Самухина Неонилла. Операция «КЛОНдайк»

   – Пять… – тихо поправила его Есения.
   – Что пять? – не понял Кондратюк.
   – Пять трупов… Секретарь Вахрушева, Маша, похоже, тоже погибла…
   – Тем более… – покачав головой, сказал Кондратюк. – Я бы хотел узнать, кто были нападавшие и что они хотели от Круглова? И почему он отстреливался от них? Я видел, как один из этих ребят показывал внизу нашей охране удостоверение сотрудника ФСБ. Зачем Круглову было стрелять в коллег, или это не Круглов их приголубил? – и он посмотрел по очереди на Федора и Леонида.
   – Это были люди не из ФСБ, – сказал Леонид. – Они застрелили секретаршу раньше, чем вышли на Круглова. Мы в это время беседовали с ним, спокойно сидя в кабинете, и не поняли, что им было от него нужно. А когда началась перестрелка, Круглов скончался от полученной раны, ничего не успев нам объяснить.
   – Может быть, они хотели что-то у него забрать? Что-то из того, что имело большую ценность и ему не принадлежало? – вкрадчиво спросил Кондратюк, бросив почти незаметный взгляд на «дипломат», стоящий у ног Федора.
   Однако Федор, уловивший этот заинтересованный взгляд, подобрался.
   Леонид, тоже напрягся и, пытаясь отвести внимание Кондратюка от «дипломата» и вообще от этой щекотливой темы, решил ответить ему.
   – Насколько я знаю, – сказал он, – единственная ценность, имевшаяся у него на тот момент, это была Есения Викторовна, которую он сопровождал на вашу конференцию.
   Кондратюк недоверчиво посмотрел на него и спросил:
   – Но, как я вижу, вы захватили его «дипломат»? Я видел, как он его все время носил с собой…
   – А с чего вы взяли, что это его «дипломат»? – неожиданно раздался голос Есении, до сих пор не принимавшей участия в этом странном полуразговоре-полудопросе. – Он – мой. В нем лежат документы и материалы для моего доклада.
   – Я извиняюсь, если покажусь бестактным, но неужели эти бумаги настолько ценны, что их должен был охранять целый подполковник ФСБ? – спросил Кондратюк, смягчая улыбкой свою иронию и интерес к ответу.
   – Нет, все гораздо прозаичнее: они просто тяжелые, – усмехнулась в ответ Есения. – Сергей Сергеевич любезно согласился носить дипломат вместо меня…
   «А я бы только тебя и носил бы!» – подумал Леонид, услышав в ее фразе еще один смысл, но, решив поддержать ее версию, сказал совсем другое:
   – Я в школе девочкам тоже портфели носил, – и сконфуженно замолчал, сообразив, что сморозил что-то по-детски наивное.
   – Хорошо, тогда, может быть, они и хотели забрать Есению Викторовну? – не отставал Кондратюк.
   – Не похоже, если только они не некрофилы! – хмыкнула Есения. – При той стрельбе, что они подняли, там должны были остаться только трупы. Я – кабинетный ученый, почти никуда не езжу, и никому до такой степени, чтобы меня нужно было убивать, насолить не могла…
   – А кстати, где же вы работаете? – спросил Кондратюк, вроде как между прочим…
   – В одном из филиалов нашего института, вы же знаете… – обтекаемо ответила Есения.
   – А где этот филиал находится?
   – Зачем это вам? – настороженно спросила она.
   – Вы собираетесь туда вернуться?
   Есения бросила взгляд на Леонида.
   – Нет. Есения Викторовна туда уже не вернется, ее работа там закончилась сегодняшним докладом, – ответил он за нее. – Мы собирались сегодня уезжать в отпуск.
   – А после отпуска? – настойчиво допытывался Кондратюк.
   «Вот пристал!» – рассердился Леонид и ответил:
   – Мы пока еще не думали об этом. Есении Викторовне нужно хорошо отдохнуть, она много лет работала без отпуска.
   – Тогда у меня будет к вам предложение, – сказал Кондратюк. – Я готов помочь вам перебраться за границу и устроиться в таком месте, где жизнь будет отдыхом, а работа – праздником.
   – Неужто где-то уже построили коммунизм… – усмехнулся Федор. – Прямо рай какой-то…
   – Для ученых такого уровня, как Есения Викторовна, там такие условия, что никакой коммунизм не предложит, так что не иронизируйте, – сказал Кондратюк, раздраженно дернув губами.
   – А что же тогда вы тутпрозябаете? – саркастически спросил Леонид.
   – А передо мной стоят некоторые задачи, которые я должен решить, прежде чем уехать туда, – отводя глаза в сторону, пояснил Кондратюк.
   – Интересно… – протянул Леонид, неожиданно поняв, что за задачи могли стоять перед референтом руководителя подобного института. – Да вы, батенька, не иначе, как сбываете на запад наши секреты…
   – Если смотреть отсюда, то – на восток, – усмехнулся Кондратюк и решительно добавил: – Времени у нас, господа, остается все меньше, так что давайте на чистоту. Ни в какой отпуск вы не собирались, а пришли, похоже, за Есенией Викторовной, чтобы увезти ее отсюда. Я же видел, как неусыпно ее пас Круглов. Так вот, предлагаю вам помощь в этом побеге. Правда, мне нужно немного времени, чтобы все подготовить, но у меня есть надежный человек, у которого вы сможете отсидеться. Он заберет вас на шоссе, куда мы доберемся на «шестерке», – он указал пальцем на пол, под которым находился гараж, – и отвезет к себе на таежный хутор. Когда у меня все будет готово, я вас вызову по рации. Мой человек доставит вас же до Абакана, где я буду вас ждать. Там мы сядем на самолет до Благовещенска и будем пробираться к китайской границе. А за границей нас встретят…
   – Зачем вам все это? – почти грубо спросил Леонид. – Вы же можете уйти сами без хлопот… Зачем мы вам? Что вы собираетесь получить от нас за подобную помощь?
   – У меня есть ряд вопросов к Есении Викторовне, – улыбнувшись, сказал Кондратюк. – Если она даст на них ответы, это не только оправдает мои хлопоты, но и покроет все затраты по нашему «турне».
   – Почему вы так уверены, что я знаю ответы на ваши вопросы? – поинтересовалась Есения, глядя на него своим характерным иронично-спокойным взглядом.
   – Есть у меня в этом некоторая интуитивная уверенность, – улыбнулся ей в ответ Кондратюк.
   – Нам нужно подумать, – сказал Леонид, вставая.
   – Думайте… – согласился Кондратюк и добавил: – Пока я готовлю кофе… Дальше придется действовать быстро.

Глава четвертая

   Начальник Новосибирского управления ФСБ Визорин Борис Дмитриевич стоял, держась за спинку больничной койки, не в силах распрямиться из-за скрючившего его радикулита, и матерился. Ему сейчас для полноты счастья только не хватало трупов на научной международной конференции, убийства подполковника ФСБ и исчезновения ученой, которую тот охранял, и которая, к тому же, являлась носителем сверхсекретной информации государственной важности.
   Заместитель Визорина, Слепаков, привыкший к приступам «матогона» у своего начальника, стоял, опустив глаза в ожидании, когда тот немного успокоится и можно будет доложиться более обстоятельно.
   – Ну что там у тебя еще? – спросил Визорин, когда поток мата его утомил, не принеся облегчения.
   – У трупов троих мужчин, которые нападали на Круглова, нашли удостоверения сотрудников ФСБ города Красноярска, они их предъявляли на входе, когда проходили в институт.
   – Надеюсь, фальшивые? – глянул на него Визорин.
   – Да, поскольку среди красноярских сотрудников нет лиц с фамилиями, указанными в этих удостоверениях – мы уже проверили. Хотя сами удостоверения и печати подлинные, с этим еще будем разбираться, попозже.
   – Хорошо, что еще было предпринято?
   – Сейчас брошены все силы на поиск пропавшей Вербицкой и ученого секретаря директора института – Филиппа Кондратюка, а также джипа, который, по словам очевидцев, преследовал машину Кондратюка, сбив охранника у ворот. Не исключено, что Кондратюк тоже мог погибнуть. Номер джипа установить, к сожалению, не удалось, это упущение институтской охраны, не зафиксировавшей данных на машину, которую они пропустили на территорию института. А наши коллеги из милиции, прибывшие в институт на место происшествия, проговорились, что видели по пути туда на проспекте Лаврентьева какой-то стоящий на дороге джип с выбитым лобовым стеклом. В нем сидело двое человек. Пока они допетрили, что нужно их было проверить и вернулись туда, тех и след уже простыл.
   – Но куда же могла подеваться Вербицкая?
   – Пока не знаем. Прочесали весь институт, ее нигде нет. Гардеробщик сказал, что она получила верхнюю одежду в разгар конференции. С ней был немолодой крупный мужчина, но охранник на входе показал, что на улицу она не выходила, а, похоже, с одним из представителей прессы пошла наверх в приемную директора института. Больше ее никто не видел.
   – А она не могла уехать вместе с Кондратюком?
   – Охранник гаража показал, что в его машине было только двое мужчин – Кондратюк и еще кто-то.
   – Адрес этого Кондратюка узнали? Может, он дома отсиживается после пережитого?
   – Мы уже послали к нему своих людей, но дома он пока не появлялся.
   – Свяжитесь с ГИБДД, пусть проверяют все джипы, а заодно было бы неплохо прошерстить автостанции, где те двое могут поменять поврежденное лобовое стекло.
   – Уже предупредили, но, если у них есть свой автослесарь, то вычислить их через это будет сложно.
   – А кто обещал, что будет легко? Ты представляешь, что начнется, если мы не найдем Вербицкую и не разберемся в сложившейся ситуации в самое ближайшее время! Знаешь, какой уровень секретности стоит за этой бабой? Да за нее головы в самой Москве полетят!
   – Лучше бы мы ее вообще не выпускали с этого объекта, – тихо сказал Слепаков.
   – Это точно, – согласился Визорин. – Но было ходатайство ее непосредственного начальника, член-корреспондента РАН Граховского… Да и сопровождал ее сам Круглов, начальник по режиму их объекта.
   – Кстати, – спохватился Слепаков. – Директор института Вахрушев, который во время стрельбы был у себя в кабинете, сказал, что Круглов незадолго до этого ушел от него, как раз собираясь возвращаться с Вербицкой в Озерный, поскольку получил известие, что Граховский накануне умер от сердечного приступа.
   – Еще один покойник… – покачал головой Визорин. – Что же все-таки произошло? И что нападавшие хотели от Круглова? Наверное, что-то очень важное, если на такое дело пошли и погибли… Объявляйте пока Вербицкую и Кондратюка в розыск и держите меня в курсе. Эх, не дадут спокойно поболеть, придется, наверное, выписываться… – он с трудом опустился на кровать.
   Слепаков возразил, сочувственно глядя на него:
   – Нельзя вам, Борис Дмитриевич, выписываться, нужно долечиться, я вам сюда обо всем буду докладывать, вы только поправляйтесь.
   – Ладно, там видно будет!

* * *

   Бурый был вне себя. То, что он услышал от Козака, его буквально взбесило. Деньги, несмотря на то, что они были у его людей уже почти в руках, опять уплыли, и теперь, похоже, безвозвратно.
   Бурого не утешило даже то обстоятельство, что сволочь-подполковник, «начальничек, ключик-чайничек», который увел его баксы с рудника, лежит сейчас «умоченный» в морге. В игру неожиданно вмешались новые и непонятно откуда взявшиеся фигуры. Правда, Квач опознал одну из них, но по тому, что Бурый услышал, это был далеко не желторотый пацан, а матерый волкодав, да еще с Афганом за спиной… Видимо, потому и смог, уходя от погони, на полном ходу двумя выстрелами пробить скат у Квача. Да, такой человек достоин уважения! Но даже такому уважаемому человеку Бурый был не намерен дарить свои деньги. Хотя сейчас его уже, собственно, и не сами-то и деньги волновали, а соблюдение принципа. Ведь с какого-то момента у него вдруг все пошло наперекосяк, и сейчас он был просто обязан справиться с ситуацией, иначе удержать в узде свою, пусть небольшую, но все же «империю», он не сможет. И тогда это будет означать начало конца… Бурый такое уже не раз наблюдал со стороны и примеривать это на собственную шкуру был не намерен.
   – Слушай сюда! – приказал он Козаку. – Я не знаю, как ты это сделаешь, но вы с Квачом должны найти этого мужика! Как хочешь, через военкомат, через паспортную службу, но найди мне его! Где живет, где работает, что ест, с кем спит… Свяжись с Валерой, он сейчас тоже в Новосибирске, возьмешь у него денег на информационные расходы.
   Бурый любил иногда выдать несвойственный ему словесный оборот, вот и сейчас, произнеся «информационные расходы», он почувствовал приятную теплоту, прокатившуюся у него по груди. Нет, все-таки слово – великая сила!
   – Сделаем, шеф! – отозвался Козак и отключился.
   Едва Бурый нажал кнопку сброса, как его телефон снова зазвонил.
   Поднеся трубку к уху, он слегка напрягся, не зная, что за сообщение ждет его на сей раз:
   – Слушаю!
   – Это я, – сквозь шорох помех раздался голос Валеры. – Все в порядке…
   – В каком именно порядке?… – уточнил Бурый. – И кто это был? Ты его вытянул? Он сейчас с тобой?
   – Я хочу сказать, что ужевсе в порядке, – с нажимом на слове «уже», перебил Бурого Валера. – Это был «маленький», помните? Ну, нервный такой… – Бурый тут же вспомнил лицо самого молодого участника группы Голована. – Говорят, он очень нервничал, метался по камере, кричал, в итоге нечаянно поскользнулся, и башку об «толчок» разбил, да так неудачно, что умер, не приходя в сознание.
   В нарочито-циничном тоне Валеры прорвались наружу две-три истеричные нотки.
   – Ясно… – мрачно протянул Бурый и, помолчав, добавил: – Ты, главное, сам там не нервничай. Жди звонка Козака, у них-то как раз наоборот – не все в порядке. Дашь ему денег и возвращайся сюда.
   – Хорошо… – отозвался Валера. – А сколько?
   – Как обычно.
   А в это время Козак, опустив трубку в нагрудный карман, повернулся к Квачу, с насупленным видом ожидавшему окончания разговора с шефом. Голова его была туго замотана бинтом, а вся правая щека отекла и стала какого-то зловещего черно-синего цвета.
   Если бы Козак тогда не подоспел на выручку, то Квач валялся бы у джипа с разбитой головой неизвестно еще сколько времени и его, скорее всего, загребла бы милиция. Хорошо, что Козак издалека увидел их машину и догадался, что с Квачом что-то неладно. Он едва успел добежать до джипа, усадить Квача на сиденье, и заменить простреленное колесо, как мимо них промчалось несколько машин милиции и «скорой помощи», несущихся по направлению к Институту репродуктивной генетики.
   Одна из милицейских машин вдруг резко сбавила скорость, а сидящий рядом с водителем милиционер, заметивший разбитое лобовое стекло у джипа, подозрительно оглядел машину, но останавливаться они не стали.
   Козак, опасаясь, что кто-нибудь из любопытных всерьез заинтересуется ими, дождался, когда милиция скроется за поворотом, и рванул по шоссе в сторону города, прищуривая глаза, слезящиеся от ветра, бьющего в разбитое стекло.
   До города они добрались без приключений и тут же загнали машину в глухой угол у кафе «Корвет», где директором работала бывшая любовница Козака, Вероника. Несмотря на то, что они разбежались лет десять назад, Козак до сих пор поддерживал с ней теплые отношения и, приезжая в Новосибирск, всегда ее навещал. Он даже был на ее первой свадьбе, и совершенно искренне поздравил молодых, чем вызвал благодарные слезы у невесты и крепкое рукопожатие жениха, который, как вскоре выяснилось, открыл собой длинный список официальных мужей Вероники. Козак потом даже перестал запоминать при знакомстве их имена, называя всех: «наш муженек».
   Валентин, заместитель Вероники по кафе и ее нынешний муж по жизни, погнал джип Квача к какому-то своему знакомому мастеру вставлять новое лобовое стекло и менять номер и документы.
   Сам Козак не хотел светиться, поскольку ЧП, произошедшее в Институте, наверняка уже подняло на ноги всю местную милицию. Их должны уже искать, поэтому они с Квачом сидели в служебном помещении, а именно в предбаннике шикарной сауны кафе «Корвет», и думали, что нужно предпринять в первую очередь.
   «Эх, надо было все-таки память „отбить“ у охранника в институтском гараже… – жалел про себя Козак. – Он ведь меня близко видел и сможет описать. Тем более, что этот придурок, – он покосился на понуро сидящего рядом Квача, – умудрился сбить еще и охранника на воротах… Это всё так не оставят…»
   – Ну что? – спросил Квач, не выдержав затянувшейся паузы после разговора Козака с Бурым.
   – Бурый сказал искать твоего мужика… – ответил тот, очнувшись от своих мыслей. – Ты хоть номер-то их машины запомнил?
   – Не только запомнил, даже вот на бумажке записал… – Квач вытащил из кармана клочок газетного листа. – Только как нам его теперь искать? Они уж, поди, залегли где-нибудь. Недаром же уходили со стрельбой…
   – Для начала выясним, кому принадлежит машина, – сказал Козак, забирая у него газетный обрывок с номером. – А «приятеля» твоего как зовут, кстати?
   Записав на том же газетном клочке продиктованные Квачом имя и фамилию его обидчика, Козак поднялся:
   – Ну ладно, жди меня здесь. Отдыхай пока, поспи, если хочешь. Я Веронику предупрежу.
   Он вышел из сауны и направился к кабинету Вероники.
   Вероника сидела за столом и с кем-то разговаривала по телефону. Увидев Козака, она помахала ему рукой, приглашая проходить и садиться.
   Закончив разговор, она положила трубку и спросила Козака:
   – Дорогой, обедать будешь? Я прикажу…
   – Ника, погоди! – остановил он ее именем, которым называл в те времена, когда они были близки. А был он тогда классным боксером, много соревновавшимся, и богиня победы была ему «лепшей подружкой».
   Вероника удивленно подняла на него глаза, которые от воспоминаний тут же заволокло таким туманом, что Козак, спохватившись, постарался побыстрее приглушить произведенный эффект и спросил:
   – Ты можешь мне помочь еще кое в чем? У тебя есть знакомые в ГИБДД?
   – Есть, – кивнула Вероника, томно кладя руку себе на грудь, пытаясь, наверное, вернуть в норму свое сбившееся дыхание. – А что нужно?
   Козак, не обращая внимания на ее недвусмысленный жест, молча положил перед ней листок с номером машины.
   – Требуется узнать, кто хозяин? – догадалась бывшая зазноба.
   – Правильно…
   – Нет проблем! – уверенно сказала Вероника, снимая свою «усмиряющую» руку с груди, и потянулась к листку. – Сделаем!
   – Да и вот еще: нужно бы узнать адресок вот этого дяденьки, – Козак постучал пальцем рядом с нацарапанной на листке надписью «Федор Поликарпович Савельев», после чего подвинул листок Веронике.
   – И это могём, – улыбнулась она. – Только придется немного подождать. Пойдем, я тебя посажу поесть, а сама пока займусь этим делом.
   – А сюда не могут принести? – спросил Козак. – Не люблю есть на людях, ты же знаешь…
   Он, действительно, не выносил людных мест, но раньше это объяснялось тем, что из-за его популярности к нему вечно приставали со своей дружбой очередные почитатели его боксерского таланта. Бросив большой спорт, он вообще ушел в тень, поскольку его новый род деятельности, которым он занимался уже третий год, не терпел огласки и популярности…
   «Самый стильный киллер этого сезона», «Киллер-1998», «Звезда киллерского искусства»… «Забавные были бы плакаты, – подумал он, – если бы какому-нибудь чокнутому шоумену вздумалось провести конкурс по подобной номинации…»
   – Без проблем, тебе принесут сюда, – кивнула Вероника. – А чего ты хочешь?
   – Мне все равно, выбери на свой вкус, – попросил Козак. – Я позвоню пока?
   – Конечно, звони, – сказала Вероника, направляясь к выходу.
   Пока она занималась делами, Козак связался по телефону с Валерой, договорившись с ним, что тот сам привезет к вечеру деньги в «Корвет» и оставит их у Вероники.
   Через полчаса перед уже поевшим Козаком лег лист бумаги, на котором было написано не только имя владельца серебристой «тойоты», увезшей стрелявшего в Квача «афганца», но и указаны адреса: домашний и рабочий, а также телефоны. Судя по рабочему адресу, было ясно, что Филипп Павлович Кондратюк являлся сотрудником Института репродуктивной генетики.
   – А вот это тебе доверенность на мою машину, пользуйся, пока твою не привели в порядок… – сказала Вероника, выкладывая перед Козаком нотариально заверенную бумагу (когда успела!) и ключи от своей «BMW».
   – Ты – золото! – оценил усилия экс-любовницы Козак, поднимаясь и мимолетом целуя ее в щеку. – Спасибо тебе. Пойду навещу нашего раненого… Да, кстати, я сейчас отъеду ненадолго, тем более, что теперь есть на чем, – он благодарно улыбнулся ей. – Сюда придет один человек, он мне должен кое-что оставить, подержи это у себя, пока я вернусь, ладно?
   – Конечно… милый… – Вероника окинула его нежным взглядом, но он поспешил отвести глаза. – А когда тебя ждать? К ужину будешь?
   – Постараюсь…
   Идя по коридору, Козак думал, что теперь, когда они установили личности двух сообщников Круглова, им будет легче выйти на их след, чтобы, наконец, вернуть буровские деньги их владельцу.
   Квач спал, подсунув руку под совсем почерневшую и еще больше отвисшую щеку.
   Растолкав его, Козак сказал:
   – Пора, поедем тут по одному адресочку. Будешь на подхвате. За руль я сам сяду.
   Квач, не споря, поднялся на ноги, и покорно пошел следом за Козаком, на ходу осторожно разминая заспанное разбитое лицо.
   Подъехав через полчаса к интересующему их дому по указанному в бумажке адресу, Козак заглушил мотор. Квач нахохлившейся птицей сидел рядом, опустив щеки в вязаный шарф.
   – Нужно посмотреть… – сказал Козак, протягивая ему бумажку с номером квартиры, но, взглянув на черноту, залившую лицо Квача, решил сам пойти на разведку.
   Склонившись к лобовому стеклу, Козак предварительно внимательно оглядел дом, прикидывая количество квартир в каждом подъезде и пытаясь сообразить, какие из окон принадлежат квартире Филиппа Кондратюка. По его расчетам выходило, что они должны были находиться на четвертом этаже и смотреть сюда, во двор.
   Оглядев окна четвертого этажа, он почему-то сразу безошибочно нашел их, и не только потому, что в цепочке других светящихся прямоугольников именно на их месте был темный провал, но и потому, что его взгляд словно сам потянулся туда.
   – Похоже, что корешок наш домой не приходил, – сказал Козак. – Жаль, нет бинокля… Ладно, пойду посмотрю. А ты зырь! Если он появится, иди следом.
   Вытащив из бардачка небольшой фонарик, Козак вышел из машины и направился к дому. Быстро вычислив код по стертым из-за частого пользования цифрам кодового замка, он открыл дверь и вошел в темный подъезд.
   «Идеальное место для ликвидации…» – машинально отметил он.
   Уже закрывая дверь, он оглянулся во двор – что-то его там насторожило. Это была неприметная «шестерка», стоявшая в углу двора, в которой неподвижно сидели два человека.
   «А что, если и они „пасут“ Кондратюка? И мы сами приперлись к ним прямо в руки? – подумал Козак, нащупывая лежащее в кармане оружие. – Надо было сказать Квачу, чтобы сел за руль и мотор не глушил… Мало ли что!»
   Однако он решил не возвращаться (плохая примета), и пошел к лифту.
   Лифт в подъезде не работал, о чем предупреждала старая, облупившаяся надпись, нужно было подниматься на четвертый этаж пешком, но это было и к лучшему – никто неожиданно не свалится на голову, просто нужно прислушиваться повнимательнее…
   На втором этаже Козаку пришлось ускорить шаги, потому что в одной из квартир раздался скрежет открываемого замка, а ему нельзя было, чтобы его кто-нибудь здесь увидел. Поэтому он, стремительно взлетев на площадку третьего этажа, замер, пережидая, пока вышедший из квартиры жилец спустится вниз, и только после этого продолжил свое «восхождение».
   Наконец, благополучно добравшись до четвертого этажа, Козак огляделся – на площадку выходило четыре квартиры. Все двери, кроме одной, были обшиты дерматином, а четвертая, на которой стоял нужный ему номер, была обита дощечками «в ёлочку».
   Подойдя к этой двери, Козак приложил ухо, но не услышал за ней ни одного подозрительного звука. Тогда он на крайний случай дважды коротко нажал на звонок, после чего, подождав для уверенности несколько секунд, вытащил из кармана набор отмычек, и отработанными движениями открыл замок. Толкнув дверь, он быстро проскользнул в образовавшуюся щель.
   Прикрыв за собой дверь, Козак прислушался – было тихо.
   «Точно, никого нет! Но ничего, подождем. Мы – привычные…» – подумал он и хмыкнул, вспомнив известный анекдот о двух киллерах, которые в назначенный час ждали в подъезде «клиента», и когда, минут через двадцать, «клиент» все еще не появился, один из киллеров, глянув на часы, встревоженно сказал второму: «Слушай, я волнуюсь: не случилось ли с ним чего-нибудь?».
   Осторожно ступая, Козак медленно прошелся по квартире, осваиваясь.
   Подойдя к окну, он выглянул наружу. В темном салоне Вероникиной «бээмвэшки» какими-то беспорядочными рывками двигался красный огонек, видимо, Квач курил, как всегда нервно поднося ко рту зажженную сигарету. А непонятная «шестерка» по-прежнему стояла в углу двора. Правда, сверху не было видно, вышли из нее пассажиры или нет.
   Задернув поплотнее шторы, Козак включил фонарик и осветил им окружающее пространство. Обстановка в квартире была вполне приличная, но какая-то безликая – никаких тебе фотографий, никаких безделушек. На всем лежал явный холостяцкий налет – в этом доме абсолютно не чувствовалось женской руки. Видимо, Кондратюк был не женат и вообще жил один.
   Пройдя на кухню, Козак открыл холодильник. В нем сиротливо лежало несколько консервных банок, пачка масла, недопитая бутылка кефира и полбуханки черного хлеба, завернутого в полиэтиленовый мешок.
   «Ну и чмо манерное! Хлеб хранит в холодильнике! – хмыкнул про себя Козак и ткнул пальцем в буханку. – Мягкий, видимо, недавно куплен…»