– Это не поможет. Он смотрит во все стороны.
– Черт!
– Они уже у дверей.
– Я сейчас оденусь…
– Я вам помогу.
Старик француз встал со стула и пошел к вешалке. Он снял мундир и фуражку.
– Если вы собираетесь проделать то, что я думаю, старайтесь держаться поближе к стене и не оборачивайтесь. Помощник губернатора немного полнее вас, поэтому сзади мундир придется собрать в складки.
– А вы знаете, что делаете, не так ли? – заметил Борн, вытягивая руки, чтобы француз помог вдеть их в рукава мундира.
– Немецкие солдаты всегда были толще нас, особенно капралы и сержанты – ну, вы понимаете, сардельки и все такое. Так что приходилось идти на некоторые хитрости.
Неожиданно, как будто его подстрелили или с ним сделались судороги, Фонтейн вскрикнул и обежал Борна, встав перед его лицом.
– Mon Dieu!.. C’est terrible! [33] Губернатор…
– Что такое?
– Королевский губернатор!
– Что с ним?
– Все произошло в аэропорте, так быстро, так стремительно! – крикнул старый француз. – Да еще все, что случилось потом – моя жена, убийство – все равно, это для меня непростительно!
– Да о чем вы говорите?
– Тот человек на вилле, военный офицер, чью форму вы носите. Он его помощник!
– Мы это знаем.
– А вот чего вы, мсье, не знаете, это то, что мои первые указания исходили от королевского губернатора.
– Какие указания?
– Указания Шакала! Он связной.
– О, Боже, – прошептал Борн, бросаясь к стулу, на котором Фонтейн оставил рацию. Он взял ее, проглотил комок в груди, мысли путались, но Джейсон взял себя в руки.
– Джонни?
– Господи, у меня заняты обе руки, и я иду к конторе, а эти проклятые попы уже ждут меня в вестибюле! Что еще тебе надо?
– Успокойся и слушай очень внимательно. Насколько хорошо ты знаешь Генри?
– Сайкса? Помощника королевского губернатора?
– Да. Джонни, я с ним несколько раз встречался, но я его не знаю.
– А я его отлично знаю. Если бы не он, у тебя бы не было сейчас дома, а у меня «Транквилити Инн».
– Он поддерживает связь с губернатором? Я имею в виду, сейчас он докладывает ка-гэ о том, что здесь происходит? Подумай, Джонни. Это важно. На той вилле есть телефон; он может постоянно общаться с Домом Правительства. Он это делает?
– Ты имеешь в виду, общается ли он с самим ка-гэ?
– С любым человеком оттуда.
– Нет, поверь мне. Все настолько тихо, что даже полиция не знает, что происходит. А что касается ка-гэ, то ему лишь обрисовали ситуацию, без имен, без всего, сообщили только то, что готовится ловушка. К тому же он сейчас на своей яхте и знать ничего не хочет, пока все не закончится… Это его распоряжение.
– Это на него похоже.
– А почему ты спрашиваешь?
– Потом объясню. Пошевеливайся!
– Слушай, прекрати командовать!
Джейсон отложил рацию и обернулся к Фонтейну.
– Все ясно. Губернатор не из стариковской армии Шакала. Он наемник другого типа, наверное, как тот юрист Гейтс из Бостона – просто подкуплен или запуган, но ничего личного.
– Вы уверены? Ваш шурин уверен?
– Губернатор сейчас на рыбалке. Ему дали приблизительную информацию, не более того, и он приказал ничего ему не сообщать, пока все не закончится.
Француз вздохнул.
– Жаль, что мои мозги успели так постареть и заизвестковаться. Если бы я вспомнил раньше, мы могли бы его использовать. Ладно, давайте наденем на вас мундир.
– А как бы мы его использовали? – спросил Борн, вновь протягивая руки.
– Он ушел в… – как это сказать?
– В тень. Он вне игры, просто наблюдатель.
– Я знал многих, таких как он. Все они хотят, чтобы Карлос проиграл; он хочет, чтобы Карлос проиграл. Это для него единственный выход, но сам он слишком боится поднять на Шакала руку.
– И как бы мы его переманили на нашу сторону? – Джейсон застегивал мундир, в то время как Фонтейн занялся ремнем, прилаживая под ним материю.
– Le Caméléon задает такой вопрос?
– Я давно не занимался этими вещами.
– Ах, да, – согласился француз, туже затягивая ремень. – А я-то перед ним распинаюсь.
– Заткнитесь… Просто скажите, как?
– Tres simple, monsieur. [34] Мы сказали бы ему, что Шакал уже знает о том, что он его предал – я бы сам ему это сказал. Кому же это знать, как не агенту монсеньера?
– А вы здорово соображаете. – Борн подтянул живот, а Фонтейн заставил его повернуться и стал проверять планки и нашивки на мундире.
– Я просто стараюсь выжить, не лучше и не хуже других, – за исключением моей жены. Просто у меня это получается удачнее, чем у других.
– Вы ее очень сильно любили, да?
– Любовь? Да, думаю, это так, хотя внешних проявлений было немного. Может быть, нам было просто хорошо вместе, но страсти не было. Необязательно заканчивать предложение, чтобы тебя поняли, а чтобы засмеяться, достаточно посмотреть друг другу в глаза, и не нужно слов. Наверное, это приходит с годами.
Некоторое время Джейсон не двигался, со странным выражением глядя на француза.
– Я хочу прожить столько же лет, сколько прожили вы, старина, я очень, очень сильно этого хочу. Те годы, что я провел с моей… женой… оставили шрамы, которые не заживут, не смогут зажить, пока внутри меня что-то не изменится, не очистится или не исчезнет. Вот так.
– В таком случае вы слишком сильный, или слишком упрямый, или слишком глупый!.. И не надо на меня так смотреть. Я уже сказал, что не боюсь вас, я больше никого не боюсь. Но если то, что вы говорите – правда, если у вас внутри действительно такое творится, по-моему, вам будет лучше отбросить все мысли о любви и сконцентрироваться на ненависти. И если у меня не получается урезонить Дэвида Вебба, я должен подействовать на Джейсона Борна. Охваченный ненавистью Шакал должен умереть, и только Борн может его убить… Вот ваша фуражка и темные очки. Держитесь поближе к стене, иначе будете выглядеть, как военный петух, задравший хвост цвета хаки, чтобы нагадить.
Не говоря ни слова, Борн поправил фуражку и очки, открыл дверь и вышел. Он дошел до лестницы из цельного дерева и побежал вниз, едва не врезавшись в чернокожего слугу в белоснежной куртке, который выходил из дверей, ведущих на третий этаж, с подносом в руках. Он кивнул молодому человеку, тот посторонился, давая ему пройти, как вдруг тихий звук, похожий на звук расстегиваемой молнии, и резкое движение, которое он заметил боковым зрением, заставили его обернуться. Официант доставал из кармана электронный жучок! Джейсон круто развернулся и бросился вверх по лестнице, его руки с размаху врезались в тело юноши, выбив приборчик у того из рук вместе с подносом, который упал на лестничную площадку. Стоя над ним, сжимая одной рукой жучок, а другой горло официанта, Борн неслышно, шепотом спросил:
– Кто приказал тебе это сделать? Отвечай!
– Эй, mon, я буду с вами драться! – закричал юноша, вывернулся, освободил правую руку и кулаком вмазал Борну по левой скуле.
– Мы здесь не хотим плохих mon! Наш босс-mon самый лучший! Вы не пугаете меня!
Слуга ударил Джейсона коленом в пах.
– Ах ты, сопливый сукин сын! — взвился Le Caméléon, левой рукой хлеща юношу по лицу, а правой держась за пострадавшее мужское достоинство. – Я его друг, его брат! А ну, прекрати!.. Джонни Сент-Джей мой брат! Шурин, если это так важно!
– Да? – отозвался рослый, молодой и атлетичный на вид слуга, в его широко открытых, смущенных карих глазах читалась обида. – Вы mon сестры нашего босса Сен-Джея?
– Я ее муж. А ты кто такой?
– Я старший коридорный третьего этажа, сэр! Скоро я буду на втором, потому что я очень хороший. И еще я очень хороший боец – меня обучил отец, правда, сейчас он уже старый, как вы. Хотите еще подраться? Я думаю, что смогу вас победить! У вас волосы седые…
– Заткнись! Зачем тебе жучок? – спросил Джейсон, держа в руке маленькую коричневую коробочку и медленно отползая от молодого официанта.
– Я не знаю, mon – сэр! Плохие вещи случились. Нам сказали, что, если увидим людей, бегающих по лестнице, то надо нажать кнопки.
– Но почему?
– Лифты, сэр. У нас очень быстрые лифты. Зачем гостям бегать по лестницам?
– Как тебя зовут? – спросил Борн, вновь одевая шляпу и солнцезащитные очки.
– Измаил, сэр.
– Как в «Моби Дике»?
– Я таких не знаю, сэр.
– Еще узнаешь.
– Почему?
– Точно не знаю. Ты очень хорошо дерешься.
– Я не вижу связи, mon – сэр.
– Я тоже. – Джейсон поднялся на ноги. – Я хочу, чтобы ты мне помог, Измаил. Что ты скажешь?
– Только если ваш брат мне разрешит.
– Разрешит. Он мой брат, в конце концов.
– Я должен услышать это от него самого, сэр.
– Отлично. Ты мне не доверяешь.
– Нет, сэр, не доверяю, – ответил Измаил, опускаясь на колени и собирая то, что упало с подноса, отделяя разбитые тарелки от целых. – А вы сами поверили бы здоровому мужчине с сединой в волосах, который бежит по лестнице, набрасывается на вас и говорит вещи, которые может сказать любой?.. Давайте еще поборемся, и проигравший расскажет всю правду. Хотите еще подраться?
– Нет, я не хочу драться, и не надо меня уговаривать. Я не так стар, а ты не так уж хорошо дерешься, мой юный друг. Бросай свой поднос, и идем со мной. Я все объясню мистеру Сен-Жаку, который, еще раз тебе напомню, мой брат – брат моей жены. И довольно об этом – пошли!
– Что вам от меня нужно, сэр? – спросил официант, поднимаясь на ноги и следуя за Джейсоном.
– Слушай меня, – начал Борн, остановившись на ступеньках чуть выше площадки второго этажа и повернувшись. – Иди вперед меня в вестибюль к главному входу. Почисти пепельницы или что-нибудь еще, главное, веди себя так, как будто ты очень занят, но не забывай поглядывать по сторонам. Я приду через несколько минут, и ты увидишь, как я подойду и поговорю с Сен-Джеем и четырьмя священниками, которые будут рядом с ним.
– Там будут священники? – перебил удивленный Измаил. – Монахи, сэр? Даже четверо? А что они здесь делают, mon? Случились еще плохие вещи? Опять пришел злой дух?
– Они пришли сюда молиться, чтобы дурные вещи прекратились – больше не будет никакого злого духа. Но для меня важно поговорить с одним из них с глазу на глаз. Когда они будут выходить из вестибюля, монах, с которым мне надо встретиться, может отделиться от остальных, чтобы побыть одному… или встретиться с кем-нибудь еще. Как думаешь, сможешь идти за ним так, чтобы он тебя не заметил?
– А мистер Сент-Джей позволит мне это сделать?
– Давай он посмотрит в твою сторону и кивнет.
– Тогда я все сделаю. Я быстрее мангусты, и, как и она, знаю каждую тропинку на Транквилити. Он куда-нибудь пойдет, а я уже буду знать, куда он направляется, и первым окажусь на месте… Но как мне определить, за каким священником идти? Отойти может и не один монах.
– Я поговорю со всеми по отдельности. Он будет последним.
– Тогда я буду знать.
– А ты быстро соображаешь, – заметил Борн. – Ты прав, они могут все разойтись.
– Я хорошо соображаю, mon. Я пятый по успеваемости в классе в техническом училище острова Монтсеррат. Передо мной только четыре девушки, а им не нужно работать.
– Интересное наблюдение…
– Через пять или шесть лет у меня будут деньги на учебу в Барбадосском университете!
– Возможно, что и раньше. А теперь иди. Прямо к дверям вестибюля. Позже, когда монахи уйдут, я приду за тобой, но уже не в этой форме. Так что ты можешь меня не узнать. Если я тебя не найду, давай встретимся через час… Вот только где? Где здесь тихое место?
– У церкви Транквилити, сэр. На тропинке в лесу над восточным пляжем. Туда никто не ходит, даже по воскресеньям.
– Помню это место. Хорошая идея.
– Сэр, надо уладить еще кое-что…
– Вот, пятьдесят долларов. Американских.
– Благодарю вас, сэр!
Джейсон подождал у двери девяносто секунд, потом приоткрыл ее на дюйм. Измаил находился у входа, и он мог видеть, как Джон Сен-Жак разговаривает с четырьмя священниками в нескольких футах справа от конторки. Борн одернул мундир, по-военному расправил плечи, и вошел в вестибюль, направляясь к монахам и владельцу «Транквилити Инн».
– Ваши преподобия, ваш приход большая честь для меня, – обратился Борн к четырем чернокожим служителям. Сен-Жак с удивлением и любопытством смотрел на него. – Я на островах человек новый, и должен сказать, просто поражен. Правительство сочло чрезвычайно любезным шагом с вашей стороны, что вы нашли возможность успокоить наши бурные воды, – продолжал Джейсон, крепко сцепив руки за спиной. – За ваши усилия, королевский губернатор поручил мистеру Сен-Жаку выписать чек на сумму в сто фунтов для вашей церкви – естественно, все будет возмещено за счет казначейства.
– Это такой великодушный жест, что я даже не знаю, как вас благодарить, – искренне ответил викарий высоким мелодичным голосом.
– Просто скажите мне, чей это был порыв, – попросил Хамелеон, – это так трогательно, так трогательно.
– О, не смею приписывать себе эту честь, сэр, – ответил викарий, как и двое других, оглядываясь на четвертого спутника. – Это все Самюэль. Он такой хороший и порядочный наставник для нашей паствы.
– Замечательно, Самюэль. – Борн бросил быстрый и острый взгляд на четвертого монаха. – Но я хотел бы лично поблагодарить каждого из вас. И узнать ваши имена.
Джейсон пошел вдоль линии, пожимая одну за другой три руки и негромко обмениваясь любезностями. Он подошел к последнему священнику, который старался не встречаться с ним взглядом.
– Конечно же, я знаю, как вас зовут, Самюэль, – произнес Джейсон еще более тихим, почти не слышным голосом. – И хотел бы узнать, чья это была затея на самом деле.
– Я вас не понимаю, – прошептал Самюэль.
– Еще как понимаете – такой хороший и порядочный человек, – должно быть, вы получили еще одно щедрое пожертвование.
– Сэр, вы меня с кем-то путаете, – промямлил четвертый священник, на мгновение в его темных глазах мелькнул страх.
– Я никогда не ошибаюсь, ваши дружки это знают. Я найду тебя, Самюэль. Может быть, не сегодня, но наверняка завтра или послезавтра.
Отпустив руку священника, Борн продолжил уже более громко.
– Ваши преподобия, еще раз прошу принять глубокую признательность правительства. Корона выражает вам свою благодарность. А теперь прошу меня извинить, мне необходимо ответить на дюжину телефонных звонков… Сен-Жак, вы позволите пройти в ваш кабинет?
– Да, конечно, господин генерал.
В кабинете Джейсон стянул с себя форму и начал рыться в той куче одежды, которую ему принес брат Мари. Он надел серые шорты-бермуды до колен, выбрал рубашку с красными и белыми полосками и самую широкополую шляпу. Он снял носки и ботинки, надел сандалии, встал и выругался.
– Вот черт!
Скинул сандалии и всунул босые ноги в свои тяжелые ботинки на резиновой подошве. Потом осмотрел несколько фотоаппаратов и их принадлежности, выбрав самый легкий и многофункциональный, и перекинул его за ремешок через плечо. В комнату вошел Джон Сен-Жак с маленькой рацией в руках.
– Ты откуда такой явился? С Майами-Бич?
– Бери немного севернее – скажем, из Помпано. Я не настолько безвкусно и кричаще нарядился. Чтобы не выделяться.
– Да, ты прав. Некоторые мои здешние приятели присягнут, что ты представитель старых добрых западных консерваторов. Вот рация.
– Спасибо. – Джейсон убрал компактное устройство в нагрудный карман.
– Что собираешься делать?
– Пойду поговорю с Измаилом, тем пареньком, которому я попросил тебя кивнуть.
– С Измаилом? Но я не кивал Измаилу, ты просто сказал мне кивнуть в сторону входа.
– Это то же самое. – Борн засунул свой пистолет за пояс под рубашку и оглядел снаряжение, которое принесли из магазина спортивного снаряжения. Он взял моток стофунтовой лески, складной нож и все рассовал по карманам, потом открыл пустой футляр от фотоаппарата и положил в него два аварийных сигнальных патрона. Это было не все, что он хотел, но должно было хватить. Он был уже не таким, как тринадцать лет назад, да и тогда он не был очень молод. Борн с неохотой признал тот факт, что его разум должен работать быстрее и лучше, чем тело. Проклятье!
– Измаил хороший парень, – сказал брат Мари. – Он очень умен и силен, словно молодой призовой бык из Саскачевана. Я подумываю о том, чтобы где-нибудь через годик сделать его охранником. Будет больше зарабатывать.
– Лучше отправь его в Гарвард или Принстон, если справится с сегодняшним заданием.
– Опа, ну ты замахнулся. Кстати, ты знаешь, что его отец был чемпионом островов по борьбе? Конечно, сейчас он слегка постарел…
– С дороги, черт тебя подери, – Джейсон направился к двери. – Тебе тоже не восемнадцать! – добавил он, быстро обернувшись перед тем, как выйти.
– А я и не говорю, что мне восемнадцать. Что с тобой?
– Может быть, дело в той отмели, которую вы не заметили, мистер Секьюрити.
Борн хлопнул дверью и выбежал в коридор.
– Какие мы обидчивые. – Сен-Жак медленно покачал головой и разжал свой тридцатичетырехлетний кулак.
Прошло почти два часа, а Измаила нигде нет! Как зачарованный, Борн вышагивал по всей территории «Транквилити Инн», внимательно глядя по сторонам через свою «зеркалку», и видел все, но только не молодого Измаила. Уже два раза он подходил по лесной тропинке к одинокому прямоугольному строению из бревен, соломенной крыши и цветных витражей, которое представляло собой церковь этого курорта, убежище для медитации, выстроенное больше для красоты, чем для настоящих служб. Как заметил молодой черный слуга, церковь редко посещали, но она упоминалась в путеводителях для отдыхающих.
Карибское солнце становилось все более оранжевым, медленно клонясь к горизонту. Уже скоро по острову Монтсеррат и ближайшим островам поползут вечерние тени. А потом и совсем стемнеет, а Шакал любит темноту. Но и Хамелеона она тоже устраивала.
– Кладовка, что-нибудь заметили? – Борн взялся за рацию.
– Rien, monsieur. [35]
– Джонни?
– Я на крыше, шесть наблюдателей на своих местах. Пока тихо.
– Что там с ужином, с сегодняшней вечеринкой?
– Наш метеоролог десять минут назад прибыл из Плимута на лодке… Он боится летать. А Ангус приколол к доске объявлений чек на десять тысяч долларов на предъявителя, осталось только поставить подпись. Скотти был прав, придут все семь пар. Мы общество равнодушия, все забываем сразу после минуты молчания.
– Ну, братец, ты мне еще будешь рассказывать… Конец связи. Я возвращаюсь к церкви.
– Рад слышать, что хоть кто-то в нее ходит. Этот проклятый туристический агент из Нью-Йорка сказал, что часовня станет очень милым дополнением всего комплекса. Больше я его не видел. Держись на связи, Дэвид.
– Так и сделаю, – отозвался Джейсон Борн.
На аллее, ведущей к церкви, становилось темно. Высокие пальмы и густой подлесок помогали, задерживая лучи садящегося солнца. Джейсон уже собрался развернуться и направиться к магазину спорттоваров и маяку, как вдруг, словно фотоэлектрический мираж, ожили синие и красные лампы, посылая с земли круги света на листья пальм. На мгновение Борн почувствовал, что резко, даже слишком резко вошел в коридор сочных красок, вырезанный из тропической растительности. Он не давал ориентироваться и просто мешал. Борн почувствовал себя освещенной движущейся мишенью в красочном тире.
Он быстро укрылся в тени кустарника за границей огней; в его голые ноги впивались колючки диких растений. Когда он углубился в листву и в потемках продолжал двигаться в сторону церквушки, ему мешали влажные ветви и лианы, цеплявшиеся за руки и ноги. Это инстинкт. Держись в тени, подальше от ярких помпезных огней, больше принадлежащих островному carnivale.
Какой-то резкий звук! Он выпадал из строя естественных звуков прибрежного леса. Потом послышался стон, превратившийся в спазм – и неожиданно прекратился, оборвался… или его заглушили? Джейсон двигался вперед и шаг за шагом продирался через тормозившую движение непролазную стену растений, пока не увидел солидную деревянную дверь часовни. Она была приоткрыта, и сквозь лучи синих и красных фонарей на дорожку проникал мягкий мерцающий отсвет электрических свечей.
Думай. Напряги память. Вспоминай! Он был в часовне всего один раз, тогда в шутку отчитывал шурина за то, что тот потратил большие деньги на бессмысленный придаток к «Транквилити Инн».
– По крайней мере, церковь очень изящна, – заметил Сен-Жак.
– Ничего подобного, брат, – ответила Мари. – Она совсем не вписывается в окружающую обстановку. И не похожа на последнее пристанище.
– А если кто-нибудь получит плохие известия. Ну, знаешь, совсем плохие…
– Организуй ему выпивку, – сказал Дэвид Вебб.
– Да вы войдите внутрь. У меня здесь на витражах символы пяти разных религий, включая синто.
– Главное, не показывай сестре счета, – прошептал Вебб.
А что внутри? Там была дверь? Второй выход?.. Нет, не было. Только пять или шесть рядов церковных скамеек, да какие-то перила перед приподнятым аналоем, а над всем этим примитивное окно с цветными стеклами, сработанное местным умельцем.
А что сейчас? Кто-то внутри. Измаил? Загрустивший постоялец Транквилити? Запоздавший молодожен, проводящий на острове медовый месяц? Он снова достал маленькую рацию из нагрудного кармана. Приблизил ее к губам и позвал:
– Джонни?
– Да, я на крыше.
– Я у церкви. Вхожу внутрь
– Измаил там?
– Не знаю. Но кто-то тут есть.
– В чем дело, Дэйв? Почему ты так тихо…
– Все в порядке, – перебил Борн. – Я просто проверю… Что находится за часовней? К востоку?
– Лес.
– Тропинки есть?
– Несколько лет назад была одна; сейчас заросла. Строители ходили по ней за водой… Я пошлю пару охранников…
– Нет! Если что-то понадобится, я тебя вызову. Конец связи. – Джейсон убрал рацию, и продолжил красться, не спуская глаз с двери.
Тишина. Изнутри не доносилось ни звука, ни движения, ничего, кроме мерцания «свечей». Борн подобрался к краю тропинки, снял фотоаппарат и соломенную шляпу и открыл футляр с пиропатронами. Он вынул один и засунул за пояс, вытащив пистолет. Залез в левый карман рубашки за зажигалкой, взял ее, поднялся и тихо и стремительно прошел к углу маленького здания – этой нелепой церквушке в тропическом лесу над пляжем. Он привык использовать сигнальные патроны еще задолго до событий в Манассасе, штат Виргиния, подумал Борн, медленно подбираясь из-за угла ко входу в церковь. Все началось еще в Париже – тринадцать лет назад, Париж, кладбище Рамбулье. И Карлос… он добрался до дверного проема приоткрытой двери, медленно и осторожно приблизил к стояку лицо и заглянул внутрь.
Джейсон ахнул, дыхание перехватило, его охватил ужас и ярость, он не хотел верить своим глазам. На возвышении перед рядами отполированных скамеек лежал юный Измаил, его тело было перекинуто через аналой, руки безжизненно повисли, темнокожее лицо было все в кровоподтеках и ссадинах, изо рта на пол сочилась кровь. Джейсона оглушило чувство вины; оно было неожиданным, всеохватывающим и уничтожающим, в ушах стоял голос старика француза: «… могут погибнуть другие, совершенно невинные люди…»
Погибнут! Этого ребенка убили! Парень выполнил поручение, но поплатился жизнью. О, Боже, что я наделал?.. Что мне теперь делать?
По его лицу стекал пот, перед глазами все плыло. Борн выхватил из кармана пиропатрон, щелкнул зажигалкой и трясущейся рукой поднес ее к красному кончику. Патрон тут же вспыхнул, разбрасывая белые искры и пламя, шипя словно сотня рассерженных змей. Джейсон бросил его в дальний конец часовни, проскользнул в дверной проем, повернулся и захлопнул за собой тяжелую дверь. Он прижался к полу под последним рядом скамеек, вытащил из кармана рацию и нажал кнопку «вызов».
– Джонни, церковь. Окружай ее!
Он не стал дожидаться ответа Сен-Жака; того, что он сказал, было достаточно. Шипящая сигнальная шашка продолжала извергать снопы искр, отражавшиеся в витражах, а Борн с пистолетом в руке полз к дальнему приделу часовни, его глаза перебегали с предмета на предмет, обшаривая уже незнакомые углы церкви «Транквилити Инн». Единственным местом, куда он больше не мог смотреть, был аналой с распростертым телом мальчишки, которого он убил… По обеим сторонам возвышения располагались скрытые занавесями проходы, похожие на сценические двери, ведущие в крошечный придел, куда можно было попасть и справа и слева. Несмотря на тоску, в Борне росло чувство глубокого удовлетворения, даже какого-то нездорового восторга. Он победит в этой смертельной игре. Карлос подготовил тщательно спланированную западню, а Хамелеон сумел все изменить. Дельта из отряда «Медуза» все развернул на сто восемьдесят градусов. За одним из этих занавешенных проходов находится убийца из Парижа.
Борн поднялся, прислонился спиной к правой стене и поднял пистолет. Он дважды выстрелил в правый проход, с каждым выстрелом занавес колыхался, а он бросился вдоль последнего ряда, дополз до конца, встал на колени и еще дважды выстрелил в правый проход.
Какая-то фигура в панике пробиралась через занавеси, начала падать вперед, вцепилась в материю, но темно-красный занавес сорвался с крючков и упал на плечи человека, и тот упал на пол. Борн бросился вперед, выкрикивая имя Карлоса, стреляя из пистолета, пока не опустел магазин. Неожиданно откуда-то сверху раздался взрыв, разрушивший целый витраж в верхней части левой стены. Разноцветные осколки еще кувыркались в воздухе и падали на пол, когда стоявший на карнизе снаружи человек вышел в самый центр открытого пространства над шипящей, слепящей сигнальной шашкой.