Страница:
Бесс - тянется терраса, охраняемая с обеих сторон фамильной змеей и голубем,
а отсюда вход прямо в огромную залу. Ах, моя милочка, эта зала такая же
пустынная и унылая, как в нашем дорогом Удольфском замке! Там огромнейший
камин, куда можно было бы упрятать половину пансиона мисс Пинкертон, и
решетка таких размеров, что на ней можно при желании изжарить целого быка!
Кругом по стенам развешано уж и не знаю сколько поколений Кроули: одни с
бородами, в жабо; другие в чудовищной величины париках и в диковинных
башмаках с загибающимися кверху носками; дамы облачены в длинные прямые
корсеты и платья-панцири, а некоторые с длинными локонами и - представь
себе, милочка! - пожалуй, и вовсе без корсетов. В одном конце залы - широкая
лестница, вся из черного дуба, такая мрачная, что уж мрачнее и быть не
может, и по обеим ее сторонам высокие двери с прибитыми над ними оленьими
головами, - они ведут в бильярдную, библиотеку, большую желтую залу и в
гостиные. На втором этаже по меньшей мере двадцать спален, и в одной из них
кровать, на которой спала королева Елизавета. По всем этим великолепным
покоям меня водили сегодня утром мои новые ученицы. Могу тебя уверить, что
ни одно помещение не выигрывает от того, что в нем постоянно закрыты ставни,
и не становится от этого более уютным; а когда их открывали, я так и думала,
что на нас откуда-нибудь из угла выскочит привидение! Наша классная
помещается во втором этаже, и из нее одна дверь ведет в мою спальню, а
другая в спальню девиц. Затем идут апартаменты мистера Питта - мистера
Кроули, как его здесь называют, - старшего сына, и покои мистера Годона
Кроули - он офицер, как и еще некто, и находится сейчас в полку. Словом,
недостатка в помещении тут нет, могу тебя уверить! Мне кажется, в этом доме
можно было бы разместить все население Рассел-сквер, да и то еще осталось бы
место!
Через полчаса после нашего приезда зазвонил большой колокол к обеду, и
я спустилась в столовую со своими двумя ученицами (это худенькие, невзрачные
создания десяти и восьми лет). Я сошла вниз в твоем чудном кисейном платьице
(из-за которого мне так нагрубила противная мисс Пиннер, когда ты мне
подарила его); дело в том, что я буду здесь на положении члена семьи, кроме
дней больших приемов, когда мне положено обедать с барышнями наверху.
Ну, так вот, большой колокол прозвонил к обеду, и мы все собрались в
маленькой гостиной, где обыкновенно проводит время леди Кроули. Миледи -
вторая жена сэра Питта и мать девочек. Она дочь торговца железным и скобяным
товаром, и ее брак с сэром Питтом считался блестящей для нее партией. Видно,
что когда-то она была хороша собой, но теперь глаза у нее вечно слезятся,
словно они оплакивают ее былую красоту. Она бледна, худа, сутуловата и,
очевидно, не умеет за себя постоять. Пасынок ее, мистер Кроули, тоже
находился здесь. Он был в полном параде, важный и чинный, как гробовщик! Он
бледен, сухощав, невзрачен, молчалив. У него тонкие ноги, полное отсутствие
груди, бакенбарды цвета сена и волосы цвета соломы. Это вылитый портрет в
бозе почившей матушки - Гризельды из благородного дома Бинки, чье
изображение висит над камином.
- Это новая гувернантка, мистер Кроули, - сказала леди Кроули, подходя
ко мне и взяв меня за руку, - мисс Шарп.
- Гм! - произнес мистер Кроули, мотнув головой, и опять погрузился в
чтение какой-то объемистой брошюры.
- Надеюсь, вы будете ласковы с моими девочками, - сказала леди Кроули,
взглянув на меня своими красноватыми глазами, вечно полными слез.
- Ну да, мама, конечно, будет! - отрезала старшая. Я с первого же
взгляда поняла, что этой женщины мне нечего опасаться.
- Кушать подано, миледи! - доложил дворецкий в черном фраке и огромном
белом жабо, напомнившем мне одно из тех кружевных украшений времен королевы
Елизаветы, которые изображены на портретах в зале. Леди Кроули, приняв руку,
предложенную ей мистером Кроули, направилась впереди всех в столовую, куда
последовала за ними и я, ведя за руку своих маленьких учениц.
Сэр Питт уже восседал там с серебряным жбаном в руках, - он, видимо,
только что побывал в погребе. Он тоже приоделся - то есть снял гетры и облек
свои пухлые ножки в черные шерстяные чулки. Буфет уставлен сверкающей
посудой - старинными чашами, золотыми и серебряными, старинными блюдами и
судками, словно в магазине Рандела и Бриджа. Вся сервировка тоже из серебра,
и два лакея, рыжие, в ливреях канареечного цвета, вытянулись по обе стороны
буфета.
Мистер Кроули прочел длинную предобеденную молитву, сэр Питт сказал
"аминь", и большие серебряные крышки были сняты.
- Что у нас на обед, Бетси? - спросил баронет.
- Кажется, суп из баранины, сэр Питт, - ответила леди Кроули.
- Mouton aux navets {Баранина с репой (франц.).}, - важно добавил
дворецкий (он произнес это "мутонгонави"), - на первое potage de mouton a
l'Ecossaise {Бараний суп по-шотландски (франц.).}. В качестве гарнира pommes
de terre an naturel и chou-fleur a l'eau {Вареный картофель и цветная
капуста (франц.).}.
- Баранина есть баранина, - сказал баронет, - и ничего не может быть
лучше. Какой это баран, Хорокс, и когда его зарезали?
- Из черноголовых шотландских, сэр Питт... Зарезали в четверг.
- Кто что взял?
- Стил из Мадбери взял седло и две ноги, сэр Питт. Он говорит, что
последний баран был чересчур тощ, - одна, говорит, шерсть да кости, сэр
Питт.
- Не желаете ли potage, мисс... э... мисс Скарн? - спросил мистер
Кроули.
- Отличная шотландская похлебка, моя милая, - добавил сэр Питт, - хоть
ее и называют как-то по-французски.
- Мне кажется, сэр, в приличном обществе принято называть это блюдо,
как я его назвал, - произнес мистер Кроули высокомерно.
И лакеи в канареечных ливреях стали разносить суп в серебряных тарелках
одновременно с mouton aux navets. Затем был подан эль с водой, причем нам,
молодым особам, налили его в рюмки. Я не большой знаток эля, но могу сказать
по чистой совести, что предпочитаю воду.
Пока мы наслаждались трапезой, сэру Питту пришло на мысль спросить,
куда девались бараньи лопатки.
- Вероятно, их съели в людской, - ответила смиренно миледи.
- Точно так, миледи, - подтвердил Хорокс, - да ведь это почитай и все,
что нам досталось.
Сэр Питт разразился хриплым смехом и продолжал свою беседу с мистером
Хороксом.
- А черный поросенок от кентской матки, должно быть, здорово разжирел?
- Да не сказать, что лопается от жиру, сор Питт, - ответил дворецкий с
серьезнейшим видом. Но тут сэр Питт, а за ним и обе девочки начали неистово
хохотать.
- Мисс Кроули, мисс Роза Кроули, - заметил мистер Кроули, - ваш смех
поражает меня своей крайней неуместностью.
- Успокойтесь, милорд, - сказал баронет, - мы отведаем в субботу
поросятники. Заколоть его в субботу утром, Джон Хорокс! Мисс Шарп обожает
свинину. Не правда ли, мисс Шарп?
Вот, кажется, и все, что я запомнила из застольной беседы. По окончании
трапезы перед сэром Питтом поставили кувшин с кипятком и графинчик из
поставца, содержавший, по-моему, ром. Мистер Хорокс налил мне и моим
ученицам по рюмочке вина, а миледи - целый бокал. Когда мы перешли в
гостиную, леди Кроули вынула из ящика своего рабочего стола какое-то
бесконечное вязанье, а девочки засели играть в крибедж, вытащив засаленную
колоду карт. У нас горела всего только одна свеча, но зато в великолепном
старинном серебряном подсвечнике. И после нескольких весьма скупых вопросов,
заданных миледи, мне для собственного развлечения был предоставлен выбор
между томом проповедей и той самой брошюрой о хлебных законах, которую
мистер Кроули читал перед обедом.
Так мы и просидели около часа, пока не послышались шаги.
- Бросьте карты, девочки! - закричала миледи в страшном испуге. -
Положите на место книги мистера Кроули, мисс Шарп! - И едва мы успели
выполнить эти приказания, как в комнату вошел мистер Кроули.
- Мы продолжим нашу вчерашнюю беседу, молодые девицы, - сказал он, -
каждая из вас будет поочередно читать по странице, так что мисс... э... мисс
Шорт будет иметь случай послушать вас. - И бедные девочки принялись читать
по складам длинную унылую проповедь, произнесенную в капелле Вифезды в
Ливерпуле по случаю обращения в христианство индейцев племени Чикасо. Не
правда ли, какой восхитительный вечер!
92
В десять часов слугам было приказано позвать сэра Питта и всех
домочадцев на общую молшву. Сор Пдтт пожаловал первый, с изрядно
раскрасневшимся лицом и довольно неуверенной походкой. За ним явились
дворецкий, обе канарейки, камердинер мистера Кроули, еще трое слуг, от
которых сильно несло конюшней, и четыре женщины, причем одна из них,
разодетая, как я заметила, в пух и прах, прежде чем бухнуться на колени,
смерила меня уничтожающим взглядом.
После того как мистер Кроули покончил со своими разглагольствованиями и
назиданиями, нам были вручены свечи, а затем мы отправились спать. И вот
тут-то меня и потревожили, не дав дописать письмо, о чем я уже сообщала моей
драгоценной Эмилии.
Спокойной ночи! Целую тысячу, тысячу, тысячу раз!
Суббота. Сегодня в пять часов утра я слышала визг черного поросенка.
Роза и Вайолет вчера знакомили меня с ним, а также водили на конюшню, на
псарню и к садовнику, который снимал фрукты для отправки на рынок. Девочки
клянчили у него по кисточке оранжерейного винограду, но садовник уверял, что
сэр Питт пересчитал каждую ягодку и он поплатится местом, если даст им
что-нибудь. Милые девочки поймали жеребенка на конном дворе и предложили мне
покататься верхом, а потом давай скакать на нем сами, пока прибежавший со
страшными ругательствами грум не прогнал их.
Леди Кроули вечно вяжет что-то из шерсти. Сэр Питт вечно напивается к
концу дня. Мне кажется, он коротает время с Хороксом, дворецким. Мистер
Кроули вечно читает проповеди по вечерам. Утром он сидит запершись в своем
кабинете или же ездит верхом в Мадбери по делам графства, а то в Скуошмор -
по средам и пятницам, - где проповедует тамошним арендаторам.
Передай от меня сто тысяч благодарностей и приветов своим милым папе и
маме. Что твой бедный братец, поправился ли он после аракового пунша? Ах,
боже мой! Кат; мужчинам следовало бы остерегаться этого гадкого пунша.
Вечно, вечно твоя
Ребекка ".
Принимая все это в соображение, я считаю совершенно правильным и
полезным для нашей дорогой Эмилии Седли на Рассел-сквер, что она и мисс Шарп
расстались. Ребекка, разумеется, шаловливое и остроумное существо; ее
описания бедной леди, оплакивающей свою красоту, и джентльмена с
"бакенбардами цвета сена и волосами цвета соломы" бесспорно очень милы и
указывают на известный житейский опыт. Хотя то, что она могла, стоя на
коленях, думать о таких пустяках, как ленты мисс Хорокс, вероятно, немало
поразило нас с вами. Но пусть любезный читатель не забывает, что наша
повесть в веселой желтой обложке носит наименование "Ярмарки Тщеславия", а
Ярмарка Тщеславия - место суетное, злонравное, сумасбродное, полное
всяческих надувательств, фальши и притворства. И хотя изображенный на
обложке моралист, выступающий перед публикой (точный портрет вашего
покорного слуги), и заявляет, что он не носит ни облачения, ни белого
воротничка, а только такое же шутовское одеяние, в какое наряжена его
паства, однако ничего не поделаешь, приходится говорить правду, поскольку уж
она нам известна, независимо от того, что у нас на голове: колпак ли с
бубенцами или широкополая шляпа; а раз так - на свет божий должно выйти
столько неприятных вещей, что и не приведи бог.
Я слышал в Неаполе одного собрата по ремеслу, когда он, проповедуя на
морском берегу перед толпой откровенных и честных бездельников, вошел в
такой азарт, изобличая злодейство своих выдуманных героев, что слушатели не
могли устоять: вместе с сочинителем они разразились градом ругательств и
проклятий по адресу выдуманного им чудовища, так что, когда шляпа пошла по
кругу, медяки щедро посыпались в нее среди настоящей бури сочувствия.
С другой стороны, в маленьких парижских театрах вы не только услышите,
как публика выкрикивает из лож: "Ah, gredin! Ah, monstre!" {Ах, негодяй! Ах,
чудовище! (франц.).} - и осыпает ругательствами выведенного в пьесе тирана,
- бывает и так, что сами актеры наотрез отказываются исполнять роли злодеев,
вроде, например, des infames Anglais {Гнусных англичан (франц.).}, неистовых
казаков и тому подобное, и предпочитают довольствоваться меньшим жалованьем,
но зато выступать в более естественной для них роли честных французов. Я
сопоставил эти два случая, дабы вы могли видеть, что автор этой повести не
из одних корыстных побуждений желает вывести на чистую воду и строго
покарать своих злодеев; он питает к ним искреннюю ненависть, которую не в
силах побороть и которая должна найти выход в подобающем порицании и
осуждении.
Итак, предупреждаю моих благосклонных друзей, что я намерен рассказать
о возмутительной низости и весьма сложных, но - как я надеюсь -
небезынтересных преступлениях. Мои злодеи не какие-нибудь желторотые разини,
смею вас уверить! Когда мы дойдем до соответствующих мест, мы не пожалеем
ярких красок. Нет, нет! Но, шествуя по мирной местности, мы будем поневоле
сохранять спокойствие. Буря в стакане воды - нелепость. Предоставим
подобного рода вещи могучему океану и глухой полуночи. Настоящая глава -
образец кротости и спокойствия. Другие же... Но не будем забегать вперед.
И я хочу просить позволения, на правах человека и брата, по мере того
как мы будем выводить наших действующих лиц, не только представлять их вам,
но иногда спускаться с подмостков и беседовать о них; и если они окажутся
хорошими и милыми, хвалить их и жать им руки; если они глуповаты, украдкой
посмеяться над ними вместе с читателем; если же они злы и бессердечны,
порицать их в самых суровых выражениях, какие только допускает приличие.
Иначе вы можете вообразить, что это я сам язвительно насмехаюсь над
проявлениями благочестия, которые мисс Шарп находит такими смешными; что это
я сам добродушно подшучиваю над пошатывающимся старым Силеном - баронетом,
тогда как этот смех исходит от того, кто не питает уважения ни к чему, кроме
богатства, закрывает глаза на все, кроме успеха. Такие люди живут и
процветают в этом мире, не зная ни веры, ни упования, ни любви; давайте же,
дорогие друзья, ополчимся на них со всей мощью и силой! Преуспевают в жизни
и другие - шарлатаны и дураки, и вот для борьбы с такими-то людьми и для их
обличения, несомненно, и создан Смех!
Семейные портреты
Сэр Питт Кроули был философ с пристрастием к тому, что называется
низменными сторонами жизни. Его первый брак с дочерью благородного Бинки
совершился с благословения родителей, и при жизни леди Кроули он частенько
говорил ей, что хватит с него одной такой анафемски сварливой клячи хороших
кровей и что разрази его бог, если он после ее смерти возьмет еще раз жену
такого сорта. После кончины миледи он сдержал обещание и выбрал себе второй
женой мисс Розу Досон, дочь мистера Джона Томаса Досона, торговца железным и
скобяным товаром в Мадбери. Каким счастьем было для Розы стать леди Кроули!
Давайте же подведем итог ее счастью. Прежде всего она отказалась от
Питера Батта, молодого человека, с которым до этого водила дружбу и который
вследствие разочарования в любви пошел по плохой дороге, начал заниматься
контрабандой, браконьерством и другими непохвальными делами. Затем она, как
это и подобало, разошлась со всеми друзьями юности и близкими, которых
миледи, конечно, не могла принимать в Королевском Кроули. Но и в своем новом
положении и новой жизненной сфере она не нашла никого, кто пожелал бы
отнестись к ней приветливо. Да и что тут удивительного? У сэра Хадлстона
Фадлстона было три дочери, и все они рассчитывали стать леди Кроули.
Семейство сэра Джайлса Уопшота было оскорблено тем, что предпочтение не
оказано одной из девиц Уошпот, а остальные баронеты графства негодовали на
неравный брак своего собрата. Мы умалчиваем о простых смертных, которым
предоставляем ворчать анонимно.
Сор Питт, по собственному его заявлению, никого из них в медный грош не
ставил. Он обладал своей красавицей Розой, - а что еще может потребоваться
человеку, чтобы жить в свое удовольствие? Он только и знал, что напиваться
каждый вечер, иногда поколачивал красавицу Розу и, уезжая в Лондон на
парламентскую сессию, оставлял ее в Хэмпшире без единого друга на белом
свете. Даже миссис Бьют Кроули, жена пастора, отказалась поддерживать с ней
знакомство, заявив, что ее ноги не будет в доме дочери торговца.
Так как единственными дарами, которыми ее наделила природа, были
розовые щечки да белая кожа и так как у нее не было ни ярко выраженного
характера, ни талантов, ни собственного мнения, ни любимых занятий и
развлечений, ни той душевной силы и бурного темперамента, которые часто
достаются в удел совсем глупым женщинам, то ее власть над сердцем сэра Питта
была весьма кратковременной. Розы на ее щеках увяли, от прелестной
стройности фигуры не осталось и помину после рождения двух детей, и она
превратилась в доме своего супруга в простой автомат, от которого было
столько же пользы, сколько и от фортепьяно покойной леди Кроули. Как и
большинство блондинок с нежным цветом лица, она носила светлые платья
преимущественно оттенка мутно-зеленой морской волны или же
грязновато-небесно-голубого цвета. День и ночь она вязала что-нибудь из
шерсти или сидела за другим рукоделием. В течение нескольких лет она
изготовила покрывала на все кровати в Кроули. Был у нее цветничок, к
которому она, пожалуй, питала привязанность, но, кроме этого, она ко всему
относилась равнодушно. Когда супруг обращался с нею грубо, она оставалась
апатичной, когда он бил ее - плакала. У нее не хватало характера даже на то,
чтобы пристраститься к вину, и она только горько вздыхала, целыми днями
просиживая в ночных туфлях и папильотках, О Ярмарка Тщеславия, Ярмарка
Тщеславия! Если бы не ты, Роза была бы жизнерадостной девушкой, а Питер Батт
и мисс Роза стали бы счастливыми мужем и женой на уютной ферме, среди
любимой семьи и с достаточной долею удовольствий, забот, надежд и борьбы. Но
на Ярмарке Тщеславия титул и карета четверней - игрушки более драгоценные,
чем счастье. И если бы Генрих VIII или Синяя Борода были еще живы и если бы
который-нибудь из них пожелал обзавестись десятой по счету супругой, как,
по-вашему, разве они не добились бы красивейшей из тех девиц, которые должны
представляться ко двору в нынешнем сезоне?
Тягостное томление матери, как и следует предположить, не пробудило
особой привязанности к ней в ее маленьких дочках, и они чувствовали себя
куда лучше в людской и в конюшнях; а так как у садовника-шотландца, по
счастью, была добрая жена и хорошие дети, то девочки нашли у них в домике
небольшое, но здоровое общество и кое-чему научились - в этом и состояло все
их образование до приезда мисс Шарп.
Приглашение Ребекки в замок объяснялось настояниями мистера Питта
Кроули, единственного друга или покровителя, какого когда-либо имела леди
Кроули, и единственного человека, кроме ее детей, к которому она питала хотя
бы слабую привязанность. Мистер Питт пошел в благородных Бинки, своих
предков, и был очень вежливым, благовоспитанным джентльменом. Окончив курс и
вернувшись домой из Крайст-Черча, он начал налаживать ослабевшую домашнюю
дисциплину, невзирая на отца, который его побаивался. Он был человек столь
непреклонных правил, что скорее умер бы с голоду, чем сел за обед без белого
галстука. Однажды, вскоре после того как он вернулся домой, закончив курс
наук, дворецкий Хорокс подал ему письмо, но положив оное на поднос. Мистер
Питт бросил на слугу суровый взгляд и отчитал его так резко, что с тех пор
Хорокс боялся его как огня. Весь дом трепетал перед ним: папильотки леди
Кроули снимались в более ранний час, когда Питт бывал дома, грязные гетры
сэра Питта исчезали с горизонта, и хотя этот неисправимый старик продолжал
держаться других застарелых привычек, он не накачивался ромом при сыне и
обращался к прислуге лишь в самой сдержанной и вежливой форме. И слуги
замечали, что сэр Питт в присутствии сына не посылал леди Кроули к черту.
Это Питт научил дворецкого докладывать: "Кушать подано, миледи!" - и
настоял на том, чтобы под руку водить миледи к обеду. Он редко разговаривал
с мачехой, но когда разговаривал, то с величайшим уважением, и никогда не
забывал при уходе ее из комнаты подняться самым торжественным образом,
открыть перед нею дверь и отвесить учтивый поклон.
В Итоне его прозвали "Мисс Кроули", и там, как я вынужден с прискорбием
сказать, младший брат Родон здорово его поколачивал. Хотя его способности
были не блестящи, но он восполнял недостаток таланта похвальным прилежанием
и за восемь лет пребывания в школе, насколько известно, пи разу не подвергся
тому наказанию, которого, как принято думать, может избежать разве только
ангел.
В университете карьера его была в высшей степени почтенной. Здесь он
готовился к гражданской деятельности; - в которую должно было ввести его
покровительство дедушки, лорда Бинки, - ревностно изучая древних и
современных ораторов и участвуя в студенческих диспутах. Но хотя речь его
лилась гладко, а слабенький голос звучат напыщенно и самодовольно и хотя он
никогда не высказывал иных чувств и мнений, кроме самых избитых и пошлых, и
не забывал подкреплять их латинскими цитатами, все же он не добился больших
отличий, - и это несмотря на свою посредственность, которая, казалось бы,
должна была стяжать ему лавры. Сочиненная им поэма не была даже удостоена
приза, хотя друзья наперебой пророчили его мистеру Кроули.
Окончив университет, он сделался личным секретарем лорда Бинки, а затем
был назначен атташе при посольстве в Пумперникеле, и этот пост занимал с
отменной честью, добросовестно отвозя на родину, министру иностранных дел,
пакеты, состоявшие из страсбургского пирога. Пробыв в этой должности десять
лет (в том числе и после безвременной кончины лорда Блики) и находя, что
продвижение на дипломатическом поприще совершается слитном медленно, он
бросил службу, успевшую набить ему оскомину, предпочитая стать помещиком.
По возвращении в Англию мистер Кроули написал брошюру о солоде - как
человек честолюбивый, он любил быть на виду у публики - и горячо
высказывался за освобождение негров. По этому случаю он был удостоен дружбы
мистера Уилберфорса, политикой которого восторгался, и вступил в знаменитую
переписку с преподобным Сайласом Хорнблоуэром об обращении в христианство
ашантиев. Он ездил в Лондон, если не на парламентские сессии, то, по крайней
мере, на происходившие в мае религиозные собрания. В своем графстве он был
судьей и неустанным ревнителем христианского просвещения, разнося и
проповедуя его среди тех, кто, по его мнению, особенно в нем нуждался.
Ходили слухи, что он питает нежные чувства к леди Джейн Шипшенкс, третьей
дочери лорда Саутдауна, сестра которой, леди Эмили, написала такие
восхитительные брошюры, как "Истинный компас моряка" и "Торговка яблоками
Финчлейской общины".
То, что мисс Шарп писала о его занятиях в Королевском Кроули, отнюдь не
карикатура. Он заставлял слуг предаваться благочестивым упражнениям, как уже
упоминалось, и (что особенно служит ему к чести) привлекал к участию в них и
отца. Он оказывал покровительство молитвенному дому индепендентов прихода
Кроули, к великому негодованию своего дяди-пастора и, следовательно, к
восхищению сэра Питта, который даже соблаговолил побывать на их собраниях
раз или два, что вызвало несколько громовых проповедей в приходской церкви
Кроули, обращенных в упор к старой готической скамье баронета. Впрочем,
простодушный сэр Питт не почувствовал всей силы этих речей, ибо всегда
дремал во время проповеди.
Мистер Кроули самым серьезным образом считал, что старый джентльмен
обязан уступить ему свое место в парламенте - в интересах нации и всего
христианского мира, но Кроули-старший и слышать об этом не хотел. Оба были,
конечно, слишком благоразумны, чтобы отказаться от тысячи пятисот фунтов в
год, которые приносило им второе место в парламенте от округа (в ту пору
занятое мистером Кводруном с carte blanche {Полной свободой действий
(франц.).} по невольничьему вопросу). Да и в самом деле, родовое поместье
было обременено долгами, и доход от продажи представительства приходился как
нельзя более кстати дому Королевского Кроули.
Поместье до сих пор не могло оправиться от тяжелого штрафа, наложенного
на Уолпола Кроули, первого баронета, за учиненную им растрату в Ведомстве
Сургуча и Тесьмы. Сэр Уолпол, веселый малый, мастер и нажить и спустить
деньгу (Alien! appetens sui profusus {Стремящийся к чужому упускает свое
(лат.).}, - как говаривал со вздохом мистер Кроули), в свое время был
кумиром всего графства, так как беспробудное пьянство и хлебосольство,
которым славилось Королевское Кроули, привлекали к нему сердца окрестных
дворян. Тогда погреба были полны бургонского, псарни - собак, а конюшни -
лихих скакунов. А теперь те лошади, что имелись в Королевском Кроули, ходили
под плугом или запрягались в карету "Трафальгар". Кстати, упряжка этих самых
лошадей, оторвавшись в тот день от своих бесчисленных повинностей, и
доставила в поместье мисс Шарп, - ибо, как ни мужиковат был сэр Питт, однако
а отсюда вход прямо в огромную залу. Ах, моя милочка, эта зала такая же
пустынная и унылая, как в нашем дорогом Удольфском замке! Там огромнейший
камин, куда можно было бы упрятать половину пансиона мисс Пинкертон, и
решетка таких размеров, что на ней можно при желании изжарить целого быка!
Кругом по стенам развешано уж и не знаю сколько поколений Кроули: одни с
бородами, в жабо; другие в чудовищной величины париках и в диковинных
башмаках с загибающимися кверху носками; дамы облачены в длинные прямые
корсеты и платья-панцири, а некоторые с длинными локонами и - представь
себе, милочка! - пожалуй, и вовсе без корсетов. В одном конце залы - широкая
лестница, вся из черного дуба, такая мрачная, что уж мрачнее и быть не
может, и по обеим ее сторонам высокие двери с прибитыми над ними оленьими
головами, - они ведут в бильярдную, библиотеку, большую желтую залу и в
гостиные. На втором этаже по меньшей мере двадцать спален, и в одной из них
кровать, на которой спала королева Елизавета. По всем этим великолепным
покоям меня водили сегодня утром мои новые ученицы. Могу тебя уверить, что
ни одно помещение не выигрывает от того, что в нем постоянно закрыты ставни,
и не становится от этого более уютным; а когда их открывали, я так и думала,
что на нас откуда-нибудь из угла выскочит привидение! Наша классная
помещается во втором этаже, и из нее одна дверь ведет в мою спальню, а
другая в спальню девиц. Затем идут апартаменты мистера Питта - мистера
Кроули, как его здесь называют, - старшего сына, и покои мистера Годона
Кроули - он офицер, как и еще некто, и находится сейчас в полку. Словом,
недостатка в помещении тут нет, могу тебя уверить! Мне кажется, в этом доме
можно было бы разместить все население Рассел-сквер, да и то еще осталось бы
место!
Через полчаса после нашего приезда зазвонил большой колокол к обеду, и
я спустилась в столовую со своими двумя ученицами (это худенькие, невзрачные
создания десяти и восьми лет). Я сошла вниз в твоем чудном кисейном платьице
(из-за которого мне так нагрубила противная мисс Пиннер, когда ты мне
подарила его); дело в том, что я буду здесь на положении члена семьи, кроме
дней больших приемов, когда мне положено обедать с барышнями наверху.
Ну, так вот, большой колокол прозвонил к обеду, и мы все собрались в
маленькой гостиной, где обыкновенно проводит время леди Кроули. Миледи -
вторая жена сэра Питта и мать девочек. Она дочь торговца железным и скобяным
товаром, и ее брак с сэром Питтом считался блестящей для нее партией. Видно,
что когда-то она была хороша собой, но теперь глаза у нее вечно слезятся,
словно они оплакивают ее былую красоту. Она бледна, худа, сутуловата и,
очевидно, не умеет за себя постоять. Пасынок ее, мистер Кроули, тоже
находился здесь. Он был в полном параде, важный и чинный, как гробовщик! Он
бледен, сухощав, невзрачен, молчалив. У него тонкие ноги, полное отсутствие
груди, бакенбарды цвета сена и волосы цвета соломы. Это вылитый портрет в
бозе почившей матушки - Гризельды из благородного дома Бинки, чье
изображение висит над камином.
- Это новая гувернантка, мистер Кроули, - сказала леди Кроули, подходя
ко мне и взяв меня за руку, - мисс Шарп.
- Гм! - произнес мистер Кроули, мотнув головой, и опять погрузился в
чтение какой-то объемистой брошюры.
- Надеюсь, вы будете ласковы с моими девочками, - сказала леди Кроули,
взглянув на меня своими красноватыми глазами, вечно полными слез.
- Ну да, мама, конечно, будет! - отрезала старшая. Я с первого же
взгляда поняла, что этой женщины мне нечего опасаться.
- Кушать подано, миледи! - доложил дворецкий в черном фраке и огромном
белом жабо, напомнившем мне одно из тех кружевных украшений времен королевы
Елизаветы, которые изображены на портретах в зале. Леди Кроули, приняв руку,
предложенную ей мистером Кроули, направилась впереди всех в столовую, куда
последовала за ними и я, ведя за руку своих маленьких учениц.
Сэр Питт уже восседал там с серебряным жбаном в руках, - он, видимо,
только что побывал в погребе. Он тоже приоделся - то есть снял гетры и облек
свои пухлые ножки в черные шерстяные чулки. Буфет уставлен сверкающей
посудой - старинными чашами, золотыми и серебряными, старинными блюдами и
судками, словно в магазине Рандела и Бриджа. Вся сервировка тоже из серебра,
и два лакея, рыжие, в ливреях канареечного цвета, вытянулись по обе стороны
буфета.
Мистер Кроули прочел длинную предобеденную молитву, сэр Питт сказал
"аминь", и большие серебряные крышки были сняты.
- Что у нас на обед, Бетси? - спросил баронет.
- Кажется, суп из баранины, сэр Питт, - ответила леди Кроули.
- Mouton aux navets {Баранина с репой (франц.).}, - важно добавил
дворецкий (он произнес это "мутонгонави"), - на первое potage de mouton a
l'Ecossaise {Бараний суп по-шотландски (франц.).}. В качестве гарнира pommes
de terre an naturel и chou-fleur a l'eau {Вареный картофель и цветная
капуста (франц.).}.
- Баранина есть баранина, - сказал баронет, - и ничего не может быть
лучше. Какой это баран, Хорокс, и когда его зарезали?
- Из черноголовых шотландских, сэр Питт... Зарезали в четверг.
- Кто что взял?
- Стил из Мадбери взял седло и две ноги, сэр Питт. Он говорит, что
последний баран был чересчур тощ, - одна, говорит, шерсть да кости, сэр
Питт.
- Не желаете ли potage, мисс... э... мисс Скарн? - спросил мистер
Кроули.
- Отличная шотландская похлебка, моя милая, - добавил сэр Питт, - хоть
ее и называют как-то по-французски.
- Мне кажется, сэр, в приличном обществе принято называть это блюдо,
как я его назвал, - произнес мистер Кроули высокомерно.
И лакеи в канареечных ливреях стали разносить суп в серебряных тарелках
одновременно с mouton aux navets. Затем был подан эль с водой, причем нам,
молодым особам, налили его в рюмки. Я не большой знаток эля, но могу сказать
по чистой совести, что предпочитаю воду.
Пока мы наслаждались трапезой, сэру Питту пришло на мысль спросить,
куда девались бараньи лопатки.
- Вероятно, их съели в людской, - ответила смиренно миледи.
- Точно так, миледи, - подтвердил Хорокс, - да ведь это почитай и все,
что нам досталось.
Сэр Питт разразился хриплым смехом и продолжал свою беседу с мистером
Хороксом.
- А черный поросенок от кентской матки, должно быть, здорово разжирел?
- Да не сказать, что лопается от жиру, сор Питт, - ответил дворецкий с
серьезнейшим видом. Но тут сэр Питт, а за ним и обе девочки начали неистово
хохотать.
- Мисс Кроули, мисс Роза Кроули, - заметил мистер Кроули, - ваш смех
поражает меня своей крайней неуместностью.
- Успокойтесь, милорд, - сказал баронет, - мы отведаем в субботу
поросятники. Заколоть его в субботу утром, Джон Хорокс! Мисс Шарп обожает
свинину. Не правда ли, мисс Шарп?
Вот, кажется, и все, что я запомнила из застольной беседы. По окончании
трапезы перед сэром Питтом поставили кувшин с кипятком и графинчик из
поставца, содержавший, по-моему, ром. Мистер Хорокс налил мне и моим
ученицам по рюмочке вина, а миледи - целый бокал. Когда мы перешли в
гостиную, леди Кроули вынула из ящика своего рабочего стола какое-то
бесконечное вязанье, а девочки засели играть в крибедж, вытащив засаленную
колоду карт. У нас горела всего только одна свеча, но зато в великолепном
старинном серебряном подсвечнике. И после нескольких весьма скупых вопросов,
заданных миледи, мне для собственного развлечения был предоставлен выбор
между томом проповедей и той самой брошюрой о хлебных законах, которую
мистер Кроули читал перед обедом.
Так мы и просидели около часа, пока не послышались шаги.
- Бросьте карты, девочки! - закричала миледи в страшном испуге. -
Положите на место книги мистера Кроули, мисс Шарп! - И едва мы успели
выполнить эти приказания, как в комнату вошел мистер Кроули.
- Мы продолжим нашу вчерашнюю беседу, молодые девицы, - сказал он, -
каждая из вас будет поочередно читать по странице, так что мисс... э... мисс
Шорт будет иметь случай послушать вас. - И бедные девочки принялись читать
по складам длинную унылую проповедь, произнесенную в капелле Вифезды в
Ливерпуле по случаю обращения в христианство индейцев племени Чикасо. Не
правда ли, какой восхитительный вечер!
92
В десять часов слугам было приказано позвать сэра Питта и всех
домочадцев на общую молшву. Сор Пдтт пожаловал первый, с изрядно
раскрасневшимся лицом и довольно неуверенной походкой. За ним явились
дворецкий, обе канарейки, камердинер мистера Кроули, еще трое слуг, от
которых сильно несло конюшней, и четыре женщины, причем одна из них,
разодетая, как я заметила, в пух и прах, прежде чем бухнуться на колени,
смерила меня уничтожающим взглядом.
После того как мистер Кроули покончил со своими разглагольствованиями и
назиданиями, нам были вручены свечи, а затем мы отправились спать. И вот
тут-то меня и потревожили, не дав дописать письмо, о чем я уже сообщала моей
драгоценной Эмилии.
Спокойной ночи! Целую тысячу, тысячу, тысячу раз!
Суббота. Сегодня в пять часов утра я слышала визг черного поросенка.
Роза и Вайолет вчера знакомили меня с ним, а также водили на конюшню, на
псарню и к садовнику, который снимал фрукты для отправки на рынок. Девочки
клянчили у него по кисточке оранжерейного винограду, но садовник уверял, что
сэр Питт пересчитал каждую ягодку и он поплатится местом, если даст им
что-нибудь. Милые девочки поймали жеребенка на конном дворе и предложили мне
покататься верхом, а потом давай скакать на нем сами, пока прибежавший со
страшными ругательствами грум не прогнал их.
Леди Кроули вечно вяжет что-то из шерсти. Сэр Питт вечно напивается к
концу дня. Мне кажется, он коротает время с Хороксом, дворецким. Мистер
Кроули вечно читает проповеди по вечерам. Утром он сидит запершись в своем
кабинете или же ездит верхом в Мадбери по делам графства, а то в Скуошмор -
по средам и пятницам, - где проповедует тамошним арендаторам.
Передай от меня сто тысяч благодарностей и приветов своим милым папе и
маме. Что твой бедный братец, поправился ли он после аракового пунша? Ах,
боже мой! Кат; мужчинам следовало бы остерегаться этого гадкого пунша.
Вечно, вечно твоя
Ребекка ".
Принимая все это в соображение, я считаю совершенно правильным и
полезным для нашей дорогой Эмилии Седли на Рассел-сквер, что она и мисс Шарп
расстались. Ребекка, разумеется, шаловливое и остроумное существо; ее
описания бедной леди, оплакивающей свою красоту, и джентльмена с
"бакенбардами цвета сена и волосами цвета соломы" бесспорно очень милы и
указывают на известный житейский опыт. Хотя то, что она могла, стоя на
коленях, думать о таких пустяках, как ленты мисс Хорокс, вероятно, немало
поразило нас с вами. Но пусть любезный читатель не забывает, что наша
повесть в веселой желтой обложке носит наименование "Ярмарки Тщеславия", а
Ярмарка Тщеславия - место суетное, злонравное, сумасбродное, полное
всяческих надувательств, фальши и притворства. И хотя изображенный на
обложке моралист, выступающий перед публикой (точный портрет вашего
покорного слуги), и заявляет, что он не носит ни облачения, ни белого
воротничка, а только такое же шутовское одеяние, в какое наряжена его
паства, однако ничего не поделаешь, приходится говорить правду, поскольку уж
она нам известна, независимо от того, что у нас на голове: колпак ли с
бубенцами или широкополая шляпа; а раз так - на свет божий должно выйти
столько неприятных вещей, что и не приведи бог.
Я слышал в Неаполе одного собрата по ремеслу, когда он, проповедуя на
морском берегу перед толпой откровенных и честных бездельников, вошел в
такой азарт, изобличая злодейство своих выдуманных героев, что слушатели не
могли устоять: вместе с сочинителем они разразились градом ругательств и
проклятий по адресу выдуманного им чудовища, так что, когда шляпа пошла по
кругу, медяки щедро посыпались в нее среди настоящей бури сочувствия.
С другой стороны, в маленьких парижских театрах вы не только услышите,
как публика выкрикивает из лож: "Ah, gredin! Ah, monstre!" {Ах, негодяй! Ах,
чудовище! (франц.).} - и осыпает ругательствами выведенного в пьесе тирана,
- бывает и так, что сами актеры наотрез отказываются исполнять роли злодеев,
вроде, например, des infames Anglais {Гнусных англичан (франц.).}, неистовых
казаков и тому подобное, и предпочитают довольствоваться меньшим жалованьем,
но зато выступать в более естественной для них роли честных французов. Я
сопоставил эти два случая, дабы вы могли видеть, что автор этой повести не
из одних корыстных побуждений желает вывести на чистую воду и строго
покарать своих злодеев; он питает к ним искреннюю ненависть, которую не в
силах побороть и которая должна найти выход в подобающем порицании и
осуждении.
Итак, предупреждаю моих благосклонных друзей, что я намерен рассказать
о возмутительной низости и весьма сложных, но - как я надеюсь -
небезынтересных преступлениях. Мои злодеи не какие-нибудь желторотые разини,
смею вас уверить! Когда мы дойдем до соответствующих мест, мы не пожалеем
ярких красок. Нет, нет! Но, шествуя по мирной местности, мы будем поневоле
сохранять спокойствие. Буря в стакане воды - нелепость. Предоставим
подобного рода вещи могучему океану и глухой полуночи. Настоящая глава -
образец кротости и спокойствия. Другие же... Но не будем забегать вперед.
И я хочу просить позволения, на правах человека и брата, по мере того
как мы будем выводить наших действующих лиц, не только представлять их вам,
но иногда спускаться с подмостков и беседовать о них; и если они окажутся
хорошими и милыми, хвалить их и жать им руки; если они глуповаты, украдкой
посмеяться над ними вместе с читателем; если же они злы и бессердечны,
порицать их в самых суровых выражениях, какие только допускает приличие.
Иначе вы можете вообразить, что это я сам язвительно насмехаюсь над
проявлениями благочестия, которые мисс Шарп находит такими смешными; что это
я сам добродушно подшучиваю над пошатывающимся старым Силеном - баронетом,
тогда как этот смех исходит от того, кто не питает уважения ни к чему, кроме
богатства, закрывает глаза на все, кроме успеха. Такие люди живут и
процветают в этом мире, не зная ни веры, ни упования, ни любви; давайте же,
дорогие друзья, ополчимся на них со всей мощью и силой! Преуспевают в жизни
и другие - шарлатаны и дураки, и вот для борьбы с такими-то людьми и для их
обличения, несомненно, и создан Смех!
Семейные портреты
Сэр Питт Кроули был философ с пристрастием к тому, что называется
низменными сторонами жизни. Его первый брак с дочерью благородного Бинки
совершился с благословения родителей, и при жизни леди Кроули он частенько
говорил ей, что хватит с него одной такой анафемски сварливой клячи хороших
кровей и что разрази его бог, если он после ее смерти возьмет еще раз жену
такого сорта. После кончины миледи он сдержал обещание и выбрал себе второй
женой мисс Розу Досон, дочь мистера Джона Томаса Досона, торговца железным и
скобяным товаром в Мадбери. Каким счастьем было для Розы стать леди Кроули!
Давайте же подведем итог ее счастью. Прежде всего она отказалась от
Питера Батта, молодого человека, с которым до этого водила дружбу и который
вследствие разочарования в любви пошел по плохой дороге, начал заниматься
контрабандой, браконьерством и другими непохвальными делами. Затем она, как
это и подобало, разошлась со всеми друзьями юности и близкими, которых
миледи, конечно, не могла принимать в Королевском Кроули. Но и в своем новом
положении и новой жизненной сфере она не нашла никого, кто пожелал бы
отнестись к ней приветливо. Да и что тут удивительного? У сэра Хадлстона
Фадлстона было три дочери, и все они рассчитывали стать леди Кроули.
Семейство сэра Джайлса Уопшота было оскорблено тем, что предпочтение не
оказано одной из девиц Уошпот, а остальные баронеты графства негодовали на
неравный брак своего собрата. Мы умалчиваем о простых смертных, которым
предоставляем ворчать анонимно.
Сор Питт, по собственному его заявлению, никого из них в медный грош не
ставил. Он обладал своей красавицей Розой, - а что еще может потребоваться
человеку, чтобы жить в свое удовольствие? Он только и знал, что напиваться
каждый вечер, иногда поколачивал красавицу Розу и, уезжая в Лондон на
парламентскую сессию, оставлял ее в Хэмпшире без единого друга на белом
свете. Даже миссис Бьют Кроули, жена пастора, отказалась поддерживать с ней
знакомство, заявив, что ее ноги не будет в доме дочери торговца.
Так как единственными дарами, которыми ее наделила природа, были
розовые щечки да белая кожа и так как у нее не было ни ярко выраженного
характера, ни талантов, ни собственного мнения, ни любимых занятий и
развлечений, ни той душевной силы и бурного темперамента, которые часто
достаются в удел совсем глупым женщинам, то ее власть над сердцем сэра Питта
была весьма кратковременной. Розы на ее щеках увяли, от прелестной
стройности фигуры не осталось и помину после рождения двух детей, и она
превратилась в доме своего супруга в простой автомат, от которого было
столько же пользы, сколько и от фортепьяно покойной леди Кроули. Как и
большинство блондинок с нежным цветом лица, она носила светлые платья
преимущественно оттенка мутно-зеленой морской волны или же
грязновато-небесно-голубого цвета. День и ночь она вязала что-нибудь из
шерсти или сидела за другим рукоделием. В течение нескольких лет она
изготовила покрывала на все кровати в Кроули. Был у нее цветничок, к
которому она, пожалуй, питала привязанность, но, кроме этого, она ко всему
относилась равнодушно. Когда супруг обращался с нею грубо, она оставалась
апатичной, когда он бил ее - плакала. У нее не хватало характера даже на то,
чтобы пристраститься к вину, и она только горько вздыхала, целыми днями
просиживая в ночных туфлях и папильотках, О Ярмарка Тщеславия, Ярмарка
Тщеславия! Если бы не ты, Роза была бы жизнерадостной девушкой, а Питер Батт
и мисс Роза стали бы счастливыми мужем и женой на уютной ферме, среди
любимой семьи и с достаточной долею удовольствий, забот, надежд и борьбы. Но
на Ярмарке Тщеславия титул и карета четверней - игрушки более драгоценные,
чем счастье. И если бы Генрих VIII или Синяя Борода были еще живы и если бы
который-нибудь из них пожелал обзавестись десятой по счету супругой, как,
по-вашему, разве они не добились бы красивейшей из тех девиц, которые должны
представляться ко двору в нынешнем сезоне?
Тягостное томление матери, как и следует предположить, не пробудило
особой привязанности к ней в ее маленьких дочках, и они чувствовали себя
куда лучше в людской и в конюшнях; а так как у садовника-шотландца, по
счастью, была добрая жена и хорошие дети, то девочки нашли у них в домике
небольшое, но здоровое общество и кое-чему научились - в этом и состояло все
их образование до приезда мисс Шарп.
Приглашение Ребекки в замок объяснялось настояниями мистера Питта
Кроули, единственного друга или покровителя, какого когда-либо имела леди
Кроули, и единственного человека, кроме ее детей, к которому она питала хотя
бы слабую привязанность. Мистер Питт пошел в благородных Бинки, своих
предков, и был очень вежливым, благовоспитанным джентльменом. Окончив курс и
вернувшись домой из Крайст-Черча, он начал налаживать ослабевшую домашнюю
дисциплину, невзирая на отца, который его побаивался. Он был человек столь
непреклонных правил, что скорее умер бы с голоду, чем сел за обед без белого
галстука. Однажды, вскоре после того как он вернулся домой, закончив курс
наук, дворецкий Хорокс подал ему письмо, но положив оное на поднос. Мистер
Питт бросил на слугу суровый взгляд и отчитал его так резко, что с тех пор
Хорокс боялся его как огня. Весь дом трепетал перед ним: папильотки леди
Кроули снимались в более ранний час, когда Питт бывал дома, грязные гетры
сэра Питта исчезали с горизонта, и хотя этот неисправимый старик продолжал
держаться других застарелых привычек, он не накачивался ромом при сыне и
обращался к прислуге лишь в самой сдержанной и вежливой форме. И слуги
замечали, что сэр Питт в присутствии сына не посылал леди Кроули к черту.
Это Питт научил дворецкого докладывать: "Кушать подано, миледи!" - и
настоял на том, чтобы под руку водить миледи к обеду. Он редко разговаривал
с мачехой, но когда разговаривал, то с величайшим уважением, и никогда не
забывал при уходе ее из комнаты подняться самым торжественным образом,
открыть перед нею дверь и отвесить учтивый поклон.
В Итоне его прозвали "Мисс Кроули", и там, как я вынужден с прискорбием
сказать, младший брат Родон здорово его поколачивал. Хотя его способности
были не блестящи, но он восполнял недостаток таланта похвальным прилежанием
и за восемь лет пребывания в школе, насколько известно, пи разу не подвергся
тому наказанию, которого, как принято думать, может избежать разве только
ангел.
В университете карьера его была в высшей степени почтенной. Здесь он
готовился к гражданской деятельности; - в которую должно было ввести его
покровительство дедушки, лорда Бинки, - ревностно изучая древних и
современных ораторов и участвуя в студенческих диспутах. Но хотя речь его
лилась гладко, а слабенький голос звучат напыщенно и самодовольно и хотя он
никогда не высказывал иных чувств и мнений, кроме самых избитых и пошлых, и
не забывал подкреплять их латинскими цитатами, все же он не добился больших
отличий, - и это несмотря на свою посредственность, которая, казалось бы,
должна была стяжать ему лавры. Сочиненная им поэма не была даже удостоена
приза, хотя друзья наперебой пророчили его мистеру Кроули.
Окончив университет, он сделался личным секретарем лорда Бинки, а затем
был назначен атташе при посольстве в Пумперникеле, и этот пост занимал с
отменной честью, добросовестно отвозя на родину, министру иностранных дел,
пакеты, состоявшие из страсбургского пирога. Пробыв в этой должности десять
лет (в том числе и после безвременной кончины лорда Блики) и находя, что
продвижение на дипломатическом поприще совершается слитном медленно, он
бросил службу, успевшую набить ему оскомину, предпочитая стать помещиком.
По возвращении в Англию мистер Кроули написал брошюру о солоде - как
человек честолюбивый, он любил быть на виду у публики - и горячо
высказывался за освобождение негров. По этому случаю он был удостоен дружбы
мистера Уилберфорса, политикой которого восторгался, и вступил в знаменитую
переписку с преподобным Сайласом Хорнблоуэром об обращении в христианство
ашантиев. Он ездил в Лондон, если не на парламентские сессии, то, по крайней
мере, на происходившие в мае религиозные собрания. В своем графстве он был
судьей и неустанным ревнителем христианского просвещения, разнося и
проповедуя его среди тех, кто, по его мнению, особенно в нем нуждался.
Ходили слухи, что он питает нежные чувства к леди Джейн Шипшенкс, третьей
дочери лорда Саутдауна, сестра которой, леди Эмили, написала такие
восхитительные брошюры, как "Истинный компас моряка" и "Торговка яблоками
Финчлейской общины".
То, что мисс Шарп писала о его занятиях в Королевском Кроули, отнюдь не
карикатура. Он заставлял слуг предаваться благочестивым упражнениям, как уже
упоминалось, и (что особенно служит ему к чести) привлекал к участию в них и
отца. Он оказывал покровительство молитвенному дому индепендентов прихода
Кроули, к великому негодованию своего дяди-пастора и, следовательно, к
восхищению сэра Питта, который даже соблаговолил побывать на их собраниях
раз или два, что вызвало несколько громовых проповедей в приходской церкви
Кроули, обращенных в упор к старой готической скамье баронета. Впрочем,
простодушный сэр Питт не почувствовал всей силы этих речей, ибо всегда
дремал во время проповеди.
Мистер Кроули самым серьезным образом считал, что старый джентльмен
обязан уступить ему свое место в парламенте - в интересах нации и всего
христианского мира, но Кроули-старший и слышать об этом не хотел. Оба были,
конечно, слишком благоразумны, чтобы отказаться от тысячи пятисот фунтов в
год, которые приносило им второе место в парламенте от округа (в ту пору
занятое мистером Кводруном с carte blanche {Полной свободой действий
(франц.).} по невольничьему вопросу). Да и в самом деле, родовое поместье
было обременено долгами, и доход от продажи представительства приходился как
нельзя более кстати дому Королевского Кроули.
Поместье до сих пор не могло оправиться от тяжелого штрафа, наложенного
на Уолпола Кроули, первого баронета, за учиненную им растрату в Ведомстве
Сургуча и Тесьмы. Сэр Уолпол, веселый малый, мастер и нажить и спустить
деньгу (Alien! appetens sui profusus {Стремящийся к чужому упускает свое
(лат.).}, - как говаривал со вздохом мистер Кроули), в свое время был
кумиром всего графства, так как беспробудное пьянство и хлебосольство,
которым славилось Королевское Кроули, привлекали к нему сердца окрестных
дворян. Тогда погреба были полны бургонского, псарни - собак, а конюшни -
лихих скакунов. А теперь те лошади, что имелись в Королевском Кроули, ходили
под плугом или запрягались в карету "Трафальгар". Кстати, упряжка этих самых
лошадей, оторвавшись в тот день от своих бесчисленных повинностей, и
доставила в поместье мисс Шарп, - ибо, как ни мужиковат был сэр Питт, однако