– А почему бы нет? Нам ведь еще надо кое-что обсудить… например, миллион франков.
– Он ваш на прежних условиях.
– Кто вы? — внезапно спросил Санчес.
– Это в договор не входило.
– Вы уже не молоды.
– Не то, чтобы это имело какое-то значение, но вы тоже не юнец.
– При вас был пистолет и нож. Последний больше подходит молодежи.
– Кто это сказал?
– Наши рефлексы… Что вам известно о черном дрозде?
– С таким же успехом можете спросить, откуда я узнал о «Сердце солдата».
– И откуда же?
– Мне сказал один человек.
– Кто?
– Простите, это тоже не входило в договор. Я посредник, и у меня свои методы работы. Мои клиенты рассчитывают на это.
– А на то, что вы будете заматывать колено и симулировать травму, они тоже рассчитывают? Когда вы открыли глаза, я надавил на повязку – и никакой реакции на боль, непохоже, что это растяжение или перелом. Потом, у вас при себе нет документов, зато есть приличная сумма – к чему все это?
– Я не собираюсь обсуждать свои методы, просто упомяну кое о каких ограничениях, как я их понимаю. Я передал вам записку, не так ли? Так как я не знал телефонного номера, то сомневался, что все пройдет успешно, если я появлюсь в вашем заведении в деловом костюме и с атташе-кейсом в руке.
Санчес засмеялся.
– Вы бы даже внутрь попасть не смогли. Вас бы остановили и раздели еще в переулке.
– Об этом-то я и подумал… Так мы будем совершать миллионную сделку?
Человек Шакала пожал плечами.
– Полагаю, что, если покупатель упоминает такую сумму в первом же своем предложении, это не предел. Скажем, полтора миллиона. Или даже два.
– Но я не покупатель, я посредник. Мне было приказано заплатить миллион, что, по-моему, уже многовато, но время не терпит. Так что решайте, согласны ли вы на миллион, у меня на примете есть еще желающие.
– Правда?
– Не сомневайтесь.
– А если ваш обезображенный труп выловят из Сены?
– Вот, значит, как?
Джейсон оглядел затененную квартиру; она мало походила на убогое кафе внизу. Мебель была большая, под стать своему безразмерному владельцу, но подобрана со вкусом, без особой элегантности, но не дешевая. Что немного ошарашивало, так это книжные полки, покрывавшие всю стену между двумя окнами. Сидящий в Борне ученый сразу же захотел прочитать их названия, это помогло бы ему составить более ясное представление об этом странном, большом человеке, чья речь могла принадлежать выпускнику Сорбонны – снаружи ярый грубиян, но, вероятно, внутри кто-то другой. Он вновь посмотрел на Санчеса.
– Получается, что мне не удастся свободно отсюда выйти, не так ли?
– Верно, – ответил связной Шакала. – Это было возможно, ответь вы на мои простые вопросы, но вы говорите, что условия – ограничения – вашей работы этого не позволяют… Что ж, у меня тоже есть свои правила, и в соответствии с ними вы либо останетесь в живых, либо умрете.
– Предельно ясно.
– Еще бы.
– Да, только вы лишаетесь шанса получить миллион франков – или, как вы сами предложили, несколько большей суммы.
– Тогда позволю себе еще одно предположение, – сказал Санчес, скрещивая толстые руки и рассеянно глядя на свои крупные татуировки, – что человек с такими средствами не только расстанется с ними в обмен на свою жизнь, но и с радостью поделится нужной информацией, чтобы избежать мучительной боли.
Человек Шакала неожиданно грохнул сжатым кулаком по подлокотнику кресла и заорал:
– Что вам известно о черном дрозде? Кто сказал вам про «Сердце солдата»? Откуда вы взялись, кто вы такой и кто ваш клиент?
Борн замер, не один мускул его тела не шевелился, а мозг соображал, прикидывал, обдумывал. Он должен выбраться! Он должен связаться с Бернардином – сколько часов назад он должен был позвонить? Где Мари? В то же время, то, что он хотел сделать, должен был сделать, будет невозможно, если он станет возражать гиганту, сидящему напротив него. Санчес не был ни вруном, не дураком. Он способен убить и убьет голыми руками своего пленника без всяких колебаний… и его не удастся одурачить откровенной ложью или туманными намеками. Человек Шакала охранял две территории – свою и хозяина. У Хамелеона оставался только один выход: открыть часть правды, настолько опасную, что она будет внушать доверие, настолько правдоподобную, что риск ее неприятия был просто недопустим. Джейсон положил мешок со льдом на поднос и начал медленно говорить из тени широкого дивана.
– Сами понимаете, что я не горю желанием умереть за клиента или быть замученным, утаивая его информацию, поэтому я расскажу вам то, что мне известно, правда, знаю я не так много, как хотелось бы при сложившихся обстоятельствах. Буду отвечать на ваши вопросы по порядку, если только с перепугу не перепутаю очередность. Начнем с того, что средства лично мне недоступны. Я встречаюсь в Лондоне с человеком, которому передаю информацию, а он переводит деньги на счет в Берне, в Швейцарии, на имя и номер – любое имя и любой номер – который я ему даю… Пропустим угрозу моей жизни и «мучительную боль» – на это я уже ответил. Так, что мне известно о черном дрозде. Кстати, сюда же относится и вопрос о «Сердце солдата»… Мне сказали, что один пожилой человек – имени и национальности его я не знаю, но, подозреваю, что это француз, – обратился к известному общественному деятелю с предупреждением, что тот является объектом заговора с целью убийства. Кто поверит старому пьянице, долго состоящему на учете в полиции и желающему получить вознаграждение? К сожалению, убийство действительно произошло, но к счастью, помощник убитого находился поблизости, когда его предупреждал старик. Кроме того, помощник был и является близким другом моего клиента, а убийство было на руку им обоим. Помощник по секрету сообщил, что рассказал старик. Черный дрозд получает сообщения через кафе «Сердце солдата» в Аржентоле. Этот черный дрозд должен быть необычайным человеком, и теперь мой клиент хочет на него выйти… Что касается меня, мои офисы – это гостиничные номера в разных городах. Сейчас я зарегистрирован под именем Симон в отеле «Пон-Рояль», и там же находится мой паспорт и другие документы. – Борн сделал паузу и развел руками. – Вот я и рассказал вам всю правду.
– Не совсем всю правду, – поправил Санчес низким грудным голосом. – Кто ваш клиент?
– Меня убьют, если я вам скажу.
– Я сам убью вас прямо сейчас, если вы не скажете, – произнес связной Шакала, вынимая охотничий нож Джейсона из-за своего широкого кожаного пояса; его лезвие блеснуло в свете торшера.
– Почему бы вам не передать моему клиенту нужную ему информацию, вместе с именем и номером счета – любым именем и номером счета – и я гарантирую вам получение двух миллионов франков. Все, о чем просит мой клиент, это чтобы я был единственным посредником. Вы ничем не рискуете. Черный дрозд может просто отказать мне и предложить катиться к черту… Три миллиона!
В глазах Санчеса промелькнула нерешительность, словно искушение было слишком велико.
– Может быть, мы поговорим об этом позже…
– Сейчас.
– Нет!
Человек Карлоса поднял свое огромное тело из кресла и направился к дивану, угрожающе выставив перед собой нож.
– Ваш клиент.
– Их много, – ответил Борн. – Группа влиятельных лиц из Соединенных Штатов.
– Кто именно?
– Они охраняют свои имена, как ядерные секреты, но я знаю одного, и этого вам должно хватить.
– Кто он?
– Выясняйте сами – по крайней мере, убедитесь в масштабности того, о чем я вам говорю. Защищайте своего черного дрозда всеми способами! Убедитесь, что я говорю вам правду, и по ходу дела сделайте себя настолько богатым, чтобы заниматься остаток жизни тем, чем вам хочется. Вы сможете путешествовать, исчезнуть, у вас будет время для этих ваших книг – и вам больше не придется хороводиться с этим сбродом внизу. Как вы сами заметили, мы уже не молоды. Я получу хороший процент за посредничество, а вы станете богатым человеком, свободным от всяких забот, от нудной суеты… Опять-таки, что здесь плохого? Мое предложение можно отклонить, отказать моему клиенту. В этом нет никакого подвоха. Мои клиенты не горят желанием видеть его. Они хотят нанять его.
– Как это сделать? Как мне убедиться в том, что это правда?
– Придумайте себе какой-нибудь высокий пост, и свяжитесь с американским послом в Лондоне – его зовут Аткинсон. Скажите ему, что вы получили секретные указания от «Снейк Леди». Спросите, должны ли вы их выполнить.
– «Снейк Леди»? Это еще что такое?
– «Медуза». Они называют себя «Медуза».
Мо Панов извинился и выскользнул из-за столика. Он начал пробираться сквозь наполненную людьми придорожную закусочную в сторону туалета, яростно оглядывая стену в противоположном конце в поисках таксофона. Ни одного! Единственный проклятый телефон находился в десяти футах от машины и отлично просматривался платиновой блондинкой с безумным взглядом, чья паранойя так же крепко засела в ее голове, как и темные корни ее крашеных волос. Когда он как бы вскользь заметил, что мог бы позвонить себе на работу и сообщить своим сослуживцам о происшествии и о том, где он находится, в ответ полетели отборные ругательства.
– И чтобы за тобой прилетел рой копов?! Даже не думай об этом, мистер врач. Твои люди вызовут фараонов, те свяжутся с моим благоверным, который протащит меня задницей по всем ограждениям из колючей проволоки, которые есть в этой стране. Он заодно со всеми копами на дорогах. Вероятно, рассказывает им, где можно неплохо развлечься.
– Но мне незачем упоминать о вас, да я и не собираюсь этого делать. Вы же сами сказали, что он может меня обидеть.
– Обидеть – это еще не то слово. Он просто отрежет твой маленький нос. Я не хочу рисковать – непохоже, что ты очень надежен. Ты расскажешь о том, что случилось – а потом приедут копы.
– Знаете, вы просто чушь какую-то несете.
– Ладно, будет тебе чушь. Я закричу «Насилуют!» и скажу этим милым дальнобойщикам, что подобрала тебя на дороге два дня назад, и с тех пор была у тебя сексуальной рабыней. Как тебе это понравится?
– Не очень. Но хоть в туалет-то мне можно сходить? Я больше не могу терпеть.
– Конечно. В таком месте в сортиры телефонов не вешают.
– Правда?.. Нет, честное слово, я не огорчен и не разочарован – мне просто любопытно. Почему? Водители неплохо зарабатывают; они не станут воровать четвертаки.
– Боже, док, вы что, с луны свалились? На дорогах разное случается; надо держать ухо востро, понимаете? Если кто-то звонит, другие хотят знать, кто именно звонит и почему.
– Правда?..
– О, Господи. Давайте скорее. У нас времени в обрез, чтобы перекусить, так что я закажу. Он поедет по семидесятому, а не по девяносто седьмому. Он не догадается.
– Не догадается о чем? Что такое «семидесятое» и «девяносто седьмое»?
– Боже мой – шоссе! Здесь везде есть шоссе, клистирная вы трубка. Шевелите мозгами, тогда, может быть, мы остановимся в мотеле и обсудим наше дело, а вы получите аванс.
– Пардон?
– Я за разрешение абортов. Это против вашей религии?
– Господи, нет. Я тоже твердо «за».
– Хорошо. Давайте быстрее!
Итак, Панов направился в туалет, и убедился в том, что женщина была права. Телефона там не было, а окно наружу было таким маленьким, что в него смогла бы пролезть только маленькая кошка или большая крыса… Но ведь у него есть еще деньги, много денег, и пять водительских удостоверений разных штатов. На языке Джейсона Борна это было оружие, особенно деньги. Мо подошел к писсуару – и весьма своевременно – а потом повернулся к двери; он приоткрыл ее на несколько дюймов, чтобы посмотреть, что делает блондинка. Неожиданно дверь распахнулась на несколько футов, и Панов отлетел к стене.
– Эй, прости, приятель! – крикнул невысокий коренастый человек, схватив психиатра за плечи, пока Мо держался за лицо. – Ты в порядке?
– О, конечно. Да, ничего страшного.
– Как бы не так, у тебя кровь хлещет из носу! Иди-ка сюда, тут есть полотенца, – произнес водитель в футболке, под закатанным рукавом которой была прижата пачка сигарет. – Давай, запрокинь голову, а я пока намочу полотенце холодной водой и приложу к твоему шнобелю… Расслабься и обопрись о стену. Вот, так, уже лучше; мы его в раз заткнем.
Невысокий мужчина привстал на носки и начал аккуратно прижимать мокрое полотенце к лицу Панова, другой рукой придерживая его за шею, и через каждые несколько секунд проверяя, идет ли еще кровь из ноздрей Мо.
– Вот и все, дружище, кровотечение уже почти остановилось. Теперь просто подыши через рот, поглубже, понимаешь? И запрокинь голову, хорошо?
– Благодарю, – сказал Панов, сжимая полотенца и удивляясь, что кровотечение можно так быстро остановить. – Большое спасибо.
– Не благодари меня, я приложил тебя случайно, – ответил водитель, справляя нужду. – Ну что, полегчало? – спросил он, застегивая ширинку.
– Да, гораздо лучше, – и, вопреки советам своей дорогой почившей матери, Мо решил воспользоваться ситуацией и развить успех, пренебрегая правдой. – Но должен заметить, что это была моя ошибка, а не ваша.
– Как это? – спросил дальнобойщик, который уже мыл руки.
– Честно говоря, я спрятался за дверью, чтобы понаблюдать за женщиной, от которой пытаюсь сбежать – если вы меня понимаете.
Личный врач Панова рассмеялся, подставив руки под сушилку.
– А кто же этого не поймет? Это вечная история рода человеческого, приятель! Они хватают вас в свои лапы, они визжат, и вы не знаете, что вам делать, они кричат – и вот вы у их ног. Хотя у меня все по-другому. Я женился на настоящей европейке, улавливаешь? Она не очень хорошо говорит по-английски, но она благодарная… Отличная мать, отличная жена, и до сих пор возбуждает меня своим видом. Не то, что эти чертовы принцессы вон там.
– Это очень интересное, даже интуитивное, наблюдение, – сказал психиатр.
– Это что?
– Ничего. Но я все еще хочу выбраться отсюда так, чтобы она меня не увидела. У меня есть деньги…
– Подожди с деньгами. Которая?
Оба подошли к двери, и Панов приоткрыл ее на несколько дюймов.
– Она вон там – блондинка, что постоянно смотрит то сюда, то на входную дверь. Похоже, она волнуется…
– Вот черт, – перебил невысокий водитель. – Это жена Бронка! Она сбилась с курса.
– С курса? А кто такой Бронк?
– Он работает на восточных маршрутах, но не здесь. Какого дьявола она тут делает?
– Думаю, пытается от него скрыться.
– Точно, – согласился спутник Мо. – Я слышал, что она шалила и не брала деньги.
– Вы ее знаете?
– Черт возьми, да. Я был пару раз у них на барбекю. Он готовит отличный соус.
– Мне надо выбраться отсюда. Как я уже говорил, у меня есть деньги…
– Да, но поговорим об этом потом.
– Где?
– В моем грузовике. Красный полуприцеп с белыми полосками, как флаг. Он прямо перед входом, чуть справа. Иди за кабину и не высовывайся.
– Она увидит, как я выйду.
– Нет, не увидит. Я подойду к ней и слегка припугну. Скажу, что о ней трещат все радиоприемники и телевизоры, а Бронк направляется на юг в Каролину – по крайней мере, так я слышал.
– Не знаю, как мне вас благодарить!
– Например, воспользовавшись теми деньгами, о которых ты столько говоришь. Хотя, мне много не надо. Бронк настоящее животное, и я чувствую себя возродившимся христианином.
Коротышка направился к двери, чуть не припечатав Панова к стене во второй раз. Мо наблюдал, как его друг-конспиратор приблизился к будке, протянул свои конспираторские руки и обнял старую приятельницу, а потом начал что-то быстро говорить – женщина смотрела на него во все глаза, словно находясь под гипнозом. Панов выскочил из туалета, пробежал через вход в закусочную и бросился к огромному грузовику в красно-белую полоску. Задыхаясь, он забежал за кабину – его грудь тяжело вздымалась – и стал ждать.
Неожиданно, жена Бронка вылетела из кафе, ее платиновая шевелюра причудливо развевалась за ней, пока она неслась к своему ярко-красному автомобилю. Спустя мгновение после того, как она прыгнула внутрь, взревел двигатель, и она помчалась на север на глазах пораженного Мо.
– Как ты тут, приятель, и где ты, черт возьми? – крикнул невысокий незнакомец, который не только ловко остановил кровотечение, но и спас его от маниакально настроенной чужой жены, чьи параноидальные настроения брали начало в желании отомстить и чувстве вины.
«Не делай этого, кретин!» – подумал про себя Панов и подал голос.
– Я здесь… приятель!
Спустя тридцать пять минут они доехали до окраины неизвестного города, и дальнобойщик остановился перед торговым рядом, протянувшимся вдоль шоссе.
– Тут ты найдешь телефон, дружище. Удачи.
– Вы уверены? – спросил Мо. – Насчет денег, я имею в виду.
– Конечно, я уверен, – ответил невысокий человек из-за баранки. – Две сотни долларов – это неплохо, даже может быть, что я их и заработал, – но больше уже ни к чему, это отдает продажностью, не так ли? Мне раз пятьдесят предлагали заняться перевозкой такого, что мне не по нраву, и знаешь, что я им сказал?
– Что вы им сказали?
– Сказал, чтобы шли мочиться против ветра вместе со своей отравой. Пусть все летит обратно и прямо им в глаза.
– Вы хороший человек, – сказал Панов, спускаясь на тротуар.
– Я должен компенсировать кое-что из прошлого, – дверь кабины захлопнулась, и огромный грузовик рванул вперед, а Мо повернулся и стал искать телефон.
– Черт тебя дери, где ты сейчас? – бесновался Александр Конклин у телефона в Виргинии.
– Я не знаю! — ответил Панов. – Будь я пациентом, я бы неуклюже объяснил, что это было продолжение какого-то фрейдовского кошмарного видения, потому что это не может случиться, но случилось со мной. Они всего меня искололи, Алекс!
– Не переживай. Мы так и подумали. Нам надо знать, где ты находишься. Не забывай, они тебя тоже ищут.
– Хорошо, хорошо… Погоди-ка! Тут через улицу какая-то аптека. На вывеске написано «Battle Ford’s Best», [88] это поможет?
На другом конце линии в Виргинии послышался вздох.
– Да, поможет. Если бы ты был добропорядочным гражданином и имел представление о Гражданской Войне, а не был полным ничтожеством, то и сам все понял.
– Что все это значит?
– Иди на старое поле сражения у Спуска Форда. Это национальная достопримечательность, там везде указатели. Вертолет будет через тридцать минут, и не вздумай ни с кем разговаривать!
– Ты знаешь, как обидно тебя слушать? А ведь это меня жестоко мучили…
– Отбой!
Борн вошел в «Пон-Рояль» и тут же направился к ночному портье, вытащил пятисотенную банкноту и без лишних движений вложил ее в руку служащего.
– Меня зовут Симон, – улыбнулся он. – Меня какое-то время не было. Для меня что-нибудь есть?
– Сообщений нет, мсье Симон, – последовал тихий ответ, – но снаружи расположились двое – один на улице Монталамбер, другой на дю Бак.
Джейсон вытащил бумажку в тысячу франков и протянул ее портье.
– Я плачу за такие зоркие глаза, и плачу хорошо. Так держать.
– Конечно, мсье.
Борн направился к лифту с медными ручками. Поднявшись на свой этаж, он стремительно преодолел пересекающиеся коридоры и вошел в номер. Ничего не изменилось; все осталось на тех же местах, где было до его ухода, за исключением того, что постель оказалась прибранной. Постель. О, Боже, ему нужен отдых, нужен сон. Больше так не может продолжаться. Что-то происходило внутри него – не хватало сил, не хватало дыхания. А ему было необходимо и то, и другое, причем как никогда раньше. О, Господи, как же хочется прилечь… Нет. Еще оставалась Мари. Оставался Бернардин. Он подошел к телефону и по памяти набрал номер.
– Прошу прощение за опоздание, – сказал он.
– Четырехчасовое опоздание,mon ami. Что случилось?
– Нет времени рассказывать. Что насчет Мари?
– Ничего. Абсолютно ничего. Ее нет ни на одном международном рейсе, который сейчас в воздухе или должен вскоре взлететь по расписанию. Я даже проверил линии из Лондона, Лиссабона, Стокгольма и Амстердама – ничего. Нигде не значится имя Мари Элизы Сен-Жак Вебб, находящейся на пути в Париж.
– Оно должно где-то быть. Не может быть, чтобы она передумала, это на нее не похоже. И она не знает, как обойти иммиграционный контроль.
– Повторяю. Ее нет ни в одном списке пассажиров ни одного международного рейса, направляющегося в Париж.
– Проклятье!
– Я продолжу попытки, мой друг. У меня в ушах еще звенят слова Святого Алекса. Нельзя недооценивать la belle mademoiselle.
– Она не мадемуазель, она моя жена… Она не одна из нас, Бернардин, она не агент на задании, который может обмануть всех раз, другой и третий. Она так не сможет. Но она летит в Париж. Я знаю это!
– А авиакомпании нет, что еще я могу сказать?
– Что и сказали, – ответил Джейсон, его охватило чувство, что легким не хватает воздуха, а веки сейчас закроются сами. – Продолжайте поиск.
– А что случилось сегодня? Скажите мне.
– Завтра, – ответил Дэвид Вебб еле слышным голосом. – Завтра… Я слишком устал, а мне надо стать другим.
– О чем ты говоришь? У тебя даже голос изменился.
– Ни о чем. Завтра. Мне нужно подумать… Или, может быть, мне не следует думать.
Мари стояла в очереди на прохождение паспортного контроля в аэропорту Марселя, к счастью, из-за раннего часа, очередь была небольшой и навевала скуку. Мари положила паспорт на конторку.
– Américaine, [89] – произнес полусонный служащий. – Вы здесь по делу или путешествуете, мадам? – спросил он по-английски с сильным акцентом.
– Je parle français, monsieur. Je suis canadienne d’origine – Québec. Séparatiste. [90]
– Ah, bien! – глаза заспанного сотрудника таможенной службы раскрылись немного шире, когда он перешел на французский. – Вы по работе?
– Нет, это поездка за воспоминаниями. Мои родители родом из Марселя, они оба недавно умерли. Я хочу повидать их родные места, узнать, где они жили – словом, я здесь за тем, что пропустила.
– Как это трогательно, милая леди, – сказал служащий, оценив весьма симпатичную путешественницу. – Может быть, вам будет нужен гид? В этом городе нет такого места, которое бы не отпечаталось навечно в моей голове.
– Вы очень любезны. Я буду в «Sofitel Vieux Port». Как вас зовут? Мое имя вам уже известно.
– Лафонтен, мадам. К вашим услугам!
– Лафонтен? Не может быть.
– Именно так!
– Как интересно.
– Я вообще очень интересный человек, – заметил работник таможни, полуприкрыв глаза, но не от сонливости, беспечно ставя штемпели своими резиновыми печатями на документы «туристки». – Всегда к вашим услугам, мадам!
«Я знаю, как общаться с подобными типами», – думала Мари, направляясь в зал выдачи багажа. Теперь она сможет сесть на внутренний рейс до Парижа под любым именем.
* * *
Франсуа Бернардин вздрогнул и проснулся; он приподнялся на локтях, нахмурился и задумался. Она летит в Париж, я знаю это! Слова ее мужа, а он-то ее должен знать лучше всех. Ее нет ни в одном списке пассажиров ни одного международного рейса, направляющегося в Париж. Его собственные слова. Париж. Ключевым словом является «Париж»!
А если допустить, что это не Париж?
Ветеран Второго Бюро стремительно выбрался из постели, освещаемый утренними лучами солнца, пробивавшимися через высокие узкие окна его квартиры. Наспех побрившись, он закончил умываться, оделся и спустился на улицу к своему «пежо», где под дворником на ветровом стекле красовалась неизбежная квитанция за неправильную парковку – увы, это больше нельзя было исправить тихим телефонным звонком. Он вздохнул, снял ее со стекла и сел за руль.
Спустя пятьдесят восемь минут он припарковал машину перед маленьким кирпичным зданием посреди громадного комплекса по сортировке грузов аэропорта «Орли». Снаружи это было весьма непримечательное строение, но вот о той работе, что велась внутри, этого сказать было нельзя. Там располагался филиал Департамента иммиграции, крайне важный отдел, известный просто как Бюро авиационных прилетов, где мощнейшие компьютеры в реальном времени вели статистику на всех прилетающих во Францию путешественников через все международные аэропорты. Это было важно для службы иммиграционного контроля, но из Второго Бюро сюда редко обращались за информацией, потому что те, кто интересовал Бюро, обычно пользовались другими способами проникновения в страну, которых было предостаточно. Несмотря на это, в течение многих лет, руководствуясь теорией о том, что самое очевидное обычно не замечают, Бернардин пользовался сведениями Бюро авиационных прилетов. И иногда его усилия вознаграждались. Ему было интересно, случится ли так в это утро.
Через девятнадцать минут он получил ответ. Был именно тот случай, но ценность полученной информации оказалась невысокой, потому что она поступила слишком поздно. В вестибюле бюро был таксофон; Бернардин опустил монетку и соединился с «Пон-Роялем».
– Да? – кашлянул в трубку Джейсон Борн.
– Извините, если разбудил вас.
– Франсуа?
– Да.
– Я как раз собирался вставать. Там внизу на улице стоят двое, гораздо более уставшие, чем я, если только их не подменяли.
– Это связано с тем, что произошло вчера? Они были там всю ночь?
– Да. Расскажу, когда встречусь с вами. Вы за этим позвонили?
– Нет. Я сейчас в «Орли», и боюсь, что у меня плохие новости, которые доказывают, что я идиот. Я должен был это предусмотреть… Ваша жена прилетела в Марсель чуть больше двух часов назад. Не в Париж. В Марсель.