Страница:
миссис Бьют сама подстроила брак Родона и Ребекки. Но хотя последняя и
оказалась невинной жертвой, однако мисс Бригс не могла скрыть от нее своего
опасения, что привязанность мисс Кроули безнадежно Ребеккой утрачена и
старая леди никогда не простит племяннику столь неблагоразумного брака.
На этот счет у Ребекки имелось свое собственное мнение, и она
по-прежнему не теряла мужества. Если мисс Кроули не простит их сейчас, то,
возможно, смилостивится в будущем. Даже и сейчас между Родоном и титулом
баронета стоит только хилый, болезненный Питт Кроули. Случись с ним
что-нибудь, и все будет хорошо! Так или иначе, но для нее уже было
удовлетворением раскрыть все козни миссис Бьют и как следует о ней
позлословить. Это могло оказаться полезным и для Родона. И Ребекка,
проболтав добрый час со своим вновь обретенным другом, покинула мисс Бригс,
нежно заверив ее в своем уважении и любви и не сомневаясь, что происшедший
между ними разговор будет в самом скором времени передан мисс Кроули. Между
тем Ребекке пора было возвращаться в гостиницу, где все вчерашнее общество
собралось за прощальным завтраком. Ребекка и Эмилия распрощались очень
нежно, как подобает двум женщинам, преданным друг другу, словно сестры; и
Ребекка, неоднократно прибегнув к помощи носового платка, расцеловав подругу
так, точно они расставались навеки, и намахавшись из окна платочком (кстати
сказать, совершенно сухим) вслед отъезжавшей карете, вернулась к столу.
Уплетая креветки с большим аппетитом, если принять во внимание ее волнение,
она рассказала Родону, что произошло во время ее утренней прогулки между нею
и Бригс. Исполненная самых радужных надежд, она и в нем пробудила надежду.
Ей почти всегда удавалось передать мужу все свои мысли, как грустные, так и
радостные.
- Теперь, мой милый, будьте любезны присесть к тому столу и написать
письмецо мисс Кроули, в котором сообщите ей, что вы хороший мальчик, и все
такое.
И Родон сел за стол и сразу написал:
"Брайтон, четверг.
Дорогая тетушка!.."
Но на этом воображение доблестного офицера иссякло. Он только грыз
кончик пера, заглядывая в лицо жене. Та невольно рассмеялась при виде его
жалобной физиономии и, заложив руки за спину, стала расхаживать по комнате,
диктуя письмо, которое Родон записал с ее слов.
- "Перед тем как покинуть отчизну и выступить в поход, который, может
быть, окажется роковым..."
- Что? - удивился Родон, но, уловив все же юмор этой фразы, тотчас же
записал ее, ухмыляясь.
- "...который, очень может быть, окажется роковым, я прибыл сюда..."
- Почему бы не сказать: "приехал сюда", Бекки? "Приехал сюда" - тоже
будет правильно, - прервал ее драгун.
- "...я прибыл сюда, - твердо повторила Бекки, топнув ножкой, - чтобы
сказать прости своему самому дорогому и давнишнему другу. Умоляю вас
разрешить мне, до того, как я уеду, быть может, навсегда, еще раз пожать ту
руку, которая в течение всей моей жизни расточала мне одни только
благодеяния".
- Благодеяния, - отозвался эхом Родон, выводя это слово, в полном
изумлении от своего умения сочинять письма.
- "Я прошу вас об одном: простимся друзьями. Я разделяю гордость,
присущую моему семейству, хотя и не во всем. Я женился на дочери художника и
не стыжусь этого союза..."
- Ни капельки, вот уж нисколько, разрази меня гром! - воскликнул Родон.
- Ах ты, старый глупыш, - сказала Ребекка, ущипнув мужа за ухо, и
заглянула ему через плечо: не наделал ли он ошибок в правописании. -
"Умоляю" не пишется через "а", но "давнишний" - пишется!
И Родон переправил эти слова, преклоняясь перед глубокими познаниями
своей маленькой хозяйки.
- "Я думал, что вы были осведомлены о моей привязанности. - продолжала
Ребекка. - Я знал, что миссис Бьют Кроули всячески укрепляла и поощряла ее.
Но я никого не упрекаю. Я женился на бедной девушке и не жалею об этом.
Оставляйте ваше состояние, милая тетя, кому захотите. Я никогда не посетую
на то, как вы им распорядитесь. Поверьте, что я люблю вас, а не ваши деньги.
Я желал бы помириться с вами, прежде чем покину Англию. Позвольте мне
повидать вас до моего отъезда. Пройдет несколько недель, несколько месяцеви,
быть может, будет уже поздно. Меня убивает мысль, что придется покинуть
родп-ну, не услыхав от вас ласкового прощального привета".
- В таком письме она не узнает моего слога, - заметила Бекки. - Я
нарочно придумывала фразы покороче и поэнергичнее.
И письмо было отправлено тетушке, в конверте, адресованием мисс Бригс.
Старая мисс Кроули рассмеялась, когда Бригс с большой таинственностью
вручила ей это простодушное и искреннее послание.
- Теперь, когда миссис Бьют уехала, можно и почитать, что он пишет, -
сказала она. - Прочтите мне, Бригс.
Когда Бригс закончила чтение, ее покровительница расхохоталась еще
веселее.
- Как вы не понимаете, дуреха вы этакая, - сказала она Бригс, которую
письмо, казалось, растрогало своей искренностью, - как вы не понимаете, что
сам Родон не написал тут ни единого слова! Он в жизни не писал мне ничего,
кроме просьб о деньгах, и все его письма перемазаны, полны ошибок и
отличаются дурным слогом. Это им вертит эта маленькая змея-гувернантка!
("Все они одинаковы, - подумала про себя мисс Кроули. - Все они жаждут моей
смерти и зарятся на мои деньги!") Я ничего не имею против свидания с
Родоном, - прибавила она, немного помолчав, тоном полнейшего равнодушия. -
Пожать ему руку или нет - мне все равно. Если только не будет никакой сцены,
то почему бы нам и не встретиться? Пожалуйста. Но человеческое терпение
имеет свои границы. И потому запомните, моя дорогая: я почтительно
отказываюсь принимать миссис Родон... что другое, а это мне не по силам.
И мисс Бригс пришлось удовольствоваться тем, что ее хлопоты увенчались
успехом лишь наполовину. Торопясь свести старуху с племянником, она решила
предупредить Родона, чтобы он поджидал тетушку на Утесе, когда мисс Кроули
отправится в своем портшезе подышать воздухом.
Там они и встретились. Не знаю, дрогнуло ли у мисс Кроули сердце при
виде ее прежнего любимца, но она протянула ему два пальца с таким веселым и
добродушным видом, словно они встречались всего лишь накануне. Что же
касается Родона, то он покраснел, как кумач, и чуть не оторвал мисс Бригс
руку, так обрадовала и смутила его эта встреча. Быть может, его взволновали
корыстные чувства, а быть может, и любовь; может быть, он был тронут той
переменой, которую произвела в его тетушке болезнь.
- Старуха всегда меня баловала, - рассказывал он потом жене, - и мне,
понимаешь, стало как-то неловко и все такое. Я шел рядом с этим, как это
называется... и дошел до самых ее дверей, а там Боулс вышел, чтобы помочь ей
войти в дом. И мне тоже страшно хотелось зайти, но только...
- И ты не зашел, Родон! - взвизгнула его жена.
- Нет, моя дорогая! Хочешь верь, хочешь нет, но когда до этого дошло, я
испугался!
- Дурак! Ты должен был войти и уже никогда не уходить! - воскликнула
Ребекка.
- Не ругай меня, - угрюмо проговорил гвардеец. - Может быть, я и дурак,
Бекки, но тебе не следовало бы так говорить. - Взгляд, который он метнул на
жену, свидетельствовал о неподдельном гневе и не сулил ничего хорошего.
- Ну, полно, полно, голубчик! - сказала Ребекка, стараясь успокоить
своего разгневанного повелителя. - Но завтра ты опять ее подстереги и уж
зайди к ней обязательно, - даже если она тебя не пригласит. - На что Родон
ответил, что поступит, как ему заблагорассудится, и будет весьма
признателен, если она станет выражаться повежливее. Затем оскорбленный
супруг удалился и провел все утро в бильярдной - мрачный, надутый и
молчаливый.
Но не успел закончиться этот вечер, как Родону пришлось, по
обыкновению, отдать должное высшей мудрости и дальновидности своей жены, ибо
ее предчувствия относительно последствий допущенной им ошибки подтвердились
самым печальным образом. Мисс Кроули, несомненно, взволновалась,
встретившись с племянником и пожав ему руку после столь длительного разрыва.
Она долго размышляла об этой встрече.
- Родон очень потолстел и постарел, Бригс, - сказала она компаньонке. -
Нос у него стал красный, и весь он ужасно погрубел. Женитьба на этой женщине
безнадежно его опошлила. Миссис Бьют уверяла меня, что оба они выпивают. И я
не сомневаюсь, что так оно и есть. Да! От него разило джином. Я это
заметила. А вы?
Тщетно Бригс возражала, что миссис Бьют обо всех отзывается плохо; и
если ей, Бригс, дозволено высказать свое скромное мнение, так ведь и сама
миссис Бьют...
- Хитрая интриганка? Да, это правда, и она обо всех говорит только
дурное, но я уверена, что та женщина спаивает Род она. Все эти люди низкого
происхождения...
- Он был очень растроган, когда увидел вас, сударыня, - сказала
компаньонка, - и если вы вспомните, что он отправляется на поле брани...
- Сколько он посулил вам, Бригс? - вскричала старая дева, взвинчивая
себя до нервного исступления. - Ну вот, а теперь вы, конечно, разреветесь!
Ненавижу сцены! За что только меня всегда расстраивают? Ступайте плакать к
себе в комнату, а ко мне пришлите Феркин... Нет, стоите! Садитесь за стол,
высморкайтесь, перестаньте реветь и напишите письмо капитану Кроули!
Беддая Бригс послушно уселась за бювар, испещренный следами твердого,
уверенного, быстрого почерка последнего секретаря старой девы - миссис Бьют
Кроули.
- Начните так: "Дорогой мистер Кроули". или нот: "Дорогой сэр", - этак
будет лучше, и напишите, что мисс Кроули... нет, доктор мисс Кроули, мистер
Кример, поручил вам сообщить, что здоровье мое в таком состоянии, что
сильное волнение может мне быть опасно, и потому я вынуждена отказаться от
всяких семейных переговоров и каких бы то ни было свиданий. Затем
поблагодарите его за приезд в Брайтон и так далее и попросите не оставаться
здесь дольше из-за меня. И еще, мисс Бригс, можете добавить, что я желаю ему
bon voyage {Счастливого пути (франц.).} и что, если он потрудится зайти к
моим поверенным на Грейз-инн-сквер. он найдет там для себя весточку. Да, это
все. И это заставит его уехать из Брайтона.
Доброжелательная Бригс с величайшим удовольствием записала последнюю
фразу.
- Захватить меня врасплох, чуть только уехала миссис Бьют! -
возмущалась старуха. - Полнейшее неприличие! Бригс, дорогая моя, напишите
миссис Кроули, чтобы она не трудилась приезжать. Да, да. Может не
трудиться... нечего ей приезжать... Я не хочу быть рабой в собственном
доме... не хочу, чтобы меня морили голодом и пичкали отравой. Все они хотят
убить меня... все... все! - И одинокая старуха истерически разрыдалась.
Последняя сцена плачевной комедии, которую она играла на подмостках
Ярмарки Тщеславия, быстро приближалась. Пестрые фонарики гасли один за
другим, и гем-пый занавес готов был опуститься.
Заключительная фраза письма, отсылавшая Родона к поверенному мисс
Кроули в Лондоне и так охотно написанная мисс Бригс, несколько утешила
драгуна и его супругу в их горе, вызванном отказом старой девы в примирении,
и произвела то именно действие, на которое и была рассчитана, - то есть
заставила Родона весьма поспешно выехать в Лондон.
Проигрышами Джоза и банковыми билетами Джорджа Осборна он уплатил по
счету в гостинице, владелец которой, должно быть, и по сей день не знает,
как легко он мог лишиться этих денег. Дело в том, что Ребекка, подобно
генералу, который перед битвой отсылает свой обоз в тыл, предусмотрительно
уложила наиболее ценные вещи и отослала их с почтовой каретой, под охраной
лакея Осборнов, которому было поручено доставить в Лондон сундуки своих
господ. Родон с супругой вернулись в город на следующий день в той же
карете.
- Мне жаль, что я не повидал старушку перед отъездом, - сказал Родон. -
Она так осунулась, так изменилась, что, наверно, долго не протянет.
Интересно, какой же чек я получу у Уокси? Фунтов двести... наверное, не
меньше двухсот... ты как думаешь, Бекки?
Памятуя частые визиты адъютантов мидлсекского шерифа, Родон с женой не
вернулись к себе на квартиру в Бромптоне, а остановились в гостинице.
Ребекке представился случай увидать этих джентльменов на следующий день рано
утром, по дороге к дому старой миссис Седли в Фулеме, куда она отправилась
навестить свою милочку Эмилию и брайтонских друзей. Однако все они уже
выехали в Чатем, а оттуда в Харидж, чтобы отплыть с полком в Бельгию, - дома
была только старушка миссис Седли, одинокая и плачущая.
Когда Ребекка вернулась к себе в гостиницу, ее муж успел уже побывать в
Грейз-инне и узнать свою судьбу.
- Черт подери, Бекки, - крикнул он в бешенстве, - она дала мне всего
двадцать фунтов!
Над ними жестоко подшутили, но шутка была так хороша, что Бекки громко
рассмеялась, глядя на расстроенную физиономию Родона.
Между Лондоном и Чатемом
Покинув Брайтон, наш друг Джордж, как и подобало знатной особе,
путешествующей в коляске четверкой, важно подкатил к прекрасной гостинице на
Кэвендиш-сквер, где для этого джентельмена и его молодой жены был уже
приготовлен ряд великолепных комнат и превосходно сервированный стол,
окруженный полдюжиной безмолвных черных слуг. Джордж принимал Джоза и
Доббина с видом вельможи, а робкая Эмилия в первый раз сидела на месте
хозяйки "за своим собственным столом", по выражению Джорджа.
Джордж браковал вино и третировал слуг совсем по-королевски; Джоз с
громадным наслаждением поглощал суп из черепахи. Суп разливал Доббин, потому
что хозяйка, перед которой стояла миска, была так неопытна, что собиралась
налить мистеру Седли супу, забыв положить в него столь лакомого черепашьего
жиру.
Великолепие пира и апартаментов, в которых он происходил, встревожило
мистера Доббина, и после обеда, когда Джоз уснул в большом кресле, он
попробовал образумить своего друга. Но напрасно он восставал против черепахи
и шампанского, уместных разве что на столе архиепископа.
- Я привык путешествовать, как джентльмен, - возразил Джордж, - и моя
жена, черт возьми, будет путешествовать, как леди. Пока у меня есть хоть
грош в кармане, она ни в чем не будет нуждаться, - сказал наш благородный
джентльмен, вполне довольный своим великодушием. И Доббин отступился и не
стал его убеждать, что для Эмилии счастье заключается не в супе из черепахи.
Вскоре после обеда Эмилия робко выразила желание съездить навестить
свою мать в Фулеме, на что Джордж, немного поворчав, дал разрешение. Она
побежала в огромную спальню, посреди которой стояла огромная, как катафалк,
кровать ("на ней спала сестра императора Александра, когда сюда приезжали
союзные монархи"), и с чрезвычайной поспешностью и радостью надела шляпку и
шаль. Когда она вернулась в столовую, Джордж все еще пил красное вино и не
обнаружил ни малейшего желания двинуться с места.
- Разве ты со мной не поедешь, милый? - спросила она.
Нет, у "милого" были в этот вечер "дела". Его лакей наймет ей карету и
проводит ее. Карета подкатила к подъезду гостиницы, и Эмилия, сделав Джорджу
несколько разочарованный реверанс и напрасно взглянув раза два ему в лицо,
печально спустилась вниз по большой лестнице. Капитан Доббин последовал за
нею, усадил ее и проводил взглядом отъехавший экипаж. Даже лакей постыдился
назвать кучеру адрес, пока его могли услышать гостиничные слуги, и обещал
дать нужные указания дорогой.
Доббин пошел пешком на свою старую квартиру у Слотера, вероятно, думая
о том, как восхитительно было бы сидеть в этой наемной карете рядом с миссис
Осборн. У Джорджа, очевидно, быта другие вкусы: выпив достаточное количество
вина, он отправился в театр смотреть Кипа в роли Шейлока. (Капитан Осборн
был записной театрал и сам успешно исполнял комические роли в гарнизонных
спектаклях.) Джоз проспал до позднего вечера и проснулся лишь оттого, что
слуга с некоторым шумом убирал со стола графины, опоражнивая те, в которых
еще что-то плескалось; была вызвана еще одна карета, и тучного героя отвезли
домой, прямо в постель.
Можете быть уверены, что, как только карета подкатила к маленькой
садовой калитке, миссис Седли выбежала из дому навстречу плачущей и дрожащей
Эмилии и прижала ее к сердцу с пылкой материнской нежностью. Старый мистер
Клен, работавший без сюртука в своем садике, смущенно скрылся. Молодая
ирландка-прислуга выскочила из кухни и с улыбкой приветствовала гостью.
Эмилия едва могла дойти до дверей и подняться по лестнице в гостиную своих
родителей.
Если читатель обладает хотя бы малейшей чувствительностью, он легко
себе представит, как раскрылись все шлюзы и как мать с дочерью плакали,
обнимаясь в этом святилище. Да и когда женщины не плачут - в каких
радостных, печальных или каких-нибудь иных случаях жизни? А уж после такого
события, как свадьба, мать и дочь, конечно, имеют полное право дать волю
своей чувствительности; это так сладостно и так облегчает! Я знал женщин,
которые целовались и плакали по случаю свадьбы, даже будучи заклятыми
врагами. Насколько же они больше волнуются, если любят друг друга! Добрые
матери вторично выходят замуж на свадьбах своих дочерей. Относительно же
дальнейших событий - кто не знает, какими сверхматеринскими чувствами
наделены все бабушки? В самом деле, пока женщина не сделается бабушкой, она
часто не знает даже, что значит быть матерью. Не будем же мешать Эмилии и ее
матери, которые шепчутся и охают, смеются и плачут в сумерках гостиной.
Старый мистер Седли так и поступил. Он-то не догадался, кто был в карете,
которая подъехала к их дому. Он не выбежал навстречу своей дочери, хотя
горячо расцеловал ее, когда она вошла в комнату (где он был, по обыкновению,
занят своими бумагами, счетами и документами), и, посидев немного с матерью
и дочерью, благоразумно предоставил маленькую гостиную в их полное
распоряжение.
Лакей Джорджа высокомерно взирал на мистера Клепа, в одном жилете
поливавшего розы. Однако перед мистером Седли он снисходительно снял шляпу.
Старик расспрашивал его о своем зяте, о карете Джоза, о том, брал ли тот
своих лошадей в Брайтон, о коварном предателе Бонапарте и о войне, пока из
дома не вышла девушка-ирландка с закуской и бутылкой вина. Тогда старый
джентльмен угостил лакея и вдобавок дал ему золотую монету, которую лакей
сунул в карман со смешанным чувством удивления и презрения.
- За здоровье вашего хозяина и хозяйки, Троттер, - сказал мистер Седли,
- а вот на это выпейте за свое собственное здоровье, Троттер, когда
вернетесь домой.
Всего лишь девять дней прошло с тех пор, как Эмилия покинула это
смиренное жилище, а как далеко казалось то время, когда она простилась с
ним! Какая пропасть легла между нею и этой прошлой жизнью! Теперь она могла
оглянуться назад и словно со стороны увидеть молоденькую девушку, всецело
поглощенную любовью и отвечавшую на родительскую нежность нельзя сказать
чтобы неблагодарностью, но равнодушием, в то время как все ее помыслы были
сосредоточены на одной желанной цели. Воспоминание о тех днях, еще таких
недавних, но уже ушедших так далеко, пробудило в ней чувство стыда, и вид
добрых родителей наполнил ее раскаянием. Приз был выигран, небесное
блаженство достигнуто, - так неужели же победителя по-прежнему терзали
сомнения и неудовлетворенность? Когда герои и героиня переступают брачный
порог, романист обычно опускает занавес, как будто драма уже доиграна, как
будто кончились сомнения и жизненная борьба, как будто супругам,
поселившимся в новой, брачной стране, цветущей и радостной, остается только,
обнявшись, спокойно шествовать к старости, наслаждаясь счастьем и полным
довольством. А между тем наша маленькая Эмилия, едва ступив на берег этой
новой страны, уже с тревогой оглядывалась назад, на покинутых друзей,
посылавших ей прощальный привет с другого, далекого берега.
В честь приезда новобрачной мать сочла нужным приготовить праздничное
угощение, а потому после первых же излияний оставила на минуту миссис Джордж
Осборн и побежала в подвальный этаж, в своего рода кухню-гостиную (где
обитали мистер и миссис Клеи и куда по вечерам, закончив мытье посуды и сняв
папильотки, приходила посидеть служанка мисс Фленниган); там она занялась
приготовлением чая с разными вкусными вещами. У каждого есть свои способы
выражать нежные чувства: миссис Седли казалось, что горячая сдобная булочка
и апельсинное варенье на хрустальном блюдечке будут сейчас особенно приятны
Эмилии.
Пока внизу приготовлялись эти лакомства, Эмилия, покинув гостиную,
поднялась вверх по лестнице и, сама не зная как, очутилась в комнатке, в
которой жила до замужества, в том самом кресле, где она провела так много
горьких часов. Она упала в кресло, как в объятия старого друга, и задумалась
о минувшей неделе и о прежней своей жизни. Уже теперь печально и растерянно
оглядываться назад, всегда томиться о чем-то и, достигнув желанного,
испытать больше сомнений и скорби, чем радости, - вот что суждено было этой
бедняжке, этой смиренной страннице, заблудившейся в огромной, шумной толпе
на Ярмарке Тщеславия.
Так она сидела у себя в комнате, любовно воскрешая в мыслях образ
Джорджа, перед которым преклонялась до замужества. Сознавала ли она,
насколько отличался Джордж, каким он был в действительности, от
великолепного юного героя, которого она боготворила? Должно пройти
много-много лет, - да и человек должен быть уж очень плох, - чтобы гордость
и тщеславие женщины позволили ей сознаться в этом. Затем перед мысленным
взором Эмилии появились веселые зеленые глаза и неотразимая улыбка Ребекки,
и ей стало страшно. Так просидела она еще несколько времени, предаваясь
обычным грустным мыслям о своей судьбе, - такая же печальная и безучастная,
какой застала ее простодушная прислуга-ирландка в тот день, когда принесла
письмо Джорджа, в котором он снова просил ее стать его женой.
Эмилия посмотрела на белую постельку, где она спала всего несколько
дней назад, и подумала, как было бы хорошо поспать в ней эту ночь и,
проснувшись утром, как прежде, увидеть мать, склоненную над ней с улыбкой.
Затем она с ужасом вспомнила громадный парчовый катафалк в большой
торжественной спальне, ожидавший ее в роскошной гостинице на Кэвендиш-сквер.
Милая белая постелька! Сколько долгих ночей проплакала она на ее подушках!
Как она отчаивалась, как мечтала умереть! Но теперь разве не исполнились все
ее желания и разве ее возлюбленный, соединиться с которым она уже потеряла
надежду, не принадлежит ей навеки? Добрая мама! Как нежно и терпеливо
дежурила она у этого изголовья! Эмилия подошла и опустилась на колени около
постели. И эта болезненно-робкая, по кроткая и любящая душа пыталась найти
утешение в том, в чем - нужно сознаться - она его редко искала. До сих пор
ее религией была любовь; а теперь опечаленное, раненое, разочарованное
сердце ощутило потребность в ином утешителе.
Имеем ли мы право повторять или подслушивать ее молитвы? Нет, друзья
мои, это тайна, и нельзя разглашать ее на Ярмарке Тщеславия, о которой
пишется наша повесть.
Однако следует сказать, что, когда Эмилию позвали наконец к чаю, наша
юная леди чувствовала себя гораздо бодрее; она уже не приходила в отчаяние,
не оплакивала свою судьбу, не думала о холодности Джорджа или о глазах
Ребекки. Она сошла вниз, расцеловала отца и мать, поговорила со стариком и
даже развеселила его. Потом уселась за фортепьяно, купленное для нее
Доббином, и пропела отцу все его любимые старые песенки. Чай она нашла
превосходным и расхвалила изысканный вкус, с каким варенье разложено по
блюдечкам. Решив сделать всех счастливыми, она и сама почувствовала себя
счастливой и вечером крепко заснула в своем огромном катафалке, а
проснулась, улыбаясь, лишь тогда, когда Джордж вернулся из театра.
На следующий день у Джорджа было гораздо более важное "дело", чем
смотреть мистера Кина в роли Шейлока. Тотчас по прибытии в Лондон он написал
поверенным своего отца, милостиво сообщая о своем намерении увидеться с ними
на следующий день. Счета в гостинице, а также проигрыши на бильярде и в
карты капитану Кроули почти истощили кошелек молодого человека. Прежде чем
отправиться в путешествие, его следовало пополнить, а у Джорджа не было
других путей, как тронуть капитал в две тысячи фунтов стерлингов, который
поверенным было поручено выплатить ему. В глубине души Джордж был уверен,
что отец скоро смягчится. Какой родитель мог устоять против такого
совершенства, как он? Если же не удастся смягчить отца своими прошлыми
заслугами, то Джордж решил так необычайно отличиться в предстоящей кампании,
что старый джентльмен должен будет уступить. А если нет? Ну что ж - перед
ним открыт весь мир. Может быть, ему начнет везти в карты, да и двух тысяч
хватит надолго.
И вот он снова отправил Эмилию в карете к ее матери со строгим
распоряжением и carte blanche обеим дамам закупить все необходимое для такой
леди, как миссис Джордж Осборн, отправляющейся в заграничное путешествие. У
них был на это всего один день, и можно себе представить, как оживленно они
его провели. Разъезжая в карете, как в былые времена, торопясь от портнихи в
магазин белья, провожаемая за порог раболепными приказчиками и услужливыми
владельцами, миссис Седли словно воскресла и впервые со времени их разорения
чувствовала себя по-настоящему счастливой. Да и самой миссис Эмилии не было
оказалась невинной жертвой, однако мисс Бригс не могла скрыть от нее своего
опасения, что привязанность мисс Кроули безнадежно Ребеккой утрачена и
старая леди никогда не простит племяннику столь неблагоразумного брака.
На этот счет у Ребекки имелось свое собственное мнение, и она
по-прежнему не теряла мужества. Если мисс Кроули не простит их сейчас, то,
возможно, смилостивится в будущем. Даже и сейчас между Родоном и титулом
баронета стоит только хилый, болезненный Питт Кроули. Случись с ним
что-нибудь, и все будет хорошо! Так или иначе, но для нее уже было
удовлетворением раскрыть все козни миссис Бьют и как следует о ней
позлословить. Это могло оказаться полезным и для Родона. И Ребекка,
проболтав добрый час со своим вновь обретенным другом, покинула мисс Бригс,
нежно заверив ее в своем уважении и любви и не сомневаясь, что происшедший
между ними разговор будет в самом скором времени передан мисс Кроули. Между
тем Ребекке пора было возвращаться в гостиницу, где все вчерашнее общество
собралось за прощальным завтраком. Ребекка и Эмилия распрощались очень
нежно, как подобает двум женщинам, преданным друг другу, словно сестры; и
Ребекка, неоднократно прибегнув к помощи носового платка, расцеловав подругу
так, точно они расставались навеки, и намахавшись из окна платочком (кстати
сказать, совершенно сухим) вслед отъезжавшей карете, вернулась к столу.
Уплетая креветки с большим аппетитом, если принять во внимание ее волнение,
она рассказала Родону, что произошло во время ее утренней прогулки между нею
и Бригс. Исполненная самых радужных надежд, она и в нем пробудила надежду.
Ей почти всегда удавалось передать мужу все свои мысли, как грустные, так и
радостные.
- Теперь, мой милый, будьте любезны присесть к тому столу и написать
письмецо мисс Кроули, в котором сообщите ей, что вы хороший мальчик, и все
такое.
И Родон сел за стол и сразу написал:
"Брайтон, четверг.
Дорогая тетушка!.."
Но на этом воображение доблестного офицера иссякло. Он только грыз
кончик пера, заглядывая в лицо жене. Та невольно рассмеялась при виде его
жалобной физиономии и, заложив руки за спину, стала расхаживать по комнате,
диктуя письмо, которое Родон записал с ее слов.
- "Перед тем как покинуть отчизну и выступить в поход, который, может
быть, окажется роковым..."
- Что? - удивился Родон, но, уловив все же юмор этой фразы, тотчас же
записал ее, ухмыляясь.
- "...который, очень может быть, окажется роковым, я прибыл сюда..."
- Почему бы не сказать: "приехал сюда", Бекки? "Приехал сюда" - тоже
будет правильно, - прервал ее драгун.
- "...я прибыл сюда, - твердо повторила Бекки, топнув ножкой, - чтобы
сказать прости своему самому дорогому и давнишнему другу. Умоляю вас
разрешить мне, до того, как я уеду, быть может, навсегда, еще раз пожать ту
руку, которая в течение всей моей жизни расточала мне одни только
благодеяния".
- Благодеяния, - отозвался эхом Родон, выводя это слово, в полном
изумлении от своего умения сочинять письма.
- "Я прошу вас об одном: простимся друзьями. Я разделяю гордость,
присущую моему семейству, хотя и не во всем. Я женился на дочери художника и
не стыжусь этого союза..."
- Ни капельки, вот уж нисколько, разрази меня гром! - воскликнул Родон.
- Ах ты, старый глупыш, - сказала Ребекка, ущипнув мужа за ухо, и
заглянула ему через плечо: не наделал ли он ошибок в правописании. -
"Умоляю" не пишется через "а", но "давнишний" - пишется!
И Родон переправил эти слова, преклоняясь перед глубокими познаниями
своей маленькой хозяйки.
- "Я думал, что вы были осведомлены о моей привязанности. - продолжала
Ребекка. - Я знал, что миссис Бьют Кроули всячески укрепляла и поощряла ее.
Но я никого не упрекаю. Я женился на бедной девушке и не жалею об этом.
Оставляйте ваше состояние, милая тетя, кому захотите. Я никогда не посетую
на то, как вы им распорядитесь. Поверьте, что я люблю вас, а не ваши деньги.
Я желал бы помириться с вами, прежде чем покину Англию. Позвольте мне
повидать вас до моего отъезда. Пройдет несколько недель, несколько месяцеви,
быть может, будет уже поздно. Меня убивает мысль, что придется покинуть
родп-ну, не услыхав от вас ласкового прощального привета".
- В таком письме она не узнает моего слога, - заметила Бекки. - Я
нарочно придумывала фразы покороче и поэнергичнее.
И письмо было отправлено тетушке, в конверте, адресованием мисс Бригс.
Старая мисс Кроули рассмеялась, когда Бригс с большой таинственностью
вручила ей это простодушное и искреннее послание.
- Теперь, когда миссис Бьют уехала, можно и почитать, что он пишет, -
сказала она. - Прочтите мне, Бригс.
Когда Бригс закончила чтение, ее покровительница расхохоталась еще
веселее.
- Как вы не понимаете, дуреха вы этакая, - сказала она Бригс, которую
письмо, казалось, растрогало своей искренностью, - как вы не понимаете, что
сам Родон не написал тут ни единого слова! Он в жизни не писал мне ничего,
кроме просьб о деньгах, и все его письма перемазаны, полны ошибок и
отличаются дурным слогом. Это им вертит эта маленькая змея-гувернантка!
("Все они одинаковы, - подумала про себя мисс Кроули. - Все они жаждут моей
смерти и зарятся на мои деньги!") Я ничего не имею против свидания с
Родоном, - прибавила она, немного помолчав, тоном полнейшего равнодушия. -
Пожать ему руку или нет - мне все равно. Если только не будет никакой сцены,
то почему бы нам и не встретиться? Пожалуйста. Но человеческое терпение
имеет свои границы. И потому запомните, моя дорогая: я почтительно
отказываюсь принимать миссис Родон... что другое, а это мне не по силам.
И мисс Бригс пришлось удовольствоваться тем, что ее хлопоты увенчались
успехом лишь наполовину. Торопясь свести старуху с племянником, она решила
предупредить Родона, чтобы он поджидал тетушку на Утесе, когда мисс Кроули
отправится в своем портшезе подышать воздухом.
Там они и встретились. Не знаю, дрогнуло ли у мисс Кроули сердце при
виде ее прежнего любимца, но она протянула ему два пальца с таким веселым и
добродушным видом, словно они встречались всего лишь накануне. Что же
касается Родона, то он покраснел, как кумач, и чуть не оторвал мисс Бригс
руку, так обрадовала и смутила его эта встреча. Быть может, его взволновали
корыстные чувства, а быть может, и любовь; может быть, он был тронут той
переменой, которую произвела в его тетушке болезнь.
- Старуха всегда меня баловала, - рассказывал он потом жене, - и мне,
понимаешь, стало как-то неловко и все такое. Я шел рядом с этим, как это
называется... и дошел до самых ее дверей, а там Боулс вышел, чтобы помочь ей
войти в дом. И мне тоже страшно хотелось зайти, но только...
- И ты не зашел, Родон! - взвизгнула его жена.
- Нет, моя дорогая! Хочешь верь, хочешь нет, но когда до этого дошло, я
испугался!
- Дурак! Ты должен был войти и уже никогда не уходить! - воскликнула
Ребекка.
- Не ругай меня, - угрюмо проговорил гвардеец. - Может быть, я и дурак,
Бекки, но тебе не следовало бы так говорить. - Взгляд, который он метнул на
жену, свидетельствовал о неподдельном гневе и не сулил ничего хорошего.
- Ну, полно, полно, голубчик! - сказала Ребекка, стараясь успокоить
своего разгневанного повелителя. - Но завтра ты опять ее подстереги и уж
зайди к ней обязательно, - даже если она тебя не пригласит. - На что Родон
ответил, что поступит, как ему заблагорассудится, и будет весьма
признателен, если она станет выражаться повежливее. Затем оскорбленный
супруг удалился и провел все утро в бильярдной - мрачный, надутый и
молчаливый.
Но не успел закончиться этот вечер, как Родону пришлось, по
обыкновению, отдать должное высшей мудрости и дальновидности своей жены, ибо
ее предчувствия относительно последствий допущенной им ошибки подтвердились
самым печальным образом. Мисс Кроули, несомненно, взволновалась,
встретившись с племянником и пожав ему руку после столь длительного разрыва.
Она долго размышляла об этой встрече.
- Родон очень потолстел и постарел, Бригс, - сказала она компаньонке. -
Нос у него стал красный, и весь он ужасно погрубел. Женитьба на этой женщине
безнадежно его опошлила. Миссис Бьют уверяла меня, что оба они выпивают. И я
не сомневаюсь, что так оно и есть. Да! От него разило джином. Я это
заметила. А вы?
Тщетно Бригс возражала, что миссис Бьют обо всех отзывается плохо; и
если ей, Бригс, дозволено высказать свое скромное мнение, так ведь и сама
миссис Бьют...
- Хитрая интриганка? Да, это правда, и она обо всех говорит только
дурное, но я уверена, что та женщина спаивает Род она. Все эти люди низкого
происхождения...
- Он был очень растроган, когда увидел вас, сударыня, - сказала
компаньонка, - и если вы вспомните, что он отправляется на поле брани...
- Сколько он посулил вам, Бригс? - вскричала старая дева, взвинчивая
себя до нервного исступления. - Ну вот, а теперь вы, конечно, разреветесь!
Ненавижу сцены! За что только меня всегда расстраивают? Ступайте плакать к
себе в комнату, а ко мне пришлите Феркин... Нет, стоите! Садитесь за стол,
высморкайтесь, перестаньте реветь и напишите письмо капитану Кроули!
Беддая Бригс послушно уселась за бювар, испещренный следами твердого,
уверенного, быстрого почерка последнего секретаря старой девы - миссис Бьют
Кроули.
- Начните так: "Дорогой мистер Кроули". или нот: "Дорогой сэр", - этак
будет лучше, и напишите, что мисс Кроули... нет, доктор мисс Кроули, мистер
Кример, поручил вам сообщить, что здоровье мое в таком состоянии, что
сильное волнение может мне быть опасно, и потому я вынуждена отказаться от
всяких семейных переговоров и каких бы то ни было свиданий. Затем
поблагодарите его за приезд в Брайтон и так далее и попросите не оставаться
здесь дольше из-за меня. И еще, мисс Бригс, можете добавить, что я желаю ему
bon voyage {Счастливого пути (франц.).} и что, если он потрудится зайти к
моим поверенным на Грейз-инн-сквер. он найдет там для себя весточку. Да, это
все. И это заставит его уехать из Брайтона.
Доброжелательная Бригс с величайшим удовольствием записала последнюю
фразу.
- Захватить меня врасплох, чуть только уехала миссис Бьют! -
возмущалась старуха. - Полнейшее неприличие! Бригс, дорогая моя, напишите
миссис Кроули, чтобы она не трудилась приезжать. Да, да. Может не
трудиться... нечего ей приезжать... Я не хочу быть рабой в собственном
доме... не хочу, чтобы меня морили голодом и пичкали отравой. Все они хотят
убить меня... все... все! - И одинокая старуха истерически разрыдалась.
Последняя сцена плачевной комедии, которую она играла на подмостках
Ярмарки Тщеславия, быстро приближалась. Пестрые фонарики гасли один за
другим, и гем-пый занавес готов был опуститься.
Заключительная фраза письма, отсылавшая Родона к поверенному мисс
Кроули в Лондоне и так охотно написанная мисс Бригс, несколько утешила
драгуна и его супругу в их горе, вызванном отказом старой девы в примирении,
и произвела то именно действие, на которое и была рассчитана, - то есть
заставила Родона весьма поспешно выехать в Лондон.
Проигрышами Джоза и банковыми билетами Джорджа Осборна он уплатил по
счету в гостинице, владелец которой, должно быть, и по сей день не знает,
как легко он мог лишиться этих денег. Дело в том, что Ребекка, подобно
генералу, который перед битвой отсылает свой обоз в тыл, предусмотрительно
уложила наиболее ценные вещи и отослала их с почтовой каретой, под охраной
лакея Осборнов, которому было поручено доставить в Лондон сундуки своих
господ. Родон с супругой вернулись в город на следующий день в той же
карете.
- Мне жаль, что я не повидал старушку перед отъездом, - сказал Родон. -
Она так осунулась, так изменилась, что, наверно, долго не протянет.
Интересно, какой же чек я получу у Уокси? Фунтов двести... наверное, не
меньше двухсот... ты как думаешь, Бекки?
Памятуя частые визиты адъютантов мидлсекского шерифа, Родон с женой не
вернулись к себе на квартиру в Бромптоне, а остановились в гостинице.
Ребекке представился случай увидать этих джентльменов на следующий день рано
утром, по дороге к дому старой миссис Седли в Фулеме, куда она отправилась
навестить свою милочку Эмилию и брайтонских друзей. Однако все они уже
выехали в Чатем, а оттуда в Харидж, чтобы отплыть с полком в Бельгию, - дома
была только старушка миссис Седли, одинокая и плачущая.
Когда Ребекка вернулась к себе в гостиницу, ее муж успел уже побывать в
Грейз-инне и узнать свою судьбу.
- Черт подери, Бекки, - крикнул он в бешенстве, - она дала мне всего
двадцать фунтов!
Над ними жестоко подшутили, но шутка была так хороша, что Бекки громко
рассмеялась, глядя на расстроенную физиономию Родона.
Между Лондоном и Чатемом
Покинув Брайтон, наш друг Джордж, как и подобало знатной особе,
путешествующей в коляске четверкой, важно подкатил к прекрасной гостинице на
Кэвендиш-сквер, где для этого джентельмена и его молодой жены был уже
приготовлен ряд великолепных комнат и превосходно сервированный стол,
окруженный полдюжиной безмолвных черных слуг. Джордж принимал Джоза и
Доббина с видом вельможи, а робкая Эмилия в первый раз сидела на месте
хозяйки "за своим собственным столом", по выражению Джорджа.
Джордж браковал вино и третировал слуг совсем по-королевски; Джоз с
громадным наслаждением поглощал суп из черепахи. Суп разливал Доббин, потому
что хозяйка, перед которой стояла миска, была так неопытна, что собиралась
налить мистеру Седли супу, забыв положить в него столь лакомого черепашьего
жиру.
Великолепие пира и апартаментов, в которых он происходил, встревожило
мистера Доббина, и после обеда, когда Джоз уснул в большом кресле, он
попробовал образумить своего друга. Но напрасно он восставал против черепахи
и шампанского, уместных разве что на столе архиепископа.
- Я привык путешествовать, как джентльмен, - возразил Джордж, - и моя
жена, черт возьми, будет путешествовать, как леди. Пока у меня есть хоть
грош в кармане, она ни в чем не будет нуждаться, - сказал наш благородный
джентльмен, вполне довольный своим великодушием. И Доббин отступился и не
стал его убеждать, что для Эмилии счастье заключается не в супе из черепахи.
Вскоре после обеда Эмилия робко выразила желание съездить навестить
свою мать в Фулеме, на что Джордж, немного поворчав, дал разрешение. Она
побежала в огромную спальню, посреди которой стояла огромная, как катафалк,
кровать ("на ней спала сестра императора Александра, когда сюда приезжали
союзные монархи"), и с чрезвычайной поспешностью и радостью надела шляпку и
шаль. Когда она вернулась в столовую, Джордж все еще пил красное вино и не
обнаружил ни малейшего желания двинуться с места.
- Разве ты со мной не поедешь, милый? - спросила она.
Нет, у "милого" были в этот вечер "дела". Его лакей наймет ей карету и
проводит ее. Карета подкатила к подъезду гостиницы, и Эмилия, сделав Джорджу
несколько разочарованный реверанс и напрасно взглянув раза два ему в лицо,
печально спустилась вниз по большой лестнице. Капитан Доббин последовал за
нею, усадил ее и проводил взглядом отъехавший экипаж. Даже лакей постыдился
назвать кучеру адрес, пока его могли услышать гостиничные слуги, и обещал
дать нужные указания дорогой.
Доббин пошел пешком на свою старую квартиру у Слотера, вероятно, думая
о том, как восхитительно было бы сидеть в этой наемной карете рядом с миссис
Осборн. У Джорджа, очевидно, быта другие вкусы: выпив достаточное количество
вина, он отправился в театр смотреть Кипа в роли Шейлока. (Капитан Осборн
был записной театрал и сам успешно исполнял комические роли в гарнизонных
спектаклях.) Джоз проспал до позднего вечера и проснулся лишь оттого, что
слуга с некоторым шумом убирал со стола графины, опоражнивая те, в которых
еще что-то плескалось; была вызвана еще одна карета, и тучного героя отвезли
домой, прямо в постель.
Можете быть уверены, что, как только карета подкатила к маленькой
садовой калитке, миссис Седли выбежала из дому навстречу плачущей и дрожащей
Эмилии и прижала ее к сердцу с пылкой материнской нежностью. Старый мистер
Клен, работавший без сюртука в своем садике, смущенно скрылся. Молодая
ирландка-прислуга выскочила из кухни и с улыбкой приветствовала гостью.
Эмилия едва могла дойти до дверей и подняться по лестнице в гостиную своих
родителей.
Если читатель обладает хотя бы малейшей чувствительностью, он легко
себе представит, как раскрылись все шлюзы и как мать с дочерью плакали,
обнимаясь в этом святилище. Да и когда женщины не плачут - в каких
радостных, печальных или каких-нибудь иных случаях жизни? А уж после такого
события, как свадьба, мать и дочь, конечно, имеют полное право дать волю
своей чувствительности; это так сладостно и так облегчает! Я знал женщин,
которые целовались и плакали по случаю свадьбы, даже будучи заклятыми
врагами. Насколько же они больше волнуются, если любят друг друга! Добрые
матери вторично выходят замуж на свадьбах своих дочерей. Относительно же
дальнейших событий - кто не знает, какими сверхматеринскими чувствами
наделены все бабушки? В самом деле, пока женщина не сделается бабушкой, она
часто не знает даже, что значит быть матерью. Не будем же мешать Эмилии и ее
матери, которые шепчутся и охают, смеются и плачут в сумерках гостиной.
Старый мистер Седли так и поступил. Он-то не догадался, кто был в карете,
которая подъехала к их дому. Он не выбежал навстречу своей дочери, хотя
горячо расцеловал ее, когда она вошла в комнату (где он был, по обыкновению,
занят своими бумагами, счетами и документами), и, посидев немного с матерью
и дочерью, благоразумно предоставил маленькую гостиную в их полное
распоряжение.
Лакей Джорджа высокомерно взирал на мистера Клепа, в одном жилете
поливавшего розы. Однако перед мистером Седли он снисходительно снял шляпу.
Старик расспрашивал его о своем зяте, о карете Джоза, о том, брал ли тот
своих лошадей в Брайтон, о коварном предателе Бонапарте и о войне, пока из
дома не вышла девушка-ирландка с закуской и бутылкой вина. Тогда старый
джентльмен угостил лакея и вдобавок дал ему золотую монету, которую лакей
сунул в карман со смешанным чувством удивления и презрения.
- За здоровье вашего хозяина и хозяйки, Троттер, - сказал мистер Седли,
- а вот на это выпейте за свое собственное здоровье, Троттер, когда
вернетесь домой.
Всего лишь девять дней прошло с тех пор, как Эмилия покинула это
смиренное жилище, а как далеко казалось то время, когда она простилась с
ним! Какая пропасть легла между нею и этой прошлой жизнью! Теперь она могла
оглянуться назад и словно со стороны увидеть молоденькую девушку, всецело
поглощенную любовью и отвечавшую на родительскую нежность нельзя сказать
чтобы неблагодарностью, но равнодушием, в то время как все ее помыслы были
сосредоточены на одной желанной цели. Воспоминание о тех днях, еще таких
недавних, но уже ушедших так далеко, пробудило в ней чувство стыда, и вид
добрых родителей наполнил ее раскаянием. Приз был выигран, небесное
блаженство достигнуто, - так неужели же победителя по-прежнему терзали
сомнения и неудовлетворенность? Когда герои и героиня переступают брачный
порог, романист обычно опускает занавес, как будто драма уже доиграна, как
будто кончились сомнения и жизненная борьба, как будто супругам,
поселившимся в новой, брачной стране, цветущей и радостной, остается только,
обнявшись, спокойно шествовать к старости, наслаждаясь счастьем и полным
довольством. А между тем наша маленькая Эмилия, едва ступив на берег этой
новой страны, уже с тревогой оглядывалась назад, на покинутых друзей,
посылавших ей прощальный привет с другого, далекого берега.
В честь приезда новобрачной мать сочла нужным приготовить праздничное
угощение, а потому после первых же излияний оставила на минуту миссис Джордж
Осборн и побежала в подвальный этаж, в своего рода кухню-гостиную (где
обитали мистер и миссис Клеи и куда по вечерам, закончив мытье посуды и сняв
папильотки, приходила посидеть служанка мисс Фленниган); там она занялась
приготовлением чая с разными вкусными вещами. У каждого есть свои способы
выражать нежные чувства: миссис Седли казалось, что горячая сдобная булочка
и апельсинное варенье на хрустальном блюдечке будут сейчас особенно приятны
Эмилии.
Пока внизу приготовлялись эти лакомства, Эмилия, покинув гостиную,
поднялась вверх по лестнице и, сама не зная как, очутилась в комнатке, в
которой жила до замужества, в том самом кресле, где она провела так много
горьких часов. Она упала в кресло, как в объятия старого друга, и задумалась
о минувшей неделе и о прежней своей жизни. Уже теперь печально и растерянно
оглядываться назад, всегда томиться о чем-то и, достигнув желанного,
испытать больше сомнений и скорби, чем радости, - вот что суждено было этой
бедняжке, этой смиренной страннице, заблудившейся в огромной, шумной толпе
на Ярмарке Тщеславия.
Так она сидела у себя в комнате, любовно воскрешая в мыслях образ
Джорджа, перед которым преклонялась до замужества. Сознавала ли она,
насколько отличался Джордж, каким он был в действительности, от
великолепного юного героя, которого она боготворила? Должно пройти
много-много лет, - да и человек должен быть уж очень плох, - чтобы гордость
и тщеславие женщины позволили ей сознаться в этом. Затем перед мысленным
взором Эмилии появились веселые зеленые глаза и неотразимая улыбка Ребекки,
и ей стало страшно. Так просидела она еще несколько времени, предаваясь
обычным грустным мыслям о своей судьбе, - такая же печальная и безучастная,
какой застала ее простодушная прислуга-ирландка в тот день, когда принесла
письмо Джорджа, в котором он снова просил ее стать его женой.
Эмилия посмотрела на белую постельку, где она спала всего несколько
дней назад, и подумала, как было бы хорошо поспать в ней эту ночь и,
проснувшись утром, как прежде, увидеть мать, склоненную над ней с улыбкой.
Затем она с ужасом вспомнила громадный парчовый катафалк в большой
торжественной спальне, ожидавший ее в роскошной гостинице на Кэвендиш-сквер.
Милая белая постелька! Сколько долгих ночей проплакала она на ее подушках!
Как она отчаивалась, как мечтала умереть! Но теперь разве не исполнились все
ее желания и разве ее возлюбленный, соединиться с которым она уже потеряла
надежду, не принадлежит ей навеки? Добрая мама! Как нежно и терпеливо
дежурила она у этого изголовья! Эмилия подошла и опустилась на колени около
постели. И эта болезненно-робкая, по кроткая и любящая душа пыталась найти
утешение в том, в чем - нужно сознаться - она его редко искала. До сих пор
ее религией была любовь; а теперь опечаленное, раненое, разочарованное
сердце ощутило потребность в ином утешителе.
Имеем ли мы право повторять или подслушивать ее молитвы? Нет, друзья
мои, это тайна, и нельзя разглашать ее на Ярмарке Тщеславия, о которой
пишется наша повесть.
Однако следует сказать, что, когда Эмилию позвали наконец к чаю, наша
юная леди чувствовала себя гораздо бодрее; она уже не приходила в отчаяние,
не оплакивала свою судьбу, не думала о холодности Джорджа или о глазах
Ребекки. Она сошла вниз, расцеловала отца и мать, поговорила со стариком и
даже развеселила его. Потом уселась за фортепьяно, купленное для нее
Доббином, и пропела отцу все его любимые старые песенки. Чай она нашла
превосходным и расхвалила изысканный вкус, с каким варенье разложено по
блюдечкам. Решив сделать всех счастливыми, она и сама почувствовала себя
счастливой и вечером крепко заснула в своем огромном катафалке, а
проснулась, улыбаясь, лишь тогда, когда Джордж вернулся из театра.
На следующий день у Джорджа было гораздо более важное "дело", чем
смотреть мистера Кина в роли Шейлока. Тотчас по прибытии в Лондон он написал
поверенным своего отца, милостиво сообщая о своем намерении увидеться с ними
на следующий день. Счета в гостинице, а также проигрыши на бильярде и в
карты капитану Кроули почти истощили кошелек молодого человека. Прежде чем
отправиться в путешествие, его следовало пополнить, а у Джорджа не было
других путей, как тронуть капитал в две тысячи фунтов стерлингов, который
поверенным было поручено выплатить ему. В глубине души Джордж был уверен,
что отец скоро смягчится. Какой родитель мог устоять против такого
совершенства, как он? Если же не удастся смягчить отца своими прошлыми
заслугами, то Джордж решил так необычайно отличиться в предстоящей кампании,
что старый джентльмен должен будет уступить. А если нет? Ну что ж - перед
ним открыт весь мир. Может быть, ему начнет везти в карты, да и двух тысяч
хватит надолго.
И вот он снова отправил Эмилию в карете к ее матери со строгим
распоряжением и carte blanche обеим дамам закупить все необходимое для такой
леди, как миссис Джордж Осборн, отправляющейся в заграничное путешествие. У
них был на это всего один день, и можно себе представить, как оживленно они
его провели. Разъезжая в карете, как в былые времена, торопясь от портнихи в
магазин белья, провожаемая за порог раболепными приказчиками и услужливыми
владельцами, миссис Седли словно воскресла и впервые со времени их разорения
чувствовала себя по-настоящему счастливой. Да и самой миссис Эмилии не было