Мей Лев Александрович. Ярмарка тщеславия

своих знакомых десятки таких дел весьма осмотрительно и искусно. Его
королевское высочество, незабвенной памяти покойный главнокомандующий, питал
за это величайшее уважение к Макмердо, и капитан был всеобщим прибежищем для
джентльменов в беде.
- Ну, в чем дело, мой милый Кроули? - спросил старый вояка, - Еще
какая-нибудь картежная история? Вроде той, когда мы ухлопали капитана
Маркера, а?
- Нет, теперь это... теперь это из-за моей жены, - отвечал Кроули,
потупив взор и сильно покраснев. Тот только свистнул.
- Я всегда говорил, что она тебя бросит, - начал он (и действительно, в
полку и в клубах заключались пари насчет того, какая участь ожидает
полковника Кроули, - такого невысокого мнения были его товарищи и свет о
добродетельности миссис Кроули), но, увидев, каким свирепым взглядом Родон
ответствовал на его замечание, Макмердо счел за благо не развивать эту тему.
- И что же, неужели другого выхода нет, мой милый? - продолжал капитан
серьезным тоном. - Что это, только, понимаешь, подозрение или... или что
еще? Какие-нибудь письма? Нельзя ли замять дело? Лучше не поднимать шума
из-за такой истории, если это возможно!
"Здорово! Он, значит, только теперь ее раскусил", - подумал капитан и
вспомнил сотый разговоров в офицерской столовой, когда имя миссис Кроули
смешивалось с грязью.
- Выход только один, - отвечал Родон, - и одному из нас придется
отправиться этим выходом на тот свет. Понимаешь, Мак, меня устранили с
дороги, арестовали; я застал их вдвоем. Я сказал ему, что он лжец и трус,
сбил его с ног и вздул.
- Так ему и надо, - сказал Макмердо. - Кто это? Родон ответил, что это
лорд Стайн.
- Черт! Маркиз! Говорят, он... то есть, говорят, ты...
- Какого дьявола ты мямлишь? - взревел Родон. - Ты хочешь сказать, что
тебе уже приходилось слышать какие-то намеки по адресу моей жены и ты не
сообщил мне об этом?
- Свет любит позлословить, старина, - отвечал тот. - Ну к чему я стал
бы тебе рассказывать о том, что болтают всякие дураки?
- Черт возьми, Мак, это было не по-приятельски, - сказал Родон, совсем
подавленный, и, закрыв лицо руками, дал волю своему волнению, чем глубоко
тронул грубого старого служаку.
- Держись, старина! - сказал он. - Важный он человек или не важный, мы
всадим в него пулю, черт его побери! А что касается женщин, так они все
одинаковы.
- Ты не знаешь, как я любил ее, - сказал Родон, едва выговаривая слова.
- Ведь я ходил за нею по пятам, как лакей. Я отдал ей все, что у меня было.
Я нищий теперь, потому что женился на ней. Клянусь тебе, я закладывал часы,
чтобы купить ей, что ей хотелось. А она... она все это время копила деньги
для себя и пожалела сто фунтов, чтобы вызволить меня из каталажки.
Тут он горячо и несвязно, с волнением, в каком друг никогда его не
видел, рассказал Макмердо все обстоятельства дела. Последний ухватился за
некоторые неясные черточки в рассказе.
- А может быть, она и вправду невинна? - сказал он. - Она это
утверждает. Стайн и прежде сотни раз оставался с нею наедине в вашем доме.
- Может быть и так, - сумрачно отвечал Родон, - но вот это выглядит не
очень невинно. - И он показал капитану тысячефунтовый билет, найденный в
бумажнике Бекки. - Вот что он дал ей, Мак, а она от меня это утаила. И, имея
такие деньги дома, отказалась выручить меня, когда я очутился под замком.
Капитан не мог не согласиться, что с деньгами получилось некрасиво.
Пока шло это совещание, Родон отправил слугу капитана Макмердо на
Керзон-стрит с приказом своему лакею выдать чемодан с платьем, в котором
полковник сильно нуждался. А тем временем Родон и его секундант с величайшим
трудом и с помощью джонсоновского словаря, сослужившего им большую службу,
составили письмо, которое Макмердо должен был послать лорду Стайну. Капитан
Макмердо имеет честь от лица полковника Родона Кроули свидетельствовать свое
почтение маркизу Стайну и доводит до его сведения, что он уполномочен
полковником предпринять любые шаги для встречи, требовать которой, он в том
не сомневается, входит в намерения его милости и которую обстоятельства
сегодняшнего утра делают неизбежной. Капитан Макмердо в самой учтивой форме
просил лорда Стайна указать со своей стороны какого-нибудь друга, с которым
он (капитан М.) мог бы снестись, и высказывал пожелание, чтобы встреча
произошла по возможности без промедлений. В постскриптуме капитан сообщал,
что в его распоряжении находится банковый билет на крупную сумму, причем
полковник Кроули имеет основания предполагать, что эти деньги являются
собственностью маркиза Стайна. И ему, по поручению полковника, желательно
было бы передать билет владельцу.
К тому времени, как это письмо было составлено, слуга капитана вернулся
с Керзон-стрит, но без саквояжа и чемодана, за которыми его посылали, - вид
у него был растерянный и смущенный.
- Там ничего не хотят выдавать, - доложил он. - В доме сущий кавардак,
все перевернуто вверх дном. Явился домохозяин и завладел всем. Слуги
пьянствуют в гостиной. Они говорят... они говорят, что вы сбежали со
столовым серебром, полковник, - добавил слуга, помолчав немного. - Одна из
горничных уже съехала. А Симпсон, ваш лакей, очень шумел и, притом
совершенно пьяный, твердит, что не даст ничего вынести из дому, пока ему не
заплатят жалованья.
Отчет об этой маленькой революции в Мэйфэре изумил их и внес некоторое
веселье в весьма печальный доселе разговор. Оба офицера расхохотались над
поражением, постигшим Родона.
- Я рад, что мальчугана нет дома, - сказал Родон, кусая ногти. - Ты
помнишь, Мак, как я приводил его в манеж? Каким молодцом он сидел на коне,
а?
- Да, он у тебя молодец! - подтвердил добродушный капитан.
Маленький Родон в это время сидел в часовне школы "Уайтфрайерс", среди
пятидесяти таких же наряженных в мантии мальчиков, и думал не о проповеди, а
о поездке домой в ближайшую субботу, когда отец, наверное, подарит ему
что-нибудь, а может быть, даже поведет в театр.
- Он у меня молодчина, - продолжала Родон, все еще думая о сыне. - Вот
что. Мак, если случится какая-нибудь беда... если меня ухлопают... мне
хотелось бы, чтобы ты... знаешь, навестил его и передал ему, что я очень его
любил, ну, и так далее!.. И еще... фу ты, напасть!.. отдай ему, старый
дружище, вот эти золотые запонки; это все, что у меня осталось.
Он закрыл лицо грязными руками, слезы покатились по ним, оставляя белые
полосы. Макмердо тоже пришлось снять шелковый ночной колпак и протереть им
глаза.
- Ступайте вниз и закажите нам чего-нибудь позавтракать, - приказал он
своему слуге громким и бодрым голосом. - Что ты хочешь, Кроули? Скажем,
почки под острым соусом и селедку? И еще, Клей, достаньте полковнику
что-нибудь из платья. Мы с тобой всегда были почти одинакового роста, милый
мой Родон, и ни одному из нас уже не скакать с той легкостью, которой мы
отличались, когда поступали в полк.
С этими словами Макмердо оставил полковника совершать туалет, а сам
повернулся лицом к стене и продолжал читать "Беллову жизнь", пока его
приятель не оделся, после чего и сам капитан мог приступить к одеванию.
Эта операция была проведена с особой тщательностью, так как капитану
Макмердо предстояло свидание с лордом.
Он нафабрил усы, приведя их в состояние полнейшего блеска, и надел
крахмальный галстук и нарядный жилет кофейного цвета. Вследствие этого все
молодые офицеры в столовой, куда капитан вошел вскоре после своего друга,
встретили его громкими приветствиями и спрашивали, уж не к венцу ли он
собрался.

ГЛАВА LV,

в которой развивается та же тема

Бекки очнулась от оцепенения и растерянности, в которые ее бесстрашный
дух был повергнут событиями минувшей ночи, только когда колокола церквей на
Керзон-стрит зазвонили к послеполуденной службе. Поднявшись с постели, она
тоже принялась усиленно звонить в колокольчик, призывая к себе
француженку-горничную, оставившую ее за несколько часов перед тем.
Миссис Родон Кроули звонила долго и тщетно, и хотя в последний раз она
позвонила с такою силою, что оборвала шнурок сонетки, однако мадемуазель
Фифин не соизволила появиться, - не появилась она и тогда, когда ее госпожа,
с сонеткой в руках и с рассыпавшимися по плечам волосами, в гневе выбежала
на площадку лестницы и стала призывать к себе камеристку громкими криками.
Дело в том, что та уже несколько часов как скрылась, позволив себе
удалиться "на французский манер", как это у нас называется. Подобрав в
гостиной драгоценности, мадемуазель поднялась к себе наверх, уложила и
перевязала чемоданы, сбегала за кебом, собственноручно снесла вниз свои
пожитки, даже не прибегнув к помощи других слуг, которые, вероятно,
отказались бы ей помочь, потому что ненавидели ее от всего сердца, и, ни с
кем не попрощавшись, покинула дом на Керзон-стрит.
По ее мнению, игра в этом уютном семейном мирке была окончена. Фифин
укатила в кебе, как поступали в подобных обстоятельствах и более
высокопоставленные ее соотечественники; но более, чем они,
предусмотрительная, или более удачливая, она забрала не только свои
собственные вещи, но и кое-что из хозяйских (если, впрочем, про ее хозяйку
можно сказать, что у нее была какая-либо собственность), - и увезла не
только упомянутые выше драгоценности и несколько платьев, на которые давно
уже зарилась: нет, вместе с мадемуазель Фифин из дома на Керзон-стрит
исчезли также четыре позолоченных подсвечника в стиле Людовика XIV, шесть
золоченых альбомов, кипсеков и альманахов, золотая эмалированная табакерка,
принадлежавшая когда-то мадам Дюбарри, чудеснейшая маленькая чернильница и
перламутровый бювар, которыми пользовалась Бекки, составляя свои изящные
розовые записочки, а кстати, и все серебро, какое было на столе по случаю
маленького festin {Пиршества (франц.).}, прерванного появлением Родона.
Серебряную посуду мадемуазель оставила на месте, вероятно, как слишком
громоздкую; и, несомненно, по той же причине она не взяла каминных щипцов,
зеркал и маленького фортепьяно палисандрового дерева.
Впоследствии какая-то дама, очень на нее похожая, держала модною
мастерскую на улице Гельдер в Париже, где она жила в большом почете,
пользуясь покровительством, милорда Стайна. Особа эта всегда отзывалась об
Англии как о самой предательской стране в мире и рассказывала своим молодым
ученицам, что она была affreusement volee {Зверски обворована (франц.).}
обитателями этого острова. Очевидно, именно из сострадания к таким
несчастьям достойной madame de Saint-Amaranthe маркиз Стайн и осыпал ее
своими милостями. Да процветает она и впредь, как того заслуживает, - она
уже не появится на тех дорогах Ярмарки Тщеславия, по которым мы бродим.
Услышав снизу голоса и возню и негодуя на бесстыдство слуг, не
отвечающих на ее зов, миссис Кроули накинула капот и величественно
спустилась в столовую, откуда доносился этот шум.
Там на прекрасной, обитой кретоном софе восседала чумазая кухарка рядом
с миссис Реглс и потчевала ее мараскином. Паж с блестящими пуговицами,
разносивший розовые записочки Бекки и с такой резвостью прыгавший около ее
изящной кареты, теперь упоенно макал пальцы в блюдо с кремом; лакей
беседовал с Реглсом, лицо которого выражало смущение и горе; однако, хотя
дверь стояла открытой и Бекки громко взывала к слугам раз пять, находясь от
них на расстоянии нескольких шагов, никто не повиновался ее призыву!
- Выпейте рюмочку, миссис Реглс, сделайте милость, - говорила кухарка в
тот момент, как Бекки в развевающемся белом кашемировом капоте вошла в
гостиную.
- Симпсон, Троттер! - закричала хозяйка дома в страшном гневе. - Как вы
смеете торчать здесь, когда слышите, что я вас зову? Как вы смеете сидеть в
моем присутствии? Где моя горничная?
Паж, на мгновение испугавшись, вынул пальцы изо рта, но кухарка взяла
рюмку мараскина, от которой отказалась миссис Реглс, и, нагло взглянув на
Бекки через край позолоченной рюмки, опрокинула ее себе в рот. Как видно,
напиток придал смелости гнусной мятежнице.
- Вот и сидим, софа-то не ваша! - сказала кухарка. - Я сижу на софе
миссис Реглс. Не трогайтесь с места, миссис Реглс, мэм. Я сижу на софе
мистера и миссис Реглс, которую они купили на свои кровные денежки и при
этом заплатили хорошую цену, да! И если я буду сидеть здесь, пока мне не
заплатят жалованья, то придется мне просидеть тут довольно-таки долго,
миссис Реглс; и буду сидеть... ха-ха-ха!
С этими словами она налила себе вторую рюмку ликера и выпила ее с
отвратительной насмешливой гримасой.
- Троттер! Симпсон! Гоните эту нахальную пьяницу вон! - взвизгнула
миссис Кроули.
- И не подумаю, - отвечал лакей Троттер, - сами гоните. Заплатите нам
жалованье, а тогда гоните, и меня тоже. Нам-то что, мы уйдем с большим
удовольствием!
- Вы что же, собрались здесь, чтобы оскорблять меня? - закричала Бекки
в бешенстве. - Вот вернется полковник Кроули, тогда я...
При этих словах слуги разразились грубым хохотом, к которому, однако,
не присоединился Реглс, по-прежнему сохранявший самый меланхоличный вид.
- Он не вернется, - продолжал мистер Троттер. - Он присылал за своими
вещами, а я не позволил ничего взять, хотя мистер Реглс и собирался выдать.
Да и полковник он, скорее всего, такой же, как я. Он сбежал, и вы, наверно,
тоже за ним последуете. Оба вы жулики, и больше ничего. Не орите на меня! Я
этого не потерплю. Заплатите нам жалованье. Жалованье нам заплатите!
По раскрасневшейся физиономии мистера Троттера и нетвердой интонации
его речи было ясно, что он тоже почерпнул храбрость на дне стакана.
- Мистер Реглс, - сказала Бекки, уязвленная до глубины души, - неужели
вы позволите этому пьянице оскорблять меня?
- Перестаньте шуметь, Троттер, довольно! - произнес паж Симпсон. Он был
тронут жалким положением хозяйки, и ему удалось удержать лакея от грубого
ответа на эпитет "пьяница".
- Ох, сударыня, - сказал Реглс, - не думал я, что доживу до такого дня!
Я знаю семейство Кроули с тех пор, как себя помню. Я служил дворецким у мисс
Кроули тридцать лет, и мне и в голову не приходило, что один из членов этого
семейства разорит меня... да, разорит, - произнес несчастный со слезами на
глазах. - Вы мне-то думаете заплатить или нет? Вы прожили в этом доме четыре
года. Вы пользовались моим имуществом, посудой и бельем. Вы задолжали мне по
счету за молоко и масло двести фунтов, а еще требовали у меня яиц из-под кур
для разных ваших яичниц и сливок для болонки!
- Ей и горя было мало, что ест и пьет ее собственная кровь и плоть, -
вмешалась кухарка. - Он двадцать раз помер бы с голоду, кабы не я.
- Он теперь приютский мальчик, - сказал мистер Троттер с пьяным
хохотом.
А честный Реглс продолжал, чуть не плача, перечислять свои беды. Все,
что он говорил, было правдой, Бекки и ее супруг разорили его. На следующей
неделе ему нужно платить по срочным векселям, а платить нечем. Все пойдет с
молотка, его выгонят вон из лавки и из дома, а все потому, что он доверился
семейству Кроули. Его слезы и причитания еще больше раздосадовали Бекки.
- Кажется, вы все против меня, - сказала она с горечью. - Что вам надо?
Я не могу расплатиться с вами в воскресенье. Приходите завтра, и я уплачу
вам все сполна. Я думала, что полковник Кроули уже рассчитался с вами. Ну,
значит, рассчитается завтра. Заверяю вас честным словом, что он сегодня
утром ушел из дому с полу гора тысячами фунтов в бумажнике. Меня он оставил
без гроша. Обратитесь к нему. Позвольте мне надеть шляпу и шаль и дайте
только съездить за ним и отыскать его. Мы с ним сегодня повздорили.
По-видимому, вам это известно. Даю вам слово, что вам всем будет уплачено.
Полковник получил хорошее место. Дайте мне только съездить за ним и отыскать
его.
Это смелое заявление заставило Реглса и других удивленно переглянуться.
С тем Бекки их и покинула. Она поднялась к себе и оделась, на сей раз без
помощи француженки-горничной, затем прошла в комнату Родона и увидела там
уложенный чемодан и саквояж, а при них записку с указанием, чтобы их выдали
по первому требованию. После этого она поднялась на чердак, где помещалась
француженка: там все было чисто, все ящики опорожнены. Бекки вспомнила о
драгоценностях, брошенных на полу, и у нее не осталось сомнений, что
горничная сбежала.
- Боже мой! Кому еще так не везет, как мне! - воскликнула она. - Быть
так близко к цели и все потерять! Неужели уже слишком поздно?
Нет, один шанс еще оставался.
Она оделась и вышла из дому - на этот раз без всяких помех, но одна.
Было четыре часа. Бекки быстро шла по улицам (у нее не было денег, чтобы
нанять экипаж), нигде не останавливаясь, пока не очутилась у подъезда сэра
Питта Кроули на Грейн-Гонт-стрит. Где леди Джейн Кроули? Она в церкви. Бекки
не опечалилась. Сэр Питт был у себя в кабинете и приказал, чтобы его не
беспокоили. Но она должна его видеть! Ребекка быстро проскользнула мимо
часового в ливрее и очутилась в комнате сэра Питта раньше, чем изумленный
баронет успел отложить газету.
Он покраснел и, отшатнувшись от Ребекки, устремил на нее взгляд, полный
тревоги и отвращения.
- Не смотрите на меня так! - сказала она. - Я не виновна, Питт, дорогой
мой Питт! Когда-то вы были мне другом. Клянусь богом, я не виновна! Хотя
видимость против меня... Все против меня. И, ах! в такую минуту! Как раз
когда все мои надежды начали сбываться, как раз когда счастье уже улыбалось
нам!
- Значит, это правда, что я прочел в газете? - спросил сэр Питт.
Одно газетное сообщение в этот день весьма удивило его.
- Правда! Лорд Стайн сообщил мне это в пятницу вечером, в день этого
рокового бала. Ему уже полгода обещали какое-нибудь назначение. Мистер
Мартир, министр колоний, передал ему вчера, что все устроено. Тут произошел
этот несчастный арест, эта ужасная встреча. Я виновата только в слишком
большой преданности служебным интересам Родона. Я принимала лорда Стайна
наедине сотни раз и до того. Сознаюсь, у меня были деньги, о которых Родон
ничего не знал. А разве вы не знаете, как он беспечен? Так могла ли я
решиться доверить их ему?
Таким образом, у нее начала складываться вполне связная история,
которую она и преподнесла своему озадаченному родственнику.
Дело якобы обстояло так: Бекки признавала с полной откровенностью, но с
глубоким раскаянием, что, заметив расположение к себе со стороны лорда
Стайна (при упоминании об этом Питт вспыхнул) и будучи уверена в своей
добродетели, она решила обратить привязанность знатного пэра на пользу себе
и своему семейству.
- Я добивалась звания пэра для вас, Питт, - сказала она (Питт опять
покраснел). - Мы беседовали об этом. При вашем таланте и при посредничестве
лорда Стайна это было бы вполне возможно, если бы страшная беда по положила
конец всем нашим надеждам! Но прежде всего, признаюсь, целью моей было
спасти моего дорогого супруга, - я люблю его, несмотря на дурное обращение и
ничем не оправданную ревность, - избавить его от бедности и нищеты, грозящих
нам. Я видела расположение лорда Стайна ко мне, - сказала она, потупив
глазки. - Признаюсь, я делала все, что было в моей власти, чтобы понравиться
ему и, насколько это возможно для честной женщины, обеспечить себе его...
его уважение. Только в пятницу утром было получено известие о смерти
губернатора острова Ковентри, и милорд немедленно закрепил это место за моим
дорогим супругом. Было решено, что ему будет устроен сюрприз: он должен был
прочесть об этом в газетах сегодня. Даже после того как произошел этот
ужасный арест (все издержки по которому лорд Стайн великодушно предложил
взять на себя, так что мне в некотором роде помешали броситься выручать
моего мужа), милорд смеялся и говорил, что драгоценный мой Родон, сидя в
этой отвратительной яме... в доме бейлифа, утешится, когда прочтет в газете
о своем назначении. А затем.... затем... он вернулся домой. У него
пробудились подозрения... и страшная сцена произошла между милордом и моим
жестоким, жестоким Родоном... и, боже мой, боже мой, что же теперь будет?
Питт, дорогой Питт! Пожалейте меня и помирите нас! - С этими словами она
бросилась на колени и, заливаясь слезами, схватила Питта за руку и начала ее
страстно целовать.
В этой самой позе и застала баронета и его невестку леди Джейн,
которая, вернувшись из церкви и услышав, что миссис Родон Кроули находится в
кабинете ее мужа, сейчас туда побежала.
- Я поражаюсь, как у этой женщины хватает наглости входить в наш дом, -
сказала леди Джейн, трепеща всем телом и смертельно побледнев. (Ее милость
сейчас же после завтрака послала горничную расспросить Реглса и прислугу
Родона Кроули, которые рассказали ой все, что знали, да притом еще немало
присочинили, сообщив попутно и некоторые другие истории.) - Как смеет миссис
Кроули входить в дом... в дом честной семьи?
Сэр Питт отшатнулся, изумленный таким энергичным выпадом. Бекки все
стояла на коленях, крепко уцепившись за руку сэра Питта.
- Скажите ей, что она не все знает. Скажите, что я невинна, дорогой
Питт, - простонала она.
- Честное слово, моя дорогая, мне кажется, ты несправедлива к миссис
Кроули, - начал сэр Питт. При этих словах Бекки почувствовала большое
облегчение. - Я, со своей стороны, убежден, что она...
- Что она? - воскликнула леди Джейн, и ее звонкий голос задрожал, а
сердце страшно забилось. - Что она гадкая женщина... бессердечная мать,
неверная жена? Она никогда не любила своего славного мальчика, он сколько
раз прибегал сюда и рассказывал мне о ее жестоком обращении. Она во всякую
семью, с которой соприкасалась, приносила несчастье, делала все, чтобы
расшатать самые священные чувства своей преступной лестью и ложью. Она
обманывала своего мужа, как обманывала всех! У нее черная, суетная,
тщеславная, преступная душа. Я вся дрожу, когда она близко. Я стараюсь,
чтобы мои дети ее не видели. Я...
- Леди Джейн! - воскликнул сэр Питт, вскакивая с места. - Право, такие
выражения...
- Я была вам верной и честной женой, сэр Питт, - бесстрашно продолжала
леди Джейн, - я блюла свой брачный обет, данный перед богом, и была
послушной и кроткой, как подобает жене. Но всякое повиновение имеет свои
пределы, и я заявляю, что не потерплю, чтобы эта... эта женщина опять была
под моим кровом: если она войдет сюда, я уеду и увезу детей. Она недостойна
сидеть вместе с христианами. Вам... вам придется выбирать, сэр, между ею и
мною. - И с этими словами миледи, трепеща от собственной смелости,
стремительно вышла из комнаты, а изумленный сэр Питт остался один с
Ребеккой.
Что касается Бекки, то она не обиделась; напротив, она была довольна.
- Это все из-за брильянтовой застежки, которую вы мне подарили, -
сказала она сэру Питту, протягивая ему руку. И, прежде чем она покинула его
(можете быть уверены, что леди Джейн дожидалась этого события у окна своей
туалетной комнаты в верхнем этаже), баронет обещал отправиться на поиски
брата и всячески постараться склонить его к примирению.

В полковой столовой Родон застал несколько молодых офицеров, и те без
особого труда уговорили его разделить с ними трапезу и подкрепиться
цыпленком с перцем и содовой водой, которыми угощались эти джентльмены.
Затем они повели беседу, приличествующую времени года и своему возрасту: о
предстоящей стрельбе по голубям в Бэттерси с заключением пари в пользу Росса
или Осбалдистона; о мадемуазель Ариан из Французской оперы, о том, кто
бросил ее и как она утешилась с Пантером Каром; о состязании между
"Мясником" и "Любимцем" и о возможности допущенного при этом плутовства.
Молодой Тендимен, семнадцатилетний герой, усердно старавшийся отрастить усы,
самолично видел это состязание и говорил о схватке и о качествах боксеров в
самых ученых выражениях. Это он привез "Мясника" на место состязания в своем
экипаже и провел вместе с ним всю минувшую ночь. Если бы тут не было
подвоха, "Мясник" непременно победил бы! Там все эти жулики спелись между
собой, и он, Тендимен, не станет платить... нет, черт возьми, платить он не
станет! Всего лишь год тому назад сей юный корнет, ныне специалист по боксу
и страстный поклонник Крибба, сосал леденцы и подвергался в Итоне сечению
розгами.
Так они продолжали беседовать о танцовщицах, состязаниях, выпивке и
дамах сомнительною поведения, пока в столовую не вошел Макмердо и не
присоединился к их разговорам. По-видимому, он не задумывался над тем, что
их юному возрасту следовало бы оказывать уважение: старый служака сыпал
такими анекдотами, за которыми не угнаться было и самому юному из
собравшихся тут повес; ни его седые волосы, ни их безусые лица не
останавливали его. Старый Мак славился своими анекдотами. Строго говоря, он
не был светским кавалером; иными словами, мужчины предпочитали приглашать
его обедать к своим любовницам, а не к матерям. Можно, пожалуй, сказать, что
он вел поистине низменный образ жизни, но он был вполне доволен своей
судьбой и жил, никому не желая зла, просто и скромно.
Когда Мак окончил свой обильный завтрак, большинство офицеров уже вышло
из-за стола. Юный лорд Варинес курил огромную пенковую трубку, а капитан
Хыоз занялся сигарой; неугомонный чертенок Тендимен, зажав между коленями
своего маленького бультерьера, с великим азартом играл в орлянку (этот
молодец вечно во что-нибудь играл) с капитаном Дьюсэйсом, а Мак и Родон
отправились в клуб, за все время ни единым намеком не коснувшись вопроса,
занимавшего их умы. Напротив, оба они довольно весело участвовали в общей