– Вы не посмеете.
– Посмею, – ответил советский адвокат, позволив себе немного юмора. Он осмотрелся и усмехнулся. – Мне, наверное, следовало бы судить самому себя, но боюсь, что я слишком хорош в своей работе.
– Не забывайте про деньги! – взвизгнул Шакал. – Я посылал вам всем многие тысячи!
– И где это зафиксировано? – невинно спросил юрист. – Вы же сами сделали так, чтобы их путь нельзя было проследить. Бумажные пакеты в наших почтовых ящиках или в шкафах в кабинетах – с записками, велевшими нам их уничтожить после прочтения. Кто из наших сограждан признается, что это он их туда положил? Это прямой путь на Лубянку… До свидания, товарищ монсеньер, – сказал адвокат и направился к двери.
Один за другим, как и прибыли, собравшиеся двинулись за юристом, оглядываясь на странного человека, который столь экзотично, столь внезапно прервал их спокойную жизнь, инстинктивно зная, что на его пути только позор и казнь. Смерть.
Однако ни один из них не был готов к тому, что последовало далее. Киллер в одежде священника вдруг сорвался; внутренние молнии питали его безумие. Его темные глаза горели яростным огнем, который можно было потушить, лишь отведя душу в жестокости – безжалостном, грубом, диком возмездии за все обиды, причиненные его чистой цели – убить неверных! Шакал смахнул со стола досье и нагнулся к кипе газет; он схватил свой автомат и взревел:
– Стоять! Вернитесь все!
Никто не подчинился, и всплески внешнего проявления психопатической энергии продолжались. Киллер нажимал на курок, и мужчины и женщины погибали. Среди стонов, вырывавшихся из изувеченных тел, убийца выбежал наружу, прыгая через трупы, проклиная неверных.
– Предатели! Грязь! Мусор! – кричал обезумевший Шакал, направляясь к машине, которую позаимствовал у Комитета и его группы наблюдения. Ночь пришла к концу; началось утро.
Телефон в «Метрополе» не просто зазвенел – он надрывался. Алекс Конклин, проснувшись, раскрыл глаза, моментально вытряхнув из головы сон, и схватил гремевшую трубку с тумбочки.
– Да? – сказал он, задумавшись вдруг, в правильную ли часть трубки говорит. С какой стороны у нее микрофон?
– Алексей, будь начеку! Никого не впускайте в комнату и держите оружие наготове!
– Крупкин?.. Что, черт возьми, случилось?
– Бешеная собака сорвалась с цепи в Москве.
– Карлос?
– Он окончательно свихнулся. Он убил Родченко и зарезал двух агентов, следивших за ним. Их тела нашел колхозник около четырех утра – похоже, его разбудили своим лаем собаки, возбужденные запахом крови.
– Боже, он перешел все пределы… Но почему ты думаешь…
– Одного из наших агентов он пытал перед тем как убить, – перебил его офицер КГБ, предвидя вопрос Алекса. – Он был нашим водителем из аэропорта, мой протеже и сын моего однокурсника, с которым мы вместе жили в университете. Отличный молодой человек из приличной семьи, но он не был готов достаточно натренирован для этого.
– Хочешь сказать, ты думаешь, что он мог рассказать Карлосу о нас, верно?
– Да… Это еще не все. Примерно час назад на Вавилова были убиты из автомата восемь человек. Они были просто расстреляны, это была настоящая бойня. Одна из умиравших, женщина из Министерства печати, директор второго класса и телевизионная журналистка, сказала, что убийца был священником из Парижа, который величал себя «монсеньер».
– Боже! – воскликнул Конклин, сев на кровати и отсутствующим взглядом смотря на обрубок плоти там, где раньше была нога. – Это была его московская «армия».
– Так называемая, причем именно «была», – подтвердил Крупкин. – Помнишь, я говорил тебе, что подобные рекруты бросят его при первом же признаке опасности.
– Я разбужу Джейсона…
– Алексей, послушай меня!
– Что? – Конклин зажал трубку между щекой и плечом и потянулся за протезом.
– Мы сформировали тактический ударный отряд, мужчины и женщины в гражданском – сейчас их инструктируют, и они скоро будут готовы.
– Хороший ход.
– Но мы специально не предупредили ни персонал гостиницы, ни милицию.
– Вы были бы идиотами, если бы сделали это, – одобрил Алекс. – Мы будем готовы и возьмем этого сукиного сына здесь! У нас бы ничего не вышло, если бы тут и там сновали милицейские формы или бегали бы в истерике клерки. У Шакала глаза даже в коленных чашечках.
– Делайте, что я вам скажу, – приказал русский. – Никого не впускайте, держитесь подальше от окон и будьте вообще осторожны.
– Естественно… Что ты имеешь в виду, про окна? Ему потребуется время, чтобы выяснить, где мы… опросить служанок, стюардов.
– Прости, дружище, – перебил Крупкин, – как ты себе представляешь ангельского вида священника, спрашивающего у вахты о двух американцах, один из которых заметно хромает, в утренний час пик в вестибюле?
– Вполне обыденно, если ты параноик.
– Вы на высоком этаже, а прямо через проспект Маркса – крыша офисного здания.
– Ты тоже весьма быстро соображаешь.
– Куда быстрее, чем этот идиот на Дзержинского. Я бы связался с тобой значительно раньше, если бы мой картофельный комиссар не позвонил мне всего две минуты назад.
– Пойду разбужу Борна.
– Будьте осторожны.
Конклин не услышал последнего предостережения русского. Он быстро бросил трубку на аппарат и натянул протез, небрежно замотав ремни из «липучки» вокруг икры. Затем выдвинул ящик тумбочки и достал оттуда автоматический пистолет «Граз Буря», специально разработанное оружие КГБ, с тремя обоймами. «Граз», как всем было известно, был пока уникальным, потому что это было единственное существующее автоматическое оружие с глушителем. Цилиндрическая насадка выкатилась к стенке ящика; Алекс достал ее и вкрутил в короткий ствол. Он неловко надел брюки, заткнул оружие за пояс и пошел к двери, открыл ее и вышел в богато декорированную викторианскую гостиную, где у окна стоял полностью одетый Джейсон.
– Это наверняка был Крупкин, – сказал Борн.
– Да, это был он. Отойди от окна.
– Карлос? – Борн тут же отступил назад и повернулся к Алексу. – Он знает, что мы в Москве? – спросил он и добавил: – Знает, в какой мы комнате?
– Обстоятельства указывают на это. – Конклин вкратце передал то, что сообщил ему Крупкин. – Тебе это о чем-нибудь говорит? – спросил Алекс, закончив.
– Он вне себя, взорвался, – тихо ответил Джейсон. – Это должно было случиться. Бомба замедленного действия в его голове наконец сработала.
– Я тоже так думаю. Его московский отряд оказался мифом. Они, наверное, посмеялись над ним, и он их уничтожил.
– Мне жаль всех этих людей, – сказал Борн. – Я бы хотел, чтобы все было по-другому, но ничуть не сожалею о состоянии его рассудка. С ним случилось то, чего он желал мне.
– Круппи говорил об этом, – добавил Конклин. – У него психопатическое смертельное желание вернуться к людям, которые впервые узнали, что он маньяк. Теперь, если он знает, что ты здесь, а в этом сомнений нет, его навязчивая идея может осуществиться, чтобы твоя смерть заменила его смерть – дав ему тем самым что-то вроде символического триумфа, что ли.
– Ты чрезмерно много общался с Пановым… Интересно, как он там.
– Я звонил в больницу сегодня утром. У него может парализовать левую руку и частично правую ногу, но они думают, что он выживет.
– Мне наплевать на его руки и ноги. Что с его головой?
– Очевидно, она невредима. Главная медсестра этажа сказала, что для доктора он ужасный пациент.
– Слава Богу!
– Я думал, ты неверующий.
– Это символическая фраза, спроси Мо. – Борн заметил пистолет за поясом Алекса; он указал на него. – Не слишком открыто?
– Для кого?
– Для обслуги, – ответил Джейсон. – Я позвонил и заказал любого супа, какой у них найдется, и большой чайник кофе.
– Нет, не слишком. Крупкин сказал, чтобы мы никого к себе не впускали, и я ему это обещал.
– Это уже попахивает паранойей…
– Я почти так и сказал, но это его территория, а не наша. Как и окна.
– Погоди-ка! – воскликнул Борн. – А что, если он прав?
– Маловероятно, но возможно, если только не… – Конклин не успел закончить предложение. Джейсон достал из-под правой полы пиджака пистолет и пошел к выходу из номера. – Что ты делаешь? – вскричал Алекс.
– Возможно, отношусь к твоему другу «Круппи» чуть более серьезно, чем он того заслуживает, но это стоит попробовать… Иди сюда, – велел Борн, указав на дальний левый угол комнаты. – Я оставлю дверь незапертой, и когда стюард постучится, пригласи его – по-русски.
– А ты?
– В коридоре стоит автомат по изготовлению льда; он не работает, но рядом с ним стоит автомат «Пепси». Он тоже не работает, но я могу спрятаться между ними.
– Хвала капиталистам. Давай!
Человек из «Медузы», некогда известный как Дельта, отпер замок, открыл дверь, выглянул в коридор, пробежал к нише в стене, вмещавшей два автомата, и сел между ними на корточки, прислонившись к правой внутренней стене. Он ждал. Его колени ныли – такой боли не было всего несколько лет назад. И тут он услышал звук катящихся колесиков. Он становился громче и громче, тележка, крытая скатертью, проехала мимо в сторону двери их номера. Джейсон изучил стюарда; это был молодой человек лет двадцати, блондин, невысокого роста, с внешностью раболепного слуги. Он вежливо постучал в дверь. Это точно не Карлос, подумал Борн, с болью поднимаясь на ноги. Он слышал приглушенный голос Конклина из-за двери, приглашавший стюарда войти; и когда молодой человек открыл дверь и стал закатывать столик внутрь, Джейсон спокойно убрал свой пистолет в карман. Он наклонился и помассировал правую икру, чувствуя, как выпуклую часть мышцы свело судорогой.
Это случилось подобно волне, ударившейся в одинокую скалу. Черная фигура выскочила из невидимого углубления в коридоре и промчалась мимо автоматов. Борн откинулся назад к стене. Это был Шакал!
[111] в Луизиане. Воровство, конечно, и так плохо, но для этой свиньи – уж совсем непростительно!
Джейсон схватил оружие Шакала и вломился в дверь напротив, сразу же узнав, что «Бинки» заслуживал большего восхищения, чем отвел ему бригадир. Он лежал на полу, истекая кровью от ножевых ран в живот и горло.
– Я не могу никуда дозвониться! – прокричала женщина с редеющими седыми волосами; она стояла на коленях над жертвой, истерически всхлипывая. – Он сражался, как ненормальный – почему-то он не сомневался, что священник не станет стрелять из оружия!
– Сдавите кожу везде, где сможете, – скомандовал ей Борн, бросив взгляд на телефон. Он был цел! Джейсон подбежал к нему и, вместо того, чтобы позвонить на вахту или оператору, позвонил в свой номер.
– Крупкин? – прокричал Алекс в трубку.
– Нет, это я! Первое: Карлос на лестнице – коридор, по которому я пошел! Второе: здесь порезан мужчина, тот же коридор, седьмая дверь справа! Поторопись.
– Как смогу. У меня прямая линия к офису.
– Где, черт возьми, команда КГБ?
– Они только что прибыли. Крупкин звонил несколько секунд назад из вестибюля – вот почему я принял тебя…
– Я иду на лестницу!
– Ради Бога, зачем?
– Затем, что он мой!
Джейсон побежал к двери, не сказав ни слова успокоения бьющейся в истерике женщине; невозможно было взять их с собой. Он выскочил на лестницу, держа в руке оружие Шакала. Затем побежал вниз по ступеням; услышав топот собственных ботинок, остановился на седьмой ступеньке и разулся, сняв даже носки. Холодная поверхность камня под ногами напомнила ему о джунглях – плоть против холодного утреннего дерна; благодаря какому-то абстрактному, глупому воспоминанию, он почувствовал власть над собственными страхами – джунгли всегда помогали Дельте Один.
Этаж за этажом, он спускался, следуя за неизбежными пятнами крови – теперь гораздо большими, ее непросто было остановить, потому что последняя рана была слишком серьезной, чтобы ее можно было просто зажать. Шакал дважды пытался это сделать: первый раз на пятом этаже, второй – у дверей третьего этажа, что привело к новым темно-красным отметинам, поскольку ему не удалось справиться с замками.
Второй этаж, первый этаж – и все! Карлос в ловушке! Где-то в тенях внизу таилась смерть киллера, которая освободит его, Борна! Джейсон тихо достал из кармана коробок спичек «Метрополя»; он прислонился к стене, вынул одну спичку и поджег весь коробок. Затем бросил его через перила вниз, готовый выпускать очередь за очередью во все, что будет двигаться внизу!
Но там ничего не было – ничего! Цементированный пол пуст – там никого нет! Невозможно! Джейсон пробежал последние два пролета и врезался в дверь, ведущую в вестибюль.
– Что? – крикнул русский по ту сторону двери. – Кто там?
– Я американец! Я работаю с КГБ! Впустите меня!
– Что?..
– Я понял, – крикнул другой голос. – И, пожалуйста, имейте в виду, что на вас будет направлено множество стволов, когда вы откроете эту дверь. Понятно?
– Понятно! – прокричал Борн, в последнюю секунду догадавшись бросить автомат Карлоса на бетонный пол. Дверь отворилась.
– Выходи! – сказал офицер советской милиции, направляя пистолет Джейсону в ноги. – Стой, а то буду стрелять! – крикнул он.
– Незачем, – сказал запыхавшийся Крупкин, протискиваясь вперед.
– Почему?
– Комитет!
– Прекрасно, – милиционер кивнул, но остался на месте.
– Что ты делаешь? – спросил Крупкин. – Вестибюль очищен, и наша ударная группа на месте!
– Он был здесь! – прошептал Борн, будто его напряженный тихий голос мог опровергнуть значение произносимых слов.
– Шакал? – переспросил пораженный Крупкин.
– Он спустился вниз по лестнице! Он не мог выйти ни на каком другом этаже. Все пожарные двери намертво заперты изнутри – их можно открыть только домкратом.
– Скажи, – обратился офицер КГБ к гостиничному охраннику по-русски, – за последние десять минут после того, как было приказано запереть двери, проходил ли кто-нибудь здесь?
– Никак нет! – ответил милиционер. – Только истерическая женщина в окровавленном банном халате. Запаниковав, она упала в ванну и порезалась. Мы думали, у нее может быть сердечный приступ: она так визжала. Мы немедленно проводили ее в медицинский кабинет.
Крупкин повернулся к Джейсону, снова переключившись на английский.
– Только одна женщина, поранившаяся в панике.