Страница:
достойной даже блестящего Джорджа Осборна, и, любуясь на эту чудесную
парочку, гулявшую по аллеям, и радуясь оживлению и восторгу молодой девушки,
он отечески наблюдал за ее безыскусственным счастьем. Быть может, он
чувствовал, что ему самому было бы приятнее держать в руке еще что-нибудь,
кроме шалей? (Публика посмеивалась, глядя на неуклюжего молодого офицера с
такой странной пошей.) По нет: Уильям Доббин был мало склонен к себялюбивым
размышлениям. И поскольку его друг наслаждался, мог ли он быть недоволен?
Хотя, по правде сказать, ни одна из многочисленных приманок Воксхолла - ни
сто тысяч "добавочных" лампионов, горевших, однако, ежевечерне; ни музыканты
в треуголках, наигрывающие восхитительные мелодии под золоченой раковиной в
центре сада; ни исполнители комических и сентиментальных песенок, до которых
так охоча публика; ни сельские танцы, отплясываемые ретивыми горожанами
обоего пола под притопывание, выклики и хохот толпы; ни сигнал, извещающий,
что madame Саки готова взобраться по канату под самые небеса; ни отшельник,
запертый в своей ярко освещенной келье; ни темные аллеи, столь удобные для
свиданий молодых влюбленных; ни кружки крепкого портера, которые не уставали
разносить официанты в старых поношенных ливреях; ни залитые огнями беседки,
где веселые собутыльники делали вид, будто насыщаются почти невидимыми
ломтиками ветчины, - ни все это, ни даже милейший, неизменно приветливый,
неизменно улыбающийся своей дурацкой улыбкой Симпсон, который, помнится, как
раз в ту пору управлял этим местом, ничуть не занимали капитана Уильяма
Доббина.
Он таскал с собой белую кашемировую шаль Эмилии и, постояв и послушав у
золоченой раковины, где миссис Сэмон исполняла "Бородинскую битву"
(воинственную кантату против выскочки-корсиканца, который незадолго перед
тем хлебнул горя в России), попробовал было, двинувшись дальше, промурлыкать
ее про себя и вдруг обнаружил, что напевает тот самый мотив, который пела
Эмилия, спускаясь к обеду.
Доббин расхохотался над самим собой, потому что пел он, говоря по
совести, не лучше филина.
Само собою разумеется, что наши молодые люди, разбившись на парочки,
дали друг другу самое торжественное обещание не разлучаться весь вечер - и
уже через десять минут разбрелись в разные стороны. Так всегда делают
компании, посещающие Воксхолл, но лишь для того, чтобы потом сойтись к
ужину, когда можно поболтать о приключениях, пережитых за это время.
Какие же приключения достались в удел мистеру Осборну и мисс Эмилии?
Это тайна. Но можете быть уверены в одном: оба были совершенно счастливы, и
поведение их было безупречно. А так как они привыкли за эти пятнадцать лет
бывать вместе, то такой tete-a-tete не представлял для них ничего нового.
Но когда мисс Ребекка Шарп и ее тучный кавалер затерялись в глубине
пустынной аллеи, где блуждало не больше сотни таких же парочек, искавших
уединения, то оба почувствовали, что положение стало до крайности щекотливым
и критическим. Теперь или никогда, говорила себе мисс Шарп, настал момент
исторгнуть признание, трепетавшее на робких устах мистера Седли. До этого
они посетили панораму Москвы, и тут какой-то невежа, наступив на ножку мисс
Шарп, заставил ее откинуться с легким вскриком прямо в объятия мистера
Седли, причем это маленькое происшествие в такой степени усилило нежность и
доверчивость нашего джентльмена, что он снова поведал Ребекке, по меньшей
мере в десятый раз, несколько своих излюбленных индийских историй.
- Как бы мне хотелось повидать Индию! - воскликнула Ребекка.
- В самом деле? - вопросил Джозеф с убийственной нежностью и,
несомненно, собирался дополнить этот многозначительный вопрос еще одним,
более многозначительным (он уже начал пыхтеть и отдуваться, и ручка Ребекки,
находившаяся у его сердца, ощутила лихорадочную пульсацию этого органа), но
вдруг - какая досада! - раздался звонок, возвещавший о начале фейерверка,
началась толкотня и суматоха, и наши интересные влюбленные были невольно
подхвачены стремительным людским потоком.
Капитан Доббин подумывал было присоединиться к компании за ужином: он,
честно говоря, находил развлечения Воксхолла не слишком занимательными.
Дважды прошелся он мимо беседки, где обосновались обе соединившиеся теперь
пары, но никто не обратил на него никакого внимания. Стол был накрыт на
четверых. Влюбленные парочки весело болтали между собою, и Доббин понял, что
он так основательно забыт, как будто его никогда и не было на свете.
"Я буду тут только de trop {Лишний (франц.).}, - подумал капитан, глядя
на них с унынием. - Пойду лучше побеседую с отшельником". И с этими мыслями
он побрел прочь от гудевшей толпы, от шума и гама веселого пира в темную
аллею, в конце которой обретался пресловутый затворник из папье-маше.
Особенного развлечения это Доббину не сулило, - да и вообще мыкаться в
полном одиночестве по Воксхоллу, как я убедился на собственном опыте, одно
из очень небольших удовольствий, выпадающих на долю холостяка.
Тем временем обе парочки благодушествовали в своей беседке, ведя
приятный дружеский разговор. Джоз был в ударе и величественно помыкал
лакеями. Он сам заправил салат, откупорил шампанское, разрезал цыплят и съел
и выпил большую часть всего поданного на стол. Под конец он стал уговаривать
всех распить чашу аракового пунша: все, кто бывает в Воксхолле, заказывают
араковый пунш.
- Человек! Аракового пунша!
Араковый пунш и положил начало всей этой истории. А чем, собственно,
чаша аракового пунша хуже всякой другой причины? Разве не чаша синильной
кислоты послужила причиной того, что прекрасная Розамонда покинула этот мир?
И разве не чаша вина была причиной смерти Александра Великого? По крайней
мере, так утверждает доктор Лемприер. Таким же образом чаша пунша повлияла
на судьбы главнейших действующих лиц того "романа без героя", который мы
сейчас пишем. Она оказала влияние на всю их жизнь, хотя большинство из них
не отведало из нее и капли.
Молодые девицы не притронулись к пуншу, Осборну он не понравился, так
что все содержимое чаши выпил Джоз, этот толстый гурман. А следствием того,
что он выпил все содержимое чаши, явилась некоторая живость, сперва
удивившая, всех, по потом ставшая скорее тягостной. Джоз принялся
разглагольствовать и хохотать так громко, что перед беседкой собралась толпа
зевак, к великому смущению сидевшей там ни в чем не повинной компании.
Затем, хотя его об этом не просили, Джоз затянул песню, выводя ее
необыкновенно плаксивым фальцетом, который так свойствен джентльменам,
находящимся в состоянии подпития, чем привлек к себе почти всю публику,
собравшуюся послушать музыкантов в золоченой раковине, и заслужил шумное
одобрение слушателей.
- Браво, толстяк! - крикнул один. - Бис, Дэниел Ламберт! - отозвался
другой. - Ему бы по канату бегать при такой комплекции! - добавил какой-то
озорник, к невыразимому ужасу девиц и великому негодованию мистера Осборна.
- Ради бога, Джоз, пойдем отсюда! - воскликнул этот джентльмен; и
девицы поднялись с места.
- Стойте, душечка, моя любезная, разлюбезная! - возопил Джоз, теперь
смелый, как лев, и обхватил мисс Ребекку за талию. Ребекка сделала движение,
но не могла вырвать руку. Хохот в саду усилился. Джоз продолжал колобродить
- пить, любезничать и распевать. Подмигивая и грациозно помахивая стаканом
перед публикой, он приглашал желающих в беседку - выпить с ним по стаканчику
пунша.
Мистер Осборн уже приготовился сбить с ног какого-то субъекта в сапогах
с отворотами, который вознамерился воспользоваться этим предложением, и дело
грозило кончиться серьезной передрягой, как вдруг, по счастью, джентльмен по
фамилии Доббин, прогуливавшийся в одиночестве по саду, показался у беседки.
- Прочь, болваны! - произнес этот джентльмен, расталкивая плечом толпу,
которая тотчас рассеялась, не устояв перед его треуголкой и свирепым видом,
после чего он в крайне взволнованном состоянии вошел в беседку.
- Господи боже! Да где же ты пропадал, Доббин? - сказал Осборн,
выхватывая у него белую кашемировую шаль и закутывая в нее Эмилию. -
Присмотри-ка тут, пожалуйста, за Джозом, пока я усажу дам в экипаж.
Джоз хотел было встать и вмешаться, но достаточно было Осборну толкнуть
его одним пальцем, как он снова, пыхтя, повалился на свое место, и молодому
офицеру удалось благополучно увести девиц. Джоз послал им вслед воздушный
поцелуй и захныкал, икая: "Господь с вами, господь с вами!" Затем, схватив
капитана Доббина за руку и горько рыдая, он поведал этому джентльмену тайну
своей любви. Он обожал девушку, которая только что их покинула; своим
поведением он разбил ее сердце, он это отлично понимает, но он женится на
ней не далее чем завтра, в церкви св. Георгия, что на Ганновер-сквер. Он
достучится до архиепископа Кентерберийского в Ламбете - честное слово,
достучится! - и поднимет его на ноги. Играя на этой струне, капитан Доббин
умненько уговорил его уехать пока что из сада и поспешить в Ламбетский
дворец. А когда они очутились за воротами, Доббин без труда довел мистера
Джоза Седли до наемной кареты, которая и доставила его в целости и
сохранности на квартиру.
Джордж Осборн благополучно проводил девиц домой, и когда дверь за ними
захлопнулась и он стал переходить через Рассел-сквер, он вдруг так
расхохотался, что привел в изумление ночного сторожа. Пока девушки
поднимались по лестнице, маленькая Эмилия только жалобно посмотрела на
подругу, а затем поцеловала ее и отправилась спать, не сказав ни слова.
"Он сделает мне предложение завтра, - думала Ребекка. - Он четыре раза
назвал меня своей душенькой, он жал мне руку в присутствии Эмилии. Он
сделает мне предложение завтра". Того же мнения была и Эмилия. Вероятно, она
уже думала о том, какое платье наденет, когда будет подружкой невесты, о
подарках своей миленькой невестушке и о той, другой, церемонии, которая
последует вскоре за этой и в которой она сама будет играть главную роль, и
т. д., и т. и.
О неопытные молодые создания! Как мало вы знаете о действии аракового
пунша! Что общего между вечерними напитками и утренними пытками? Насчет
этого могу засвидетельствовать как мужчина: нет на свете такой головной
боли, какая бывает от пунша, подаваемого в Воксхолле. Двадцать лет прошло, а
я все еще помню последствия от двух стаканов - да что там - от двух рюмок! -
только двух, даю вам честное слово джентльмена! А Джозеф Седли, с его-то
больной печенью, проглотил по меньшей мере кварту этой отвратительной смеси!
Следующее утро, которое, по мнению Ребекки, должно было явиться зарей
ее счастья, застало Джоза Седли стенающим в муках, не поддающихся никакому
описанию. Содовая вода еще не была изобретена, и легкое пиво - можно ли
этому поверить? - было единственным напитком, которым несчастные джентльмены
успокаивали жар похмелья. За вкушением этого-то безобидного напитка Джордж
Осборн и застал бывшего коллектора Богли-Уолаха охающим на диване в своей
квартире. Доббин был уже тут и по доброте души ухаживал за своим вчерашним
пациентом. При виде простертого перед ними почитателя Бахуса оба офицера
переглянулись, и даже лакей Джоза, в высшей степени чинный и корректный
джентльмен, молчаливый и важный, как гробовщик, с трудом сохранял
серьезность, глядя на своего несчастного господина.
- Мистер Седли очень буйствовали вчера, сэр, - доверительно шепнул он
Осборну, поднимаясь с ним по лестнице. - Все хотели поколотить извозчика,
сэр. Пришлось капитану втащить их на руках, словно малого ребенка.
Мгновенная улыбка пробежала при этом воспоминании по лицу мистера
Браша, но тотчас же черты его снова приняли обычное выражение непроницаемого
спокойствия, и, распахнув дверь в приемную, он доложил:
- Мистер Осборн!
- Как ты себя чувствуешь, Седли? - начал молодой человек, производя
беглый осмотр жертвы. - Все кости целы? А там внизу стоит извозчик с фонарем
под глазом и повязанной головой и клянется, что притянет тебя к суду.
- То есть как это к суду?.. - спросил Седли слабым голосом.
- За то, что ты поколотил его вчера, - не правда ли, Доббин? Вы
боксируете, сэр, что твой Молине. Ночной сторож говорит, что никогда еще не
видел такой чистой работы. Вот и Доббин тебе скажет.
- Да, у вас была схватка с кучером, - подтвердил капитан Доббин, - и
вообще вы были в боевом настроении.
- А этот молодец - помнишь, в Воксхолле, в белом сюртуке? Как Джоз на
него напустился! А дамы как визжали! Ей-богу, сэр, сердце радовалось, на вас
глядя. Я думал, что у вас, штатских, не хватает пороха, но теперь постараюсь
никогда не попадаться тебе на глаза, когда ты под мухой, Джоз!
- Правда, я становлюсь страшен, когда меня выведут из терпения, - изрек
Джоз с дивана, состроив такую унылую и смехотворную гримасу, что даже
учтивый капитан не мог больше сдерживаться и вместе с Осборном прыснул со
смеху.
Осборн безжалостно воспользовался представившимся ему случаем. Он
считал Джоза размазней и, мысленно разбирая со всех сторон вопрос о
предстоящем браке между ним и Ребеккой, не слишком радовался, что член
семьи, с которой он, Джордж Осборн, офицер *** полка, собирался породниться,
допустит мезальянс, женившись бог знает на ком - на какой-то гувернанточке!
- Ты потерял терпение? Бедный старикан! - воскликнул Осборн. - Ты
страшен? Да ты на ногах не мог стоять, над тобой все в саду потешались, хотя
сам ты заливался горькими слезами! Ты распустил нюни, Джоз. А помнишь, как
ты пел?
- То есть как это пел? - удивился Джоз.
- Ну да, чувствительный романс, и все называл эту Розу, Ребекку - или
как ее там, подружку Эмилии! - своей душечкой, любезной, разлюбезной.
И безжалостный молодой человек, схватив Доббина за руку, стал
представлять всю сцену в лицах, к ужасу ее первоначального исполнителя и
невзирая на добродушные просьбы Доббина помилосердствовать.
- Зачем мне его щадить? - ответил Осборн на упреки своего друга, когда
они простились с бедным страдальцем, оставив его на попечении доктора
Голлопа. - А по какому, черт возьми, праву он принял на себя
покровительственный тон и выставил нас на всеобщее посмешище в Воксхолле?
Кто эта девчонка-школьница, которая строит ему глазки и любезничает с ним? К
черту! Семейка уже и без того неважная! Гувернантка - дело почтенное, но я
бы предпочел, чтобы моя невестка была настоящая леди. Я человек широких
взглядов, но у меня есть гордость, и я знаю свое место, - пусть и она знает
свое! Я собью спесь с этого хвастливого набоба и помешаю ему сделаться еще
большим дураком, чем он есть на самом деле. Вот почему я посоветовал ему
держать ухо востро, пока он окончательно не угодил ей в лапы!
- Что же, тебе видней, - сказал Доббин с некоторым, впрочем, сомнением.
- Ты всегда был заядлый тори, и семья твоя одна из старейших в Англии. Но...
- Пойдем навестить барышень, и приударь-ка лучше ты за мисс Шарп, -
перебил лейтенант своего друга.
Но на сей раз капитан Доббин отклонил предложение отправиться вместе с
Осборном к молодым девушкам на Рассел-сквер.
Когда Джордж с Холборпа спустился на Саутгемптон-роу, он засмеялся,
увидев в двух различных этажах особняка Седли две головки, кого-то
высматривавшие.
Дело в том, что мисс Эмилия с балкона гостиной нетерпеливо поглядывала
на противоположную сторону сквера, где жил мистер Осборн, поджидая появления
молодого офицера. А мисс Шарп из своей спаленки в третьем этаже наблюдала,
не появится ли на горизонте массивная фигура мистера Джозефа.
- Сестрица Анна караулит на сторожевой башне, - сказал Осборн Эмилии, -
но никто не показывается! - И, хохоча от души и сам в восторге от своей
шутки, он в смехотворных выражениях изобразил мисс Седли плачевное
состояние, в котором находился ее брат.
- Не смейся, Джордж, не будь таким жестоким, - просила вконец
расстроенная девушка, но Джордж только потешался над ее жалостной и
огорченной миной, продолжая находить свою шутку чрезвычайно забавной; когда
же мисс Шарп сошла вниз, он начал с большим оживлением подтрунивать над ней,
описывая действие ее чар на толстяка-чиновника.
- О мисс Шарп, если бы вы только видели его утром! - воскликнул он. -
Как он стонал в своем цветастом халате! Как корчился на диване! Если бы вы
только видели, как он показывал язык аптекарю Голлопу!
- Кто это? - спросила мисс Шарп.
- Кто? Как кто? Капитан Доббип, конечно, к которому, кстати, все мы
были так внимательны вчера!
- Мы были с ним страшно невежливы, - заметила Эмми, сильно покраснев. -
Я... я совершенно забыла про него.
- Конечно, забыла! - воскликнул Осборн, все еще хохоча. - Нельзя же
вечно думать о Доббине, Эмилия! Не правда ли, мисс Шарп?
- Кроме тех случаев, когда он за обедом опрокидывает стаканы с вином, -
заявила мисс Шарп, с высокомерным видом вскидывая голову, - я ни одной
секунды не интересовалась существованием капитана Доббина.
- Отлично, мисс Шарп, я так и передам ему, - сказал Осборн.
Мисс Шарп готова была возненавидеть молодого офицера, который и не
подозревал, какие он пробудил в ней чувства.
"Он просто издевается надо мной, - думала Ребекка. - Не вышучивал ли он
меня и перед Джозефом? Не спугнул ли его? Быть может, Джозеф теперь и не
придет?" На глазах у нее выступили слезы, и сердце сильно забилось.
- Вы все шутите, - улыбнулась она через силу. - Продолжайте шутить,
мистер Джордж, ведь за меня некому заступиться. - С этими словами Ребекка
удалилась из комнаты, а когда еще и Эмилия с упреком взглянула на него,
Джордж Осборн почувствовал нечто недостойное мужчины - угрызения совести:
напрасно он обидел беззащитную девушку!
- Дорогая моя Эмплия, - сказал он. - Ты слишком мягка. Ты не знаешь
света. А я знаю. И твоя подружка мисс Шарп должна понимать, где ее место.
- Неужели ты думаешь, что Джоз не...
- Честное слово, дорогая, не знаю. Может - да, а может, и нет. Ведь я
им не распоряжаюсь! Я только знаю, что он очень глупый, пустой малый и вчера
поставил мою милую девочку в крайне тягостное и неловкое положение. "Душечка
моя, любезная, разлюбезная!" - Он опять расхохотался, и так заразительно,
что Эмми не могла не смеяться вместе с ним.
Джоз так и не приехал в этот день. Но Эмилия ничуть не растерялась.
Маленькая интриганка послала своего пажа и адъютанта, мистера Самбо, на
квартиру к мистеру Джозефу за какой-то обещанной книгой, а заодно велела
спросить, как он себя чувствует. Ответ, данный через лакея Джоза, мистера
Браша, гласил, что хозяин его болен и лежит в постели - только что был
доктор. "Джоз появится завтра", - подумала Эмилия, но так и не решилась
заговорить на эту тему с Ребеккой. Та тоже ни единым словом не обмолвилась
об этом в течение всего вечера.
Однако на следующий день, когда обе девушки сидели на диване, делая
вид, что заняты шитьем, или писанием писем, или чтением романов, в комнату,
как всегда приветливо скаля зубы, вошел Самбо с пакетом под мышкой и письмом
на подносе.
- Письмо мисс от мистера Джозефа, - объявил он.
Как дрожала Эмилия, распечатывая письмо! Вот его содержание:
"Милая Эмилия!
Посылаю тебе "Сиротку в лесу". Мне вчера было очень плохо, и потому я
не приехал. Уезжаю сегодня в Челтнем. Пожалуйста, попроси, если можешь,
любезную мисс Шарп извинить мне мое поведение в Воксхолле и умоли ее
простить и позабыть все, что я наговорил в возбуждении за этим злополучным
ужином. Как только я поправлюсь - а здоровье мое сильно расстроено, - я уеду
на несколько месяцев в Шотландию.
Остаюсь преданный тебе
Джоз Седли".
Это был смертный приговор. Все было кончено. Эмилия не смела взглянуть
на бледное лицо и пылавшие глаза Ребекки и только уронила письмо на колени
подруги, а сама вскочила и побежала наверх к себе в комнату выплакать там
свое горе.
Бленкинсоп, экономка, тотчас же пришла утешать свою молодую госпожу. И
Эмми облегчила душу, доверчиво поплакав у нее на плече.
- Не огорчайтесь, мисс, - уговаривала ее Бленкинсоп. - Мне не хотелось
говорить вам. Но все у нас в доме ее невзлюбили, разве только сперва она
понравилась. Я собственными глазами видела, как она читала письмо вашей
маменьки. Вот и Пиннер говорит, что она вечно сует нос в вашу шкатулку с
драгоценностями и в ваши комоды, да и во все комоды, и что она даже спрятала
к себе в чемодан вашу белую ленту.
- Я сама ей подарила, сама подарила! - воскликнула Эмилия. Но это не
изменило мнения мисс Бленкинсоп о мисс Шарп.
- Не верю я этим гувернанткам, Пиннер, - заметила она старшей
горничной. - Важничают, задирают нос, словно барыни, а жалованья-то получают
не больше нашего.
Теперь всем в доме, кроме бедняжки Эмилии, стало ясно, что Ребекке
придется уехать, и все от мала до велика (тоже за одним исключением) были
согласны, что это должно произойти как можно скорее. Наша добрая девочка
перерыла все свои комоды, шкафы, ридикюли и шкатулки, пересмотрела все свои
платья, косынки, безделушки, вязанья, кружева, шелковые чулки и ленты,
отбирая то одну вещицу, то другую, чтобы подарить целый ворох Ребекке. Потом
она отправилась к своему отцу, щедрому английскому коммерсанту, пообещавшему
подарить дочери столько гиней, сколько ей лет, и упросила старого
джентльмена отдать эти деньги Ребекке, которой они очень нужны, тогда как
сама она ни в чем не нуждается.
Она обложила данью даже Джорджа Осборна, и тот с величайшей готовностью
(как и всякий военный, он был щедрой натурой) отправился в магазин на
Бонд-стрит и приобрел там самую изящную шляпку и самый щегольский спенсер,
какие только можно было купить за деньги.
- Это подарок от Джорджа тебе, милая Ребекка! - сказала Эмилия, любуясь
картонкой, содержавшей эти дары. - Какой у него вкус! Ну кто может
сравниться с Джорджем!
- Никто, - отвечала Ребекка. - Как я ему благодарна! - А про себя
подумала: "Это Джордж Осборн расстроил мой брак", - и возлюбила Джорджа
Осборна соответственно.
Собралась она к отъезду с величайшим спокойствием духа и приняла все
подарки милой маленькой Эмплии без особых колебаний и отнекиваний,
поломавшись только для приличия. Миссис Седли она поклялась, конечно, в
вечной благодарности, но не навязывалась чересчур этой доброй даме, которая
была смущена и явно старалась избегать ее. Мистеру Седли она поцеловала
руку, когда тот наградил ее кошельком, и испросила разрешения считать его и
впредь своим милым добрым другом и покровителем. Старик был так растроган,
что уже собирался выписать ей чек еще на двадцать фунтов, но обуздал свои
чувства: его ожидала карета, чтобы везти в а званый обед. И он быстро
удалился со словами:
- Прощайте, дорогая моя, господь с вами! Когда будете в городе,
заезжайте к нам непременно... Во дворец лорд-мэра, Джеймс!
Наконец пришло время расставаться с мисс Эмилией... Но над этой
картиной я намерен задернуть занавес. После сцены, в которой одно
действующее лицо проявило полную искренность, а другое отлично провело свою
роль, после нежнейших ласк, чувствительных слез, нюхательных солей и
некоторой толики подлинного душевного жара, пущенных в ход в качестве
реквизита, - Ребекка и Эмилия расстались, причем первая поклялась подруге
любить ее вечно, вечно, вечно...
Кроули из Королевского Кроули
В числе самых уважаемых фамилий на букву К в Придворном календаре за
18.. год значится фамилия Кроули: сэр Питт, баронет, проживающий в Лондоне
на Грейт-Гонт-стрит и в своем поместье Королевское Кроули, Хэмпшир. Это
почтенное имя в течение многих лет бессменно фигурировало также и в
парламентском списке, наряду с именами других столь же почтенных
джентльменов, представлявших в разное время тот же округ.
По поводу городка Королевское Кроули рассказывают, что королева
Елизавета в одну из своих поездок по стране остановилась в Кроули
позавтракать и пришла в такой восторг от великолепного хзмпншрского пива,
поднесенного ей тогдашним представителем фамилии Кроули (красивым мужчиной с
аккуратной бородкой и стройными ногами), что возвела с той поры Кроули в
степень избирательного округа, посылающего в парламент двух представителей.
Со дня этого славного посещения поместье получило название "Королевское
Кроули", сохранившееся за ним и поныне. И хотя с течением времени,
вследствие тех перемен, какие вносят века в судьбы империй, городов и
округов, Королевское Кроули перестало быть тем многолюдным городком, каковым
оно было в эпоху королевы Бесс, - или, лучше сказать, просто докатилось до
того состояния парламентского местечка, когда его обычно именуют "гнилым", -
это не мешало сэру Питту Кроули с полным основанием и с присущим ему
изяществом говорить: "Гнилое? Еще чего? Мне оно приносит добрых полторы
тысячи в год!"
Сэр Питт Кроули (свое имя получивший в честь Великого коммонера) был
сыном Уолпола Кроули, первого баронета, который служил по Ведомству Сургуча
и Тесьмы в царствование - Георга II, когда, как и многие другие почтенные
джентльмены того времени, был обвинен в растрате. А Уолпол Кроули был, о чем
едва ли нужно распространяться, сыном Джона Черчилля Кроули, получившего ото
имя в честь знаменитого военачальника эпохи царствования королевы Анны.
Родословное древо (висящее в Королевском Кроули) упоминает далее Чарльза
Стюарта, позднее прозванного Бэйрбоуном Кроули, сына Кроули - современника
Иакова I, и, наконец, того самого Кроули времен королевы Елизаветы,
парочку, гулявшую по аллеям, и радуясь оживлению и восторгу молодой девушки,
он отечески наблюдал за ее безыскусственным счастьем. Быть может, он
чувствовал, что ему самому было бы приятнее держать в руке еще что-нибудь,
кроме шалей? (Публика посмеивалась, глядя на неуклюжего молодого офицера с
такой странной пошей.) По нет: Уильям Доббин был мало склонен к себялюбивым
размышлениям. И поскольку его друг наслаждался, мог ли он быть недоволен?
Хотя, по правде сказать, ни одна из многочисленных приманок Воксхолла - ни
сто тысяч "добавочных" лампионов, горевших, однако, ежевечерне; ни музыканты
в треуголках, наигрывающие восхитительные мелодии под золоченой раковиной в
центре сада; ни исполнители комических и сентиментальных песенок, до которых
так охоча публика; ни сельские танцы, отплясываемые ретивыми горожанами
обоего пола под притопывание, выклики и хохот толпы; ни сигнал, извещающий,
что madame Саки готова взобраться по канату под самые небеса; ни отшельник,
запертый в своей ярко освещенной келье; ни темные аллеи, столь удобные для
свиданий молодых влюбленных; ни кружки крепкого портера, которые не уставали
разносить официанты в старых поношенных ливреях; ни залитые огнями беседки,
где веселые собутыльники делали вид, будто насыщаются почти невидимыми
ломтиками ветчины, - ни все это, ни даже милейший, неизменно приветливый,
неизменно улыбающийся своей дурацкой улыбкой Симпсон, который, помнится, как
раз в ту пору управлял этим местом, ничуть не занимали капитана Уильяма
Доббина.
Он таскал с собой белую кашемировую шаль Эмилии и, постояв и послушав у
золоченой раковины, где миссис Сэмон исполняла "Бородинскую битву"
(воинственную кантату против выскочки-корсиканца, который незадолго перед
тем хлебнул горя в России), попробовал было, двинувшись дальше, промурлыкать
ее про себя и вдруг обнаружил, что напевает тот самый мотив, который пела
Эмилия, спускаясь к обеду.
Доббин расхохотался над самим собой, потому что пел он, говоря по
совести, не лучше филина.
Само собою разумеется, что наши молодые люди, разбившись на парочки,
дали друг другу самое торжественное обещание не разлучаться весь вечер - и
уже через десять минут разбрелись в разные стороны. Так всегда делают
компании, посещающие Воксхолл, но лишь для того, чтобы потом сойтись к
ужину, когда можно поболтать о приключениях, пережитых за это время.
Какие же приключения достались в удел мистеру Осборну и мисс Эмилии?
Это тайна. Но можете быть уверены в одном: оба были совершенно счастливы, и
поведение их было безупречно. А так как они привыкли за эти пятнадцать лет
бывать вместе, то такой tete-a-tete не представлял для них ничего нового.
Но когда мисс Ребекка Шарп и ее тучный кавалер затерялись в глубине
пустынной аллеи, где блуждало не больше сотни таких же парочек, искавших
уединения, то оба почувствовали, что положение стало до крайности щекотливым
и критическим. Теперь или никогда, говорила себе мисс Шарп, настал момент
исторгнуть признание, трепетавшее на робких устах мистера Седли. До этого
они посетили панораму Москвы, и тут какой-то невежа, наступив на ножку мисс
Шарп, заставил ее откинуться с легким вскриком прямо в объятия мистера
Седли, причем это маленькое происшествие в такой степени усилило нежность и
доверчивость нашего джентльмена, что он снова поведал Ребекке, по меньшей
мере в десятый раз, несколько своих излюбленных индийских историй.
- Как бы мне хотелось повидать Индию! - воскликнула Ребекка.
- В самом деле? - вопросил Джозеф с убийственной нежностью и,
несомненно, собирался дополнить этот многозначительный вопрос еще одним,
более многозначительным (он уже начал пыхтеть и отдуваться, и ручка Ребекки,
находившаяся у его сердца, ощутила лихорадочную пульсацию этого органа), но
вдруг - какая досада! - раздался звонок, возвещавший о начале фейерверка,
началась толкотня и суматоха, и наши интересные влюбленные были невольно
подхвачены стремительным людским потоком.
Капитан Доббин подумывал было присоединиться к компании за ужином: он,
честно говоря, находил развлечения Воксхолла не слишком занимательными.
Дважды прошелся он мимо беседки, где обосновались обе соединившиеся теперь
пары, но никто не обратил на него никакого внимания. Стол был накрыт на
четверых. Влюбленные парочки весело болтали между собою, и Доббин понял, что
он так основательно забыт, как будто его никогда и не было на свете.
"Я буду тут только de trop {Лишний (франц.).}, - подумал капитан, глядя
на них с унынием. - Пойду лучше побеседую с отшельником". И с этими мыслями
он побрел прочь от гудевшей толпы, от шума и гама веселого пира в темную
аллею, в конце которой обретался пресловутый затворник из папье-маше.
Особенного развлечения это Доббину не сулило, - да и вообще мыкаться в
полном одиночестве по Воксхоллу, как я убедился на собственном опыте, одно
из очень небольших удовольствий, выпадающих на долю холостяка.
Тем временем обе парочки благодушествовали в своей беседке, ведя
приятный дружеский разговор. Джоз был в ударе и величественно помыкал
лакеями. Он сам заправил салат, откупорил шампанское, разрезал цыплят и съел
и выпил большую часть всего поданного на стол. Под конец он стал уговаривать
всех распить чашу аракового пунша: все, кто бывает в Воксхолле, заказывают
араковый пунш.
- Человек! Аракового пунша!
Араковый пунш и положил начало всей этой истории. А чем, собственно,
чаша аракового пунша хуже всякой другой причины? Разве не чаша синильной
кислоты послужила причиной того, что прекрасная Розамонда покинула этот мир?
И разве не чаша вина была причиной смерти Александра Великого? По крайней
мере, так утверждает доктор Лемприер. Таким же образом чаша пунша повлияла
на судьбы главнейших действующих лиц того "романа без героя", который мы
сейчас пишем. Она оказала влияние на всю их жизнь, хотя большинство из них
не отведало из нее и капли.
Молодые девицы не притронулись к пуншу, Осборну он не понравился, так
что все содержимое чаши выпил Джоз, этот толстый гурман. А следствием того,
что он выпил все содержимое чаши, явилась некоторая живость, сперва
удивившая, всех, по потом ставшая скорее тягостной. Джоз принялся
разглагольствовать и хохотать так громко, что перед беседкой собралась толпа
зевак, к великому смущению сидевшей там ни в чем не повинной компании.
Затем, хотя его об этом не просили, Джоз затянул песню, выводя ее
необыкновенно плаксивым фальцетом, который так свойствен джентльменам,
находящимся в состоянии подпития, чем привлек к себе почти всю публику,
собравшуюся послушать музыкантов в золоченой раковине, и заслужил шумное
одобрение слушателей.
- Браво, толстяк! - крикнул один. - Бис, Дэниел Ламберт! - отозвался
другой. - Ему бы по канату бегать при такой комплекции! - добавил какой-то
озорник, к невыразимому ужасу девиц и великому негодованию мистера Осборна.
- Ради бога, Джоз, пойдем отсюда! - воскликнул этот джентльмен; и
девицы поднялись с места.
- Стойте, душечка, моя любезная, разлюбезная! - возопил Джоз, теперь
смелый, как лев, и обхватил мисс Ребекку за талию. Ребекка сделала движение,
но не могла вырвать руку. Хохот в саду усилился. Джоз продолжал колобродить
- пить, любезничать и распевать. Подмигивая и грациозно помахивая стаканом
перед публикой, он приглашал желающих в беседку - выпить с ним по стаканчику
пунша.
Мистер Осборн уже приготовился сбить с ног какого-то субъекта в сапогах
с отворотами, который вознамерился воспользоваться этим предложением, и дело
грозило кончиться серьезной передрягой, как вдруг, по счастью, джентльмен по
фамилии Доббин, прогуливавшийся в одиночестве по саду, показался у беседки.
- Прочь, болваны! - произнес этот джентльмен, расталкивая плечом толпу,
которая тотчас рассеялась, не устояв перед его треуголкой и свирепым видом,
после чего он в крайне взволнованном состоянии вошел в беседку.
- Господи боже! Да где же ты пропадал, Доббин? - сказал Осборн,
выхватывая у него белую кашемировую шаль и закутывая в нее Эмилию. -
Присмотри-ка тут, пожалуйста, за Джозом, пока я усажу дам в экипаж.
Джоз хотел было встать и вмешаться, но достаточно было Осборну толкнуть
его одним пальцем, как он снова, пыхтя, повалился на свое место, и молодому
офицеру удалось благополучно увести девиц. Джоз послал им вслед воздушный
поцелуй и захныкал, икая: "Господь с вами, господь с вами!" Затем, схватив
капитана Доббина за руку и горько рыдая, он поведал этому джентльмену тайну
своей любви. Он обожал девушку, которая только что их покинула; своим
поведением он разбил ее сердце, он это отлично понимает, но он женится на
ней не далее чем завтра, в церкви св. Георгия, что на Ганновер-сквер. Он
достучится до архиепископа Кентерберийского в Ламбете - честное слово,
достучится! - и поднимет его на ноги. Играя на этой струне, капитан Доббин
умненько уговорил его уехать пока что из сада и поспешить в Ламбетский
дворец. А когда они очутились за воротами, Доббин без труда довел мистера
Джоза Седли до наемной кареты, которая и доставила его в целости и
сохранности на квартиру.
Джордж Осборн благополучно проводил девиц домой, и когда дверь за ними
захлопнулась и он стал переходить через Рассел-сквер, он вдруг так
расхохотался, что привел в изумление ночного сторожа. Пока девушки
поднимались по лестнице, маленькая Эмилия только жалобно посмотрела на
подругу, а затем поцеловала ее и отправилась спать, не сказав ни слова.
"Он сделает мне предложение завтра, - думала Ребекка. - Он четыре раза
назвал меня своей душенькой, он жал мне руку в присутствии Эмилии. Он
сделает мне предложение завтра". Того же мнения была и Эмилия. Вероятно, она
уже думала о том, какое платье наденет, когда будет подружкой невесты, о
подарках своей миленькой невестушке и о той, другой, церемонии, которая
последует вскоре за этой и в которой она сама будет играть главную роль, и
т. д., и т. и.
О неопытные молодые создания! Как мало вы знаете о действии аракового
пунша! Что общего между вечерними напитками и утренними пытками? Насчет
этого могу засвидетельствовать как мужчина: нет на свете такой головной
боли, какая бывает от пунша, подаваемого в Воксхолле. Двадцать лет прошло, а
я все еще помню последствия от двух стаканов - да что там - от двух рюмок! -
только двух, даю вам честное слово джентльмена! А Джозеф Седли, с его-то
больной печенью, проглотил по меньшей мере кварту этой отвратительной смеси!
Следующее утро, которое, по мнению Ребекки, должно было явиться зарей
ее счастья, застало Джоза Седли стенающим в муках, не поддающихся никакому
описанию. Содовая вода еще не была изобретена, и легкое пиво - можно ли
этому поверить? - было единственным напитком, которым несчастные джентльмены
успокаивали жар похмелья. За вкушением этого-то безобидного напитка Джордж
Осборн и застал бывшего коллектора Богли-Уолаха охающим на диване в своей
квартире. Доббин был уже тут и по доброте души ухаживал за своим вчерашним
пациентом. При виде простертого перед ними почитателя Бахуса оба офицера
переглянулись, и даже лакей Джоза, в высшей степени чинный и корректный
джентльмен, молчаливый и важный, как гробовщик, с трудом сохранял
серьезность, глядя на своего несчастного господина.
- Мистер Седли очень буйствовали вчера, сэр, - доверительно шепнул он
Осборну, поднимаясь с ним по лестнице. - Все хотели поколотить извозчика,
сэр. Пришлось капитану втащить их на руках, словно малого ребенка.
Мгновенная улыбка пробежала при этом воспоминании по лицу мистера
Браша, но тотчас же черты его снова приняли обычное выражение непроницаемого
спокойствия, и, распахнув дверь в приемную, он доложил:
- Мистер Осборн!
- Как ты себя чувствуешь, Седли? - начал молодой человек, производя
беглый осмотр жертвы. - Все кости целы? А там внизу стоит извозчик с фонарем
под глазом и повязанной головой и клянется, что притянет тебя к суду.
- То есть как это к суду?.. - спросил Седли слабым голосом.
- За то, что ты поколотил его вчера, - не правда ли, Доббин? Вы
боксируете, сэр, что твой Молине. Ночной сторож говорит, что никогда еще не
видел такой чистой работы. Вот и Доббин тебе скажет.
- Да, у вас была схватка с кучером, - подтвердил капитан Доббин, - и
вообще вы были в боевом настроении.
- А этот молодец - помнишь, в Воксхолле, в белом сюртуке? Как Джоз на
него напустился! А дамы как визжали! Ей-богу, сэр, сердце радовалось, на вас
глядя. Я думал, что у вас, штатских, не хватает пороха, но теперь постараюсь
никогда не попадаться тебе на глаза, когда ты под мухой, Джоз!
- Правда, я становлюсь страшен, когда меня выведут из терпения, - изрек
Джоз с дивана, состроив такую унылую и смехотворную гримасу, что даже
учтивый капитан не мог больше сдерживаться и вместе с Осборном прыснул со
смеху.
Осборн безжалостно воспользовался представившимся ему случаем. Он
считал Джоза размазней и, мысленно разбирая со всех сторон вопрос о
предстоящем браке между ним и Ребеккой, не слишком радовался, что член
семьи, с которой он, Джордж Осборн, офицер *** полка, собирался породниться,
допустит мезальянс, женившись бог знает на ком - на какой-то гувернанточке!
- Ты потерял терпение? Бедный старикан! - воскликнул Осборн. - Ты
страшен? Да ты на ногах не мог стоять, над тобой все в саду потешались, хотя
сам ты заливался горькими слезами! Ты распустил нюни, Джоз. А помнишь, как
ты пел?
- То есть как это пел? - удивился Джоз.
- Ну да, чувствительный романс, и все называл эту Розу, Ребекку - или
как ее там, подружку Эмилии! - своей душечкой, любезной, разлюбезной.
И безжалостный молодой человек, схватив Доббина за руку, стал
представлять всю сцену в лицах, к ужасу ее первоначального исполнителя и
невзирая на добродушные просьбы Доббина помилосердствовать.
- Зачем мне его щадить? - ответил Осборн на упреки своего друга, когда
они простились с бедным страдальцем, оставив его на попечении доктора
Голлопа. - А по какому, черт возьми, праву он принял на себя
покровительственный тон и выставил нас на всеобщее посмешище в Воксхолле?
Кто эта девчонка-школьница, которая строит ему глазки и любезничает с ним? К
черту! Семейка уже и без того неважная! Гувернантка - дело почтенное, но я
бы предпочел, чтобы моя невестка была настоящая леди. Я человек широких
взглядов, но у меня есть гордость, и я знаю свое место, - пусть и она знает
свое! Я собью спесь с этого хвастливого набоба и помешаю ему сделаться еще
большим дураком, чем он есть на самом деле. Вот почему я посоветовал ему
держать ухо востро, пока он окончательно не угодил ей в лапы!
- Что же, тебе видней, - сказал Доббин с некоторым, впрочем, сомнением.
- Ты всегда был заядлый тори, и семья твоя одна из старейших в Англии. Но...
- Пойдем навестить барышень, и приударь-ка лучше ты за мисс Шарп, -
перебил лейтенант своего друга.
Но на сей раз капитан Доббин отклонил предложение отправиться вместе с
Осборном к молодым девушкам на Рассел-сквер.
Когда Джордж с Холборпа спустился на Саутгемптон-роу, он засмеялся,
увидев в двух различных этажах особняка Седли две головки, кого-то
высматривавшие.
Дело в том, что мисс Эмилия с балкона гостиной нетерпеливо поглядывала
на противоположную сторону сквера, где жил мистер Осборн, поджидая появления
молодого офицера. А мисс Шарп из своей спаленки в третьем этаже наблюдала,
не появится ли на горизонте массивная фигура мистера Джозефа.
- Сестрица Анна караулит на сторожевой башне, - сказал Осборн Эмилии, -
но никто не показывается! - И, хохоча от души и сам в восторге от своей
шутки, он в смехотворных выражениях изобразил мисс Седли плачевное
состояние, в котором находился ее брат.
- Не смейся, Джордж, не будь таким жестоким, - просила вконец
расстроенная девушка, но Джордж только потешался над ее жалостной и
огорченной миной, продолжая находить свою шутку чрезвычайно забавной; когда
же мисс Шарп сошла вниз, он начал с большим оживлением подтрунивать над ней,
описывая действие ее чар на толстяка-чиновника.
- О мисс Шарп, если бы вы только видели его утром! - воскликнул он. -
Как он стонал в своем цветастом халате! Как корчился на диване! Если бы вы
только видели, как он показывал язык аптекарю Голлопу!
- Кто это? - спросила мисс Шарп.
- Кто? Как кто? Капитан Доббип, конечно, к которому, кстати, все мы
были так внимательны вчера!
- Мы были с ним страшно невежливы, - заметила Эмми, сильно покраснев. -
Я... я совершенно забыла про него.
- Конечно, забыла! - воскликнул Осборн, все еще хохоча. - Нельзя же
вечно думать о Доббине, Эмилия! Не правда ли, мисс Шарп?
- Кроме тех случаев, когда он за обедом опрокидывает стаканы с вином, -
заявила мисс Шарп, с высокомерным видом вскидывая голову, - я ни одной
секунды не интересовалась существованием капитана Доббина.
- Отлично, мисс Шарп, я так и передам ему, - сказал Осборн.
Мисс Шарп готова была возненавидеть молодого офицера, который и не
подозревал, какие он пробудил в ней чувства.
"Он просто издевается надо мной, - думала Ребекка. - Не вышучивал ли он
меня и перед Джозефом? Не спугнул ли его? Быть может, Джозеф теперь и не
придет?" На глазах у нее выступили слезы, и сердце сильно забилось.
- Вы все шутите, - улыбнулась она через силу. - Продолжайте шутить,
мистер Джордж, ведь за меня некому заступиться. - С этими словами Ребекка
удалилась из комнаты, а когда еще и Эмилия с упреком взглянула на него,
Джордж Осборн почувствовал нечто недостойное мужчины - угрызения совести:
напрасно он обидел беззащитную девушку!
- Дорогая моя Эмплия, - сказал он. - Ты слишком мягка. Ты не знаешь
света. А я знаю. И твоя подружка мисс Шарп должна понимать, где ее место.
- Неужели ты думаешь, что Джоз не...
- Честное слово, дорогая, не знаю. Может - да, а может, и нет. Ведь я
им не распоряжаюсь! Я только знаю, что он очень глупый, пустой малый и вчера
поставил мою милую девочку в крайне тягостное и неловкое положение. "Душечка
моя, любезная, разлюбезная!" - Он опять расхохотался, и так заразительно,
что Эмми не могла не смеяться вместе с ним.
Джоз так и не приехал в этот день. Но Эмилия ничуть не растерялась.
Маленькая интриганка послала своего пажа и адъютанта, мистера Самбо, на
квартиру к мистеру Джозефу за какой-то обещанной книгой, а заодно велела
спросить, как он себя чувствует. Ответ, данный через лакея Джоза, мистера
Браша, гласил, что хозяин его болен и лежит в постели - только что был
доктор. "Джоз появится завтра", - подумала Эмилия, но так и не решилась
заговорить на эту тему с Ребеккой. Та тоже ни единым словом не обмолвилась
об этом в течение всего вечера.
Однако на следующий день, когда обе девушки сидели на диване, делая
вид, что заняты шитьем, или писанием писем, или чтением романов, в комнату,
как всегда приветливо скаля зубы, вошел Самбо с пакетом под мышкой и письмом
на подносе.
- Письмо мисс от мистера Джозефа, - объявил он.
Как дрожала Эмилия, распечатывая письмо! Вот его содержание:
"Милая Эмилия!
Посылаю тебе "Сиротку в лесу". Мне вчера было очень плохо, и потому я
не приехал. Уезжаю сегодня в Челтнем. Пожалуйста, попроси, если можешь,
любезную мисс Шарп извинить мне мое поведение в Воксхолле и умоли ее
простить и позабыть все, что я наговорил в возбуждении за этим злополучным
ужином. Как только я поправлюсь - а здоровье мое сильно расстроено, - я уеду
на несколько месяцев в Шотландию.
Остаюсь преданный тебе
Джоз Седли".
Это был смертный приговор. Все было кончено. Эмилия не смела взглянуть
на бледное лицо и пылавшие глаза Ребекки и только уронила письмо на колени
подруги, а сама вскочила и побежала наверх к себе в комнату выплакать там
свое горе.
Бленкинсоп, экономка, тотчас же пришла утешать свою молодую госпожу. И
Эмми облегчила душу, доверчиво поплакав у нее на плече.
- Не огорчайтесь, мисс, - уговаривала ее Бленкинсоп. - Мне не хотелось
говорить вам. Но все у нас в доме ее невзлюбили, разве только сперва она
понравилась. Я собственными глазами видела, как она читала письмо вашей
маменьки. Вот и Пиннер говорит, что она вечно сует нос в вашу шкатулку с
драгоценностями и в ваши комоды, да и во все комоды, и что она даже спрятала
к себе в чемодан вашу белую ленту.
- Я сама ей подарила, сама подарила! - воскликнула Эмилия. Но это не
изменило мнения мисс Бленкинсоп о мисс Шарп.
- Не верю я этим гувернанткам, Пиннер, - заметила она старшей
горничной. - Важничают, задирают нос, словно барыни, а жалованья-то получают
не больше нашего.
Теперь всем в доме, кроме бедняжки Эмилии, стало ясно, что Ребекке
придется уехать, и все от мала до велика (тоже за одним исключением) были
согласны, что это должно произойти как можно скорее. Наша добрая девочка
перерыла все свои комоды, шкафы, ридикюли и шкатулки, пересмотрела все свои
платья, косынки, безделушки, вязанья, кружева, шелковые чулки и ленты,
отбирая то одну вещицу, то другую, чтобы подарить целый ворох Ребекке. Потом
она отправилась к своему отцу, щедрому английскому коммерсанту, пообещавшему
подарить дочери столько гиней, сколько ей лет, и упросила старого
джентльмена отдать эти деньги Ребекке, которой они очень нужны, тогда как
сама она ни в чем не нуждается.
Она обложила данью даже Джорджа Осборна, и тот с величайшей готовностью
(как и всякий военный, он был щедрой натурой) отправился в магазин на
Бонд-стрит и приобрел там самую изящную шляпку и самый щегольский спенсер,
какие только можно было купить за деньги.
- Это подарок от Джорджа тебе, милая Ребекка! - сказала Эмилия, любуясь
картонкой, содержавшей эти дары. - Какой у него вкус! Ну кто может
сравниться с Джорджем!
- Никто, - отвечала Ребекка. - Как я ему благодарна! - А про себя
подумала: "Это Джордж Осборн расстроил мой брак", - и возлюбила Джорджа
Осборна соответственно.
Собралась она к отъезду с величайшим спокойствием духа и приняла все
подарки милой маленькой Эмплии без особых колебаний и отнекиваний,
поломавшись только для приличия. Миссис Седли она поклялась, конечно, в
вечной благодарности, но не навязывалась чересчур этой доброй даме, которая
была смущена и явно старалась избегать ее. Мистеру Седли она поцеловала
руку, когда тот наградил ее кошельком, и испросила разрешения считать его и
впредь своим милым добрым другом и покровителем. Старик был так растроган,
что уже собирался выписать ей чек еще на двадцать фунтов, но обуздал свои
чувства: его ожидала карета, чтобы везти в а званый обед. И он быстро
удалился со словами:
- Прощайте, дорогая моя, господь с вами! Когда будете в городе,
заезжайте к нам непременно... Во дворец лорд-мэра, Джеймс!
Наконец пришло время расставаться с мисс Эмилией... Но над этой
картиной я намерен задернуть занавес. После сцены, в которой одно
действующее лицо проявило полную искренность, а другое отлично провело свою
роль, после нежнейших ласк, чувствительных слез, нюхательных солей и
некоторой толики подлинного душевного жара, пущенных в ход в качестве
реквизита, - Ребекка и Эмилия расстались, причем первая поклялась подруге
любить ее вечно, вечно, вечно...
Кроули из Королевского Кроули
В числе самых уважаемых фамилий на букву К в Придворном календаре за
18.. год значится фамилия Кроули: сэр Питт, баронет, проживающий в Лондоне
на Грейт-Гонт-стрит и в своем поместье Королевское Кроули, Хэмпшир. Это
почтенное имя в течение многих лет бессменно фигурировало также и в
парламентском списке, наряду с именами других столь же почтенных
джентльменов, представлявших в разное время тот же округ.
По поводу городка Королевское Кроули рассказывают, что королева
Елизавета в одну из своих поездок по стране остановилась в Кроули
позавтракать и пришла в такой восторг от великолепного хзмпншрского пива,
поднесенного ей тогдашним представителем фамилии Кроули (красивым мужчиной с
аккуратной бородкой и стройными ногами), что возвела с той поры Кроули в
степень избирательного округа, посылающего в парламент двух представителей.
Со дня этого славного посещения поместье получило название "Королевское
Кроули", сохранившееся за ним и поныне. И хотя с течением времени,
вследствие тех перемен, какие вносят века в судьбы империй, городов и
округов, Королевское Кроули перестало быть тем многолюдным городком, каковым
оно было в эпоху королевы Бесс, - или, лучше сказать, просто докатилось до
того состояния парламентского местечка, когда его обычно именуют "гнилым", -
это не мешало сэру Питту Кроули с полным основанием и с присущим ему
изяществом говорить: "Гнилое? Еще чего? Мне оно приносит добрых полторы
тысячи в год!"
Сэр Питт Кроули (свое имя получивший в честь Великого коммонера) был
сыном Уолпола Кроули, первого баронета, который служил по Ведомству Сургуча
и Тесьмы в царствование - Георга II, когда, как и многие другие почтенные
джентльмены того времени, был обвинен в растрате. А Уолпол Кроули был, о чем
едва ли нужно распространяться, сыном Джона Черчилля Кроули, получившего ото
имя в честь знаменитого военачальника эпохи царствования королевы Анны.
Родословное древо (висящее в Королевском Кроули) упоминает далее Чарльза
Стюарта, позднее прозванного Бэйрбоуном Кроули, сына Кроули - современника
Иакова I, и, наконец, того самого Кроули времен королевы Елизаветы,