Мей Лев Александрович. Ярмарка тщеславия

великая честолюбивая мечта, и мисс Суорц призвана была ее осуществить. Он
поощрял с величайшим, рвением и дружелюбием нежную приязнь своих дочерей к
молодой наследнице и заявлял, что ему, как отцу, доставляет искреннейшее
удовольствие видеть, что любовь его девочек избрала себе достойный предмет.
- В нашем скромном особняке на Рассел-сквер, моя дорогая, - говаривал
он мисс Роде, - вы не найдете того великолепия и не встретите того круга, к
которому привыкли в Вест-Энде. Мои дочери простые, бесхитростные девочки, но
сердце у них золотое, и они питают к вам привязанность, которая делает им
честь, - да, делает им честь. Я простой, обыкновенный скромный английский
купец, честный, как могут засвидетельствовать мои почтенные друзья Халкер и
Буллок, бывшие доверенные вашего покойного батюшки, царствие ему небесное.
Вы найдете у нас дружную, простую, счастливую и - надеюсь, могу так сказать
- почтенную семью; простой стол, простых людей, но горячий прием, дорогая
моя мисс... Рода, - позвольте мне так вас называть, потому что сердце мое,
право, полно горячей к вам приязни. Я человек откровенный, и вы мне
нравитесь. Бокал шампанского! Хикс, шампанского мисс Суорц!
Нет никакого сомнения, что старик Осборн верил всему, что говорил, а
его дочери совершенно искренне заявляли о своей любви к мисс Суорц. На
Ярмарке Тщеславия люди, естественно, льнут к богачам. И если самый заурядный
обыватель с умилением взирает на большое богатство (вызываю любого
представителя пашей так называемой порядочной публики положа руку на сердце
сказать, что понятие "богатство" не заключает в себе чего-то приятного ему и
внушающего благоговение; да и вы сами, если вам шепнуть, что ваш сосед за
столом - счастливый обладатель полумиллиона, - разве не будете разглядывать
его с особым интересом?), если даже заурядный обыватель тает при виде
богатства, то что уж говорить об испытанных людях света. Их чувства, можно
сказать, рвутся наружу, чтобы приветствовать большие деньги, а сердце готово
воспылать любовью к неотразимому обладателю оных. Я знаю многих почтенных
особ, которые не считают себя вправе снизойти до дружбы с человеком, не
имеющим известного веса или положения в обществе. Они дают волю своим
чувствам только в подобающих случаях. И вот вам доказательство: большинство
членов семьи Осборнов на протяжении пятнадцати лет не способно было проявить
хоть сколько-нибудь сердечное отношение к Эмилии Седли, а к мисс Суорц они
за один вечер воспылали такой любовью, которой только может пожелать самый
восторженный поклонник дружбы с первого взгляда.
Какая это была бы партия для Джорджа (в полном единодушии заявляли
сестры и мисс Уирт) и насколько же мисс Суорц лучше этой ничтожной Эмилии!
Такой блестящий молодой человек, как Джордж, с его прекрасной внешностью и
положением, с его дарованиями, был бы для нее самым подходящим мужем.
Картины балов на Порт-ленд-Плейс, представлений ко двору, знакомства с
доброй половиной пэров волновали воображение молодых девиц, и они только и
говорили что о своей милой новой подруге, о Джордже да о его важных
знакомых.
Старик Осборн тоже думал, что мулатка будет отличной партией для его
сына. Джордж выйдет в отставку, пройдет в парламент, займет видное место и в
высшем свете, и в государстве. Кровь у него вскипела радостным волнением от
переизбытка верноподданнических чувств, и он уже видел, как имя Осборнов
украшено дворянским титулом, пожалованным его сыну, и мечтал о том, что
станет родоначальником славной линии баронетов. Он усиленно разнюхивал в
Сити и на бирже, пока не разузнал все относительно состояния наследницы,
порядка и способа размещения ее капиталов и местоположения принадлежащих ей
недвижимостей.
Фред Буллок, один из его главных осведомителей, был бы не прочь и сам
поторговаться за нее (как выразился наш юный банкир), но только он уже
записал себе на приход Марию Осборн. Не имея возможности заполучить мисс
Суорц в качестве жены, бескорыстный Фред весьма одобрял ее в качестве
невестки. "Пусть Джордж вступает в игру и выигрывает ее, - таков был его
совет. - Но только куй железо, пока горячо. Сейчас ее еще не знают в
Лондоне, а через несколько недель явится из Вест-Энда какой-нибудь
распроклятый молодчик с титулом и разоренным родовым поместьем и выставит за
двери всех нас, дельцов из Сити, как это сделал в прошлом году лорд Фицруфус
с мисс Грогрем, даром что она уже была просватана за Подера из фирмы "Подер
и Браун". Чем скорее, тем лучше, мистер Осборн. Вот мое мнение", - советовал
наш мудрец. Впрочем, когда мистер Осборн покинул приемную банка, мистер
Буллок вспомнил Эмилию, какая она хорошенькая, как привязана к Джорджу
Осборну, и потратил, по крайней мере, десять секунд своего драгоценного
времени на сожаления о злой беде, обрушившейся на несчастную девушку.
Таким образом, в то время как благие намерения самого Джорджа Осборна и
его добрый друг и гений Доббин влекли нашего повесу обратно к ногам Эмилии,
родитель Джорджа и его сестры занимались устройством для него этой
великолепной партии, ни на минуту не помышляя, что он может воспротивиться
их плану.
Когда Осборн-старший, по его собственному выражению, изъяснялся
"намеками", то даже самый заведомый тупица не мог понять его превратно. Так,
спуская лакея с лестницы основательным пинком, он как бы давал ему понять,
что в его услугах больше не нуждаются. Миссис Хаггистон он заявил со своей
обычной прямотой и деликатностью, что выпишет ей чек на пять тысяч фунтов в
тот самый день, когда его сын женится на ее подопечной. Это тоже был тонкий
намек и чрезвычайно ловкий дипломатический ход. В конце концов он и Джорджу
сделал соответствующий намек - то есть приказал ему жениться на мисс Суорц,
и баста, - как приказал бы дворецкому откупорить бутылку вина или конторщику
составить деловое письмо. Этот властный намек сильно смутил Джорджа. Он
переживал первые восторги и сладость своего второго романа с Эмилией,
невыразимо для него приятного. Контраст между манерами и внешностью Эмилии и
наследницы делал самую мысль о союзе с последней смешной и ненавистной. Что
толку в пышных экипажах и оперных ложах, думал он, если его увидят там в
обществе черномазой прелестницы! Прибавьте ко всему, что Осборн-младшпй не
уступал в упрямстве старшему: когда ему чего-либо хотелось, он был так же
тверд в стремлении добиться своего и так же быстро приходил в ярость, когда
бывал раздражен, как и его отец в свои наиболее грозные минуты.
В первый день, когда мистер Осборн сделал ему недвусмысленный намек,
что он должен повергнуть свои чувства к ногам мисс Суорц, Джордж попытался
оттянуть решение.
- Вам следовало бы подумать об этом раньше, сэр, - сказал он. - Сейчас
ничего не сделаешь, когда мы каждую минуту ждем приказа выступать в
заграничный поход. Подождите до моего возвращения, если только я вернусь. -
И тут он стал доказывать, что время выбрано крайне неудачно, так как полк со
дня на день может покинуть Англию; что те немногие дни и недели, которые ему
еще остается пробыть дома, должны быть посвящены делам, а не ухаживаниям.
Это успеется, когда он вернется домой в майорском чине. - А я обещаю вам, -
сказал он с самоуверенным видом, - что так или иначе, но вы увидите в
"Газете" имя Джорджа Осборна.
Ответ на это отца основывался на сведениях, полученных им в Сити; при
малейшем промедлении вест-эндские молодчики обязательно зацапают наследницу.
Если сын не женится на мисс Суорц сейчас, то, во всяком случае, может
заручиться письменным ее обещанием, которое вступит в силу по его
возвращении в Англию. А кроме того, человек, который может получать десять
тысяч в год дома, должен быть дураком, чтобы рисковать своей жизнью за
границей.
- Значит, вы хотите, чтобы я оказался трусом, сэр, а наше имя было
опозорено ради денег мисс Суорц? - перебил его Джордж.
Это замечание озадачило старого джентльмена, но так как ему все-таки
нужно было ответить сыну, а решение его было непреклонно, то он сказал:
- Вы будете обедать завтра у меня, сэр. И всякий раз, когда у нас
бывает мисс Суорц, извольте быть дома, чтобы засвидетельствовать ей свое
уважение. Если вам нужны деньги, обратитесь к мистеру Чопперу.
Таким образом, на пути Джорджа возникло новое препятствие, мешавшее его
планам относительно Эмилии. И об этом у него с Доббином было не одно тайное
совещание. Мы уже знаем мнение его друга насчет того, какой линии поведения
ему следовало держаться. Что же касается Осборна, то, когда он задавался
какой-нибудь целью, всякое новое препятствие, или скопление их, только
усиливало его решимость.

Смуглолицый предмет заговора, составленного старейшинами клана
Осборнов, - мисс Суорц - знать не знала всех планов, ее касавшихся (как ни
странно, ее приятельница и наставница предпочла о них умолчать), и, принимая
лесть молодых девиц за неподдельные чувства, да и обладая к тому же, как мы
уже имели случай показать, горячей и необузданной натурой, отвечала на их
любовь с чисто тропическим жаром. Хотя, признаться, были у мисс Суорц и
другие, более личные мотивы, которые влекли ее в дом на Рассел-сквер. Короче
говоря, она находила, что Джордж Осборн очаровательный молодой человек. Было
что-то в повадке Джорджа, одновременно развязной и меланхолической, томной и
пылкой, что заставляло угадывать в нем человека, обуреваемого страстями,
скрывающего какие-то тайны и пережившего на своем веку много мучительного и
опасного. Голос у него был звучный и проникновенный. Он мог сказать: "Какой
чудный вечер!" - или предложить своей соседке мороженого таким печальным и
задушевным тоном, точно сообщал ей о смерти ее матушки или собирался
признаться в любви. Он оставлял далеко за флагом всех молодых щеголей
отцовского круга и был героем среди этих людей третьего сорта. Кое-кто из
них подшучивал над ним и ненавидел его. Другие, вроде Доббина, фанатически
восторгались им. Так и сейчас его бакенбарды возымели свое действие и начали
обвиваться вокруг сердца мисс Суорц.
Как только представлялся случай встретиться с Джорджем на Рассел-сквер,
эта наивная простушка рвалась навестить своих дорогих девиц Осбори. Она
безрассудно сорила деньгами, покупая новые платья, браслеты, шляпы и
чудовищные перья. Она украшала свою особу с невероятным старанием, чтобы
понравиться завоевателю, и выставляла напоказ все свои простенькие таланты,
чтобы приобрести его благосклонность. Девицы с величайшей серьезностью
умоляли ее немного помузицировать, и она с готовностью принималась петь три
своих романса и играть две свои пьески столько раз, сколько ее о том
просили, причем каждый раз все с большим и большим удовольствием. Во время
этих усладительных развлечений ее покровительница и мисс Уирт сидели рядом,
склонившись над "Книгой пэров" и сплетничая о знати.
На другой день после разговора с отцом Джордж, незадолго до обеда,
сидел, небрежно развалясь на диване в гостиной, в очень милой и естественной
меланхолической позе. Он побывал, по указанию отца, у мистера Чоппера в Сити
(старый джентльмен хотя и давал сыну крупные суммы, но никогда не
устанавливал ему определенного содержания, и награждал, только когда бывал в
хорошем расположении духа). После этого он провел три часа в Фулеме с
Эмилией, со своей дорогой маленькой Эмилией, а вернувшись домой, застал в
гостиной сестер, разодетых в накрахмаленный муслин, обеих вдов, кудахтавших
на заднем плане, и простушку Суорц в атласном платье излюбленного ею
янтарного цвета, в браслетах, украшенных бирюзой, в бесчисленных кольцах,
цветах и всевозможных финтифлюшках и побрякушках. Во всем этом убранстве она
была так же элегантна, как трубочист в воскресный день.
После тщетных попыток вовлечь брата в разговор девушки затараторили о
модах и последнем приеме во дворце. Джорджу вскоре стало тошно от их
болтовни. Он сравнивал их поведение с поведением маленькой Эмми; их резкое
визгливое кудахтанье - с мелодическими звуками ее нежного голоска; их позы,
их локти, их накрахмаленные платья - с ее скромными мягкими движениями и
застенчивой грацией. Бедняжка мисс Суорц сидела на том месте, которое прежде
занимала Эмми. Ее покрытые драгоценностями руки лежали растопыренные на
обтянутых желтым атласом коленях. Ее побрякушки и серьги сверкали, и она
усиленно вращала глазами. Она утопала в самодовольстве и считала себя
очаровательной. Сестры уверяли, будто никогда не видывали, чтобы к
кому-нибудь так шел желтый атлас.
"Черт побери, - рассказывал потом Джордж Осборн своему закадычному
другу, - она была похожа на китайского болванчпка, который только и делает,
что скалит зубы да кивает головой. En-богу, Уил, я едва-едва сдержался,
чтобы не запустить в нее диванной подушкой!" Однако он ничем не обнаруживал
своих чувств.
Сестры заиграли "Битву под Прагой".
- Бросьте играть эту треклятую пьесу, - взревел Джордж со своего
дивана. - Я от нее взбешусь. Сыграйте что-нибудь вы, мисс Суорц, пожалуйста.
Спойте что хотите, но только не "Битву под Прагой".
- Не спеть ли мне "Синеокую Мэри" или арию из "Кабинета"? - предложила
мисс Суорц.
- Спойте эту миленькую арию из "Кабинета"! - подхватили сестры.
- Уже слышали! - подал реплику с дивана наш мизантроп.
- Я могла бы спеть "Флюви дю Тахи", - продолжала мисс Суорц кротким
голоском, - но только не знаю слова. - Это был самый свежий номер из
репертуара достойной молодой особы.
- О, "Fleuve du Tage" {"Река Тахо" (франц.).}, - сказала мисс Мария, -
у нас есть ноты. - И она отправилась за нужной тетрадью.
А ноты этого романса, весьма в то время популярного, были подарены
молодым девицам одной их юной приятельницей, написавшей свое имя на обложке.
Мисс Суорц, закончив песенку под аплодисменты Джорджа (ибо он вспомнил, что
это был любимый романс Эмилип) и надеясь, что ее, быть может, попросят
бисировать, сидела, перелистывая страницы нотной тетради, как вдруг взгляд
ее упал на заголовок и она увидела надпись: "Эмилия Седли", выведенную в
уголке.
- Боже! - воскликнула мисс Суорц, быстро повернувшись на фортепьянном
табурете. - Неужели это моя Эмилия? Эмилия, которая училась в пансионе мисс
Пинкертон в Хэммерсмите? Я знаю, это она. Это ее ноты... Расскажите мне о
ней... где она?
- Не упоминайте этого имени, - поспешно сказала мисс Мария Осборн. - Ее
семья себя опозорила. Отец ее обманул батюшку, и здесь, у нас, лучше о ней
не вспоминать. - Так мисс Мария отомстила Джорджу за его грубое замечание о
"Битве под Прагой".
- Вы подруга Эмилии? - воскликнул Джордж, вскакивая с места. - Да
благословит вас бог за это, мисс Суорц! Не верьте тому, что говорят мои
сестрицы. Ее-то уж, во всяком случае, не за что бранить. Она лучшая...
- Не смей говорить о ней, Джордж, - взвизгнула Джейн. - Папенька
запрещает!
- Кто может мне запретить? Хочу и буду говорить о ней! - возразил
Джордж. - Я говорю, что она лучшая, милейшая, добрейшая, прелестнейшая
девушка во всей Англии. Обанкротился Седли или нет, но только мои сестры не
стоят и мизинца Эмилии. Если вы ее любите, навестите ее, мисс Суорц. Ей
нужны сейчас друзья. И повторяю: да благословит бог всякого, кто отнесется к
ней по-дружески. Каждый, кто отзовется о ней хорошо, - друг мне! Всякий, кто
скажет о ней дурное слово, - мой враг! Благодарю вас, мисс Суорц. - И он
подошел к мулатке и пожал ей руку.
- Джордж! Джордж! - взмолилась одна из сестер.
- Заявляю, - яростно продолжал Джордж, - что буду благодарен каждому,
кто любит Эмилию Сед... - Он остановился: старик Осборн стоял в комнате с
помертвевшим от гнева лицом; глаза у него горели как раскаленные угли.
Хотя Джордж и замолк, не докончив фразы, все же кровь в нем вскипела, и
сейчас его не испугали бы все поколения дома Осборнов. Мгновенно овладев
собой, он ответил на гневный взгляд отца взглядом, столь откровенным по
таившейся в нем решимости и вызову, что старший Осборн в свою очередь
смутился и отвернулся. Он почувствовал, что ссора неизбежна.
- Миссис Хаггистон, позвольте мне проводить вас к столу, - сказал он. -
Предложи руку мисс Суорц, Джордж. - И шествие тронулось.
- Мисс Суорц, я люблю Эмплию, и мы с ней помолвлены чуть ли не с
детства, - заявил Осборн своей даме. И в течение всего обеда он болтал с
таким оживлением, которое удивляло даже его самого, а отца заставило
нервничать вдвойне, потому что битва должна была начаться, как только дамы
выйдут из-за стола.
Разница между отцом и сыном заключалась в том, что, в то время как отец
был в гневе раздражителен и лют, сын обладал гораздо большей выдержкой и
отвагой и мог не только наступать, но и отражать наступление. Он тоже
приготовился к решительной схватке с отцом, по это не помешало ему
приступить к обеду с полнейшим хладнокровием и прекрасным аппетитом.
Наоборот, старший Осборн нервничал и много пил. Он путался в разговоре со
своими соседками; хладнокровие Джорджа только пуще его бесило, и он чуть не
обезумел, когда Джордж, взмахнув салфеткой, с преувеличенным поклоном
распахнул перед дамами двери из столовой, а затем, налив себе вина, принялся
смаковать его, глядя отцу прямо в глаза и как будто говоря: "Господа
гвардейцы, стреляйте первыми!" Старик тоже возобновил запас картечи, по
когда он наливал себе вино, графин предательски зазвенел о стакан.
После продолжительной паузы, весь побагровев, с перекошенным лицом, он
наконец начал:
- Как вы смели, сэр, упомянуть имя этой особы у меня в гостиной, да еще
в присутствии мисс Суорц? Я вас спрашиваю, сэр, как вы посмели это сделать?
- Остановитесь, сэр, - сказал Джордж, - я не потерплю ни от кого таких
слов, сэр. Выражение "как вы смели" неуместно по отношению к капитану
английской армии.
- Я буду говорить своему сыну то, что захочу. Я могу оставить его без
единого шиллинга, если захочу. Я могу превратить его в нищего, если захочу.
Я буду говорить, что хочу! - воскликнул старик.
- Я джентльмен, хотя и ваш сын, сэр, - надменно отвечал Джордж. -
Всякого рода сообщения, которые вы имеете мне сделать, или приказания, какие
вам угодно будет мне отдать, я попросил бы излагать таким языком, к какому я
привык.
Когда Джордж напускал на себя высокомерный тон, это всегда преисполняло
родителя или великим трепетом, или великим раздражением. Старый Осборн
втайне боялся своего сына, как джентльмена более высокой марки. Вероятно,
моим читателям по собственному опыту, приобретенному на нашей Ярмарке
Тщеславия, известно, что люди низменной души ни перед кем так не теряются,
как перед истинным джентльменом.
- Мой отец не дал мне образования, какое получили вы, он не предоставил
мне ни тех преимуществ, какие имелись у вас, ни тех денежных средств, какими
вы располагаете. Если бы я вращался в том обществе, где некоторые господа
бывали благодаря моим средствам, пожалуй, у моего сына не было бы никаких
резонов, сэр, кичиться своим превосходством и своими вест-эндскими замашками
(эти слова старик Осборн произнес самым язвительным тоном). Но в мое время
не считалось достойным джентльмена оскорблять своего отца. Если бы я сделал
что-либо подобное, мой отец спустил бы меня с лестницы, сэр!
- Я никак не оскорбил вас, сэр. Я сказал, что прошу вас помнить, что
ваш сын такой же джентльмен, как и вы сами. Я очень хорошо знаю, что вы
даете мне кучу денег, - продолжал Джордж (ощупывая пачку банковых билетов,
полученных утром от мистера Чоппера). - Вы упоминаете об этом довольно
часто, сэр. Незачем опасаться, что я это забуду!
- Я хочу, чтобы вы помнили и о другом, сэр! - отвечал отец. - Я хочу,
чтобы вы запомнили, что в этом доме - пока вам желательно, капитан,
оказывать ему честь своим присутствием - я хозяин и что это имя... что вы...
что я...
- Что прикажете, сэр? - спросил Джордж с легкой усмешкой, наливая себе
еще стакан красного вина.
- ...! - выругался отец непечатным словом, - ...чтоб имя этих Седли
никогда здесь не произносилось, сэр!.. Ни одного имени из всей этой
проклятой шайки, сэр!
- Это не я, сэр, упомянул имя мисс Седли. Мои сестры стали отзываться о
ней дурно в разговоре с мисс Суорц. А я, клянусь, буду защищать ее где бы то
ни было. При мне никто не посмеет пренебрежительно отзываться об этой
девушке. Наше семейство уж и без того нанесло ей достаточно всяких обид и
могло бы, я полагаю, вести себя приличнее теперь, когда она находится в
унижении. Я застрелю всякого, кроме вас, кто скажет против нее хоть слово.
- Продолжайте, сэр, продолжайте, - произнес старый джентльмен: от гнева
глаза его готовы были выскочить из орбит.
- Продолжать? Но о чем же, сэр? О том, как мы обошлись с этой девушкой,
с этим ангелом? Кто твердил мне, чтобы я любил ее? Вы! Я мог бы выбирать и в
другом месте, поискать, пожалуй, где-нибудь повыше, а не в вашем кругу, по я
повиновался. А теперь, когда ее сердце стало моим, вы приказываете мне
отшвырнуть его прочь и наказать ее, может быть, даже убить, - за чужие
ошибки. Клянусь небом, это позор! - говорил Джордж, взвинчивая себя все
больше и больше, с нарастающей горячностью и словно в каком-то экстазе. -
Стыдно играть чувствами молодой девушки... такого ангела, как она. Эмилпя
настолько выше всех, среди кого она живет, что могла бы возбудить зависть;
но она так добра и кротка, что просто удивительно, как кто-то мог ее
возненавидеть. Если я брошу ее, сэр, то, как по-вашему, забудет она меня?
- Я не желаю, сэр, выслушивать всякие сентиментальные благоглупости и
чепуху! - закричал отец. - У меня в семье не будет браков с нищими. Если вам
не терпится выбросить восемь тысяч годового дохода, которые только ждут
знака вашего, чтобы свалиться вам в руки, поступайте как знаете. Но тогда,
клянусь богом, забирайте свои пожитки и убирайтесь из этого дома на все
четыре стороны! Ну, что же, сэр? Намерены вы поступить, как я вам
приказываю, или нет? Спрашиваю в последний раз.
- Женюсь ли я на этой мулатке? - проговорил Джордж, поправляя свои
воротнички. - Мне не нравится ее масть, сэр. Предложите ее негру, сэр,
который подметает улицу у Флитского рынка. Я не собираюсь жениться на
готтентотской Венере.
Мистер Осборн рванул шнурок звонка, которым обычно требовал дворецкого,
когда надо было подать еще вина, и с почерневшим лицом приказал ему вызвать
карету для капитана Осборна.

- Все кончено, - сказал страшно бледный Джордж, входя час спустя к
Слотеру.
- Что случилось, мой мальчик? - спросил Доббин. Джордж рассказал, что
произошло у него с отцом.
- Женюсь на ней завтра же! - воскликнул он. - С каждым днем, Доббин, я
люблю ее все больше.

ГЛАВА XXII

Свадьба и начало медового месяца

Самый упорный и храбрый враг не может устоять против голода. Поэтому
Осборн-старший был довольно спокоен насчет своего противника в сражении,
которое мы только что описали, и с уверенностью ждал безоговорочной сдачи
Джорджа, едва лишь у того выйдут припасы. Жаль, конечно, что молодой человек
запасся провиантом в тот самый день, когда произошло сражение. Но, по мнению
старика Осборна, такая передышка была только временной и могла лишь
отсрочить капитуляцию Джорджа. В течение нескольких дней между отцом и сыном
не было никакого общения. Первый сердился на такое молчание, но не
тревожился, потому что знал, каким образом можно принажать на Джорджа (так
он выражался), и только ждал результатов этой операции. Он сообщил сестрам
Джорджа, чем кончился их спор, но приказал им не обращать на это внимания и
встретить Джорджа по его возвращении, как будто ничего не произошло. Прибор
для Джорджа ставился каждый день, как обычно, и, может быть, старый
джентльмен ожидал сына даже с некоторым нетерпеньем. Однако Джордж не
появлялся. О нем справлялись у Слотера, но там сказали, что он со своим
другом, капитаном Доббшюм, выехал на города.
Как-то раз, в бурный, ненастный день в конце апреля - дождь так и
хлестал по мостовой старинной улицы, где находилась кофейня Слотера, - в
помещение этой кофейни вошел Джордж Осборн, очень осунувшийся и бледный,
хотя одетый довольно щегольски - в синий сюртук с медными пуговицами и в
нарядный желтый жилет по моде того времени. Там уже был его друг, капитан
Доббин, тоже в синем сюртуке с медными пуговицами, расставшийся на сей раз с
военным мундиром и серыми брюками, которые обычно облекали его долговязую
фигуру.
Доббин провел в кофейне с час времени, если не больше. Он перебрал все
газеты, но не мог ничего в них прочесть: он не меньше ста раз посмотрел на
часы и столько же раз на улицу, где лил дождь и стучали деревянные галоши
прохожих, отражавшихся в мокрых плитах тротуара; он отбивал зорю по столу;
сгрыз себе ногти почти до живого мяса (он привык украшать таким способом
свои огромные руки); пытался уравновесить чайную ложку на крышке молочника;
опрокинул его, и т. д., и т. д. Словом, обнаруживал все признаки
беспокойства и прибегал ко всем тем отчаянным попыткам развлечься, к которым
обращаются люди, когда они очень встревожены, или смущены, или чего-то ждут.
Кое-кто из его товарищей, завсегдатаев кофейни, подшутил над
великолепием его костюма и над его возбужденным видом. Один даже спросил, не
собирается ли Доббин жениться. Доббин засмеялся и сказал, что, когда это
событие произойдет, он пошлет этому своему знакомому (майору Уогстафу из
инженерных войск) кусок пирога. Наконец появился Джордж Осборн, очень изящно
одетый, но страшно бледный и взволнованный, как мы уже упоминали. Он вытер