Держа голову прямо на негнущейся шее, Борн подошел к столу Сен-Жака и присел на край.
– Ваш друг, судья Брендан, – как там его по фамилии, – прав…
– Префонтейн. Хотя Фонтейн не настоящая моя фамилия, мы решили, что все они родственные. Когда первые переселенцы покинули Эльзас-Лоран и отправились в Америку в восемнадцатом веке вместе с Лафайетом, они прибавили Pre, чтобы отличаться от Фонтейнов, которые распространились по всей Франции.
– Это он вам рассказал?
– Он умнейший человек, этот почтенный судья.
– Лафайет родом из Эльзас-Лорана?
– Я не знаю, мсье. Я там никогда не был.
– Умнейший человек, говорите… Что более важно, он прав. Ваш план весьма хорош, но он подразумевает и немалый риск. И я буду откровенен с вами, Фонтейн, мне абсолютно все равно, как сильно вы рискуете, или что случится с женщиной, которую я не знаю, или с кем-нибудь еще. Мне нужен Шакал, и если это будет стоить жизни вам или этой женщине – мне не важно. Хочу, чтобы вы это понимали.
Старик француз посмотрел на Джейсона слезящимися глазами и мягко рассмеялся.
– Вы так откровенно себе противоречите. Джейсон Борн никогда бы не сказал ничего подобного. Он бы промолчал, принял мое предложение без комментариев, но осознавая его преимущества. Однако муж миссис Вебб должен озвучить свои опасения. Он против, и хочет, чтобы это знали.
Неожиданно Фонтейн заговорил очень жестко.
– Избавьтесь от него, мсье Борн. Он не сможет меня спасти, не сможет прикончить Шакала. Гоните его прочь.
– Он ушел. Клянусь вам, его нет. – Хамелеон спрыгнул со стола, шею свело от боли. – Пора начинать.
Оркестр ударных инструментов продолжал свое оглушающее выступление, но теперь лишь в застекленном вестибюле и смежной с ним гостиной. По приказу Сен-Жака, все динамики были отключены, а сам владелец «Транквилити Инн» вместе с канадским доктором и беспрестанно щебечущим Причардом под охраной двух коммандос с «узи» покинули необитаемую виллу. Помощнику управляющего было сказано вернуться в вестибюль и никому ничего не говорить о том, чему он стал свидетелем за последний час.
– Я буду нем как рыба, сэр. А если спросят, скажу, что по телефону разговаривал с властями с Монтсеррат.
– О чем же? — поинтересовался Сен-Жак.
– Ну, я подумал…
– Не думай. Ты проверял работу горничных на западных виллах, и это все.
– Да, сэр. – Обиженный Причард направился к двери конторы, которую только что открыл безымянный доктор из Канады.
– Неважно, проговорится он или нет, – заметил доктор после ухода помощника. – Там настоящий зоопарк в миниатюре. Смесь вчерашних событий, сегодняшнего солнца и алкогольной невоздержанности вечером приведут к чувству глубокого разочарования утром. Джон, моя жена полагает, что вашему метеорологу почти нечего будет сказать.
– Да?
– Он и сам слегка приложился, но даже если он останется наполовину трезвым, для него не найдется и пяти адекватных слушателей.
– Лучше я тоже спущусь туда. Мы можем превратить вечеринку в небольшой carnivale. Это сэкономит Скотти десять тысяч долларов, и чем больше будет шума, тем лучше. Я поговорю с музыкантами и барменом и сейчас вернусь.
– Нам нельзя здесь оставаться, – сказал Борн, когда его шурин ушел, и из личной ванной Сен-Жака в кабинет вошла крепкая чернокожая девушка в полной экипировке сиделки.
– Очень хорошо, дитя мое, ты отлично выглядишь, – сказал француз. – Теперь слушай, я буду держать тебя за руку, пока мы будим ходить и говорить, но когда я сожму тебе руку и повышу голос, и скажу, чтобы ты оставила меня, ты так и сделаешь, поняла?
– Да, сэр. Я должна быстро уйти, дуясь на вас за то, что вы такой нелюбезный.
– Именно. И не надо бояться, это просто игра. Мы хотим поговорить с одним очень стеснительным человеком.
– Как ваша шея? – спросил доктор, глядя на Джейсона и не видя повязки, спрятанной под коричневым воротником рубашки.
– С ней все в порядке.
– Давайте посмотрим, – предложил канадец и шагнул вперед.
– Спасибо, доктор, не сейчас. Я бы посоветовал вам спуститься вниз и присоединиться к вашей жене.
– Хорошо. Я так и думал, что вы это скажете, но позвольте мне кое-что сообщить вам очень быстро.
– Очень быстро.
– Я врач, и мне приходилось делать много такого, что мне не нравилось, и это как раз такой случай. Но когда я думаю о том молодом человеке, и о том, что с ним случилось…
– Прошу вас, – перебил Джейсон.
– Да, да, я понимаю. В любом случае, я всегда к вашим услугам, я просто хотел, чтобы вы это знали… Я не слишком доволен своими предыдущими словами. Я видел то, что видел, и у меня есть имя, и я готов давать показания в суде. Другими словами, я готов помогать следствию.
– Доктор, не будет ни суда, ни допроса свидетелей.
– Правда? Но ведь это серьезные преступления!
– Мызнаем, что это такое, – перебил Борн. – Мы высоко ценим вашу помощь, но остальное вас не касается.
– Понятно, – сказал доктор, с интересом поглядывая на Джейсона. – Ну, тогда я пойду. – Канадец приблизился к двери и обернулся. – Будет лучше, если вы потом позволите мне осмотреть вашу шею. Если вы ее не лишитесь.
Доктор ушел, и Борн повернулся к Фонтейну.
– Мы готовы?
– Готовы, – ответил француз, мило улыбаясь рослой, импозантной и заинтригованной чернокожей девушке. – А что вы, моя милая, собираетесь делать с деньгами, которые сегодня заработаете?
Девушка смущенно хихикнула, обнажив в улыбке блестящие белые зубы.
– У меня есть парень. Куплю ему хороший подарок.
– Чудесно. Как зовут твоего друга?
– Измаил, сэр.
– Идем, – решительно произнес Джейсон.
Осуществить план было легко, как и любую хорошую стратегию, какой бы она ни казалась сложной. Маршрут движения старого Фонтейна по территории «Транквилити Инн» был тщательно разработан. Сперва Фонтейн с девушкой должны были возвратиться на его виллу, как бы для того, чтобы проведать его больную жену перед тем, как отправиться на обязательную вечернюю прогулку, благотворную с медицинской точки зрения. Они должны были оставаться в пределах главной освещенной аллеи, время от времени прохаживаясь по лужайкам, но оставаясь в пределах видимости – капризный старик, ведомый своими причудами, и раздосадованная спутница. Это была картина, которую можно наблюдать по всему миру – слабый, раздражительный старикан, разменявший восьмой десяток, третирующий своего опекуна.
Двое бывших королевских коммандос, один небольшого роста, другой довольно высокий, выбрали несколько точек, где француз с «сиделкой» должны были развернуться и сменить маршрут. Когда старик с девушкой переходили на следующий запланированный отрезок маршрута, второй коммандос в темноте опережал своего напарника до следующего пункта, используя им одним известные невидимые тропинки, типа той, которая шла от вилл над берегом к нижнему пляжу через буйную тропическую растительность. Чернокожие охранники передвигались по джунглям, словно два огромных паука, стремительно и легко перебираясь с веток и камней на сучки и лианы, не отставая от охраняемых. Борн следовал за вторым коммандос, его рация работала на прием, и сквозь помехи слышался сердитый голос Фонтейна.
– А где та другая сестра? Та милая девушка, которая ухаживает за моей женой? Где она? Я ее целый день не видел!
Фразы на повышенных тонах повторялись вновь и вновь с растущей враждебностью.
Джейсон поскользнулся. Он запутался! Борн был за стеной, идущей вдоль линии берега, и его левая нога запуталась в толстых лианах. Он не мог ее высвободить – не хватало сил. Повертел головой, плечами – попытки высвободиться отдались в шее острой болью.Не выходит. Выбраться, высвободиться, вырваться!.. С готовыми разорваться легкими, хлещущей из раны на шее кровью, он рывком освободил ногу и пополз дальше.
Неожиданно показались стеной разноцветные огни. Они дошли до тропинки, ведущей к церкви – это были голубые и красные фонари, освещавшие вход в опечатанное святилище «Транквилити Инн». Последняя остановка на маршруте перед тем, как повернуть обратно к вилле Фонтейна, и все посчитали, что она пригодится только для того, чтобы старик смог немного перевести дыхание. В этом месте Сен-Жак оставил охранника, чтобы никто не входил в покинутую церковь. Здесь контакт был невозможен. Но тут Борн услышал по рации слова – слова, которые должны отослать ненастоящую сиделку от ее фальшивого подопечного.
– Уйди от меня! – взвился Фонтейн. – Ты мне не нравишься. Где наша обычная сестра? Что ты с ней сделала?
Впереди под прикрытием стены бок о бок пробирались двое коммандос. Они обернулись и посмотрели на Джейсона, выражение их лиц на фоне этих сверхъестественных лучей света говорило о том, что он и так знал. С этого момента он принимает решения; они довели, сопроводили его до врага. Остальное зависит от него самого.
Неожиданности редко ставили Борна в тупик, но сейчас произошло именно это. Неужели Фонтейн ошибся? Неужели старик забыл про охранника и принял его за посланца Шакала? Неужели его старые глаза приняли вполне объяснимую удивленную реакцию охранника за попытку контакта? Все было возможно, но, учитывая прошлое француза, – его стремление выжить на протяжении всей жизни, – и сообразительность его острого ума, такая ошибка была маловероятна.
Тогда стала вырисовываться другая возможность, и она просто пугала. Неужели сторожа убили или подкупили, заменили на другого? Карлос был мастером таких штучек. Говорили, он выполнил все условия контракта по убийству Анвара Садата даже без применения оружия – просто подменил инструкции, данные неопытным охранникам египетского президента – потраченные в Каире деньги были многократно возмещены анти-израильскими организациями Ближнего Востока. А если это правда, то происходящее на Транквилити для него просто детская забава.
Джейсон поднялся на ноги, дотянулся до края стены и медленно, превозмогая боль, а шея причиняла ему невероятные страдания, подтянулся вверх и опять медленно, дюйм за дюймом, начал по очереди вытягивать руки, чтобы ухватиться за противоположный край. Увиденное поразило его!
Фонтейн замер с открытым ртом и округлившимися от удивления глазами, а в это время к нему подошел еще один старик в темном габардиновом костюме и обнял престарелого героя Франции. Фонтейн в панике оттолкнул подошедшего. Из рации в кармане Борна неслись слова.
– Claude! Quelle secousse! Vous êtes ici! [39]
Старый друг Фонтейна ответил по-французски дрожащим старческим голосом.
– Это большая честь, что наш хозяин разрешил мне приехать. В последний раз повидаться с моей сестрой, и утешить моего друга и ее мужа. И вот я здесь, с тобой!
– Со мной? Он прислал тебя сюда? Ну конечно, иначе и быть не могло!
– Я должен отвести тебя к нему. Великий человек хочет с тобой поговорить.
– Ты знаешь, что делаешь – что ты уже наделал?
– Я с тобой и с ней. Разве остальное имеет значение?
– Она мертва! Она покончила с собой прошлой ночью! А он собирался убить нас обоих.
«Выключите рацию!» – мысленно кричал Борн. – «Разбейте рацию!»
Слишком поздно. Левая дверь часовни открылась, и из нее в залитый разноцветными огнями коридор вышел мужчина. Это был молодой мускулистый блондин с резкими чертами лица и прямой осанкой. Неужели Шакал готовил кого-то занять свое место?
– Идите, пожалуйста, со мной, – произнес блондин спокойным голосом, в котором слышались металлические командные нотки. – А вы, – добавил он, обращаясь к человеку в коричневом габардиновом костюме, – стойте, где стоите. При малейшем шорохе стреляйте… Достаньте пистолет. Держите его в руке.
– Oui, monsieur. [40]
Джейсон беспомощно смотрел, как Фонтейна отвели в церковь. Из кармана его пиджака послышался всплеск помех и щелчок; рацию француза обнаружили и уничтожили. И все же что-то было не так, что-то сместилось, не было равновесия – или же наоборот, все было слишком симметрично. Карлосу не имело смысла второй раз использовать то же место, где его постигла неудача, это было совершенно бессмысленно! Появление шурина Фонтейна было неожиданным шагом, достойным Шакала, по-настоящему незаурядным приемом, сбившим всех с толку, но только не это, только не несуразная церковь «Транквилити Инн». Это было слишком методично, слишком однообразно, слишком очевидно. Неправильно.
«И поэтому правильно?» – размышлял Борн. Была ли это непостижимая логика убийцы, который почти тридцать лет скрывается от сотни разведслужб всего мира? «Он этого не сделал бы – так не бывает!.. О, да, он может, потому что он знает, что мы считаем, что так не бывает». Был ли сам Шакал в церкви? Если нет, то где он? Где он расставил свою ловушку?
Эта смертельная шахматная партия была не только очень сложна, она была глубоко личной. Другие могли погибнуть, и только один из них останется в живых. Все могло кончиться только так. Либо смерть торговцу смертью, либо смерть его покупателю, один их которых желает увековечить миф, а другой сохранить семью и собственную жизнь. У Карлоса было преимущество; ему было нечего терять, потому что, как сказал Фонтейн, он умирал, и ему было все равно. А Борну было ради чего жить, он был еще не старым охотником, жизнь которого навсегда распалась, раскололась на две половины после смерти жены и детей очень давно в далекой Камбодже, о чем он смутно помнил. Это не может повториться, это не произойдет опять!
Джейсон скользнул с наклонной стены вниз. Он подполз к двум бывшим коммандос и прошептал:
– Они увели Фонтейна внутрь.
– Где охранник? – спросил ближайший к Борну спецназовец, в его шепоте слышалось удивление и злость. – Я сам поставил его здесь и дал особые указания. Никого не пускать внутрь. Он должен был тут же сообщить по рации, как только кого-нибудь увидит!
– Боюсь, что он его не увидел.
– Кого?
– Блондина, который говорит по-французски.
Оба бойца переглянулись, после чего второй повернулся к Джейсону и тихо попросил:
– Опишите его, пожалуйста.
– Среднего роста, широкая грудь и плечи…
– Довольно, – перебил первый охранник. – Наш человек его видел, сэр. Он один из трех начальников правительственной полиции, офицер, владеющий несколькими языками и глава отдела по борьбе с наркоторговлей.
– Но почему он здесь, mon? – спросил второй коммандос своего коллегу. – Мистер Сент-Джей сказал, что королевская полиция всего не знает, что они не с нами.
– Это сэр Генри, mon. У него королевские катера, шесть или семь, патрулирующие побережье с приказом задерживать всех, кто попытается покинуть Транквилити. Это катера, которые используют против наркоторговцев, mon. Сэр Генри назвал это патрульными учениями, так что начальник отдела по борьбе с наркотороговлей должен быть… – напевный речитатив уроженца Вест-Индии замер на половине фразы, и он посмотрел на своего напарника. – … Но тогда почему он не в море, mon? На главном катере, mon?
– Он вам нравится? – спросил Борн, повинуясь какому-то подсознательному импульсу, и сам удивляясь своему вопросу. – То есть, вы его уважаете? Возможно, я не прав, но, по-моему, я что-то почувствовал…
– Вы правы, сэр, – перебил первый охранник. – Начальник жестокий человек, и он не любит «панджаби», как он нас называет. Он очень быстр на расправу, и многие уже потеряли работу из-за его опрометчивых обвинений.
– А почему вы не жалуетесь, не пытаетесь избавиться от него? Британцы вас послушают.
– Королевский губернатор не станет слушать, сэр, – объяснил второй охранник. – Он очень расположен к своему начальнику по наркотикам. Они хорошие друзья и часто вместе отправляются за большой рыбой.
– Понятно, – Джейсон все понял, и неожиданно встревожился, очень встревожился. – Сент-Джей говорил мне, что за часовней есть тропинка. Он говорил, что она могла зарасти, но должна была остаться.
– Так точно, – подтвердил первый коммандос. – Обслуга до сих пор по ней спускается к морю, когда дают отгул.
– Она длинная?
– Метров тридцать пять – сорок. Ведет к скалистому обрыву, в котором вырубили ступеньки, чтобы можно было спуститься на пляж.
– Кто из вас быстрее бегает? – спросил Борн, опуская руку в карман и доставая катушку с леской.
– Я.
– Я!
– Я выбираю тебя, – сказал Джейсон, кивнув первому охраннику, который был ниже ростом своего напарника, и дал ему катушку. – Спустишься к краю этой тропинки и везде, где сможешь, натянешь поперек нее эту леску; старайся привязывать к сучкам, стволам или самым толстым веткам, которые найдешь. Тебя не должны заметить, поэтому будь начеку, ты должен видеть даже в темноте.
– Нет проблем, mon!
– У тебя есть нож?
– Вы еще спросите, есть ли у меня глаза!
– Отлично. Отдай мне свой «узи». Пошел!
Охранник пополз в сторону по оплетенному лианами склону и скрылся за листвой. Заговорил второй королевский коммандос:
– По правде говоря, сэр, я бегаю гораздо быстрее, потому что у меня ноги намного длиннее.
– Именно поэтому я и выбрал его, и подозреваю, ты знаешь почему. Здесь длинные ноги не преимущество, а только помеха, я сам в этом убедился. К тому же, он невысок, и его труднее засечь.
– Коротышкам всегда достаются лучшие задания. Нас вечно выставляют на парады и заставляют драться на ринге по правилам, которых мы не понимаем, а невысокие солдаты получают весь «свинец».
– «Свинец»? Лучшую работу?
– Да, сэр.
– Самые опасные задания?
– Да, mon!
– Смирись с этим, большой человек.
– Что будем делать дальше, сэр?
Борн посмотрел вверх на стену и мягкий свет разноцветных фонарей.
– Это называется тактика выжидания – никаких любовных серенад, только ненависть к тем, кто хочет тебя убить, когда ты хочешь жить. На это мало что похоже, потому что ты ничего не можешь предпринять. Все, что тебе остается – это думать о том, что сделает или не сделает враг, и не придумал ли он что-то такое, что не приходило тебе в голову. Как когда-то сказал один человек, лучше бы я был в Филадельфии.
– Где, mon?
– Не обращай внимания. Это было давно и неправда.
Неожиданно, наполняя воздух леденящим ужасом, раздался длинный мучительный крик, за которым последовали слова, полные боли:
– Non, non! Vous êtes monstrueux!.. Arrêtez, arrêtez, je vous supplie! [41]
– Пошли! — закричал Джейсон, повесив «узи» на плечо и прыгая на стену; он схватился за край, подтянулся, но тут из его шеи брызнула кровь. Он не может подняться! Он не может перелезть! В этот момент сильные руки подхватили его, и он упал на верхнюю часть стены.
– Фонари! – закричал он. – Стреляй по фонарям!
Из «узи» рослого коммандос вырвались всполохи, и ряды фонарей по обеим сторонам тропинки начали взрываться, ведущей к часовне. И опять сильные черные руки поставили его на землю уже с другой стороны стены. После этого появился луч желтого света, быстро обшаривающий окружающий лес; это был мощный галогеновый фонарь в левой руке коммандос. На тропинке лежало скорченное тело истекающего кровью старика в темном габардиновом костюме, ему перерезали горло.
– Стойте! Во имя Всевышнего, стойте, где стоите! — раздался из церкви голос Фонтейна; через наполовину открытую дверь проникал мерцающий свет электрических свечей. Они приблизились ко входу, держа оружие перед собой, готовые открыть огонь… но не готовые увидеть то, что увидели. Борн закрыл глаза, картина была слишком чудовищна. Старый Фонтейн, как и юный Измаил, был распят на аналое под выбитым витражом левой стены, из ран на лице текла кровь, а к его телу были прикреплены провода, тянувшиеся к нескольким черным коробочкам по обеим сторонам часовни.
– Назад! – закричал Фонтейн. – Бегите, идиоты! Меня привязали…
– О, Господи!
– Не горюйте обо мне, Monsieur Le Caméléon. Я с радостью воссоединюсь со своей женой! Этот мир слишком жесток даже для меня. Я больше не хочу в нем жить. А теперь бегите! Сейчас все взорвется – они следят за нами!
– Сэр, mon! Бежим! — заорал второй коммандос, схватил Джейсона за пиджак и потащил к стене, потом поднял на руки и перемахнул через каменную кладку в густую листву.
Взрыв был мощный, ослепляющий и оглушающий. Ощущение было такое, словно в этот маленький участок маленького острова попала самонаводящаяся ракета с ядерной боеголовкой. Языки пламени поднялись в ночное небо, но быстро опали и превратились в горящие искры, которые унес ветер.
– Тропинка! – хриплым шепотом прокричал Джейсон, поднимаясь из листьев на ноги. – Быстрей туда!
– Вы неважно выглядите, mon …
– Я о себе позабочусь, а ты думай о себе!
– По-моему, я позаботился о нас обоих.
– Хорошо, ты получишь гребаную медаль, и я еще добавлю к ней много денег. А теперь, веди нас к тропинке!
С трудом продираясь и пробиваясь сквозь заросли, ноги Борна уже передвигались, как неуправляемый механизм, двое мужчин добрались до границы тропинки в тридцати футах от дымящихся руин церкви. Они залегли в листве, и через несколько секунд первый коммандос присоединился к ним.
– Они к югу среди пальм, – произнес он задыхающимся голосом. – Ждут, пока рассеется дым, чтобы посмотреть, остался ли кто-нибудь живой, но долго они там сидеть не будут.
– Ты был там? – спросил Джейсон. – С ними?
– Нет проблем, mon. Я же говорил вам, сэр.
– Что происходит? Сколько их там?
– Четверо, сэр. Я убил того, на чье место встал. Он был черный, так что в темноте не видно никакой разницы. Все прошло быстро и тихо. Я перерезал ему горло.
– А кто остался?
– Начальник по наркотикам с Монтсеррат, естественно, и двое других…
– Опиши их!
– Я не мог их хорошо разглядеть, но, по-моему, один был тоже черный, высокий и почти без волос. Третьего я совсем не смог рассмотреть, потому что он – или она – был одет в странную одежду, с накидкой на голове, типа женской шляпы от солнца или москитной сетки.
– Это была женщина?
– Возможно, сэр.
– Женщина?.. Им придется убираться оттуда – ему придется убираться!
– Очень скоро они побегут к этой тропинке, а потом вниз на пляж, где спрячутся среди деревьев в бухте, пока за ними не придет лодка. У них нет выбора. Они не могут вернуться в гостиницу, потому что чужаков сразу заметят, и хотя мы сейчас далеко, и вовсю играет оркестр, люди из наружного наблюдения наверняка слышали взрыв. Они доложат.
– Слушайте меня, – начал Борн напряженным охрипшим голосом. – Один из тех троих – тот, кто мне нужен, и он нужен мне лично! Так что сразу не стреляйте, потому что я узнаю его, только когда увижу. Мне плевать на остальных, их можно выкурить из бухты потом.
Из тропического леса раздалась неожиданная очередь, и со стороны еще недавно освещенного прохода за развалинами часовни послышались крики. Потом одна за другой на тропинку из густой растительности выбежали три фигуры. Первым за леску зацепился светловолосый полицейский офицер с Монтсеррат, натянутая на уровне пояса невидимая прозрачная нить опрокинула его в грязь и порвалась, словно тонкая туго натянутая струна. Второй человек, худой, высокий, со смуглым лицом и небольшой щеточкой волос на лысой голове, подбежал к первому, поднял его на ноги и, повинуясь инстинкту или просто что-то заметив, открыл огонь из своего автомата, вычерчивая очередями арки, срезая нити над тропинкой, которая вела к обрыву и дальше на пляж. Появилась третья фигура. Это была не женщина. Это был мужчина в монашеском одеянии. Священник. Это был он. Шакал!
Борн вскочил на ноги и вышел из листвы на тропинку, сжимая в руках «узи»; это была его победа, его свобода, его семья! Как только облаченная в длинные одежды фигура достигла вершины примитивной лестницы в скале, Джейсон сжал указательный палец, и не разжимал его, поливая врага очередями из «узи».
Силуэт монаха согнулся, потом он упал, и его тело стало катиться, кувыркаться и сползать по ступеням из вулканической породы, наконец, оно достигло конца лестницы и распласталось на песке внизу. Борн, за которым следовали оба коммандос, побежал по неудобной лестнице со ступенями разной высоты вниз. Он спустился на пляж, бросился к трупу и откинул с его лица влажный капюшон. Джейсон с ужасом уставился на смуглое лицо Самюэля, священника острова Транквилити, Иуды, продавшему душу Шакалу за тридцать сребреников.
Неожиданно в отдалении послышался рев двух мощных двигателей, огромный катер выскользнул из затененной части бухты и помчался к проходу между рифами. Вспыхнул луч прожектора, высветив края скал, выступающие из бурлящей черной воды, и развевающийся вымпел правительственного подразделения по борьбе с оборотом наркотиков. Карлос!.. Шакал не был хамелеоном, но и он изменился! Постарел, похудел и полысел – он уже не походил на тот четкий, широкий и мускулистый образ с густой шевелюрой, который отпечатался в памяти Джейсона. Остались только неясные, смуглые латиноамериканские черты лица… лицо и непривычная загоревшая лысина. И вот он исчез!
Двигатели катера в унисон взвыли, когда судно преодолело предательский проход между рифами и вылетело в открытое море. А потом в тропической бухте эхом разнеслись слова на английском языке с сильным акцентом, усиленные далеким громкоговорителем до металлического оттенка.