Страница:
(франц.).} и il sentait le Genievre {От него несло джином (франц.).}, -
просидел в прихожей несколько часов в ожидании моего звонка. Можешь
представить себе мое состояние, когда я прочитала твое милое бедное
безграмотное письмо!
Хотя мне нездоровилось, я сейчас же вызвала карету и, как только
оделась (я не могла выпить и капли шоколада, - уверяю тебя, не могла, потому
что мне принес его не мой monstre {Чудовище (франц.).}), помчалась ventre a
terre {Во весь дух (франц.).} к Натану. Я видела его... молила... плакала...
припадала к его гнусным стопам. Ничто не могло смягчить этого ужасного
человека. Либо подавай ему все деньги, сказал он, либо мой бедный муженек
останется в тюрьме. Я поехала домой с намерением нанести une triste visite
chez inon oncle {Печальный визит моему дяде (то есть ростовщику) (франц.).}
(все мои безделушка будут отданы в твое распоряжение, хотя за них не
выручишь и ста фунтов; часть из них, как ты знаешь, уже находится у ее cher
oncle {Этого дорогого дяди (франц.).}) и застала у нас милорда вместе с
болгарским чудовищем, которые приехали поздравить меня со вчерашним успехом.
Приехал и Паддингтон и, как всегда, мямлил, сюсюкал и дергал себя за волосы.
Затем явился Шамшиньяк со своим шефом - все с foison {Изобилием (франц.).}
комплиментов и прекрасных речей - и мучили меня, бедную, а я только о том и
мечтала, как бы поскорее избавиться от них, и ни на минуту не переставала
думать о mon pauvre prisonnier {Моем бедном узнике (франц.).}.
Когда они уехали, я бросилась на колени перед милордом, рассказала ему,
что мы собираемся все заложить, и просила и молила его дать мне двести
фунтов. Он яростно фыркал и шипел, заявил мне, что закладывать вещи глупо, и
сказал, что посмотрит, не может ли он одолжить мне денег. Наконец он уехал,
пообещав прислать деньги утром, и тогда я привезу их моему бедному старому
чудовищу с поцелуем от его любящей
Бекки.
Пишу в постели. О, как у меня болит голова и как ноет сердце!"
Когда Родон прочел это письмо, он так покраснел и насупился, что
общество за табльдотом легко догадалось: полковник получил дурные вести. Все
подозрения, которые он гнал от себя, вернулись. Она даже не могла съездить и
продать свои безделушки, чтобы освободить мужа! Она может смеяться и
болтать, выслушивать комплименты, в то время как он сидит в тюрьме. Кто
посадил его туда? Уэнхем шел вместе с ним. Не было ли здесь... Но Родон не
мог допустить даже мысли об этом. Он поспешно оставил комнату и побежал к
себе, открыл письменный прибор, торопливо набросал две строчки, адресовал их
сэру Питту или леди Кроули и велел посыльному немедля доставить письмо на
Гонт-стрит, - пусть наймет кеб, и - гинею на чай, если через час вернется с
ответом.
В записке он умолял дорогих брата и сестру, ради господа бога, ради
маленького Родона и рада его собственной чести, приехать к нему и выручить
его из беды. Он в тюрьме; ему нужно сто фунтов, чтобы выйти на свободу, - он
умоляет и заклинает приехать к нему.
Отправив посыльного, полковник вернулся в столовую и потребовал еще
вина. Он смеялся и болтал с каким-то странным оживлением, как показалось
собеседникам. Время от времени он, словно безумный, хохотал над своими
собственными опасениями и еще целый час продолжал пить, все время
прислушиваясь, не подъезжает ли карета, которая должна была привезти решение
его судьбы.
По истечении этого срока у ворот послышался шум колес. Молодой
привратник пошел отворять. Прибыла леди, которую он и впустил в дверь.
- К полковнику Кроули, - сказала дама с сильной дрожью в голосе.
Юноша, оценив посетительницу опытным взглядом, закрыл за ней наружную
дверь, затем отпер и раскрыл внутреннюю и, крикнув: "Полковник, вас
спрашивают!" - провел даму в заднюю гостиную, которую занимал Кроули.
Родон вышел из столовой, где остальные продолжали бражничать; луч
слабого света проник вслед за ним в помещение, где дама ждала его, все еще
сильно волнуясь.
- Это я, Родон, - застенчиво сказала она, стараясь, чтобы голос ее
звучал весело. - Это я, Джейн!
Родон был потрясен этим ласковым голосом и появлением невестки. Он
бросился к ней, обнял ее, бормоча бессвязные слова благодарности, и чуть не
расплакался у нее на плече. Она не поняла причины его волнения.
Векселя мистера Мосса были быстро погашены, возможно к разочарованию
этого джентльмена, рассчитывавшего, что полковник пробудет у него в гостях
по меньшей мере все воскресенье, и Джейн, сияя счастливой улыбкой, увезла с
собой Родона из дома бейлифа в том самом кебе, в котором она поспешила к
нему на выручку.
- Питта не было дома, когда принесли ваше письмо, - сказала Джейн, - он
на обеде с другими членами парламента; поэтому, милый мой Родон, я... я
поехала сама.
И она вложила в его руку свою нежную ручку. Быть может, для Родона
Кроули и лучше было, что Питт поехал на этот обед. Родон благодарил свою
невестку с таким жаром, что эта мягкосердечная женщина была растрогана и
даже встревожилась.
- О вы... вы не знаете, - сказал он, как всегда грубовато и
простодушно, - до чего я переменился с тех пор, как узнал вас и... ц полюбил
маленького Роди! Мне... мне хотелось бы начать другую жизнь. Знаете, я
хочу... я хочу стать...
Он не закончил фразы, но Джейн поняла смысл его слов. И в тот вечер,
расставшись с Родоном и сидя у кроватки своего маленького сына, она смиренно
помолилась за этого бедного, заблудшего грешника.
Простившись с невесткой, Родон быстро зашагал домой. Было девять часов
вечера. Он пробежал по улицам и широким площадям Ярмарки Тщеславия и,
наконец, едва переводя дух, остановился у своего дома. Он поднял голову - и
в испуге, весь дрожа, отступил к решетке: окна гостиной были ярко освещены,
а Бекки писала, что она больна и лежит в постели! Родон несколько минут
простоял на месте; свет из окон падал на его бледное "лицо.
Он достал из кармана ключ от входной двери и вошел в дом. Из верхних
комнат до него донесся смех. Родон был в бальном костюме, - в том виде, в
каком его арестовали. Он медленно поднялся по лестнице и прислонился к
перилам верхней площадки. Никто во всем доме не шевельнулся, - все слуги
были отпущены со двора. Родон услышал в комнатах хохот... хохот и пение.
Бекки запела отрывок из песенки, которую исполняла накануне; хриплый голос
закричал: "Браво! браво!" Это был голос лорда Стайна.
Родон открыл дверь и вошел. Маленький стол был накрыт для обеда - на
нем поблескивало серебро и графины.
Стайн склонился над софой, на которой сидела Бскки. Негодная женщина
была в вечернем туалете, ее руки и пальцы сверкали браслетами и кольцами, на
груди были брильянты, подаренные ей Стайном. Милорд держал ее за руку и
наклонился, чтобы поцеловать ей пальчики, как вдруг Бекки слабо вскрикнула и
вскочила - она увидела бледное лицо Родона. В следующее мгновение она
попыталась улыбнуться, как бы приветствуя вернувшегося супруга, - ужасная то
была улыбка; Стайн выпрямился, бледный, скрипя зубами и с яростью во взоре.
Он, в свою очередь, сделал попытку засмеяться и шагнул вперед, протягивая
руку.
- Как! Вы уже вернулись?.. Здравствуйте, Кроули! - произнес он, и рот у
него перекосился, когда он попробовал улыбнуться непрошеному гостю.
Что-то в лице Родона заставило Бекки кинуться к мужу.
- Я невинна, Родон! - сказала она. - Клянусь богом, невинна! - Она
цеплялась за его платье, хватала его за руки. Ее руки были сплошь покрыты
змейками, кольцами, браслетами. - Я невинна! Скажите же, что я невинна! -
взмолилась она, обращаясь к лорду Стайну.
Тот решил, что ему подстроена ловушка, и ярость его обрушилась на жену
так же, как и на мужа.
- Это вы-то невинны, черт вас возьми! - завопил он. - Вы невинны! Да
каждая побрякушка, что на вас надета, оплачена мною! Я передавал вам тысячи
фунтов, которые тратил этот молодец и за которые он вас продал. Невинны,
дьявол... Вы так же невинны, как ваша танцовщица-мать и ваш сводник-супруг.
Не думайте меня запугать, как вы запугивали других... С дороги, сэр! Дайте
пройти! - И лорд Стайн схватил шляпу и, с бешеной злобой глянув в лицо
своему врагу, двинулся прямо на него, ни на минуту не сомневаясь, что тот
даст ему дорогу.
Но Родон Кроули прыгнул и схватил его за шейный платок. Полузадушенный
Стайн корчился и извивался под его рукой.
- Лжешь, собака! - кричал Родон. - Лжешь, трус и негодяй! - И он дважды
наотмашь ударил пэра Англии по лицу и швырнул его, окровавленного, на пол.
Все это произошло раньше, чем Ребекка могла вмешаться. Она стояла
подле, трепеща всем телом. Она любовалась своим супругом, сильным, храбрым -
победителем!
- Подойди сюда! - приказал он.
Она подошла к нему.
- Сними с себя это.
Вся дрожа, она начала неверными руками стаскивать браслеты с запястий и
кольца с трясущихся пальцев и подала все мужу, вздрагивая и робко поглядывая
на него.
- Брось все здесь, - сказал тот, и она выпустила драгоценности из рук.
Родон сорвал у нее с груди брильянтовое украшение и швырнул его в лорда
Стайна. Оно рассекло ему лысый лоб. Стайн так и прожил с этим шрамом до
могилы.
- Пойдем наверх! - приказал Родон жене.
- Не убивай меня, Родон! - взмолилась она.
Он злобно захохотал.
- Я хочу убедиться, лжет ли этот человек насчет денег, как он налгал на
меня. Он давал тебе что-нибудь?
- Нет, - отвечала Ребекка, - то есть...
- Дай мне ключи, - сказал Родон.
И супруги вышли из комнаты.
Ребекка отдала мужу все ключи, кроме одного, в надежде, что Родон этого
не заметит. Ключ этот был от маленькой шкатулки, которую ей подарила Эмилия
в их юные годы и которую Бекки хранила в укромном месте. Но Родон вскрыл все
ящики и гардеробы, вышвырнул из них на пол горы пестрых тряпок и наконец
нашел шкатулку. Ребекка вынуждена была ее отпереть. Там хранились документы,
старые любовные письма, всевозможные мелкие безделушки и женские реликвии. А
кроме того, там лежал бумажник с кредитными билетами. Некоторые из них были
тоже десятилетней давности, но один был совсем еще новенький - банкнот в
тысячу фунтов, подаренный Бекки лордом Стайном.
- Это от него? - спросил Родон.
- Да, - ответила Ребекка.
- Я отошлю ему деньги сегодня же, - сказал Родон (потому что уже
занялся новый день: обыск тянулся несколько часов), - заплачу Бригс, она
была так ласкова с мальчиком, и покрою еще некоторые долги. Ты мне укажешь,
куда тебе послать остальное. Ты могла бы уделить мне сотню фунтов, Бекки, из
стольких-то денег, - я всегда с тобой делился.
- Я невинна, - повторила Бекки.
И муж оставил ее, не сказав больше ни слова.
О чем она думала, когда он оставил ее? После его ухода прошло несколько
часов, солнце заливало комнату, а Ребекка все сидела одна на краю постели.
Все ящики были открыты, и содержимое их разбросано по полу: платья и перья,
шарфы и драгоценности - обломки крушения тщеславных надежд! Волосы у Бекки
рассыпались по плечам, платье разорвалось, когда Родон срывал с него
брильянты. Она слышала, как он спустился по лестнице и как за ним
захлопнулась дверь. Она знала: он не вернется. Он ушел навсегда. "Неужели он
убьет себя? - подумала она. - Нет, разве что после дуэли с лордом
Стайном..." она задумалась о своей долгой жизни и о всех печальных ее
событиях. Ах, какой она показалась Бекки унылой, какой жалкой, одинокой и
неудачной! Не принять ли ей опиум и тоже покончить с жизнью - покончить со
всеми надеждами, планами, триумфами и долгами? В таком положении и застала
се француженка-горничная: Ребекка сидела как на пожарище, стиснув руки, с
сухими глазами. Горничная была ее сообщницей и состояла на жалованье у
Стайна.
- Mon Dieu, madame! Что случилось? - спросила она. Да, что случилось?
Была она виновна или нет? Бекки говорила - нет, но кто мог бы сказать, где
была правда в том, что исходило из этих уст, и было ли на сей раз чисто это
порочное сердце? Столько лжи и выдумки, столько эгоизма, изворотливости, ума
- и такое банкротство! Горничная задернула занавеси и просьбами и показной
лаской убедила хозяйку лечь в постель. Затем она отправилась вниз и
подобрала драгоценности, валявшиеся на полу с тех пор, как Ребекка бросила
их там по приказу мужа, а лорд Стайн удалился.
Глава LIV
Воскресенье после битвы
Особняк сэра Питта Кроули на Грейт-Гонт-стрит только что начал
совершать свой утренний туалет, когда Родон в бальном костюме, который был
на нем уже двое суток, напугав своим видом служанку, мывшую крыльцо, прошел
мимо нее прямо в кабинет к брату. Леди Джейн уже встала и сидела в капоте
наверху в детской, наблюдая за одеванием детей и слушая, как малютки,
прижавшись к ней, читают утренние молитвы. Каждое утро она и дети исполняли
этот долг у себя, до публичного церемониала, который возглавлял сэр Питт и
на котором полагалось присутствовать всем домашним. Родон опустился в кресло
в кабинете перед столом баронета, где были в образцовом порядке разложены
Синие книги, письма, аккуратно помеченные счета и симметричные пачки брошюр,
а запертые на замочек счетные книги, письменные приборы и ящички с депешами,
Библия, журнал "Трехмесячное обозрение" и "Придворный справочник"
выстроились в ряд, как солдаты в ожидании смотра.
Сборник семейных проповедей - сэр Питт преподносил их своему семейству
по утрам в воскресенье - лежал в полной готовности на столе, дожидаясь,
чтобы его владелец выбрал в нем нужные страницы. А рядом со сборником
проповедей лежал номер газеты "Наблюдатель", еще сырой и аккуратно
сложенный, предназначавшийся для личного пользования сэра Питта. Один лишь
камердинер позволял себе просматривать газету, прежде чем положить ее на
хозяйский стол. В это утро, перед тем как отнести газету в кабинет, он
прочитал красочный отчет о "празднествах в Гонт-Хаусе" с перечислением всех
именитых особ, приглашенных маркизом Стайном на вечер, удостоенный
присутствия его королевского высочества. Обсудив это событие с экономкой и
ее племянницей, с которыми он рано утром пил чай и ел горячие гренки с
маслом в комнате названной леди, и выразив удивление, каким это образом
справляются Родоны Кроули со своими делами, камердинер подержал газету над
паром и снова сложил ее, так чтобы к приходу хозяина дома она имела
совершенно свежий и нетронутый вид.
Бедный Родон взял газету и попробовал было заняться чтением, но строчки
прыгали у него перед глазами, и он не понимал ни единого слова.
Правительственные известия и назначения (сэр Питт, как общественный деятель,
был обязан их просматривать, иначе он ни за что не потерпел бы у себя в доме
воскресных газет), театральная критика, состязание на приз в сто фунтов
между "Баркингским мясником" и "Любимцем Татбери", даже хроника Гонт-Хауса,
содержавшая самый похвальный, хотя и сдержанный отчет о знаменитых шарадах,
в которых отличалась миссис Бекки, - все это проплыло в какой-то дымке перед
Родоном, пока он сидел в ожидании главы рода Кроули.
Едва кабинетные часы черного мрамора начали резко отзванивать девять,
появился сэр Питт, свежий, аккуратный, гладко выбритый, с чистым желтоватым
лицом, в тугом воротничке, с зачесанными и напомаженными остатками волос; он
величественно спустился с лестницы, в накрахмаленном галстуке и сером
фланелевом халате, полируя на ходу ногти и являя собою образец подлинного
английского джентльмена старых времен, образец опрятности и всяческой
благопристойности. Он вздрогнул, когда увидел у себя в кабинете бедного
Родона, в измятом костюме, растрепанного, с налитыми кровью глазами. Питт
подумал, что брат его выпил лишнего и провел всю ночь в какой-нибудь оргии.
- Милосердный боже, Родон! - сказал он в изумлении. - Что привело тебя
сюда в такой ранний час? Почему ты не дома?
- Дома? - произнес Родон с горьким смехом. - Не пугайся, Питт. Я не
пьян. Закрой дверь: мне надо поговорить с тобой.
Питт закрыл дверь, затем, подойдя к столу, опустился в другое кресло -
в то самое, которое было поставлено здесь для приемов управляющего, агента
или какого-нибудь доверенного посетителя, приходившего побеседовать с
баронетом по делу, - и стал еще усерднее подчищать ногти.
- Питт, я конченый человек, - сказал полковник, немного помолчав. - Я
погиб.
- Я всегда говорил, что так и будет! - раздраженно воскликнул баронет,
отбивая такт своими аккуратно подстриженными ногтями. - Я предупреждал тебя
тысячу раз. Не могу больше ничем тебе помочь. Все мои деньги рассчитаны до
последнего шиллинга. Даже те сто фунтов, которые Джейн отвезла тебе вчера,
были обещаны моему поверенному на завтрашнее утро, и отсутствие их создаст
для меня большие затруднения. Не хочу сказать, что я вовсе отказываю тебе в
помощи. Но заплатить твоим кредиторам сполна я не могу так же, как не могу
заплатить национальный долг. Ждать этого от меня - безумие, чистейшее
безумие! Ты должен пойти на сделку. Для семьи это тягостно, но все так
поступают. Вот, например, Джордж Кастли, сын лорда Регленда, судился на
прошлой неделе и вышел, как они, кажется, называют это, обеленным. Лорд
Регленд не дал бы ему и шиллинга и...
- Мне не деньги нужны, - перебил его Родон. - Я пришел говорить не о
себе. Неважно, что будет со мной...
- Тогда в чем же дело? - сказал Питт с некоторым облегчением.
- Мой мальчик... - произнес Родон хриплым голосом. - Я хочу, чтобы ты
обещал мне, что будешь о нем заботиться, когда меня не станет. Твоя милая,
добрая жена всегда относилась к нему хорошо, он любит ее гораздо больше, чем
свою... Нет, к черту! Слушай, Питт... Ты знаешь, что я должен был получить
деньги мисс Кроули. Меня воспитывали не так, как воспитывают младших
братьев, и всегда поощряли быть сумасбродом и лодырем. Не будь этого, я мог
бы стать совсем другим человеком. Я не так уж плохо нес службу в полку. Ты
знаешь, почему деньги уплыли от меня и кто их получил.
- После всех жертв, принесенных мною, и той поддержки, которую я тебе
оказал, я считаю подобного рода упреки излишними, - сказал сэр Питт. - Не я
же тебя толкал на этот брак.
- С пим теперь покопчено! - ответил Родон. Эти слова вырвались у него с
таким стоном, что сэр Питт вздрогнул и выпрямился.
- Боже мой! Она умерла? - воскликнул он голосом, полным неподдельной
тревоги и жалости.
- Хотел бы я сам умереть! - отвечал Родон. - Если бы не маленький
Родон, я сегодня у гром перерезал бы себе горло... да и этому мерзавцу тоже.
Сэр Питт мгновенно угадал всю правду и сообразил, на чью жизнь готов
был покуситься Родом. Полковник кратко и несвязно изложил старшему брату все
обстоятельства дела.
- Она была в сговоре с этим негодяем, - сказал он. - На меня напустили
бейлифов, меня схватили, когда я выходил из его дома. Когда я попросил ее
достать денег, она написала, что лежит больная и выручит меня на другой
день. А когда я пришел домой, то застал ее в брильянтах, наедине с этим
мерзавцем.
Затем он в нескольких словах описал свое столкновение с лордом Стайном.
В делах такого рода, сказал он, существует только один выход. И после беседы
с братом он предпримет необходимые шаги для устройства дуэли, которая должна
воспоследовать.
- И так как я не знаю, останусь ли я в живых, - произнес Родон упавшим
голосом, - а у моего мальчика нет матери, то мне приходится оставить его на
попечение твое, Питт, и Джейн... только у меня будет спокойнее на душе, если
ты пообещаешь быть ему другом.
Старший брат был очень взволнован и пожал Родону руку с сердечностью,
которую редко обнаруживал. Родон провел рукой по своим густым бровям.
- Спасибо, брат, - сказал он. - Я знаю, что могу верить твоему слову.
- Клянусь честью, я исполню твою просьбу! - ответил баронет. И таким
образом между ними без лишних слов состоялся этот уговор.
Затем Родон извлек из кармана маленький бумажник, обнаруженный им в
шкатулке Бекки, и вынул пачку кредитных билетов.
- Вот шестьсот фунтов, - сказал он, - ты и не знал, что я так богат. Я
хочу, чтобы ты вернул деньги Бригс, которая дала их нам взаймы... Она была
так добра к мальчику... и мне всегда было стыдно, что мы забрали деньги у
бедной старухи. Вот еще деньги, - я оставляю себе всего несколько фунтов, а
это надо отдать Бекки на прожитье.
С этими словами он достал из бумажника еще несколько кредиток, чтобы
отдать их брату, но руки у него дрожали, и он был так взволнован, что уронил
бумажник, и из него вылетел тысячефунтовый билет - последнее приобретение
злополучной Бекки.
Питт, изумленный таким богатством, нагнулся и подобрал деньги с пола.
- Нет, эти не тронь. Я надеюсь всадить пулю в человека, которому они
принадлежат. - Родону представлялось, что это будет славная месть -
завернуть нулю в билет и убить ею Стайна.
После этого разговора братья еще раз пожали друг другу руку и
расстались. Леди Джейн услышала о приходе полковника и, чуя женским сердцем
беду, дожидалась своего супруга рядом, в столовой. Дверь в столовую случайно
осталась открытой, и, конечно, леди Джейн вышла оттуда, как раз когда братья
показались на пороге кабинета. Джейн протянула Родону руку и выразила
удовольствие, что он пришел к утреннему завтраку, хотя по измученному,
небритому лицу полковника и мрачному виду мужа она могла заметить, что им
обоим было не до завтрака. Родон пробормотал какую-то отговорку насчет
важного дела и крепко стиснул робкую ручку, которую ему протянула невестка.
Ее умоляющие глаза не могли прочесть у него на лице ничего, кроме горя, но
он ушел, не сказав ей больше ни слова. Сэр Питт тоже не удостоил ее никакими
объяснениями. Дети подошли к нему поздороваться, и он поцеловал их холодно,
как всегда. Мать привлекла обоих детей к себе и держала их за ручки, когда
они преклоняли колени во время молитв, которые сэр Питт читал членам семьи и
слугам, чинно сидевшим рядами, в праздничных платьях и ливреях, на стульях,
поставленных по другую сторону стола с кипевшим на нем большим чайником.
Завтрак так запоздал в этот день вследствие неожиданной помехи, что семья
еще сидела за столом, когда зазвонили в церкви. Леди Джейн сказалась слишком
нездоровой, чтобы идти в церковь, но и во время семейной молитвы мысли ее
были совсем не о божественном.
Между тем Родон Кроули уже оставил позади Грейт-Гонт-стрит и, ударив
молоточком по голове большой бронзовой медузы, стоявшей на крыльце
Гонт-Хауса, вызвал краснорожего Силена в малиновом жилете с серебром,
исполнявшего в этом дворце должность швейцара. Швейцар тоже испугался,
увидев полковника в таком растрепанном виде, и преградил ему дорогу, словно
боясь, что тот ворвется в дом силой. Но полковник Кроули только достал свою
карточку и особо наказал швейцару передать ее лорду Стайну - заметить
написанный на ней адрес и сказать, что полковник Кроули будет весь день
после часу в "Риджент-клубе" на Сент-Джеймс-стрит, а не у себя дома. Жирный,
краснолицый швейцар удивленно посмотрел вслед Родону, когда тот зашагал
прочь; оглядывались на него и прохожие в праздничном платье, вышедшие на
улицу спозаранок, приютские мальчуганы с дочиста отмытыми лицами, зеленщик,
прислонившийся к дверям своей лавки, и владелец питейного заведения,
закрывавший на солнышке ставни, ибо в церквах уже начиналась служба. Зеваки,
собравшиеся у извозчичьей биржи, отпустили не одну шутку по поводу
наружности полковника, когда тот нанимал экипаж и давал вознице адрес -
Найтсбриджские казармы.
Воздух гудел от колокольного звона, когда Родон приехал на место. Если
бы он выглянул из экипажа, он мог бы увидеть свою старую знакомую, Эмилию,
шедшую из Бромптона к Рассел-сквер. Целые отряды школьников направлялись в
церковь, чисто подметенные тротуары и наружные места карет были заполнены
людьми, спешившими на воскресную прогулку. Но полковник был слишком занят
своими думами, чтобы обращать на все это внимание, и, прибыв в Найтсбридж,
быстро поднялся в комнату своего старого друга и товарища капитана Макмердо,
которого, к своему удовольствию, и застал дома.
Капитан Макмердо, старый служака, участник сражения при Ватерлоо,
большой любимец полка, в котором он только из-за недостатка средств не мог
достигнуть высших чинов, наслаждался утренним покоем в кровати. Накануне он
был на веселом ужине, устроенном капитаном Джорджем Синкбарзом в своем доме
на Бромптон-сквер для нескольких молодых офицеров и большого количества дам
из кордебалета, и старый Мак, который чувствовал себя от лично с людьми всех
возрастов и рангов и водился с генералами, собачниками, танцовщицами,
боксерами - словом, со всякими решительно людьми, - отдыхал после ночных
трудов и, не будучи дежурным, лежал в постели.
Его комната была сплошь увешана картинами, посвященными боксу, балету и
спорту и подаренными ему товарищами, когда те выходили в отставку, женились
и переходили к спокойному образу жизни. И так как капитану было теперь лет
пятьдесят и двадцать четыре из них он провел на военной службе, то у него
подобрался своеобразный музей. Он был одним из лучших стрелков в Англии и
одним из лучших, для своего веса, наездников. Они с Кроули были соперниками,
когда тот служил в полку. Короче сказать, мистер Макмердо лежал в постели,
читая в "Белловой жизни" отчет о том самом состязании между "Любимцем
Татбери" и "Баркингским мясником", о котором мы упоминали выше. Это был
почтенный вояка, с маленькой, коротко остриженной седой головой, в шелковом
ночном колпаке, румяный и красноносый, с длинными крашеными усами.
Когда Родон сообщил капитану, что нуждается в друге, тот отлично понял,
какого рода дружеская услуга от него требуется. Ему довелось провести для
просидел в прихожей несколько часов в ожидании моего звонка. Можешь
представить себе мое состояние, когда я прочитала твое милое бедное
безграмотное письмо!
Хотя мне нездоровилось, я сейчас же вызвала карету и, как только
оделась (я не могла выпить и капли шоколада, - уверяю тебя, не могла, потому
что мне принес его не мой monstre {Чудовище (франц.).}), помчалась ventre a
terre {Во весь дух (франц.).} к Натану. Я видела его... молила... плакала...
припадала к его гнусным стопам. Ничто не могло смягчить этого ужасного
человека. Либо подавай ему все деньги, сказал он, либо мой бедный муженек
останется в тюрьме. Я поехала домой с намерением нанести une triste visite
chez inon oncle {Печальный визит моему дяде (то есть ростовщику) (франц.).}
(все мои безделушка будут отданы в твое распоряжение, хотя за них не
выручишь и ста фунтов; часть из них, как ты знаешь, уже находится у ее cher
oncle {Этого дорогого дяди (франц.).}) и застала у нас милорда вместе с
болгарским чудовищем, которые приехали поздравить меня со вчерашним успехом.
Приехал и Паддингтон и, как всегда, мямлил, сюсюкал и дергал себя за волосы.
Затем явился Шамшиньяк со своим шефом - все с foison {Изобилием (франц.).}
комплиментов и прекрасных речей - и мучили меня, бедную, а я только о том и
мечтала, как бы поскорее избавиться от них, и ни на минуту не переставала
думать о mon pauvre prisonnier {Моем бедном узнике (франц.).}.
Когда они уехали, я бросилась на колени перед милордом, рассказала ему,
что мы собираемся все заложить, и просила и молила его дать мне двести
фунтов. Он яростно фыркал и шипел, заявил мне, что закладывать вещи глупо, и
сказал, что посмотрит, не может ли он одолжить мне денег. Наконец он уехал,
пообещав прислать деньги утром, и тогда я привезу их моему бедному старому
чудовищу с поцелуем от его любящей
Бекки.
Пишу в постели. О, как у меня болит голова и как ноет сердце!"
Когда Родон прочел это письмо, он так покраснел и насупился, что
общество за табльдотом легко догадалось: полковник получил дурные вести. Все
подозрения, которые он гнал от себя, вернулись. Она даже не могла съездить и
продать свои безделушки, чтобы освободить мужа! Она может смеяться и
болтать, выслушивать комплименты, в то время как он сидит в тюрьме. Кто
посадил его туда? Уэнхем шел вместе с ним. Не было ли здесь... Но Родон не
мог допустить даже мысли об этом. Он поспешно оставил комнату и побежал к
себе, открыл письменный прибор, торопливо набросал две строчки, адресовал их
сэру Питту или леди Кроули и велел посыльному немедля доставить письмо на
Гонт-стрит, - пусть наймет кеб, и - гинею на чай, если через час вернется с
ответом.
В записке он умолял дорогих брата и сестру, ради господа бога, ради
маленького Родона и рада его собственной чести, приехать к нему и выручить
его из беды. Он в тюрьме; ему нужно сто фунтов, чтобы выйти на свободу, - он
умоляет и заклинает приехать к нему.
Отправив посыльного, полковник вернулся в столовую и потребовал еще
вина. Он смеялся и болтал с каким-то странным оживлением, как показалось
собеседникам. Время от времени он, словно безумный, хохотал над своими
собственными опасениями и еще целый час продолжал пить, все время
прислушиваясь, не подъезжает ли карета, которая должна была привезти решение
его судьбы.
По истечении этого срока у ворот послышался шум колес. Молодой
привратник пошел отворять. Прибыла леди, которую он и впустил в дверь.
- К полковнику Кроули, - сказала дама с сильной дрожью в голосе.
Юноша, оценив посетительницу опытным взглядом, закрыл за ней наружную
дверь, затем отпер и раскрыл внутреннюю и, крикнув: "Полковник, вас
спрашивают!" - провел даму в заднюю гостиную, которую занимал Кроули.
Родон вышел из столовой, где остальные продолжали бражничать; луч
слабого света проник вслед за ним в помещение, где дама ждала его, все еще
сильно волнуясь.
- Это я, Родон, - застенчиво сказала она, стараясь, чтобы голос ее
звучал весело. - Это я, Джейн!
Родон был потрясен этим ласковым голосом и появлением невестки. Он
бросился к ней, обнял ее, бормоча бессвязные слова благодарности, и чуть не
расплакался у нее на плече. Она не поняла причины его волнения.
Векселя мистера Мосса были быстро погашены, возможно к разочарованию
этого джентльмена, рассчитывавшего, что полковник пробудет у него в гостях
по меньшей мере все воскресенье, и Джейн, сияя счастливой улыбкой, увезла с
собой Родона из дома бейлифа в том самом кебе, в котором она поспешила к
нему на выручку.
- Питта не было дома, когда принесли ваше письмо, - сказала Джейн, - он
на обеде с другими членами парламента; поэтому, милый мой Родон, я... я
поехала сама.
И она вложила в его руку свою нежную ручку. Быть может, для Родона
Кроули и лучше было, что Питт поехал на этот обед. Родон благодарил свою
невестку с таким жаром, что эта мягкосердечная женщина была растрогана и
даже встревожилась.
- О вы... вы не знаете, - сказал он, как всегда грубовато и
простодушно, - до чего я переменился с тех пор, как узнал вас и... ц полюбил
маленького Роди! Мне... мне хотелось бы начать другую жизнь. Знаете, я
хочу... я хочу стать...
Он не закончил фразы, но Джейн поняла смысл его слов. И в тот вечер,
расставшись с Родоном и сидя у кроватки своего маленького сына, она смиренно
помолилась за этого бедного, заблудшего грешника.
Простившись с невесткой, Родон быстро зашагал домой. Было девять часов
вечера. Он пробежал по улицам и широким площадям Ярмарки Тщеславия и,
наконец, едва переводя дух, остановился у своего дома. Он поднял голову - и
в испуге, весь дрожа, отступил к решетке: окна гостиной были ярко освещены,
а Бекки писала, что она больна и лежит в постели! Родон несколько минут
простоял на месте; свет из окон падал на его бледное "лицо.
Он достал из кармана ключ от входной двери и вошел в дом. Из верхних
комнат до него донесся смех. Родон был в бальном костюме, - в том виде, в
каком его арестовали. Он медленно поднялся по лестнице и прислонился к
перилам верхней площадки. Никто во всем доме не шевельнулся, - все слуги
были отпущены со двора. Родон услышал в комнатах хохот... хохот и пение.
Бекки запела отрывок из песенки, которую исполняла накануне; хриплый голос
закричал: "Браво! браво!" Это был голос лорда Стайна.
Родон открыл дверь и вошел. Маленький стол был накрыт для обеда - на
нем поблескивало серебро и графины.
Стайн склонился над софой, на которой сидела Бскки. Негодная женщина
была в вечернем туалете, ее руки и пальцы сверкали браслетами и кольцами, на
груди были брильянты, подаренные ей Стайном. Милорд держал ее за руку и
наклонился, чтобы поцеловать ей пальчики, как вдруг Бекки слабо вскрикнула и
вскочила - она увидела бледное лицо Родона. В следующее мгновение она
попыталась улыбнуться, как бы приветствуя вернувшегося супруга, - ужасная то
была улыбка; Стайн выпрямился, бледный, скрипя зубами и с яростью во взоре.
Он, в свою очередь, сделал попытку засмеяться и шагнул вперед, протягивая
руку.
- Как! Вы уже вернулись?.. Здравствуйте, Кроули! - произнес он, и рот у
него перекосился, когда он попробовал улыбнуться непрошеному гостю.
Что-то в лице Родона заставило Бекки кинуться к мужу.
- Я невинна, Родон! - сказала она. - Клянусь богом, невинна! - Она
цеплялась за его платье, хватала его за руки. Ее руки были сплошь покрыты
змейками, кольцами, браслетами. - Я невинна! Скажите же, что я невинна! -
взмолилась она, обращаясь к лорду Стайну.
Тот решил, что ему подстроена ловушка, и ярость его обрушилась на жену
так же, как и на мужа.
- Это вы-то невинны, черт вас возьми! - завопил он. - Вы невинны! Да
каждая побрякушка, что на вас надета, оплачена мною! Я передавал вам тысячи
фунтов, которые тратил этот молодец и за которые он вас продал. Невинны,
дьявол... Вы так же невинны, как ваша танцовщица-мать и ваш сводник-супруг.
Не думайте меня запугать, как вы запугивали других... С дороги, сэр! Дайте
пройти! - И лорд Стайн схватил шляпу и, с бешеной злобой глянув в лицо
своему врагу, двинулся прямо на него, ни на минуту не сомневаясь, что тот
даст ему дорогу.
Но Родон Кроули прыгнул и схватил его за шейный платок. Полузадушенный
Стайн корчился и извивался под его рукой.
- Лжешь, собака! - кричал Родон. - Лжешь, трус и негодяй! - И он дважды
наотмашь ударил пэра Англии по лицу и швырнул его, окровавленного, на пол.
Все это произошло раньше, чем Ребекка могла вмешаться. Она стояла
подле, трепеща всем телом. Она любовалась своим супругом, сильным, храбрым -
победителем!
- Подойди сюда! - приказал он.
Она подошла к нему.
- Сними с себя это.
Вся дрожа, она начала неверными руками стаскивать браслеты с запястий и
кольца с трясущихся пальцев и подала все мужу, вздрагивая и робко поглядывая
на него.
- Брось все здесь, - сказал тот, и она выпустила драгоценности из рук.
Родон сорвал у нее с груди брильянтовое украшение и швырнул его в лорда
Стайна. Оно рассекло ему лысый лоб. Стайн так и прожил с этим шрамом до
могилы.
- Пойдем наверх! - приказал Родон жене.
- Не убивай меня, Родон! - взмолилась она.
Он злобно захохотал.
- Я хочу убедиться, лжет ли этот человек насчет денег, как он налгал на
меня. Он давал тебе что-нибудь?
- Нет, - отвечала Ребекка, - то есть...
- Дай мне ключи, - сказал Родон.
И супруги вышли из комнаты.
Ребекка отдала мужу все ключи, кроме одного, в надежде, что Родон этого
не заметит. Ключ этот был от маленькой шкатулки, которую ей подарила Эмилия
в их юные годы и которую Бекки хранила в укромном месте. Но Родон вскрыл все
ящики и гардеробы, вышвырнул из них на пол горы пестрых тряпок и наконец
нашел шкатулку. Ребекка вынуждена была ее отпереть. Там хранились документы,
старые любовные письма, всевозможные мелкие безделушки и женские реликвии. А
кроме того, там лежал бумажник с кредитными билетами. Некоторые из них были
тоже десятилетней давности, но один был совсем еще новенький - банкнот в
тысячу фунтов, подаренный Бекки лордом Стайном.
- Это от него? - спросил Родон.
- Да, - ответила Ребекка.
- Я отошлю ему деньги сегодня же, - сказал Родон (потому что уже
занялся новый день: обыск тянулся несколько часов), - заплачу Бригс, она
была так ласкова с мальчиком, и покрою еще некоторые долги. Ты мне укажешь,
куда тебе послать остальное. Ты могла бы уделить мне сотню фунтов, Бекки, из
стольких-то денег, - я всегда с тобой делился.
- Я невинна, - повторила Бекки.
И муж оставил ее, не сказав больше ни слова.
О чем она думала, когда он оставил ее? После его ухода прошло несколько
часов, солнце заливало комнату, а Ребекка все сидела одна на краю постели.
Все ящики были открыты, и содержимое их разбросано по полу: платья и перья,
шарфы и драгоценности - обломки крушения тщеславных надежд! Волосы у Бекки
рассыпались по плечам, платье разорвалось, когда Родон срывал с него
брильянты. Она слышала, как он спустился по лестнице и как за ним
захлопнулась дверь. Она знала: он не вернется. Он ушел навсегда. "Неужели он
убьет себя? - подумала она. - Нет, разве что после дуэли с лордом
Стайном..." она задумалась о своей долгой жизни и о всех печальных ее
событиях. Ах, какой она показалась Бекки унылой, какой жалкой, одинокой и
неудачной! Не принять ли ей опиум и тоже покончить с жизнью - покончить со
всеми надеждами, планами, триумфами и долгами? В таком положении и застала
се француженка-горничная: Ребекка сидела как на пожарище, стиснув руки, с
сухими глазами. Горничная была ее сообщницей и состояла на жалованье у
Стайна.
- Mon Dieu, madame! Что случилось? - спросила она. Да, что случилось?
Была она виновна или нет? Бекки говорила - нет, но кто мог бы сказать, где
была правда в том, что исходило из этих уст, и было ли на сей раз чисто это
порочное сердце? Столько лжи и выдумки, столько эгоизма, изворотливости, ума
- и такое банкротство! Горничная задернула занавеси и просьбами и показной
лаской убедила хозяйку лечь в постель. Затем она отправилась вниз и
подобрала драгоценности, валявшиеся на полу с тех пор, как Ребекка бросила
их там по приказу мужа, а лорд Стайн удалился.
Глава LIV
Воскресенье после битвы
Особняк сэра Питта Кроули на Грейт-Гонт-стрит только что начал
совершать свой утренний туалет, когда Родон в бальном костюме, который был
на нем уже двое суток, напугав своим видом служанку, мывшую крыльцо, прошел
мимо нее прямо в кабинет к брату. Леди Джейн уже встала и сидела в капоте
наверху в детской, наблюдая за одеванием детей и слушая, как малютки,
прижавшись к ней, читают утренние молитвы. Каждое утро она и дети исполняли
этот долг у себя, до публичного церемониала, который возглавлял сэр Питт и
на котором полагалось присутствовать всем домашним. Родон опустился в кресло
в кабинете перед столом баронета, где были в образцовом порядке разложены
Синие книги, письма, аккуратно помеченные счета и симметричные пачки брошюр,
а запертые на замочек счетные книги, письменные приборы и ящички с депешами,
Библия, журнал "Трехмесячное обозрение" и "Придворный справочник"
выстроились в ряд, как солдаты в ожидании смотра.
Сборник семейных проповедей - сэр Питт преподносил их своему семейству
по утрам в воскресенье - лежал в полной готовности на столе, дожидаясь,
чтобы его владелец выбрал в нем нужные страницы. А рядом со сборником
проповедей лежал номер газеты "Наблюдатель", еще сырой и аккуратно
сложенный, предназначавшийся для личного пользования сэра Питта. Один лишь
камердинер позволял себе просматривать газету, прежде чем положить ее на
хозяйский стол. В это утро, перед тем как отнести газету в кабинет, он
прочитал красочный отчет о "празднествах в Гонт-Хаусе" с перечислением всех
именитых особ, приглашенных маркизом Стайном на вечер, удостоенный
присутствия его королевского высочества. Обсудив это событие с экономкой и
ее племянницей, с которыми он рано утром пил чай и ел горячие гренки с
маслом в комнате названной леди, и выразив удивление, каким это образом
справляются Родоны Кроули со своими делами, камердинер подержал газету над
паром и снова сложил ее, так чтобы к приходу хозяина дома она имела
совершенно свежий и нетронутый вид.
Бедный Родон взял газету и попробовал было заняться чтением, но строчки
прыгали у него перед глазами, и он не понимал ни единого слова.
Правительственные известия и назначения (сэр Питт, как общественный деятель,
был обязан их просматривать, иначе он ни за что не потерпел бы у себя в доме
воскресных газет), театральная критика, состязание на приз в сто фунтов
между "Баркингским мясником" и "Любимцем Татбери", даже хроника Гонт-Хауса,
содержавшая самый похвальный, хотя и сдержанный отчет о знаменитых шарадах,
в которых отличалась миссис Бекки, - все это проплыло в какой-то дымке перед
Родоном, пока он сидел в ожидании главы рода Кроули.
Едва кабинетные часы черного мрамора начали резко отзванивать девять,
появился сэр Питт, свежий, аккуратный, гладко выбритый, с чистым желтоватым
лицом, в тугом воротничке, с зачесанными и напомаженными остатками волос; он
величественно спустился с лестницы, в накрахмаленном галстуке и сером
фланелевом халате, полируя на ходу ногти и являя собою образец подлинного
английского джентльмена старых времен, образец опрятности и всяческой
благопристойности. Он вздрогнул, когда увидел у себя в кабинете бедного
Родона, в измятом костюме, растрепанного, с налитыми кровью глазами. Питт
подумал, что брат его выпил лишнего и провел всю ночь в какой-нибудь оргии.
- Милосердный боже, Родон! - сказал он в изумлении. - Что привело тебя
сюда в такой ранний час? Почему ты не дома?
- Дома? - произнес Родон с горьким смехом. - Не пугайся, Питт. Я не
пьян. Закрой дверь: мне надо поговорить с тобой.
Питт закрыл дверь, затем, подойдя к столу, опустился в другое кресло -
в то самое, которое было поставлено здесь для приемов управляющего, агента
или какого-нибудь доверенного посетителя, приходившего побеседовать с
баронетом по делу, - и стал еще усерднее подчищать ногти.
- Питт, я конченый человек, - сказал полковник, немного помолчав. - Я
погиб.
- Я всегда говорил, что так и будет! - раздраженно воскликнул баронет,
отбивая такт своими аккуратно подстриженными ногтями. - Я предупреждал тебя
тысячу раз. Не могу больше ничем тебе помочь. Все мои деньги рассчитаны до
последнего шиллинга. Даже те сто фунтов, которые Джейн отвезла тебе вчера,
были обещаны моему поверенному на завтрашнее утро, и отсутствие их создаст
для меня большие затруднения. Не хочу сказать, что я вовсе отказываю тебе в
помощи. Но заплатить твоим кредиторам сполна я не могу так же, как не могу
заплатить национальный долг. Ждать этого от меня - безумие, чистейшее
безумие! Ты должен пойти на сделку. Для семьи это тягостно, но все так
поступают. Вот, например, Джордж Кастли, сын лорда Регленда, судился на
прошлой неделе и вышел, как они, кажется, называют это, обеленным. Лорд
Регленд не дал бы ему и шиллинга и...
- Мне не деньги нужны, - перебил его Родон. - Я пришел говорить не о
себе. Неважно, что будет со мной...
- Тогда в чем же дело? - сказал Питт с некоторым облегчением.
- Мой мальчик... - произнес Родон хриплым голосом. - Я хочу, чтобы ты
обещал мне, что будешь о нем заботиться, когда меня не станет. Твоя милая,
добрая жена всегда относилась к нему хорошо, он любит ее гораздо больше, чем
свою... Нет, к черту! Слушай, Питт... Ты знаешь, что я должен был получить
деньги мисс Кроули. Меня воспитывали не так, как воспитывают младших
братьев, и всегда поощряли быть сумасбродом и лодырем. Не будь этого, я мог
бы стать совсем другим человеком. Я не так уж плохо нес службу в полку. Ты
знаешь, почему деньги уплыли от меня и кто их получил.
- После всех жертв, принесенных мною, и той поддержки, которую я тебе
оказал, я считаю подобного рода упреки излишними, - сказал сэр Питт. - Не я
же тебя толкал на этот брак.
- С пим теперь покопчено! - ответил Родон. Эти слова вырвались у него с
таким стоном, что сэр Питт вздрогнул и выпрямился.
- Боже мой! Она умерла? - воскликнул он голосом, полным неподдельной
тревоги и жалости.
- Хотел бы я сам умереть! - отвечал Родон. - Если бы не маленький
Родон, я сегодня у гром перерезал бы себе горло... да и этому мерзавцу тоже.
Сэр Питт мгновенно угадал всю правду и сообразил, на чью жизнь готов
был покуситься Родом. Полковник кратко и несвязно изложил старшему брату все
обстоятельства дела.
- Она была в сговоре с этим негодяем, - сказал он. - На меня напустили
бейлифов, меня схватили, когда я выходил из его дома. Когда я попросил ее
достать денег, она написала, что лежит больная и выручит меня на другой
день. А когда я пришел домой, то застал ее в брильянтах, наедине с этим
мерзавцем.
Затем он в нескольких словах описал свое столкновение с лордом Стайном.
В делах такого рода, сказал он, существует только один выход. И после беседы
с братом он предпримет необходимые шаги для устройства дуэли, которая должна
воспоследовать.
- И так как я не знаю, останусь ли я в живых, - произнес Родон упавшим
голосом, - а у моего мальчика нет матери, то мне приходится оставить его на
попечение твое, Питт, и Джейн... только у меня будет спокойнее на душе, если
ты пообещаешь быть ему другом.
Старший брат был очень взволнован и пожал Родону руку с сердечностью,
которую редко обнаруживал. Родон провел рукой по своим густым бровям.
- Спасибо, брат, - сказал он. - Я знаю, что могу верить твоему слову.
- Клянусь честью, я исполню твою просьбу! - ответил баронет. И таким
образом между ними без лишних слов состоялся этот уговор.
Затем Родон извлек из кармана маленький бумажник, обнаруженный им в
шкатулке Бекки, и вынул пачку кредитных билетов.
- Вот шестьсот фунтов, - сказал он, - ты и не знал, что я так богат. Я
хочу, чтобы ты вернул деньги Бригс, которая дала их нам взаймы... Она была
так добра к мальчику... и мне всегда было стыдно, что мы забрали деньги у
бедной старухи. Вот еще деньги, - я оставляю себе всего несколько фунтов, а
это надо отдать Бекки на прожитье.
С этими словами он достал из бумажника еще несколько кредиток, чтобы
отдать их брату, но руки у него дрожали, и он был так взволнован, что уронил
бумажник, и из него вылетел тысячефунтовый билет - последнее приобретение
злополучной Бекки.
Питт, изумленный таким богатством, нагнулся и подобрал деньги с пола.
- Нет, эти не тронь. Я надеюсь всадить пулю в человека, которому они
принадлежат. - Родону представлялось, что это будет славная месть -
завернуть нулю в билет и убить ею Стайна.
После этого разговора братья еще раз пожали друг другу руку и
расстались. Леди Джейн услышала о приходе полковника и, чуя женским сердцем
беду, дожидалась своего супруга рядом, в столовой. Дверь в столовую случайно
осталась открытой, и, конечно, леди Джейн вышла оттуда, как раз когда братья
показались на пороге кабинета. Джейн протянула Родону руку и выразила
удовольствие, что он пришел к утреннему завтраку, хотя по измученному,
небритому лицу полковника и мрачному виду мужа она могла заметить, что им
обоим было не до завтрака. Родон пробормотал какую-то отговорку насчет
важного дела и крепко стиснул робкую ручку, которую ему протянула невестка.
Ее умоляющие глаза не могли прочесть у него на лице ничего, кроме горя, но
он ушел, не сказав ей больше ни слова. Сэр Питт тоже не удостоил ее никакими
объяснениями. Дети подошли к нему поздороваться, и он поцеловал их холодно,
как всегда. Мать привлекла обоих детей к себе и держала их за ручки, когда
они преклоняли колени во время молитв, которые сэр Питт читал членам семьи и
слугам, чинно сидевшим рядами, в праздничных платьях и ливреях, на стульях,
поставленных по другую сторону стола с кипевшим на нем большим чайником.
Завтрак так запоздал в этот день вследствие неожиданной помехи, что семья
еще сидела за столом, когда зазвонили в церкви. Леди Джейн сказалась слишком
нездоровой, чтобы идти в церковь, но и во время семейной молитвы мысли ее
были совсем не о божественном.
Между тем Родон Кроули уже оставил позади Грейт-Гонт-стрит и, ударив
молоточком по голове большой бронзовой медузы, стоявшей на крыльце
Гонт-Хауса, вызвал краснорожего Силена в малиновом жилете с серебром,
исполнявшего в этом дворце должность швейцара. Швейцар тоже испугался,
увидев полковника в таком растрепанном виде, и преградил ему дорогу, словно
боясь, что тот ворвется в дом силой. Но полковник Кроули только достал свою
карточку и особо наказал швейцару передать ее лорду Стайну - заметить
написанный на ней адрес и сказать, что полковник Кроули будет весь день
после часу в "Риджент-клубе" на Сент-Джеймс-стрит, а не у себя дома. Жирный,
краснолицый швейцар удивленно посмотрел вслед Родону, когда тот зашагал
прочь; оглядывались на него и прохожие в праздничном платье, вышедшие на
улицу спозаранок, приютские мальчуганы с дочиста отмытыми лицами, зеленщик,
прислонившийся к дверям своей лавки, и владелец питейного заведения,
закрывавший на солнышке ставни, ибо в церквах уже начиналась служба. Зеваки,
собравшиеся у извозчичьей биржи, отпустили не одну шутку по поводу
наружности полковника, когда тот нанимал экипаж и давал вознице адрес -
Найтсбриджские казармы.
Воздух гудел от колокольного звона, когда Родон приехал на место. Если
бы он выглянул из экипажа, он мог бы увидеть свою старую знакомую, Эмилию,
шедшую из Бромптона к Рассел-сквер. Целые отряды школьников направлялись в
церковь, чисто подметенные тротуары и наружные места карет были заполнены
людьми, спешившими на воскресную прогулку. Но полковник был слишком занят
своими думами, чтобы обращать на все это внимание, и, прибыв в Найтсбридж,
быстро поднялся в комнату своего старого друга и товарища капитана Макмердо,
которого, к своему удовольствию, и застал дома.
Капитан Макмердо, старый служака, участник сражения при Ватерлоо,
большой любимец полка, в котором он только из-за недостатка средств не мог
достигнуть высших чинов, наслаждался утренним покоем в кровати. Накануне он
был на веселом ужине, устроенном капитаном Джорджем Синкбарзом в своем доме
на Бромптон-сквер для нескольких молодых офицеров и большого количества дам
из кордебалета, и старый Мак, который чувствовал себя от лично с людьми всех
возрастов и рангов и водился с генералами, собачниками, танцовщицами,
боксерами - словом, со всякими решительно людьми, - отдыхал после ночных
трудов и, не будучи дежурным, лежал в постели.
Его комната была сплошь увешана картинами, посвященными боксу, балету и
спорту и подаренными ему товарищами, когда те выходили в отставку, женились
и переходили к спокойному образу жизни. И так как капитану было теперь лет
пятьдесят и двадцать четыре из них он провел на военной службе, то у него
подобрался своеобразный музей. Он был одним из лучших стрелков в Англии и
одним из лучших, для своего веса, наездников. Они с Кроули были соперниками,
когда тот служил в полку. Короче сказать, мистер Макмердо лежал в постели,
читая в "Белловой жизни" отчет о том самом состязании между "Любимцем
Татбери" и "Баркингским мясником", о котором мы упоминали выше. Это был
почтенный вояка, с маленькой, коротко остриженной седой головой, в шелковом
ночном колпаке, румяный и красноносый, с длинными крашеными усами.
Когда Родон сообщил капитану, что нуждается в друге, тот отлично понял,
какого рода дружеская услуга от него требуется. Ему довелось провести для