Джейсон Борн, брат Шакала.
[23] обычно ни одна сторона не признает себя виновной, – лишенный практики адвокат усмехнулся. – Вы видите перед собой преступника, справедливо допрошенного и справедливо осужденного. Единственное обстоятельство, которое снимает с меня обвинения – это то, что меня поймали, тогда как столько других не были и не будут отданы правосудию.
– Вероятно, мы все же похожи, Monsieur le Juge. [24]
– Сэр, если уж сравнивать, то мой жизненный путь чем-то напоминает жизнь святого Фомы Аквинского…
– Что же насчет шантажа? – перебила Мари.
– Нет, на самом деле в мои обязанности входило должностное преступление. Получить вознаграждение за принятие нужных решений – это… Господи, вы же знаете, у нас, бостонцев, большие зубы! А в Нью-Йорке это вообще стандартная процедура: оставляете свои денежки главному судье, столько, чтобы хватило на всех.
– Я не о Бостоне говорю, меня интересует, почему вы здесь. Это же шантаж.
– Ну, вы утрируете, хотя в принципе это верно. Как я вам уже сказал, человек, который мне заплатил, чтобы я узнал, где вы находитесь, также заплатил мне изрядную сумму за молчание. В связи с этим, и так как у меня не очень плотный график визитов, я решил, что будет логично провести небольшое расследование. Подумайте сами, если мои столь скромные сведения принесли так много, сколько же я смогу получить, если узнаю чуть больше?
– Мсье, вы тут что-то, кажется, говорили о французской логике? – перебил его француз.
– Просто по ходу дела, – ответил бывший судья, бросив быстрый взгляд на Жан-Пьера, и снова повернулся к Мари. – Однако, моя дорогая, я наткнулся на нечто, что очень сильно помогло в моих переговорах с клиентом. Проще говоря, ваша личность была засекречена и находилась под защитой правительства. Это была серьезная информация, которая напугала одного очень солидного и влиятельного человека.
– Мне нужно его имя, – сказала Мари.
– Тогда мне тоже потребуется защита, – заявил Префонтейн.
– Она у вас будет…
– И кое-что еще, – продолжал отставной адвокат. – Мой клиент не знает, что я здесь, не знает о том, что произошло; все это могло бы увеличить мой гонорар, расскажи я ему, через что я прошел и чему стал свидетелем. Он бы побоялся, чтобы его имя упоминалось в связи с такими событиями. Кроме того, учитывая, что меня чуть было не убила эта тевтонская амазонка, я действительно заслужил большего.
– Мсье, следует ли из этого, что я получу вознаграждение за спасение вашей жизни?
– Если бы у меня было что-то ценное – кроме моего юридического опыта, который в вашем полном распоряжении, – я бы с радостью поделился. Дорогой кузен, так и будет, если я что-нибудь получу.
– Merci bien, Cousin. [25]
– D’accord, mon ami, [26] но прошу вас, ничего не рассказывайте этим ирландским язычникам.
– Что-то не похоже, что вы бедствуете, судья, – заметил Джон Сен-Жак.
– Выходит, что внешность так же обманчива, как и давно забытое звание, о котором вы так благородно упомянули… Смею добавить, что мои запросы не так уж велики, ведь я одинок, и роскошь не является для меня предметом первой необходимости.
– Так, значит, вы тоже потеряли жену?
– Хотя это и не ваше дело, скажу, что моя жена покинула меня двадцать девять лет назад, а мой тридцативосьмилетний сын, который сейчас преуспевающий адвокат на Уолл-стрит, живет под ее фамилией, а когда кто-нибудь из любопытства его спрашивает, отвечает, что никогда не знал меня. Мы не виделись с тех пор, как ему исполнилось десять лет; это было не в его интересах, ну, вы понимаете.
– Quelle tristesse. [27]
– Quel дерьмо, друг мой. Этот парень унаследовал мозги от меня, а не от ветреницы, которая его родила… Но мы отвлеклись. Мой аристократичный французский «родственник» имеет свой интерес – скорее всего, основанный на предательстве – сотрудничать с вами. У меня тоже есть серьезные причины вам помогать, но я не могу забывать и о себе. Мой новый престарелый друг может вернуться и спокойно дожить свой век в Париже, тогда как мне, кроме как в Бостон, податься некуда, а за жизнь у меня скопилось не так много возможностей сводить концы с концами. Поэтому мое искреннее желание помочь должно подождать. С той информацией, которой я обладаю, я не проживу и пяти минут на улицах Бостона.
– Зацепка, – произнес Джон Сен-Жак, пристально глядя на Префонтейна. – Мне жаль, судья, но мы в вас не нуждаемся.
– Что? — Мари выпрямилась на стуле. – Брат, прошу тебя, нам нужна любая помощь!
– Только не от него. Мы знаем, кто его нанял.
– Этоправда?
– Конклин знает; он назвал это «зацепкой». Он сообщил мне, что человек, проследивший твой путь с детьми сюда, воспользовался для этого услугами судьи, – брат указал кивком на бостонца. – Его услугами. Вот почему я угробил катер за сотню тысяч долларов, чтобы сюда добраться. Конклин знает, кто его клиент.
Префонтейн снова посмотрел на старого француза.
– Вот теперь самое время для ‘Quelle tristesse,’ господин Герой. У меня ничего не осталось. Моя настойчивость принесла мне только порезанное горло и опаленный скальп.
– Это совсем не так, – вмешалась Мари. – Вы же юрист, и не мне вам это объяснять. Подтверждение фактов – это тоже помощь. Вы можете потребоваться нам, чтобы засвидетельствовать все, что вы знаете, определенным людям в Вашингтоне.
– Чтобы привлечь меня как свидетеля, потребуется повестка в суд, моя дорогая. Я все подтвержу под присягой, вот вам мое честное личное и профессиональное слово.
– Мы не будем обращаться в суд. Никогда.
– Да?.. Понимаю.
– Нет, судья, вы еще ничего не понимаете. Все же, если вы согласитесь помочь нам, вам хорошо заплатят… Секунду назад вы говорили о причинах, которые заставляют вас помогать, и что они второстепенны по отношению к вашему желанию разбогатеть…
– Моя дорогая, а вы часом не юрист?
– Нет, экономист.
– Святая Мария, это еще хуже… Вы хотите знать мои причины?
– Они касаются вашего клиента, человека, который нанял вас следить за нами?
– Да. Его августейшая персона – как в «Цезаре Августе» – должна быть выкинута на помойку. Если отбросить незаурядный интеллект, он настоящая проститутка. Он мне столько всего наобещал, но все пошло прахом, когда он поставил на первое место свою личную выгоду.
– Мари, о чем это он?
– Думаю, о человеке с большим влиянием и властью, которых нет у него самого. Наш обвиняемый вступил в борьбу за чистоту нравов.
– И это говорит экономист? – спросил Префонтейн, снова машинально дотрагиваясь до ожогов на шее. – Экономист, рассуждающий о своем последнем прогнозе, вызвавшем неверное поведение на бирже и потери, которые много игроков смогли выдержать, но большинство – нет.
– Мой голос никогда не обладал таким весом, но я уверяю вас, что это рассуждения о тех многих, кто никогда не рисковал, потому что их прогнозы оставались только прогнозами, всего лишь теория. Это безопасная позиция… В отличие от вашей, судья. Вам может потребоваться защита, которую мы готовы предоставить. Каков ваш ответ?
– Господи Иисусе и Пресвятая Богородица, ну и деловой же у вас подход…
– Я не могу иначе, – ответила Мари, глядя на старика из Бостона. – Я хочу, чтобы вы остались с нами, но не собираюсь вас упрашивать. Если нет – я просто оставлю вас ни с чем, и можете возвращаться обратно, на улицы Бостона.
– Вы уверены, что вы не юрист – или, скорее, верховный палач?
– Как вам будет угодно. Просто ответьте мне.
– Да кто-нибудь мне, в конце концов, объяснит, что тут происходит?! – не выдержал Джон Сен-Жак.
– Ваша сестра, – отозвался Префонтейн, нежно глядя на Мари, – только что завербовала рекрута. Она четко обрисовала все перспективы, что очень ценят адвокаты, и ее железная логика, вкупе с прелестным личиком, обрамленным темно-рыжими волосами, не оставляет мне выбора.
– Что?..
– Он предпочел остаться на нашей стороне, Джонни. Проехали.
– Да зачем он нам нужен?
– По множеству различных причин, молодой человек, – ответил судья. – В определенных ситуациях самодеятельность – не лучший способ решить проблемы, если только вы хорошенько не защищены с юридической точки зрения.
– Сестра, ты думаешь, это будет правильно?
– Во всяком случае, братишка, это не так плохо. Но решать Джейсону – черт – Дэвиду!
– Нет, Мари, – сказал Джон Сен-Жак, пристально глядя в глаза сестре. – Пусть решает Джейсон.
– Мне кажется или я где-то встречал это имя? – спросил Префонтейн. – Имя «Джейсон Борн» было написано на стене вашей виллы.
– Это было сделано по моему указанию, – объяснил не совсем фальшивый герой Франции. – Так надо.
– Не понимаю… и тем более не понимаю, что это за «Шакал» или «Карлос», о котором вы так свирепо меня расспрашивали, когда я еще не знал, на каком свете нахожусь. Я думал, что «Шакал» – это миф.
Старик по имени Жан-Пьер Фонтейн посмотрел на Мари; та кивнула.
– Карлос по прозвищу Шакал действительно легенда, но никак не миф. Он профессиональный убийца, которому пошел шестой десяток; говорят, что он болен, но все еще полон яростной ненависти. Он человек со множеством лиц и обличий; одни по каким-то причинам его любят, другие ненавидят, считая исчадием ада – и все по-своему правы. Я как раз тот, кто испытал к нему всю гамму чувств, относился к нему и так, и этак, но вы вряд ли сможете это понять, мы с вами слишком разные, преподобный Фома Аквинский.
– Merci bien. [28]
– Однако ненависть, которая владеет Карлосом, растет как раковая опухоль в его стареющем мозгу. Единственный человек сумел вычислить его; этот же человек обманул его, перехватил пальму первенства по убийствам, лишив Шакала работы; убийство за убийством, он сводил Карлоса с ума, когда тот пытался вернуть свою репутацию непревзойденного киллера. Этот же человек повинен в смерти любовницы Шакала – не просто любовницы, а женщины, которую Карлос знал и любил еще с детства, прошедшего в Венесуэле, она была его главным союзником. Это единственный человек, один из сотен или даже тысяч, посланных правительствами разных стран, который когда-либо видел лицо Шакала. Человек, который все это сделал – продукт американской разведки, необычный человек, он вел смертельно опасный образ жизни на протяжении трех лет. И Карлос не успокоится, пока этот человек не будет наказан… и убит. А зовут этого человека Джейсон Борн.
Ошарашенный рассказом француза, с недоверием в глазах, Префонтейн перегнулся через стол.
– А кто такой этот Джейсон Борн? – спросил он.
– Мой муж, Дэвид Вебб, – ответила Мари.
– Господи, – прошептал судья. – Можно мне чего-нибудь выпить?
Джон Сен-Жак позвал:
– Рональд!
– Да, босс! – отозвался снаружи охранник, чьи сильные руки час назад держали хозяина за плечи на двадцатой вилле.
– Будь добр, принеси нам виски и бренди. Бар должен быть полон.
– Уже иду, сэр.
На востоке неожиданно запылало оранжевое солнце; его лучи проникали сквозь еще кое-где висевшую над морем утреннюю дымку. Тишина за столом была нарушена тихим и напряженным голосом старого француза.
– Я не привык, чтобы меня обслуживали, – произнес он, отрешенно глядя поверх перил на светлеющие воды Карибского моря. – Когда кого-нибудь о чем-то просят, я всегда думаю, что это относится ко мне.
– Больше этого не будет, – тихо сказала Мари, и, после небольшой паузы, добавила – … Жан-Пьер.
– С этим именем каждый может жить…
– Почему бы вам ни остаться здесь?
– Qu’est-ce que vous dites, madame? [29]
– Подумайте об этом. Париж может оказаться не менее опасным для вас, чем улицы Бостона для нашего судьи.
Упомянутый судья пребывал в этот момент в задумчивости, рассматривая принесенные на стол бутылки, бокалы и ведерко со льдом. Без особых церемоний Префонтейн протянул руку и налил себе хорошую порцию из ближайшей к нему бутылки.
– Я должен задать пару вопросов, – с ударением сказал он. – Можно?
– Валяйте, – ответила Мари. – Не уверена, что смогу или захочу ответить, но давайте попробуем.
– Эти выстрелы, надпись на стене – мой «кузен» утверждает, что красные слова появились по его указаниям…
– Так и есть, mon ami. Так же, как и громкие выстрелы.
– Для чего?
– Все должно выглядеть естественно. Выстрелы должны были дополнительно привлечь внимание к тому, что произошло.
– Но зачем?
– Мы научились этому во времена сопротивления – не то, чтобы я был «Жаном-Пьером Фонтейном», но тоже внес небольшой вклад в общее дело. Мы называли это расстановкой акцентов, давая понять, что в случившемся замешаны подпольщики. Все в округе знали об этом.
– Но для чего это нужно нам здесь?
– Сиделка Шакала мертва. Никто не сможет ему сообщить, что его инструкции не были выполнены.
– Французская логика. Непостижимо.
– Французский здравый смысл. Он непреложен.
– Но все равно, зачем нам это?
– Карлос будет здесь завтра около полудня.
– О, Боже!
Внутри виллы зазвонил телефон. Джон Сен-Жак поднялся с кресла, но его опередила сестра, махнув рукой перед лицом брата и бросившись через дверь в гостиную. Она сняла трубку.
– Дэвид?
– Это Алекс, – произнес задыхающийся голос. – Господи, у меня телефон три часа стоял на автодозвоне. У вас все в порядке?
– Как ни странно, мы еще живы.
– Старики! Парижские старики! Джонни, он…
– Джонни все сделал, но они на нашей стороне.
– Кто?
– Старики…
– Вы что там, с ума посходили?!
– Еще нет! Здесь все под контролем. Что с Дэвидом?
– Не знаю! Телефонную линию перерезали. Творится черт знает что! Я отправил туда полицию…
– К черту полицию, Алекс! – закричала Мари. – Подключай армию, морскую пехоту, гребаное ЦРУ. Они нам нужны!
– Джейсон не разрешит это сделать. Я не могу его подводить.
– Тогда слушай. Шакал будет здесь завтра!
– Боже! Я должен где-то найти для него реактивный самолет.
– Так придумай что-нибудь!
– Мари, ты не понимаешь. Старая «Медуза» выплыла на поверхность…
– О «Медузе» расскажешь моему мужу! Шакал не «Медуза», и он прилетает сюда уже завтра!
– Дэвид будет там, ты же знаешь.
– Да, знаю… Потому что сейчас он Джейсон Борн.
– Братец Кролик, все уже не так, как было тринадцать лет назад, и ты ведь тоже не такой, как был. От тебя не только не будет никакой пользы, ты будешь только мешать, если не отдохнешь, а еще лучше – поспи. Выключай свет и давай вздремни на том большом диване в гостиной. Я поставлю людей у телефона, хотя вряд ли кто позвонит в четыре часа утра.
Голос Кактуса постепенно затих, пока Джейсон на ватных ногах добрел до темной гостиной; веки его слипались, будто свинцовые. Он упал на диван, с трудом, одну за другой, поднял на него ноги и уставился в потолок. Отдых – это оружие, победа или поражение… Филипп де Анжу. «Медуза». Его внутренний экран выключился, и он уснул.
Сквозь сон пробилась оглушительно воющая, пульсирующая и непрекращающаяся сирена, эхом разнесшаяся по пустому дому, словно звуковой торнадо. Борн рывком повернулся и спрыгнул с дивана, сперва потеряв ориентацию, не понимая, где он находится, и на какие-то мгновения забыв – кто он такой.
– Кактус! – закричал он и бросился из богато украшенной гостиной в коридор. – Кактус! — он крикнул еще раз, но голос утонул в частых и ритмичных завываниях сирены. – Где ты?
Ответа не последовало. Он подбежал к двери в кабинет, схватил ручку. Заперто! Отступил назад и навалился плечом, раз, другой, третий – прикладывая максимум сил, которые сумел собрать. Дверь треснула, потом чуть подалась, и Джейсон стал бить по центральной панели ногой, пока та не развалилась. Он вошел внутрь, и картина, которую он увидел, наполнила созданную «Медузой» машину для убийства холодной яростью. Кактус растянулся на столе под светом единственной лампы, сидя на том самом стуле, на котором был убит генерал; его кровь собралась красной лужей на книге для записей – он был мертв… Нет, нет, он жив! Правая рука шевельнулась. Кактус был жив!
Борн бросился к столу и аккуратно поднял голову старика; пронзительный, оглушающий, доносящийся со всех сторон визг сирены не давал разговаривать – да и вряд ли Кактус мог говорить. Но тут он открыл свои темные глаза, и трясущаяся правая рука поползла по записной книжке, барабаня скрюченным указательным пальцем по столешнице.
– Что такое? — прокричал Джейсон. Рука продолжала двигаться к краю записной книжки, барабаня все сильнее.
– Внизу? Снизу?
Кактус почти неуловимо утвердительно кивнул.
– Под столом! – закричал Борн, начиная понимать. Он упал на колени справа от Кактуса и поискал рукой под тонким верхним ящиком, потом чуть дальше – есть! Кнопка. Он снова аккуратно откатил тяжелый стул с колесиками на несколько дюймов вправо и внимательнее посмотрел на кнопку. Под ней на черной пластиковой планке мелким белым шрифтом была набрана все объясняющая надпись.
«Вспом. сигнализация»
Джейсон нажал на кнопку; звуковой ад тут же прекратился. Наступившая тишина была почти столь же оглушительна, к ней было трудно сразу привыкнуть.
– Куда тебя ранило? – спросил Борн. – Как давно?.. Если можешь говорить, просто шепчи, не напрягайся, ты меня понял?
– Ох, Братец, ты меня с кем-то путаешь, – прошептал Кактус, превозмогая боль. – Я был черным таксистом в Вашингтоне, приятель. И не в такие передряги попадал. Ничего серьезного, пуля попала в плечо.
– Я сейчас же вызову доктора – нашего друга Ивана. Но если можешь, расскажи мне, что случилось, а пока я положу тебя на пол и осмотрю рану.
Джейсон медленно и аккуратно опустил старика со стула на ковер под окном эркера. Он разорвал на Кактусе рубашку; пуля прошла сквозь мышцы левого плеча. Короткими, быстрыми движениями Борн порвал рубашку на полоски и несколько раз обмотал другу грудь, пропустив примитивный бинт подмышкой и через плечо.
– Это не сильно поможет, – заметил Джейсон, – но позволит тебе продержаться какое-то время. Ну, что случилось?
– Брат, он там, снаружи! — лежа на полу, Кактус тяжело кашлял. – У него здоровенный «магнум» пятьдесят седьмого калибра с глушителем; он подстрелил меня через окно, потом разбил его и забрался внутрь… Он – он…
– Не спеши! Лучше помолчи, это не важно…
– Я должен. Там снаружи братья, а у них нет оружия. Он их перестреляет!.. Я притворился мертвым, а он спешил – о, и еще как спешил! Взгляни-ка вон туда.
Джейсон повернул голову в направлении, куда указывала рука Кактуса. Около дюжины книг были скинуты с полки на боковой стене и разбросаны по полу. Старик продолжал слабеющим голосом:
– Он судорожно рылся в книжном шкафу, пока не нашел то, что искал… потом пошел к двери, держа наготове «магнум», если ты еще следишь за моей мыслью… Я понял, что ему был нужен ты, он увидел через окно, как ты ушел в другую комнату, и, скажу тебе, мое колено прыгало как бегущая выхухоль, потому что час назад я обнаружил эту кнопку и понимал, что его надо остановить…
– Не напрягайся!
– Я должен тебе это сказать… Я не мог шевелить руками, потому что он бы это заметил, но коленом я сумел нажать на эту хрень, и чертова сирена чуть не сдула меня со стула… А этот ублюдок растерялся. Он захлопнул дверь, запер ее, и ушел через окно, – от нового болевого приступа и слабости голова Кактуса запрокинулась. – Братец Кролик, он там…
– Все, хватит! – приказал Борн, осторожно приподнимаясь и выключая настольную лампу; теперь через разбитую дверь в комнату проникал лишь слабый свет из коридора.
– Я позвоню Алексу, он пришлет доктора…
Неожиданно откуда-то снаружи раздался пронзительный крик, крик боли и страдания, так хорошо знакомый Джейсону. Как и Кактусу, крепко зажмурившему глаза:
– Он убил одного. Этот говнюк убил одного из братьев!
– Я звоню Конклину, – бросил Джейсон, схватив со стола телефон. – А после этого пойду и прикончу его… Черт! Телефон не работает – линию перерезали!
– Этот мерзавец знает усадьбу, как свои пять пальцев.
– И я тоже, Кактус. Лежи как можно тише. Я за тобой вернусь…
Раздался еще один крик, на этот раз более тихий и короткий, больше похожий на вздох, чем на крик.
– Господи, прости меня, – с искренней болью в голосе прошептал черный старик. – Остался только один брат…
– Если кто и должен просить прощения, так это я, — не своим голосом, задыхаясь, прокричал Борн. – Проклятье! Кактус, клянусь тебе, я никогда не думал, даже не предполагал, что все так обернется.
– Конечно, не предполагал. Я тебя очень давно знаю, Брат, и ни разу не слышал, чтобы ты просил рисковать ради себя… Так было всегда.
– Я сейчас тебя отсюда перетащу, – перебил Джейсон, хватаясь за ковер и волоча Кактуса к правой части стола, чтобы старик мог легко достать рукой до кнопки вспомогательной сигнализации. – Если ты что-нибудь услышишь, увидишь или просто почувствуешь, врубай сирену.