– Но на нем нет никакой идентификации, вообще никаких пометок.
– Все внутри, закодировано. Каждый пропускной пункт оборудован автоматическим замком. Вставляешь это в слот, и барьеры поднимаются, пропуская тебя внутрь и сообщая охране, что ты имеешь доступ – и записан.
– Чертовски умны эти убежденные марксисты.
– В Лос-Анджелесе подобные штучки использовались почти во всех отелях уже четыре года назад… Что касается остального.
– Базовые правила?
– Крупкин называет это защитными мерами – как для нас, так и для тебя. Признаюсь, он не думает, что ты выберешься отсюда живым; и если он окажется прав, твое тело должно будет исчезнуть.
– Как чудесно практично.
– Ты нравишься ему, Борн… Арчи.
– Продолжай.
– Насколько осведомлен командующий персонал, ты – работающий под прикрытием агент из инспекции в Москве, американский специалист, посланный сюда, чтобы проверить утечки на Запад. Тебе должно быть предоставлено все, что понадобится, включая оружие, но никто не должен говорить с тобой, пока ты не заговоришь первый. Что касается меня, то я твой посредник; все, что тебе нужно, ты передаешь через меня.
– Премного благодарен.
– Не спеши, – сказал Бенджамин. – Ты никуда не пойдешь без меня.
– Это неприемлемо.
– Это необходимо.
– Нет.
– Почему?
– Потому что не хочу быть отягощенным лишним грузом… и если я все-таки выберусь отсюда, то хотел бы, чтобы мать одного моего знакомого Бенджамина нашла его живым и здоровым.
Молодой русский пристально посмотрел на Борна, воля смешалась с болью в его глазах.
– Ты действительно думаешь, что сможешь помочь нам с отцом?
– Я знаю, что могу… так помоги же мне. Играй по моим правилам, Бенджамин.
– Ты странный человек.
– Я голодный человек. Здесь есть какая-нибудь еда поблизости? И свежий бинт. Меня сильно тряхнуло недавно, и шея и плечи все еще дают о себе знать.
Джейсон снял пиджак; его рубашка была вся в крови.
– Боже правый! Я позову врача…
– Нет, не надо. Просто какого-нибудь санитара, и все… Это мои правила, Бен.
– Хорошо – Арчи. Мы разместимся в номере приезжих комиссаров; это на верхнем этаже. У нас есть комнатная обслуга, и я позвоню в медкабинет за медсестрой.
– Я сказал, что голоден и неважно себя чувствую, но это не главное, что меня заботит.
– Не беспокойся, – сказал советский калифорниец. – Как только что-нибудь случится, нам сразу сообщат. Я сверну карты.
Это произошло ровно в 0:02 ночи, сразу после общей смены караула, в самое темное время ночи. Телефон в их номере взвизжал, сдернув Бенджамина с дивана. Он пробежал через комнату к настойчиво звенящему аппарату и сорвал трубку.
– Да?.. Где? Когда? Что это значит?.. Да! – он бросил трубку и повернулся к Борну, сидевшему за столом, снова разложив карты Новгорода вместо блюд комнатной обслуги. – Невероятно. В испанском тоннеле – на той стороне два охранника мертвы, а на этой стороне караульный офицер найден в пятидесяти ярдах от своего поста с пулей в горле. Они просмотрели видеозапись – и все, что смогли увидеть, – неизвестный мужчина, который прошел через тоннель с сумкой! В форме охранника!
– Было еще что-то, не так ли? – холодно спросил Дельта.
– Да, и ты, возможно, прав. На той стороне был найден мертвый колхозник, сжимавший в руке порванные документы. Он лежал между двух убитых охранников, один из которых был раздет до трусов и ботинок… Как он это сделал?
– Это был хороший парень, не могу предположить ничего другого, – размышлял Борн, быстро поднявшись и потянувшись к карте испанского комплекса. – Он, наверное, заслал внутрь купленного самозванца с поддельными документами, потом вбежал сам, а раненый офицер в последний момент раскусил обман и заговорил на иностранном языке, которого он не знал… Я же говорил тебе, Бен. Нащупывать, проверять, колебать, запутывать и найти путь внутрь. Кража формы – стандартный ход, и в неразберихе она позволила ему пройти через тоннель.
– Но за любым человеком с этими пропусками должны были следить. Ты ведь сам так сказал, и Крупкин распространил по всей линии!
– Кубинка, – сказал Джейсон, теперь задумчиво изучая карту.
– Арсенал? Тот, что упоминался в новостях?
– Именно. Как и в Кубинке, у Карлоса есть кто-то здесь, внутри. Кто-то, обладающий достаточной властью, чтобы приказать какому-нибудь малозначительному офицеру караула доставить любого, кто попробует пройти по тоннелю, к нему, прежде чем поднимать тревогу и будить штаб.
– Такое возможно, – быстро и твердо согласился молодой тренер. – Кому охота будить штаб ложной тревогой? К тому же, как ты говоришь, началась суматоха.
– В Париже, – сказал Борн, подняв глаза от карты, – мне сказали, что лишние проблемы – главный враг КГБ. Это правда?
– В масштабе один к десяти, по меньшей мере к восьми, – ответил Бенджамин. – Но кто это может быть? Он ведь не был здесь уже больше тридцати лет!
– Если бы у нас была пара часов и компьютер с базой данных всех, кто есть в Новгороде, мы могли бы ввести несколько сотен имен и получить несколько возможных кандидатур, но у нас нет в запасе пары часов. Нет даже минут! К тому же, насколько я знаю Шакала, это не имеет значения.
– А по-моему, это многое значит! – вскричал советский американец. – У нас тут предатель, и нам следует знать, кто это.
– Я подозреваю, вы и так скоро это выясните… Это все детали, Бен. Главное – он здесь! Пойдем, и когда выйдем наружу, остановимся где-нибудь, и ты дашь мне, что потребуется.
– Хорошо.
– Все, что мне нужно.
– Я уполномочен на это.
– И потом ты исчезнешь. Я знаю, что говорю.
– Ничего подобного, Хосе!
– Снова возвращается Калифорния?
– Ты слышал, что я сказал.
– Тогда, возможно, мама молодого Бенджамина застанет труп своего сына, когда вернется в Москву.
– Да будет так!
– Да будет?.. Что заставило тебя это сказать?
– Не знаю. Это показалось к месту.
– Заткнись! Пошли отсюда.
Глава 41
Ильич Рамирес Санчес дважды щелкнул пальцами в тени, поднявшись по короткой лестнице миниатюрного входа в небольшую церковь в «мадридском» Paseo del Prado, бульваре Прадо, держа в левой руке сумку. Из-за макета колонны с выемками появилась фигура, крепко сложенный мужчина лет шестидесяти. Он частично вышел на свет, долетавший от отдаленного фонаря. На нем была форма испанского армейского офицера, генерал-лейтенанта с тремя рядами полосок, пришитых к кителю. В руке он нес кожаный портфель; он чуть приподнял его и заговорил на языке этого комплекса.
– Заходи внутрь, в ризницу. Там ты сможешь переодеться. Этот не подходящий тебе по размеру пиджак охранника – отличная цель для снайперов.
– Приятно снова поговорить с кем-то на нашем языке, – сказал Карлос, следуя за ним внутрь маленькой церкви и закрывая за собой дверь. – Я твой должник, Энрике, – добавил он, окинув взглядом пустые ряды скамеек и мягкие огни на алтаре, поблескивавшем золоченым распятием.
– Ты уже больше тридцати лет мой должник, Рамирес, и я об этом ничуть не жалею, – тихо засмеялся солдат. Они прошли в правое крыло и вниз к ризничей.
– Тогда ты, наверное, не поддерживаешь контакт со своими родственниками в Баракоа. Родные братья и сестры самого Фиделя и наполовину так хорошо не живут.
– Как и сам сумасшедший Фидель, но ему нет до этого дела. Говорят, теперь он стал чаще мыться – думаю, это уже прогресс. Однако ты говоришь о моей семье в Баракоа; а как насчет меня, мой дорогой международный киллер? Никаких яхт, никакого почета, как тебе не стыдно! Если бы я тебя тогда вовремя не предупредил, тебя казнили бы здесь, в этом самом комплексе, тридцать три года назад. Если подумать, за стенами этой идиотской игрушечной церкви на Прадо, то, что ты убежал, было правильно. Переодетый в священника, фигуру, которая вечно смущает русских, как и большинство других.
– Разве ты хоть в чем-нибудь нуждался с тех пор, как я обустроился? – они вошли в небольшую панельную комнату, где, предположительно, прелаты должны были готовиться к службам. – Отказал я тебе хоть раз? – добавил Карлос, поставив тяжелую сумку на пол.
– Да я шучу, конечно, – возразил Энрике, дружелюбно улыбаясь и глядя на Шакала. – Куда девалось твое здоровое чувство юмора, мой старый злополучный друг?
– Мне сейчас не до него.
– Охотно верю. И, честно говоря, ты всегда был весьма щедр по отношению к моей семье на Кубе, и я благодарен тебе. Мои родители дожили свои дни в мире и комфорте, несколько в смущении, правда, но куда лучше всех, кого они знали… Это все было безумием. Революционеры, выброшенные их собственными революционными предводителями.
– Вы были угрозой для Кастро, как и Че. Теперь это в прошлом.
– Многое осталось в прошлом, – согласился Энрике, разглядывая Карлоса. – Ты сильно постарел, Рамирес. Где те пышные темные волосы и красивое волевое лицо с ясными глазами?
– Не будем об этом.
– Хорошо. Я толстею, ты худеешь; это говорит мне кое о чем. Насколько серьезно ты ранен?
– Я достаточно хорошо могу двигаться для того, что намерен провернуть – что я должен провернуть.
– Рамирес, что еще тебе нужно? – спросил вдруг ряженый солдат. – Он мертв! Москва утверждает, что это они убили его, но когда ты мне позвонил, я понял, что это сделал ты, ты убил его. Джейсона Борна больше нет! Твой враг покинул этот мир. У тебя явно проблемы со здоровьем; вернись в Париж и подлечись. Я выведу тебя наружу так же, как провел внутрь. Мы пойдем во «Францию», и я расчищу дорогу. Ты будешь курьером от коменданта «Испании» и «Португалии», который должен лично передать конфиденциальное послание на площадь Дзержинского. Такое здесь регулярно бывает; никто никому здесь не доверяет, особенно своим собственным воротам. Тебе даже не придется рисковать и убивать ни одного охранника.
– Нет! Я должен преподать урок.
– Тогда позволь мне сказать это по-другому. Когда ты позвонил с экстренными кодами, я сделал, что ты велел, потому что ты исполнил свои обязательства ко мне, обязательства, которые начались тридцать три года назад. Но сейчас есть другой риск – риски, если быть точным, – и я не уверен, что горю желанием пойти на них.
– Ты это говоришь мне? – вскричал Шакал, снимая пиджак мертвого охранника, под которым обнаружились туго затянутые чистые белые бинты без капли крови, державшие его правое плечо.
– Перестань ломать комедию, – мягко сказал Энрике. – Мы знали друг друга еще до того. Я обращаюсь к молодому революционеру, за которым вышел из Кубы с титаном мысли по имени Санчес… Как у него дела, кстати? Фидель по-настоящему боялся его.
– Вполне неплохо, – ответил Карлос невыразительно. – Но мы перенесли «Сердце солдата».
– Он по-прежнему увлекается своими садами – его английскими садами?
– Да.
– Мне кажется, ему надо было стать пейзажистом или цветоводом. А я мог бы стать отличным агрокультурным инженером, агрономом, как их называют – именно так мы с Санчесом и встретились, ты знаешь… Мелодраматические политики изменили наши жизни, не так ли?
– Политические преступления изменили их. Фашисты повсюду изменяли их.
– И теперь мы хотим быть, как фашисты, а они хотят взять все не самое ужасное от нас, коммунистов, и прикормить немного деньгами – что вообще-то не работает, но идея хорошая.
– Какое отношение это имеет ко мне – твоему монсеньеру?
– Лошадиный навоз, Рамирес. Как тебе, возможно, известно, моя русская жена умерла несколько лет назад, и у меня осталось трое детей в Московском университете. Если бы не моя должность, они бы туда не попали, а я хочу, чтобы они там учились. Они станут учеными, докторами… Видишь ли, это и есть риски, о которых ты меня просишь. Я прикрывал тебя до этого момента – и ты заслужил этот момент – но, пожалуй, не больше. Через несколько месяцев я уйду на пенсию, и в знак благодарности за долгие годы службы в южной Европе и Средиземноморье мне предоставят отличную дачу на Белом море, где меня будут навещать мои дети. Я не хочу неоправданно рисковать предстоящей мне жизнью. Так что будь добр, объясни, что тебе нужно, и я скажу тебе, будешь ли ты один или нет… Повторяю, твое проникновение сюда не может привести ко мне, и, как я уже сказал, это ты заслужил, но далее… Это то место, где я могу быть вынужден остановиться.
– Понимаю, – сказал Карлос, подойдя к портфелю, который Энрике положил на стол.
– Надеюсь. На протяжении долгих лет ты был добр к моей семье, как не смог бы я, но тогда я служил тебе как мог хорошо. Я связал тебя с Родченко, дал тебе имена из министерств, где процветали слухи – слухи, которые Родченко лично расследовал для тебя. Так что, мой революционный товарищ, я тоже не сидел для тебя сложа руки. Однако теперь все по-другому; мы уже не молодые горячие парни, ищущие причины, потому что мы утратили жажду к причинам – ты намного раньше меня, конечно.
– Моя причина неизменна, – резко перебил Шакал. – Это я и все, кто мне служит.
– Я служил тебе…
– Ты уже сказал об этом, как и о моей щедрости к тебе и твоей семье. И теперь, когда я здесь, ты хочешь знать, заслуживаю ли я дальнейшей помощи, верно?
– Мне ведь надо защитить себя. Зачем ты здесь?
– Я сказал тебе. Чтобы преподать урок, чтобы оставить послание.
– Это одно и то же?
– Да. – Карлос открыл портфель; в нем была грубая рубашка, португальская рыбацкая кепка, соответствующие брюки с веревкой вместо ремня и заплечный холстинный рюкзак моряка. – Почему именно эта? – спросил он.
– Это то, что нашлось у меня в запасе, а я много лет не видел тебя – со времени встречи в Малаге в начале семидесятых, кажется. Я не мог достаточно хорошо подогнать под тебя одежду, и рад, что не попытался – ты выглядишь не так, как я тебя помнил, Рамирес.
– А ты не намного больше, чем я тебя помню, – ответил киллер. – Чуть толще в районе живота, пожалуй, но мы все еще одного роста, примерно одинаковой фигуры.
– И что? Что это значит?
– Сейчас поймешь… Многое ли изменилось здесь с тех пор, как мы были здесь вместе?
– Изменяется постоянно. Сначала прибывают фотографии, а на следующий день строительные отряды. На Прадо здесь, в «Мадриде», теперь стоят новые магазины, новые знаки, даже несколько новых канализационных люков в соответствии с изменениями в городе. А также видоизменены «Лиссабон» и пирс вдоль «Залива» и «реки Тежу». Мы ничто, если не соответствуем действительности. Кандидаты, заканчивающие обучение, чувствуют себя буквально как дома, куда бы их ни отправили. Иногда я действительно думаю, что это все излишества, но потом вспоминаю мое первое задание на военно-морской базе в Барселоне и понимаю, как спокоен я был там. Я сразу приступил к работе, потому что психологической адаптации уже не требовалось; значительных сюрпризов не оказалось.
– Ты говоришь о внешности, – перебил Карлос.
– Конечно, о чем еще?
– Более постоянные строения, которые не столь очевидны, не на виду.
– Такие как?
– Товарные, топливные склады, пожарные станции – все, что не является частью макетов. Они там же, где и были?
– Да. По крайней мере основные товарные и топливные склады с их подземными емкостями – точно. Большинство по-прежнему на западе района «Сан-Рока», через «Гибралтар».
– А что с переходом из одного комплекса в другой?
– Вот это действительно изменилось. – Энрике достал небольшой плоский предмет из кармана кителя. – Каждая граница оборудована компьютеризированным регистрационным терминалом, который откроет проход, когда ты вставишь вот это.
– И никакие вопросы не задаются?
– Только Главным штабом Новгорода, если они возникают.
– Не понял.
– Если хоть одна такая штучка утеряна или украдена, об этом тут же сообщают, и внутренние коды сбрасываются.
– Понял.
– А я – нет! К чему эти вопросы? Опять-таки, зачем ты здесь? Что это за урок, что за послание?
– Район «Сан-Рока»?.. – пробормотал Карлос, будто вспоминая. – Это около трех или четырех километров на юг от тоннеля, верно? Маленькая прибрежная деревня, нет?
– «Гибралтар», да.
– А следующий комплекс – «Франция», конечно, потом «Англия» и наконец самый большой, «Соединенные Штаты». Да, все понятно; я все вспомнил. – Шакал отвернулся, неловко сунув руку под брюки.
– А мне по-прежнему ничего не ясно, – сказал Энрике угрожающим тоном. – А должно быть. Ответь мне, Рамирес. Зачем ты здесь?
– Как смеешь ты меня так спрашивать? – продолжил Карлос, стоя спиной к сообщнику. – Как смеете вы все спрашивать парижского монсеньера.
– Послушай меня, ссаный священник. Ответь мне, или я выйду отсюда – и в течение нескольких минут ты – мертвый парижский монсеньер!
– Очень хорошо, Энрике, – ответил Ильич Рамирес Санчес, обращаясь к панельной стене. – Мое послание будет триумфально ясным и потрясет самые основы Кремля. Карлос Шакал не только убил слабого выскочку Джейсона Борна на советской земле, – он оставил напоминание всей России, что Комитет совершил колоссальную ошибку, не воспользовавшись моими выдающимися талантами.
– Да ну, – сказал Энрике, тихо смеясь, будто подтрунивая совсем не экстраординарного человека. – Снова мелодрама, Рамирес? И как же ты передашь это напоминание, это послание, это величайшее твое утверждение?
– Очень просто, – ответил Шакал, обернувшись с пистолетом с глушителем в руке. – Нам придется поменяться местами.
– Что?
– Я сожгу Новгород.
И он выстрелил в верхнюю часть горла Энрике. Его задачей было, чтобы на его китель попало как можно меньше крови.
* * *
Одетый в полевую форму с погонами армейского майора, Борн ничем не отличался от военных, патрулировавших ночью американский комплекс из сектора в сектор. Их было немного, человек тридцать, обходивших всю территорию, занимавшую, по словам Бенджамина, восемь квадратных миль. В «городских» районах они были в основном пешими, парами; в «сельской» местности – на военных машинах. Молодой тренер реквизировал для них двоих джип.
Из комиссарского номера в «американском» штабе они попали на военный склад к западу от реки, где документы Бенджамина обеспечили им доступ и джип. Внутри охранники с удивлением наблюдали за тем, как молчаливый Борн был экипирован полевой формой с карабиновым штыком, стандартным автоматом 45-го калибра и пятью боевыми обоймами. Последние были получены только после авторизационного звонка к неидентифицированному подчиненному Крупкина в Главный штаб. Снова оказавшись снаружи, Джейсон пожаловался:
– А как же осветительные ракеты, которые я просил, и хотя бы три-четыре гранаты? Ты сказал, что добудешь мне все, что потребуется, а не половину.
– Тоже будут, – ответил Бенджамин, отъезжая от склада. – Ракеты хранятся возле средств автотранспорта, а гранаты не входят в обычную комплектацию. Они хранятся в стальных ящиках у тоннеля – у каждого тоннеля – под грифом «Для экстренных ситуаций». – Молодой тренер взглянул на Борна, заметив искорку юмора на его лице. – На случай вторжения НАТО, скорее всего.
– Это глупо. Мы бы напали с неба.
– Ты забыл о военно-воздушной базе в девяноста секундах лету отсюда.
– Поспеши, мне нужны гранаты. У нас могут возникнуть проблемы с их получением?
– Нет, если Крупкин держит марку.
Получив осветительные ракеты, им оставалось только заехать в тоннель за гранатами. Там им были выданы четыре стандартные армейские гранаты, в чем Бенджамин расписался.
– Куда теперь? – спросил он, когда солдат в американской военной форме вернулся в бетонную будку.
– Они немного не такие, как те, что делают в Штатах, – сказал Джейсон, осторожно одну за другой раскладывая гранаты по карманам.
– Однако они и не учебные. Это не военный комплекс, а больше гражданский. Здесь их используют в основном не для обучения. Куда теперь?
– Свяжись сначала со штабом. Спроси, есть ли какие-нибудь еще происшествия на пограничных постах.
– У меня запищал бы бипер.
– Я не доверяю биперам, я люблю слова, – настоял Джейсон. – Возьми радио.
Бенджамин подчинился, переключившись на русский язык и используя коды, доступные только управляющему персоналу. Из динамика прозвучал краткий ответ; молодой тренер вернул микрофон на место и повернулся к Борну:
– Ничего, – сказал он. – Только межкомплексные перемещения топлива.
– Что это такое?
– Распределение бензина, в основном. В некоторых комплексах резервуары больше, чем в других, вот логистики и устраивают такие перераспределения, пока не подвезут по реке пополнение.
– Это происходит ночью?
– Это лучше, чем если бы эти грузовики перегораживали улицы днем. Вспомни, все здесь в уменьшенном размере. Мы все время ездим по объездным дорогам, но в центральных районах существуют рабочие отряды, которые чистят магазины, офисы и рестораны, готовясь к завтрашним заданиям. Большие грузовики создают помехи.
– Боже, это действительно Диснейленд… Ладно, езжай к «испанской» границе, Педро.
– Чтобы попасть туда, нам придется проехать через «Англию» и «Францию». Не думаю, что это имеет большое значение, но я не говорю по-французски. И по-испански. А ты?
– По-французски свободно, по-испански терпимо. Что-нибудь еще?
– Пожалуй, будет лучше, если ты сядешь за руль.
Шакал остановил большой бензовоз у границы «Западной Германии»; дальше он не собирался ехать. Оставшиеся северные районы «Скандинавии» и «Нидерландов» были второстепенными сателлитами; эффект от их уничтожения будет ничтожным по сравнению с южными комплексами, и экономия времени требовала пренебречь ими. Время тикало, и «Западная Германия» станет началом повсеместных возгораний. Он поправил грубую португальскую рубашку, надетую поверх кителя испанского генерала, и, когда из будки вышел охранник, заговорил по-русски, повторяя слова, которые он использовал на всех остальных постах:
– Даже и не просите меня говорить на вашем тупом местном языке. Я всего лишь развожу бензин, а не протираю штаны в аудиториях! Вот мой пропуск.
– Да я и сам еле говорю на нем, – засмеялся охранник, принимая пропуск и вставляя его в терминал. Тяжелый железный шлагбаум поднялся в вертикальное положение; охранник вернул пропуск, и Шакал въехал в миниатюризированный «Западный Берлин».
Он проехал по узкой копии Курфюрстендамм до Будапештерштрассе, где притормозил и открыл клапан. Топливо из цистерны хлынуло на улицу. Он достал из сумки, лежавшей на соседнем сиденье, небольшие бомбы замедленного действия из пластиковой взрывчатки и, как проделывал это во всех предыдущих комплексах вплоть до «французской» границы, стал разбрасывать их, опустив окна, по обе стороны кабины под основания деревянных строений, наиболее легко, по его мнению, воспламеняемых. Он проехал в сектор «Мюнхен», потом в речной порт «Бремерхафен», и наконец в «Бонн» и к уменьшенным версиям посольств на «Бад Годесберге», заливая улицы, распределяя взрывчатку. Он взглянул на часы; пора было ехать обратно. У него едва оставалось пятнадцать минут до первых взрывов по всей «Западной Германии», за которыми, с промежутками в восемь минут, чтобы создать максимальный беспорядок, должны были последовать взрывы в совмещенных комплексах «Италия-Греция», «Израиль-Египет» и «Испания-Португалия».
Отдельные пожарные бригады не смогут справиться с горящими улицами и домами в этих сложно устроенных комплексах, и они будут вынуждены вызывать на подмогу бригады из соседних комплексов, которым тут же придется вернуться в свои собственные комплексы, когда те тоже загорятся. Это весьма простая формула вселенского хаоса, под вселенной в данном случае подразумевался поддельный мир Новгорода. Ворота на границах распахнутся, не в силах препятствовать паническому потоку людей, и в завершение разгрома гений по имени Ильич Рамирес Санчес – принесенный в мир террора как Карлос Шакал ошибками того же Новгорода, – должен оказаться в «Париже». Не в его Париже, а в ненавистном новгородском «Париже», и он сожжет его дотла так, что позавидуют маньяки Третьего Рейха. Потом придет черед «Англии» и, наконец, самого большого комплекса в презренном, изолированном, иллюзорном Новгороде, где он оставит свое триумфальное послание – в «Соединенных Штатах Америки», вырастивших киллера-отступника Джейсона Борна. Послание будет ясным и понятным, как альпийские воды, смывающие кровь разрушенной фальшивой смакетированной вселенной.
Это сделал я один. Мои враги мертвы, а я жив.
Карлос проверил содержимое сумки; остались только самые убийственные инструменты смерти, которые удалось найти в арсенале Кубинки. Четыре ряда ракет, самонаводящихся на источники тепла, всего двадцать штук, каждая из которых способна разнести весь фундамент Вашингтонского монумента; приведенные в состояние боевой готовности и взведенные, они среагируют на источники огня и сделают свою работу. Удовлетворившись, Шакал закрыл клапан, развернулся и поехал назад к границе.
Сонный техник в главном штабе проморгался и уставился на зеленые символы на экране перед ним. То, что он видел, казалось бессмыслицей, однако с виду никаких нарушений не было. Уже в пятый раз «комендант» «испанского» комплекса пересек одну из северных границ, двигаясь в сторону «Франции». Перед этим, как того требовал режим повышенной безопасности, он дважды звонил на ворота «Израиля» и «Италии», где ему сказали, что проезжал только один грузовик с горючим. Эту информацию он и сообщил уполномоченному тренеру по имени Бенджамин, но теперь он удивился. Зачем такому высокому офицеру водить цистерну?.. С другой стороны, почему бы и нет? В Новгороде процветала коррупция, как подозревал каждый. Вот, возможно, «комендант» как раз либо пытался выявить взяточников, либо сам собирал свои сборы ночью. Однако, поскольку сообщений об украденной или потерянной карточке не поступало и компьютеры не возражали, лучше было не поднимать из-за этого шума. Кто знает, кто окажется его следующим начальником…