Страница:
это Сен-Джонс-Вуд. Рио-де-Жанейро - это домик, окруженный высокой стеной; и
Джордж Гонт аккредитован при надзирателе, который наградил его орденом
Смирительной рубашки.
Такими эпитафиями удостаивают друг друга люди на Ярмарке Тщеславия.
Два или три раза в неделю, рано утром, бедная мать, казнясь за грехи,
ездила навещать беднягу. Иногда он смеялся при виде ее (и этот смех был для
матери горше слез). Иногда она заставала этого блестящего денди, участника
Венского конгресса, за игрой: он возил по полу деревянную лошадку или нянчил
куклу маленькой дочки надзирателя. Иногда он узнавал свою мать и отца Моля,
ее духовника и спутника; но чаще он забывал о ней, как забыл жену, детей,
любовь, честолюбие, тщеславие. Зато он помнил час обеда и ударялся в слезы,
если его вино слишком разбавляли водой.
В его крови гнездилась таинственная отрава: бедная мать принесла ее из
своего древнего рода. Зло это уже дважды заявляло о себе в семье ее отца,
задолго до того, как леди Стайн согрешила и начала искупать свои грехи
постом, слезами и молитвами. Гордость рода была сражена, подобно первенцу
фараона. Темное пятно роковой гибели легло на этот порог - высокий старинный
порог, осененный коронами и резными гербами.
Между тем дети отсутствующего лорда беспечно росли, не ведая, что и над
ними тяготеет рок. Первое время они говорили об отце и строили планы о его
возвращении. Затем имя живого мертвеца стало упоминаться все реже и,
наконец, совсем забылось. Но убитая горем бабка трепетала при мысли, что эти
дети унаследуют отцовский позор, так же как и его почести, и с болью ожидала
того дня, когда на них обрушится ужасное проклятие предков.
Такое же мрачное предчувствие преследовало и лорда Стайна. Он пытался
утопить в Красном море вина и веселья страшный призрак, стоявший у его ложа;
иногда ему удавалось ускользнуть от него в толпе, потерять его в вихре
удовольствий. Но стоило лорду Стайну остаться одному, как призрак
возвращался, и с каждым годом он, казалось, становился неотвязнее.
"Я взял твоего сына, - говорил он. - Почему я не могу взять тебя? Я
могу заключить тебя в тюрьму, как твоего сына Джорджа. Завтра же я могу
прикоснуться к твоей голове - и тогда прощай все удовольствия и почести,
пиры, красота, друзья, льстецы, французские повара, прекрасные лошади, дома,
- вместо этого тебе дадут тюрьму, сторожа и соломенный тюфяк, как Джорджу
Гонту". И тогда милорд бросал вызов грозившему ему призраку; ибо ему было
известно средство, как обмануть врага.
Итак, роскошь и великолепие царили за резными порталами Гонт-Хауса с
его закоптелыми коронами и вензелями, но счастья там не было. Здесь давались
самые роскошные в Лондоне пиры, но удовольствие они доставляли только
гостям, сидевшим за столом милорда. Если бы он не был таким знатным
вельможей, очень немногие посещали бы его, но на Ярмарке Тщеславия
снисходительно смотрят на грехи великих особ. Nous regardons a deux fois {Мы
еще очень и очень подумаем (франц.).} (как говорила одна француженка),
прежде чем осудить такую особу, как милорд. Некоторые записные критики и
придирчивые моралисты бранили лорда Стайна, но, несмотря на это, всегда рады
были явиться, когда он приглашал их.
- Лорд Стайн просто невозможен, - говорила леди Слингстон, - но все у
него бывают, и я, конечно, послежу за моими девочками, чтобы с ними там
ничего не случилось.
- Я обязан его милости всем в жизни, - говорил преподобный доктор
Трэйл, думая о том, что архиепископ сильно сдал; а миссис Трэйл и ее юные
дочери готовы были скорее пропустить службу в церкви, чем хотя бы один из
вечеров его милости.
- У этого человека нет ничего святого, - говорил маленький лорд
Саутдаун сестре, которая обратилась к нему с кротким увещанием, так как мать
передавала ей страшные россказни о том, что творится в Гонт-Хаусе, - но у
него, черт возьми, подается самое лучшее в Европе сухое силери.
Что касается сэра Питта Кроули, баронета, то сэру Питту, этому образцу
порядочности, сэру Питту, который вел миссионерские собрания, ни на минуту
не приходило в голову отказываться от посещений Гонт-Хауса.
- Там, где встречаешься с такими особами, как епископ Илингский и
графиня Слингстон, там, будьте уверены, Джейн, - говорил баронет, - не может
быть задета наша честь. Высокий ранг и положение лорда Стайна дают ему право
властвовать над людьми нашего положения. Лорд-наместник графства - уважаемое
лицо, дорогая моя. Кроме того, мы когда-то дружили с Джорджем Гонтом; я был
первым, а он вторым атташе при пумперникельском посольстве.
Одним словом, все бывали у этого великого человека, - все, кого он
приглашал. Точно так же и вы, читатель (не возражайте, все равно не поверю),
и я, автор, отправились бы туда, если бы получили приглашение.
в которой читателя вводят в высшее общество
Наконец любезность и внимание Бекки к главе семьи ее мужа увенчались
чрезвычайной наградой - наградой хотя, конечно, и не материальной, но
которой маленькая женщина добивалась более усердно, чем каких-нибудь
осязаемых благ. Если она и не питала склонности к добродетельной жизни, то
желала пользоваться репутацией добродетельной особы, а мы знаем, что в
светском обществе ни одна женщина не достигнет этой желанной цели, пока не
украсит себя шлейфом и перьями и не будет представлена ко двору своего
монарха. С этого августейшего свидания она уходит честной женщиной.
Лорд-камергер выдает ей свидетельство о добродетели. И как сомнительные
товары или письма проходят в карантине сквозь печь, после чего их
опрыскивают ароматическим уксусом и объявляют очищенными, так и многие леди,
имеющие сомнительную репутацию и разносящие заразу, пройдя через целительное
горнило королевского присутствия, выходят оттуда чистые, как стеклышко, без
малейшего пятна.
Пусть миледи Бейракрс, миледи Тафто, миссис Бьют Кроули в своем
Хэмшнпре и другие подобные им дамы, лично знавшие миссис Родон Кроули,
кричат: "Позор!" - при мысли о том, что эта мерзкая авантюристка склонится в
реверансе перед монархом, и пусть заявляют, что, будь жива добрая королева
Шарлотта, она никогда не потерпела бы такой испорченной особы в своей
целомудренной гостиной. Но если мы примем в соображение, что миссис Родон
подверглась испытанию в присутствии первого джентльмена Европы и выдержала,
так сказать, экзамен на репутацию, то, право же, будет явным нарушением
верноподданнических чувств сомневаться и дальше в ее добродетели. Я, со
своей стороны, с любовью и благоговением оглядываюсь на эту великую
историческую личность. И как же высоко мы ценим на Ярмарке Тщеславия
благородное звание джентльмена, если это высокочтимое августейшее лицо по
единодушному решению лучшей и образованнейшей части населения было облечено
титулом "Первого Джентльмена" своего королевства. Помнишь ли, дорогой М., о
друг моей юности, как в некий счастливый вечер, двадцать пять лет тому
назад, когда на сцене шел "Тартюф" в постановке Элпстона и с Дотоном и
Листоном в главных ролях, два мальчика получили от верноподданных учителей
разрешение уйти из школы Живодерни, где они учились, чтобы присоединиться к
толпе на сцене Друри-лейнского театра, собравшейся приветствовать короля.
Короля? Да, это был он. Лейб-гвардейцы стояли перед высочайшей ложей; маркиз
Стайн (лорд Пудреной комнаты) и другие государственные сановники толпились
за его креслом, а он сидел толстый, румяный, увешанный орденами, в пышных
локонах. Как мы пели "Боже, храпи короля!". Как все здание сотрясалось и
гремело от великолепной музыки! Как все надрывались, кричали "ура!" и махали
носовыми платками! Дамы плакали, матери обнимали детей, некоторые падали в
обморок от волнения. Народ задыхался в партере, крик и стон стояли над
волнующейся, кричащей толпой, выражавшей такую готовность - и чуть ли не в
самом деле готовой - умереть за него. Да, мы видели его. Этого судьба у нас
не отнимет. Другие видели Наполеона. На свете живут люди, которые видели
Фридриха Великого, доктора Джонсона, Марию-Антуанетту... Так скажем своим
детям без ложного хвастовства, что мы видели Георга Доброго, Великолепного,
Великого.
Итак, в жизни миссис Родон Кроули настал счастливый день, когда этот
ангел был допущен в придворный рай, о котором он так мечтая. Невестка была
как бы ее крестной матерью. В назначенный день сэр Питт с женой в большой
фамильной карете (недавно заказанной по случаю ожидаемого получения
баронетом высокой должности шерифа в своем графстве) подкатили к маленькому
домику на Керзон-стрит, в назидание Реглсу, который, наблюдая из своей
зеленной, увидал роскошные перья внутри кареты и огромные бутоньерки на
груди лакеев в новых ливреях.
Сэр Питт в блестящем мундире, со шпагой, болтающейся между ног, вышел
из кареты и направился в дом. Маленький Родон прильнул лицом к окну гостиной
и, улыбаясь, кивал изо всех сил тетушке, сидевшей в карете. Вскоре Питт
снова появился, ведя леди в пышных перьях на голове, закутанную в белую шаль
и изящно поддерживающую свой шлейф из великолепной парчи. Она вошла в
карету, словно принцесса, привыкшая всю жизнь ездить ко двору, и милостиво
улыбнулась лакею, распахнувшему перед ней дверцы, и сэру Питту, который сел
вслед за ней.
Затем появился Родон в своем старом гвардейском мундире, который уже
порядочно поистрепался и был ему тесен. Он должен был замыкать процессию и
прибыть с визитом к своему монарху в наемном экипаже, но добрая невестка
настояла на том, что они все поедут по-семейному: карета просторная, дамы не
слишком полные и могут держать шлейфы на коленях, - в конце концов все
четверо отбыли вместе. Их карета скоро присоединилась к веренице
верноподданнических экипажей, двигавшихся по Пикадилли и Сент-Джеймс-стрит
по направлению к старому кирпичному дворцу, где "Брауншвейгская Звезда"
готовился к приему своего дворянства и знати.
Бекки готова была из окна кареты благословлять всех прохожих: в таком
приподнятом состоянии духа находилась она и так сильно было в ней сознание
того высокого положения, какого она, наконец, достигла. Увы, даже у нашей
Бекки были свои слабости. Как часто люди гордятся такими качествами, которых
другие не замечают в них! Например, Комус твердо убежден, что он самый
великий трагик в Англии; Браун, знаменитый романист, мечтает прославиться не
как видный писатель, а как светский человек; Робинсон, известный юрист,
нисколько не дорожит своей репутацией в Вестминстер-холле, но считает себя
несравненным спортсменом и наездником. Так и Бекки поставила себе целью быть
и считаться респектабельной женщиной и добивалась этой цели с удивительным
упорством, находчивостью и успехом. Как уже говорилось, временами она готова
была и сама вообразить себя светской леди, забывая, что дома у нее в
шкатулке нет ни гроша, что кредиторы толпятся у ворот, поставщиков
приходится уговаривать и умасливать, - словом, что у нее нет твердой почвы
под ногами. И вот сейчас, отправляясь в карете - в фамильной карете! - ко
двору, она приняла такой величественный, самодовольный, непринужденный и
внушительный вид, что это вызвало улыбку даже у леди Джейн. Она вошла в
королевские покои, высоко подняв голову, как подобало бы королеве; и если бы
Бекки сделалась королевой, я не сомневаюсь, она бесподобно сыграла бы свою
роль.
Мы можем сказать с полной ответственностью, что costume de cour
{Придворный туалет (франц.).} миссис Родон Кроули по случаю ее представления
ко двору был чрезвычайно элегантен и блестящ. Многие леди, которых мы видим,
- мы, кто носит лепты и звезды и присутствует на сент-джеймских приемах, или
же мы, кто топчется в грязных сапогах по тротуарам Пэл-Мэл и заглядывается в
окна проезжающих карет на нарядную публику в шелках и перьях, - многие
светские леди, повторяю, которых мы видим в дни утренних приемов около двух
часов пополудни, когда оркестр лейб-гвардии в расшитых галуном мундирах
играет триумфальные марши, сидя на своих буланых скакунах, как на живых
табуретах - многие леди вовсе не восхищают нас своей красотой в это раннее
время дня. Какая-нибудь расплывшаяся графиня шестидесяти лет,
декольтированная, подкрашенная, морщинистая и нарумяненная до самых век, со
сверкающими брильянтами в парике, представляет зрелище скорее полезное и
поучительное, чем привлекательное. Выглядит она как Сент-Джеймс-стрит ранним
утром, когда половина фонарей погасла, а другая половина пугливо мерцает,
словно духи, приготовившиеся бежать перед рассветом. Такие прелести, какие
наш взгляд улавливает в проезжающей мимо карете ее милости, должны были бы
показаться на улице только ночью. Если днем даже Цинтия кажется бледной, -
ибо именно такой приходилось нам наблюдать ее в нынешнем зимнем сезоне,
когда Феб нахально заглядывался на нее с неба, - то как же может леди
Каслмоулди высоко держать голову, когда солнце глядит в окно кареты,
беспощадно выводя на свет божий все морщины и гусиные лапки, которыми время
избороздило ее лицо? Нет, в придворных гостиных нужно устраивать приемы в
ноябре или в туманный день; а может быть, престарелые султанши нашей Ярмарки
Тщеславия должны передвигаться в закрытых носилках, выходить из них
закутанными и делать свои реверансы монарху под защитой полумрака.
Однако наша милая Ребекка не нуждалась в таком благодетельном
освещении; цвет лица у нее еще не боялся яркого солнечного света, а ее
платье - правда, любой современной даме на Ярмарке Тщеславия оно показалось
бы самым нелепым и фантастическим одеянием, какое только можно вообразить,
но тогда, двадцать пять лет назад, этот наряд в ее глазах и глазах
остального общества казался столь же восхитительным, как и самый блестящий
туалет прославленной красавицы нынешнего сезона... Пройдет десятка два лет,
и это чудесное произведение портновского искусства отойдет в область
предания вместе со всякой другой суетой сует... Но мы слишком отклонились в
сторону. Туалет миссис Родон в знаменательный день ее представления ко двору
был признан charmant {Очаровательным (франц.).}. Даже добрая леди Джейн
вынуждена была с этим согласиться; глядя на миссис Бекки, она с грустью
признавалась себе, что в ее собственном наряде гораздо меньше вкуса.
Она и не догадывалась, как много стараний, размышлений и выдумки
затратила миссис Родон на этот туалет. У Ребекки был вкус не хуже, чем у
любой портнихи в Европе, и такое необычайное умение устраиваться в жизни, о
каком леди Джейн не имела представления. Последняя тотчас же заметила
великолепную парчу на шлейфе у Бекки и роскошные кружева на ее платье.
Парча - это старый остаток, сказала Бекки, а кружева - необыкновенно
удачное приобретение, они лежали у нее сто лет.
- Милая моя миссис Кроули, ведь они должны стоить целое состояние, -
сказала леди Джейн, глядя на свои собственные кружева, которые были далеко
не так хороши. Затем, приглядевшись к старинной парче, из которой был сшит
придворный туалет миссис Родон, она хотела сказать, что не решилась бы
сделать себе такое роскошное платье, но подавила в себе это желание, как
недоброе.
Но если бы леди Джейн знала все, я думаю, что даже ее обычная кротость
изменила бы ей. Дело в том, что, когда миссис Родон приводила в порядок дом
сэра Питта, она нашла кружева и парчу - эту собственность прежних хозяек
дома - в старых гардеробах и украдкой унесла эти сокровища домой, чтобы
украсить ими собственную персону. Бригс видела, как Бекки их взяла, но не
задавала вопросов и не поднимала шума; возможно, она даже посочувствовала
ей, как посочувствовали бы многие честные женщины.
А брильянты...
- Откуда, черт возьми, у тебя эти брильянты, Бекки? - спросил ее муж,
восхищаясь драгоценностями, которых он никогда не видел раньше и которые
ярко сверкали у нее в ушах и на шее.
Бекки слегка покраснела и пристально взглянула на него. Питт Кроули
также слегка покраснел и уставился в окно. Дело в том, что он сам подарил
Бекки часть этих драгоценностей - прелестный брильянтовый фермуар, которым
было застегнуто ее жемчужное ожерелье, - и как-то упустил случай сказать об
этом жене. -
Бекки посмотрела на мужа, потом с видом дерзкого торжества - на сэра
Питта, как будто хотела сказать: "Выдать вас?"
- Отгадай! - ответила она мужу. - Ну, глупыш ты мой! - продолжала она.
- Откуда, ты думаешь, я их достала - все, за исключением фермуара, который
давно подарил мне один близкий друг? Конечно, взяла напрокат. Я взяла их у
мистера Полониуса на Ковентри-стрит. Неужели ты думаешь, что все брильянты,
какие появляются при дворе, принадлежат владельцам, как эти прекрасные камни
у леди Джейн, - они, кстати сказать, гораздо красивее моих.
- Это фамильные драгоценности, - произнес сэр Питт, опять почувствовав
себя неловко.
Пока продолжалась эта семейная беседа, карета катила по улице и наконец
освободилась от своего груза у подъезда дворца, где монарх восседал уже в
полном параде.
Брильянты, вызвавшие восторг Родона, не вернулись к мистеру Полониусу
на Ковентри-стрит, да этот джентльмен и не требовал их возвращения. Они
вернулись в маленькое тайное хранилище, в старинную шкатулку - давнишний
подарок Эмилии Седли, где Бекки хранила немало полезных, а может быть, и
ценных вещей, о которых муж ничего не знал. Ничего не знать или знать очень
мало - это участь многих мужей. А скрывать - в характере скольких женщин? О
дамы! кто из вас не скрывает от мужей счета своих модисток? У скольких из
вас есть наряды и браслеты, которые вы не смеете показывать или носите с
трепетом? С трепетом и улыбками ластитесь вы к мужу, который сидит рядом с
вами и не может отличить новое бархатное платье от вашего старого или новый
браслет от прошлогоднего и понятия не имеет о том, что похожий на тряпочку
желтый кружевной шарф стоит сорок гиней и что от мадам Бобино каждую неделю
приходят настойчивые письма с требованием денег!
Так и Родон ничего не знал ни о прекрасных брильянтовых серьгах, ни о
брильянтовом медальоне, украшавшем грудь жены. Но лорд Стайн, который в
качестве лорда Пудреной комнаты и одного из важнейших сановников и славных
защитников английского трона присутствовал здесь среди других вельмож во
всем блеске своих звезд, орденов, подвязок и прочих регалий и явно выделял
эту маленькую женщину из числа других, отлично знал, откуда у нее эти
драгоценности и кто платил за них.
Наклонившись к ней с улыбкой, он процитировал всем известные прекрасные
стихи из "Похищения локона" о брильянтах Белинды, которые "еврей лобзать бы
стал и обожать - неверный".
- Но, я надеюсь, ваша милость - правоверный? - сказала маленькая леди,
вскинув голову.
Многие леди кругом нее шушукались и судачили, а многие джентльмены
кивали головой и перешептывались, видя, какое явное внимание оказывает
маленькой авантюристке этот вельможа.
Нет, наше слабое и неопытное перо не в силах передать подробности
свидания Ребекки Кроули, урожденной Шарп, с ее царственным повелителем!
Ослепленные глаза зажмуриваются при одной мысли об этом величии.
Верноподданнические чувства не позволяют нам даже мысленно бросить слишком
пытливый и смелый взор в священный аудиенц-зал, но заставляют нас быстро и
почтительно отступить, в благоговейном молчании отвешивая августейшему
величеству низкие поклоны.
Достаточно сказать, что после этого свидания во всем Лондоне не нашлось
бы более верноподданнического сердца, чем сердце Бекки. Имя короля было
постоянно у нее на устах, и она заявляла, что он очаровательнейший из
смертных. Она отправилась в магазин Кольнаги и заказала самый прекрасный его
портрет, какой только могло создать искусство и какой можно было достать в
кредит, - знаменитый портрет, где лучший из монархов, в кафтане с меховым
воротником, в коротких панталонах и в шелковых чулках, изображен сидящим на
софе и глупо ухмыляющимся из-под своего кудрявого каштанового парика. Она
заказала себе брошку с миниатюрой короля и носила ее. Она забавляла своих
знакомых и даже несколько надоела им постоянными разговорами о его
любезности и красоте.
Кто знает, может быть, маленькая женщина мечтала о роли новой Ментенон
или Помпадур.
Но интереснее всего было послушать после представления ко двору ее
разговоры о добродетели. У Ребекки было несколько знакомых дам, которые,
надо сознаться, пользовались не слишком высокой репутацией на Ярмарке
Тщеславия. И вот теперь, сделавшись, так сказать, честной женщиной, Бекки не
хотела поддерживать знакомство с этими сомнительными особами: она не
ответила леди Крекенбери, когда последняя кивнула ей из своей ложи, а
встретив миссис Вашингтон-Уайт на кругу в Парке, и вовсе от нее отвернулась.
- Необходимо, мой милый, дать им почувствовать, кто я такая, - говорила
она, - я не могу показываться с сомнительными людьми. Мне от души жаль леди
Крекенбери, да и миссис Вашингтон-Уайт очень добрая женщина. Ты можешь
ездить к ним и обедать у них, если тебе хочется поиграть в карты. Но я не
могу и не хочу у них бывать и, пожалуйста, будь добр, скажи Смиту, что меня
ни для кого из них нет дома.
Описание туалета Бекки появилось в газетах - перья, кружева, роскошные
брильянты и все прочее. Миссис Крекенбери с горечью прочитала эту заметку и
пустилась в рассуждения со своими поклонниками о том, какую важность
напускает на себя эта женщина. Миссис Бьют Кроули и ее юные дочери в
Хэмпшире, получив из города номер "Морнинг пост", также дали волю
благородному негодованию.
- Если бы у тебя были рыжие волосы, зеленые глаза и ты была дочерью
французской канатной плясуньи, - говорила миссис Бьют старшей дочери
(которая, напротив, была смуглой, низенькой и курносой девицей), - у тебя,
разумеется, были бы роскошные брильянты и твоя кузина леди Джейн представила
бы тебя ко двору. Но ты всего только родовитая дворянка, мое бедное дорогое
дитя. В твоих жилах течет благороднейшая кровь Англии, а твое приданое -
всего лишь добрые принципы и благочестие. Я сама - жена младшего брата
баронета, а ведь мне никогда и в голову не приходило представляться ко
двору, да и другим не пришло бы это в голову, если бы жива была добрая
королева Шарлотта.
Таким образом достойная пасторша утешала себя, а ее дочери вздыхали и
весь вечер просидели над Книгой пэров.
Через несколько дней после знаменитого представления ко двору
добродетельная Бекки удостоилась другой великой чести: к подъезду Родона
Кроули подкатила карета леди Стайн, и выездной лакей, вместо того чтобы
разнести двери, как можно было подумать по его громкому стуку, сменил гнев
на милость и только вручил Смиту две визитные карточки, на которых были
выгравированы имена маркизы Стайн и графини Гонт. Если бы эти кусочки
картона были прекрасными картинами или если бы на них было намотано сто
ярдов малинских кружев, стоящих вдвое большее число гиней, Бекки и то не
могла бы рассматривать их с большим удовольствием. Могу вас уверить, что они
заняли видное место в фарфоровой вазе на столе в гостиной, где хранились
карточки ее посетителей. Боже! Боже! Как быстро бедные карточки миссис
Вашингтон-Уайт и леди Крекенбери, которым несколько месяцев тому назад наша
маленькая приятельница была так рада и которыми это глупенькое создание так
гордилось - боже! боже! - говорю я, - как быстро эти бедные двойки очутились
в самом низу колоды при появлении знатных фигурных карт. Стайн! Бейракрс!
Джонс Хельвелин и Керлайон Камелот! Можете быть уверены, что Бекки и Бригс
отыскали эти высокие фамилии в Книге пэров и проследили эти благородные
династии во всех разветвлениях генеалогического древа.
Часа через два приехал милорд Стайн; оглядевшись и все, по обыкновению,
приметив, он увидел карточки своих дам, разложенные рукою Бекки, словно
козыри в ее игре, и как было свойственно этому старому цинику, усмехнулся
при таком наивном проявлении человеческой слабости. Бекки тотчас спустилась
к нему; всякий раз, когда эта дорогая малютка ожидала его милость, ее туалет
бывал безукоризнен, волосы в совершенном порядке и платочки, переднички,
шарфики, маленькие сафьяновые туфельки и прочие мелочи женского туалета в
надлежащем виде; она сидела в изящной непринужденной позе, готовая принять
его; если же он являлся неожиданно, она, конечно, спешила в свою комнату,
чтобы бросить быстрый взгляд в зеркало, и потом уже сбегала вниз
приветствовать знатного пэра.
Стоя в гостиной, он с усмешкой поглядывал на вазу с карточками. Бекки,
пойманная с поличным, слегка покраснела,
- Благодарю вас, monseigneur, - сказала она. - Вы видите, что ваши дамы
были здесь. Как вы добры! Я не могла выйти раньше: я занималась пудингом на
кухне.
- Я это знаю: я видел вас в подвальном окне, когда подъехал к дому, -
отвечал старый джентльмен.
- Вы все видите, - сказала она.
- Кое-что я вижу, но этого я не мог видеть, моя прелесть, - ответил он
добродушно. - Ах вы, маленькая выдумщица! Я слышал, как вы ходили в спальне
над моей головой, и не сомневаюсь, вы слегка подрумянились... Вы должны дать
немного ваших румян леди Гонт: у нее отвратительный цвет лица... Потом я
слышал, как дверь спальни отворилась и вы спустились по лестнице.
- Разве это преступление - повертеться перед зеркалом, когда вы
приходите ко мне? - жалобно ответила миссис Родон и потерла щеку носовым
платком, словно хотела показать, что на ней совсем нет краски, а только
Джордж Гонт аккредитован при надзирателе, который наградил его орденом
Смирительной рубашки.
Такими эпитафиями удостаивают друг друга люди на Ярмарке Тщеславия.
Два или три раза в неделю, рано утром, бедная мать, казнясь за грехи,
ездила навещать беднягу. Иногда он смеялся при виде ее (и этот смех был для
матери горше слез). Иногда она заставала этого блестящего денди, участника
Венского конгресса, за игрой: он возил по полу деревянную лошадку или нянчил
куклу маленькой дочки надзирателя. Иногда он узнавал свою мать и отца Моля,
ее духовника и спутника; но чаще он забывал о ней, как забыл жену, детей,
любовь, честолюбие, тщеславие. Зато он помнил час обеда и ударялся в слезы,
если его вино слишком разбавляли водой.
В его крови гнездилась таинственная отрава: бедная мать принесла ее из
своего древнего рода. Зло это уже дважды заявляло о себе в семье ее отца,
задолго до того, как леди Стайн согрешила и начала искупать свои грехи
постом, слезами и молитвами. Гордость рода была сражена, подобно первенцу
фараона. Темное пятно роковой гибели легло на этот порог - высокий старинный
порог, осененный коронами и резными гербами.
Между тем дети отсутствующего лорда беспечно росли, не ведая, что и над
ними тяготеет рок. Первое время они говорили об отце и строили планы о его
возвращении. Затем имя живого мертвеца стало упоминаться все реже и,
наконец, совсем забылось. Но убитая горем бабка трепетала при мысли, что эти
дети унаследуют отцовский позор, так же как и его почести, и с болью ожидала
того дня, когда на них обрушится ужасное проклятие предков.
Такое же мрачное предчувствие преследовало и лорда Стайна. Он пытался
утопить в Красном море вина и веселья страшный призрак, стоявший у его ложа;
иногда ему удавалось ускользнуть от него в толпе, потерять его в вихре
удовольствий. Но стоило лорду Стайну остаться одному, как призрак
возвращался, и с каждым годом он, казалось, становился неотвязнее.
"Я взял твоего сына, - говорил он. - Почему я не могу взять тебя? Я
могу заключить тебя в тюрьму, как твоего сына Джорджа. Завтра же я могу
прикоснуться к твоей голове - и тогда прощай все удовольствия и почести,
пиры, красота, друзья, льстецы, французские повара, прекрасные лошади, дома,
- вместо этого тебе дадут тюрьму, сторожа и соломенный тюфяк, как Джорджу
Гонту". И тогда милорд бросал вызов грозившему ему призраку; ибо ему было
известно средство, как обмануть врага.
Итак, роскошь и великолепие царили за резными порталами Гонт-Хауса с
его закоптелыми коронами и вензелями, но счастья там не было. Здесь давались
самые роскошные в Лондоне пиры, но удовольствие они доставляли только
гостям, сидевшим за столом милорда. Если бы он не был таким знатным
вельможей, очень немногие посещали бы его, но на Ярмарке Тщеславия
снисходительно смотрят на грехи великих особ. Nous regardons a deux fois {Мы
еще очень и очень подумаем (франц.).} (как говорила одна француженка),
прежде чем осудить такую особу, как милорд. Некоторые записные критики и
придирчивые моралисты бранили лорда Стайна, но, несмотря на это, всегда рады
были явиться, когда он приглашал их.
- Лорд Стайн просто невозможен, - говорила леди Слингстон, - но все у
него бывают, и я, конечно, послежу за моими девочками, чтобы с ними там
ничего не случилось.
- Я обязан его милости всем в жизни, - говорил преподобный доктор
Трэйл, думая о том, что архиепископ сильно сдал; а миссис Трэйл и ее юные
дочери готовы были скорее пропустить службу в церкви, чем хотя бы один из
вечеров его милости.
- У этого человека нет ничего святого, - говорил маленький лорд
Саутдаун сестре, которая обратилась к нему с кротким увещанием, так как мать
передавала ей страшные россказни о том, что творится в Гонт-Хаусе, - но у
него, черт возьми, подается самое лучшее в Европе сухое силери.
Что касается сэра Питта Кроули, баронета, то сэру Питту, этому образцу
порядочности, сэру Питту, который вел миссионерские собрания, ни на минуту
не приходило в голову отказываться от посещений Гонт-Хауса.
- Там, где встречаешься с такими особами, как епископ Илингский и
графиня Слингстон, там, будьте уверены, Джейн, - говорил баронет, - не может
быть задета наша честь. Высокий ранг и положение лорда Стайна дают ему право
властвовать над людьми нашего положения. Лорд-наместник графства - уважаемое
лицо, дорогая моя. Кроме того, мы когда-то дружили с Джорджем Гонтом; я был
первым, а он вторым атташе при пумперникельском посольстве.
Одним словом, все бывали у этого великого человека, - все, кого он
приглашал. Точно так же и вы, читатель (не возражайте, все равно не поверю),
и я, автор, отправились бы туда, если бы получили приглашение.
в которой читателя вводят в высшее общество
Наконец любезность и внимание Бекки к главе семьи ее мужа увенчались
чрезвычайной наградой - наградой хотя, конечно, и не материальной, но
которой маленькая женщина добивалась более усердно, чем каких-нибудь
осязаемых благ. Если она и не питала склонности к добродетельной жизни, то
желала пользоваться репутацией добродетельной особы, а мы знаем, что в
светском обществе ни одна женщина не достигнет этой желанной цели, пока не
украсит себя шлейфом и перьями и не будет представлена ко двору своего
монарха. С этого августейшего свидания она уходит честной женщиной.
Лорд-камергер выдает ей свидетельство о добродетели. И как сомнительные
товары или письма проходят в карантине сквозь печь, после чего их
опрыскивают ароматическим уксусом и объявляют очищенными, так и многие леди,
имеющие сомнительную репутацию и разносящие заразу, пройдя через целительное
горнило королевского присутствия, выходят оттуда чистые, как стеклышко, без
малейшего пятна.
Пусть миледи Бейракрс, миледи Тафто, миссис Бьют Кроули в своем
Хэмшнпре и другие подобные им дамы, лично знавшие миссис Родон Кроули,
кричат: "Позор!" - при мысли о том, что эта мерзкая авантюристка склонится в
реверансе перед монархом, и пусть заявляют, что, будь жива добрая королева
Шарлотта, она никогда не потерпела бы такой испорченной особы в своей
целомудренной гостиной. Но если мы примем в соображение, что миссис Родон
подверглась испытанию в присутствии первого джентльмена Европы и выдержала,
так сказать, экзамен на репутацию, то, право же, будет явным нарушением
верноподданнических чувств сомневаться и дальше в ее добродетели. Я, со
своей стороны, с любовью и благоговением оглядываюсь на эту великую
историческую личность. И как же высоко мы ценим на Ярмарке Тщеславия
благородное звание джентльмена, если это высокочтимое августейшее лицо по
единодушному решению лучшей и образованнейшей части населения было облечено
титулом "Первого Джентльмена" своего королевства. Помнишь ли, дорогой М., о
друг моей юности, как в некий счастливый вечер, двадцать пять лет тому
назад, когда на сцене шел "Тартюф" в постановке Элпстона и с Дотоном и
Листоном в главных ролях, два мальчика получили от верноподданных учителей
разрешение уйти из школы Живодерни, где они учились, чтобы присоединиться к
толпе на сцене Друри-лейнского театра, собравшейся приветствовать короля.
Короля? Да, это был он. Лейб-гвардейцы стояли перед высочайшей ложей; маркиз
Стайн (лорд Пудреной комнаты) и другие государственные сановники толпились
за его креслом, а он сидел толстый, румяный, увешанный орденами, в пышных
локонах. Как мы пели "Боже, храпи короля!". Как все здание сотрясалось и
гремело от великолепной музыки! Как все надрывались, кричали "ура!" и махали
носовыми платками! Дамы плакали, матери обнимали детей, некоторые падали в
обморок от волнения. Народ задыхался в партере, крик и стон стояли над
волнующейся, кричащей толпой, выражавшей такую готовность - и чуть ли не в
самом деле готовой - умереть за него. Да, мы видели его. Этого судьба у нас
не отнимет. Другие видели Наполеона. На свете живут люди, которые видели
Фридриха Великого, доктора Джонсона, Марию-Антуанетту... Так скажем своим
детям без ложного хвастовства, что мы видели Георга Доброго, Великолепного,
Великого.
Итак, в жизни миссис Родон Кроули настал счастливый день, когда этот
ангел был допущен в придворный рай, о котором он так мечтая. Невестка была
как бы ее крестной матерью. В назначенный день сэр Питт с женой в большой
фамильной карете (недавно заказанной по случаю ожидаемого получения
баронетом высокой должности шерифа в своем графстве) подкатили к маленькому
домику на Керзон-стрит, в назидание Реглсу, который, наблюдая из своей
зеленной, увидал роскошные перья внутри кареты и огромные бутоньерки на
груди лакеев в новых ливреях.
Сэр Питт в блестящем мундире, со шпагой, болтающейся между ног, вышел
из кареты и направился в дом. Маленький Родон прильнул лицом к окну гостиной
и, улыбаясь, кивал изо всех сил тетушке, сидевшей в карете. Вскоре Питт
снова появился, ведя леди в пышных перьях на голове, закутанную в белую шаль
и изящно поддерживающую свой шлейф из великолепной парчи. Она вошла в
карету, словно принцесса, привыкшая всю жизнь ездить ко двору, и милостиво
улыбнулась лакею, распахнувшему перед ней дверцы, и сэру Питту, который сел
вслед за ней.
Затем появился Родон в своем старом гвардейском мундире, который уже
порядочно поистрепался и был ему тесен. Он должен был замыкать процессию и
прибыть с визитом к своему монарху в наемном экипаже, но добрая невестка
настояла на том, что они все поедут по-семейному: карета просторная, дамы не
слишком полные и могут держать шлейфы на коленях, - в конце концов все
четверо отбыли вместе. Их карета скоро присоединилась к веренице
верноподданнических экипажей, двигавшихся по Пикадилли и Сент-Джеймс-стрит
по направлению к старому кирпичному дворцу, где "Брауншвейгская Звезда"
готовился к приему своего дворянства и знати.
Бекки готова была из окна кареты благословлять всех прохожих: в таком
приподнятом состоянии духа находилась она и так сильно было в ней сознание
того высокого положения, какого она, наконец, достигла. Увы, даже у нашей
Бекки были свои слабости. Как часто люди гордятся такими качествами, которых
другие не замечают в них! Например, Комус твердо убежден, что он самый
великий трагик в Англии; Браун, знаменитый романист, мечтает прославиться не
как видный писатель, а как светский человек; Робинсон, известный юрист,
нисколько не дорожит своей репутацией в Вестминстер-холле, но считает себя
несравненным спортсменом и наездником. Так и Бекки поставила себе целью быть
и считаться респектабельной женщиной и добивалась этой цели с удивительным
упорством, находчивостью и успехом. Как уже говорилось, временами она готова
была и сама вообразить себя светской леди, забывая, что дома у нее в
шкатулке нет ни гроша, что кредиторы толпятся у ворот, поставщиков
приходится уговаривать и умасливать, - словом, что у нее нет твердой почвы
под ногами. И вот сейчас, отправляясь в карете - в фамильной карете! - ко
двору, она приняла такой величественный, самодовольный, непринужденный и
внушительный вид, что это вызвало улыбку даже у леди Джейн. Она вошла в
королевские покои, высоко подняв голову, как подобало бы королеве; и если бы
Бекки сделалась королевой, я не сомневаюсь, она бесподобно сыграла бы свою
роль.
Мы можем сказать с полной ответственностью, что costume de cour
{Придворный туалет (франц.).} миссис Родон Кроули по случаю ее представления
ко двору был чрезвычайно элегантен и блестящ. Многие леди, которых мы видим,
- мы, кто носит лепты и звезды и присутствует на сент-джеймских приемах, или
же мы, кто топчется в грязных сапогах по тротуарам Пэл-Мэл и заглядывается в
окна проезжающих карет на нарядную публику в шелках и перьях, - многие
светские леди, повторяю, которых мы видим в дни утренних приемов около двух
часов пополудни, когда оркестр лейб-гвардии в расшитых галуном мундирах
играет триумфальные марши, сидя на своих буланых скакунах, как на живых
табуретах - многие леди вовсе не восхищают нас своей красотой в это раннее
время дня. Какая-нибудь расплывшаяся графиня шестидесяти лет,
декольтированная, подкрашенная, морщинистая и нарумяненная до самых век, со
сверкающими брильянтами в парике, представляет зрелище скорее полезное и
поучительное, чем привлекательное. Выглядит она как Сент-Джеймс-стрит ранним
утром, когда половина фонарей погасла, а другая половина пугливо мерцает,
словно духи, приготовившиеся бежать перед рассветом. Такие прелести, какие
наш взгляд улавливает в проезжающей мимо карете ее милости, должны были бы
показаться на улице только ночью. Если днем даже Цинтия кажется бледной, -
ибо именно такой приходилось нам наблюдать ее в нынешнем зимнем сезоне,
когда Феб нахально заглядывался на нее с неба, - то как же может леди
Каслмоулди высоко держать голову, когда солнце глядит в окно кареты,
беспощадно выводя на свет божий все морщины и гусиные лапки, которыми время
избороздило ее лицо? Нет, в придворных гостиных нужно устраивать приемы в
ноябре или в туманный день; а может быть, престарелые султанши нашей Ярмарки
Тщеславия должны передвигаться в закрытых носилках, выходить из них
закутанными и делать свои реверансы монарху под защитой полумрака.
Однако наша милая Ребекка не нуждалась в таком благодетельном
освещении; цвет лица у нее еще не боялся яркого солнечного света, а ее
платье - правда, любой современной даме на Ярмарке Тщеславия оно показалось
бы самым нелепым и фантастическим одеянием, какое только можно вообразить,
но тогда, двадцать пять лет назад, этот наряд в ее глазах и глазах
остального общества казался столь же восхитительным, как и самый блестящий
туалет прославленной красавицы нынешнего сезона... Пройдет десятка два лет,
и это чудесное произведение портновского искусства отойдет в область
предания вместе со всякой другой суетой сует... Но мы слишком отклонились в
сторону. Туалет миссис Родон в знаменательный день ее представления ко двору
был признан charmant {Очаровательным (франц.).}. Даже добрая леди Джейн
вынуждена была с этим согласиться; глядя на миссис Бекки, она с грустью
признавалась себе, что в ее собственном наряде гораздо меньше вкуса.
Она и не догадывалась, как много стараний, размышлений и выдумки
затратила миссис Родон на этот туалет. У Ребекки был вкус не хуже, чем у
любой портнихи в Европе, и такое необычайное умение устраиваться в жизни, о
каком леди Джейн не имела представления. Последняя тотчас же заметила
великолепную парчу на шлейфе у Бекки и роскошные кружева на ее платье.
Парча - это старый остаток, сказала Бекки, а кружева - необыкновенно
удачное приобретение, они лежали у нее сто лет.
- Милая моя миссис Кроули, ведь они должны стоить целое состояние, -
сказала леди Джейн, глядя на свои собственные кружева, которые были далеко
не так хороши. Затем, приглядевшись к старинной парче, из которой был сшит
придворный туалет миссис Родон, она хотела сказать, что не решилась бы
сделать себе такое роскошное платье, но подавила в себе это желание, как
недоброе.
Но если бы леди Джейн знала все, я думаю, что даже ее обычная кротость
изменила бы ей. Дело в том, что, когда миссис Родон приводила в порядок дом
сэра Питта, она нашла кружева и парчу - эту собственность прежних хозяек
дома - в старых гардеробах и украдкой унесла эти сокровища домой, чтобы
украсить ими собственную персону. Бригс видела, как Бекки их взяла, но не
задавала вопросов и не поднимала шума; возможно, она даже посочувствовала
ей, как посочувствовали бы многие честные женщины.
А брильянты...
- Откуда, черт возьми, у тебя эти брильянты, Бекки? - спросил ее муж,
восхищаясь драгоценностями, которых он никогда не видел раньше и которые
ярко сверкали у нее в ушах и на шее.
Бекки слегка покраснела и пристально взглянула на него. Питт Кроули
также слегка покраснел и уставился в окно. Дело в том, что он сам подарил
Бекки часть этих драгоценностей - прелестный брильянтовый фермуар, которым
было застегнуто ее жемчужное ожерелье, - и как-то упустил случай сказать об
этом жене. -
Бекки посмотрела на мужа, потом с видом дерзкого торжества - на сэра
Питта, как будто хотела сказать: "Выдать вас?"
- Отгадай! - ответила она мужу. - Ну, глупыш ты мой! - продолжала она.
- Откуда, ты думаешь, я их достала - все, за исключением фермуара, который
давно подарил мне один близкий друг? Конечно, взяла напрокат. Я взяла их у
мистера Полониуса на Ковентри-стрит. Неужели ты думаешь, что все брильянты,
какие появляются при дворе, принадлежат владельцам, как эти прекрасные камни
у леди Джейн, - они, кстати сказать, гораздо красивее моих.
- Это фамильные драгоценности, - произнес сэр Питт, опять почувствовав
себя неловко.
Пока продолжалась эта семейная беседа, карета катила по улице и наконец
освободилась от своего груза у подъезда дворца, где монарх восседал уже в
полном параде.
Брильянты, вызвавшие восторг Родона, не вернулись к мистеру Полониусу
на Ковентри-стрит, да этот джентльмен и не требовал их возвращения. Они
вернулись в маленькое тайное хранилище, в старинную шкатулку - давнишний
подарок Эмилии Седли, где Бекки хранила немало полезных, а может быть, и
ценных вещей, о которых муж ничего не знал. Ничего не знать или знать очень
мало - это участь многих мужей. А скрывать - в характере скольких женщин? О
дамы! кто из вас не скрывает от мужей счета своих модисток? У скольких из
вас есть наряды и браслеты, которые вы не смеете показывать или носите с
трепетом? С трепетом и улыбками ластитесь вы к мужу, который сидит рядом с
вами и не может отличить новое бархатное платье от вашего старого или новый
браслет от прошлогоднего и понятия не имеет о том, что похожий на тряпочку
желтый кружевной шарф стоит сорок гиней и что от мадам Бобино каждую неделю
приходят настойчивые письма с требованием денег!
Так и Родон ничего не знал ни о прекрасных брильянтовых серьгах, ни о
брильянтовом медальоне, украшавшем грудь жены. Но лорд Стайн, который в
качестве лорда Пудреной комнаты и одного из важнейших сановников и славных
защитников английского трона присутствовал здесь среди других вельмож во
всем блеске своих звезд, орденов, подвязок и прочих регалий и явно выделял
эту маленькую женщину из числа других, отлично знал, откуда у нее эти
драгоценности и кто платил за них.
Наклонившись к ней с улыбкой, он процитировал всем известные прекрасные
стихи из "Похищения локона" о брильянтах Белинды, которые "еврей лобзать бы
стал и обожать - неверный".
- Но, я надеюсь, ваша милость - правоверный? - сказала маленькая леди,
вскинув голову.
Многие леди кругом нее шушукались и судачили, а многие джентльмены
кивали головой и перешептывались, видя, какое явное внимание оказывает
маленькой авантюристке этот вельможа.
Нет, наше слабое и неопытное перо не в силах передать подробности
свидания Ребекки Кроули, урожденной Шарп, с ее царственным повелителем!
Ослепленные глаза зажмуриваются при одной мысли об этом величии.
Верноподданнические чувства не позволяют нам даже мысленно бросить слишком
пытливый и смелый взор в священный аудиенц-зал, но заставляют нас быстро и
почтительно отступить, в благоговейном молчании отвешивая августейшему
величеству низкие поклоны.
Достаточно сказать, что после этого свидания во всем Лондоне не нашлось
бы более верноподданнического сердца, чем сердце Бекки. Имя короля было
постоянно у нее на устах, и она заявляла, что он очаровательнейший из
смертных. Она отправилась в магазин Кольнаги и заказала самый прекрасный его
портрет, какой только могло создать искусство и какой можно было достать в
кредит, - знаменитый портрет, где лучший из монархов, в кафтане с меховым
воротником, в коротких панталонах и в шелковых чулках, изображен сидящим на
софе и глупо ухмыляющимся из-под своего кудрявого каштанового парика. Она
заказала себе брошку с миниатюрой короля и носила ее. Она забавляла своих
знакомых и даже несколько надоела им постоянными разговорами о его
любезности и красоте.
Кто знает, может быть, маленькая женщина мечтала о роли новой Ментенон
или Помпадур.
Но интереснее всего было послушать после представления ко двору ее
разговоры о добродетели. У Ребекки было несколько знакомых дам, которые,
надо сознаться, пользовались не слишком высокой репутацией на Ярмарке
Тщеславия. И вот теперь, сделавшись, так сказать, честной женщиной, Бекки не
хотела поддерживать знакомство с этими сомнительными особами: она не
ответила леди Крекенбери, когда последняя кивнула ей из своей ложи, а
встретив миссис Вашингтон-Уайт на кругу в Парке, и вовсе от нее отвернулась.
- Необходимо, мой милый, дать им почувствовать, кто я такая, - говорила
она, - я не могу показываться с сомнительными людьми. Мне от души жаль леди
Крекенбери, да и миссис Вашингтон-Уайт очень добрая женщина. Ты можешь
ездить к ним и обедать у них, если тебе хочется поиграть в карты. Но я не
могу и не хочу у них бывать и, пожалуйста, будь добр, скажи Смиту, что меня
ни для кого из них нет дома.
Описание туалета Бекки появилось в газетах - перья, кружева, роскошные
брильянты и все прочее. Миссис Крекенбери с горечью прочитала эту заметку и
пустилась в рассуждения со своими поклонниками о том, какую важность
напускает на себя эта женщина. Миссис Бьют Кроули и ее юные дочери в
Хэмпшире, получив из города номер "Морнинг пост", также дали волю
благородному негодованию.
- Если бы у тебя были рыжие волосы, зеленые глаза и ты была дочерью
французской канатной плясуньи, - говорила миссис Бьют старшей дочери
(которая, напротив, была смуглой, низенькой и курносой девицей), - у тебя,
разумеется, были бы роскошные брильянты и твоя кузина леди Джейн представила
бы тебя ко двору. Но ты всего только родовитая дворянка, мое бедное дорогое
дитя. В твоих жилах течет благороднейшая кровь Англии, а твое приданое -
всего лишь добрые принципы и благочестие. Я сама - жена младшего брата
баронета, а ведь мне никогда и в голову не приходило представляться ко
двору, да и другим не пришло бы это в голову, если бы жива была добрая
королева Шарлотта.
Таким образом достойная пасторша утешала себя, а ее дочери вздыхали и
весь вечер просидели над Книгой пэров.
Через несколько дней после знаменитого представления ко двору
добродетельная Бекки удостоилась другой великой чести: к подъезду Родона
Кроули подкатила карета леди Стайн, и выездной лакей, вместо того чтобы
разнести двери, как можно было подумать по его громкому стуку, сменил гнев
на милость и только вручил Смиту две визитные карточки, на которых были
выгравированы имена маркизы Стайн и графини Гонт. Если бы эти кусочки
картона были прекрасными картинами или если бы на них было намотано сто
ярдов малинских кружев, стоящих вдвое большее число гиней, Бекки и то не
могла бы рассматривать их с большим удовольствием. Могу вас уверить, что они
заняли видное место в фарфоровой вазе на столе в гостиной, где хранились
карточки ее посетителей. Боже! Боже! Как быстро бедные карточки миссис
Вашингтон-Уайт и леди Крекенбери, которым несколько месяцев тому назад наша
маленькая приятельница была так рада и которыми это глупенькое создание так
гордилось - боже! боже! - говорю я, - как быстро эти бедные двойки очутились
в самом низу колоды при появлении знатных фигурных карт. Стайн! Бейракрс!
Джонс Хельвелин и Керлайон Камелот! Можете быть уверены, что Бекки и Бригс
отыскали эти высокие фамилии в Книге пэров и проследили эти благородные
династии во всех разветвлениях генеалогического древа.
Часа через два приехал милорд Стайн; оглядевшись и все, по обыкновению,
приметив, он увидел карточки своих дам, разложенные рукою Бекки, словно
козыри в ее игре, и как было свойственно этому старому цинику, усмехнулся
при таком наивном проявлении человеческой слабости. Бекки тотчас спустилась
к нему; всякий раз, когда эта дорогая малютка ожидала его милость, ее туалет
бывал безукоризнен, волосы в совершенном порядке и платочки, переднички,
шарфики, маленькие сафьяновые туфельки и прочие мелочи женского туалета в
надлежащем виде; она сидела в изящной непринужденной позе, готовая принять
его; если же он являлся неожиданно, она, конечно, спешила в свою комнату,
чтобы бросить быстрый взгляд в зеркало, и потом уже сбегала вниз
приветствовать знатного пэра.
Стоя в гостиной, он с усмешкой поглядывал на вазу с карточками. Бекки,
пойманная с поличным, слегка покраснела,
- Благодарю вас, monseigneur, - сказала она. - Вы видите, что ваши дамы
были здесь. Как вы добры! Я не могла выйти раньше: я занималась пудингом на
кухне.
- Я это знаю: я видел вас в подвальном окне, когда подъехал к дому, -
отвечал старый джентльмен.
- Вы все видите, - сказала она.
- Кое-что я вижу, но этого я не мог видеть, моя прелесть, - ответил он
добродушно. - Ах вы, маленькая выдумщица! Я слышал, как вы ходили в спальне
над моей головой, и не сомневаюсь, вы слегка подрумянились... Вы должны дать
немного ваших румян леди Гонт: у нее отвратительный цвет лица... Потом я
слышал, как дверь спальни отворилась и вы спустились по лестнице.
- Разве это преступление - повертеться перед зеркалом, когда вы
приходите ко мне? - жалобно ответила миссис Родон и потерла щеку носовым
платком, словно хотела показать, что на ней совсем нет краски, а только