Страница:
Петр кивнул и, взяв стаканы, выглянул в коридор, где стоял титан.
С опаской поглядывая через стеклянную дверь в вагон, он налил кипяток и быстро вернулся в купе.
Николай достал из баула пакет и начал выкладывать из него румяные пирожки на тарелку, стоящую на столике.
– Откуда это? Сам, что ли, напек? – спросил Петр, с удовольствием вдыхая исходящий от них аромат.
– Вот еще! – фыркнул Николай. – Одна деваха из столовой сунула. Ох и девка!.. – Николай с мечтательным видом закатил глаза. – Бедра – во! – он развел руки в сторону. – Груди – во! – он выставил руки перед собой чуть ли не на метр. – Из-за угла видно! А губы… – он застонал, мотая головой, – пухлые, сочные… В общем, сама, как сдобная булочка с помадкой, так бы и съел ее… – и он, взяв с тарелки пирожок, сладострастно впился в него зубами, показывая судорожно сглотнувшему от его красочного рассказа и снова покрасневшему Петру, как бы он поступил с этой аппетитной бабенкой.
– А я тут жениться собрался, – застенчиво сообщил жующему Николаю Петр, садясь за столик и наливая в стаканы с кипятком заварку из маленького металлического чайничка. – Вон, на стене ее фото…
– Угу, – с полным ртом ответил Николай и одобрительно поднял большой палец, с любопытством разглядывая миленькую брюнеточку с наивными карими глазками. – Красивая…
– Через две недели свадьба…
– Хорошее дело… – протянул Николай и, отхлебнув чаю, спросил: – А ты уже с ней был? Ну, ты понимаешь…
– Да ты что! – с негодованием отверг его намеки Петр. – Она девушка из порядочной семьи! Вот поженимся, тогда уж… – и он снова покраснел.
– Слушай, ну чего ты краснеешь, как красна девица! – рассмеялся Николай. – Это же дело житейское!.. Жалко, что тебе девочка досталась, возни с ними много. Я тебе вот что посоветую… – он доверительно придвинулся к Петру, но в этот момент в дверь купе раздался громкий стук.
Петр испуганно дернулся, порываясь встать, но Николай сделал ему знак рукой, чтобы он оставался на месте и, проверив оружие, поднялся и открыл дверь.
За дверью, покачиваясь, стоял высокий мужик, который, увидев Николая, попросил заплетающимся и неожиданно тонким голосом:
– На… нашальник… ик, стакашек дай, а? Чефирку дернуть базлю…
– А яйца себе не обваришь? – беззлобно спросил Николай, протягивая ему предупредительно подсунутый Петром стакан.
– Не, не, не… я ак…аккуратненько, – успокоил его мужик. – Спа… спасибо…
– Ну? А ты боялась!.. – улыбнулся Николай Петру. – Видишь, какие вежливые…
– Это не тот, – покачал головой Петр. – У того на руке, вот тут, – он показал на тыльную сторону ладони, – выколото солнышко, ну помнишь, как раньше на папиросах «Север» было?
– Помню. К свободе, значит, рвался кореш… Да не бойся ты, доедем как-нибудь, часа через два светать начнет. Я уйду, так ты либо запрись и не вылезай, либо наоборот, будь все время на людях, хотя… – Николай махнул рукой, – если им что втемяшится в голову, то и люди не помешают. Ну, тогда рви со всех ног ко мне на платформу, а я их быстро угомоню, не впервой.
– Хорошо, – понуро сказал Петр и, помолчав, добавил: – Уйду я, наверное, с этой ветки, мне обещали место на большом маршруте.
– А жена молодая как же, будет сидеть и ждать тебя неделями? – усмехнулся Николай. – С ними знаешь как, глаз да глаз нужен…
– Моя Катюша будет ждать! – уверенно сказал Петр.
– Да? Ну, тогда ладно, – уступчиво произнес Николай и подвинул к нему тарелку с пирожками: – Давай, вот, налегай на пирожки нашей Клавдии, пока не женился.
Через час Николай поднялся. Скоро поезд въедет на вершину нужного ему подъема.
– Петя, сходи, открой мне дверь на площадку, – попросил он. – Я сейчас, только отолью и полезу к себе на платформу. Пора, хорошего помаленьку…
Они вышли из купе вместе. Николай зашел в туалет, а Петр пошел в тамбур, чтобы открыть дверь, ведущую наружу.
Выйдя в тамбур, Петр напрягся – стоя к нему спиной у окна курил его давешний «соблазнитель». Косясь на него, Петр открыл замок на наружной двери и, дернув ее, проверил, как она открывается. Та послушно подалась, и Петр, заглянув в образовавшуюся щель, удовлетворенно подумал, что Николаю теперь нужно будет только ногу перекинуть на платформу.
Хлынувший в тамбур морозный воздух заставил Петра зябко поежиться. Захлопнув дверь и еще раз оглянувшись на курильщика, он вернулся к себе в купе, постучав на ходу в дверь туалета и крикнув Николаю, что все нормально, путь свободен.
Застегнувшись, Николай вышел из зловонного сортира, и заглянул в купе проводника.
– Петро, хочу попрощаться! Я в Крутояре сразу же убегу, так что мы вряд ли увидимся, – сказал он, протягивая тому руку. – Желаю тебе семейного счастья, а также успехов в сексе и в бизнесе.
– Спасибо, Коля, – покраснев, поблагодарил его проводник. – И тебе того же! Будь осторожен. Кстати, там, в тамбуре, этотмужик курит, – и он смущенно отвел глаза.
– Понял, разберемся, – улыбнувшись, сказал Николай. – Пока!
Пройдя по коридору, Николай открыл дверь и шагнул в тамбур, в котором, действительно, отвернувшись к окну, курил какой-то мужчина.
«Вот блин, как не вовремя!» – выругался про себя Николай, вытаскивая сигареты и, собираясь переждать, пока ненужный свидетель докурит и выйдет из тамбура. Не будешь же скидывать ящик с платформы, когда за спиной торчат лишние глаза…
Но мужик явно не торопился уходить. Растоптав ногой хабарик, он продолжал стоять, глядя в темное окно.
«Что там можно так долго разглядывать?» – разозлившись, подумал Николай, которого уже начало поджимать время.
– Эй, приятель, у тебя какие-то проблемы? – обратился он к нему, постаравшись придать своему голосу как можно больше дружелюбия. – Чего ты один тут торчишь?
– Это не у меня проблемы, а у тебя! – глухо ответил мужик, поворачиваясь. – Что, не узнаешь меня? Да где тебе меня вспомнить!.. У тебя, таких, как мы, сотни были… А, может, ты моего беглого друга, Митьку Баранова вспомнишь, которого ты, сука, забил до смерти, поймав в тундре?
И не успел Николай даже схватиться за оружие, как мужик подскочил и левой рукой всадил ему что-то острое в грудь.
Николай дернулся. У него вдруг закружилась голова, ноги стали ватными, но боли он не почувствовал – ему просто мешало что-то холодное и длинное, застрявшее у него внутри.
– Вытащи! – прохрипел он, заваливаясь на мужика, но тот, нащупав свободной рукой дверь, открыл ее и вытолкнул Николая наружу.
Убедившись, что тот рухнул между вагонами на шпалы, мужик злорадно усмехнулся и почесал пальцем с обломанным грязным ногтем лучи солнца на правой руке.
Что было для тяжелого поезда хрупкая человеческая плоть? Его даже не тряхнуло, когда он перемалывал колесами тело Николая, оставляя за собой на шпалах дымящиеся на морозе куски кровоточащего мяса.
Бердск, начало февраля 1998 года
На четвертый день Федор разбудил Леонида рано утром.
– Подымайся, голубь, пора собираться в путь-дорогу, – сказал он, потормошив Леонида за плечо.
Леонид тут же вылез из теплой постели и, чувствуя необычайную бодрость и возбуждение, пошел умываться.
После завтрака Федор принес два рюкзака и начал упаковывать в них банки с тушенкой-сгущенкой, сухари, чай и прочую снедь, которая им понадобится в их неизвестно насколько рассчитанном по времени разведпоходе.
– Я позвонил в Крутояр, – сказал Федор, бросив короткий взгляд на Леонида. – Поезд в сторону приисков уходит завтра утром, нам нужно быть на месте сегодня к вечеру. Ехать придется быстро. У тебя есть с собой какая-нибудь другая одежка?
Леонид открыл сумку и показал ее содержимое.
– Ясно, это только для Домбая годится, – ухмыльнулся Федор. – Однако мы с тобой не на лыжную прогулку идем. Там, может, и в снегу полежать придется… А в этом на тебя не только корочун нападет, но и светиться будешь издалека. Ладно, сейчас принесу тебе свое, больше подходящее для нашего дела…
Через несколько минут он вернулся с ворохом одежды, и когда Леонид облачился в теплые штаны защитного цвета, камуфляжную куртку с подстежкой из волчьего меха и валенки, Федор одобрительно сказал:
– Ну вот, теперь ты не будешь отличаться от обычного охотника.
– Но на снегу-то все равно буду выделяться, – заметил Леонид.
– Будешь, но по-другому, по-свойски, – ответил Федор.
Леонид не понял, что тот имел в виду, но промолчал. Подумав, он, следуя «закону улитки»: «Все свое – ношу с собой», переложил во внутренний карман новой куртки завернутые в полиэтилен их с Есенией загранпаспорта, ее письмо и пачки с долларами.
Через полчаса они забрались в уже прогретый «козелок» Федора.
Зухра лаяла и рвалась с цепи, не желая смиряться с тем, что хозяин уезжает.
– А как же она? – спросил Леонид, глядя на беснующуюся собаку.
– Покормят, не боись! – усмехнулся Федор.
– Да разве она кого-нибудь к себе подпустит? – недоверчиво посмотрев на свирепую морду Зухры, спросил Леонид.
– Хозяйку ее мамки подпустит, она ее знает, та пахнет знакомо.
– Хорошо, а то ведь мы неизвестно насколько уезжаем… – сказал Леонид и вновь почувствовал азарт и возбуждение, объясняя это себе тем, что он выходит на финишную прямую, отделявшую его от Есении.
Он жаждал, как можно скорее, разорвать грудью финишную ленточку и прижать к себе женщину, которую так и не смог, как ни старался, забыть все эти долгие годы разлуки…
Объект «Озерный», первые числа января 1998 года
Круглов так и не смог уснуть.
После посещения Есении он приехал к себе и, завалившись в кабинете на кожаный диван, пролежал с открытыми глазами до самого утра.
Услышав, как по поселку заходили люди, спешащие на работу, он встал и, ополоснув лицо ледяной водой, потянулся. Предстояло еще несколько часов ожидания, но он умел ждать, кроме того, ему было, чем заняться.
Он выгреб содержимое из ящиков стола, и принялся перебирать его, откладывая лишнее. Скоро на комплексе начнется круговерть с разбирательством по поводу исчезновения Лёни, будет прислана комиссия. После этого его, наверняка, возьмут под наблюдение, нужно быть готовым ко всему.
Приведя к часу дня в порядок все бумаги, Круглов заказал себе обед в кабинет, не желая уходить далеко от телефона.
Обед ему из столовой доставила красивая и расторопная Клава, с которой он уже несколько раз переспал по случаю.
Постучав, она приоткрыла дверь и, кокетливо спросив: «Можно?», вкатила тележку.
«Обслуживание здесь на высоте, не хуже, чем в „Хилтоне“, – подумал Круглов, глянув на часы – со времени его звонка-заказа не прошло и пяти минут.
– Заходи, Клава, – пригласил он девушку, с интересом окидывая взглядом ее пышные формы.
– Вам здесь накрыть или в комнате отдыха? – игриво спросила она.
Почувствовав неожиданно нахлынувшее возбуждение, Круглов молча закрыл дверь на ключ и, подойдя к Клаве, потянул ее в маленькую боковую комнатку, где был диван, на ходу расстегивая пуговицы на ее форменном белом халате.
– Сергей Сергеевич, мне сейчас нельзя, я могу залететь… – попыталась, было, возразить Клава, но потом сама придвинулась к Круглову, прерывисто задышав.
Распахнув ее халат, Круглов оглядел открывшееся ему роскошное тело и подтолкнул Клаву к дивану. Та упала навзничь, отчего взгляду Круглова предстали не только ее большие налитые груди и живот, но и пушистый лобок, по цвету напоминавший ворох пшеницы, который ему нравилось трепать «за загривок».
«Нельзя говоришь, а чего же ты ко мне без трусов приперлась? Чай не лето…» – усмехнулся про себя Круглов и провел рукой по ее уже увлажнившемуся лону. Клавдия, откинувшись на спинку дивана, охнула и подалась бедрами навстречу его руке, глядя на Круглова жадными, полными страсти, глазами.
Круглов даже не стал снимать брюки, а просто расстегнул их и, высвободив из них свою самую возбужденную часть, сел на диван рядом с Клавой.
– Ну, давай, иди ко мне… – позвал он ее.
Она вскочила, нависла над ним, уперлась широко разведенными коленями в диван и, обхватив руками Круглова за плечи, медленно опустила свои бедра на его подрагивающее в ожидании естество.
Почувствовав, как ее тело жарко приняло его, Круглов прикрыл глаза. Он сидел неподвижно, чувствуя, как распалявшаяся Клава неистовствует над ним, все быстрее насаживаясь на его плоть, и лишь, ощутив приближение конца, сделал несколько движений ей навстречу.
В самый последний миг он вдруг представил на месте Клавы Есению и, сжав зубы, выплеснулся в нее, рыча, как зверь, от наслаждения.
Клава поморщилась от боли, когда он словно тисками стиснул ее бедра, заставляя замереть на нем.
– Есения… – зарываясь лицом ей в грудь, выдохнул он.
Клава оскорбленно отпрянула. Расцепив объятия Круглова, она вскочила и, всхлипывая, торопливо натянула халат, после чего выскочила за дверь, даже не вспомнив о том, что была обязана накрыть на стол.
А Круглов опустошенно остался сидеть на диване, переживая происшедшее. У него не было сил даже застегнуться. Перед глазами стоял четкий образ Есении, не давая успокоиться его все еще налитой плоти.
Круглов с яростью сжал промежность ладонью, пытаясь избавиться от наваждения, но морок уходить не желал, а наоборот вдруг ожил, задвигался, представ перед изумленным Кругловым Есенией с искаженным от страсти лицом, запрокинутой головой и выгнутым в талии телом. Чувствуя, как от этой картинки в пах хлынула новая волна возбуждения, Круглов откинулся на спину и стиснул рукой свою вздыбившуюся плоть. Онанировать он прекратил еще в юношеском возрасте, считая это ниже достоинства настоящего мужчины, но сейчас, как в отрочестве, он неистово задвигал рукой, цепляясь внутренним взором за помрачающую его сознание картинку. Разыгравшееся воображение начало быстро дорисовывать ее – вот он вылизывает лоно Есении, терпко пахнущее смородиновым кустом после грозы, целует и кусает ее полные груди, а вот уже и грубо вторгается в ее тело. Последнее видение, когда он увидел, как его плоть погружается между темных завитков, окончательно добило его. Забившееся в оглушающем оргазме тело исторгло такую мощную струю семени, что его капли достигли даже лица Круглова, оросив одежду на груди. Круглов вскрикнул и без сил распластался на диване.
Неожиданно послышался стук в дверь кабинета.
«Кого это там принесло?» – простонал Круглов, обессиленно поднимаясь и пытаясь привести себя в порядок.
– Сергей Сергеевич, вы здесь? – раздался голос Граховского.
– Здесь, Генрих Модестович! – отозвался Круглов. – Проходите, я сейчас, – он склонился над раковиной, споласкивая разгоряченное лицо.
– Это не от вас ли Клава выскочила, как ошпаренная? – с любопытством спросил Граховский, появляясь на пороге комнаты отдыха.
– Не обращайте внимания, женские капризы! – отмахнулся Круглов, вытираясь. Многолетняя выдержка позволила ему взять себя в руки и быстро переключиться на прозу жизни. – Хорошо, что вы здесь, я как раз хотел с вами поговорить.
– Я тоже, – возбужденно поблескивая глазами, сказал Граховский, садясь в кресло.
– А что случилось? – спросил Круглов, внимательно посмотрев на него. – Вы обедали? Я голодный как волк и, если не возражаете, начну есть.
– Ешьте, ешьте, я уже, – торопливо ответил Граховский и хитро посмотрел на Круглова. – А вам, кажется, плясать скоро придется…
– Это еще почему? – удивился Круглов. – Я писем не жду, – и вдруг замер, осененный догадкой, – вы хотите сказать…
– Да, да, да! – воскликнул Граховский. – Конечно, это еще не точно, но похоже, что Есения Викторовна все-таки попала в интересное положение…
Круглов ошеломленно опустился на стул.
– Но когда? Ведь вы же только две недели назад возобновили опыты с ней? – воскликнул он, не в силах поверить, что то, чего он так ожидал, – свершилось.
– А для этого, голубчик, не нужно много времени, просто один раз попали в цель… Теперь нужно ждать, чтобы «прижилось», – усмехнулся Граховский.
– Но откуда у вас такая уверенность? Ведь еще слишком мало дней прошло, – продолжал допытываться Круглов.
– Это верно, все еще может случиться, поэтому мы и должны срочно положить Есению Викторовну в клинику, во избежание волнений и других отрицательных факторов, – ответил Граховский.
Круглов лихорадочно соображал. Если Граховский сегодня решит принимать меры, пропажа Лёни сразу же обнаружится. А Николай еще не позвонил…
Круглов молча поднялся, открыл шкаф и, достав оттуда початую бутылку коньяка, плеснул его в две рюмки.
Поставив одну рюмку перед Граховским, он поднял свою и спросил:
– Крестным будете?
– А в какую веру крестить-то будем? – рассмеялся Граховский. – Я католик, а вы, наверняка, атеист… Да здесь и священника-то нет! Разве что самостоятельно окрестить его, использовав озеро в качестве купели. Будет он у нас своей, озерной, веры…
– Если он – это я, то будет православным, – сказал Круглов. – Спасибо, Генрих Модестович, за ваши труды!
И чокнувшись с Граховским, Круглов залпом выпил свой коньяк.
– Как наследничка-то назовете, Сергей Сергеевич? – спросил Граховский, тоже отпивая из рюмки.
– Как, как! Сергеем, конечно, – ответил Круглов и попросил Граховского: – Генрих Модестович, вы меня простите, но я хотел бы сейчас побыть один, а вечером поговорить с Есенией. Давайте ее положим в клинику завтра. Думаю, за один день с ней ничего не случится…
– Понимаю, понимаю, – сказал Граховский и, допив коньяк, тяжело поднялся. – Договорились…
Он просеменил к двери и, хитро подмигнув, добавил с порога:
– Желаю успеха, папаша!
– Спасибо, – рассеянно отозвался Круглов, пытаясь привести скачущие мысли в порядок.
Бердск-Крутояр, начало февраля 1998 года
Покинув Бердск, они вскоре въехали в Новосибирск и, промчавшись по нему, выскочили на магистральную автомобильную дорогу № 53, как было указано в Лёнином атласе автодорог. Ехать им предстояло почти шестьсот километров – до Ачинска и дальше, уже по зимнику, резко повернув на юг к Крутояру.
По пути Федор молчал, сосредоточенно глядя на дорогу, и Леонид не решился отвлекать его разговорами. Но тут, вспомнив об одной вещи, не дающей ему покоя, не выдержал.
– Федор! – окликнул он.
– Ну? – повернул к нему голову тот.
– А почему мы не взяли лыжи для Есении? Вы не уверены в успехе нашего предприятия?
– Сходим на разведку, а там и лыжи найдем, если понадобятся, – пояснил Федор. – Ты не торопись, Лёньша, тут пороть горячку не след.
– Хорошо, – согласился Леонид, немного успокаиваясь, хотя волнение, охватившее его с утра, не спадало.
Он стал наблюдать за проносящимся за окном пейзажем и населенными пунктами, которые они проезжали.
Где– то часа через четыре они добрались до Кемерово и зашли в первый попавшийся на пути ресторанчик перекусить и немного размяться.
– Не люблю харчи, к которым прикасались чужие руки, – недовольно поморщился Федор, садясь за столик.
– А как же вы служили тогда? – удивился Леонид. – Не сами же себе готовили?
– Не сам, – согласился Федор. – Но я лично знал поварих, которые нас кормили. Они не были мне чужие…
– А в Афганистане? – тихо спросил Леонид.
– А там я, в основном, на сухом пайке жил. Мы на базе не сидели… Все больше в разъездах, – пояснил Федор совершенно будничным тоном, словно речь шла об обычных командировках, и потянулся за меню, которое держал в руках незаметно появившийся у их столика официант.
Поев, они двинулись дальше. Начало смеркаться. Прыгающий свет от фар, освещающих дорогу перед машиной, убаюкал разомлевшего после еды Леонида. Он только на мгновение прикрыл глаза и тут же провалился в тяжелый сон, пробуждаясь на секунду, когда машину чересчур подкидывало на ухабах.
Проспав Ачинск, Леонид проснулся, когда они уже подъезжали к Крутояру по глухой узкой дороге, то взбирающейся на сопку, то круто летящей с нее вниз.
– Мы скоро приедем? – спросил он у Федора, который устало крутил баранку, стараясь держать машину ровно на заснеженной дороге.
– Через полчасика будем, – ответил тот. – А поспал ты хорошо. Что ночью-то делать будешь?
– А разве мы будем где-то ночевать? – удивился Леонид. – Я так понял, что нам нужно будет сразу проникнуть на поезд, идущий к Озерному.
– Во лазутчик какой нашелся! – рассмеялся Федор. – Проникнем, не боись! Время у нас еще есть.
Вскоре, начав спускаться с пологой сопки, они увидели лежащий у ее подножия большой, ярко освещенный поселок.
– Это и есть Крутояр? – спросил Леонид.
– Он самый, – подтвердил Федор. – А вон станция железнодорожная, видишь?
С сопки поселок казался игрушечным, а грузовые поезда, стоящие у станции, напоминали составы из детской железной дороги. Мама купила такую дорогу Леониду на первый юбилей – десять лет – в Германии, когда ездила туда по турпутевке. Дорога была потрясающая, все мальчишки мечтали о такой и, приходя к Леониду в гости после школы, с завистью и восхищением следили за игрушечными паровозиками, бегающими по путям. Благодаря этому у него вскоре появилось много полезных вещей, полученных от мальчишек взамен на разрешение поиграть «в дорогу». Мама, узнав об этом, влепила ему подзатыльник и, заявив, что не даст своему сыну превратиться в прощелыгу Сойера, заставила все вернуть ребятам. Он тогда не понял, кого она имела в виду, и только потом, прочитав книгу Марка Твена, понял, что она намекала на предприимчивость Тома Сойера, который брал мзду за покраску тетушкиного забора.
– Тебе, что, так понравился вид? – прервал его воспоминания голос Федора.
– А? – не понял Леонид.
– У тебя лицо стало такое счастливое, вроде как ты увидел город своей мечты, – хмыкнув, пояснил Федор.
– Да вспомнил тут кое-что из детства, – улыбнулся в ответ Леонид.
Через несколько минут они въехали в поселок и, урча мотором, медленно покатили по его центральной улице. Потом, свернув куда-то в боковой проезд, остановились у большого деревянного дома. Дом был старый, потемневший от непогоды и времени.
Федор коротко посигналил, вроде как спел: «та-та-татата». Глянув на часы, которые показывали четверть двенадцатого ночи, Леонид покосился на Федора: «Перебудит всех людей», но промолчал.
Над крыльцом загорелась лампочка, потом распахнулась дверь, и на пороге показался невысокий мужичок в наброшенной на плечи телогрейке. Увидев их машину, он поспешил к ним.
Федор вышел, разминая затекшие от долгой дороги ноги.
– Привет, братушка! – приветствовал его мужичок, подбегая к нему, как говорится, с распростертыми объятиями.
При этом он оказался только по плечо Федору.
– Здорово, паря! Вот, принимай гостей, – смеясь, сказал Федор, сграбастывая его в охапку и любовно хлопая по спине.
Потом, отпустив мужичка, он махнул Леониду рукой:
– Лёньша, вылазь, приехали!
– Да, прошу, гости дорогие, – засуетился хозяин. – А машинку-то, Федюшка, хорошо бы в сарайку поставить, а то у нас тут приисковички, как подопьют в трактире, пошаливают…
– Ну, давай, сразу схороним, – согласился Федор, вновь садясь за руль.
Мужичок побежал к большому сараю, стоявшему неподалеку от дома и, повозившись с увесистым амбарным замком, обмотанным тряпками, распахнул широкие створки.
Федор медленно въехал внутрь, высветив на минуту уставленное разнообразным инвентарем помещение. Потом, выйдя из машины, он вытащил с заднего сиденья их с Леонидом рюкзаки и лыжи, лежащие на полу машины, и направился к дому, не дожидаясь, пока мужичок аккуратно запрет двери сарая.
– Лёньша, не отставай! – приказал он и, оббив с валенок снег, распахнул дверь.
Зайдя за ним следом в дом, Леонид тихо спросил Федора:
– А как хозяина-то зовут?
– Архипушка, – бросил тот через плечо.
– Что, я так и должен называть его: Архипушка? – озадаченно спросил Леонид.
– Так и зови, – подтвердил Федор, поставив вещи и лыжи в уголке.
В это время мужичок вбежал в сени, растирая руками плечи:
– Зябко сегодня, морозец покрепчал. Ну, проходьте, проходьте в дом.
Скинув в сенях валенки и куртки, Леонид с Федором вошли в большую комнату, где их встретила румяная маленькая женщина с такими же удивительно синими глазами, как и у Федора.
– Ой, Федюшка! – всплеснула она руками и, подбежав к Федору, обняла его, всхлипывая.
Ее маленькие руки не смогли полностью обхватить широкую фигуру Федора и, глядя на это, Леонид неожиданно по-новому понял, что означает слово «необъятный».
– Ну ладно, ладно, Настёнушка, не реви, – попросил ее растроганный Федор и погладил по спине. Повернувшись к Леониду, он представил ему хозяйку: – Вот, Лёньша, моя двоюродная сестра, Настёна. Одна она у меня от всей родни осталась…
– Да, – подтвердила та, сердобольно взглянув на брата. – Отец-то его на фронте погиб в сорок третьем, ушел незадолго до его рождения, а мать, брат и сестра потом уже, после войны, от дизентерии померли. А нас с ним одно спасло, что у деда на пасечке в тайге жили, не заразилися. И мои родители тоже померли тогда.
– Ну, разговорилась ты, матаня, – ласково перебил вошедший в комнату Архип. – На стол давай, что ты гостей словесами кормишь?
– Ой и правда, я сейчас, – засуетилась женщина и убежала из комнаты.
– Ну, здравствуй, Лёньша, проходи, чувствуй себя, – подошел к Леониду Архип и, улыбаясь, протянул руку.
С опаской поглядывая через стеклянную дверь в вагон, он налил кипяток и быстро вернулся в купе.
Николай достал из баула пакет и начал выкладывать из него румяные пирожки на тарелку, стоящую на столике.
– Откуда это? Сам, что ли, напек? – спросил Петр, с удовольствием вдыхая исходящий от них аромат.
– Вот еще! – фыркнул Николай. – Одна деваха из столовой сунула. Ох и девка!.. – Николай с мечтательным видом закатил глаза. – Бедра – во! – он развел руки в сторону. – Груди – во! – он выставил руки перед собой чуть ли не на метр. – Из-за угла видно! А губы… – он застонал, мотая головой, – пухлые, сочные… В общем, сама, как сдобная булочка с помадкой, так бы и съел ее… – и он, взяв с тарелки пирожок, сладострастно впился в него зубами, показывая судорожно сглотнувшему от его красочного рассказа и снова покрасневшему Петру, как бы он поступил с этой аппетитной бабенкой.
– А я тут жениться собрался, – застенчиво сообщил жующему Николаю Петр, садясь за столик и наливая в стаканы с кипятком заварку из маленького металлического чайничка. – Вон, на стене ее фото…
– Угу, – с полным ртом ответил Николай и одобрительно поднял большой палец, с любопытством разглядывая миленькую брюнеточку с наивными карими глазками. – Красивая…
– Через две недели свадьба…
– Хорошее дело… – протянул Николай и, отхлебнув чаю, спросил: – А ты уже с ней был? Ну, ты понимаешь…
– Да ты что! – с негодованием отверг его намеки Петр. – Она девушка из порядочной семьи! Вот поженимся, тогда уж… – и он снова покраснел.
– Слушай, ну чего ты краснеешь, как красна девица! – рассмеялся Николай. – Это же дело житейское!.. Жалко, что тебе девочка досталась, возни с ними много. Я тебе вот что посоветую… – он доверительно придвинулся к Петру, но в этот момент в дверь купе раздался громкий стук.
Петр испуганно дернулся, порываясь встать, но Николай сделал ему знак рукой, чтобы он оставался на месте и, проверив оружие, поднялся и открыл дверь.
За дверью, покачиваясь, стоял высокий мужик, который, увидев Николая, попросил заплетающимся и неожиданно тонким голосом:
– На… нашальник… ик, стакашек дай, а? Чефирку дернуть базлю…
– А яйца себе не обваришь? – беззлобно спросил Николай, протягивая ему предупредительно подсунутый Петром стакан.
– Не, не, не… я ак…аккуратненько, – успокоил его мужик. – Спа… спасибо…
– Ну? А ты боялась!.. – улыбнулся Николай Петру. – Видишь, какие вежливые…
– Это не тот, – покачал головой Петр. – У того на руке, вот тут, – он показал на тыльную сторону ладони, – выколото солнышко, ну помнишь, как раньше на папиросах «Север» было?
– Помню. К свободе, значит, рвался кореш… Да не бойся ты, доедем как-нибудь, часа через два светать начнет. Я уйду, так ты либо запрись и не вылезай, либо наоборот, будь все время на людях, хотя… – Николай махнул рукой, – если им что втемяшится в голову, то и люди не помешают. Ну, тогда рви со всех ног ко мне на платформу, а я их быстро угомоню, не впервой.
– Хорошо, – понуро сказал Петр и, помолчав, добавил: – Уйду я, наверное, с этой ветки, мне обещали место на большом маршруте.
– А жена молодая как же, будет сидеть и ждать тебя неделями? – усмехнулся Николай. – С ними знаешь как, глаз да глаз нужен…
– Моя Катюша будет ждать! – уверенно сказал Петр.
– Да? Ну, тогда ладно, – уступчиво произнес Николай и подвинул к нему тарелку с пирожками: – Давай, вот, налегай на пирожки нашей Клавдии, пока не женился.
Через час Николай поднялся. Скоро поезд въедет на вершину нужного ему подъема.
– Петя, сходи, открой мне дверь на площадку, – попросил он. – Я сейчас, только отолью и полезу к себе на платформу. Пора, хорошего помаленьку…
Они вышли из купе вместе. Николай зашел в туалет, а Петр пошел в тамбур, чтобы открыть дверь, ведущую наружу.
Выйдя в тамбур, Петр напрягся – стоя к нему спиной у окна курил его давешний «соблазнитель». Косясь на него, Петр открыл замок на наружной двери и, дернув ее, проверил, как она открывается. Та послушно подалась, и Петр, заглянув в образовавшуюся щель, удовлетворенно подумал, что Николаю теперь нужно будет только ногу перекинуть на платформу.
Хлынувший в тамбур морозный воздух заставил Петра зябко поежиться. Захлопнув дверь и еще раз оглянувшись на курильщика, он вернулся к себе в купе, постучав на ходу в дверь туалета и крикнув Николаю, что все нормально, путь свободен.
Застегнувшись, Николай вышел из зловонного сортира, и заглянул в купе проводника.
– Петро, хочу попрощаться! Я в Крутояре сразу же убегу, так что мы вряд ли увидимся, – сказал он, протягивая тому руку. – Желаю тебе семейного счастья, а также успехов в сексе и в бизнесе.
– Спасибо, Коля, – покраснев, поблагодарил его проводник. – И тебе того же! Будь осторожен. Кстати, там, в тамбуре, этотмужик курит, – и он смущенно отвел глаза.
– Понял, разберемся, – улыбнувшись, сказал Николай. – Пока!
Пройдя по коридору, Николай открыл дверь и шагнул в тамбур, в котором, действительно, отвернувшись к окну, курил какой-то мужчина.
«Вот блин, как не вовремя!» – выругался про себя Николай, вытаскивая сигареты и, собираясь переждать, пока ненужный свидетель докурит и выйдет из тамбура. Не будешь же скидывать ящик с платформы, когда за спиной торчат лишние глаза…
Но мужик явно не торопился уходить. Растоптав ногой хабарик, он продолжал стоять, глядя в темное окно.
«Что там можно так долго разглядывать?» – разозлившись, подумал Николай, которого уже начало поджимать время.
– Эй, приятель, у тебя какие-то проблемы? – обратился он к нему, постаравшись придать своему голосу как можно больше дружелюбия. – Чего ты один тут торчишь?
– Это не у меня проблемы, а у тебя! – глухо ответил мужик, поворачиваясь. – Что, не узнаешь меня? Да где тебе меня вспомнить!.. У тебя, таких, как мы, сотни были… А, может, ты моего беглого друга, Митьку Баранова вспомнишь, которого ты, сука, забил до смерти, поймав в тундре?
И не успел Николай даже схватиться за оружие, как мужик подскочил и левой рукой всадил ему что-то острое в грудь.
Николай дернулся. У него вдруг закружилась голова, ноги стали ватными, но боли он не почувствовал – ему просто мешало что-то холодное и длинное, застрявшее у него внутри.
– Вытащи! – прохрипел он, заваливаясь на мужика, но тот, нащупав свободной рукой дверь, открыл ее и вытолкнул Николая наружу.
Убедившись, что тот рухнул между вагонами на шпалы, мужик злорадно усмехнулся и почесал пальцем с обломанным грязным ногтем лучи солнца на правой руке.
Что было для тяжелого поезда хрупкая человеческая плоть? Его даже не тряхнуло, когда он перемалывал колесами тело Николая, оставляя за собой на шпалах дымящиеся на морозе куски кровоточащего мяса.
Бердск, начало февраля 1998 года
На четвертый день Федор разбудил Леонида рано утром.
– Подымайся, голубь, пора собираться в путь-дорогу, – сказал он, потормошив Леонида за плечо.
Леонид тут же вылез из теплой постели и, чувствуя необычайную бодрость и возбуждение, пошел умываться.
После завтрака Федор принес два рюкзака и начал упаковывать в них банки с тушенкой-сгущенкой, сухари, чай и прочую снедь, которая им понадобится в их неизвестно насколько рассчитанном по времени разведпоходе.
– Я позвонил в Крутояр, – сказал Федор, бросив короткий взгляд на Леонида. – Поезд в сторону приисков уходит завтра утром, нам нужно быть на месте сегодня к вечеру. Ехать придется быстро. У тебя есть с собой какая-нибудь другая одежка?
Леонид открыл сумку и показал ее содержимое.
– Ясно, это только для Домбая годится, – ухмыльнулся Федор. – Однако мы с тобой не на лыжную прогулку идем. Там, может, и в снегу полежать придется… А в этом на тебя не только корочун нападет, но и светиться будешь издалека. Ладно, сейчас принесу тебе свое, больше подходящее для нашего дела…
Через несколько минут он вернулся с ворохом одежды, и когда Леонид облачился в теплые штаны защитного цвета, камуфляжную куртку с подстежкой из волчьего меха и валенки, Федор одобрительно сказал:
– Ну вот, теперь ты не будешь отличаться от обычного охотника.
– Но на снегу-то все равно буду выделяться, – заметил Леонид.
– Будешь, но по-другому, по-свойски, – ответил Федор.
Леонид не понял, что тот имел в виду, но промолчал. Подумав, он, следуя «закону улитки»: «Все свое – ношу с собой», переложил во внутренний карман новой куртки завернутые в полиэтилен их с Есенией загранпаспорта, ее письмо и пачки с долларами.
Через полчаса они забрались в уже прогретый «козелок» Федора.
Зухра лаяла и рвалась с цепи, не желая смиряться с тем, что хозяин уезжает.
– А как же она? – спросил Леонид, глядя на беснующуюся собаку.
– Покормят, не боись! – усмехнулся Федор.
– Да разве она кого-нибудь к себе подпустит? – недоверчиво посмотрев на свирепую морду Зухры, спросил Леонид.
– Хозяйку ее мамки подпустит, она ее знает, та пахнет знакомо.
– Хорошо, а то ведь мы неизвестно насколько уезжаем… – сказал Леонид и вновь почувствовал азарт и возбуждение, объясняя это себе тем, что он выходит на финишную прямую, отделявшую его от Есении.
Он жаждал, как можно скорее, разорвать грудью финишную ленточку и прижать к себе женщину, которую так и не смог, как ни старался, забыть все эти долгие годы разлуки…
Объект «Озерный», первые числа января 1998 года
Круглов так и не смог уснуть.
После посещения Есении он приехал к себе и, завалившись в кабинете на кожаный диван, пролежал с открытыми глазами до самого утра.
Услышав, как по поселку заходили люди, спешащие на работу, он встал и, ополоснув лицо ледяной водой, потянулся. Предстояло еще несколько часов ожидания, но он умел ждать, кроме того, ему было, чем заняться.
Он выгреб содержимое из ящиков стола, и принялся перебирать его, откладывая лишнее. Скоро на комплексе начнется круговерть с разбирательством по поводу исчезновения Лёни, будет прислана комиссия. После этого его, наверняка, возьмут под наблюдение, нужно быть готовым ко всему.
Приведя к часу дня в порядок все бумаги, Круглов заказал себе обед в кабинет, не желая уходить далеко от телефона.
Обед ему из столовой доставила красивая и расторопная Клава, с которой он уже несколько раз переспал по случаю.
Постучав, она приоткрыла дверь и, кокетливо спросив: «Можно?», вкатила тележку.
«Обслуживание здесь на высоте, не хуже, чем в „Хилтоне“, – подумал Круглов, глянув на часы – со времени его звонка-заказа не прошло и пяти минут.
– Заходи, Клава, – пригласил он девушку, с интересом окидывая взглядом ее пышные формы.
– Вам здесь накрыть или в комнате отдыха? – игриво спросила она.
Почувствовав неожиданно нахлынувшее возбуждение, Круглов молча закрыл дверь на ключ и, подойдя к Клаве, потянул ее в маленькую боковую комнатку, где был диван, на ходу расстегивая пуговицы на ее форменном белом халате.
– Сергей Сергеевич, мне сейчас нельзя, я могу залететь… – попыталась, было, возразить Клава, но потом сама придвинулась к Круглову, прерывисто задышав.
Распахнув ее халат, Круглов оглядел открывшееся ему роскошное тело и подтолкнул Клаву к дивану. Та упала навзничь, отчего взгляду Круглова предстали не только ее большие налитые груди и живот, но и пушистый лобок, по цвету напоминавший ворох пшеницы, который ему нравилось трепать «за загривок».
«Нельзя говоришь, а чего же ты ко мне без трусов приперлась? Чай не лето…» – усмехнулся про себя Круглов и провел рукой по ее уже увлажнившемуся лону. Клавдия, откинувшись на спинку дивана, охнула и подалась бедрами навстречу его руке, глядя на Круглова жадными, полными страсти, глазами.
Круглов даже не стал снимать брюки, а просто расстегнул их и, высвободив из них свою самую возбужденную часть, сел на диван рядом с Клавой.
– Ну, давай, иди ко мне… – позвал он ее.
Она вскочила, нависла над ним, уперлась широко разведенными коленями в диван и, обхватив руками Круглова за плечи, медленно опустила свои бедра на его подрагивающее в ожидании естество.
Почувствовав, как ее тело жарко приняло его, Круглов прикрыл глаза. Он сидел неподвижно, чувствуя, как распалявшаяся Клава неистовствует над ним, все быстрее насаживаясь на его плоть, и лишь, ощутив приближение конца, сделал несколько движений ей навстречу.
В самый последний миг он вдруг представил на месте Клавы Есению и, сжав зубы, выплеснулся в нее, рыча, как зверь, от наслаждения.
Клава поморщилась от боли, когда он словно тисками стиснул ее бедра, заставляя замереть на нем.
– Есения… – зарываясь лицом ей в грудь, выдохнул он.
Клава оскорбленно отпрянула. Расцепив объятия Круглова, она вскочила и, всхлипывая, торопливо натянула халат, после чего выскочила за дверь, даже не вспомнив о том, что была обязана накрыть на стол.
А Круглов опустошенно остался сидеть на диване, переживая происшедшее. У него не было сил даже застегнуться. Перед глазами стоял четкий образ Есении, не давая успокоиться его все еще налитой плоти.
Круглов с яростью сжал промежность ладонью, пытаясь избавиться от наваждения, но морок уходить не желал, а наоборот вдруг ожил, задвигался, представ перед изумленным Кругловым Есенией с искаженным от страсти лицом, запрокинутой головой и выгнутым в талии телом. Чувствуя, как от этой картинки в пах хлынула новая волна возбуждения, Круглов откинулся на спину и стиснул рукой свою вздыбившуюся плоть. Онанировать он прекратил еще в юношеском возрасте, считая это ниже достоинства настоящего мужчины, но сейчас, как в отрочестве, он неистово задвигал рукой, цепляясь внутренним взором за помрачающую его сознание картинку. Разыгравшееся воображение начало быстро дорисовывать ее – вот он вылизывает лоно Есении, терпко пахнущее смородиновым кустом после грозы, целует и кусает ее полные груди, а вот уже и грубо вторгается в ее тело. Последнее видение, когда он увидел, как его плоть погружается между темных завитков, окончательно добило его. Забившееся в оглушающем оргазме тело исторгло такую мощную струю семени, что его капли достигли даже лица Круглова, оросив одежду на груди. Круглов вскрикнул и без сил распластался на диване.
Неожиданно послышался стук в дверь кабинета.
«Кого это там принесло?» – простонал Круглов, обессиленно поднимаясь и пытаясь привести себя в порядок.
– Сергей Сергеевич, вы здесь? – раздался голос Граховского.
– Здесь, Генрих Модестович! – отозвался Круглов. – Проходите, я сейчас, – он склонился над раковиной, споласкивая разгоряченное лицо.
– Это не от вас ли Клава выскочила, как ошпаренная? – с любопытством спросил Граховский, появляясь на пороге комнаты отдыха.
– Не обращайте внимания, женские капризы! – отмахнулся Круглов, вытираясь. Многолетняя выдержка позволила ему взять себя в руки и быстро переключиться на прозу жизни. – Хорошо, что вы здесь, я как раз хотел с вами поговорить.
– Я тоже, – возбужденно поблескивая глазами, сказал Граховский, садясь в кресло.
– А что случилось? – спросил Круглов, внимательно посмотрев на него. – Вы обедали? Я голодный как волк и, если не возражаете, начну есть.
– Ешьте, ешьте, я уже, – торопливо ответил Граховский и хитро посмотрел на Круглова. – А вам, кажется, плясать скоро придется…
– Это еще почему? – удивился Круглов. – Я писем не жду, – и вдруг замер, осененный догадкой, – вы хотите сказать…
– Да, да, да! – воскликнул Граховский. – Конечно, это еще не точно, но похоже, что Есения Викторовна все-таки попала в интересное положение…
Круглов ошеломленно опустился на стул.
– Но когда? Ведь вы же только две недели назад возобновили опыты с ней? – воскликнул он, не в силах поверить, что то, чего он так ожидал, – свершилось.
– А для этого, голубчик, не нужно много времени, просто один раз попали в цель… Теперь нужно ждать, чтобы «прижилось», – усмехнулся Граховский.
– Но откуда у вас такая уверенность? Ведь еще слишком мало дней прошло, – продолжал допытываться Круглов.
– Это верно, все еще может случиться, поэтому мы и должны срочно положить Есению Викторовну в клинику, во избежание волнений и других отрицательных факторов, – ответил Граховский.
Круглов лихорадочно соображал. Если Граховский сегодня решит принимать меры, пропажа Лёни сразу же обнаружится. А Николай еще не позвонил…
Круглов молча поднялся, открыл шкаф и, достав оттуда початую бутылку коньяка, плеснул его в две рюмки.
Поставив одну рюмку перед Граховским, он поднял свою и спросил:
– Крестным будете?
– А в какую веру крестить-то будем? – рассмеялся Граховский. – Я католик, а вы, наверняка, атеист… Да здесь и священника-то нет! Разве что самостоятельно окрестить его, использовав озеро в качестве купели. Будет он у нас своей, озерной, веры…
– Если он – это я, то будет православным, – сказал Круглов. – Спасибо, Генрих Модестович, за ваши труды!
И чокнувшись с Граховским, Круглов залпом выпил свой коньяк.
– Как наследничка-то назовете, Сергей Сергеевич? – спросил Граховский, тоже отпивая из рюмки.
– Как, как! Сергеем, конечно, – ответил Круглов и попросил Граховского: – Генрих Модестович, вы меня простите, но я хотел бы сейчас побыть один, а вечером поговорить с Есенией. Давайте ее положим в клинику завтра. Думаю, за один день с ней ничего не случится…
– Понимаю, понимаю, – сказал Граховский и, допив коньяк, тяжело поднялся. – Договорились…
Он просеменил к двери и, хитро подмигнув, добавил с порога:
– Желаю успеха, папаша!
– Спасибо, – рассеянно отозвался Круглов, пытаясь привести скачущие мысли в порядок.
Бердск-Крутояр, начало февраля 1998 года
Покинув Бердск, они вскоре въехали в Новосибирск и, промчавшись по нему, выскочили на магистральную автомобильную дорогу № 53, как было указано в Лёнином атласе автодорог. Ехать им предстояло почти шестьсот километров – до Ачинска и дальше, уже по зимнику, резко повернув на юг к Крутояру.
По пути Федор молчал, сосредоточенно глядя на дорогу, и Леонид не решился отвлекать его разговорами. Но тут, вспомнив об одной вещи, не дающей ему покоя, не выдержал.
– Федор! – окликнул он.
– Ну? – повернул к нему голову тот.
– А почему мы не взяли лыжи для Есении? Вы не уверены в успехе нашего предприятия?
– Сходим на разведку, а там и лыжи найдем, если понадобятся, – пояснил Федор. – Ты не торопись, Лёньша, тут пороть горячку не след.
– Хорошо, – согласился Леонид, немного успокаиваясь, хотя волнение, охватившее его с утра, не спадало.
Он стал наблюдать за проносящимся за окном пейзажем и населенными пунктами, которые они проезжали.
Где– то часа через четыре они добрались до Кемерово и зашли в первый попавшийся на пути ресторанчик перекусить и немного размяться.
– Не люблю харчи, к которым прикасались чужие руки, – недовольно поморщился Федор, садясь за столик.
– А как же вы служили тогда? – удивился Леонид. – Не сами же себе готовили?
– Не сам, – согласился Федор. – Но я лично знал поварих, которые нас кормили. Они не были мне чужие…
– А в Афганистане? – тихо спросил Леонид.
– А там я, в основном, на сухом пайке жил. Мы на базе не сидели… Все больше в разъездах, – пояснил Федор совершенно будничным тоном, словно речь шла об обычных командировках, и потянулся за меню, которое держал в руках незаметно появившийся у их столика официант.
Поев, они двинулись дальше. Начало смеркаться. Прыгающий свет от фар, освещающих дорогу перед машиной, убаюкал разомлевшего после еды Леонида. Он только на мгновение прикрыл глаза и тут же провалился в тяжелый сон, пробуждаясь на секунду, когда машину чересчур подкидывало на ухабах.
Проспав Ачинск, Леонид проснулся, когда они уже подъезжали к Крутояру по глухой узкой дороге, то взбирающейся на сопку, то круто летящей с нее вниз.
– Мы скоро приедем? – спросил он у Федора, который устало крутил баранку, стараясь держать машину ровно на заснеженной дороге.
– Через полчасика будем, – ответил тот. – А поспал ты хорошо. Что ночью-то делать будешь?
– А разве мы будем где-то ночевать? – удивился Леонид. – Я так понял, что нам нужно будет сразу проникнуть на поезд, идущий к Озерному.
– Во лазутчик какой нашелся! – рассмеялся Федор. – Проникнем, не боись! Время у нас еще есть.
Вскоре, начав спускаться с пологой сопки, они увидели лежащий у ее подножия большой, ярко освещенный поселок.
– Это и есть Крутояр? – спросил Леонид.
– Он самый, – подтвердил Федор. – А вон станция железнодорожная, видишь?
С сопки поселок казался игрушечным, а грузовые поезда, стоящие у станции, напоминали составы из детской железной дороги. Мама купила такую дорогу Леониду на первый юбилей – десять лет – в Германии, когда ездила туда по турпутевке. Дорога была потрясающая, все мальчишки мечтали о такой и, приходя к Леониду в гости после школы, с завистью и восхищением следили за игрушечными паровозиками, бегающими по путям. Благодаря этому у него вскоре появилось много полезных вещей, полученных от мальчишек взамен на разрешение поиграть «в дорогу». Мама, узнав об этом, влепила ему подзатыльник и, заявив, что не даст своему сыну превратиться в прощелыгу Сойера, заставила все вернуть ребятам. Он тогда не понял, кого она имела в виду, и только потом, прочитав книгу Марка Твена, понял, что она намекала на предприимчивость Тома Сойера, который брал мзду за покраску тетушкиного забора.
– Тебе, что, так понравился вид? – прервал его воспоминания голос Федора.
– А? – не понял Леонид.
– У тебя лицо стало такое счастливое, вроде как ты увидел город своей мечты, – хмыкнув, пояснил Федор.
– Да вспомнил тут кое-что из детства, – улыбнулся в ответ Леонид.
Через несколько минут они въехали в поселок и, урча мотором, медленно покатили по его центральной улице. Потом, свернув куда-то в боковой проезд, остановились у большого деревянного дома. Дом был старый, потемневший от непогоды и времени.
Федор коротко посигналил, вроде как спел: «та-та-татата». Глянув на часы, которые показывали четверть двенадцатого ночи, Леонид покосился на Федора: «Перебудит всех людей», но промолчал.
Над крыльцом загорелась лампочка, потом распахнулась дверь, и на пороге показался невысокий мужичок в наброшенной на плечи телогрейке. Увидев их машину, он поспешил к ним.
Федор вышел, разминая затекшие от долгой дороги ноги.
– Привет, братушка! – приветствовал его мужичок, подбегая к нему, как говорится, с распростертыми объятиями.
При этом он оказался только по плечо Федору.
– Здорово, паря! Вот, принимай гостей, – смеясь, сказал Федор, сграбастывая его в охапку и любовно хлопая по спине.
Потом, отпустив мужичка, он махнул Леониду рукой:
– Лёньша, вылазь, приехали!
– Да, прошу, гости дорогие, – засуетился хозяин. – А машинку-то, Федюшка, хорошо бы в сарайку поставить, а то у нас тут приисковички, как подопьют в трактире, пошаливают…
– Ну, давай, сразу схороним, – согласился Федор, вновь садясь за руль.
Мужичок побежал к большому сараю, стоявшему неподалеку от дома и, повозившись с увесистым амбарным замком, обмотанным тряпками, распахнул широкие створки.
Федор медленно въехал внутрь, высветив на минуту уставленное разнообразным инвентарем помещение. Потом, выйдя из машины, он вытащил с заднего сиденья их с Леонидом рюкзаки и лыжи, лежащие на полу машины, и направился к дому, не дожидаясь, пока мужичок аккуратно запрет двери сарая.
– Лёньша, не отставай! – приказал он и, оббив с валенок снег, распахнул дверь.
Зайдя за ним следом в дом, Леонид тихо спросил Федора:
– А как хозяина-то зовут?
– Архипушка, – бросил тот через плечо.
– Что, я так и должен называть его: Архипушка? – озадаченно спросил Леонид.
– Так и зови, – подтвердил Федор, поставив вещи и лыжи в уголке.
В это время мужичок вбежал в сени, растирая руками плечи:
– Зябко сегодня, морозец покрепчал. Ну, проходьте, проходьте в дом.
Скинув в сенях валенки и куртки, Леонид с Федором вошли в большую комнату, где их встретила румяная маленькая женщина с такими же удивительно синими глазами, как и у Федора.
– Ой, Федюшка! – всплеснула она руками и, подбежав к Федору, обняла его, всхлипывая.
Ее маленькие руки не смогли полностью обхватить широкую фигуру Федора и, глядя на это, Леонид неожиданно по-новому понял, что означает слово «необъятный».
– Ну ладно, ладно, Настёнушка, не реви, – попросил ее растроганный Федор и погладил по спине. Повернувшись к Леониду, он представил ему хозяйку: – Вот, Лёньша, моя двоюродная сестра, Настёна. Одна она у меня от всей родни осталась…
– Да, – подтвердила та, сердобольно взглянув на брата. – Отец-то его на фронте погиб в сорок третьем, ушел незадолго до его рождения, а мать, брат и сестра потом уже, после войны, от дизентерии померли. А нас с ним одно спасло, что у деда на пасечке в тайге жили, не заразилися. И мои родители тоже померли тогда.
– Ну, разговорилась ты, матаня, – ласково перебил вошедший в комнату Архип. – На стол давай, что ты гостей словесами кормишь?
– Ой и правда, я сейчас, – засуетилась женщина и убежала из комнаты.
– Ну, здравствуй, Лёньша, проходи, чувствуй себя, – подошел к Леониду Архип и, улыбаясь, протянул руку.