Страница:
чуждо удовольствие ездить по магазинам, торговаться, рассматривать и
покупать красивые вещи. (Какой мужчина, пусть даже наиболее философски
настроенный, даст два пенса за женщину, которая выше этого?) Исполняя
приказания мужа, Эмилия сама наслаждалась и накупила гору дамских нарядов,
обнаружив большой вкус и требовательность, как уверяли в один голос
приказчики.
Что касается предстоящей войны, то миссис Осборн не очень ее боялась.
Бонапарт, конечно, будет разбит почти без боя. Из Маргета ежедневно отходили
суда, переполненные знатными джентльменами и леди, ехавшими в Брюссель и
Гент. Люди отправлялись не столько на войну, сколько на увеселительную
прогулку. Газеты глумились над недостойным выскочкой и проходимцем. Да разве
этот жалкий корсиканец мог противостоять европейским армиям и гению
бессмертного Веллингтона! Эмилия относилась к Бонапарту с полным презрением.
Нечего и говорить, что это нежное и кроткое создание заимствовало свои
взгляды от окружающих, в своей преданности она была слишком скромна, чтобы
мыслить самостоятельно. В общем, она и миссис Седли провели восхитительный
день в модных лавках, и Эмилия с большим увлечением и с большим успехом
дебютировала в лондонском элегантном мире.
Между тем Джордж, в фуражке набекрень, расправив плечи, с дерзким,
воинственным видом отбыл на Бедфорд-роу и гордо вошел в контору поверенного,
как будто был властителем всех бледнолицых клерков, работавших в ней. Он
приказал известить мистера Хигса, что его ожидает капитан Осборн, причем
говорил таким покровительственным и высокомерным тоном, как будто этот
штафирка-адвокат, который был втрое умнее его, в пятьдесят раз богаче и в
тысячу раз опытнее, являлся просто жалким подчиненным, обязанным немедленно
бросить все дела, чтобы услужить капитану. Он но заметил презрительного
смешка, пробежавшего по комнате от старшего клерка к практикантам, от
практикантов к оборванным писцам и бледным посыльным в слишком узких
куртках. Джордж сидел, постукивая тростью по сапогу и думая о том, какие они
все жалкие твари. А жалкие твари были отлично осведомлены обо всех его
делах. Они толковали о них с другими клерками, сидя по вечерам в трактирах
за пинтой пива. Господи! Чего только не знают лондонские поверенные и их
клерки! Ничто не скроется от их любопытства, и они, оставаясь в тени, на
самом деле управляют пашей столицей.
Может быть, входя в кабинет мистера Хигса, Джордж ожидал, что этот
джентльмен передаст ему поручение от отца, какие-нибудь условия для мировой
сделки. Может быть, он хотел, чтобы его холодность и высокомерное обращение
были приняты за энергию и решительность. Но, как бы там ни было, поверенный
встретил его таким ледяным равнодушием, что надменные замашки Джорджа
потеряли всякий смысл. Когда он вошел в комнату мистера Хигса, поверенный
сделал вид, что занят составлением какого-то документа.
- Прошу садиться, сэр, - сказал он, - я через минуту займусь вашим
дельцем. Мистер По, достаньте, пожалуйста, нужные бумаги! - И он снова
погрузился в писание.
По принес бумаги; его принципал исчислил стоимость облигаций в две
тысячи фунтов стерлингов по курсу дня и спросил капитана Осборна, желает ли
он получить свои деньги в виде чека на банк или же даст распоряжение о
покупке на эту сумму ценных бумаг.
- Одного из душеприказчиков покойной миссис Осборн нет сейчас в городе,
- промолвил он равнодушно, - но мой клиент готов идти навстречу вашим
желаниям и окончить дело как можно скорее.
- Дайте мне чек, сэр, - ответил угрюмо капитан. - К черту шиллинги и
полупенсы, сэр! - добавил он, когда адвокат начал точно вычислять сумму
чека; и, льстя себя надеждой, что этим великодушным жестом он пристыдил
старого чудака, Джордж гордо вышел из комнаты с бумагой в кармане.
- Через два года этот молодец будет в долговой тюрьме, - заметил мистер
Хигс мистеру По.
- А вы не думаете, сэр, что мистер Осборн смягчится?
- Вы еще спросите, не смягчится ли гранитная колонна! - отвечал мистер
Хигс.
- Этот далеко пойдет, - сказал клерк. - Он женат всего неделю, а я
видел, как вчера после спектакля он вместе с другими офицерами подсаживал в
карету миссис Хайфлайер.
Тут доложили о другом клиенте, и мистер Джордж Осборн исчез из памяти
этих почтенных джентльменов.
Чек был выдан на контору наших знакомых Халкера и Буллока на
Ломбард-стрит, куда Джордж и направил путь, все еще воображая, что делает
дело, и где получил свои деньги. Когда Джордж вошел в контору, Фредерик
Бул-лок, эсквайр, склонив желтое лицо над бухгалтерской книгой, давал
указания писавшему в ней что-то скромному клерку. Едва он увидел капитана,
его желтое лицо приняло еще более восковой оттенок, и он виновато
проскользнул в заднюю комнату. Джордж так жадно рассматривал полученные
деньги (у него еще никогда не бывало в руках такой большой суммы), что не
заметил ни мертвенно-бледной физиономии поклонника своей сестры, ни его
поспешного бегства.
Фред Буллок, ежедневно обедавший теперь на Рассел-сквер, описал старику
Осборну визит и поведение его сына.
- Он явился с нахальным видом, - закончил Фредерик, - и забрал все до
последнего шиллинга. Надолго ли хватит такому молодцу нескольких сот фунтов
стерлингов?
Осборн выругался и заявил, что ему дела нет до того, скоро ли его сын
растратит деньги. Но Джордж в общем остался доволен тем, как устроил свои
дела. Весь его багаж и обмундирование были быстро собраны, и он с щедростью
лорда оплатил покупки Эмилии чеками на своих агентов.
в которой Эмилия прибывает в свой полк
Когда щегольская коляска Джоза подкатила к подъезду гостиницы в Чатеме,
первое, что заметила Эмилия, было радостное лицо капитана Доббина, который
уже целый час прогуливался по улице в ожидании приезда друзей. Капитан, в
мундире с нашивками, в малиновом поясе и при сабле, имел такую воинственную
осанку, что толстяк Джоз начал гордиться знакомством с ним и приветствовал
капитана с сердечностью, которая сильно отличалась от его обращения в
Брайтоне или на Бонд-стрит.
Рядом с капитаном стоял прапорщик Стабл; как только коляска
приблизилась к гостинице, у него вырвалось восклицание: "Ох, какая
красавица!" - выражавшее чрезвычайное одобрение выбору мистера Осборна. И
действительно, Эмилия, одетая в свою свадебную ротонду и шляпку с розовыми
лентами, разрумянившаяся от быстрой езды на чистом воздухе, была так
прелестна и свежа, что вполне оправдывала комплимент прапорщика. Доббин
мысленно готов был расцеловать Стабла. Помогая Эмилии выйти из экипажа,
Стабл заметил, какую прелестную ручку она подала ему и какая очаровательная
ножка легко ступила на землю. Он густо покраснел и сделал самый изящный
поклон, на какой только был способен. Эмилия, заметив номер *** полка,
вышитый на его фуражке, вспыхнула и отвечала, с своей стороны, улыбкой и
реверансом, что окончательно сгубило прапорщика. Доббин с этого дня сделался
особенно ласков к мистеру Стаблу и вызывал его на разговоры об Эмилии, когда
они вместе гуляли или навещали друг друга. Среди всей славной молодежи ***
полка вошло в моду восхищаться миссис Осборн и обожать ее. Ее
безыскусственные манеры и скромное, приветливое обращение завоевали их
простые сердца; трудно описать всю ее скромность и очарование. Но кто из вас
не наблюдал этих качеств в женщинах и не наделял их бездной и других
достоинств, хотя единственное, что вы слышали от такой особы, было, что она
уже приглашена на следующую кадриль или что сегодня очень жарко? Джордж, и
без того всегда и во всем первый в полку, еще больше поднялся во мнении
полковой молодежи: он проявил благородство, женившись на бесприданнице, и к
тому же выбрал себе прелестную спутницу жизни.
В гостиной, куда вошли паши путники, Эмилия, к своему удивлению, нашла
письмо, адресованное супруге капитана Осборна. Это была треугольная
записочка на розовой бумаге, щедро запечатанная голубым сургучом с оттиском
голубка и оливковой ветви и надписанная крупным, хотя и неуверенным женским
почерком.
- Это каракули Пегги О'Дауд, - сказал, смеясь, Джордж. - Узнаю письмо
по сургучным кляксам! - Действительно, это была записка от жены майора
О'Дауда, просившей миссис Осборн доставить ей удовольствие провести у нее
этот вечер в дружеском кругу.
- Обязательно пойди, - сказал Джордж. - Там ты познакомишься со всем
полком. О'Дауд командует нашим полком, а Пегги командует О'Даудом.
Но не успели они посмеяться над письмом миссис О'Дауд, как дверь
распахнулась, и в комнату вошла полная и живая леди в амазонке в
сопровождении двух "наших" офицеров.
- Я была просто не в состоянии дождаться вечера. Джордж, милый друг,
познакомьте меня с вашей женой! Сударыня, я счастлива познакомиться с вами и
представить вам моего мужа, майора О'Дауда. - И веселая леди в амазонке
горячо пожала руку Эмилии, которая сразу догадалась, что перед нею та самая
особа, над которой так часто посмеивался Джордж.
- Вы, конечно, не раз слышали обо мне от вашего мужа, - оживленно
сказала леди.
- Не раз слышали о ней, - как эхо, отозвался ее муж, майор.
Эмилия с улыбкой отвечала, что она действительно слышала о ней.
- И, конечно, он говорил вам обо мне всякие гадости, - продолжала
миссис О'Дауд, прибавив, что "этот Джордж - негодный человек".
- В этом я готов поручиться, - сказал майор с таким хитрым видом, что
Джордж расхохотался. Но тут миссис О'Дауд, взмахнув стеком, велела майору
замолчать, а затем попросила представить ее миссис Осборн по всей форме.
- Дорогая моя, - произнес Джордж торжественно, - это мой добрый,
хороший и чудесный друг Орилия Маргарита, иначе Пегги...
- Истинная правда, - вставил майор.
- Иначе Пегги, супруга майора нашего полка, Майкла О'Дауда, и дочь
Фицджералда Берсфорда де Бурго Мелони рода Гленмелони, в графстве Килдэр.
- И Мериан-сквер в Дублине, - добавила леди со спокойным достоинством.
- И Мериан-сквер, конечно, - пролепетал майор.
- Там вы и начали ухаживать за мной, мой милый майор, - сказала леди, и
майор согласился с этим, как соглашался со всем, что говорила его супруга.
Майор О'Дауд, служивший своему королю во всех уголках земли и за каждое
повышение по службе плативший более чем равноценными ратными подвигами, был
очень скромный, молчаливый, застенчивый и мягкий человек, во всем послушный
жене, как мальчик на побегушках. В офицерской столовой он сидел молча и
много пил. Напившись, он также молча плелся домой. Говорил он только затем,
чтобы со всеми во всем соглашаться. Таким образом, он безмятежно и легко
проходил свой жизненный путь. Жгучее солнце Индии ни разу не заставило его
разгорячиться, его спокойствия не могла поколебать даже вал-херенская
лихорадка. Он шел на батарею так же невозмутимо, как к обеденному столу; с
одинаковым удовольствием и аппетитом ел черепаховый суп и конину. У него
была старушка мать, миссис О'Дауд из О'Даудстауна, которую он всегда во всем
слушался, за исключением тех двух случаев, когда бежал из дому, чтобы
поступить в солдаты, и когда решил жениться на этой ужасной Пегги Мелони.
Пегги была одной из пяти дочерей и одиннадцати чад благородного дома
Гленмелони. Ее муж хотя и приходился ей родственником, но с материнской
стороны и потому не обладал неоценимым преимуществом принадлежать к
семейству Мелони, которое она считала самым аристократическим в мире.
Проведя девять сезонов в Дублине и два в Бате и Челтнеме и не найдя там себе
спутника жизни, мисс Мелони приказала своему кузену жениться на ней, когда
ей было уже около тридцати трех лет, и честный малый послушался и увез ее в
Вест-Индию командовать дамами *** полка, в который он только что был
переведен.
Не успела миссис О'Дауд провести и получаса в обществе Эмилии (впрочем,
это бывало и во всяком другом обществе), как уже выложила своему новому
другу все подробности своего рождения и родословной.
- Дорогая моя, - сказала она добродушно, - когда-то мне очень хотелось,
чтобы Джордж стал моим братом, - моя сестра Глорвина прекрасно подошла бы
ему. Но что прошло, то прошло. Он оказался уже помолвлен с вами, так что
вместо брата я нашла сестру, и я так и буду смотреть на вас и любить вас,
как члена семьи. Честное слово, у вас такое прелестное доброе личико и
обращение, что, я уверена, мы сойдемся, и вы будете украшением нашей
полковой семьи.
- Конечно, будет, - одобрительно подтвердил О'Дауд. И Эмилия была
немало удивлена и благодарна, неожиданно обретя столь многочисленных
родственников.
- Мы все здесь добрые товарищи, - продолжала супруга майора. - Нет
другого полка в армии, где бы вы нашли такое дружное общество или такое
уютное офицерское собрание. У нас нет ни ссор, ни дрязг, ни злословия, ни
сплетен. Мы все любим друг друга.
- Особенно миссис Медженис, - сказал, смеясь, Джордж.
- С женой капитана Медженнса мы помирились, хотя она обращается со мной
так, что есть от чего поседеть раньше времени.
- А ты-то купила себе такую великолепную черную накладку! - воскликнул
майор.
- Мик. придержи язык, противный! Эти мужья вечно во все вмешиваются,
дорогая миссис Осборн. А что касается моего Мика, я часто говорю ему, чтобы
он открывал рот, только когда отдает команду да когда ест или пьет. Когда мы
останемся одни, я расскажу вам про наш полк и предостерегу вас кой от чего.
Теперь познакомьте меня с вашим братом; он бравый кавалер и напоминает мне
моего кузена Дена Мелони (Мелони из рода Белимелопи, моя дорогая, - знаете,
того, что женился на Офелии Скулли из Устрис-Тауна, кузине лорда Поллуди).
Мистер Седли, я счастлива познакомиться с вами. Надеюсь, вы обедаете сегодня
в офицерском собрании? (Не забудь этого чертова доктора, Мпк, и, ради бога,
не напивайся до вечера.)
- Сегодня стопятпдесятый полк дает нам прощальный обед, моя дорогая. -
возразил майор. - Впрочем, мы достанем билет для мистера Седли.
- Бегите, Симпл (это прапорщик Симпл нашею полка, дорогая Эмилия, я
забыла вам его представить), бегите скорей к полковнику Тэвишу, передайте
ему поклон от миссис О'Дауд и скажите, что капитан Осборн привез своего
шурина и приведет его в столовую стопятидесятого полка точно к пяти часам, а
мы с вами, милочка, если вам угодно, слегка закусим здесь.
Прежде чем миссис О'Дауд закончила свою речь, юный прапорщик уже мчался
вниз по лестнице исполнять поручение.
- Дисциплина - душа армии! Мы пойдем выполнять свой долг, а миссис
О'Дауд останется и просветит тебя, Эмми, - сказал капитан Осборн. Затем они
с Доббином заняли места на флангах майора и вышли с ним, перемигиваясь через
его голову.
И вот, оставшись вдвоем с повой приятельницей, стремительная миссис
О'Дауд с места выложила ей такое количество сведений, какого ни одна бедная
маленькая женщина не в силах была бы удержать в памяти. Она рассказала
тысячу подробностей о той многочисленной семье, членом которой оказалась
изумленная Эмилия.
- Миссис Хэвитон, жена полковника, умерла на Ямайке от желтой лихорадки
и от разбитого сердца, а все потому, что этот ужасный старик полковник, у
которого и голова-то лысая, как пушечное ядро, строил там глазки одной
мулатке. Миссис Медженис - добрая женщина, хотя и без образования, только
язык у нее как у дьявола и за вистом она готова надуть родную мать. Жена
капитана Кирка таращит свои рачьи глаза при одном упоминании о честной
семейной игре в карты (тогда как мой отец - уж на что был набожный человек -
и мой дядя, декан Мелони, и наш кузен, епископ, каждый вечер резались в
мушку или вист). Впрочем, ни одна из них на этот раз не едет с нашим полком,
- добавила миссис О'Дауд. - Фанни Медженис остается с матерью, а та у нее
торгует углем и картофелем, кажется, в Излингтон-Тауне под Лондоном, хотя
сама Фанни всегда хвастает кораблями своего отца и даже показывает их нам,
когда они поднимаются вверх по реке. Миссис Кирк со своими ребятами
поселится здесь, на площади Вифезды, чтобы быть поближе к своему любимому
проповеднику, доктору Рэмшорну. Миссис Банни в интересном положении, -
впрочем, это ее обычное состояние, ведь она уже подарила поручику семерых. А
жена прапорщика Поски, которая приехала к нам за два месяца до вас, моя
дорогая, уже раз двадцать так ссорилась с Томом Поски, что их было слышно на
всю казарму (говорят, дело у них дошло до битья посуды, и Том так и не мог
объяснить, почему у него синяк под глазом); теперь она возвращается к своей
матери, которая держит в Ричмонде пансион для девиц, - и поделом ей за то,
что сбежала из дому. А вы где получили образование, дорогая? Я воспитывалась
у мадам Фленахан, Илиссус-Гров, Бутерс-Таун, возле Дублина, и на меня не
жалели издержек. Правильному парижскому произношению нас обучала маркиза, а
гимнастике - генерал-майор французской службы.
В этой нескладной семье ошеломленная Эмилия сразу оказалась желанной
дочерью, с миссис О'Дауд в качестве старшей сестры. За чаем она была
представлена остальным родственницам, и так как была тиха, добродушна и не
слишком красива, то и произвела на них самое выгодное впечатление. Однако,
когда приехали офицеры с обеда, который давал 150-й полк, они стали так
восхищаться Эмилией, что ее сестры, конечно, тут же начали находить в ней
недостатки.
- Надеюсь, Осборн успел перебеситься, - сказала миссис Медженнс миссис
Банпп.
- Если верно, что раскаявшийся повеса - лучший из мужей, то она будет
вполне счастлива с Джорджем, - заметила миссис О'Дауд, обращаясь к Поски,
которая теряла теперь в полку положение новобрачной и досадовала на Эмилию,
занявшую ее место. Что касается миссис Кирк, то, как ученица доктора
Рэмшорна, она задала Эмилии два-три богословских вопроса, чтобы выяснить,
пробудилась ли ее душа, истинная ли она христианка и т. д.; убедившись из
простодушных ответов миссис Осборн, что та пребывает еще в полной тьме, она
сунула ей в руки три грошовые книжонки с картинками, а именно: "Вопль в
пустыне", "Прачка Уондсуортской общины" и "Лучший штык английского солдата",
призванные пробудить ее, прежде чем она уснет, ибо миссис Кирк умоляла
Эмилию прочитать их в тот же вечер на сон грядущий.
Зато мужчины все, как один, столпились вокруг хорошенькой жены своего
товарища и ухаживали за ней с истинно армейской галантностью. Этот маленький
триумф воодушевил Эмилию, глаза ее блестели, как звезды. Джордж гордился
успехом жены и любовался тем, как живо и грациозно, хотя наивно и несколько
робко, она принимает ухаживания мужчин и отвечает на их комплименты. А он в
своем мундире - насколько он был красивее всех остальных! Она чувствовала,
что он с нежностью следит за нею, и вся сияла от удовольствия.
"Я буду ласкова со всеми его друзьями, - решила она. - Я буду любить
всех, как люблю его. Я буду стараться всегда быть веселой и довольной и
создам ему счастливый дом".
Действительно, весь полк принял Эмилию с восторгом. Капитаны одобряли
ее, поручики расхваливали, прапорщики ею восторгались. Старый доктор Катлер
отпустил одну или две шутки, но, так как они были профессионального
характера, повторять их не стоит; а Кудахт, его помощник, доктор медицины
Эдинбургского университета, удостоил ее экзамена по литературе, проверив ее
знания на своих трех излюбленных французских цитатах. Юный Стабл, переходя
от одного к другому, шептал: "Ну, разве она не прелесть?" - и не спускал с
нее глаз, пока не подали пунш.
Что касается капитана Доббина, то он почти не говорил с нею в этот
вечер. Зато он и капитан Портер из 150-го полка отвезли в гостиницу Джоза,
который совсем раскис, после того как дважды с большим успехом рассказал об
охоте на тигров - в офицерском собрании и на вечере у миссис О'Дауд,
принимавшей гостей в своем тюрбане с райской птицей. Сдав чиновника на руки
его слуге, Доббин стал прохаживаться около подъезда гостиницы, покуривая
сигару. Между тем Джордж заботливо укутал жену шалью и увел ее от миссис
О'Дауд после многочисленных рукопожатий юных офицеров, которые проводили ее
до экипажа и прокричали ей вслед "ура". Эмилия, выходя из коляски, протянула
Доббину ручку и с улыбкой попеняла ему за то, что он так мало обращал на нее
внимания весь этот вечер.
Капитан продолжал губить свое здоровье, - он курил еще долго после
того, как гостиница и улица погрузились в сон. Он видел, как погас свет в
окнах гостиной Джорджа и зажегся рядом, в спальне. Только под утро он
вернулся к себе в казарму. С реки уже доносился шум и приветственные крики -
там шла погрузка судов, готовившихся к отплытию вниз по Темзе.
в которой Эмилия вторгается в Нидерланды
Офицеры должны были отплыть со своим полком на транспортных судах,
предоставленных правительством его величества; и спустя два дня после
прощального пира в апартаментах миссис О'Дауд транспортные суда под конвоем
военных взяли курс на Остенде, под громкие приветствия со всех ост-индских
судов, находившихся на реке, и воинских частей, собравшихся на берегу;
оркестр играл "Боже, храни короля!", офицеры махали шапками, матросы
исправно кричали "ура". Галантный Джоз выразил согласие эскортировать свою
сестру и майоршу, и так как большая часть их пожитков, включая и знаменитый
тюрбан с райской птицею, была отправлена с полковым обозом, обе наши героини
налегке поехали в Рамсгет, откуда ходили пакетботы, и на одном из них быстро
переправились в Остенде.
Новая пора, наступавшая в жизни Джоза, была так богата событиями, что
она послужила ему темой для разговоров на много последующих лет; даже охота
на тигров отступила на задний план перед его более волнующими рассказами о
великой ватерлооской кампании. Как только он решил сопровождать свою сестру
за границу, все заметили, что он перестал брить верхнюю губу. В Чатеме он с
большим усердием посещал военные парады и ученья. Он со всем вниманием
слушал рассказы своих собратьев-офицеров (как впоследствии он иногда называл
их) и старался запомнить возможно большее количество имен видных военных, в
каковых занятиях ему оказала неоценимую помощь добрая миссис О'Дауд. В тот
день, когда они наконец сели на судно "Прекрасная Роза", которое должно было
доставить их к месту назначения, он появился в расшитой шнурами венгерке, в
парусиновых брюках и в фуражке, украшенной нарядным золотым галуном. Так как
Джоз вез с собой свою коляску и доверительно сообщал всем на корабле, что
едет в армию герцога Веллингтона, все принимали его за какую-то важную
персону - за интендантского генерала или, по меньшей мере, за
правительственного курьера.
Во время переезда он сильно страдал от качки; дамы тоже все время
лежали. Однако Эмилия сразу ожила, как только их пакетбот прибыл в Остенде и
она увидела перевозившие ее полк транспортные суда, которые вошли в гавань
почти в одно время с "Прекрасной Розой". Джоз, совсем обессиленный,
отправился в гостиницу, а капитан Доббин, проводив дам, занялся вызволением
с судна и из таможни коляски и багажа, - мистер Джоз оказался теперь без
слуги, потому что лакей Осборна и его собственный избалованный камердинер
сговорились в Чатеме и решительно отказались ехать за море. Этот бунт,
вспыхнувший совершенно неожиданно и в самый последний день, так смутил
мистера Седли-младшего, что он уже готов был остаться в Англии, но капитан
Доббин (который, по словам Джоза, стал проявлять чрезмерный интерес к его
делам) пробрал его и высмеял - зря, мол, он в таком случае отпустил усы! -
ив конце концов уговорил-таки отправиться в путь. Вместо хорошо упитанных и
вышколенных лондонских слуг, умевших говорить только по-английски, Доббин
раздобыл для Джоза и его дам маленького смуглого слугу-бельгийца, который не
умел выражать свои мысли ни на одном языке, но благодаря своей расторопности
и тому обстоятельству, что неизменно величал мистера Седли "милордом",
быстро снискал расположение этого джентльмена. Времена в Остенде
переменились: из англичан, которые приезжают туда теперь, очень немногие
похожи на лордов или ведут себя, как подобает представителям нашей
наследственной аристократии. Большая часть их имеет потрепанный вид, ходит в
грязноватом белье, увлекается бильярдом и коньяком, курит дешевые сигары и
посещает второразрядные кухмистерские.
Зато каждый англичанин из армии герцога Веллингтона, как правило, за
все платил щедрой рукой. Воспоминание об этом обстоятельстве, без сомнения,
приятно нации лавочников. Для страны, где торговлю чтят превыше всего,
нашествие такой армии покупателей и возможность кормить столь
кредитоспособных воинов оказалось поистине благом. Ибо страна, которую они
явились защищать, не отличалась воинственностью. В течение долгих лет она
предоставляла другим сражаться на ее полях. Когда автор этой повести ездил в
Бельгию, чтобы обозреть своим орлиным взором ватерлооское поле, он спросил у
кондуктора дилижанса, осанистого человека, имевшего вид заправского
ветерана, участвовал ли он в этом сражении, и услышал в ответ:
- Pas si bete! {Я не так глуп! (франц.).}
Такой ответ и такие чувства не свойственны ни одному французу. Зато наш
форейтор был виконт, сын какого-то обанкротившегося генерала Империи, и
охотно принимал дорогой подачки в виде грошовой кружки пива. Мораль,
конечно, весьма поучительная.
Эта плоская, цветущая, мирная страна никогда не казалась такой богатой
покупать красивые вещи. (Какой мужчина, пусть даже наиболее философски
настроенный, даст два пенса за женщину, которая выше этого?) Исполняя
приказания мужа, Эмилия сама наслаждалась и накупила гору дамских нарядов,
обнаружив большой вкус и требовательность, как уверяли в один голос
приказчики.
Что касается предстоящей войны, то миссис Осборн не очень ее боялась.
Бонапарт, конечно, будет разбит почти без боя. Из Маргета ежедневно отходили
суда, переполненные знатными джентльменами и леди, ехавшими в Брюссель и
Гент. Люди отправлялись не столько на войну, сколько на увеселительную
прогулку. Газеты глумились над недостойным выскочкой и проходимцем. Да разве
этот жалкий корсиканец мог противостоять европейским армиям и гению
бессмертного Веллингтона! Эмилия относилась к Бонапарту с полным презрением.
Нечего и говорить, что это нежное и кроткое создание заимствовало свои
взгляды от окружающих, в своей преданности она была слишком скромна, чтобы
мыслить самостоятельно. В общем, она и миссис Седли провели восхитительный
день в модных лавках, и Эмилия с большим увлечением и с большим успехом
дебютировала в лондонском элегантном мире.
Между тем Джордж, в фуражке набекрень, расправив плечи, с дерзким,
воинственным видом отбыл на Бедфорд-роу и гордо вошел в контору поверенного,
как будто был властителем всех бледнолицых клерков, работавших в ней. Он
приказал известить мистера Хигса, что его ожидает капитан Осборн, причем
говорил таким покровительственным и высокомерным тоном, как будто этот
штафирка-адвокат, который был втрое умнее его, в пятьдесят раз богаче и в
тысячу раз опытнее, являлся просто жалким подчиненным, обязанным немедленно
бросить все дела, чтобы услужить капитану. Он но заметил презрительного
смешка, пробежавшего по комнате от старшего клерка к практикантам, от
практикантов к оборванным писцам и бледным посыльным в слишком узких
куртках. Джордж сидел, постукивая тростью по сапогу и думая о том, какие они
все жалкие твари. А жалкие твари были отлично осведомлены обо всех его
делах. Они толковали о них с другими клерками, сидя по вечерам в трактирах
за пинтой пива. Господи! Чего только не знают лондонские поверенные и их
клерки! Ничто не скроется от их любопытства, и они, оставаясь в тени, на
самом деле управляют пашей столицей.
Может быть, входя в кабинет мистера Хигса, Джордж ожидал, что этот
джентльмен передаст ему поручение от отца, какие-нибудь условия для мировой
сделки. Может быть, он хотел, чтобы его холодность и высокомерное обращение
были приняты за энергию и решительность. Но, как бы там ни было, поверенный
встретил его таким ледяным равнодушием, что надменные замашки Джорджа
потеряли всякий смысл. Когда он вошел в комнату мистера Хигса, поверенный
сделал вид, что занят составлением какого-то документа.
- Прошу садиться, сэр, - сказал он, - я через минуту займусь вашим
дельцем. Мистер По, достаньте, пожалуйста, нужные бумаги! - И он снова
погрузился в писание.
По принес бумаги; его принципал исчислил стоимость облигаций в две
тысячи фунтов стерлингов по курсу дня и спросил капитана Осборна, желает ли
он получить свои деньги в виде чека на банк или же даст распоряжение о
покупке на эту сумму ценных бумаг.
- Одного из душеприказчиков покойной миссис Осборн нет сейчас в городе,
- промолвил он равнодушно, - но мой клиент готов идти навстречу вашим
желаниям и окончить дело как можно скорее.
- Дайте мне чек, сэр, - ответил угрюмо капитан. - К черту шиллинги и
полупенсы, сэр! - добавил он, когда адвокат начал точно вычислять сумму
чека; и, льстя себя надеждой, что этим великодушным жестом он пристыдил
старого чудака, Джордж гордо вышел из комнаты с бумагой в кармане.
- Через два года этот молодец будет в долговой тюрьме, - заметил мистер
Хигс мистеру По.
- А вы не думаете, сэр, что мистер Осборн смягчится?
- Вы еще спросите, не смягчится ли гранитная колонна! - отвечал мистер
Хигс.
- Этот далеко пойдет, - сказал клерк. - Он женат всего неделю, а я
видел, как вчера после спектакля он вместе с другими офицерами подсаживал в
карету миссис Хайфлайер.
Тут доложили о другом клиенте, и мистер Джордж Осборн исчез из памяти
этих почтенных джентльменов.
Чек был выдан на контору наших знакомых Халкера и Буллока на
Ломбард-стрит, куда Джордж и направил путь, все еще воображая, что делает
дело, и где получил свои деньги. Когда Джордж вошел в контору, Фредерик
Бул-лок, эсквайр, склонив желтое лицо над бухгалтерской книгой, давал
указания писавшему в ней что-то скромному клерку. Едва он увидел капитана,
его желтое лицо приняло еще более восковой оттенок, и он виновато
проскользнул в заднюю комнату. Джордж так жадно рассматривал полученные
деньги (у него еще никогда не бывало в руках такой большой суммы), что не
заметил ни мертвенно-бледной физиономии поклонника своей сестры, ни его
поспешного бегства.
Фред Буллок, ежедневно обедавший теперь на Рассел-сквер, описал старику
Осборну визит и поведение его сына.
- Он явился с нахальным видом, - закончил Фредерик, - и забрал все до
последнего шиллинга. Надолго ли хватит такому молодцу нескольких сот фунтов
стерлингов?
Осборн выругался и заявил, что ему дела нет до того, скоро ли его сын
растратит деньги. Но Джордж в общем остался доволен тем, как устроил свои
дела. Весь его багаж и обмундирование были быстро собраны, и он с щедростью
лорда оплатил покупки Эмилии чеками на своих агентов.
в которой Эмилия прибывает в свой полк
Когда щегольская коляска Джоза подкатила к подъезду гостиницы в Чатеме,
первое, что заметила Эмилия, было радостное лицо капитана Доббина, который
уже целый час прогуливался по улице в ожидании приезда друзей. Капитан, в
мундире с нашивками, в малиновом поясе и при сабле, имел такую воинственную
осанку, что толстяк Джоз начал гордиться знакомством с ним и приветствовал
капитана с сердечностью, которая сильно отличалась от его обращения в
Брайтоне или на Бонд-стрит.
Рядом с капитаном стоял прапорщик Стабл; как только коляска
приблизилась к гостинице, у него вырвалось восклицание: "Ох, какая
красавица!" - выражавшее чрезвычайное одобрение выбору мистера Осборна. И
действительно, Эмилия, одетая в свою свадебную ротонду и шляпку с розовыми
лентами, разрумянившаяся от быстрой езды на чистом воздухе, была так
прелестна и свежа, что вполне оправдывала комплимент прапорщика. Доббин
мысленно готов был расцеловать Стабла. Помогая Эмилии выйти из экипажа,
Стабл заметил, какую прелестную ручку она подала ему и какая очаровательная
ножка легко ступила на землю. Он густо покраснел и сделал самый изящный
поклон, на какой только был способен. Эмилия, заметив номер *** полка,
вышитый на его фуражке, вспыхнула и отвечала, с своей стороны, улыбкой и
реверансом, что окончательно сгубило прапорщика. Доббин с этого дня сделался
особенно ласков к мистеру Стаблу и вызывал его на разговоры об Эмилии, когда
они вместе гуляли или навещали друг друга. Среди всей славной молодежи ***
полка вошло в моду восхищаться миссис Осборн и обожать ее. Ее
безыскусственные манеры и скромное, приветливое обращение завоевали их
простые сердца; трудно описать всю ее скромность и очарование. Но кто из вас
не наблюдал этих качеств в женщинах и не наделял их бездной и других
достоинств, хотя единственное, что вы слышали от такой особы, было, что она
уже приглашена на следующую кадриль или что сегодня очень жарко? Джордж, и
без того всегда и во всем первый в полку, еще больше поднялся во мнении
полковой молодежи: он проявил благородство, женившись на бесприданнице, и к
тому же выбрал себе прелестную спутницу жизни.
В гостиной, куда вошли паши путники, Эмилия, к своему удивлению, нашла
письмо, адресованное супруге капитана Осборна. Это была треугольная
записочка на розовой бумаге, щедро запечатанная голубым сургучом с оттиском
голубка и оливковой ветви и надписанная крупным, хотя и неуверенным женским
почерком.
- Это каракули Пегги О'Дауд, - сказал, смеясь, Джордж. - Узнаю письмо
по сургучным кляксам! - Действительно, это была записка от жены майора
О'Дауда, просившей миссис Осборн доставить ей удовольствие провести у нее
этот вечер в дружеском кругу.
- Обязательно пойди, - сказал Джордж. - Там ты познакомишься со всем
полком. О'Дауд командует нашим полком, а Пегги командует О'Даудом.
Но не успели они посмеяться над письмом миссис О'Дауд, как дверь
распахнулась, и в комнату вошла полная и живая леди в амазонке в
сопровождении двух "наших" офицеров.
- Я была просто не в состоянии дождаться вечера. Джордж, милый друг,
познакомьте меня с вашей женой! Сударыня, я счастлива познакомиться с вами и
представить вам моего мужа, майора О'Дауда. - И веселая леди в амазонке
горячо пожала руку Эмилии, которая сразу догадалась, что перед нею та самая
особа, над которой так часто посмеивался Джордж.
- Вы, конечно, не раз слышали обо мне от вашего мужа, - оживленно
сказала леди.
- Не раз слышали о ней, - как эхо, отозвался ее муж, майор.
Эмилия с улыбкой отвечала, что она действительно слышала о ней.
- И, конечно, он говорил вам обо мне всякие гадости, - продолжала
миссис О'Дауд, прибавив, что "этот Джордж - негодный человек".
- В этом я готов поручиться, - сказал майор с таким хитрым видом, что
Джордж расхохотался. Но тут миссис О'Дауд, взмахнув стеком, велела майору
замолчать, а затем попросила представить ее миссис Осборн по всей форме.
- Дорогая моя, - произнес Джордж торжественно, - это мой добрый,
хороший и чудесный друг Орилия Маргарита, иначе Пегги...
- Истинная правда, - вставил майор.
- Иначе Пегги, супруга майора нашего полка, Майкла О'Дауда, и дочь
Фицджералда Берсфорда де Бурго Мелони рода Гленмелони, в графстве Килдэр.
- И Мериан-сквер в Дублине, - добавила леди со спокойным достоинством.
- И Мериан-сквер, конечно, - пролепетал майор.
- Там вы и начали ухаживать за мной, мой милый майор, - сказала леди, и
майор согласился с этим, как соглашался со всем, что говорила его супруга.
Майор О'Дауд, служивший своему королю во всех уголках земли и за каждое
повышение по службе плативший более чем равноценными ратными подвигами, был
очень скромный, молчаливый, застенчивый и мягкий человек, во всем послушный
жене, как мальчик на побегушках. В офицерской столовой он сидел молча и
много пил. Напившись, он также молча плелся домой. Говорил он только затем,
чтобы со всеми во всем соглашаться. Таким образом, он безмятежно и легко
проходил свой жизненный путь. Жгучее солнце Индии ни разу не заставило его
разгорячиться, его спокойствия не могла поколебать даже вал-херенская
лихорадка. Он шел на батарею так же невозмутимо, как к обеденному столу; с
одинаковым удовольствием и аппетитом ел черепаховый суп и конину. У него
была старушка мать, миссис О'Дауд из О'Даудстауна, которую он всегда во всем
слушался, за исключением тех двух случаев, когда бежал из дому, чтобы
поступить в солдаты, и когда решил жениться на этой ужасной Пегги Мелони.
Пегги была одной из пяти дочерей и одиннадцати чад благородного дома
Гленмелони. Ее муж хотя и приходился ей родственником, но с материнской
стороны и потому не обладал неоценимым преимуществом принадлежать к
семейству Мелони, которое она считала самым аристократическим в мире.
Проведя девять сезонов в Дублине и два в Бате и Челтнеме и не найдя там себе
спутника жизни, мисс Мелони приказала своему кузену жениться на ней, когда
ей было уже около тридцати трех лет, и честный малый послушался и увез ее в
Вест-Индию командовать дамами *** полка, в который он только что был
переведен.
Не успела миссис О'Дауд провести и получаса в обществе Эмилии (впрочем,
это бывало и во всяком другом обществе), как уже выложила своему новому
другу все подробности своего рождения и родословной.
- Дорогая моя, - сказала она добродушно, - когда-то мне очень хотелось,
чтобы Джордж стал моим братом, - моя сестра Глорвина прекрасно подошла бы
ему. Но что прошло, то прошло. Он оказался уже помолвлен с вами, так что
вместо брата я нашла сестру, и я так и буду смотреть на вас и любить вас,
как члена семьи. Честное слово, у вас такое прелестное доброе личико и
обращение, что, я уверена, мы сойдемся, и вы будете украшением нашей
полковой семьи.
- Конечно, будет, - одобрительно подтвердил О'Дауд. И Эмилия была
немало удивлена и благодарна, неожиданно обретя столь многочисленных
родственников.
- Мы все здесь добрые товарищи, - продолжала супруга майора. - Нет
другого полка в армии, где бы вы нашли такое дружное общество или такое
уютное офицерское собрание. У нас нет ни ссор, ни дрязг, ни злословия, ни
сплетен. Мы все любим друг друга.
- Особенно миссис Медженис, - сказал, смеясь, Джордж.
- С женой капитана Медженнса мы помирились, хотя она обращается со мной
так, что есть от чего поседеть раньше времени.
- А ты-то купила себе такую великолепную черную накладку! - воскликнул
майор.
- Мик. придержи язык, противный! Эти мужья вечно во все вмешиваются,
дорогая миссис Осборн. А что касается моего Мика, я часто говорю ему, чтобы
он открывал рот, только когда отдает команду да когда ест или пьет. Когда мы
останемся одни, я расскажу вам про наш полк и предостерегу вас кой от чего.
Теперь познакомьте меня с вашим братом; он бравый кавалер и напоминает мне
моего кузена Дена Мелони (Мелони из рода Белимелопи, моя дорогая, - знаете,
того, что женился на Офелии Скулли из Устрис-Тауна, кузине лорда Поллуди).
Мистер Седли, я счастлива познакомиться с вами. Надеюсь, вы обедаете сегодня
в офицерском собрании? (Не забудь этого чертова доктора, Мпк, и, ради бога,
не напивайся до вечера.)
- Сегодня стопятпдесятый полк дает нам прощальный обед, моя дорогая. -
возразил майор. - Впрочем, мы достанем билет для мистера Седли.
- Бегите, Симпл (это прапорщик Симпл нашею полка, дорогая Эмилия, я
забыла вам его представить), бегите скорей к полковнику Тэвишу, передайте
ему поклон от миссис О'Дауд и скажите, что капитан Осборн привез своего
шурина и приведет его в столовую стопятидесятого полка точно к пяти часам, а
мы с вами, милочка, если вам угодно, слегка закусим здесь.
Прежде чем миссис О'Дауд закончила свою речь, юный прапорщик уже мчался
вниз по лестнице исполнять поручение.
- Дисциплина - душа армии! Мы пойдем выполнять свой долг, а миссис
О'Дауд останется и просветит тебя, Эмми, - сказал капитан Осборн. Затем они
с Доббином заняли места на флангах майора и вышли с ним, перемигиваясь через
его голову.
И вот, оставшись вдвоем с повой приятельницей, стремительная миссис
О'Дауд с места выложила ей такое количество сведений, какого ни одна бедная
маленькая женщина не в силах была бы удержать в памяти. Она рассказала
тысячу подробностей о той многочисленной семье, членом которой оказалась
изумленная Эмилия.
- Миссис Хэвитон, жена полковника, умерла на Ямайке от желтой лихорадки
и от разбитого сердца, а все потому, что этот ужасный старик полковник, у
которого и голова-то лысая, как пушечное ядро, строил там глазки одной
мулатке. Миссис Медженис - добрая женщина, хотя и без образования, только
язык у нее как у дьявола и за вистом она готова надуть родную мать. Жена
капитана Кирка таращит свои рачьи глаза при одном упоминании о честной
семейной игре в карты (тогда как мой отец - уж на что был набожный человек -
и мой дядя, декан Мелони, и наш кузен, епископ, каждый вечер резались в
мушку или вист). Впрочем, ни одна из них на этот раз не едет с нашим полком,
- добавила миссис О'Дауд. - Фанни Медженис остается с матерью, а та у нее
торгует углем и картофелем, кажется, в Излингтон-Тауне под Лондоном, хотя
сама Фанни всегда хвастает кораблями своего отца и даже показывает их нам,
когда они поднимаются вверх по реке. Миссис Кирк со своими ребятами
поселится здесь, на площади Вифезды, чтобы быть поближе к своему любимому
проповеднику, доктору Рэмшорну. Миссис Банни в интересном положении, -
впрочем, это ее обычное состояние, ведь она уже подарила поручику семерых. А
жена прапорщика Поски, которая приехала к нам за два месяца до вас, моя
дорогая, уже раз двадцать так ссорилась с Томом Поски, что их было слышно на
всю казарму (говорят, дело у них дошло до битья посуды, и Том так и не мог
объяснить, почему у него синяк под глазом); теперь она возвращается к своей
матери, которая держит в Ричмонде пансион для девиц, - и поделом ей за то,
что сбежала из дому. А вы где получили образование, дорогая? Я воспитывалась
у мадам Фленахан, Илиссус-Гров, Бутерс-Таун, возле Дублина, и на меня не
жалели издержек. Правильному парижскому произношению нас обучала маркиза, а
гимнастике - генерал-майор французской службы.
В этой нескладной семье ошеломленная Эмилия сразу оказалась желанной
дочерью, с миссис О'Дауд в качестве старшей сестры. За чаем она была
представлена остальным родственницам, и так как была тиха, добродушна и не
слишком красива, то и произвела на них самое выгодное впечатление. Однако,
когда приехали офицеры с обеда, который давал 150-й полк, они стали так
восхищаться Эмилией, что ее сестры, конечно, тут же начали находить в ней
недостатки.
- Надеюсь, Осборн успел перебеситься, - сказала миссис Медженнс миссис
Банпп.
- Если верно, что раскаявшийся повеса - лучший из мужей, то она будет
вполне счастлива с Джорджем, - заметила миссис О'Дауд, обращаясь к Поски,
которая теряла теперь в полку положение новобрачной и досадовала на Эмилию,
занявшую ее место. Что касается миссис Кирк, то, как ученица доктора
Рэмшорна, она задала Эмилии два-три богословских вопроса, чтобы выяснить,
пробудилась ли ее душа, истинная ли она христианка и т. д.; убедившись из
простодушных ответов миссис Осборн, что та пребывает еще в полной тьме, она
сунула ей в руки три грошовые книжонки с картинками, а именно: "Вопль в
пустыне", "Прачка Уондсуортской общины" и "Лучший штык английского солдата",
призванные пробудить ее, прежде чем она уснет, ибо миссис Кирк умоляла
Эмилию прочитать их в тот же вечер на сон грядущий.
Зато мужчины все, как один, столпились вокруг хорошенькой жены своего
товарища и ухаживали за ней с истинно армейской галантностью. Этот маленький
триумф воодушевил Эмилию, глаза ее блестели, как звезды. Джордж гордился
успехом жены и любовался тем, как живо и грациозно, хотя наивно и несколько
робко, она принимает ухаживания мужчин и отвечает на их комплименты. А он в
своем мундире - насколько он был красивее всех остальных! Она чувствовала,
что он с нежностью следит за нею, и вся сияла от удовольствия.
"Я буду ласкова со всеми его друзьями, - решила она. - Я буду любить
всех, как люблю его. Я буду стараться всегда быть веселой и довольной и
создам ему счастливый дом".
Действительно, весь полк принял Эмилию с восторгом. Капитаны одобряли
ее, поручики расхваливали, прапорщики ею восторгались. Старый доктор Катлер
отпустил одну или две шутки, но, так как они были профессионального
характера, повторять их не стоит; а Кудахт, его помощник, доктор медицины
Эдинбургского университета, удостоил ее экзамена по литературе, проверив ее
знания на своих трех излюбленных французских цитатах. Юный Стабл, переходя
от одного к другому, шептал: "Ну, разве она не прелесть?" - и не спускал с
нее глаз, пока не подали пунш.
Что касается капитана Доббина, то он почти не говорил с нею в этот
вечер. Зато он и капитан Портер из 150-го полка отвезли в гостиницу Джоза,
который совсем раскис, после того как дважды с большим успехом рассказал об
охоте на тигров - в офицерском собрании и на вечере у миссис О'Дауд,
принимавшей гостей в своем тюрбане с райской птицей. Сдав чиновника на руки
его слуге, Доббин стал прохаживаться около подъезда гостиницы, покуривая
сигару. Между тем Джордж заботливо укутал жену шалью и увел ее от миссис
О'Дауд после многочисленных рукопожатий юных офицеров, которые проводили ее
до экипажа и прокричали ей вслед "ура". Эмилия, выходя из коляски, протянула
Доббину ручку и с улыбкой попеняла ему за то, что он так мало обращал на нее
внимания весь этот вечер.
Капитан продолжал губить свое здоровье, - он курил еще долго после
того, как гостиница и улица погрузились в сон. Он видел, как погас свет в
окнах гостиной Джорджа и зажегся рядом, в спальне. Только под утро он
вернулся к себе в казарму. С реки уже доносился шум и приветственные крики -
там шла погрузка судов, готовившихся к отплытию вниз по Темзе.
в которой Эмилия вторгается в Нидерланды
Офицеры должны были отплыть со своим полком на транспортных судах,
предоставленных правительством его величества; и спустя два дня после
прощального пира в апартаментах миссис О'Дауд транспортные суда под конвоем
военных взяли курс на Остенде, под громкие приветствия со всех ост-индских
судов, находившихся на реке, и воинских частей, собравшихся на берегу;
оркестр играл "Боже, храни короля!", офицеры махали шапками, матросы
исправно кричали "ура". Галантный Джоз выразил согласие эскортировать свою
сестру и майоршу, и так как большая часть их пожитков, включая и знаменитый
тюрбан с райской птицею, была отправлена с полковым обозом, обе наши героини
налегке поехали в Рамсгет, откуда ходили пакетботы, и на одном из них быстро
переправились в Остенде.
Новая пора, наступавшая в жизни Джоза, была так богата событиями, что
она послужила ему темой для разговоров на много последующих лет; даже охота
на тигров отступила на задний план перед его более волнующими рассказами о
великой ватерлооской кампании. Как только он решил сопровождать свою сестру
за границу, все заметили, что он перестал брить верхнюю губу. В Чатеме он с
большим усердием посещал военные парады и ученья. Он со всем вниманием
слушал рассказы своих собратьев-офицеров (как впоследствии он иногда называл
их) и старался запомнить возможно большее количество имен видных военных, в
каковых занятиях ему оказала неоценимую помощь добрая миссис О'Дауд. В тот
день, когда они наконец сели на судно "Прекрасная Роза", которое должно было
доставить их к месту назначения, он появился в расшитой шнурами венгерке, в
парусиновых брюках и в фуражке, украшенной нарядным золотым галуном. Так как
Джоз вез с собой свою коляску и доверительно сообщал всем на корабле, что
едет в армию герцога Веллингтона, все принимали его за какую-то важную
персону - за интендантского генерала или, по меньшей мере, за
правительственного курьера.
Во время переезда он сильно страдал от качки; дамы тоже все время
лежали. Однако Эмилия сразу ожила, как только их пакетбот прибыл в Остенде и
она увидела перевозившие ее полк транспортные суда, которые вошли в гавань
почти в одно время с "Прекрасной Розой". Джоз, совсем обессиленный,
отправился в гостиницу, а капитан Доббин, проводив дам, занялся вызволением
с судна и из таможни коляски и багажа, - мистер Джоз оказался теперь без
слуги, потому что лакей Осборна и его собственный избалованный камердинер
сговорились в Чатеме и решительно отказались ехать за море. Этот бунт,
вспыхнувший совершенно неожиданно и в самый последний день, так смутил
мистера Седли-младшего, что он уже готов был остаться в Англии, но капитан
Доббин (который, по словам Джоза, стал проявлять чрезмерный интерес к его
делам) пробрал его и высмеял - зря, мол, он в таком случае отпустил усы! -
ив конце концов уговорил-таки отправиться в путь. Вместо хорошо упитанных и
вышколенных лондонских слуг, умевших говорить только по-английски, Доббин
раздобыл для Джоза и его дам маленького смуглого слугу-бельгийца, который не
умел выражать свои мысли ни на одном языке, но благодаря своей расторопности
и тому обстоятельству, что неизменно величал мистера Седли "милордом",
быстро снискал расположение этого джентльмена. Времена в Остенде
переменились: из англичан, которые приезжают туда теперь, очень немногие
похожи на лордов или ведут себя, как подобает представителям нашей
наследственной аристократии. Большая часть их имеет потрепанный вид, ходит в
грязноватом белье, увлекается бильярдом и коньяком, курит дешевые сигары и
посещает второразрядные кухмистерские.
Зато каждый англичанин из армии герцога Веллингтона, как правило, за
все платил щедрой рукой. Воспоминание об этом обстоятельстве, без сомнения,
приятно нации лавочников. Для страны, где торговлю чтят превыше всего,
нашествие такой армии покупателей и возможность кормить столь
кредитоспособных воинов оказалось поистине благом. Ибо страна, которую они
явились защищать, не отличалась воинственностью. В течение долгих лет она
предоставляла другим сражаться на ее полях. Когда автор этой повести ездил в
Бельгию, чтобы обозреть своим орлиным взором ватерлооское поле, он спросил у
кондуктора дилижанса, осанистого человека, имевшего вид заправского
ветерана, участвовал ли он в этом сражении, и услышал в ответ:
- Pas si bete! {Я не так глуп! (франц.).}
Такой ответ и такие чувства не свойственны ни одному французу. Зато наш
форейтор был виконт, сын какого-то обанкротившегося генерала Империи, и
охотно принимал дорогой подачки в виде грошовой кружки пива. Мораль,
конечно, весьма поучительная.
Эта плоская, цветущая, мирная страна никогда не казалась такой богатой