«Le Coeur du Soldat» находился не на улице, бульваре или авеню. Напротив, он располагался в тупике, за углом напротив давно заброшенной фабрики, чья выцветшая вывеска свидетельствовала о том, что однажды это был процветающий металлургический комбинат в самой неприглядной части города. В телефонной книге о «Сердце» не было никаких упоминаний; чтобы его найти, надо было спрашивать незнакомцев, и интересующийся испытывал une grosse secousse, [71] пытаясь найти это замаскированное pissoir. [72] Чем неприглядней и отвратительней становились окружающие дома и улицы, тем точней становились указания, как его найти.
Борн стоял в темном узком переулке, прислонившись к старой стене грубой кирпичной кладки напротив входа в забегаловку. Над толстой массивной дверью висела неяркая красная вывеска, исполненная рублеными прописными буквами, некоторых из которых недоставало: «L C eur d Soldat». Время от времени дверь открывалась, чтобы впустить или выпустить посетителя, тогда переулок наполнялся металлическими звуками военного марша; сами клиенты заведения явно не принадлежали к миру высокой моды. Его наряд как раз подойдет, решил Борн, чиркнул спичкой о кирпичную стену, раскурил тонкую черную сигару и захромал в сторону двери.
Если бы не звучащий говор и не оглушающая музыка, заведение могло вполне сойти за портовый кабак где-нибудь в сицилийском Палермо, думал Борн, пробираясь к стойке бара, украдкой осматривая окружающих и стараясь не упустить не одной детали обстановки – тут Джейсон немного смутился, недоумевая, когда это он успел побывать в Палермо?
Крупных размеров мужчина в футболке без рукавов поднялся со стула; Джейсон тут же его занял. Когтеобразная кисть схватила его за плечо; Борн вскинул правую руку вверх, схватил человека за запястье и начал выкручивать его по часовой стрелке, потом откинул табурет ногой и поднялся в полный рост.
– Какие-то проблемы? – тихо спросил он по-французски, но достаточно громко, чтобы гигант его услышал.
– Это мое место, свинья! Я просто иду в туалет!
– В таком случае, может быть, к тому моменту, когда ты закончишь, я тоже захочу в туалет, – сказал Джейсон, пристально глядя в глаза мужчине. Хватка у Борна была крепкая – к тому же, большим пальцем руки он давил на болевую точку, что имело мало отношения к силе.
– Ага, так ты чертов калека!.. — заорал мужчина, стараясь не морщиться от боли. – Инвалидов не трогаю.
– Вот что я тебе скажу, – сказал Борн, снимая палец с болевой точки. – Ты вернешься, и мы пойдем прогуляемся. Я закажу тебе выпивку за каждый раз, когда тебе удастся сбить меня с этой моей чертовой ноги, идет?
Глядя на Джейсона, здоровенный мужик слегка улыбнулся.
– Эй, а ты неплохой парень.
– Может быть, но я совсем не хочу затевать драку. Черт, да ты меня сейчас в пол вгонишь. – Борн отпустил мускулистую руку человека в безрукавке.
– Не уверен, – засмеялся гигант, потирая запястье. – Сиди, сиди! Я схожу отлить, вернусь и угощу тебя. Ты не очень похож на ходячий мешок с франками.
– Знаешь, говорят, что внешность обманчива, – ответил Джейсон, садясь обратно на стул. – У меня есть отличная одежда, но я жду здесь старинного приятеля, а он попросил ее не одевать… Я только что вернулся из Африки, поднял там неплохие деньги. Знаешь, обучал дикарей…
В этот момент оглушительно грянули литавры, а глаза мужчины широко раскрылись.
– Из Африки? – перебил незнакомец? – Я так и знал! Эта хватка – ведь ты служил в LPN.
То, что осталось от банков памяти Хамелеона, выдало результат расшифровки аббревиатуры. LPN – Legion Patria Nostra. Французский Иностранный Легион, наемники со всего мира. Об этом он как-то не подумал, но все равно неплохо.
– Господи, и ты оттуда? – спросил он грубовато, наивным голосом.
– La Légion étrangère! [73] «Легион – наша отчизна»!
– Не может этого быть!
– Может, просто мы ведь себя не афишируем. Нам тут все дико завидуют – мы были лучшими, и нам за это хорошо платили, хотя эти люди все равно наши братья. Они тоже солдаты!
– Когда ты ушел из Легиона? – спросил Борн, чувствуя, что могут возникнуть некоторые сложности.
– А-а, девять лет назад! Меня выкинули прямо перед повторным призывом из-за избыточного веса. Они были правы, и, возможно, спасли мне жизнь. Я капрал, родом из Бельгии.
– Меня уволили месяц назад, хотя мой контракт еще не закончился. Все из-за нескольких ранений во время нашей операции в Анголе, да еще они выяснили, что мне лет больше, чем указано в документах. А они не платят тем, кто подолгу лечится.
Как же просто он находил нужные слова.
– Ангола? Мы и там побывали? О чем только думают на набережной д’Орсе?
– Не знаю. Я солдат, выполняю приказы и не задаю вопросов о том, чего все равно не смогу понять.
– Сиди! У меня сейчас почки взорвутся. Я быстро. Может, у нас найдутся общие знакомые… Не подозревал, что мы успели и до Анголы добраться.
Джейсон оперся локтями о выпуклую стойку бара и заказал une bière, [74] радуясь тому, что бармен слишком занят, а музыка слишком громкая, чтобы он смог подслушать их разговор. Кроме того, Борн был бесконечно благодарен Святому Алексу Конклинскому, который всегда говорил агентам, что «сперва нужно испортить отношения с тем, кого хотите завербовать, и только после этого стараться их наладить». Его теория утверждала, что переход от враждебности к приветливости гораздо надежнее, чем обратный. Борн с удовольствием выпил свое пиво. В «Сердце солдата» у него теперь появился друг. Это была случайность, незначительный эпизод, но он мог сыграть определенную роль в будущем.
Мужчина в безрукавке возвратился, его массивная рука за плечи обнимала молодого человека лет двадцати, среднего роста и комплекцией напоминавшего сейф; он был одет в армейскую куртку американского образца. Джейсон начал было вставать со стула.
– Сиди, сиди! – крикнул его новый друг, подавшись вперед, чтобы его было слышно – вокруг гомонила толпа и громко играла музыка. – Я привел нам девственницу.
– Что?
– Уже забыл? Он собирается поступить на службу в Легион.
– А, вот ты о чем, – засмеялся Борн, чтобы скрыть свою неосведомленность. – Я не думал, что в таком месте…
– В таком месте, – вмешался обладатель футболки без рукавов, – можно встретить любого человека. Я подумал, что ему стоит с тобой переговорить. Он американец, и его французский довольно grotesque, [75] но если будешь говорить не очень быстро, он тебя поймет.
– Это ни к чему, – произнес Джейсон по-английски с легким акцентом. – Я вырос в Нёфшателе, но провел несколько лет в Штатах.
– Рад эта слышать, – речь американца с головой выдавала выходца Южных штатов; он простодушно улыбнулся, настороженно, но без страха глядя на собеседников.
– Тогда начнем, – по-английски с сильным акцентом сказал бельгиец. – Меня зовут… Моррис – отличное имя, не хуже других. А этого моего молодого приятеля зовут Ральф, во всяком случае, он так сказал. А как твое имя, мой раненый герой?
– Франсуа, – отозвался Борн, который в этот момент думал о Бернардине и том, насколько успешно тот справляется со своей миссией в аэропортах. – И никакой я не герой – мои враги умирали слишком быстро… Заказывайте выпивку, я плачу.
Они так и сделали, и Борн заплатил, судорожно соображая и пытаясь вспомнить то немногое, что ему было известно о французском Иностранном легионе.
«Как же легко дались первые слова», – подумал Хамелеон.
– Почему ты решил записаться в Легион, Ральф?
– Решил, что это будет для меня правильнее всего – исчезнуть на несколько лет, минимум на пять.
– Если сможешь хотя бы первый год продержаться, mon ami, – вставил бельгиец.
– Моррис прав. Слушай то, что он говорит. Офицеры там строгие и жестокие…
– Все они французы! — добавил бельгиец. – Не меньше девяноста процентов. Только один иностранец из трех сотен дослуживается до офицерских погон. Так что не питай иллюзий.
– Но у меня хорошее образование. Я инженер.
– Значит, будешь строить хорошие нужники на территории лагеря и проектировать отличные дырки для засранцев во время сражения, – хохотнул Моррис. – Скажи ему, Франсуа. Объясни, как там обращаются с учеными.
– Те, у кого есть образование, в первую очередь должны уметь драться, – сказал Борн, надеясь, что он прав.
– Святая правда! – воскликнул бельгиец. – Потому что их образованность будет вызывать подозрения. А не будут ли они слишком много думать? Не будут ли они думать, когда им платят только за то, чтобы они выполняли приказы?.. Нет, mon ami, я бы не стал выпячивать свою érudition. [76]
– Пусть она проявляется постепенно, – добавил Борн. – Показывай ее, когда она кому-то понадобится, а не когда ты захочешь ей похвастать.
– Bien! [77] – закричал Моррис. – Он знает, что говорит. Настоящий légionnaire! [78]
– Ты умеешь драться? – спросил Джейсон. – Сможешь убить человека?
– Я собственными руками убил свою невесту вместе с ее двумя братьями и кузеном – я их зарезал. Она трахалась с одним банкиром из Нешвилла, а они ее покрывали и получали за это много денег… Да, я могу убивать, господин Франсуа.
Облава на сумасшедшего убийцу в Нешвилле
Подающий большие надежды молодой инженер
скрылся от полиции
Борн вспомнил заголовки газет всего лишь недельной давности, и пристально посмотрел в лицо молодого американца.
– Ты создан для Легиона, – сказал он.
– Если надо будет замолвить словечко, господин Франсуа, могу я упомянуть вас?
– Это не поможет тебе, парень, а только навредит. Если на тебя станут давить, просто расскажи правду. Это и будет твоей рекомендацией.
– Aussi bien! [79] Он знает законы Легиона. Они стараются не брать маньяков, но если что, они… как это сказать, Франсуа?
– Полагаю, закроют глаза.
– Oui. [80] Они закроют на что-то глаза, если есть…
– Если есть смягчающие обстоятельства.
– Видишь? У моего друга Франсуа тоже имеются мозги. Не понимаю, как ему удалось выжить?
– Тщательно скрывая их, Моррис.
Официант в самом грязном фартуке из тех, что доводилось видеть Джейсону, хлопнул бельгийца по шее.
– Votre table, René. [81]
– Ну и что? – пожал плечами Моррис. – Еще одно имя. Quelle différence? [82] Давайте теперь поедим, и, если повезет, то не отравимся.
Спустя пару часов, когда Моррис и Ральф успели опустошить четыре бутылки дешевого vin ordinaire вместе с подозрительной на вид рыбой, посетители «Сердца солдата» приступили к выполнению обычного ночного ритуала. Тут и там вспыхивали драки, прекращаемые мускулистыми официантами. Пронзительно звучавшая музыка воскрешала в памяти выигранные и проигранные сражения, вызывая споры между старыми солдатами, бывшими пехотинцами, пушечным мясом, которые тут же становились обидчивыми и гордыми от того, что выжили, потому что они выжили посреди такого кровавого ужаса, какой и не снился их начальникам в расшитых золотом мундирах. Это был гомон толпы бесправных пехотинцев, который можно было слышать во все времена – начиная с эпохи фараонов и заканчивая войной в Корее и Вьетнаме. Облаченные в красивую форму офицеры отдавали приказы из-за линии огня, и пехота погибала, чтобы оправдать мудрые решения своих командиров. Борн вспомнил Сайгон и не смог осудить существования такого места, как «Сердце солдата».
Старший бармен, массивный лысый мужчина с очками в металлической оправе, взял телефонную трубку, скрытую до этого под дальним концом стойки, и приложил ее к уху. Джейсон наблюдал за ним из-за движущихся фигур. Глаза бармена осматривали заполненный людьми зал – то, что он слышал, было важным, а на то, что видел, можно было не обращать особого внимания. Говорил он недолго, затем опустил руку под стойку и некоторое время не вынимал – он набирал номер. Опять быстро что-то сказал и спокойно вернул трубку на место. Старина Фонтейн описывал эту процедуру на острове Транквилити. Сообщение принято, сообщение передано. А на другом конце линии находился Шакал.
Это все, что он хотел увидеть этим вечером; нужно было заняться еще кое-чем, возможно, нанять людей, как он делал в прошлом. Людей, которых он нанимал на один раз и которые ничего для него не значили – им можно было заплатить или дать взятку, использовать шантаж или запугать, чтобы они выполнили то, что ему нужно, и не задавали лишних вопросов.
– Я только что заметил человека, с которым должен был здесь встретиться, – сообщил он еще пребывающим в относительном сознании Моррису и Ральфу. – Он хочет, чтобы я вышел на улицу.
– Ты нас покидаешь? – чуть не плача спросил бельгиец.
– Эй, приятель, не нада этава делать, – добавил молодой южанин.
– Я уйду только на вечер, – Борн перегнулся через стол. – У меня есть дело еще с одним légionnaire, он собирается провернуть прибыльное дельце. Я вас не знаю, но выглядите вы порядочными людьми.
Борн вытащил свою пачку денег и отделил тысячу франков, по пять сотен на каждого компаньона.
– Вот, держите, – и спрячьте в карманы, быстро!
– Ма-а-терь божья!
– Merde! [83]
– Не могу сказать точно, но вы можете нам понадобиться. Держите язык за зубами и уходите отсюда через десять-пятнадцать минут после меня. Да, и больше не пить. Завтра вы нужны мне трезвыми… Моррис, когда открывается этот притон?
– Я не уверен, что он вообще закрывается. Сам я как-то приходил сюда в восемь утра. Народу, конечно, было поменьше…
– Будьте здесь к полудню. И постарайтесь протрезветь, хорошо?
– Я опять стану le caporal extraordinaire [84] из Легиона. Тем, кем я когда-то был! Мне надеть форму? – Моррис рыгнул.
– Спятил – конечно, нет.
– А я надену костюм и галстук. У меня есть костюм и галстук, честное слово! – у американца началась икота.
– Нет. Вы должны выглядеть, как сейчас, но быть со свежими головами. Поняли меня?
– Ты говоришь très américain, mon ami. [85]
– Это точно.
– Я не американец, хотя правдивость здесь еще никому не принесла пользы, ведь так?
– Я знаю, о чем ты. Я это тут хорошо усвоил. Но насчет галстука это ты зря.
– Никакого галстука, Ральф. До завтра.
Борн слез со стула, и неожиданно ему в голову пришла одна идея. Вместо того чтобы идти к двери, он осторожно пробрался к дальнему краю стойки, где орудовал лысый бармен. Все стулья были заняты, поэтому он с осторожностью вежливо пролез между двумя посетителями, заказал «Перно» и попросил салфетку, чтобы написать записку – якобы личного плана, которая никак не повредит заведению и присутствующим. На обратной стороне негнущейся, словно небольшой щит, салфетки, он написал авторучкой по-французски следующее:
Гнездо черного дрозда стоит миллион франков. Необходима личная встреча с вами. Если заинтересовались, приходите к старой фабрике за углом через тридцать минут. Вам ничего не угрожает. Дополнительно получите 5000 франков, если придете один.
Борн зажал в руке салфетку и бумажку в сто франков и посигналил бармену, который с таким видом поправил свои очки в металлической оправе, как будто неизвестный клиент позволил себе какую-то дерзость. Его огромное тело неторопливо двинулось вперед, толстые руки в татуировках оперлись о стойку бара.
– Чего тебе? – не очень приветливо поинтересовался он.
– Я тут вам кое-что написал, – ответил Хамелеон, не мигая глядя на очки бармена. – Я один, и надеюсь, вы исполните мою просьбу. На моем солдатском теле много ранений, но я не бедняк.
Борн быстро, но осторожно – очень осторожно – взял руку бармена и вложил в нее записку и сто франков. Бросив напоследок выразительный взгляд на оторопевшего здоровяка, Джейсон повернулся и направился к двери, сильно прихрамывая.
Выйдя наружу, он быстро пошел по изрезанному трещинами тротуару в сторону выхода из переулка. Борн прикинул, что его представление в баре длилось около восьми-двенадцати минут. Понимая, что бармен следит за ним, он нарочно не стал смотреть, сидят ли еще его приятели за столом, но решил, что они пока не ушли. Обладатели безрукавки и армейской куртки находились не в самой лучшей форме, в их состоянии минуты не имели особого значения; он лишь надеялся, что полученные каждым пять сотен франков как-то повлияют на их чувство ответственности, и они уйдут вовремя. Как ни странно, он больше верил в Морриса-Рене, чем в молодого американца, называвшего себя Ральфом. У бывшего капрала Иностранного легиона был выработан безусловный рефлекс на выполнение приказов, он слепо будет ему повиноваться и в трезвом, и в пьяном виде. Джейсон очень на это рассчитывал – ему могла понадобиться их помощь, если только бармен из «Сердца солдата» воспринял всерьез солидную сумму, да и само предложение поговорить наедине с калекой, которого он мог спокойно убить одной рукой с наколками.
Борн ждал на улице, тусклые фонари в переулке почти не давали света, все меньше и меньше людей входили и выходили из закусочной, причем те, кто входил, находились в гораздо более хорошей форме, чем те, кто выходил, – и все они проходили, даже не удостаивая прислонившегося к кирпичной стене инвалида.
Инстинкт одержал верх. Моррис вытолкнул более молодого обладателя армейской куртки наружу, и когда тяжелая дверь захлопнулась, врезал американцу по лицу, неразборчиво призывая его слушаться приказов, потому что они стали богатыми и могут разбогатеть еще.
– Это лучше, чем если тебя подстрелят в Анголе! – закричал бывший légionnaire, достаточно громко, чтобы Борн смог разобрать его слова. – Но что они забыли в Анголе?
Джейсон остановил их, когда парочка уже шла по переулку, затащив обоих за угол кирпичного здания.
– Это я, – сообщил он командным голосом.
– Sacrebleu!.. [86]
– Что еще за дьявол!..
– Тихо! Можете сейчас заработать еще по пятьсот франков, если хотите. Не хотите, я найду еще двадцать желающих.
– Но ведь мы же товарищи! – запротестовал Моррис-Рене.
– Я надеру вам задницу за то, что так нас напугали… но мой приятель прав, мы товарищи – погоди-ка, Рене, а ты, случайно, не коммунист?
– Taisez-vous!
– Это значит «заткнись», – объяснил Борн.
– Я знаю. Я такое часто слышал…
– Слушайте меня. Через несколько минут из кафе может выйти бармен, чтобы встретиться со мной. Может, он выйдет, а может, и нет – я не знаю. Это тот лысый гигант в очках. Вы его знаете?
Американец пожал плечами, но бельгиец кивнул своей покачивающейся от возлияний головой.
– Это Санчес, и он espagnol.
– Испанец?
– Или latino-américain. Никто не знает.
Ильич Рамирес Санчес, подумал Джейсон. Карлос Шакал, родившийся в Венесуэле, террорист-изгой, с кем не смогли справиться даже Советы. Конечно же, он будет работать со своими земляками.
– А насколько хорошо ты его знаешь?
Теперь бельгиец пожал плечами.
– В «Сердце солдата» он царь и бог. Он способен пробить голову тому, кто будет себя плохо вести. Сперва он всегда снимает очки, а это первый признак того, что случится нечто, чего не хотели бы увидеть даже бывалые солдаты… Если он и правда придет сюда, чтобы с тобой встретиться, я бы посоветовал тебе делать ноги, пока не поздно.
– Он может придти сюда, потому что захочет со мной поговорить, а не чтобы что-то мне сделать.
– Тогда это не Санчес…
– Тебе не нужно знать подробностей, они тебя не касаются. Но если он все же выйдет из этой двери, я хочу, чтобы ты вовлек его в беседу, сможешь это сделать?
– Mais certainement. [87] Я несколько раз отсыпался на его диване наверху, Санчес меня лично относил, когда приходили уборщицы.
– Наверху?
– Он живет над кафе, на втором этаже. Говорят, что он никогда никуда не выходит, даже на рынок. Для него все покупают другие или необходимое просто доставляют к двери.
– Понятно. – Джейсон вытащил пачку денег и дал каждому нетвердо державшемуся на ногах товарищу еще по пятьсот франков. – Идите обратно в переулок, и если появится Санчес, ведите себя так, словно слегка перебрали. Попросите у него денег, выпивки, чего угодно.
Словно дети, Моррис-Рене и Ральф зажали в руках купюры, бросив друг на друга победный взгляд заговорщиков. Франсуа, этот сумасшедший légionnaire, сорит деньгами, словно сам их печатает! Их коллективный энтузиазм все увеличивался.
– И сколько ты хочешь, чтобы мы дразнили этого индюка, – поинтересовался южанин.
– Я насквозь проговорю его ушастую лысину! – пообещал бельгиец.
– Не стоит, мне просто надо убедиться, что он будет один, – сказал Борн, – что с ним или за ним никого нет.
– Проще простого, приятель.
– Мы заслужим не только твои деньги, но и твое уважение. Слово капрала-легионера!
– Я тронут. А теперь – вперед.
Пьяная парочка потащилась обратно в переулок, причем владелец армейской куртки с триумфом похлопывал Морриса по спине. Джейсон прислонился спиной к кирпичной стене в нескольких дюймах от угла здания и стал ждать. Прошло шесть минут, прежде чем он услышал то, что так хотел услышать.
– Санчес! Мой дорогой и хороший друг, Санчес!
– Рене, что ты тут делаешь?
– У моего юного американского друга заболел живот, но теперь все хорошо – его вырвало.
– Он из Америки?..
– Позволь вас познакомить, Санчес. Он станет великим воином.
– А что, опять начались детские крестовые походы? – Борн осторожно выглянул за угол; лысый бармен в это время смотрел на Ральфа. – Удачи тебе, мой маленький. Иди, поиграй в войну в песочнице.
– Мистер, вы очень быстро говорите по-французски, но кое-что я все-таки понял. Вы трепло, а я, между прочим, очень злобный человек!
Бармен рассмеялся и без каких-либо затруднений заговорил на английском:
– Тогда, малыш, тебе лучше злобствовать где-нибудь в другом месте. В «Сердце солдата» мы пускаем только миролюбивых посетителей… А теперь, мне надо идти.
– Санчес! — закричал Моррис-Рене. – Одолжи мне десять франков. Я забыл свой бумажник дома.
– Если у тебя когда-то и был бумажник, ты оставил его еще в Северной Африке. Ты знаешь мои правила. Ни единого су вашему брату.
– Черт, я ведь столько выложил за твою проклятую рыбу! А от нее стошнило моего друга!
– Тогда в следующий раз поезжайте обедать в «Риц»… Ах, да! Помнится, ты мне еще должен за один обед.
Джейсон быстро скрылся за углом, потому что в этот момент бармен повернул голову и оглядел переулок.
– Спокойной ночи, Рене. И тебе тоже, малыш. А у меня дела.
Борн побежал по тротуару в сторону ворот старой фабрики. Санчес шел на встречу с ним. Один. Перейдя на ту сторону улицы, которая была скрыта в тени покинутого комбината, он замер, лишь опустил руку, чтобы ощутить холодный и надежный металл своего пистолета. С каждым шагом приближавшегося Санчеса Шакал был все ближе! Несколько мгновений спустя объемная фигура показалась из переулка, пересекла плохо освещенную улицу и подошла к ржавым воротам.
– Я пришел, мсье, – сказал Санчес.
– Весьма вам признателен.
– Я бы хотел сперва получить обещанное. Кажется, вы упомянули в своей записке пять тысяч франков.
– Они здесь. – Джейсон вытащил из кармана деньги и отдал их управляющему «Сердца солдата».
– Благодарю, – произнес Санчес, подходя ближе и принимая деньги. – Взять его! – добавил он.
Неожиданно за спиной Борна распахнулись старые ворота фабрики. Из них выскочили двое мужчин, и прежде чем Джейсон успел вытащить оружие, его ударили по голове каким-то тяжелым тупым предметом.
Глава 23
– Мы одни, – произнес голос из противоположного конца темной комнаты, когда Борн открыл глаза. В сравнении с огромным телом Санчеса, его немаленькое кресло казалось миниатюрным, единственный торшер со слабой лампой подчеркивал белизну большой лысой головы. Джейсон попытался выгнуть шею и почувствовал болезненную опухоль на макушке – он сидел в углу дивана.
– Череп не проломлен, крови нет, ничего, кроме, как мне кажется, довольно неприятной шишки, – заметил человек Шакала.
– Весьма точный диагноз, особенно что касается последней части.
– Вас стукнули твердой резиной, замотанной в тряпку. Результат вполне предсказуем, если только не случается сотрясения мозга. Там около вас на подносе лежит мешок со льдом. Это поможет.
Борн протянул руку в неясном свете, схватил объемистый холодный мешок и приложил его к голове.
– А вы очень предусмотрительны, – без особого энтузиазма сказал он.