Самухина Неонилла. Операция «КЛОНдайк»

   – Вот это правильно – и не обижай! – обрадовался Котов.
   – Ну и сколько же ты хочешь? – устало спросил Бурый.
   – Да всего ничего: один ма-а-аленький, зелененький лимончик… – ответил Котов и засмеялся: – Люблю недоспелые цитрусовые.
   – От целого, да еще зеленого тебя может и пропоносить, – заметил Бурый, внутренне закипая.
   – Ничего, у меня желудок крепкий, выдержит! – заржал Котов.
   – А мне негде тебе целый лимон взять, – сказал Бурый. – Давай, хотя бы напополам его разрежем и сахарком присыпем.
   – А что за сахарок будет? – заинтересованно спросил Котов.
   – Моя тачка… Перекрасишь в белый цвет, чем тебе не рафинад?
   – А сам на чем ездить будешь? Неудобно как-то без колес тебя оставлять, – сделал вид, что застеснялся Котов.
   – Не боись, не обезножу, – успокоил его, усмехнувшись, Бурый. – Только подождать тебе придется, мне еще нужно твою половинку от чего-то отрезать…
   – Даю тебе сутки, – быстро сказал Котов. – А потом – не обессудь!
   – Суток мало! – попытался возразить Бурый.
   – Сказал – сутки, значит – сутки, и не торгуйся, не на базаре, – оборвал его Котов. – Я тебе завтра позвоню в это же время, – и он отключился.
   – Бл…дь! Сука! Ну, обложили! – Бурый в ярости откинулся на сиденье, забыв о сидящем рядом Козаке.
   – Проблемы? – спросил тот тихо. – Может, помочь?
   Бурый резко повернулся к нему:
   – Ты мне уже в Энске помог, помогальщик, мать твою!
   – Ну смотри, было бы предложено, – пожал плечами Козак. – Я тебе по дружбе предлагаю. Без денег… в компенсацию за моральный ущерб…
   – Тот ущерб уже не компенсировать! – махнул рукой Бурый, неожиданно успокаиваясь.
   Решение он принял еще во время разговора с Котовым. Что-что, а шантажировать себя он никому не позволит! К тому же Котов не из тех, кто наедается, наверняка захочет годами тянуть с него. Перспектива всю жизнь находиться в подвешенном состоянии Бурого не грела.
   – Ты понял, кто звонил? – спросил он у Козака.
   – Понял, – кивнул тот. – Котов – личность известная.
   – Да? – удивился Бурый. – Сталкивался, что ли?
   – Было дело… – уклончиво ответил Козак. – Потому с особой ответственностью отнесусь к делу.
   – Так что, действительно, без гонорара его сработаешь? – вроде как невзначай поинтересовался Бурый.
   – А Валеркин кусок оставляешь мне? – задал встречный вопрос Козак.
   – Оставляю, черт с тобой! – кивнул Бурый.
   – Тогда ничего больше не надо. Есть какие-нибудь пожелания?
   – Нужно продумать, как это сделать, чтобы все было чисто, – задумчиво сказал Бурый. – Очередного прокола я не потерплю, но и тянуть нельзя – у нас всего только сутки.
   – А тут мудрить нечего. Где ты с ним обычно встречаешься? – спросил Козак.
   – В бане или в ресторане, – ответил Бурый, не понимая, к чему тут клонит.
   – Вот и назначь ему завтра встречу в ресторане, вроде как деньги лично передать и обмыть по-дружески.
   – Это еще зачем? – удивился Бурый. – Да у меня водка в рот не полезет с ним пить…
   – А никто и не предлагает, ты, главное, сиди и жди его в ресторане, да так, чтобы все видели, что ты ждешь друга…
   – Ну?…
   – А мне сообщишь точное место и время вашей встречи… Мы его с Квачом проводим…
   – Зачем? – удивился Бурый. – Как потом убирать будете после нашей встречи? На меня же сразу упадет подозрение…
   – А встреча не состоится… – Козак, скрывая усмешку по поводу непонятливости Бурого, отвел глаза. – И ты по этому поводу попереживаешь, а потом, безутешный, поедешь домой.
   – А… – сообразил Бурый. – Вы его по пути?… Годится! Только осторожней, не проколитесь в этот раз, а то доедет, устроит скандал по поводу денег. Убирать его придется все равно, но после шума труднее будет отвести от себя подозрение.
   – Не волнуйся, Бурый, на сей раз все будет путем! – твердо пообещал ему Козак.
   – Ну тогда ладно! – повеселел Бурый. – Расходимся, а насчет места и времени я тебе завтра сообщу после разговора с Котовым. Да! – остановил он вылезающего из машины Козака. – Купи в магазине ма-а-аленький зеленый лимончик и вставь Котову в задницу… на прощание, он так любит недоспелые цитрусы…
   – Сделаем! – хмыкнул Козак. – В конце концов, менты – тоже люди, будет им приятный сюрприз – лимон к чаю…

Глава десятая

   На следующий день Григорий Тарасович разбудил их рано – за окнами была еще сплошная темень.
   Леонид, чувствуя, что глаза его никак не хотят просыпаться, нехотя побрел в сени к рукомойнику с ледяной водой.
   Есения в это время помогала старику с завтраком, который был даже на взгляд Леонида чересчур обильным, но видимо, хозяин придерживался традиционной точки зрения, что «утренняя заправка» – это топливо на весь день.
   Допив свой круто, до черноты, заваренный чай, Григорий Тарасович сказал, отдуваясь и отодвигая от себя пустую кружку:
   – Пойду-ка я, затоплю вам баньку.
   – Вот это здорово! – обрадовался Леонид.
   – Действительно, здорово, помыться очень хочется… – поддержала его Есения и, уловив заинтересованный взгляд Леонида, слегка покраснела.
   – Я тебе помогу, – очарованный ее постоянным и каким-то девическим смущением, предложил он, чем вызвал усиление румянца у нее на щеках.
   Есения поспешно вышла из-за стола, схватила что-то и убежала на кухню. Григорий Тарасович, остановившийся у порога, бросил на Леонида внимательный взгляд.
   «Только этого не хватало! – внутренне сжался Леонид. – Не дай бог, догадается, что никакие мы не муж и жена, и доложит об этом своему племяннику…»
   – Не надо бы Есении сейчас в баню, – сказал Федор, когда Григорий Тарасович вышел.
   – Почему? – удивился Леонид.
   – Скинуть может… – коротко пояснил тот и, поднявшись, понес свою тарелку на кухню.
   После этого, он молча оделся, взял лыжи и опять куда-то ушел.
   Леонид помог Есении доубирать со стола и сел в кухне на лавку, глядя, как она привычными отработанными движениями принялась мыть посуду. По договоренности с Григорием Тарасовичем Есения все-таки взяла на себя готовку обеда.
   Чувствуя неудобство от того, что они, действительно, доставляют старику лишние хлопоты, Леонид вызвался помочь чистить картошку. Срезая с картофелин закручивающиеся спиралью очистки, он украдкой поглядывал на Есению. Разговор у них почему-то не клеился. Так обычно бывает, когда люди давно не виделись, и у каждого столько всего накопилось, что самым сложным оказывается выбор, с чего начать. А задавать банальный вопрос: «Ну, как ты жила все эти годы?», у Леонида язык не поворачивался. Поэтому диалог у них долго крутился вокруг малозначащих вещей, от рецептов быстрейшего приготовления тушеного мяса, если его отбить и вымочить в уксусе, до погоды.
   Есения первая не выдержала такого разговора и, опустив нож, которым она разделывала мясо, спросила Леонида о том, что ее волновало больше всего:
   – Как тебе наш сын?
   Леонид несколько секунд молчал, не зная, как коротко ответить на такой сложный вопрос. Ему казалось, что обсуждать подобные темы среди грязной картошки и мяса нельзя, для этого должны быть соответствующие место и атмосфера.
   – Сын, он сын и есть! И этим словом все сказано… – наконец, сказал он и выразительно посмотрел на Есению.
   Есения отвела подозрительно заблестевшие глаза и сморгнула, отчего по ее щеке тут же побежала прозрачная слезинка.
   Леонид вскочил:
   – Ну что ты! Не надо! Зачем же плакать?
   Он попытался взять Есению за руку, но она убрала ее за спину, прошептав:
   – Ты запачкаешься…
   – Да наплевать мне на это! – воскликнул он и, не обращая внимания на то, что ее руки были, действительно, выпачканы мясным соком, обнял Есению, прижимая ее к своей груди. – Главное, ты не плачь. Сын у нас – замечательный, и сейчас он у моего друга, в надежном месте. Мы еще будем с ним вместе…
   – Я так по нему соскучилась!.. – прошептала она, зарываясь лицом в рубашку на его груди.
   «А по мне?» – захотелось спросить ему, но он промолчал, боясь спугнуть Есению такой прямотой, и только легонько поглаживал ее по спине.
   – Ничего, все пройдет, мы с тобой выберемся отсюда, и Лёня будет с нами, – утешал он ее, чувствуя, что Есения с трудом сдерживается, чтобы не заплакать всерьез.
   – Как ты себе это представляешь? – спросила она, поднимая лицо и глядя с надеждой на Леонида.
   – Попрошу друга привезти Лёню к нам…
   – Куда?
   – Туда, где нас уже не найдут…
   – И ты знаешь такое место?
   – Доверься мне! – сказал Леонид, и в этот момент сам поверил, что у них все будет хорошо, только надо будет посоветоваться с Сергеем для осуществления этого «хорошо».
   – Я тебе верю! – просто сказала она и, отодвинувшись, снова взялась за нож, а Леонид вернулся к своей картошке.
   Наконец, дочистив ее, он встал:
   – Я отлучусь ненадолго…
   Есения кивнула.
   Войдя в комнату, Леонид направился к своему рюкзаку, стоящему в углу. У него возник план, как немного успокоить Есению. Вытащив из рюкзака спутниковый телефон, он оделся и, спрятав телефон под куртку, вышел из комнаты. Пройдя по просторным сеням, он открыл дверь на двор, и чуть не столкнулся на крыльце с Григорием Тарасовичем.
   Отступив в сторону, он уступил старику дорогу.
   – А ты куда? – спросил его Григорий Тарасович.
   – Пойду, пройдусь.
   – Мое дело, конечно, сторона… – посмотрел на него старик, – но тебе я бы не советовал отходить далеко от дома. Это Федор – бывалый в лесу человек, сразу видно, а ты житель городской, пропадешь – ищи тебя потом…
   – Да я, вон, к озеру схожу и обратно, – успокоил его Леонид. – Хочется подышать свежим таежным воздухом…
   – Ну, ну… – хмыкнул Григорий Тарасович и пошел в дом.
   Леонид, чуть ли не вприпрыжку сбежал с крыльца и, пройдя двором, расчищенным от снега, озадаченно остановился у кромки целины. Стало понятно, почему дед хмыкнул – пройти к озеру пешком не представлялось возможным – провалишься по пояс, нужны были лыжи. Но Леониду, во избежание лишних вопросов, не хотелось возвращаться в дом за ними, поэтому он просто пошел к дальней постройке, над крышей которой курился дымок. Подойдя поближе, он понял, что это была баня, которую готовил для них Григорий Тарасович. Обойдя ее вокруг, он увидел свежевырубленную полынью, видимо, озеро здесь подступало к самому хутору.
   «Дед, наверное, хочет, чтобы мы после бани окунулись в эту прорубь, прямо полный сервис», – подумал он и, представив сие удовольствие, передернулся – на улице было морозно.
   Оглянувшись на дом, из которого пока никто не появлялся, Леонид присел на поленницу, сложенную у задней стены бани, и вытащил из-за пазухи телефон. Разобравшись в кнопках, он медленно набрал номер Сергея – память на цифры у него была профессиональная.
   – Серега… – только и мог он сказать, услышав неожиданно близкий голос друга.
   – Ленька!!! – обрадовался тот. – Ты где?!
   – Я в Сибири, Есения уже со мной…
   – Не может быть! – вырвалось у Сергея. – Ну ты и молоток! А тут петелечки затягивают, все еще ищут и тебя, и сына… Как же тебе это все-таки удалось?
   – Федор помог. Как там Лёня? – спросил Леонид.
   – Хочешь с ним поговорить? – неожиданно предложил Сергей. – Он тут рядом.
   – Рядом? Нет, погоди, я перезвоню тебе минут через пять, хорошо? Никуда его не отпускай, слышишь?
   – Слышу… – озадаченно откликнулся Сергей.
   Леонид, отключив телефон, помчался к дому. Взбежав на крыльцо, он рванул дверь и, торопливо отряхнув снег с валенок, пошел прямиком на кухню, где Есения возилась с обедом. Григория Тарасовича видно не было, видимо, он был у своих питомцев.
   – Есения, вытри руки и пошли прогуляемся, – сказал он.
   Она удивленно повернулась к нему.
   – Пойдем, говорю. Одевайся быстрее.
   Ничего не понимая, она сполоснула из чайника руки над миской с очистками и пошла следом за Леонидом, который уже держал ее куртку. Пока она застегивалась, он присел перед ней и по очереди натянул ей на ноги валенки.
   Выйдя на крыльцо, Леонид внимательно огляделся – Григория Тарасовича по-прежнему нигде не было видно.
   – Пойдем, – он взял Есению за руку и повел ее к бане.
   Откуда-то налетел Славка и стал с игривым лаем прыгать вокруг них, загораживая им проход.
   – Псина, не приставай! – отмахнулся от него Леонид.
   Собака отскочила в сторону и замерла, обиженно опустив только что дружелюбно вилявший хвост.
   – Куда ты меня тащишь? – поинтересовалась Есения. – Что за спешка?
   – Пока никто не видит… – озираясь, ответил Леонид.
   Он завел ее за баню и усадил на дрова. Есения в ожидании посмотрела на него. Леонид достал из-за пазухи телефон и набрал номер Сергея.
   Когда в трубке раздался его голос, он коротко попросил:
   – Позови…
   – Ага, сейчас, – моментально сообразил Сергей.
   Леонид почувствовал волнение. Он посмотрел на Есению, которая, уже догадываясь, кого пошли звать, привстала, глядя на Леонида большими тревожными глазами.
   – Алё, – послышался в трубке голос Лёни.
   – Здравствуй, сынок, – сказал Леонид. – Я тебе сейчас дам маму.
   Есения буквально вырвала из рук Леонида трубку.
   – Лёнечка, сыночек… – простонала она, услышав голос сына, и вдруг заплакала, опустив трубку в ослабевшей руке.
   Леонид обнял Есению и, забрав у нее трубку, спросил:
   – Сынок, у тебя все хорошо?
   – Все нормально. Что с мамой?
   – С ней тоже все нормально. Плачет…
   – Почему?
   – От радости, – пояснил Леонид. – Сынок, скоро мы будем все вместе. Позови дядю Сережу.
   Когда Сергей взял трубку, Леонид коротко описал ему обстановку.
   – Так… – протянул Сергей. – Договаривайся с этим твоим Филиппом, что я привезу Лёню. Так, по крайней мере, будет хоть одна точка соприкосновения, а там «будем посмотреть»… А ты откуда, кстати, звонишь?
   – Из лесу, вестимо. По трофею…
   – Не понял, но это потом. Позвони, как договоритесь, я приму меры со своей стороны.
   – Хорошо, пока! – сказал Леонид, отключая трубку и засовывая ее в карман.
   Есения плакала, уткнувшись Леониду в грудь.
   – Успокойся, родная, ну что ты!
   – Я сейчас… это пройдет, просто нервы не выдержали, – сказала она, вытирая слезы и, взглянув снизу вверх на Леонида, вдруг привстала на цыпочки и крепко поцеловала его своими, солеными от слез, губами.
   Это был их первый поцелуй после встречи. Леонид потрясенно замер, ощутив прикосновение ее подрагивающих губ. В следующую секунду он, задыхаясь от распиравшей его нежности, уже покрывал бешеными поцелуями ее лицо.
   За этим занятием и застал их вышедший из дома Григорий Тарасович, который, видимо, решил проверить баню.
   – Бог в помощь! – сказал он, с доброй усмешкой глядя на целующуюся парочку.
   Есения, став пунцовой, отодвинулась от Леонида и, развернувшись, поспешно пошла к дому. А Леонид, двинувшись за ней следом, не нашел ничего лучшего, как поблагодарить старика, буркнув: «Спасибо».
   – В доме места много, чего на улице-то морозиться? Губы потрескаются… – со смехом намекнул ему в спину Григорий Тарасович.
   Леонид взбежал на крыльцо.
   Есения оказалась на кухне, и как была – в куртке и валенках, стояла у плиты, что-то сосредоточенно помешивая в чугунке.
   – Очень неудобно получилось, – тихо сказала она, не поднимая глаз, когда Леонид вошел в кухню.
   – Ты не права, во всех отношениях получилось замечательно, – возразил Леонид, подходя к ней. Сняв с нее куртку, он обхватил ее за плечи, обтянутые свитером, и поцеловал где-то за ухом. – Не забывай, что и Филипп, и Григорий Тарасович должны быть убеждены, что мы с тобой муж и жена.
   – Но в баню я идти с тобой не готова, – сказала она, вспомнив разговор за завтраком. – Федор ведь знает, что мы с тобой не…
   Леонид расстроенно помолчал, а потом, вздохнув, предложил:
   – Попросись у Григория Тарасовича сходить помыться до нас, скажи – жара тебе сейчас противопоказана, что, кстати, недалеко от истины. А мы с Федором попариться захотим…
   – Хорошо…
   Федор вернулся на хутор, когда они уже обедали.
   Помыв руки и пожелав всем приятного аппетита, он сел за стол и принялся за еду, заботливо придвинутую к нему Есенией.
   Григорий Тарасович, который до его прихода рассказывал о своем житье-бытье здесь, в лесу, замолчал, вопросительно глядя на прибывшего гостя, но тот не отрывал взгляда от тарелки, мрачно поглощая дымящиеся куски мяса с картошкой. В итоге обед завершился в полном молчании.
   После обеда Григорий Тарасович ушел по делам, предварительно выложив на лавку чистые полотенца для бани.
   Вымыв посуду, Есения направилась к себе в комнату, неожиданно почувствовав себя неважно. Леонид обеспокоенно двинулся за ней следом, но она выпроводила его:
   – Извини, я хочу полежать.
   Ему ничего не оставалось, как вернуться к Федору. А тот, порывшись в рюкзаке, достал бинт и положил его на полотенце.
   Леонид с тревогой посмотрел на него, не поняв для чего Федору бинт, и испугался, не поранился ли тот где-нибудь ненароком.
   – Мыться тебя учить буду, – пояснил Федор, заметив реакцию Леонида.
   – Бинтом? – удивился Леонид.
   – Ничего другого подходящего под рукой нет.
   – Да? – Леонид заинтересованно посмотрел на Федора. – Когда начнем?
   – Часа через два, на сытый желудок нельзя. Можешь пока поспать, глаза у тебя, вон, после еды совсем осоловели…
   – Это мысль! А то дед поднял нас сегодня ни свет ни заря… – согласился Леонид, подходя к печке и забираясь на нее.
   – Как сам встает, так и гостей поднимает… Скажи спасибо, что он вообще нас приютил, – сказал Федор.
   – Большое ему спасибо! – с чувством произнес Леонид, поудобнее укладывая голову на подушке, а потом опять привстал, вспомнив, что не сказал Федору о разговоре с Сергеем. – Федор, а я с Сергеем разговаривал.
   Тот резко повернулся к нему:
   – Хочешь, чтобы нас засекли?
   – Да ладно, кто тут в тайге кого засечет! Кстати, Сергей одобрил мой план и сказал, чтобы мы ему отзвонились, где состоится встреча. Он готов привезти Лёню, куда мы скажем…
   – Я тебе уже высказал свое мнение по этому поводу, – сурово глядя на Леонида, сказал Федор. – Нечего тащить пацана в пекло!
   – Но и оставлять его здесь тоже нельзя. Сергей не может вечно его скрывать у себя, он сказал, что и меня, и Леню по-прежнему ищут… Что же ты предлагаешь?
   – Поспать тебе перед баней, – буркнул Федор, отворачиваясь.
   Леонид послушно закрыл глаза и почувствовал, как его веки вдруг налились липкой, как мед, дремой.
   «Все будет хорошо!» – была его последняя мысль перед погружением в глубокий сон.
   Он, наверное, мог так проспать до позднего вечера, но Федор растолкал его часа через три.
   – Вставай, Лёньша, пора в баню! Есения уже помылась, – сказал он, тряся Леонида за плечо.
   Леонид открыл глаза и огляделся. За столом сидела румяная Есения, на голове которой тюрбаном было завязано полотенце, и пила чай с медом.
   – С добрым утром! – насмешливо поздоровалась она. – Ну ты и соня, Федор тебя добудиться не мог!
   – Как ты себя чувствуешь? – спросил ее Леонид, садясь на печке.
   – Ничего, спасибо…
   – Давай, давай, не рассиживайся, а то баня выстудится, – поторопил Леонида Федор.
   Кряхтя спустившись с печки, Леонид размял мышцы. На печи спать было тепло, но жестковато.
   В бане Федор преподал ему урок правильного мытья. Сначала он хорошенько пропарил его, а потом, выведя в обмывочную, разложил на лавке. Обмотав каждый палец бинтом, он густо натер мылом эту своеобразную перчатку и прошелся ею по телу Леонида, одновременно намыливая его и разминая каждую мышцу. Вскоре Леонид лежал в белом коконе из шипящих и лопающихся пузырьков и, прикрыв глаза, прислушивался к своим ощущениям. Пена, постепенно сползая с тела, обнажала кожу, ставшую вдруг очень чувствительной, и Леониду казалось, что он как бы вылупляется на белый свет из какой-то, окружавшей его последнее время, тесной скорлупы.
   «Вот оно что значит, когда люди говорят, что заново родились после бани!» – понял он, поднимая свою новорожденную руку. Рука была легкой, почти невесомой и какой-то прозрачной, не в смысле того, что просвечивала, а было ощущение, что она состоит из мелких дырочек, сквозь которые свободно гулял прохладный освежающий ветерок.
   Потом Федор щедро облил его из деревянной бадейки горячей водой, смывая пену с тела, и вновь повел в парилку.
   Березовый веник, которым он его парил, был густым и душистым. Потряхивая им над лежащим на полкe Леонидом, чтобы подогнать побольше пара к его телу, Федор то ли что-то нашептывал нараспев, то ли, действительно, напевал какую-то песню. Перед глазами у Леонида вдруг все поплыло, стены бани куда-то ушли, а над ним во всю ширь распахнулось черное ночное небо с колючим светом зимних звезд.
   «Красота-то какая! Лепота-а-а… – грудь Леонида затопило восторгом, а мысли его потекли медленно и тягуче в ставшей гулкой голове. – Как же это возможно? Я же лежу в бане… Куда делась крыша? И почему мне не холодно?…»
   Ему казалось, что он поднимается над баней, и уже видит под собой прогалину среди леса, на краю которой приютился хутор Григория Тарасовича и белело заледеневшее озеро. Сначала он даже испугался, что его унесет куда-то туда, откуда нет возврата, но чем выше он поднимался, тем радостнее становилось у него на душе. Хор, который до этого состоял из разных оттенков голоса одного Федора, вдруг дополнился женскими высокими подголосками, вызывая трепет в душе своим ангельским звучанием. Запели дудки, зазвучали цимбалы, а вот уже и чей-то невидимый барабан начал отбивать ритмичную дробь, напоминающую стук человеческого сердца. С каждым его ударом Леонид все больше отрывался от земли, уносясь в черную бездонную высь. Ему уже не хотелось возвращаться обратно, он готов был бесконечно воспарять все выше и выше. Но неожиданно что-то привлекло его внимание – далеко-далеко внизу вдруг засияли огоньки, разбросанные по огромному темному пространству, словно светлячки на широком лугу. Они разгорались, выпуская из себя тонкие лучики, которые тянулись друг к другу. Наблюдая за ними, Леонид отстраненно подумал, что ткань, ткущаяся из этих переплетающихся лучей, очень похожа на млечный путь. И тут же вспомнил маму.
   «Мама, как ты там?» – эта мысль сдернула его с небес и, он полетел вниз, набирая скорость, к несущимся навстречу ему лучам.
   «Это души тех, кому я нужен, – вдруг понял Леонид и поразился: – Как же их много!»
   И в этот миг осознания все, кроме этого потока света, померкло. Многоголосый хор резко смолк, словно его оборвали, и наступила всеобъемлющая тишина.
   «Приземления» Леонид не почувствовал, только ощутил, как световой поток достиг его лица, обдав обжигающей волной, от чего он сразу же ослеп, но его слепота была не черной, а девственно белой. На ней не было ни одного темного пятнышка, за которое можно было бы зацепиться сознанием.
   Очнулся Леонид в проруби, куда его бережно опустил принесший туда Федор. В первый момент Леониду показалось, что его положили в кипяток. Он выскочил из проруби, в буквальном смысле, как ошпаренный и, судорожно стряхивая с себя ледяную воду, побежал обратно в баню, оскальзываясь на таявшем под босыми ногами снегу.
   Вслед ему несся смех Федора.
   Вскочив в баню, Леонид сунулся к бочке с горячей водой и, зачерпывая из нее ковшиком, начал быстро обливать себя, пытаясь согреть тело, исходившее иголками, но этого было мало. Тогда он бросился в парилку и, забравшись на самый высокий полок, растянулся на нем, обмахиваясь веником, где, наконец, почувствовал жаркие объятия пара.
   «Воспаление легких можно подхватить после этакой бани!» – думал он, но тело его пело, наполненное непривычной силой и бодростью.
   Вернулся Федор и, зайдя в парилку, шутя стряхнул с себя несколько холодных капель на Леонида.
   – Заморозишь, черт, хватит мне уже твоей проруби! – воскликнул тот, загораживаясь веником, как щитом.
   – Ничего с тобой не станется, только здоровей будешь! – ухмыльнулся Федор. – А в прорубь тебя нужно было окунуть, больно далеко ты улетел…
   – Откуда ты знаешь? – насторожился Леонид, считавший, что о его видениях никто, кроме него самого, знать не мог.
   – Да тебя с земли-то уже едва видно было, ты вроде, как далекий спутник стал, – посерьезнев, сказал Федор.
   Леонид слегка опешил:
   – Ты что, хочешь сказать, что я и в самом деле куда-то летал?
   – А разве ты этого уже не помнишь? – покосился на него Федор, плеская воду из бадейки на раскаленные камни.
   – Я думал, что мне это только показалось… – уже совсем растерявшись, вымолвил Леонид, глядя во все глаза на Федора.
   – Может, и показалось… – неожиданно согласился Федор, садясь на полoк ниже Леонида.
   – Что значит: может? Люди ведь на самом деле не летают…
   – Тебе видней… – насмешливо сказал Федор и тут же переменил тему: – Ну, так что Сергей сказал?
   – Сказал, чтобы мы ему позвонили после того, как убедим Филиппа, что без сына в американский рай не поедем. Нужно, чтобы наш шпион заранее назначил встречу где-нибудь на нейтральной территории, тогда Сергей сможет предпринять меры для нашего освобождения.