Страница:
Не приходится объяснять, что Альбер жил на названной улице, каждый
день прогуливался по фешенебельному бульвару и обедал в том единственном
кафе, где подают обед, и то лишь при условии хороших отношений с офици-
антами.
Маэстро Пастрини ничего не ответил, очевидно обдумывая ответ Альбера,
показавшийся ему не вполне ясным.
- Однако, - сказал Франц, прерывая географические размышления хозяи-
на, - вы все же пришли к нам с какой-нибудь целью. С какой именно?
- Вы совершенно правы; речь идет вот о чем: вы велели подать коляску
к восьми часам?
- Да.
- Вы хотите взглянуть на Колоссоо?
- Вы хотите сказать: на Колизей?
- Это одно и то же.
- Пожалуй.
- Вы велели кучеру выехать в ворота дель-Пополо, проехать вдоль на-
ружной стены и воротиться через ворота Сан-Джованни?
- Совершенно верно.
- Такой путь невозможен.
- Невозможен?
- Или во всяком случае очень опасен.
- Опасен? Почему?
- Из-за знаменитого Луиджи Вампа.
- Позвольте, любезный хозяин, - сказал Альбер, - прежде всего, кто
такой ваш знаменитый Луиджи Вампа? Он, может быть, очень знаменит в Ри-
ме, но, уверяю вас, совершенно неизвестен в Париже.
- Как! Вы его не знаете?
- Не имею этой чести.
- Вы никогда не слышали его имени?
- Никогда.
- Так знайте, что это разбойник, перед которым Дечезарис и Гаспароне
- просто мальчики из церковного хора.
- Внимание, Альбер! - воскликнул Франц. - Наконец-то на сцене появля-
ется разбойник.
- Любезный хозяин, предупреждаю вас, я не поверю ни слову. А засим
можете говорить, сколько вам угодно; я вас слушаю. "Жил да был..." Ну,
что же, начинайте!
Маэстро Пастрини повернулся к Францу, который казался ему наиболее
благоразумным из приятелей. Надобно отдать справедливость честному мало-
му. За его жизнь в его гостинице перебывало немало французов, по некото-
рые свойства их ума остались для него загадкой.
- Ваша милость, - сказал он очень серьезно, обращаясь, как мы уже
сказали, к Францу - если вы считаете меня лгуном, бесполезно говорить
вам то, что я намеревался вам сообщить; однако смею уверить, что я имел
в виду вашу же пользу.
- Альбер по сказал, что вы лгун, дорогой синьор Пастрини, - прервал
Франц, - он сказал, что не поверит вам, только и всего. Но я вам поверю,
будьте спокойны; говорите же.
- Однако, ваша милость, вы понимаете, что, если моя правдивость под
сомнением...
- Дорогой мой, - прервал Франц, - вы обидчивее Кассандры; по ведь она
была пророчица, и ее никто но слушал, а вам обеспечено внимание половины
вашей аудитории. Садитесь и расскажите нам, кто такой господин Вампа.
- Я уже сказал вашей милости, что это разбойник, какого мы не видыва-
ли со времен знаменитого Мастрильи.
- Но что общего между этим разбойником и моим приказанием кучеру вые-
хать в ворота дель-Пополо и вернуться через ворота Сан-Джованни?
- А то, - отвечал маэстро Пастрини, - что вы можете спокойно выехать
в одни ворота, но я сомневаюсь, чтобы вам удалось вернуться в другие.
- Почему? - спросил Франц.
- Потому, что с наступлением темноты даже в пятидесяти шагах за воро-
тами небезопасно.
- Будто? - спросил Альбер.
- Господин виконт, - отвечал маэстро Пастрини, все еще до глубины ду-
ши обиженный недоверием Альбера, - я это говорю не для вас, а для вашего
спутника; он бывал в Риме и знает, что такими вещами не шутят.
- Друг мой, - сказал Альбер Францу, - чудеснейшее приключение само
плывет нам в руки. Мы набиваем коляску пистолетами, мушкетонами и двуст-
волками. Луиджи Вампа является, но не он задерживает нас, а мы его; мы
доставляем его в Рим, преподносим знаменитого разбойника его святейшест-
ву папе, тот спрашивает, чем он может вознаградить нас за такую услугу.
Мы без церемонии просим у него карету и двух лошадей из папских конюшен
и смотрим карнавал из экипажа; не говоря уже о том, что благодарный
римский народ, по всей вероятности, увенчает нас лаврами на Капитолии и
провозгласит, как Курция и Горация Коклеса, спасителями отечества.
Лицо маэстро Пастрини во время этой тирады Альбера было достойно кис-
ти художника.
- Во-первых, - возразил Франц, - где вы возьмете пистолеты, мушкетоны
и двустволки, которыми вы собираетесь начинить нашу коляску?
- Уж, конечно, не в моем арсенале, ибо у меня в Террачине отобрали
даже кинжал; а у вас?
- Со мною поступили точно также в Аква-Пендепте.
- Знаете ли, любезный хозяин, - сказал Альбер, закуривая вторую сига-
ру от окурка первой, - что такая мера весьма удобна для грабителей и,
мне кажется, введена нарочно, по сговору с ними?
Вероятно, такая шутка показалась хозяину рискованной, потому что он
пробормотал в ответ что-то невнятное, обращаясь только к Францу, как к
единственному благоразумному человеку, с которым можно было столко-
ваться.
- Вашей милости, конечно, известно, что, когда на вас нападают раз-
бойники, не принято защищаться.
- Как! - воскликнул Альбер, храбрость которого восставала при мысли,
что можно молча дать себя ограбить. - Как так "не принято"!
- Да так. Всякое сопротивление было бы бесполезно. Что вы сделаете
против десятка бандитов, которые выскакивают из канавы, из какой-нибудь
лачуги или из акведука и все разом целятся в вас?
- Черт возьми! Пусть меня лучше убьют! - воскликнул Альбер.
Маэстро Пастрини посмотрел на Франца глазами, в которых ясно чита-
лось: "Положительно, ваша милость, ваш приятель сумасшедший".
- Дорогой Альбер, - возразил Франц, - ваш ответ великолепен и стоит
корнелевского "qu'il mourut"; [22] но только там дело шло о спасении Ри-
ма, и Рим этого стоил. Что же касается пас, то речь идет всего лишь об
удовлетворении пустой прихоти, а жертвовать жизнью из-за прихоти - смеш-
но.
- Per Bacco! [23] - воскликнул маэстро Пастрини. - Вот это золотые
слова!
Альбер налил себе стакан лакрима-кристи и начал пить маленькими глот-
ками, бормоча что-то нечленораздельное.
- Ну-с, маэстро Пастрини, - продолжал Франц, - теперь, когда приятель
мой успокоился и вы убедились в моих миролюбивых наклонностях, расскажи-
те нам, кто такой этот синьор Луиджи Вампа. Кто он, пастух или вельможа?
Молод или стар? Маленький или высокий? Опишите нам его, чтобы мы могли,
по крайней мере, его узнать, если случайно встретим его в обществе, как
Сбогара или Лару.
- Лучше меня никто вам не расскажет о нем, ваша милость, потому что я
знал Луиджи Вампа еще ребенком; и однажды, когда я сам попал в его руки
по дороге из Ферентино в Алатри, он вспомнил, к величайшему моему
счастью, о нашем старинном знакомстве; он отпустил меня и не только не
взял выкупа, но даже подарил мне прекрасные часы и рассказал мне свою
историю.
- Покажите часы, - сказал Альбер.
Пастрини вынул из жилетного кармана великолепный брегет с именем мас-
тера и графской короной.
- Вот они.
- Черт возьми! - сказал Альбер. - Поздравляю вас! У меня почти такие
же, - он вынул свои часы из жилетного кармана, - и они стоили мне три
тысячи франков.
- Расскажите историю, - сказал Франц, придвигая кресло и приглашая
маэстро Пастрини сесть.
- Вы разрешите? - спросил хозяин.
- Помилуйте, дорогой мой, - отвечал Альбер, - ведь вы не проповедник,
чтобы говорить стоя.
Хозяин сел, предварительно отвесив каждому из своих слушателей по
почтительному поклону, что должно было подтвердить его готовность сооб-
щить им все сведения о Луиджи Вампа.
- Постойте, - сказал Франц, - останавливая маэстро Пастрини, уже было
открывшего рот. - Вы сказали, что знали Вампа ребенком. Стало быть, он
еще совсем молод?
- Молод ли он? Еще бы! Ему едва исполнилось двадцать два года. О,
этот мальчишка далеко пойдет, будьте спокойны.
- Что вы на это скажете, Альбер? Прославиться в двадцать два года!
Это не шутка! - сказал Франц.
- Да, и в этом возрасте Александр, Цезарь и Наполеон, хотя впос-
ледствии о них и заговорили, успели меньше.
- Итак, - продолжал Франц, обращаясь к хозяину, - герою вашей истории
всего только двадцать два года?
- Едва исполнилось, как я уже имел честь докладывать.
- Какого он роста, большого или маленького?
- Среднего, приблизительно такого, как его милость, - отвечал хозяин,
указывая на Альбера.
- Благодарю за сравнение, - с поклоном сказал Альбер.
- Рассказывайте, маэстро Пастрини, - сказал Франц, улыбнувшись обид-
чивости своего друга. - А к какому классу общества он принадлежал?
- Он был простым пастухом в поместье графа СапФеличе, между Палестри-
ной и озером Габри. Он родился в Пампинаре и с пятилетнего возраста слу-
жил у графа. Отец его, сам пастух, имел в Анапии собственное маленькое
стадо и жил торговлей бараньей шерстью и овечьим сыром в Риме.
Маленький Вампа еще в раннем детстве отличался странным характером.
Однажды, когда ему было только семь лет, он явился к палестринскому свя-
щеннику и просил научить его читать. Это было нелегко, потому что ма-
ленький пастух не мог отлучаться от стада; но добрый священник ежедневно
ходил служить обедню в маленькое местечко, слишком бедное, чтобы содер-
жать священника, и даже не имевшее названия, так что его обычно называли
просто "Борго" [24]. Он предложил Луиджи поджидать его на дороге и тут
же, на обочине, брать урок, но предупредил, что уроки будут очень корот-
кие и ученику придется быть очень старательным.
Мальчик с радостью согласился.
Луиджи ежедневно водил стадо на дорогу из Палестрины в Борго. Ежед-
невно в девять часов утра здесь проходил священник; он садился с мальчи-
ком на край канавы, и маленький пастушок учился грамоте по требнику.
В три месяца он научился читать.
Но этого было мало: он хотел научиться писать.
Священник заказал учителю чистописания в Риме три прописи: одну
большими буквами, другую средними, а третью мелкими, и показал мальчику,
как переписывать их на аспиде заостренной железкой.
В тот же вечер, загнав стадо, Вампа побежал к палестринскому слесарю,
взял большой гвоздь, накалил его, выковал, закруглил и сделал из него
нечто вроде античного стилоса.
На другой день он набрал аспидных пластинок и принялся за дело.
В три месяца он научился писать.
Священник, удивленный его сметливостью и тронутый его прилежанием,
подарил ему несколько тетрадей, пучок перьев и перочинный ножик.
Мальчику предстояла новая наука, но уже легкая в сравнении с прежней.
Через неделю он владел пером так же хорошо, как и своим стилосом.
Священник рассказал про него графу Сан-Феличе; тот пожелал видеть
пастушка, заставил его при себе читать и писать, велел управляющему кор-
мить его вместе со слугами и назначил ему жалованье - два пиастра в ме-
сяц.
На эти деньги Луиджи покупал книги и карандаши.
Владея необыкновенным даром подражания, он, как юный Джотто, рисовал
на аспидных досках своих овец, дома и деревья.
Потом при помощи перочинного ножа он стал обтачивать дерево и прида-
вать ему различные формы. Так начал свое поприще и Пинелли, знаменитый
скульптор.
Девочка лет шести, стало быть немного моложе Луиджи, тоже стерегла
стадо вблизи Палестины; она была сирота, родилась в Вальмонтонс и зва-
лась Терезой.
Дети встречались, садились друг подле друга, и, пока их стада, сме-
шавшись, паслись вместе, они болтали, смеялись и играли; вечером они от-
деляли стадо графа Сан-Феличе от стада барона Черветри и расходились в
разные стороны, условившись снова встретиться на следующее утро. Они ни-
когда не нарушали этого условия и, таким образом, росли вместе.
Луиджи исполнилось двенадцать лет, а Терезе - одиннадцать.
Между тем с годами их природные наклонности развивались.
Луиджи по-прежнему занимался искусствами, насколько это было возможно
в одиночестве, нрав у него был неровный: он то бывал беспричинно печа-
лен, то порывист, вспыльчив и упрям и всегда насмешлив. Ни один из маль-
чиков Пампинары, Палестрины и Вальмонтоне не только не имел на него вли-
яния, но даже не мог стать его товарищем. Его своеволие, требова-
тельность, нежелание ни в чем уступать отстраняли от него всякое прояв-
ление дружелюбия или хотя бы симпатии. Одна Тереза единым взглядом, сло-
вом, жестом укрощала его строптивый нрав. Он покорялся мановению женской
руки, а мужская рука, чья бы она ни была, могла только сломать его, но
не согнуть.
Тереза, напротив, была девочка живая, резвая и веселая, но чрезвычай-
но тщеславная; два пиастра, выдаваемые Луиджи управляющим графа Сан-Фе-
личе, все деньги, выручаемые им за разные безделушки, которые он прода-
вал римским торговцам игрушек, уходили на сережки из поддельного жемчу-
га, стеклянные бусы и золотые булавки. Благодаря щедрости своего юного
друга Тереза была самой красивой и нарядной крестьяночкой в окрестностях
Рима.
Дети росли, проводя целые дни вместо и беспечно предаваясь влечениям
своих неискушенных натур. В их разговорах, желаниях и мечтах Вампа всег-
да воображал себя капитаном корабля, предводителем войска или губернато-
ром какой-нибудь провинции, а Тереза видела себя богатой, в пышном наря-
де, в сопровождении ливрейных лакеев. Проведя весь день в дерзновенных
мечтах о своем будущем блеске, они расставались, чтобы загнать своих ба-
ранов в хлев, и спускались с высоты мечтаний к горькой и убогой действи-
тельности.
Однажды молодой пастух сказал графскому управляющему, что он видел,
как волк вышел из Сабипских гор и рыскал вокруг его стада. Управляющий
дал ему ружье, а Вампа только этого и хотел.
Ружье оказалось от превосходного мастера из Брешиа и било не хуже
английского карабина; но граф, приканчивая однажды раненую лисицу, сло-
мал приклад, и ружье было отложено.
Для такого искусного резчика, как Вампа, это не представляло затруд-
нений. Он измерил старое ложе, высчитал, что надо изменить, чтобы ружье
пришлось ему по плечу, и смастерил новый приклад с такой чудесной
резьбой, что если бы он захотел продать в городе одно только дерево, то
получил бы за него верных пятнадцать - двадцать пиастров.
Но он отнюдь не собирался этого делать: иметь ружье было его заветной
мечтой. Во всех странах, где независимость заменяет свободу, первая пот-
ребность всякого смелого человека, всякого мощного содружества иметь
оружие, которое может служить для нападения и защиты и, наделяя грозной
силой своего обладателя, заставляет других считаться с ним.
С этой минуты все свое свободное время Вампа посвящал упражнению в
стрельбе; он купил пороху и пуль, и все для него стало мишенью: жалкий
серенький ствол оливы, растущей на склонах Сабинских гор; лисица, под
вечер выходящая из поры в поисках добычи; орел, парящий в воздухе. Скоро
он так изощрился, что Тереза превозмогла страх, который она вначале
чувствовала при каждом выстреле, и любовалась, как ее юный товарищ вса-
живал пулю, куда хотел, так же метко, как если бы вкладывал ее рукой.
Однажды вечером волк и в самом деле выбежал из рощи, возле которой
они обыкновенно сидели. Волк не пробежал и десяти шагов, как упал мерт-
вым.
Вампа, гордый своей удачей, взвалил его на плечи и принес в поместье.
Все это создало Луиджи Вампа некоторую известность; человек, стоящий
выше других, где бы он ни был, всегда находит почитателей. Во всей окру-
ге о молодом пастухе говорили, как о самом ловком, сильном и неустраши-
мом парне на десять лье кругом; и хотя Тереза слыла чуть ли не первой
красавицей между сабинскими девушками, никто не решался заговаривать с
ней о любви, потому что все знали, что ее любит Вампа.
А между тем Луиджи и Тереза ни разу не говорили между собой о любви.
Они выросли друг подле друга, как два дерева, которые переплелись под
землей корнями, над землей - ветвями и ароматами - в воздухе; у них было
только одно желание: всегда быть вместе; это желание стало потребностью,
и они скорее согласились бы умереть, чем разлучиться хотя бы на один
день.
Терезе минуло шестнадцать лет, а Луиджи - семнадцать.
В это время начали поговаривать о разбойничьей шайке, собравшейся в
Ленинских горах. Разбой никогда не удавалось искоренить в окрестностям
Рима. Иной раз недостает атамана; но стоит только явиться ему, как около
него тотчас же собирается шайка.
Знаменитый Кукуметто, выслеженный в Абруццских горах и изгнанный из
неаполитанских владений, где он вел настоящую войну, перевалил, как
Манфред, через Гарильяно и нашел убежище между Соннино и Пиперно, на бе-
регах Амазено.
Теперь он набирал шайку, идя по стопам Дечезариса и Гаспароре и наде-
ясь вскоре превзойти их. Из Палестрины, Фраскати и Пампинары исчезло
несколько юношей. Сначала о них беспокоились, потом узнали, что они
вступили в шайку Кукуметто.
Вскоре Кукуметто стал предметом всеобщего внимания. Рассказывали про
его необыкновенную храбрость и возмутительное жестокосердие.
Однажды он похитил девушку, дочь землемера в Фрозиноне. Разбойничий
закон непреложен: девушка принадлежит сначала похитителю, потом ос-
тальные бросают жребий, и несчастная служит забавой для всей шайки, пока
она им не наскучит или не умрет.
Когда родители достаточно богаты, чтобы заплатить выкуп, к ним отп-
равляют гонца; пленница отвечает головой за безопасность посланного. Ес-
ли выкупа не дают, то участь пленницы решена.
У похищенной девушки в шайке Кукуметто был возлюбленный, его звали
Карлини.
Увидев его, она протянула к нему руки и считала себя спасенною, но
бедный Карлини, узнав ее, почувствовал, что сердце его разрывается: он
не сомневался в том, какая ей готовится участь.
Однако, так как он был любимцем Кукуметто, три года делил с ним все
опасности и даже однажды спас ему жизнь, застрелив карабинера, который
уже занес саблю над его головой, то он надеялся, что Кукуметто сжалится
над ним.
Он отвел атамана в сторону, в то время как девушка, сидя под высокой
сосной, посреди лесной прогалины, закрывала лицо яркой косынкой, какие
носят римские крестьянки, чтобы спрятать его от похотливых взглядов раз-
бойников.
Карлини все рассказал атаману: их любовь, клятвы верности и как они
каждую ночь, с тех пор как шайка расположилась в этих местах, встречают-
ся среди развалин.
Как раз в этот вечер Карлини был послан в соседнее село и не мог
явиться на свидание; но Кукуметто якобы случайно очутился там и похитил
девушку.
Карлини умолял атамана сделать ради него исключение и пощадить Риту,
уверяя, что отец ее богат и даст хороший выкуп.
Кукуметто притворился, что склоняется на мольбы своею друга, и пору-
чил ему найти пастуха, которого можно было бы послать к отцу Риты, в
Фрозинопе.
Карлипи радостно подбежал к девушке, сказал ей, что она спасена, и
попросил ее написать отцу письмо, чтобы сообщить о том, что с ней случи-
лось, и уведомить его, что за нее требуют триста пиастров выкупа.
Отцу давали сроку двенадцать часов, до девяти часов следующего утра.
Взяв письмо, Карлини бросился в долину разыскивать гонца.
Он нашел молодого пастуха, загонявшего в ограду свое стадо. Пастухи,
обитающие между юродом и горами, на границе между дикой и цивилизованной
жизнью, - обычно посланцы разбойников.
Пастух немедленно пустился в путь, обещая через час быть в Фрозиноно.
Картини, радостный, вернулся к возлюбленной, чтобы передать ей это
утешительное известие.
Он застал шайку на прогалине, за веселым ужином; она поглощала припа-
сы, взимаемые с поселян в виде дани; но он тщетно искал между пирующими
Кукуметто и Риту.
Он спросил, где они; бандиты отвечали громким хохотом. Холодный пот
выступил на лбу Карлини, волосы на голове встали дыбом.
Он повторил свой вопрос. Один из сотрапезников палил в стакан орви-
етского вина и протянул его Карлини.
"За здоровье храброго Кукуметто и красавицы Риты!"
В ту же минуту Карлини услышал женский крик. Он понял все. Он схватил
стакан, пустил им в лицо угощавшего и бросился на крик.
Пробежав шагов сто, он за кустом увидел Кукуметто, державшего в
объятиях бесчувственную Риту.
Увидев Карлини, Кукуметто встал и навел на него два пистолета.
Разбойники взглянули друг на друга: один - с похотливой улыбкой на
губах, другой - смертельно бледный.
Можно было думать, что между этими людьми сейчас произойдет жестокая
схватка. Но мало-помалу черты Карлини разгладились, его рука, схвативша-
яся было за один из пистолетов, заткнутых у него за поясом, повисла в
воздухе.
Рита лежала на земле между ними.
Лунный свет озарял эту сцену.
"Ну, что? - сказал Кукуметто. - Исполнил ты мое поручение?"
"Да, атаман, - отвечал Карлини, - и завтра, к девяти часам, отец Риты
будет здесь с деньгами".
"Очень хорошо. А пока мы проведем веселую ночку. Эта девушка восхити-
тельна, у тебя неплохой вкус, Карлини. А так как я не себялюбец, то мы
сейчас вернемся к товарищам и будем тянуть жребий, кому она теперь дос-
танется".
"Стало быть, вы решили поступить с ней, как обычно?" - спросил Карли-
ни.
"А почему бы делать для нее исключение?"
"Я думал, что во внимание к моей просьбе..."
"Чем ты лучше других?"
"Вы правы".
"Но ты не беспокойся, - продолжал, смеясь, Кукумотто, - рано или
поздно придет и твой черед".
Карлини так стиснул зубы, что они хрустнули.
"Ну, что же, идем?" - сказал Кукуметто, делая шаг в сторону товари-
щей.
"Я иду за вами".
Кукуметто удалился, оглядываясь на Карлини, так как, должно быть,
опасался, что тот нападет на него сзади. Но ничто в молодом разбойнике
не указывало на враждебные намерения.
Он продолжал стоять, скрестив руки, над все еще бесчувственной Ритой.
У Кукуметто мелькнула мысль, что Карлини хочет схватить ее на руки и
бежать с нею. Но это его не беспокоило, потому что он уже получил от Ри-
ты все, что хотел; а что касается денег, то триста пиастров, разделенных
между всею шайкою, были такой ничтожной суммой, что они его мало интере-
совали.
И он продолжал идти к прогалине; к его удивлению, Карлини появился
там почти одновременно с ним.
"Жребий! Жребий!" - закричали разбойники, увидав атамана.
И глаза всех этих людей загорелись вожделением, в красноватом отблес-
ке костра они были похожи на демонов.
Требование их было справедливо; поэтому атаман в знак согласия кивнул
головой. Записки с именами, в том числе и с именем Карлини, положили в
шляпу, и самый младший из шайки вытащил из этой самодельной урны одну из
записок.
На этой записке значилось имя Дьяволаччо.
Это был тот самый, который предложил Карлини выпить за здоровье ата-
мана и которому Карлини в ответ на это швырнул стакан в лицо.
Из широкой раны, рассекшей ему лицо от виска до подбородка, струей
текла кровь.
Когда прочли его имя, он громко захохотал.
"Атаман, - сказал он, - Карлини сейчас отказался выпить за ваше здо-
ровье; предложите ему выпить за мое; может быть, он скорое снизойдет к
вашей просьбе, чем к моей".
Все ожидали какой-нибудь вспышки со стороны Карлини; но, к общему
изумлению, он взял одной рукой стакан, другой - флягу и палил себе вина.
"За твое здоровье, Дьяволаччо", - сказал он спокойным голосом.
И он осушил стакан, причем рука его даже не задрожала. Потом, приса-
живаясь к огню, он сказал:
"Дайте мне мою долю ужина! Я проголодался после долгой ходьбы".
"Да здравствует Карлини!" - закричали разбойники.
"Так и надо! Вот это называется поступать по-товарищески".
И все снова уселись в кружок у костра; Дьяволаччо удалился.
Карлипи ел и пил, как будто ничего не произошло.
Разбойники удивленно поглядывали на него, озадаченные его безучасти-
ем, как вдруг услышали позади себя тяжелые шаги.
Они обернулись: к костру подходил Дьяволаччо с молодой пленницей на
руках.
Голова ее была запрокинута, длинные волосы касались земли.
Чем ближе он подходил к светлому кругу костра, тем заметней станови-
лась бледность девушки и бледность разбойника.
Так зловеща и торжественно было это появление, что все встали, кроме
Карлини, который спокойно остался сидеть, продолжая есть и пить, как ни
в чем не бывало.
Дьяволаччо подходил все ближе среди всеобщего молчания и, наконец,
положил Риту к ногам атамана.
Тогда все поняли, почему так бледен разбойник и так бледна девушка:
под ее левого грудью торчала рукоять ножа.
Все глаза обратились к Карлини: у него на поясе висели пустые ножны.
"Так, - сказал атаман, - теперь я понимаю, для чего Карлини отстал".
Дикие натуры умеют ценить мужественный поступок; хотя, быть может, ни
один из разбойников не сделал бы тою, что сделал Карлини, все его поня-
ли.
Карлини тоже встал с места и подошел к телу, положив руку на рукоять
пистолета.
"А теперь, - сказал он, - будет кто-нибудь оспаривать у меня эту жен-
щину?"
"Никто, - отвечал атаман, - она твоя!"
Карлини поднял ее на руки и вынес из освещенного круга, который отб-
расывало пламя костра. Кукуметто, как обычно, расставил часовых, и раз-
бойники, завернувшись в плащи, легли спать около огня.
В полночь часовые подняли тревогу: атаман и разбойники в тот же миг
были на ногах.
Это оказался отец Риты, принесший выкуп за дочь.
"Бери, - сказал он атаману, подавая мешок с серебром. - Вот триста
пиастров. Отдай мне мою дочь".
Но атаман, не взяв денег, сделал ему знак следовать за собой. Старик
повиновался; они пошли за деревья, сквозь ветви которых просвечивал ме-
сяц. Наконец, Кукуметто остановился, протянул руку и указал старику на
две фигуры под деревом.
"Вот, - сказал он, - требуй свою дочь у Карлини, он даст тебе отчет
во всем".
И вернулся к товарищам.
Старик замер на месте. Он чувствовал, что какая-то неведомая беда,
огромная, непоправимая, нависла над его головой. Наконец, он сделал нес-
колько шагов, стараясь различить, что происходит под деревом.
Заслышав шаги, Карлини поднял голову, и глазам старика более отчетли-
во представились очертания двух людей.
На земле лежала женщина; голова ее покоилась на коленях мужчины, нак-
лонившегося над ней; приподняв голову, он открыл лицо женщины, которое
он прижимал к груди.
Старик узнал свою дочь, а Карлини узнал старика.
"Я ждал тебя", - сказал разбойник отцу Риты.
"Негодяй! - воскликнул старик. - Что ты сделал?"
день прогуливался по фешенебельному бульвару и обедал в том единственном
кафе, где подают обед, и то лишь при условии хороших отношений с офици-
антами.
Маэстро Пастрини ничего не ответил, очевидно обдумывая ответ Альбера,
показавшийся ему не вполне ясным.
- Однако, - сказал Франц, прерывая географические размышления хозяи-
на, - вы все же пришли к нам с какой-нибудь целью. С какой именно?
- Вы совершенно правы; речь идет вот о чем: вы велели подать коляску
к восьми часам?
- Да.
- Вы хотите взглянуть на Колоссоо?
- Вы хотите сказать: на Колизей?
- Это одно и то же.
- Пожалуй.
- Вы велели кучеру выехать в ворота дель-Пополо, проехать вдоль на-
ружной стены и воротиться через ворота Сан-Джованни?
- Совершенно верно.
- Такой путь невозможен.
- Невозможен?
- Или во всяком случае очень опасен.
- Опасен? Почему?
- Из-за знаменитого Луиджи Вампа.
- Позвольте, любезный хозяин, - сказал Альбер, - прежде всего, кто
такой ваш знаменитый Луиджи Вампа? Он, может быть, очень знаменит в Ри-
ме, но, уверяю вас, совершенно неизвестен в Париже.
- Как! Вы его не знаете?
- Не имею этой чести.
- Вы никогда не слышали его имени?
- Никогда.
- Так знайте, что это разбойник, перед которым Дечезарис и Гаспароне
- просто мальчики из церковного хора.
- Внимание, Альбер! - воскликнул Франц. - Наконец-то на сцене появля-
ется разбойник.
- Любезный хозяин, предупреждаю вас, я не поверю ни слову. А засим
можете говорить, сколько вам угодно; я вас слушаю. "Жил да был..." Ну,
что же, начинайте!
Маэстро Пастрини повернулся к Францу, который казался ему наиболее
благоразумным из приятелей. Надобно отдать справедливость честному мало-
му. За его жизнь в его гостинице перебывало немало французов, по некото-
рые свойства их ума остались для него загадкой.
- Ваша милость, - сказал он очень серьезно, обращаясь, как мы уже
сказали, к Францу - если вы считаете меня лгуном, бесполезно говорить
вам то, что я намеревался вам сообщить; однако смею уверить, что я имел
в виду вашу же пользу.
- Альбер по сказал, что вы лгун, дорогой синьор Пастрини, - прервал
Франц, - он сказал, что не поверит вам, только и всего. Но я вам поверю,
будьте спокойны; говорите же.
- Однако, ваша милость, вы понимаете, что, если моя правдивость под
сомнением...
- Дорогой мой, - прервал Франц, - вы обидчивее Кассандры; по ведь она
была пророчица, и ее никто но слушал, а вам обеспечено внимание половины
вашей аудитории. Садитесь и расскажите нам, кто такой господин Вампа.
- Я уже сказал вашей милости, что это разбойник, какого мы не видыва-
ли со времен знаменитого Мастрильи.
- Но что общего между этим разбойником и моим приказанием кучеру вые-
хать в ворота дель-Пополо и вернуться через ворота Сан-Джованни?
- А то, - отвечал маэстро Пастрини, - что вы можете спокойно выехать
в одни ворота, но я сомневаюсь, чтобы вам удалось вернуться в другие.
- Почему? - спросил Франц.
- Потому, что с наступлением темноты даже в пятидесяти шагах за воро-
тами небезопасно.
- Будто? - спросил Альбер.
- Господин виконт, - отвечал маэстро Пастрини, все еще до глубины ду-
ши обиженный недоверием Альбера, - я это говорю не для вас, а для вашего
спутника; он бывал в Риме и знает, что такими вещами не шутят.
- Друг мой, - сказал Альбер Францу, - чудеснейшее приключение само
плывет нам в руки. Мы набиваем коляску пистолетами, мушкетонами и двуст-
волками. Луиджи Вампа является, но не он задерживает нас, а мы его; мы
доставляем его в Рим, преподносим знаменитого разбойника его святейшест-
ву папе, тот спрашивает, чем он может вознаградить нас за такую услугу.
Мы без церемонии просим у него карету и двух лошадей из папских конюшен
и смотрим карнавал из экипажа; не говоря уже о том, что благодарный
римский народ, по всей вероятности, увенчает нас лаврами на Капитолии и
провозгласит, как Курция и Горация Коклеса, спасителями отечества.
Лицо маэстро Пастрини во время этой тирады Альбера было достойно кис-
ти художника.
- Во-первых, - возразил Франц, - где вы возьмете пистолеты, мушкетоны
и двустволки, которыми вы собираетесь начинить нашу коляску?
- Уж, конечно, не в моем арсенале, ибо у меня в Террачине отобрали
даже кинжал; а у вас?
- Со мною поступили точно также в Аква-Пендепте.
- Знаете ли, любезный хозяин, - сказал Альбер, закуривая вторую сига-
ру от окурка первой, - что такая мера весьма удобна для грабителей и,
мне кажется, введена нарочно, по сговору с ними?
Вероятно, такая шутка показалась хозяину рискованной, потому что он
пробормотал в ответ что-то невнятное, обращаясь только к Францу, как к
единственному благоразумному человеку, с которым можно было столко-
ваться.
- Вашей милости, конечно, известно, что, когда на вас нападают раз-
бойники, не принято защищаться.
- Как! - воскликнул Альбер, храбрость которого восставала при мысли,
что можно молча дать себя ограбить. - Как так "не принято"!
- Да так. Всякое сопротивление было бы бесполезно. Что вы сделаете
против десятка бандитов, которые выскакивают из канавы, из какой-нибудь
лачуги или из акведука и все разом целятся в вас?
- Черт возьми! Пусть меня лучше убьют! - воскликнул Альбер.
Маэстро Пастрини посмотрел на Франца глазами, в которых ясно чита-
лось: "Положительно, ваша милость, ваш приятель сумасшедший".
- Дорогой Альбер, - возразил Франц, - ваш ответ великолепен и стоит
корнелевского "qu'il mourut"; [22] но только там дело шло о спасении Ри-
ма, и Рим этого стоил. Что же касается пас, то речь идет всего лишь об
удовлетворении пустой прихоти, а жертвовать жизнью из-за прихоти - смеш-
но.
- Per Bacco! [23] - воскликнул маэстро Пастрини. - Вот это золотые
слова!
Альбер налил себе стакан лакрима-кристи и начал пить маленькими глот-
ками, бормоча что-то нечленораздельное.
- Ну-с, маэстро Пастрини, - продолжал Франц, - теперь, когда приятель
мой успокоился и вы убедились в моих миролюбивых наклонностях, расскажи-
те нам, кто такой этот синьор Луиджи Вампа. Кто он, пастух или вельможа?
Молод или стар? Маленький или высокий? Опишите нам его, чтобы мы могли,
по крайней мере, его узнать, если случайно встретим его в обществе, как
Сбогара или Лару.
- Лучше меня никто вам не расскажет о нем, ваша милость, потому что я
знал Луиджи Вампа еще ребенком; и однажды, когда я сам попал в его руки
по дороге из Ферентино в Алатри, он вспомнил, к величайшему моему
счастью, о нашем старинном знакомстве; он отпустил меня и не только не
взял выкупа, но даже подарил мне прекрасные часы и рассказал мне свою
историю.
- Покажите часы, - сказал Альбер.
Пастрини вынул из жилетного кармана великолепный брегет с именем мас-
тера и графской короной.
- Вот они.
- Черт возьми! - сказал Альбер. - Поздравляю вас! У меня почти такие
же, - он вынул свои часы из жилетного кармана, - и они стоили мне три
тысячи франков.
- Расскажите историю, - сказал Франц, придвигая кресло и приглашая
маэстро Пастрини сесть.
- Вы разрешите? - спросил хозяин.
- Помилуйте, дорогой мой, - отвечал Альбер, - ведь вы не проповедник,
чтобы говорить стоя.
Хозяин сел, предварительно отвесив каждому из своих слушателей по
почтительному поклону, что должно было подтвердить его готовность сооб-
щить им все сведения о Луиджи Вампа.
- Постойте, - сказал Франц, - останавливая маэстро Пастрини, уже было
открывшего рот. - Вы сказали, что знали Вампа ребенком. Стало быть, он
еще совсем молод?
- Молод ли он? Еще бы! Ему едва исполнилось двадцать два года. О,
этот мальчишка далеко пойдет, будьте спокойны.
- Что вы на это скажете, Альбер? Прославиться в двадцать два года!
Это не шутка! - сказал Франц.
- Да, и в этом возрасте Александр, Цезарь и Наполеон, хотя впос-
ледствии о них и заговорили, успели меньше.
- Итак, - продолжал Франц, обращаясь к хозяину, - герою вашей истории
всего только двадцать два года?
- Едва исполнилось, как я уже имел честь докладывать.
- Какого он роста, большого или маленького?
- Среднего, приблизительно такого, как его милость, - отвечал хозяин,
указывая на Альбера.
- Благодарю за сравнение, - с поклоном сказал Альбер.
- Рассказывайте, маэстро Пастрини, - сказал Франц, улыбнувшись обид-
чивости своего друга. - А к какому классу общества он принадлежал?
- Он был простым пастухом в поместье графа СапФеличе, между Палестри-
ной и озером Габри. Он родился в Пампинаре и с пятилетнего возраста слу-
жил у графа. Отец его, сам пастух, имел в Анапии собственное маленькое
стадо и жил торговлей бараньей шерстью и овечьим сыром в Риме.
Маленький Вампа еще в раннем детстве отличался странным характером.
Однажды, когда ему было только семь лет, он явился к палестринскому свя-
щеннику и просил научить его читать. Это было нелегко, потому что ма-
ленький пастух не мог отлучаться от стада; но добрый священник ежедневно
ходил служить обедню в маленькое местечко, слишком бедное, чтобы содер-
жать священника, и даже не имевшее названия, так что его обычно называли
просто "Борго" [24]. Он предложил Луиджи поджидать его на дороге и тут
же, на обочине, брать урок, но предупредил, что уроки будут очень корот-
кие и ученику придется быть очень старательным.
Мальчик с радостью согласился.
Луиджи ежедневно водил стадо на дорогу из Палестрины в Борго. Ежед-
невно в девять часов утра здесь проходил священник; он садился с мальчи-
ком на край канавы, и маленький пастушок учился грамоте по требнику.
В три месяца он научился читать.
Но этого было мало: он хотел научиться писать.
Священник заказал учителю чистописания в Риме три прописи: одну
большими буквами, другую средними, а третью мелкими, и показал мальчику,
как переписывать их на аспиде заостренной железкой.
В тот же вечер, загнав стадо, Вампа побежал к палестринскому слесарю,
взял большой гвоздь, накалил его, выковал, закруглил и сделал из него
нечто вроде античного стилоса.
На другой день он набрал аспидных пластинок и принялся за дело.
В три месяца он научился писать.
Священник, удивленный его сметливостью и тронутый его прилежанием,
подарил ему несколько тетрадей, пучок перьев и перочинный ножик.
Мальчику предстояла новая наука, но уже легкая в сравнении с прежней.
Через неделю он владел пером так же хорошо, как и своим стилосом.
Священник рассказал про него графу Сан-Феличе; тот пожелал видеть
пастушка, заставил его при себе читать и писать, велел управляющему кор-
мить его вместе со слугами и назначил ему жалованье - два пиастра в ме-
сяц.
На эти деньги Луиджи покупал книги и карандаши.
Владея необыкновенным даром подражания, он, как юный Джотто, рисовал
на аспидных досках своих овец, дома и деревья.
Потом при помощи перочинного ножа он стал обтачивать дерево и прида-
вать ему различные формы. Так начал свое поприще и Пинелли, знаменитый
скульптор.
Девочка лет шести, стало быть немного моложе Луиджи, тоже стерегла
стадо вблизи Палестины; она была сирота, родилась в Вальмонтонс и зва-
лась Терезой.
Дети встречались, садились друг подле друга, и, пока их стада, сме-
шавшись, паслись вместе, они болтали, смеялись и играли; вечером они от-
деляли стадо графа Сан-Феличе от стада барона Черветри и расходились в
разные стороны, условившись снова встретиться на следующее утро. Они ни-
когда не нарушали этого условия и, таким образом, росли вместе.
Луиджи исполнилось двенадцать лет, а Терезе - одиннадцать.
Между тем с годами их природные наклонности развивались.
Луиджи по-прежнему занимался искусствами, насколько это было возможно
в одиночестве, нрав у него был неровный: он то бывал беспричинно печа-
лен, то порывист, вспыльчив и упрям и всегда насмешлив. Ни один из маль-
чиков Пампинары, Палестрины и Вальмонтоне не только не имел на него вли-
яния, но даже не мог стать его товарищем. Его своеволие, требова-
тельность, нежелание ни в чем уступать отстраняли от него всякое прояв-
ление дружелюбия или хотя бы симпатии. Одна Тереза единым взглядом, сло-
вом, жестом укрощала его строптивый нрав. Он покорялся мановению женской
руки, а мужская рука, чья бы она ни была, могла только сломать его, но
не согнуть.
Тереза, напротив, была девочка живая, резвая и веселая, но чрезвычай-
но тщеславная; два пиастра, выдаваемые Луиджи управляющим графа Сан-Фе-
личе, все деньги, выручаемые им за разные безделушки, которые он прода-
вал римским торговцам игрушек, уходили на сережки из поддельного жемчу-
га, стеклянные бусы и золотые булавки. Благодаря щедрости своего юного
друга Тереза была самой красивой и нарядной крестьяночкой в окрестностях
Рима.
Дети росли, проводя целые дни вместо и беспечно предаваясь влечениям
своих неискушенных натур. В их разговорах, желаниях и мечтах Вампа всег-
да воображал себя капитаном корабля, предводителем войска или губернато-
ром какой-нибудь провинции, а Тереза видела себя богатой, в пышном наря-
де, в сопровождении ливрейных лакеев. Проведя весь день в дерзновенных
мечтах о своем будущем блеске, они расставались, чтобы загнать своих ба-
ранов в хлев, и спускались с высоты мечтаний к горькой и убогой действи-
тельности.
Однажды молодой пастух сказал графскому управляющему, что он видел,
как волк вышел из Сабипских гор и рыскал вокруг его стада. Управляющий
дал ему ружье, а Вампа только этого и хотел.
Ружье оказалось от превосходного мастера из Брешиа и било не хуже
английского карабина; но граф, приканчивая однажды раненую лисицу, сло-
мал приклад, и ружье было отложено.
Для такого искусного резчика, как Вампа, это не представляло затруд-
нений. Он измерил старое ложе, высчитал, что надо изменить, чтобы ружье
пришлось ему по плечу, и смастерил новый приклад с такой чудесной
резьбой, что если бы он захотел продать в городе одно только дерево, то
получил бы за него верных пятнадцать - двадцать пиастров.
Но он отнюдь не собирался этого делать: иметь ружье было его заветной
мечтой. Во всех странах, где независимость заменяет свободу, первая пот-
ребность всякого смелого человека, всякого мощного содружества иметь
оружие, которое может служить для нападения и защиты и, наделяя грозной
силой своего обладателя, заставляет других считаться с ним.
С этой минуты все свое свободное время Вампа посвящал упражнению в
стрельбе; он купил пороху и пуль, и все для него стало мишенью: жалкий
серенький ствол оливы, растущей на склонах Сабинских гор; лисица, под
вечер выходящая из поры в поисках добычи; орел, парящий в воздухе. Скоро
он так изощрился, что Тереза превозмогла страх, который она вначале
чувствовала при каждом выстреле, и любовалась, как ее юный товарищ вса-
живал пулю, куда хотел, так же метко, как если бы вкладывал ее рукой.
Однажды вечером волк и в самом деле выбежал из рощи, возле которой
они обыкновенно сидели. Волк не пробежал и десяти шагов, как упал мерт-
вым.
Вампа, гордый своей удачей, взвалил его на плечи и принес в поместье.
Все это создало Луиджи Вампа некоторую известность; человек, стоящий
выше других, где бы он ни был, всегда находит почитателей. Во всей окру-
ге о молодом пастухе говорили, как о самом ловком, сильном и неустраши-
мом парне на десять лье кругом; и хотя Тереза слыла чуть ли не первой
красавицей между сабинскими девушками, никто не решался заговаривать с
ней о любви, потому что все знали, что ее любит Вампа.
А между тем Луиджи и Тереза ни разу не говорили между собой о любви.
Они выросли друг подле друга, как два дерева, которые переплелись под
землей корнями, над землей - ветвями и ароматами - в воздухе; у них было
только одно желание: всегда быть вместе; это желание стало потребностью,
и они скорее согласились бы умереть, чем разлучиться хотя бы на один
день.
Терезе минуло шестнадцать лет, а Луиджи - семнадцать.
В это время начали поговаривать о разбойничьей шайке, собравшейся в
Ленинских горах. Разбой никогда не удавалось искоренить в окрестностям
Рима. Иной раз недостает атамана; но стоит только явиться ему, как около
него тотчас же собирается шайка.
Знаменитый Кукуметто, выслеженный в Абруццских горах и изгнанный из
неаполитанских владений, где он вел настоящую войну, перевалил, как
Манфред, через Гарильяно и нашел убежище между Соннино и Пиперно, на бе-
регах Амазено.
Теперь он набирал шайку, идя по стопам Дечезариса и Гаспароре и наде-
ясь вскоре превзойти их. Из Палестрины, Фраскати и Пампинары исчезло
несколько юношей. Сначала о них беспокоились, потом узнали, что они
вступили в шайку Кукуметто.
Вскоре Кукуметто стал предметом всеобщего внимания. Рассказывали про
его необыкновенную храбрость и возмутительное жестокосердие.
Однажды он похитил девушку, дочь землемера в Фрозиноне. Разбойничий
закон непреложен: девушка принадлежит сначала похитителю, потом ос-
тальные бросают жребий, и несчастная служит забавой для всей шайки, пока
она им не наскучит или не умрет.
Когда родители достаточно богаты, чтобы заплатить выкуп, к ним отп-
равляют гонца; пленница отвечает головой за безопасность посланного. Ес-
ли выкупа не дают, то участь пленницы решена.
У похищенной девушки в шайке Кукуметто был возлюбленный, его звали
Карлини.
Увидев его, она протянула к нему руки и считала себя спасенною, но
бедный Карлини, узнав ее, почувствовал, что сердце его разрывается: он
не сомневался в том, какая ей готовится участь.
Однако, так как он был любимцем Кукуметто, три года делил с ним все
опасности и даже однажды спас ему жизнь, застрелив карабинера, который
уже занес саблю над его головой, то он надеялся, что Кукуметто сжалится
над ним.
Он отвел атамана в сторону, в то время как девушка, сидя под высокой
сосной, посреди лесной прогалины, закрывала лицо яркой косынкой, какие
носят римские крестьянки, чтобы спрятать его от похотливых взглядов раз-
бойников.
Карлини все рассказал атаману: их любовь, клятвы верности и как они
каждую ночь, с тех пор как шайка расположилась в этих местах, встречают-
ся среди развалин.
Как раз в этот вечер Карлини был послан в соседнее село и не мог
явиться на свидание; но Кукуметто якобы случайно очутился там и похитил
девушку.
Карлини умолял атамана сделать ради него исключение и пощадить Риту,
уверяя, что отец ее богат и даст хороший выкуп.
Кукуметто притворился, что склоняется на мольбы своею друга, и пору-
чил ему найти пастуха, которого можно было бы послать к отцу Риты, в
Фрозинопе.
Карлипи радостно подбежал к девушке, сказал ей, что она спасена, и
попросил ее написать отцу письмо, чтобы сообщить о том, что с ней случи-
лось, и уведомить его, что за нее требуют триста пиастров выкупа.
Отцу давали сроку двенадцать часов, до девяти часов следующего утра.
Взяв письмо, Карлини бросился в долину разыскивать гонца.
Он нашел молодого пастуха, загонявшего в ограду свое стадо. Пастухи,
обитающие между юродом и горами, на границе между дикой и цивилизованной
жизнью, - обычно посланцы разбойников.
Пастух немедленно пустился в путь, обещая через час быть в Фрозиноно.
Картини, радостный, вернулся к возлюбленной, чтобы передать ей это
утешительное известие.
Он застал шайку на прогалине, за веселым ужином; она поглощала припа-
сы, взимаемые с поселян в виде дани; но он тщетно искал между пирующими
Кукуметто и Риту.
Он спросил, где они; бандиты отвечали громким хохотом. Холодный пот
выступил на лбу Карлини, волосы на голове встали дыбом.
Он повторил свой вопрос. Один из сотрапезников палил в стакан орви-
етского вина и протянул его Карлини.
"За здоровье храброго Кукуметто и красавицы Риты!"
В ту же минуту Карлини услышал женский крик. Он понял все. Он схватил
стакан, пустил им в лицо угощавшего и бросился на крик.
Пробежав шагов сто, он за кустом увидел Кукуметто, державшего в
объятиях бесчувственную Риту.
Увидев Карлини, Кукуметто встал и навел на него два пистолета.
Разбойники взглянули друг на друга: один - с похотливой улыбкой на
губах, другой - смертельно бледный.
Можно было думать, что между этими людьми сейчас произойдет жестокая
схватка. Но мало-помалу черты Карлини разгладились, его рука, схвативша-
яся было за один из пистолетов, заткнутых у него за поясом, повисла в
воздухе.
Рита лежала на земле между ними.
Лунный свет озарял эту сцену.
"Ну, что? - сказал Кукуметто. - Исполнил ты мое поручение?"
"Да, атаман, - отвечал Карлини, - и завтра, к девяти часам, отец Риты
будет здесь с деньгами".
"Очень хорошо. А пока мы проведем веселую ночку. Эта девушка восхити-
тельна, у тебя неплохой вкус, Карлини. А так как я не себялюбец, то мы
сейчас вернемся к товарищам и будем тянуть жребий, кому она теперь дос-
танется".
"Стало быть, вы решили поступить с ней, как обычно?" - спросил Карли-
ни.
"А почему бы делать для нее исключение?"
"Я думал, что во внимание к моей просьбе..."
"Чем ты лучше других?"
"Вы правы".
"Но ты не беспокойся, - продолжал, смеясь, Кукумотто, - рано или
поздно придет и твой черед".
Карлини так стиснул зубы, что они хрустнули.
"Ну, что же, идем?" - сказал Кукуметто, делая шаг в сторону товари-
щей.
"Я иду за вами".
Кукуметто удалился, оглядываясь на Карлини, так как, должно быть,
опасался, что тот нападет на него сзади. Но ничто в молодом разбойнике
не указывало на враждебные намерения.
Он продолжал стоять, скрестив руки, над все еще бесчувственной Ритой.
У Кукуметто мелькнула мысль, что Карлини хочет схватить ее на руки и
бежать с нею. Но это его не беспокоило, потому что он уже получил от Ри-
ты все, что хотел; а что касается денег, то триста пиастров, разделенных
между всею шайкою, были такой ничтожной суммой, что они его мало интере-
совали.
И он продолжал идти к прогалине; к его удивлению, Карлини появился
там почти одновременно с ним.
"Жребий! Жребий!" - закричали разбойники, увидав атамана.
И глаза всех этих людей загорелись вожделением, в красноватом отблес-
ке костра они были похожи на демонов.
Требование их было справедливо; поэтому атаман в знак согласия кивнул
головой. Записки с именами, в том числе и с именем Карлини, положили в
шляпу, и самый младший из шайки вытащил из этой самодельной урны одну из
записок.
На этой записке значилось имя Дьяволаччо.
Это был тот самый, который предложил Карлини выпить за здоровье ата-
мана и которому Карлини в ответ на это швырнул стакан в лицо.
Из широкой раны, рассекшей ему лицо от виска до подбородка, струей
текла кровь.
Когда прочли его имя, он громко захохотал.
"Атаман, - сказал он, - Карлини сейчас отказался выпить за ваше здо-
ровье; предложите ему выпить за мое; может быть, он скорое снизойдет к
вашей просьбе, чем к моей".
Все ожидали какой-нибудь вспышки со стороны Карлини; но, к общему
изумлению, он взял одной рукой стакан, другой - флягу и палил себе вина.
"За твое здоровье, Дьяволаччо", - сказал он спокойным голосом.
И он осушил стакан, причем рука его даже не задрожала. Потом, приса-
живаясь к огню, он сказал:
"Дайте мне мою долю ужина! Я проголодался после долгой ходьбы".
"Да здравствует Карлини!" - закричали разбойники.
"Так и надо! Вот это называется поступать по-товарищески".
И все снова уселись в кружок у костра; Дьяволаччо удалился.
Карлипи ел и пил, как будто ничего не произошло.
Разбойники удивленно поглядывали на него, озадаченные его безучасти-
ем, как вдруг услышали позади себя тяжелые шаги.
Они обернулись: к костру подходил Дьяволаччо с молодой пленницей на
руках.
Голова ее была запрокинута, длинные волосы касались земли.
Чем ближе он подходил к светлому кругу костра, тем заметней станови-
лась бледность девушки и бледность разбойника.
Так зловеща и торжественно было это появление, что все встали, кроме
Карлини, который спокойно остался сидеть, продолжая есть и пить, как ни
в чем не бывало.
Дьяволаччо подходил все ближе среди всеобщего молчания и, наконец,
положил Риту к ногам атамана.
Тогда все поняли, почему так бледен разбойник и так бледна девушка:
под ее левого грудью торчала рукоять ножа.
Все глаза обратились к Карлини: у него на поясе висели пустые ножны.
"Так, - сказал атаман, - теперь я понимаю, для чего Карлини отстал".
Дикие натуры умеют ценить мужественный поступок; хотя, быть может, ни
один из разбойников не сделал бы тою, что сделал Карлини, все его поня-
ли.
Карлини тоже встал с места и подошел к телу, положив руку на рукоять
пистолета.
"А теперь, - сказал он, - будет кто-нибудь оспаривать у меня эту жен-
щину?"
"Никто, - отвечал атаман, - она твоя!"
Карлини поднял ее на руки и вынес из освещенного круга, который отб-
расывало пламя костра. Кукуметто, как обычно, расставил часовых, и раз-
бойники, завернувшись в плащи, легли спать около огня.
В полночь часовые подняли тревогу: атаман и разбойники в тот же миг
были на ногах.
Это оказался отец Риты, принесший выкуп за дочь.
"Бери, - сказал он атаману, подавая мешок с серебром. - Вот триста
пиастров. Отдай мне мою дочь".
Но атаман, не взяв денег, сделал ему знак следовать за собой. Старик
повиновался; они пошли за деревья, сквозь ветви которых просвечивал ме-
сяц. Наконец, Кукуметто остановился, протянул руку и указал старику на
две фигуры под деревом.
"Вот, - сказал он, - требуй свою дочь у Карлини, он даст тебе отчет
во всем".
И вернулся к товарищам.
Старик замер на месте. Он чувствовал, что какая-то неведомая беда,
огромная, непоправимая, нависла над его головой. Наконец, он сделал нес-
колько шагов, стараясь различить, что происходит под деревом.
Заслышав шаги, Карлини поднял голову, и глазам старика более отчетли-
во представились очертания двух людей.
На земле лежала женщина; голова ее покоилась на коленях мужчины, нак-
лонившегося над ней; приподняв голову, он открыл лицо женщины, которое
он прижимал к груди.
Старик узнал свою дочь, а Карлини узнал старика.
"Я ждал тебя", - сказал разбойник отцу Риты.
"Негодяй! - воскликнул старик. - Что ты сделал?"