Дальше!

– … Я нанял бывшего судью, у которого есть связи…

Вот оно. Судья.

– … Они вылетели на остров Монтсеррат…

Алекс открыл ящик, в котором лежал лист бумаги с каждым номером, по которому он звонил в течение последних двух дней, на случай, если какой-нибудь ему срочно понадобится. Он нашел номер «Транквилити Инн» в Карибском море, снял трубку и позвонил. После большего количества гудков, чем казалось нужным, сонный голос ответил:

– Транквилити слу…

– Это очень важно, – перебил Конклин. – Мне нужно срочно поговорить с Джоном Сен-Жаком. И побыстрее, пожалуйста.

– Сэр, я очень сожалею, но мистера Сен-Жака здесь нет.

– Я должен его найти. Еще раз повторяю – это очень важно. Где он сейчас?

– На большом острове…

– На Монтсеррат?

– Да…

– Где именно?.. Моя фамилия Конклин. Ему нужно поговорить со мной – ему просто необходимо со мной поговорить. Пожалуйста!

– Со стороны Бас-Тер пришел большой ветер, и до утра все полеты отменены.

– Что-что пришло?

– Тропический циклон…

– А-а, шторм.

– Мы предпочитаем говорить ТЦ, сэр. Мистер Сен-Жак оставил телефонный номер, по которому ему можно позвонить в Плимут.

– Как ваше имя? – неожиданно спросил Алекс.

Портье ответил, что его зовут Причард, и Конклин продолжил:

– Мистер Причард, я собираюсь задать вам один вопрос очень деликатного свойства. Важно, чтобы ваш ответ меня успокоил. В противном случае, вам нужно будет сделать то, что я скажу. Мистер Сен-Жак подтвердит все мои слова, когда я с ним свяжусь; но сейчас у меня нет на это времени. Вы понимаете меня?

– О чем вы хотите спросить? – в голосе администратора чувствовалось оскорбленное достоинство. – Я уже не ребенок, mon.

– Простите, я не хотел вас…

– Спрашивайте, мистер Конклин. Вы ведь торопитесь.

– Ах да, конечно… Скажите, сестра мистера Сен-Жака и ее дети… они в надежном месте? Мистер Сен-Жак позаботился об их безопасности?

– Вы имеете в виду вооруженных охранников на вилле и нашу обычную охрану на пляже внизу? – спросил администратор. – Ответ положительный.

– Это то, что я и хотел услышать. – Алекс глубоко вздохнул, дыхание у него все еще было учащенным. – В таком случае, дайте мне номер, по которому я могу связаться с мистером Сен-Жаком.

Клерк продиктовал Конклину телефон, потом добавил:

– Сэр, многие аппараты не работают. Будет лучше, если вы оставите свой номер. Ветер еще сильный, но мистер Сент-Джей без сомнения вернется сюда с рассветом, как только сможет.

– Да, конечно, – Алекс выпалил номер телефона квартиры в Вене, который не прослушивался, и заставил администратора на острове Монтсеррат повторить его.

– Все, спасибо, – закончил Конклин. – Теперь попробую позвонить в Плимут.

– Скажите, как пишется ваша фамилия. К-о-н-ч…

– К-о-н-к, – не дал ему закончить Алекс, бросая трубку и тут же набирая номер в Плимуте, столице острова Монтсеррат. Опять ответил удивленный заспанный голос, произнесший невразумительное приветствие.

– С кем я говорю? – нетерпеливо поинтересовался Конклин.

– Не понял, какого черта – а я с кем говорю? – сердито переспросил человек по-английски.

– Я пытаюсь найти Джона Сен-Жака. Это очень важно, и мне дали этот номер в конторе «Транквилити Инн».

– Господи, неужели их телефоны не пострадали?

– Как видите. Пожалуйста, скажите, Джон там?..

– Да, да, конечно. Он здесь, напротив, через холл; я его позову. Как вас представить…

– Скажите, что с ним хочет поговорить Алекс.

– Просто «Алекс»?

– Да, и побыстрее, пожалуйста!

Двадцать секунд спустя в трубке послышался голос Джона Сен-Жака.

– Конклин? Это ты?

– Слушай меня. Они знают, что Мари и дети улетели на Монтсеррат.

– Нам сообщили, что кто-то в аэропорту наводил справки о женщине с двумя детьми…

– Так вот почему ты переселил их из дома в гостиницу.

– Да.

– А кто ими интересовался?

– Мы не знаем. Звонили по телефону… Я не хотел оставлять их одних даже на несколько часов, но пришлось явиться в Дом Правительства, а к тому времени, когда этот сукин сын королевский губернатор закончил, уже налетел шторм.

– Знаю. Я поговорил с портье, и он дал мне этот номер.

– Это единственный способ связи, телефоны все еще работают. Обычно в такую погоду они отключаются, поэтому мы и стараемся быть поближе к Короне.

– Как я понял, ты выставил охрану…

– Ты чертовски догадлив! – прокричал в трубку Сен-Жак. – Проблема в том, что я не знаю, кого искать, кроме чужаков в лодках или на пляже; а если они не будут останавливаться и вразумительно представляться, я приказал стрелять.

– Я могу немного помочь…

– Говори!

– У нас появилась зацепка – не спрашивай как; из воздуха, но это и не важно, главное – зацепка реальная. Человек, который проследил путь Мари на Монтсеррат, воспользовался услугами судьи, у которого, по-видимому, есть связи на островах.

– Судья? — владелец «Транквилити Инн» просто взорвался. – Господи, он там! Боже мой, он там! Я убью этого грязного подонка

– Прекрати, Джонни! Возьми себя в руки – кто там?

– Судья, и он еще настоял, чтобы его называли другим именем. Я даже внимания на это не обратил – пара чудаковатых стариков с похожими именами…

– Стариков?.. Не торопись, Джонни, это важно. Что за два старика?

– Один, о котором ты говоришь – из Бостона…

– Это он! — подтвердил Алекс.

– Другой прилетел из Парижа…

– Из Парижа?Господи Боже! Парижский старик!

– Что?..

– Шакал! Карлос подослал на острова своих стариков!

– Так, Алекс, теперь ты не торопись, – в трубке было слышно дыхание Сен-Жака. – Теперь ты выражайся яснее.

– Нет времени, Джонни. У Карлоса есть армия – собственная армия – из стариков, которые умрут за него, убьют за него. На пляже не будет никаких чужаков, они уже там! Ты можешь вернуться на остров?

– Да, как-нибудь постараюсь! Я свяжусь с моими людьми в «Транквилити». Эти два куска дерьма за все заплатят!

– Джон, поторопись!


Сен-Жак нажал маленький рычаг старого телефона, отпустил его и услышал пульсирующий гудок. Он набрал телефон гостиницы на острове Транквилити.

– Приносим свои извинения, – произнес записанный голос. – В связи с плохими погодными условиями установить связь с вызываемой местностью невозможно. Правительство прилагает все усилия для восстановления линии. Пожалуйста, попробуйте перезвонить позже. Удачного вам дня.

Джон Сен-Жак с такой силой бросил трубку, что телефон раскололся надвое.

– Катер! – закричал он. – Мне нужен катер отдела по борьбе с наркотиками!

– Ты с ума сошел, – возразил помощник губернатора из другого конца комнаты. – Ты видел, какие там волны?

– Морской катер, Генри! – произнес преданный брат, опуская руку к поясу и медленно вынимая автоматический револьвер. – Или мне придется сделать то, о чем я даже думать не хочу, но я достану себе катер.

– Дружище, я не могу в это поверить.

– Я тоже не могу, Генри… Но мне придется это сделать.


Сиделка Жана-Пьера Фонтейна сидела за своим туалетным столиком перед зеркалом и заправляла тщательно уложенные узлом светлые волосы под черную шляпу от дождя. Она взглянула на часы, вспоминая каждое слово самого необычного телефонного разговора, несколько часов назад состоявшегося у нее с Аржентолем, где находился великий человек, для которого нет ничего невозможного.

– Недалеко от вас живет американский адвокат, который называет себя судьей.

– Мсье, я не знаю такого человека.

– Тем не менее, он там. Наш герой вполне правомерно жалуется на его присутствие, а то, что этому адвокату звонили домой в Бостон, лишний раз подтверждает, что это именно он.

– Вы хотите сказать, что его присутствие здесь нежелательно?

– Его присутствие там у вас мне противно. Он делает вид, что в долгу передо мной – его долг огромен, и одно это уже могло бы его погубить – но, все равно, его поведение дает мне понять, что он неблагодарен, что он хочет уйти от уплаты долга, предав меня. А, предав меня, он предаст вас.

– Считайте, что он уже труп.

– Правильно. В прошлом я ценил его, но времена меняются. Найдите его и убейте. Обставьте его смерть как несчастный случай… И еще, раз уж это наш последний разговор до вашего возвращения на Мартинику, вы все приготовили для последнего поручения?

– Да, мсье. Хирург из госпиталя в Форт де Франс подготовил два шприца. Он выражает вам свою преданность.

– Это естественно. Ведь он жив, чего нельзя сказать о нескольких дюжинах его пациентов.

– Они ничего не знают про его другую жизнь на Мартинике.

– Я в курсе… используйте препарат через сорок восемь часов, когда шумиха начнет стихать. Осознание того, что наш герой был моим изобретением – а я сделаю так, что это узнают все, – заставит Хамелеона почувствовать унижение.

– Будет исполнено. А вы сами скоро прилетите сюда?

– Ко времени, когда всех охватит шок. В течение ближайшего часа я вылетаю и прибуду на Антигуа до того, как на Монтсеррат наступит полдень. Если все пройдет по плану, я буду как раз вовремя, чтобы наблюдать жестокие мучения Джейсона Борна, прежде чем поставить свою подпись – пулю в его глотку. Тогда американцы поймут, кто победил. Adieu.

Словно в религиозном экстазе, сиделка склонила голову перед зеркалом, повторяя про себя мистические слова своего всеведущего владыки. «Пора», – решила она, открыла ящик туалетного столика и выбрала из украшений бриллиантовое ожерелье, подарок своего наставника. Все будет очень просто. Она без труда узнала, кто такой этот судья и где он остановился, – старый, болезненно худой человек, живущий через три виллы. Все будет организовано очень четко, «несчастный случай» станет всего лишь прелюдией к тому ужасу, который начнется на двадцатой вилле менее чем через час. Во всех виллах Транквилити имелись керосиновые лампы на случай перебоев с электричеством или поломки генератора. Испуганный старик с плохими нервами от страха, вызванного бушующим штормом, может попытаться зажечь лампу, чтобы успокоиться. Какая трагическая случайность, что верхняя часть его тела упадет в разлитый керосин, и шея обгорит дочерна; шея, на которой будет удавка. Сделай это, настаивали голоса в ее голове. Ты должна подчиниться.Если бы не Карлос, ты бы давно была обезглавленным трупом в Алжире.

Она сделает это – она сделает это прямо сейчас.

Резкий стук дождя по крыше и окнам, и свистящий, воющий ветер утонули в слепящей вспышке молнии, за которой последовал оглушительный раскат грома.


«Жан-Пьер Фонтейн» беззвучно плакал, стоя на коленях перед кроватью; его лицо находилось в нескольких дюймах от лица жены, и слезы падали на холодную кожу ее руки. Она была мертва, и все объясняла записка около неподвижных белых пальцев: «Maintenant nous deux sommes libres, mon amour». [18]

Они оба свободны. Она – от ужасной боли, он – от уплаты цены, затребованной мсье. Цены, истинного значения которой он не раскрывал, но она все равно понимала, что это было что-то чудовищное. Сам он уже несколько месяцев знал, что его подруга приготовила таблетки, которые быстро оборвут ее жизнь, когда она станет невыносимой. Он подолгу, подчас с яростью искал их, но найти не мог. Сейчас он понимал, почему, глядя на маленькую коробочку с ее любимыми пастилками, безобидными лакричными конфетками, которые его жена долгие годы со смехом отправляла в рот.

– Будь благодарен, mon cher, [19] они так похожи на икринки тех дорогих наркотиков, которыми балуются богачи.

Это были не икринки, а яд, смертельный яд.

Шаги. Это сиделка! Она вышла из комнаты, но еще не знала, что произошло с его женой. Фонтейн вскочил с кровати, как мог, вытер глаза и заспешил к двери. Он открыл ее, удивленный видом женщины; она стояла прямо перед ним, подняв руку, чтобы постучать в дверь костяшками пальцев.

– Мсье!.. Вы напугали меня.

– По-моему, мы напугали друг друга.

Жан-Пьер выскользнул наружу, быстро притворив за собой дверь.

– Реджина наконец-то заснула, – прошептал он, поднося указательный палец к губам. – Этот ужасный шторм всю ночь не давал ей уснуть.

– Но ведь он послан нам – то есть вам – небесами, не так ли? Иногда мне кажется, что монсеньер способен управлять такими вещами.

– Тогда я сомневаюсь, что это послание небес. Не они являются источником его могущества.

– К делу, – перебила сестра, не оценив последнего высказывания и отходя от двери. – Вы готовы?

– Буду через несколько минут, – ответил Фонтейн, направляясь к столу, в ящике которого были заперты приспособления для убийства. Он опустил руку в карман и вытащил ключ.

– Не могли бы вы повторить план действий? – повернувшись, попросил он. – Для меня, конечно. В этом возрасте детали обычно забываются.

– Да, я повторю, тем более что произошли небольшие перемены.

– Неужели? – старый француз поднял брови. – В мои годы неожиданные перемены также нежелательны.

– Это касается всего лишь времени проведения операции, разница составит не более четверти часа, возможно, намного меньше.

– Я готовился к этому целую вечность, – заметил Фонтейн, когда очередная вспышка молнии, на доли секунды опередившая свой раскат грома, залила ярким светом потоки дождя, стучавшего по окнам и крыше.

– Снаружи довольно опасно; эта молния ударила совсем рядом.

– Если вы так считаете, подумайте о том, каково охранникам.

– Так что за «некоторые перемены»? Соизвольте объяснить.

– Я ничего не буду вам объяснять, кроме того, что это приказ из Аржентоля и вы за это отвечаете.

– Судья?

– Сделайте выводы самостоятельно.

– Так, значит, он не был послан, чтобы…

– Я ничего больше не скажу. Что касается перемен. Вместо того чтобы бежать отсюда к охранникам двадцатой виллы и просить помочь спасти вашу жизнь, я скажу, что возвращалась из администрации, где жаловалась на отсутствие телефонной связи, и увидела пожар на четырнадцатой вилле – она третья в ряду от нас. Без сомнения, начнется переполох; прибавьте сюда шторм и то, что все будут кричать и звать на помощь. Это сигнал для вас. Используйте общее замешательство; проникните на виллу той женщины и уберите всех, кто останется – перед этим не забудьте убедиться, что глушитель в порядке. После этого входите внутрь и делайте то, что поклялись сделать.

– То есть я жду, когда начнется пожар, и вы с охранниками вернетесь на одиннадцатую виллу?

– Именно. Оставайтесь у выхода, за закрытой дверью, естественно.

– Само собой.

– Мне может понадобиться пять или даже двадцать минут, но вы должны оставаться на месте.

– Да, конечно… Могу я спросить, мадам – или, может быть, мадемуазель, хотя последнее маловероятно…

– Что вас интересует?

– Вам понадобиться пять или двадцать минут для чего?

– Вы старый дурак. Для того чтобы сделать то, что нужно.

– А, ну, конечно же.

Сиделка накинула на себя плащ, затянула пояс и направилась к парадной двери виллы.

– Забирайте свои приспособления, и чтобы через три минуты вас здесь не было, – приказала она.

– Да, конечно.

Дверь за женщиной захлопнулась от ветра, она вышла наружу под проливной дождь, который стеной сомкнулся за ней. Ошеломленный и озадаченный, старый француз застыл на месте, пытаясь понять, что происходит. Ситуация менялась слишком быстро, а его разум еще был затуманен зрелищем предсмертных страданий жены. Но у него не было времени ни чтобы погоревать, ни чтобы прочувствовать случившееся… Нужно соображать, и соображать быстро. Открытие следовало за открытием, оставляя вопросы, на которые необходимо найти ответы, чтобы все понять – понять происходящее на острове Монтсеррат!

Сиделка представляла собой что-то большее, чем просто связующее звено с Аржентолем; этот ангел спасения был и ангелом смерти, убийцей. Так для чего же понадобилось посылать его за тысячи миль, чтобы выполнить работу, которую мог так же хорошо выполнить другой; и без этого искусственного маскарада с его прибытием. Старый герой французского сопротивления… это было совсем необязательно. А что касается возраста, ведь был еще один человек – еще один старик, который совсем не был киллером. Возможно, думал фальшивый Жан-Пьер Фонтейн, он совершил ужасную ошибку. Возможно, другой «старик» приходил не убивать, а предупредить его!

– Mon Dieu, – прошептал француз, – парижский старик, из армии Шакала! Как много вопросов!

Фонтейн быстро прошел к двери в спальню сиделки и открыл ее. Ловкими, отработанными благодаря долгой практике движениями, лишь немного ослабленными возрастом, он начал методично обыскивать комнату женщины – чемодан, шкаф, одежду, подушки, матрацы, комод, туалетный столик, письменный стол… стол. Запертый ящик в столе – и такой же запертый ящик стола в соседней комнате. Его «принадлежности». Теперь это не важно! Его жены больше нет, а осталось слишком много вопросов!

На столе стояла тяжелая лампа на толстой медной подставке – он поднял ее, выдернув шнур, и ударил по ящику. Еще раз, еще и еще, пока дерево не расщепилось, раздробив углубление, где находился язычок замка. Он резко выдвинул ящик, и со смешанным чувством ужаса и понимания стал разглядывать его содержимое.

Рядом друг с другом в пластиковых коробочках на бархатной подстилке лежали два шприца, наполненные одинаковым желтоватым раствором. Ему не нужно было знать его составляющие; эффективных препаратов было гораздо больше, чем он знал. Жидкая смерть в вены.

И уж тем более у него не возникло сомнений о том, кому это предназначалось.Côte à côte dans le lit. [20] Два тела рядом на кровати. Он и его жена в объятиях окончательного приговора. Как же мсье все тщательно продумал! Мертвый! Один мертвый старик из стариковской армии Шакала перехитрил охрану, убив и искалечив близких Джейсона Борна, злейшего врага Карлоса. А за этой безупречной махинацией, естественно, стоит сам Шакал!

Ce n’est pas le contrat! [21] Я – да, но не моя жена. Вы же мне обещали!

Сиделка. Ангел не спасения, но смерти. Человек, известный на острове Транквилити как Жан-Пьер Фонтейн со всех ног бросился в соседнюю комнату. К своим принадлежностям.


Большой серебристый гоночный катер с двумя огромными двигателями пробивался сквозь волны, то зарываясь в них, то взлетая вверх. Стоя на низком коротком мостике, Джон Сен-Жак по памяти вел катер патрульной службы через опасные рифы, помогая себе мощным прожектором, который высвечивал вздыбившиеся воды то в двадцати, то в сотне футов перед носом судна. Джон все время кричал в свою рацию, микрофон которой болтался перед его залитым водой лицом, вопреки логике надеясь предупредить кого-нибудь в «Транквилити Инн».

Он находился в трех милях от острова, который поросшим буйной растительностью вулканическим образованием возвышался над водой. Остров Транквилити был на несколько километров ближе к Плимуту, чем к аэропорту Блэкбурн, и, зная прибрежный фарватер, до него было не намного дольше добираться на скоростном катере, чем на гидроплане. Джонни не мог найти другого объяснения этим размышлениям, кроме того, что они его немного успокаивали, доказывая, что он предпринимал все возможное. Черт! Почему он всегда предпринимает все возможное, а не простовсе? Он не мог опять оплошать, только не сейчас, не сегодня! Боже, он всем обязан Мари и Дэвиду. Быть может, даже в большей степени этому сумасшедшему ублюдку, который был его зятем, чем своей сестре. Дэвид, чокнутый Дэвид; он иногда сомневался, знает ли Мари о том, что такой человек вообще существовал!

– Не впутывайся в это, братишка, я сам со всем разберусь.

– Дэвид, ты не сможешь, ведь я это сделал. Я их убил!

– Я сказал, не лезь.

– Я просил помочь, а не заменить меня!

– Видишь ли, я и есть ты. Я бы поступил точно так же, и это делает тебя мной в моих глазах.

– Ты с ума сошел!

– Без этого никак. Когда-нибудь я научу тебя убивать чисто, без следов. А пока слушайся адвокатов.

– А если они проиграют дело?

– Я вытащу тебя. Я тебя вытащу.

– Как?

– Снова буду убивать.

– Я не могу тебе поверить! Учитель, ученый – я не верю тебе, я не хочу тебе верить – ты муж моей сестры.

– Ну и не верь мне, Джонни. Забудь все, что я тебе сказал, и никогда не рассказывай сестре о нашем разговоре.

– Это сейчас говорит та другая личность в тебе, не так ли?

– Ты очень дорог Мари.

– Это не ответ! Здесь, сейчас – ты ведь Борн, ведь так? Джейсон Борн!

– Джонни, мы больше никогда не будем возвращаться к этой теме. Ты меня понял?

Нет, он не понял, думал Сен-Жак, когда порывы ветра и вспышки молнии, казалось, окутали судно. Даже когда Мари и Дэвид сыграли на его слабых струнах и предложили ему построить новую жизнь на островах. Вкладывай деньги, сказали они; построй нам дом, а потом посмотрим, захочешь ли ты оттуда уезжать. Мы будем поддерживать тебя, насколько это возможно. Зачем они это сделали? Зачем?

Это сделали не «они», это сделал «он». Джейсон Борн.

Джонни Сен-Жак понял это сегодня утром, когда поднял трубку около бассейна и услышал от местного пилота, что кто-то в аэропорту интересовался женщиной с двумя детьми.

Когда-нибудь я научу тебя убивать чисто, без следов. – Джейсон Борн.

Огни! Он увидел огни на пляже Транквилити. До берега оставалось меньше мили!


Дождь лил в лицо старого француза, порывы ветра валили с ног, пока он шел по дорожке к четырнадцатой вилле. Он прятал голову от дождя, щурился, вытирал лицо левой рукой; правая сжимала оружие, пистолет, казавшийся больших размеров из-за цилиндра с отверстием – глушителя. Он держал пистолет за спиной, как делал и много лет назад, пробегая вдоль железнодорожного полотна, с динамитными шашками в одной руке и немецким «люгером» в другой, готовый бросить и то, и другое, если появится патруль нацистов.

Кто бы ни были те люди, что находились вверху по тропинке, для него они были как боши. Все были как боши! Довольно он прислуживал другим. Его жены больше не было; он теперь принадлежит сам себе, потому что ему остались только собственные решения, его собственные чувства, его личное понимание того, что правильно, а что нет… Так вот Шакал был не прав! Апостол Карлоса мог понять необходимость убийства женщины; это понятно, это его долг, но только не детей, не говоря уже о пытках. Это было против Бога, а он и его жена скоро предстанут перед Ним; должны же быть какие-то смягчающие обстоятельства?

Остановить ангела смерти! Что она собиралась делать? Что это за пожар, о котором она говорила?.. Тут он увидел его – огромные языки пламени за оградой виллы номер четырнадцать. В окне! Том самом окне, за которым должна была находиться спальня этого шикарного розового дома.

Фонтейн дошел до мощеной дорожки, которая вела к парадному входу, удар молнии сотряс под ним землю. Он упал, потом поднялся на четвереньки, подполз к розовой веранде, ее мигающий верхний свет падал на дверь. Расшатать или выломать запор не представлялось возможным, поэтому он поднял пистолет, два раза спустил курок и прострелил замок. Поднялся на ноги и вошел внутрь.

Внутри что-то происходило. Из-за двери главной спальни хозяина доносились крики. Старик француз бросился туда, ноги не слушались его, пистолет дергался в правой руке. Собрав все оставшиеся силы, он выбил дверь и увидел сцену, достойную преисподней.

Сиделка, держа стальной хваткой голову старика, пыталась опустить свою жертву в бушующее керосиновое пламя на полу.

Arrêtez! – закричал человек по имени Жан-Пьер Фонтейн. – Assez! Maintenant! [22]

Сквозь колышущееся, распространяющееся во все стороны пламя прозвучали выстрелы, и два тела рухнули на пол.


Огни пляжа Транквилити приближались, а Джон Сен-Жак все кричал в микрофон: «Это я! Это Сент-Джей! Не стреляйте! »

Несмотря на это, обтекаемый серебристый патрульный катер был встречен стаккато выстрелов из автоматического оружия. Сен-Жак упал на палубу и продолжал кричать.

– Это я – я причаливаю! Прекратите огонь, черт возьми!

– Это вы, mon? — раздался из радио неуверенный голос.

– Ты хочешь получить зарплату на следующей неделе?

– Конечно, мистер Сент-Джей.

Громкоговорители на пляже на время заглушили ветер и гром с Бас-Тер.

– Все на пляже, прекратите стрелять! Это своя лодка, mon! Это наш босс-mon, мистер Сент-Джей!

Катер выскочил из воды на темный пляж, двигатели взревели, винты зарылись в песок, заостренный корпус смялся, не выдержав натиска. Сен-Жак распрямился из позы эмбриона и перемахнул через планшир.

– Двадцатая вилла! — заорал он, продвигаясь под дождем по пляжу к каменным ступеням, ведущим к дорожке. – Вы все, быстро туда!

Он бежал по мокрой от дождя лестнице, и неожиданно вздрогнул. Ему показалось, что все его естество взорвалась на тысячи горящих осколков. Выстрелы! Один за другим. В восточной части аллеи! Его ноги работали все быстрее и быстрее, перескакивая через две, а то и три ступени за раз; он добрался до дороги и как одержимый понесся к вилле номер двадцать, в замешательстве оглянулся направо, и это только усилило его опасения. Люди – мужчины и женщины из его служащих – столпились около входа в четырнадцатую виллу!.. А кто там живет?.. Господи, судья!

Его легкие не српавлялись, мускулы и сухожилия ног были готовы порваться, когда Сен-Жак добежал до дома сестры. Он проломился сквозь ворота, подбежал к двери, бросился на нее, выбил и влетел внутрь. Его глаза расширились вначале от ужаса, а потом от невыразимой боли, и он с криком рухнул на колени. На белой стене с убийственной четкостью темно-красным были написаны слова: