-
нал и заявил, что не в силах вытерпеть переноску.
Разумеется, Дантесу было не до козленка; но он потребовал, чтобы ос-
тальные, которые не имели, подобно ему, причин поститься, возвратились
на берег. Сам же он, по его словам, нуждался только в отдыхе и обнадежил
их, что, когда они вернутся, ему будет уже лучше.
Матросы не заставили себя долго упрашивать; они были голодны, до них
долетал запах козлятины, а морские волки не церемонятся между собой.
Час спустя они возвратились. Все, что Эдмон был в состоянии сделать
тем временем, - это проползти несколько шагов и прислониться к мшистому
утесу.
Но боль его не только не утихла, а, по-видимому, еще усилилась. Ста-
рик капитан, которому необходимо было отплыть в то же утро, чтобы выгру-
зить товары на границе Пьемонта и Франции, между Ниццей и Фрежюсом, нас-
таивал, чтобы Дантес попытался встать. С нечеловеческими усилиями Дантес
исполнил его желание, но при каждой попытке он снова падал, бледный и
измученный.
- У него сломаны ребра, - сказал шепотом капитан. - Все равно, он
славный товарищ, и нельзя его покидать; постараемся перенести его на
тартану.
Но Дантес объявил, что он лучше умрет на месте, чем согласится тер-
петь муки, которые причиняло ему малейшее движение.
- Ну, что ж, - сказал капитан. - Будь, что будет. Пусть не говорят,
что мы бросили без помощи такого славного малого, как вы. Мы поднимем
якорь не раньше вечера.
Это предложение очень удивило матросов, хотя ни один из них не пере-
чил, - напротив. Капитана знали как человека строгого и точного, и не
было случая, чтобы он отказывался от своего намерения или хотя бы откла-
дывал его исполнение. Поэтому Дантес не согласился, чтобы ради него про-
изошло такое неслыханное нарушение заведенного на борту порядка.
- Нет, - сказал он капитану, - я сам виноват и должен быть наказан за
свою неловкость: оставьте мне небольшой запас сухарей, ружье, пороху и
пуль - чтобы стрелять коз, а может быть, и для самозащиты, и кирку, что-
бы я мог построить себе жилище на тот случай, если вы задержитесь.
- Но ты умрешь с голоду, - сказал капитан.
- Я предпочитаю умереть, - отвечал Эдмон, - чем терпеть невыносимые
страдания.
Капитан взглянул в сторону маленькой гавани, где "Амелия" покачива-
лась на волнах, готовясь выйти в море.
- Что же нам делать с тобой, мальтиец? - сказал он. - Мы не можем
бросить тебя, но и оставаться нам нельзя.
- Уезжайте! - сказал Дантес.
- Мы пробудем в отлучке не меньше недели, - отвечал капитан, - и нам
еще придется свернуть с пути, чтобы зайти за тобой.
- Послушайте, - сказал Дантес, - если через два-три дня вы встретите
рыбачью или какую-нибудь другую лодку, идущую в эту сторону, то скажите,
чтобы она зашла за мной, я заплачу двадцать пять пиастров за переезд в
Ливорно. Если никого не встретите, вернитесь сами.
Капитан покачал головой.
- Послушайте, капитан Бальди, есть способ все уладить, - сказал Джа-
копо, - уезжайте, а я останусь с раненым и буду ходить за ним.
- И ты отказался бы от своей доли в дележе, - спросил Эдмон, - чтобы
остаться со мной?
- Да, - отвечал Джакопо, - и без сожаления.
- Ты славный малый, Джакопо, - сказал Дантес, - и бог наградит тебя
за твое доброе намерение; спасибо тебе, но я ни в ком не нуждаюсь. От-
дохнув день-другой, я поправлюсь, а среди этих утесов я надеюсь найти
кое-какие травы - превосходное средство от ушибов.
И загадочная улыбка мелькнула на губах Дантеса; он крепко пожал руку
Джакопо, но был непреклонен в своем решении остаться на острове, и при-
том одному.
Контрабандисты оставили Эдмону все, что он просил, и удалились, часто
оглядываясь назад и дружески прощаясь с ним, на что Эдмон отвечал, под-
нимая одну только руку, словно он и пошевелиться не мог.
Когда они совсем скрылись из виду, Дантес засмеялся.
- Странно, - прошептал он, - что именно среди таких людей находишь
преданность и дружбу!
Потом он осторожно вполз на вершину скалы, закрывавшей от него море,
и оттуда увидел тартану, которая закончила свои приготовления, подняла
якорь, легко качнулась, словно чайка, расправляющая крылья, и тронулась.
Час спустя она исчезла, - во всяком случае с того места, где лежал
раненый, ее не было видно.
Тогда Дантес вскочил на ноги, проворнее и легче дикой серны, прыгаю-
щей по этим пустынным утесам среди миртовых и мастиковых деревьев, схва-
тил одною рукою ружье, другою кирку и побежал к той скале, у которой
кончались зарубки, замеченные им на утесах.
- А теперь, - вскричал он, вспомнив сказку про арабского рыбака, ко-
торую рассказывал ему Фариа, - теперь, Сезам, откройся!
Солнце прошло уже почти треть своего пути, и его майские лучи, жаркие
и живительные, падали на утесы, которые, казалось, чувствовали их тепло;
тысячи кузнечиков, скрытых в вереске, оглашали воздух однообразным и
непрерывным стрекотанием; листья миртов и олив трепетали, издавая почти
металлический звук; каждый шаг Эдмона по нагретому солнцем граниту спу-
гивал зеленых, как изумруд, ящериц; вдали, на горных склонах, виднелись
резвые серны, так привлекающие охотников; словом, остров казался обитае-
мым, полным жизни, и, несмотря на это, Эдмон чувствовал, что он один,
под десницей бога.
Его охватило странное чувство, похожее на страх; причиной тому был
яркий дневной свет, при котором даже в пустыне нам чудится, что чьи-то
пытливые взоры следят за нами.
Это чувство было так сильно, что, раньше чем приняться за дело, он
отложил кирку, снова взял в руки ружье, еще раз вскарабкался на самую
высокую вершину и внимательным глазом окинул окрестность.
Но нужно признаться, что внимание его не было привлечено ни поэтичес-
кой Корсикой, на которой он различал даже дома, ни почти неведомой ему
Сардинией, ни Эльбой, воскрешающей в памяти великие события, ни едва
приметной чертой, тянувшейся на горизонте, которая для опытного глаза
моряка означала великолепную Геную и торговый Ливорно; нет, взгляд его
искал бригантину, отплывшую на рассвете, и тартану, только что вышедшую
в море.
Первая уже исчезла в Бонифациевом проливе; вторая, следуя по противо-
положному пути, шла вдоль берегов Корсики, готовясь обогнуть ее.
Это успокоило Эдмона.
Тогда он обратил свои взоры на близлежащие предметы. Он увидел, что
стоит на самой возвышенной точке остроконечного острова, подобно хрупкой
статуе на огромном пьедестале; под ним - ни души; вокруг - ни единой
лодки; ничего, кроме лазурного моря, бьющегося о подножие утесов и ос-
тавляющего серебристую кайму на прибрежном граните.
Тогда он поспешно, но в то же время осторожно, начал спускаться; он
очень опасался, как бы его на самом деле не постиг несчастный случай,
который он так искусно и удачно разыграл.
Дантес, как мы уже сказали, пошел обратно по зарубкам, сделанным на
утесах, и увидел, что следы ведут к маленькой бухточке, укромной, как
купальня античной нимфы. Вход в эту бухту был довольно широк, и она была
достаточно глубока, чтобы небольшое суденышко вроде сперонары могло вой-
ти в нее и там укрыться. Тогда, следуя той нити, которая в руках аббата
Фариа так превосходно вела разум по лабиринту вероятностей, он решил,
что кардинал Спада, желая остаться незамеченным, вошел в эту бухточку,
укрыл там свое маленькое судно, пошел по направлению, обозначенному за-
рубками, и там, где они кончаются, зарыл свой клад. Это предположение и
привело Дантеса снова к круглому камню.
Только одно соображение беспокоило Эдмона и переворачивало все его
представления о динамике: каким образом можно было без непосильного тру-
да водрузить этот камень, весивший, вероятно, пять или шесть тысяч фун-
тов, на то подобие пьедестала, на котором он покоился?
Вдруг внезапная мысль осенила Дантеса.
- Может быть, его вовсе не поднимали, - сказал он самому себе, - а
просто скатили сверху вниз.
И он поспешно взобрался выше камня, чтобы отыскать его первоначальное
местоположение.
Он в самом деле увидел, что на горе имелась небольшая покатость, по
которой камень мог сползти. Другой обломок скалы, поменьше, послужил ему
подпоркой и остановил его. Кругом него были навалены мелкие камни и бу-
лыжники, и вся эта кладка засыпана плодоносной землей, которая поросла
травами, покрылась мхом, вскормила миртовые и мастиковые побеги, и те-
перь огромный камень был неотделим от скалы.
Дантес бережно разрыл землю и разгадал, или решил, что разгадал, весь
этот хитроумный маневр.
Тогда он начал разбивать "коркой эту промежуточную стену, укрепленную
временем.
После десяти минут работы стена подалась, и в ней появилось отверс-
тие, в которое можно было просунуть руку.
Дантес повалил самое толстое оливковое дерево, какое только мог най-
ти, обрубил ветви, просунул его в отверстие и стал действовать им, как
рычагом.
Но камень был так тяжел и так прочно подперт нижним камнем, что ни
один человек, обладай он даже геркулесовой силой, не мог бы сдвинуть его
с места.
Тогда Дантес решил, что прежде всего нужно удалить подпорку.
Но как?
В замешательстве он рассеянно поглядел по сторонам, и вдруг его взор
упал на бараний рог с порохом, оставленный ему Джакопо.
Он улыбнулся: адское изобретение выручит его.
С помощью кирки Дантес вырыл между верхним камнем и нижним ход для
мины, как делают землекопы, когда хотят избежать долгой и тяжелой рабо-
ты; наполнил этот ход порохом, разорвал свой платок и с помощью селитры
сделал из него фитиль.
Потом он запалил фитиль и отошел в сторону.
Взрыв не заставил себя ждать. Верхний камень был мгновенно приподнят
неизмеримой силой пороха, нижний разлетелся на куски. Из маленького от-
верстия, проделанного Дантесом, хлынули целые полчища трепещущих насеко-
мых, и огромный уж, страж этого таинственного прохода, развернул свои
голубоватые кольца и исчез.
Дантес приблизился; верхний камень, оставшись без опоры, висел над
пропастью. Неустрашимый искатель обошел его кругом, выбрал самое шаткое
место и, подобно Сизифу, изо всех сил налег на рычаг.
Камень, уже поколебленный сотрясением, качнулся; Дантес удвоил уси-
лия; он походил на титана, вырывающего утес, чтобы сразиться с повелите-
лем богов. Наконец, камень подался, покатился, подпрыгнул, устремился
вниз и исчез в морской пучине.
Под ним оказалась круглая площадка, посредине которой виднелось же-
лезное кольцо, укрепленное в квадратной плите.
Дантес вскрикнул от радости и изумления - каким успехом увенчалась
его первая попытка!
Он хотел продолжать поиски, но ноги его так дрожали, сердце билось
так сильно, глаза застилал такой горячий туман, что он принужден был ос-
тановиться.
Однако эта задержка длилась единый миг. Эдмон продел рычаг в кольцо,
с силою двинул им, и плита поднялась; под ней открылось нечто вроде
лестницы, круто спускавшейся во все сгущавшийся мрак темной пещеры.
Другой на его месте бросился бы туда, закричал бы от радости. Дантес
побледнел и остановился в раздумье.
- Стой! - сказал он самому себе. - Надо быть мужчиной. Я привык к
несчастьям, и разочарование не сломит меня; разве страдания ничему меня
не научили? Сердце разбивается, когда, чрезмерно расширившись под теплым
дуновением надежды, оно вдруг сжимается от холода действительности! Фа-
риа бредил: кардинал Спада ничего не зарывал в этой пещере, может быть
даже никогда и не был здесь; а если и был, то Цезарь Борджиа, неустраши-
мый авантюрист, неутомимый и мрачный разбойник, пришел вслед за ним, на-
шел его след, направился по тем же зарубкам, что и я, как я, поднял этот
камень и, спустившись прежде меня, ничего мне не оставил.
Он простоял с минуту неподвижно, устремив глаза на мрачное и глубокое
отверстие.
- Да, да, такому приключению нашлось бы место в жизни этого царствен-
ного разбойника, где перемешаны свет и тени, в сплетении необычайных со-
бытий, составляющих пеструю ткань его судьбы. Это сказочное похождение
было необходимым звеном в цепи его подвигов; да. Борджиа некогда побывал
здесь, с факелом в одной руке и мечом в другой, а в двадцати шагах, быть
может у этой самой скалы, стояли два стража, мрачные и зловещие, зорко
оглядывавшие землю, воздух и море, в то время как их властелин входил в
пещеру, как собираюсь это сделать я, рассекая мрак своей грозной пламе-
неющей рукой.
"Так; но что сделал Борджиа с этими стражами, которым он доверил свою
тайну?" - спросил себя Дантес.
"То, что сделали с могильщиками Алариха, которых закопали вместе с
погребенным", - отвечал он себе, улыбаясь.
"Но, если бы Борджиа здесь побывал, - продолжал Дантес, - он бы нашел
сокровище и унес его; Борджиа - человек, сравнивавший Италию с артишоком
и общипывавший ее листик за листиком, - Борджиа хорошо знал цену времени
и не стал бы тратить его даром, водружая камень на прежнее место.
Итак, спустимся в пещеру".
И он вступил на лестницу, с недоверчивой улыбкой на устах, шепча пос-
леднее слово человеческой мудрости: "Быть может!.."
Но вместо мрака, который он ожидал здесь найти, вместо удушливого,
спертого воздуха Дантес увидел мягкий, голубоватый сумрак; воздух и свет
проникали не только в сделанное им отверстие, но и в незаметные извне
расщелины утесов, и сквозь них видно было синее небо, зеленый узор дубо-
вой листвы и колючие волокна ползучего терновника.