Страница:
лепительный, что Вильфор находил пятна даже на солнце, если перед тем
долго смотрел в свою душу внутренним взором.
У дверей его ждал полицейский комиссар. Вид этой мрачной фигуры зас-
тавил его спуститься с высоты седьмого неба на бренную землю, по которой
мы ходим; он придал своему лицу подобающее выражение и подошел к поли-
цейскому.
- Я готов! - сказал он. - Я прочел письмо, вы хорошо сделали, что
арестовали этого человека; теперь сообщите мне о нем и о заговоре все
сведения, какие вы успели собрать.
- О заговоре мы еще ничего не знаем; все бумаги, найденные при нем,
запечатаны в одну связку и лежат на вашем столе. Что же касается самого
обвиняемого, то его зовут, как вы изволили видеть из самого доноса, Эд-
мон Дантес, он служит помощником капитана на трехмачтовом корабле "Фара-
он", который возит хлопок из Александрии и Смирны и принадлежит мар-
сельскому торговому дому "Моррель и Сын".
- До поступления на торговое судно он служил во флоте?
- О, нет! Это совсем молодой человек.
- Каких лет?
- Лет девятнадцати - двадцати, не больше.
Когда Вильфор, пройдя улицу Гран-рю, уже подходил к своему дому, к
нему приблизился человек, по-видимому его поджидавший. То был г-н Мор-
рель.
- Господин де Вильфор! - вскричал он. - Как хорошо, что я застал вас!
Подумайте, произошла страшная ошибка, арестовали моего помощника капита-
на, Эдмона Дантеса.
- Знаю, - отвечал Вильфор, - я как раз иду допрашивать его.
- Господин де Вильфор, - продолжал Моррель с жаром, - вы не знаете
обвиняемого, а я его знаю. Представьте себе человека, самого тихого,
честного и, я готов сказать, самого лучшего знатока своего дела во всем
торговом флоте... Господин де Вильфор! Прошу вас за него от всей Души.
Вильфор, как мы уже видели, принадлежал к аристократическому лагерю,
а Моррель - к плебейскому; первый был крайний роялист, второго подозре-
вали в тайном бонапартизме. Вильфор свысока посмотрел на Морреля и хо-
лодно ответил:
- Вы знаете, сударь, что можно быть тихим в домашнем кругу, честным в
торговых сношениях и знатоком своего дела и тем не менее быть преступни-
ком в политическом смысле. Вы это знаете, правда, сударь?
Вильфор сделал ударение на последних словах, как бы намекая на самого
Морреля; испытующий взгляд его старался проникнуть в самое сердце этого
человека, который дерзал просить за другого, хотя он не мог не знать,
что сам нуждается в снисхождении.
Моррель покраснел, потому что совесть его была не совсем чиста в от-
ношении политических убеждений, притом же тайна, доверенная ему Дантесом
о свидании с маршалом и о словах, которые ему сказал император, смущала
его ум. Однако он оказал с искренним участием:
- Умоляю вас, господин де Вильфор, будьте справедливы, как вы должны
быть, и добры, как вы всегда бываете, и поскорее верните нам бедного
Дантеса!
В этом "верните нам" уху помощника королевского прокурора почудилась
революционная нотка.
"Да! - подумал он. - "Верните нам"... Уж не принадлежит ли этот Дан-
тес к какой-нибудь секте карбонариев, раз его покровитель так неосторож-
но говорит во множественном числе? Помнится, комиссар сказал, что его
ваяли в кабаке, и притом в многолюдной компании, - это какаянибудь тай-
ная ложа".
Он продолжал вслух:
- Вы можете быть совершенно спокойны, сударь, и вы не напрасно проси-
те справедливости, если обвиняемый не виновен; если же, напротив, он ви-
новен, мы живем в трудное время, и безнаказанность может послужить па-
губным примером. Поэтому я буду вынужден исполнить свой долг.
Он поклонился с ледяной учтивостью и величественно вошел в свой дом,
примыкающий к зданию суда, а бедный арматор, как окаменелый, остался
стоять на улице.
Передняя была полна жандармов и полицейских; среди них, окруженный
пылающими ненавистью взглядами, спокойно и неподвижно стоял арестант.
Вильфор, пересекая переднюю, искоса взглянул на Дантеса и, взяв из
рук полицейского пачку бумаг, исчез за дверью, бросив на ходу:
- Введите арестанта.
Как ни был мимолетен взгляд, брошенный Вильфором на арестанта, он все
же успел составить себе мнение о человеке, которого ему предстояло доп-
росить. Он прочел ум на его широком и открытом челе, мужество в его
упорном взоре и нахмуренных бровях и прямодушие в его полных полуоткры-
тых губах, за которыми блестели два ряда зубов, белых, как слоновая
кость.
Первое впечатление было благоприятно для Дантеса; но Вильфору часто
говорили, что политическая мудрость повелевает не поддаваться первому
порыву, потому что это всегда голос сердца; и он приложил это правило к
первому впечатлению, забыв о разнице между впечатлением и порывом.
Он задушил добрые чувства, которые пытались ворваться к нему в серд-
це, чтобы оттуда завладеть его умом, принял перед зеркалом торжественный
вид и сел, мрачный и грозный, за свой письменный стол.
Через минуту вошел Дантес.
Он был все так же бледен, но спокоен и приветлив; он с непринужденной
учтивостью поклонился своему судье, потом поискал глазами стул, словно
находился в гостиной арматора Морреля.
Тут только встретил он тусклый взгляд Вильфора - взгляд, свойственный
блюстителям правосудия, которые не хотят, чтобы кто-нибудь читал их мыс-
ли, и потому превращают свои глаза в матовое стекло. Этот взгляд дал по-
чувствовать Дантесу, что он стоит перед судом.
- Кто вы и как ваше имя? - спросил Вильфор, перебирая бумаги, подан-
ные ему в передней; за какой-нибудь час дело уже успело вырасти в до-
вольно объемистую тетрадь: так быстро язва шпионства разъедает несчаст-
ное тело, именуемое обвиняемым.
- Меня зовут Эдмон Дантес, - ровным и звучным голосом отвечал юноша,
- я помощник капитана на корабле "Фараон", принадлежащем фирме "Моррель
и Сын".
- Сколько вам лет? - продолжал Вильфор.
- Девятнадцать, - отвечал Дантес.
- Что вы делали, когда вас арестовали?
- Я обедал с друзьями по случаю моего обручения, - отвечал Дантес
слегка дрогнувшим голосом, настолько мучителен был контраст между ра-
достным празднеством и мрачной церемонией, которая совершалась в эту ми-
нуту, между хмурым лицом Вильфора и лучеразным личиком Мерседес.
- По случаю вашего обручения? - повторил помощник прокурора, невольно
вздрогнув.
- Да, я женюсь на девушке, которую люблю уже три года.
Вильфор, вопреки своему обычному бесстрастию, был все же поражен та-
ким совпадением, и взволнованный голос юноши пробудил сочувственный отз-
вук в его душе, он тоже любил свою невесту, тоже был счастлив, и вот его
радости помешали, для того чтобы он разрушил счастье человека, который,
подобно ему, был так близок к блаженству. "Такое философическое сопос-
тавление, - подумал он, - будет иметь большой успех в гостиной маркиза
де СенМеран; и, пока Дантес ожидал дальнейших вопросов, он начал подби-
рать в уме антитезы, из которых ораторы строят блестящие фразы, рассчи-
танные на аплодисменты и подчас принимаемые за истинное красноречие.
Сочинив в уме изящный спич, Вильфор улыбнулся и сказал, обращаясь к
Дантесу:
- Продолжайте.
- Что же мне продолжать?
- Осведомите правосудие.
- Пусть правосудие скажет мне, о чем оно желает быть осведомлено, и я
ему скажу все, что знаю. Только, - прибавил он с улыбкою, - предупреж-
даю, что я знаю мало.
- Вы служили при узурпаторе?
- Меня должны были зачислить в военный флот, когда он пал.
- Говорят, вы весьма крайних политических убеждений, - сказал
Вильфор, которому об этом никто ничего не говорил, но он решил на всякий
случай предложить этот вопрос в виде обвинения.
- Мои политические убеждения!.. Увы, мне стыдно признаться, но у меня
никогда не было того, что называется убеждениями, мне только девятнад-
цать лет, как я уже имел честь доложить вам; я ничего не знаю, никакого
видного положения я занять не могу; всем, что я есть и чем я стану, если
мне дадут то место, о котором я мечтаю, я буду обязан одному господину
Моррелю. Поэтому все мои убеждения, и то не политические, а частные,
сводятся к трем чувствам: я люблю моего отца, уважаю господина Морреля и
обожаю Мерседес Вот, милостивый государь, все, что я могу сообщить пра-
восудию; как видите, все это для него мало интересно.
Пока Дантес говорил, Вильфор смотрел на его честное, открытое лицо и
невольно вспомнил слова Рене, которая, не зная обвиняемого, просила о
снисхождении к нему. Привыкнув иметь дело с преступлением и преступника-
ми, помощник прокурора в каждом слове Дантеса видел новое доказательство
его невиновности. В самом деле, этот юноша, почти мальчик, простодушный,
откровенный, красноречивый тем красноречием сердца, которое никогда не
дается, когда его ищешь, полный любви ко всем, потому что был счастлив,
а счастье и самых злых превращает в добрых, - изливал даже на своего
судью нежность и доброту, переполнявшие его душу. Вильфор был с ним су-
ров и строг, а у Эдмона во взоре, в голосе, в движениях не было ничего,
кроме приязни и доброжелательности к тому, кто его допрашивал.
"Честное слово, - подумал Вильфор, - вот славный малый, и, надеюсь,
мне нетрудно, будет угодить Рене, исполнив первую ее просьбу; этим я
заслужу сердечное рукопожатие при всех, а в уголке, тайком, нежный поце-
луй".
От этой сладостной надежды лицо Вильфора прояснилось, и когда, отор-
вавшись от своих мыслей, он перевел взгляд на Дантеса, Дантес, следивший
за всеми переменами его лица, тоже улыбнулся.
- У вас есть враги? - спросил Вильфор.
- Враги? - сказал Дантес. - Я, по счастью, еще так мало значу, что не
успел нажить их. Может быть, я немного вспыльчив, но я всегда старался
укрощать себя в отношениях с подчиненными. У меня под началом человек
десять - двенадцать матросов. Спросите их, милостивый государь, и они
вам скажут, что любят и уважают меня не как отца, - я еще слишком молод
для этого, - а как старшего брата.
- Если у вас нет врагов, то, может быть, есть завистники. Вам только
девятнадцать лет, а вас назначают капитаном, это высокая должность в ва-
шем звании; вы женитесь на красивой девушке, которая вас любит, а это
редкое счастье во всех званиях мира. Вот две веские причины, чтобы иметь
завистников.
- Да, вы правы. Вы, верно, лучше меня знаете людей, а может быть, это
и так. Но если эти завистники из числа моих друзей, то я предпочитаю не
знать, кто они, чтобы мне не пришлось их ненавидеть.
- Это неверно. Всегда надо, насколько можно, ясно видеть окружающее.
И, сказать по правда, - вы кажетесь мне таким достойным молодым челове-
ком, что для вас я решаюсь отступить от обычных правил правосудия и по-
мочь вам раскрыть истину... Вот донос, который возводит на вас обвине-
ние. Узнаете почерк?
Вильфор вынул из кармана письмо и протянул его Дантесу. Дантес пос-
мотрел, прочел, нахмурил лоб и сказал:
- Нет, я не знаю этой руки; почерк искажен, но довольно тверд. Во
всяком случае это писала искусная "рука. Я очень счастлив, - прибавил
он, глядя на Вильфора с благодарностью, - что имею дело с таким челове-
ком, как вы, потому что действительно этот завистник - настоящий враг!
По молнии, блеснувшей в глазах юноши при этих словах, Вильфор понял,
сколько душевной силы скрывается под его наружной кротостью.
- А теперь, - сказал Вильфор, - отвечайте мне откровенно, не как об-
виняемый судье, а как человек, попавший в беду, отвечает человеку, кото-
рый принимает в нем участие: есть ли правда в этом безыменном доносе?
И Вильфор с отвращением бросил на стол письмо, которое вернул ему
Дантес.
- Все правда, а в то же время ни слова правды; а вот чистая правда,
клянись честью моряка, клянусь моей любовью к Мерседес, клянусь жизнью
моего отца!
- Говорите, - сказал Вильфор.
И прибавил про себя:
"Если бы Рене могла меня видеть, надеюсь, она была бы довольна мною и
не называла бы меня палачом".
- Так вот: когда мы вышли из Неаполя, капитан Леклер заболел нервной
горячкой; на корабле не было врача, а он не хотел приставать к берегу,
потому что очень спешил на остров Эльба, и потому состояние его так
ухудшилось, что на третий день, почувствовав приближение смерти, он поз-
вал меня к себе.
"Дантес, - сказал он, - поклянитесь мне честью, что исполните поруче-
ние, которое я вам дам; дело чрезвычайно важное".
"Клянусь, капитан", - отвечал я.
"Так как после моей смерти командование переходит к вам, как помощни-
ку капитана, вы примете командование, возьмете курс на остров Эльба, ос-
тановитесь в Порто-Феррайо, пойдете к маршалу и отдадите ему это письмо;
может быть, там дадут вам другое письмо или еще какое-нибудь поручение.
Это поручение должен был получить я; вы, Дантес, исполните его вместо
меня, и вся заслуга будет ваша".
"Исполню, капитан, но, может быть, не так-то легко добраться до мар-
шала?"
"Вот кольцо, которое вы попросите ему передать, - сказал капитан, -
это устранит все препятствия".
И с этими словами он дал мне перстень. Через два часа он впал в бес-
памятство, а на другой день скончался.
- И что же вы сделали?
- То, что я должен был сделать, то, что всякий другой сделал бы на
моем месте. Просьба умирающего всегда священна; но у нас, моряков,
просьба начальника - это приказание, которое нельзя не исполнить. Итак,
я взял курс на Эльбу и прибыл туда на другой день; я всех оставил на
борту и один сошел на берег. Как я и думал, меня не хотели допустить к
маршалу; но я послал ему перстень, который должен был служить условным
знаком; и все двери раскрылись передо мной. Он принял меня, расспросил о
смерти бедного Леклера и, как тот и предвидел, дал мне письмо, приказав
лично доставить его в Париж. Я обещал, потому что это входило в исполне-
ние последней воли моего капитана. Прибыв сюда, я устроил все дела на
корабле и побежал к моей невесте, которая показалась мне еще прекрасней
и милей прежнего. Благодаря господину Моррелю мы уладили все церковные
формальности; и вот, как я уже говорил вам, я сидел за обедом, готовился
через час вступить в брак и думал завтра же ехать в Париж, как вдруг по
этому доносу, который вы, по-видимому, теперь так же презираете, как и
я, меня арестовали.
- Да, да, - проговорил Вильфор, - все это кажется мне правдой, и если
вы в чем виновны, так только в неосторожности; да и неосторожность ваша
оправдывается приказаниями капитана. Отдайте нам письмо, взятое вами на
острове Эльба, дайте честное слово, что явитесь по первому требованию, и
возвращайтесь к вашим Друзьям.
- Так я свободен! - вскричал Дантес вне себя от радости.
- Да, только отдайте мне письмо.
- Оно должно быть у вас, его взяли у меня вместе с другими моими бу-
магами, и я узнаю некоторые из них в этой связке.
- Постойте, - сказал Вильфор Дантесу, который взялся уже было за шля-
пу и перчатки, - постойте! Кому адресовано письмо?
- Господину Нуартье, улица Кок-Эрон, в Париже.
Если бы гром обрушился на Вильфора, он не поразил бы его таким быст-
рым и внезапным ударом; он упал в кресло, с которого привстал, чтобы
взять связку с бумагами, захваченными у Дантеса, и, лихорадочно порыв-
шись в них, вынул роковое письмо, устремив на него взгляд, полный невы-
разимого ужаса.
- Господину Нуартье, улица Кок-Эрон, номер тринадцать, - прошептал
он, побледнев еще сильнее.
- Точно так, - сказал изумленный Дантес. - Разве вы его знаете?
- Нет, - быстро ответил Вильфор, - верный слуга короля не знается с
заговорщиками.
- Стало быть, речь идет о заговоре? - спросил Дантес, который, после
того как уже считал себя свободным, почувствовал, что дело принимает
другой оборот. - Во всяком случае я уже сказал вам, что ничего не знал о
содержании этого письма.
- Да, - сказал Вильфор глухим голосом, - но вы знаете имя того, кому
оно адресовано!
- Чтобы отдать письмо лично ему, я должен был знать его имя.
- И вы никому его не показывали? - спросил Вильфор, читая письмо и
все более и более бледнея.
- Никому, клянусь честью!
- Никто не знает, что вы везли письмо с острова Эльба к господину Ну-
артье?
- Никто, кроме того, кто вручил мне его.
- И это еще много, слишком много! - прошептал Вильфор.
Лицо его становилось все мрачнее, по мере того как он читал; его
бледные губы, дрожащие руки, пылающие глаза внушали Дантесу самые дурные
предчувствия.
Прочитав письмо, Вильфор схватился за голову и замер.
- Что с вами, сударь? - робко спросил Дантес.
Вильфор не отвечал, потом поднял бледное, искаженное лицо и еще раз
перечел письмо.
- И вы уверяете, что ничего не знаете о содержании этого письма? -
сказал Вильфор.
- Повторяю и клянусь честью, что не знаю ничего Но что с вами? Вам
дурно? Хотите, я позвоню? Позову кого-нибудь?
- Нет, - сказал Вильфор, быстро вставая, - стойте на месте и молчите;
здесь я приказываю, а не вы.
- Простите, - обиженно сказал Дантес, - я только хотел помочь вам.
- Мне ничего не нужно. Минутная слабость - только и всего. Думайте о
себе, а не обо мне. Отвечайте.
Дантес ждал вопроса, но тщетно; Вильфор опустился в кресло, нетвердой
рукой отер пот с лица и в третий раз принялся перечитывать письмо.
- Если он знает, что тут написано, - прошептал он, - и если он ког-
да-нибудь узнает, что Нуартье - отец Вильфора, то я погиб, погиб без-
возвратно!
И он время от времени взглядывал на Эдмона, как будто его взгляды
могли проникнуть сквозь невидимую стену, ограждающую в сердце тайну, о
которой молчат уста.
- Нечего сомневаться! - воскликнул он вдруг.
- Ради самого неба, - оказал несчастный юноша, - если вы сомневаетесь
во мне, если вы подозреваете меня, допрашивайте. Я готов отвечать вам.
Вильфор сделал над собой усилие и голосом, которому он старался пря-
дать уверенность, сказал:
- Вследствие ваших показаний на вас ложатся самые тяжкие обвинения;
поэтому я не властен тотчас же отпустить вас, как надеялся. Прежде чем
решиться на такой шаг, я должен снестись со следователем. А пока вы ви-
дели, как я отнесся к вам.
- О да, и я благодарю вас! - вскричал Дантес. - Вы обошлись со мною
не как судья, а как друг.
- Ну, так вот, я задержу вас еще на некоторое время, надеюсь ненадол-
го, главная улика против вас - это письмо, и вы видите...
Вильфор подошел к камину, бросил письмо в огонь и подождал, пока оно
сгорело.
- Вы видите, - продолжал он, - я уничтожил его.
- Вы больше, чем правосудие, - вскричал Дантес, - вы само милосердие!
- Но выслушайте меня, - продолжал Вильфор. - После такого поступка
вы, конечно, понимаете, что можете довериться мне.
- Приказывайте, я исполню ваши приказания.
- Нет, - сказал Вильфор, подходя к Дантесу, - нет, я не собираюсь вам
приказывать; я хочу только дать вам совет, понимаете?
- Говорите, я исполню ваш совет, как приказание.
- Я оставлю вас здесь, в здании суда, до вечера. Может быть, кто-ни-
будь другой будет вас допрашивать. Говорите все, что вы мне рассказыва-
ли, но ни полслова о письме!
- Обещаю, сударь.
Теперь Вильфор, казалось, умолял, а обвиняемый успокаивал судью.
- Вы понимаете, - продолжал Вильфор, посматривая на пепел, сохраняв-
ший еще форму письма, - теперь письмо уничтожено. Только вы да я знаем,
что оно существовало; его вам не предъявят; если вам станут говорить о
нем, отрицайте, отрицайте смело, и вы спасены.
- Я буду отрицать, не беспокойтесь, - сказал Дантес.
- Хорошо, - сказал Вильфор и взялся за звонок; потом помедлил немного
и спросил: - У вас было только это письмо?
- Только это.
- Поклянитесь!
Дантес поднял руку.
- Клянусь! - сказал он.
Вильфор позвонил.
Вошел полицейский комиссар.
Вильфор сказал ему на ухо несколько слов; комиссар отвечал кивком го-
ловы.
- Ступайте за комиссаром, - сказал Вильфор Дантесу.
Дантес поклонился, еще раз бросил на Вильфора благодарный взгляд и
вышел.
Едва дверь затворилась, как силы изменили Вильфору, и он упал в крес-
ло почти без чувств.
Через минуту он прошептал:
- Боже мой! От чего иногда зависит жизнь и счастье!.. Если бы коро-
левский прокурор был в Марселе, если бы вместо меня вызвали следователя,
я бы погиб... И это письмо, это проклятое письмо, ввергло бы меня в про-
пасть!.. Ах, отец, отец! Неужели ты всегда будешь мешать моему счастью
на земле? Неужели я должен вечно бороться с твоим прошлым?
Но вдруг его словно осенило: на искривленных губах появилась улыбка;
его блуждающий взгляд, казалось, остановился на какой-то мысли.
- Да, да, - вскричал он, - это письмо, которое должно было погубить
меня, может стать источником моего счастья". Ну, Вильфор, за дело!
И, удостоверившись, что обвиняемого уже нет в передней, помощник ко-
ролевского прокурора тоже вышел и быстрыми шагами направился к дому сво-
ей невесты.
Полицейский комиссар, выйдя в переднюю, сделал знак двум жандармам.
Один стал по правую сторону Дантеса, другой по левую. Отворилась дверь,
которая выходила в здание суда, и арестованного повели по одному из тех
длинных и мрачных коридоров, где трепет охватывает даже тех, у кого нет
никаких причин трепетать.
Как квартира Вильфора примыкала к зданию суда, так здание суда примы-
кало к тюрьме, угрюмому сооружению, на которое с любопытством смотрит
всеми своими зияющими отверстиями возвышающаяся перед ним Аккульская ко-
локольня.
Сделав несколько поворотов по коридору, Дантес увидел дверь с решет-
чатым окошком. Комиссар ударил три раза железным молотком, и Дантесу по-
казалось, что молоток бьет по его сердцу. Дверь, отворилась, жандармы
слегка подтолкнули арестанта, который все еще стоял в растерянности.
Дантес переступил через порог, и дверь с шумом захлопнулась за ним. Он
дышал уже другим воздухом, спертым и тяжелым; он был в тюрьме.
Его отвели в камеру, довольно опрятную, но с тяжелыми засовами и ре-
шетками на окнах. Вид нового жилища не вселил в него особого страха;
притом же слова, сказанные помощником королевского прокурора с таким яв-
ным участием, раздавались у него в ушах как обнадеживающее утешение.
Было четыре часа пополудни, когда Дантеса привели в камеру. Все это
происходило, как мы уже сказали, 28 февраля; арестант скоро очутился в
темноте.
Тотчас же слух его обострился вдвое При малейшем шуме, доносившемся
до него, он вскакивал и бросался к двери, думая, что за ним идут, чтобы
возвратить ему свободу; но шум исчезал в другом направлении, и Дантес
снова опускался на скамью.
Наконец, часов в десять вечера, когда Дантес начинал терять надежду,
послышался новый шум, который на этот раз несомненно приближался к его
камере. Потом в коридоре раздались шаги и остановились у двери; ключ по-
вернулся в замке, засовы заскрипели, и плотная дубовая дверь отворилась,
впустив в темную камеру ослепительный свет двух факелов.
При свете их Дантес увидел, как блеснули ружья и палаши четырех жан-
дармов.
Он бросился было вперед, но тут же остановился при виде этой усилен-
ной охраны.
- Вы за мной? - спросил Дантес.
- Да, - отвечал один из жандармов.
- По приказу помощника королевского прокурора?
- Разумеется.
- Хорошо, - сказал Дантес, - я готов следовать за вами.
Уверенность, что за ним пришли от имени де Вильфора, рассеяла все
опасения бедного юноши; спокойно и непринужденно он вышел и сам занял
место посреди жандармов.
У дверей тюрьмы стояла карета; на козлах сидел кучер, рядом с кучером
- пристав.
- Эта карета для меня? - спросил Дантес.
- Для вас, - ответил один из жандармов, - садитесь, Дантес хотел воз-
разить, но дверца отворились, и его втолкнули в карету. Он не мог, да и
не хотел сопротивляться; в одно мгновение он очутился на заднем сиденье,
между двумя жандармами; двое других сели напротив, и тяжелый экипаж по-
катил со зловещим грохотом.
Узник посмотрел на окна; они были забраны желез ной решеткой. Он
только переменил тюрьму; новая тюрьма была на колесах и катилась к неиз-
вестной цель, Сквозь частые прутья, между которыми едва можно было про-
сунуть руку, Дантес все же разглядел, что его провезли по улице Кессари,
а затем по улицам Сен-Лоран и Тарамис спустились к набережной.
Немного погодя сквозь решетку окна и сквозь ограду памятника, мимо
которого они ехали, он увидел огни портового Управления.
Карета остановилась, пристав сошел с козел и подошел к кордегардии;
оттуда вышли с десяток солдат и стали в две шеренги. Ружья их блестели в
свете фонарей, горевших на набережной. "Неужели все это ради меня?" -
подумал Эдмон.
Отперев дверцу ключом, пристав молчаливо ответил на этот вопрос, ибо
Дантес увидел между двумя рядами солдат оставленный для него узкий про-
ход от кареты до набережной.
Два жандарма, сидевшие на переднем сиденье, вышли из кареты первые,
за ними вышел он, а за ними и остальные два, сидевшие по бокам его. Все
направились к лодке, которую таможенный служитель удерживал у берега за
цепь. Солдаты смотрели на Дантеса с тупым любопытством. Его тотчас же
посадили к рулю, между четырьмя жандармами, а пристав сел на носу.
Сильный толчок отделил лодку от берега; четыре гребца принялись быстро
грести по направлению к Пилону. По окрику с лодки цепь, заграждающая
порт, опустилась, и Дантес очутился в так называемом Фриуле, то есть вне
порта.
Первое ощущение арестанта, когда он выехал на свежий воздух, было
ощущение радости. Воздух - почти свобода. Он полной грудью вдыхал живи-
тельный ветер, несущий на своих крыльях таинственные запахи ночи и моря.
Скоро, однако, он горестно вздохнул: он плыл мимо "Резерва", где был так
счастлив еще утром, за минуту до ареста; сквозь ярко освещенные окна до
него доносились веселые звуки танцев.
Дантес сложил руки, поднял глаза к небу и стал молиться.
Лодка продолжала свой путь; она миновала Мертвую Голову, поравнялась
с бухтой Фаро и начала огибать батарею; Дантес ничего не понимал.
- Куда же меня везут? - спросил он одного из жандармов.
- Сейчас узнаете.
- Однако...
- Нам запрещено говорить с вами.
Дантес был наполовину солдат; расспрашивать жандармов, которым запре-
щено отвечать, показалось ему нелепым, и он замолчал.
Тогда самые странные мысли закружились в его голове; в утлой лодке
долго смотрел в свою душу внутренним взором.
У дверей его ждал полицейский комиссар. Вид этой мрачной фигуры зас-
тавил его спуститься с высоты седьмого неба на бренную землю, по которой
мы ходим; он придал своему лицу подобающее выражение и подошел к поли-
цейскому.
- Я готов! - сказал он. - Я прочел письмо, вы хорошо сделали, что
арестовали этого человека; теперь сообщите мне о нем и о заговоре все
сведения, какие вы успели собрать.
- О заговоре мы еще ничего не знаем; все бумаги, найденные при нем,
запечатаны в одну связку и лежат на вашем столе. Что же касается самого
обвиняемого, то его зовут, как вы изволили видеть из самого доноса, Эд-
мон Дантес, он служит помощником капитана на трехмачтовом корабле "Фара-
он", который возит хлопок из Александрии и Смирны и принадлежит мар-
сельскому торговому дому "Моррель и Сын".
- До поступления на торговое судно он служил во флоте?
- О, нет! Это совсем молодой человек.
- Каких лет?
- Лет девятнадцати - двадцати, не больше.
Когда Вильфор, пройдя улицу Гран-рю, уже подходил к своему дому, к
нему приблизился человек, по-видимому его поджидавший. То был г-н Мор-
рель.
- Господин де Вильфор! - вскричал он. - Как хорошо, что я застал вас!
Подумайте, произошла страшная ошибка, арестовали моего помощника капита-
на, Эдмона Дантеса.
- Знаю, - отвечал Вильфор, - я как раз иду допрашивать его.
- Господин де Вильфор, - продолжал Моррель с жаром, - вы не знаете
обвиняемого, а я его знаю. Представьте себе человека, самого тихого,
честного и, я готов сказать, самого лучшего знатока своего дела во всем
торговом флоте... Господин де Вильфор! Прошу вас за него от всей Души.
Вильфор, как мы уже видели, принадлежал к аристократическому лагерю,
а Моррель - к плебейскому; первый был крайний роялист, второго подозре-
вали в тайном бонапартизме. Вильфор свысока посмотрел на Морреля и хо-
лодно ответил:
- Вы знаете, сударь, что можно быть тихим в домашнем кругу, честным в
торговых сношениях и знатоком своего дела и тем не менее быть преступни-
ком в политическом смысле. Вы это знаете, правда, сударь?
Вильфор сделал ударение на последних словах, как бы намекая на самого
Морреля; испытующий взгляд его старался проникнуть в самое сердце этого
человека, который дерзал просить за другого, хотя он не мог не знать,
что сам нуждается в снисхождении.
Моррель покраснел, потому что совесть его была не совсем чиста в от-
ношении политических убеждений, притом же тайна, доверенная ему Дантесом
о свидании с маршалом и о словах, которые ему сказал император, смущала
его ум. Однако он оказал с искренним участием:
- Умоляю вас, господин де Вильфор, будьте справедливы, как вы должны
быть, и добры, как вы всегда бываете, и поскорее верните нам бедного
Дантеса!
В этом "верните нам" уху помощника королевского прокурора почудилась
революционная нотка.
"Да! - подумал он. - "Верните нам"... Уж не принадлежит ли этот Дан-
тес к какой-нибудь секте карбонариев, раз его покровитель так неосторож-
но говорит во множественном числе? Помнится, комиссар сказал, что его
ваяли в кабаке, и притом в многолюдной компании, - это какаянибудь тай-
ная ложа".
Он продолжал вслух:
- Вы можете быть совершенно спокойны, сударь, и вы не напрасно проси-
те справедливости, если обвиняемый не виновен; если же, напротив, он ви-
новен, мы живем в трудное время, и безнаказанность может послужить па-
губным примером. Поэтому я буду вынужден исполнить свой долг.
Он поклонился с ледяной учтивостью и величественно вошел в свой дом,
примыкающий к зданию суда, а бедный арматор, как окаменелый, остался
стоять на улице.
Передняя была полна жандармов и полицейских; среди них, окруженный
пылающими ненавистью взглядами, спокойно и неподвижно стоял арестант.
Вильфор, пересекая переднюю, искоса взглянул на Дантеса и, взяв из
рук полицейского пачку бумаг, исчез за дверью, бросив на ходу:
- Введите арестанта.
Как ни был мимолетен взгляд, брошенный Вильфором на арестанта, он все
же успел составить себе мнение о человеке, которого ему предстояло доп-
росить. Он прочел ум на его широком и открытом челе, мужество в его
упорном взоре и нахмуренных бровях и прямодушие в его полных полуоткры-
тых губах, за которыми блестели два ряда зубов, белых, как слоновая
кость.
Первое впечатление было благоприятно для Дантеса; но Вильфору часто
говорили, что политическая мудрость повелевает не поддаваться первому
порыву, потому что это всегда голос сердца; и он приложил это правило к
первому впечатлению, забыв о разнице между впечатлением и порывом.
Он задушил добрые чувства, которые пытались ворваться к нему в серд-
це, чтобы оттуда завладеть его умом, принял перед зеркалом торжественный
вид и сел, мрачный и грозный, за свой письменный стол.
Через минуту вошел Дантес.
Он был все так же бледен, но спокоен и приветлив; он с непринужденной
учтивостью поклонился своему судье, потом поискал глазами стул, словно
находился в гостиной арматора Морреля.
Тут только встретил он тусклый взгляд Вильфора - взгляд, свойственный
блюстителям правосудия, которые не хотят, чтобы кто-нибудь читал их мыс-
ли, и потому превращают свои глаза в матовое стекло. Этот взгляд дал по-
чувствовать Дантесу, что он стоит перед судом.
- Кто вы и как ваше имя? - спросил Вильфор, перебирая бумаги, подан-
ные ему в передней; за какой-нибудь час дело уже успело вырасти в до-
вольно объемистую тетрадь: так быстро язва шпионства разъедает несчаст-
ное тело, именуемое обвиняемым.
- Меня зовут Эдмон Дантес, - ровным и звучным голосом отвечал юноша,
- я помощник капитана на корабле "Фараон", принадлежащем фирме "Моррель
и Сын".
- Сколько вам лет? - продолжал Вильфор.
- Девятнадцать, - отвечал Дантес.
- Что вы делали, когда вас арестовали?
- Я обедал с друзьями по случаю моего обручения, - отвечал Дантес
слегка дрогнувшим голосом, настолько мучителен был контраст между ра-
достным празднеством и мрачной церемонией, которая совершалась в эту ми-
нуту, между хмурым лицом Вильфора и лучеразным личиком Мерседес.
- По случаю вашего обручения? - повторил помощник прокурора, невольно
вздрогнув.
- Да, я женюсь на девушке, которую люблю уже три года.
Вильфор, вопреки своему обычному бесстрастию, был все же поражен та-
ким совпадением, и взволнованный голос юноши пробудил сочувственный отз-
вук в его душе, он тоже любил свою невесту, тоже был счастлив, и вот его
радости помешали, для того чтобы он разрушил счастье человека, который,
подобно ему, был так близок к блаженству. "Такое философическое сопос-
тавление, - подумал он, - будет иметь большой успех в гостиной маркиза
де СенМеран; и, пока Дантес ожидал дальнейших вопросов, он начал подби-
рать в уме антитезы, из которых ораторы строят блестящие фразы, рассчи-
танные на аплодисменты и подчас принимаемые за истинное красноречие.
Сочинив в уме изящный спич, Вильфор улыбнулся и сказал, обращаясь к
Дантесу:
- Продолжайте.
- Что же мне продолжать?
- Осведомите правосудие.
- Пусть правосудие скажет мне, о чем оно желает быть осведомлено, и я
ему скажу все, что знаю. Только, - прибавил он с улыбкою, - предупреж-
даю, что я знаю мало.
- Вы служили при узурпаторе?
- Меня должны были зачислить в военный флот, когда он пал.
- Говорят, вы весьма крайних политических убеждений, - сказал
Вильфор, которому об этом никто ничего не говорил, но он решил на всякий
случай предложить этот вопрос в виде обвинения.
- Мои политические убеждения!.. Увы, мне стыдно признаться, но у меня
никогда не было того, что называется убеждениями, мне только девятнад-
цать лет, как я уже имел честь доложить вам; я ничего не знаю, никакого
видного положения я занять не могу; всем, что я есть и чем я стану, если
мне дадут то место, о котором я мечтаю, я буду обязан одному господину
Моррелю. Поэтому все мои убеждения, и то не политические, а частные,
сводятся к трем чувствам: я люблю моего отца, уважаю господина Морреля и
обожаю Мерседес Вот, милостивый государь, все, что я могу сообщить пра-
восудию; как видите, все это для него мало интересно.
Пока Дантес говорил, Вильфор смотрел на его честное, открытое лицо и
невольно вспомнил слова Рене, которая, не зная обвиняемого, просила о
снисхождении к нему. Привыкнув иметь дело с преступлением и преступника-
ми, помощник прокурора в каждом слове Дантеса видел новое доказательство
его невиновности. В самом деле, этот юноша, почти мальчик, простодушный,
откровенный, красноречивый тем красноречием сердца, которое никогда не
дается, когда его ищешь, полный любви ко всем, потому что был счастлив,
а счастье и самых злых превращает в добрых, - изливал даже на своего
судью нежность и доброту, переполнявшие его душу. Вильфор был с ним су-
ров и строг, а у Эдмона во взоре, в голосе, в движениях не было ничего,
кроме приязни и доброжелательности к тому, кто его допрашивал.
"Честное слово, - подумал Вильфор, - вот славный малый, и, надеюсь,
мне нетрудно, будет угодить Рене, исполнив первую ее просьбу; этим я
заслужу сердечное рукопожатие при всех, а в уголке, тайком, нежный поце-
луй".
От этой сладостной надежды лицо Вильфора прояснилось, и когда, отор-
вавшись от своих мыслей, он перевел взгляд на Дантеса, Дантес, следивший
за всеми переменами его лица, тоже улыбнулся.
- У вас есть враги? - спросил Вильфор.
- Враги? - сказал Дантес. - Я, по счастью, еще так мало значу, что не
успел нажить их. Может быть, я немного вспыльчив, но я всегда старался
укрощать себя в отношениях с подчиненными. У меня под началом человек
десять - двенадцать матросов. Спросите их, милостивый государь, и они
вам скажут, что любят и уважают меня не как отца, - я еще слишком молод
для этого, - а как старшего брата.
- Если у вас нет врагов, то, может быть, есть завистники. Вам только
девятнадцать лет, а вас назначают капитаном, это высокая должность в ва-
шем звании; вы женитесь на красивой девушке, которая вас любит, а это
редкое счастье во всех званиях мира. Вот две веские причины, чтобы иметь
завистников.
- Да, вы правы. Вы, верно, лучше меня знаете людей, а может быть, это
и так. Но если эти завистники из числа моих друзей, то я предпочитаю не
знать, кто они, чтобы мне не пришлось их ненавидеть.
- Это неверно. Всегда надо, насколько можно, ясно видеть окружающее.
И, сказать по правда, - вы кажетесь мне таким достойным молодым челове-
ком, что для вас я решаюсь отступить от обычных правил правосудия и по-
мочь вам раскрыть истину... Вот донос, который возводит на вас обвине-
ние. Узнаете почерк?
Вильфор вынул из кармана письмо и протянул его Дантесу. Дантес пос-
мотрел, прочел, нахмурил лоб и сказал:
- Нет, я не знаю этой руки; почерк искажен, но довольно тверд. Во
всяком случае это писала искусная "рука. Я очень счастлив, - прибавил
он, глядя на Вильфора с благодарностью, - что имею дело с таким челове-
ком, как вы, потому что действительно этот завистник - настоящий враг!
По молнии, блеснувшей в глазах юноши при этих словах, Вильфор понял,
сколько душевной силы скрывается под его наружной кротостью.
- А теперь, - сказал Вильфор, - отвечайте мне откровенно, не как об-
виняемый судье, а как человек, попавший в беду, отвечает человеку, кото-
рый принимает в нем участие: есть ли правда в этом безыменном доносе?
И Вильфор с отвращением бросил на стол письмо, которое вернул ему
Дантес.
- Все правда, а в то же время ни слова правды; а вот чистая правда,
клянись честью моряка, клянусь моей любовью к Мерседес, клянусь жизнью
моего отца!
- Говорите, - сказал Вильфор.
И прибавил про себя:
"Если бы Рене могла меня видеть, надеюсь, она была бы довольна мною и
не называла бы меня палачом".
- Так вот: когда мы вышли из Неаполя, капитан Леклер заболел нервной
горячкой; на корабле не было врача, а он не хотел приставать к берегу,
потому что очень спешил на остров Эльба, и потому состояние его так
ухудшилось, что на третий день, почувствовав приближение смерти, он поз-
вал меня к себе.
"Дантес, - сказал он, - поклянитесь мне честью, что исполните поруче-
ние, которое я вам дам; дело чрезвычайно важное".
"Клянусь, капитан", - отвечал я.
"Так как после моей смерти командование переходит к вам, как помощни-
ку капитана, вы примете командование, возьмете курс на остров Эльба, ос-
тановитесь в Порто-Феррайо, пойдете к маршалу и отдадите ему это письмо;
может быть, там дадут вам другое письмо или еще какое-нибудь поручение.
Это поручение должен был получить я; вы, Дантес, исполните его вместо
меня, и вся заслуга будет ваша".
"Исполню, капитан, но, может быть, не так-то легко добраться до мар-
шала?"
"Вот кольцо, которое вы попросите ему передать, - сказал капитан, -
это устранит все препятствия".
И с этими словами он дал мне перстень. Через два часа он впал в бес-
памятство, а на другой день скончался.
- И что же вы сделали?
- То, что я должен был сделать, то, что всякий другой сделал бы на
моем месте. Просьба умирающего всегда священна; но у нас, моряков,
просьба начальника - это приказание, которое нельзя не исполнить. Итак,
я взял курс на Эльбу и прибыл туда на другой день; я всех оставил на
борту и один сошел на берег. Как я и думал, меня не хотели допустить к
маршалу; но я послал ему перстень, который должен был служить условным
знаком; и все двери раскрылись передо мной. Он принял меня, расспросил о
смерти бедного Леклера и, как тот и предвидел, дал мне письмо, приказав
лично доставить его в Париж. Я обещал, потому что это входило в исполне-
ние последней воли моего капитана. Прибыв сюда, я устроил все дела на
корабле и побежал к моей невесте, которая показалась мне еще прекрасней
и милей прежнего. Благодаря господину Моррелю мы уладили все церковные
формальности; и вот, как я уже говорил вам, я сидел за обедом, готовился
через час вступить в брак и думал завтра же ехать в Париж, как вдруг по
этому доносу, который вы, по-видимому, теперь так же презираете, как и
я, меня арестовали.
- Да, да, - проговорил Вильфор, - все это кажется мне правдой, и если
вы в чем виновны, так только в неосторожности; да и неосторожность ваша
оправдывается приказаниями капитана. Отдайте нам письмо, взятое вами на
острове Эльба, дайте честное слово, что явитесь по первому требованию, и
возвращайтесь к вашим Друзьям.
- Так я свободен! - вскричал Дантес вне себя от радости.
- Да, только отдайте мне письмо.
- Оно должно быть у вас, его взяли у меня вместе с другими моими бу-
магами, и я узнаю некоторые из них в этой связке.
- Постойте, - сказал Вильфор Дантесу, который взялся уже было за шля-
пу и перчатки, - постойте! Кому адресовано письмо?
- Господину Нуартье, улица Кок-Эрон, в Париже.
Если бы гром обрушился на Вильфора, он не поразил бы его таким быст-
рым и внезапным ударом; он упал в кресло, с которого привстал, чтобы
взять связку с бумагами, захваченными у Дантеса, и, лихорадочно порыв-
шись в них, вынул роковое письмо, устремив на него взгляд, полный невы-
разимого ужаса.
- Господину Нуартье, улица Кок-Эрон, номер тринадцать, - прошептал
он, побледнев еще сильнее.
- Точно так, - сказал изумленный Дантес. - Разве вы его знаете?
- Нет, - быстро ответил Вильфор, - верный слуга короля не знается с
заговорщиками.
- Стало быть, речь идет о заговоре? - спросил Дантес, который, после
того как уже считал себя свободным, почувствовал, что дело принимает
другой оборот. - Во всяком случае я уже сказал вам, что ничего не знал о
содержании этого письма.
- Да, - сказал Вильфор глухим голосом, - но вы знаете имя того, кому
оно адресовано!
- Чтобы отдать письмо лично ему, я должен был знать его имя.
- И вы никому его не показывали? - спросил Вильфор, читая письмо и
все более и более бледнея.
- Никому, клянусь честью!
- Никто не знает, что вы везли письмо с острова Эльба к господину Ну-
артье?
- Никто, кроме того, кто вручил мне его.
- И это еще много, слишком много! - прошептал Вильфор.
Лицо его становилось все мрачнее, по мере того как он читал; его
бледные губы, дрожащие руки, пылающие глаза внушали Дантесу самые дурные
предчувствия.
Прочитав письмо, Вильфор схватился за голову и замер.
- Что с вами, сударь? - робко спросил Дантес.
Вильфор не отвечал, потом поднял бледное, искаженное лицо и еще раз
перечел письмо.
- И вы уверяете, что ничего не знаете о содержании этого письма? -
сказал Вильфор.
- Повторяю и клянусь честью, что не знаю ничего Но что с вами? Вам
дурно? Хотите, я позвоню? Позову кого-нибудь?
- Нет, - сказал Вильфор, быстро вставая, - стойте на месте и молчите;
здесь я приказываю, а не вы.
- Простите, - обиженно сказал Дантес, - я только хотел помочь вам.
- Мне ничего не нужно. Минутная слабость - только и всего. Думайте о
себе, а не обо мне. Отвечайте.
Дантес ждал вопроса, но тщетно; Вильфор опустился в кресло, нетвердой
рукой отер пот с лица и в третий раз принялся перечитывать письмо.
- Если он знает, что тут написано, - прошептал он, - и если он ког-
да-нибудь узнает, что Нуартье - отец Вильфора, то я погиб, погиб без-
возвратно!
И он время от времени взглядывал на Эдмона, как будто его взгляды
могли проникнуть сквозь невидимую стену, ограждающую в сердце тайну, о
которой молчат уста.
- Нечего сомневаться! - воскликнул он вдруг.
- Ради самого неба, - оказал несчастный юноша, - если вы сомневаетесь
во мне, если вы подозреваете меня, допрашивайте. Я готов отвечать вам.
Вильфор сделал над собой усилие и голосом, которому он старался пря-
дать уверенность, сказал:
- Вследствие ваших показаний на вас ложатся самые тяжкие обвинения;
поэтому я не властен тотчас же отпустить вас, как надеялся. Прежде чем
решиться на такой шаг, я должен снестись со следователем. А пока вы ви-
дели, как я отнесся к вам.
- О да, и я благодарю вас! - вскричал Дантес. - Вы обошлись со мною
не как судья, а как друг.
- Ну, так вот, я задержу вас еще на некоторое время, надеюсь ненадол-
го, главная улика против вас - это письмо, и вы видите...
Вильфор подошел к камину, бросил письмо в огонь и подождал, пока оно
сгорело.
- Вы видите, - продолжал он, - я уничтожил его.
- Вы больше, чем правосудие, - вскричал Дантес, - вы само милосердие!
- Но выслушайте меня, - продолжал Вильфор. - После такого поступка
вы, конечно, понимаете, что можете довериться мне.
- Приказывайте, я исполню ваши приказания.
- Нет, - сказал Вильфор, подходя к Дантесу, - нет, я не собираюсь вам
приказывать; я хочу только дать вам совет, понимаете?
- Говорите, я исполню ваш совет, как приказание.
- Я оставлю вас здесь, в здании суда, до вечера. Может быть, кто-ни-
будь другой будет вас допрашивать. Говорите все, что вы мне рассказыва-
ли, но ни полслова о письме!
- Обещаю, сударь.
Теперь Вильфор, казалось, умолял, а обвиняемый успокаивал судью.
- Вы понимаете, - продолжал Вильфор, посматривая на пепел, сохраняв-
ший еще форму письма, - теперь письмо уничтожено. Только вы да я знаем,
что оно существовало; его вам не предъявят; если вам станут говорить о
нем, отрицайте, отрицайте смело, и вы спасены.
- Я буду отрицать, не беспокойтесь, - сказал Дантес.
- Хорошо, - сказал Вильфор и взялся за звонок; потом помедлил немного
и спросил: - У вас было только это письмо?
- Только это.
- Поклянитесь!
Дантес поднял руку.
- Клянусь! - сказал он.
Вильфор позвонил.
Вошел полицейский комиссар.
Вильфор сказал ему на ухо несколько слов; комиссар отвечал кивком го-
ловы.
- Ступайте за комиссаром, - сказал Вильфор Дантесу.
Дантес поклонился, еще раз бросил на Вильфора благодарный взгляд и
вышел.
Едва дверь затворилась, как силы изменили Вильфору, и он упал в крес-
ло почти без чувств.
Через минуту он прошептал:
- Боже мой! От чего иногда зависит жизнь и счастье!.. Если бы коро-
левский прокурор был в Марселе, если бы вместо меня вызвали следователя,
я бы погиб... И это письмо, это проклятое письмо, ввергло бы меня в про-
пасть!.. Ах, отец, отец! Неужели ты всегда будешь мешать моему счастью
на земле? Неужели я должен вечно бороться с твоим прошлым?
Но вдруг его словно осенило: на искривленных губах появилась улыбка;
его блуждающий взгляд, казалось, остановился на какой-то мысли.
- Да, да, - вскричал он, - это письмо, которое должно было погубить
меня, может стать источником моего счастья". Ну, Вильфор, за дело!
И, удостоверившись, что обвиняемого уже нет в передней, помощник ко-
ролевского прокурора тоже вышел и быстрыми шагами направился к дому сво-
ей невесты.
Полицейский комиссар, выйдя в переднюю, сделал знак двум жандармам.
Один стал по правую сторону Дантеса, другой по левую. Отворилась дверь,
которая выходила в здание суда, и арестованного повели по одному из тех
длинных и мрачных коридоров, где трепет охватывает даже тех, у кого нет
никаких причин трепетать.
Как квартира Вильфора примыкала к зданию суда, так здание суда примы-
кало к тюрьме, угрюмому сооружению, на которое с любопытством смотрит
всеми своими зияющими отверстиями возвышающаяся перед ним Аккульская ко-
локольня.
Сделав несколько поворотов по коридору, Дантес увидел дверь с решет-
чатым окошком. Комиссар ударил три раза железным молотком, и Дантесу по-
казалось, что молоток бьет по его сердцу. Дверь, отворилась, жандармы
слегка подтолкнули арестанта, который все еще стоял в растерянности.
Дантес переступил через порог, и дверь с шумом захлопнулась за ним. Он
дышал уже другим воздухом, спертым и тяжелым; он был в тюрьме.
Его отвели в камеру, довольно опрятную, но с тяжелыми засовами и ре-
шетками на окнах. Вид нового жилища не вселил в него особого страха;
притом же слова, сказанные помощником королевского прокурора с таким яв-
ным участием, раздавались у него в ушах как обнадеживающее утешение.
Было четыре часа пополудни, когда Дантеса привели в камеру. Все это
происходило, как мы уже сказали, 28 февраля; арестант скоро очутился в
темноте.
Тотчас же слух его обострился вдвое При малейшем шуме, доносившемся
до него, он вскакивал и бросался к двери, думая, что за ним идут, чтобы
возвратить ему свободу; но шум исчезал в другом направлении, и Дантес
снова опускался на скамью.
Наконец, часов в десять вечера, когда Дантес начинал терять надежду,
послышался новый шум, который на этот раз несомненно приближался к его
камере. Потом в коридоре раздались шаги и остановились у двери; ключ по-
вернулся в замке, засовы заскрипели, и плотная дубовая дверь отворилась,
впустив в темную камеру ослепительный свет двух факелов.
При свете их Дантес увидел, как блеснули ружья и палаши четырех жан-
дармов.
Он бросился было вперед, но тут же остановился при виде этой усилен-
ной охраны.
- Вы за мной? - спросил Дантес.
- Да, - отвечал один из жандармов.
- По приказу помощника королевского прокурора?
- Разумеется.
- Хорошо, - сказал Дантес, - я готов следовать за вами.
Уверенность, что за ним пришли от имени де Вильфора, рассеяла все
опасения бедного юноши; спокойно и непринужденно он вышел и сам занял
место посреди жандармов.
У дверей тюрьмы стояла карета; на козлах сидел кучер, рядом с кучером
- пристав.
- Эта карета для меня? - спросил Дантес.
- Для вас, - ответил один из жандармов, - садитесь, Дантес хотел воз-
разить, но дверца отворились, и его втолкнули в карету. Он не мог, да и
не хотел сопротивляться; в одно мгновение он очутился на заднем сиденье,
между двумя жандармами; двое других сели напротив, и тяжелый экипаж по-
катил со зловещим грохотом.
Узник посмотрел на окна; они были забраны желез ной решеткой. Он
только переменил тюрьму; новая тюрьма была на колесах и катилась к неиз-
вестной цель, Сквозь частые прутья, между которыми едва можно было про-
сунуть руку, Дантес все же разглядел, что его провезли по улице Кессари,
а затем по улицам Сен-Лоран и Тарамис спустились к набережной.
Немного погодя сквозь решетку окна и сквозь ограду памятника, мимо
которого они ехали, он увидел огни портового Управления.
Карета остановилась, пристав сошел с козел и подошел к кордегардии;
оттуда вышли с десяток солдат и стали в две шеренги. Ружья их блестели в
свете фонарей, горевших на набережной. "Неужели все это ради меня?" -
подумал Эдмон.
Отперев дверцу ключом, пристав молчаливо ответил на этот вопрос, ибо
Дантес увидел между двумя рядами солдат оставленный для него узкий про-
ход от кареты до набережной.
Два жандарма, сидевшие на переднем сиденье, вышли из кареты первые,
за ними вышел он, а за ними и остальные два, сидевшие по бокам его. Все
направились к лодке, которую таможенный служитель удерживал у берега за
цепь. Солдаты смотрели на Дантеса с тупым любопытством. Его тотчас же
посадили к рулю, между четырьмя жандармами, а пристав сел на носу.
Сильный толчок отделил лодку от берега; четыре гребца принялись быстро
грести по направлению к Пилону. По окрику с лодки цепь, заграждающая
порт, опустилась, и Дантес очутился в так называемом Фриуле, то есть вне
порта.
Первое ощущение арестанта, когда он выехал на свежий воздух, было
ощущение радости. Воздух - почти свобода. Он полной грудью вдыхал живи-
тельный ветер, несущий на своих крыльях таинственные запахи ночи и моря.
Скоро, однако, он горестно вздохнул: он плыл мимо "Резерва", где был так
счастлив еще утром, за минуту до ареста; сквозь ярко освещенные окна до
него доносились веселые звуки танцев.
Дантес сложил руки, поднял глаза к небу и стал молиться.
Лодка продолжала свой путь; она миновала Мертвую Голову, поравнялась
с бухтой Фаро и начала огибать батарею; Дантес ничего не понимал.
- Куда же меня везут? - спросил он одного из жандармов.
- Сейчас узнаете.
- Однако...
- Нам запрещено говорить с вами.
Дантес был наполовину солдат; расспрашивать жандармов, которым запре-
щено отвечать, показалось ему нелепым, и он замолчал.
Тогда самые странные мысли закружились в его голове; в утлой лодке