Подробности Леонид помнил плохо, только ощущения – праздника и еще чего-то хорошего. Но за все надо платить – вот он и настал – час расплаты. Как сказал Кузьма Григорович, Есения к завтраку не пришла, видно, тоже плохо было, бедняжке. Ох, и жалел ее Леонид! Потому что понимал и сочувствовал…
   «Зато ей сейчас, наверняка, не до воспоминаний о стеклянной прародине… У нее сейчас, наверное, как и у меня, перед глазами другая тара стоит… – думал Леонид. – Ой, тошнешеньки…»
   Кузьма Григорович утешал, что это пройдет, только потерпеть надо. Как будто Леонид сам этого не знал! Он в детстве так к зубному врачу ходил – представит, что через час все будет позади, и вроде веселее на душе, да вот только как час этот пережить!
   В открытое окно тянуло прохладой и свежестью. Нужно было вставать, умываться и идти к деду – отнести сумку Есении. Как-то она там?
   На воздухе Леониду стало легче. По дороге он пытался разгладить помятое лицо.
   Утро выдалось теплое, солнечное.
   «Днем, наверное, даже жарко будет. Вон и народ, уже загорелый, спешит на пляж», – подумал он и с отвращением посмотрел на свои бледные ноги, мохнато выглядывающие из штанин длинных шорт. Ему было так кисло, что не хотелось думать ни о пляже, ни, что удивительно, о еде. Он вспомнил картину вчерашнего дедовского стола и поспешно отогнал видение.
   Наконец Леонид добрался до знакомой улицы. Калитка была открыта, видимо, он ее вчера впотьмах забыл закрыть.
   В саду было тихо. Леонид не спеша побрел к домику.
   Варфоломей Игнатьич сидел на крыльце и выполнял «водные процедуры». На нем не было заметно никаких следов их вчерашнего веселья, хотя к пивку он тоже приложился изрядно…
   Увидев Леонида, кот вскочил и с криками: «Мя-яу, мя-яу» побежал к нему навстречу.
   Леонид остановился, ему стало интересно, что тот будет делать. Варфоломей Игнатьич подбежал к нему и, подняв хвост трубой, весь выгибаясь, начал обтираться о его ноги. Шерстка у него оказалась очень мягкая, Леониду было щекотно.
   Он присел и погладил кота.
   – Ну, привет тебе, а где хозяин твой, дома?
   Посмотрев на него своими желтыми глазами, Варфоломей Игнатьич мяукнул и пошел, подняв хвост, к домику, оглядываясь на ходу.
   В доме царила тишина.
   – Прохор Дмитриевич! – позвал Леонид, остановившись на пороге комнаты, где у них вчера проходила «вечеринка».
   Со второго этажа раздался голос Есении:
   – Леонид Аркадьевич, доброе утро! Прохор Дмитриевич ушел по делам, скоро будет. Подождите, я к вам сейчас спущусь.
   И через несколько секунд Есения легко сбежала по скрипучей лесенке.
   «До чего же хорошенькая! Похоже, только на мне лица нет после вчерашнего», – расстроенно подумал Леонид.
   – Вы принесли мою сумку, вот спасибо! – воскликнула Есения. – А то мне и переодеться не во что.
   Подхватив сумку, Есения опять побежала наверх, на ходу крикнув, чтобы Леонид подождал – она быстро.
   Он сел на скамью. Через несколько минут Есения вернулась, одетая в легкое пестрое платьице, соблазнительно облегающее ее воздушную фигурку. Леонид наблюдал за ней с удовольствием, но через какую-то пелену отупляющей головной боли.
   – Вы завтракали? Нет? А меня Прохор Дмитриевич разбудил, – тут Есения взбила волосы на голове, встала в позу и произнесла: – Барышня! Вы вставать собираетесь? Вижу, не собираетесь, ох мне эти сони, всю-то красоту на свете проспят! Идите завтракать, а потом спите хоть до обеда!
   Леонид рассмеялся – было очень похоже – но тут же схватился за голову.
   Есения обеспокоенно посмотрела на него:
   – Что это с вами, голова болит? Вы же вчера вроде только пиво и пили…
   Леонид заколебался, но потом решил сознаться:
   – Да мы вчера с Кузьмой Григоровичем еще коньячку немножко добавили…
   – А, все понятно… Так вы, кроме того, что обжора, еще и пьяница!
   Леонид принялся возражать, но Есения улыбнулась:
   – Да ладно вам, я же шучу. Если честно, то и у меня немножко шумит в голове. А все равно вкусно было! Я наливки с детства обожаю… Была со мной одна история… Это когда я единственный раз в жизни напилась… Мне тогда годика три только исполнилось. Нас с мамой пригласили в гости, и я там познакомилась с мальчиком – чуть постарше меня, вот с ним-то мы под шумок и наклюкались вкусненького сладенького «компотика». Потом нас с мамой пришлось провожать, потому что я была совершенно невменяемой и жутко скандалила. Дядя этого мальчика нес меня на руках, а я показывала пальцем на что-нибудь и громко ругалась: «Этот дом – плохой дом! Этот дядя – плохой дядя!». А дядя мальчика со мной во всем соглашался и уворачивал меня от моей мамы, которая прыгала вокруг него, сердилась и пыталась меня ущипнуть, чтобы я утихомирилась. Теперь этот мальчик стал режиссером, снимает фильмы… Больше мы с ним не пили, да и вообще жизнь нас как-то развела…
   Есения замолчала, задумавшись о чем-то.
   Леонид поспешил отвлечь ее, боясь, что она вспомнит о своей неприятной находке в кабинете отца и опять впадет в депрессию:
   – Может, на море пойдем?
   – А у меня купальника нет, – развела руками Есения.
   – Купим. Здесь, наверняка, должен быть какой-нибудь магазин, – успокоил ее Леонид. – Погода чудная, не сидеть же дома, когда море рядом!
   Послышались шаги, в комнату вошел дед Охмнетыч:
   – О, кого я вижу! Аркадьич, как дела? Ну и вид у тебя! Поправить бы надо, счас я тебе холодненького принесу.
   Он убежал и через минуту принес ковшик с пивом. Потом подскочил к столу и поднял салфетку, под которой в миске лежали помидоры, огурцы и хлеб.
   Леонид отпил из ковшика и закусил хлебом с огурцом.
   – Спасибо! – сказал он. – А мы вот на море собрались.
   – Дело хорошее, только, Аркадьич, скупнитесь, но на солнце не жарьтесь – совет ветерана… Хоть и не югa, но все же.
   Леонид кивнул, и они с Есенией вышли из дома. Дед с котом пошли проводить их до калитки.
   – Да, кстати, а где здесь галантерейный магазин? – спросила Есения. – Мне купальник купить надо.
   – Да по пути, не доходя до вашего санатория, сверните в первую улицу налево, там недалеко.
   – Спасибо, ну ладно, мы пошли.
   – Давайте, а ждать-то вас когда?
   – Не знаем, как получится, – пожал плечами Леонид. – Хотим оглядеться для начала.
   Дед махнул рукой, и они пошли с Есенией искать магазин.
   Отойдя немного от дома, Леонид остановился – вспомнил, что самый главный вопрос, за которым они вчера приходили к деду, – не решили. Он попросил Есению подождать и побежал обратно.
   Дед как всегда сидел на крыльце со своим котом.
   – Ты чего вернулся? – удивился он. – Дороги не будет!
   – Да я же совсем забыл, Прохор Дмитриевич! Мы же не сговорились насчет цены за комнату и прочих условий… – объяснил Леонид.
   – Опять двадцать пять! Ну, ты даешь, Аркадьич, ты что правда забыл?! Мы ж вчера все угомонили, теперь что – опять заново начинать? Ох, мне эти квартиранты… – дед укоризненно покачал головой.
   – Постойте, я что-то ничего не помню, разве мы уже уговаривались?
   – Ну да, я сказал, что не надо мне ваших денег – поможете по хозяйству: дровишек попиляем-порубим, картошку подкопаем, ну там, что на зиму засолим-заквасим, в саду яблоньки побелим… А ты ответил, что на свежем воздухе – это ты с удовольствием… Забыл? Еще про мамашу свою рассказывал, что она хорошо помидоры маринует, обещал позвонить ей и рецепт взять.
   У Леонида в голове что-то начало смутно мелькать, но, как он ни силился, – вспомнить их разговор не мог. Но это уже не имело значения, и так все было ясно. Конечно, они старику помогут, Леонид считал себя мужиком крепким, да и Есении хозяйственная польза будет – она, наверняка, не занималась заготовкой на зиму. Так что ей это пригодится. «Да и мама любит хозяйственных девушек…» – добавил он про себя.
   Не отдавая себе отчета, Леонид уже думал о Есении как о будущем члене их маленькой семьи.
   – О'кэй, Прохор Дмитриевич, договорились! Вот вернемся с моря и сразу начнем.
   – Да не, Аркадьич, вы вначале в колею войдите, обживитесь недельку, жирку поднакопите. Я ж не помещик какой. Ребята вы хорошие, все сделаем. Ох, мне эти торопыги!..
   – Ну ладно, тогда я пошел…
   – Отдыхай, Аркадьич!
   Море было прохладным. Покрывшись гусиной кожей, они лежали мокрые на песке и обсыхали. Солнце, правда, пекло исправно.
   Есения в темных очках, которые они ей купили в магазине заодно с купальником, лежала на спине, подставляя себя солнечным лучам. Леонид старался на нее не смотреть. С того момента, когда она вышла из пляжной кабинки в купальнике, он понял, что погиб окончательно и безвозвратно…
   Нет, он, конечно, предполагал, что она хороша, но никак не ожидал, что настолько. Она его волновала, и это еще мягко сказано… Поэтому Леонид лежал на животе, уставившись в песок, по которому ползали какие-то букашки. Недавно был шторм – на прибрежном песке валялись лохмотья водорослей и мелкие обломки.
   Голова, вначале освеженная купанием, стала опять заволакиваться каким-то мерзким туманом. Леонида начало клонить в сон.
   Есения перевернулась на живот, сняла очки и, тронув руку Леонида, сказала:
   – Нам, наверное, не стоит в первый раз так долго быть на солнце. Пойдемте лучше в воду!
   Ее прикосновение опять всколыхнуло в Леониде уже начавшее было улегаться волнение… Придется еще полежать…
   Есения тем временем вскочила и стала со смехом тащить его за руку:
   – Поднимайтесь, поднимайтесь!
   «Да как тут еще поднимешься, когда уже и так в „приподнятом“ настроении! Да еще и народу на пляже много…» – с досадой подумал Леонид.
   Как можно серьезнее посмотрев на Есению, он отнял свою руку и строго сказал:
   – Иди! Я сейчас тебя догоню.
   Есения сделала большие глаза, потом развернулась и с обиженно-гордым видом пошла к воде. Леонид на нее засмотрелся, а зря…
   «Вот черт, теперь она посинеет в воде, дожидаясь меня… Вот ситуация! Нет, надо будет посоветоваться с Кузьмой Григоровичем – что же это за зависимость во мне такая – от красивого?…» – пытаясь отвлечься от соблазняющего зрелища, думал Леонид.
   Через пару минут он совладал с собой, торопливо вскочил и побежал в воду. Песок с него сыпался, как со старого рыцаря.
   Он хмыкнул, вспомнив, как однажды подслушал во дворе разговор соседа, спившегося историка, с его собутыльниками. Тот, непонятно в связи с чем, разъяснял им смысл слов «с него песок сыпется».
   – Вот вы говорите «с него песок сыпется», потому что он старый что ли? Но к старости это выражение отношения не имеет, а знаете почему? Вот я вам сейчас расскажу. Помните, в старину мужчины носили такие штанишки – круглые, надутые панталончики, а ноги были обтянуты то ли колготками, то ли лосинами? Еще та мода! Ну так вот, эти старинные мужики, чтоб доказать, что они самые крутые и самые-самые, старались выпятить свои мужские достоинства… ну понятно, какие… А для этого они в свои штанишки, умора просто, подкладывали мешочки с песком… Ну, а там понятно… Тут тебе и психология, и физиология… Ясно же, что кто больше всех говорит и заботится о своих мужских достоинствах – у того с этим делом, значит, проблемы – вот и размерчик этих мешочков напрямую зависел от величины проблем его носителя…
   Вспоминая сейчас об этом, Леонид подумал, что с этой патологической закономерностью и спец Григорович согласился бы – сосед, конечно, был прав. Потому что нормальному мужику, если он нормальный мужик, в голову не придет задумываться о величине своего мужского достоинства, он, скорее, о другом думает: как бы ему с этими мужскими достоинствами в ладу жить…
   По рассказу соседа-историка получалось, что ходил себе этот старинный мужик, ходил, потрясал своими достоинствами всё и вся, а время шло и, так сказать, стирало и крошило даже камень. Вот и начинали эти накладные «достоинства», то ли от ветхости, то ли от трения, то ли еще от чего-то, по песчинке просачиваться. Ну и народ, конечно же, потешаться начал в своей брезгливой насмешливости. Вот отсюда, оказывается, выражение и пошло. Так что ни к старости, ни к почечным больным с их песком оно отношения не имело.
   Леонид с разбегу влетел в воду. Вдалеке, на волнах, покачивалась черноволосая головка Есении. Он поплыл к ней мощным брассом. Плавать он любил и умел. В юности ему очень нравилось выпендриваться перед томно лежащими на песке девицами. Сколько это принесло ему приятных знакомств…
   Леонид подплыл к Есении. Она лежала на спине, широко раскинув руки и ноги. Ее высокая грудь, туго объятая купальником, то выглядывала из воды, то погружалась в набегавшую на нее волну. Красиво…
   Он поднырнул под Есению и обхватил ее за талию. Она испуганно взвизгнула и начала отбиваться. Потом, когда поняла, что это он, рассердилась:
   – Ах вы гадкий! Да я вас после этого знать не хочу, меня из-за вас чуть кондратий не хватил! – и она обиженно поплыла вдоль берега.
   Он пристроился с ней рядом:
   – Не волнуйся, я бы тебя Кондратию не отдал.
   – Да ну вас! – уже более миролюбиво сказала Есения, бросив на него укоризненный взгляд. – Вы чего так долго? Я уже начала замерзать.
   – Еще бы! Разлеглась на волнах, а надо двигаться! А ну, кто скорее – вон до того буйка.
   И начался «заплыв века»… Есения пыхтела с боку…
   «Так, нужно будет заняться, дышит неправильно, – заметил Леонид. – Но все равно молодец, руками работает во всю, вот тебе и воздушная фигурка!»
   Конечно, Есения отстала, но Леонид не стал вырываться вперед, и к буйку они подплыли вместе.
   Обхватив буек руками, они покачивались на волне. Несколько раз Леонид вроде как ненароком прикасался бедром к бедру Есении, и как же ему это понравилось! Есения, понятно, заметила его якобы нечаянные касания, покраснела и стала всматриваться в морскую даль… А он вдруг размечтался – представил себе теплую ночь, море и себя с Есенией в нем вдвоем, и больше никого вокруг… Любовь в воде – непередаваемое ощущение! В этот момент крупная волна подняла и толкнула их друг к другу. Есения инстинктивно обхватила Леонида за шею, и он, еще не отошедший от своих мечтаний, крепко прижал ее к себе и поцеловал в мокрую щеку.
   Она как-то сникла и прошептала:
   – Вы же обещали…
   – Есения, я только… – прошептал Леонид и прижал ее к себе сильнее.
   «Как можно выпустить ее из рук, когда сама стихия вложила ее в мои объятия…» – подумал он, теряя голову.
   Губы ее были мягкими и солеными…
   Вырвавшись, Есения поплыла к берегу.
   Леонид не стал ее догонять – ему нужно было успокоиться.
   «Странное дело, – думал он, – вроде уже давно не мальчик, а накатило на меня что-то совсем юношеское, когда даже прикосновение руки погружает в блаженство».
   Сейчас он чувствовал то же самое, теплые волны прокатывались по его сердцу, ему хотелось петь и кричать: «Она пришла! Та, Которую я Не Отдам Никому!».
   Когда Леонид выбрался на берег, Есении уже не было, видимо, ушла домой к Охмнетычу. Но Леонид почему-то был спокоен. Одевшись, он не спеша пошел по берегу в сторону медкорпуса, решив показаться санаторскому врачу. Может, какие процедуры назначит…
   Врач предложил ему больше бывать на свежем воздухе, купаться, загорать, заниматься спортом. Потом, полистав его курортную карту, решил добавить к этим общим рекомендациям радоновые ванны, душ Шарко и кислородный коктейль.
   Против первого и второго Леонид не возражал, а от коктейля наотрез отказался – глотать этот эфемерный коктейль, пахнущий шиповником, все равно, что есть пену от шампуня.
   Врач– старичок посмотрел на него поверх очков и сказал:
   – Ну как знаете, батенька, заставлять я вас не буду.
   Леонид поблагодарил его за это и отправился к себе.

Глава четвертая

   Кузьма Григорович в большой белой панаме и тренировочных штанах сидел за столиком у их домика и резался в шахматы с то ли дворником, то ли уборщиком территории – Леонид не знал, как их здесь называют. Дворник был одет в синий халат на голое тело. Его грабли и метла стояли, прислоненные к столику. Кузьма Григорович выигрывал.
   Дворник вытирал синим рукавом потеющий лоб и матерился себе под нос, глядя как его фигуры одна за другой исчезают с доски.
   Увидев Леонида, они прекратили игру, а Кузьма загрохотал ему навстречу:
   – Леонид Аркадьевич, живой? А то я уже беспокоиться начал. Как головушка? – и повернувшись к дворнику, объяснил: – Товарищ вчера немного перебрал.
   – Бывает! – авторитетно заметил тот. – Надо бы помочь человеку, могу сходить.
   – Не, не, не! – запротестовал Леонид. – Никаких «сходить», я пить больше не буду!
   – Ну, как знаете! Кузьма, спасибо за игру, мне пора работать, – и разочарованный дворник, прихватив свои орудия труда, пошел выскребать из углов притаившийся мусор.
   – А ты чего один, Лёня? Где твоя небога? [1]– спросил Кузьма Григорович.
   – Пошла домой. К обеду, наверное, придет, – ответил Леонид.
   Они сыграли с Кузьмой Григоровичем несколько партий в шахматы. Кузьма Григорович играл хорошо, и Леониду никак не удавалось его победить. Он досадовал на себя, но ругаться, как это делал проигрывавший дворник, ему было неловко.
   Близилось время обеда.
   Кузьма Григорович пошел одеваться, Леонид тоже сменил шорты на летние брюки, а потом решил на минутку прилечь.
   Через полчаса Кузьма его разбудил:
   – Слушай, Леонид, мы останемся без обеда, давай вставай. Я все ждал, что ты сам проснешься, но ты что-то серьезно увлекся.
   Сон, как ни странно, пошел Леониду на пользу. Он бодро вскочил, забежал в ванную сполоснуть лицо и через минуту уже стоял в готовности на крыльце.
   Есении за столиком не оказалось.
   «Вряд ли она уже пообедала, значит, тоже запаздывает», – решил Леонид. Аппетит у него сразу пропал, что бывало с ним крайне редко. Он весь извертелся, пытаясь увидеть за окном приближающуюся фигурку Есении.
   Кузьма, заметив его нетерпение, озадаченно поглядывал на него.
   – Слушай, Лёня, – отложив, наконец, ложку, сказал он, – ты себе шею свернешь! Ну куда она денется, не маленькая же, успокойся и ешь, а то от тебя в глазах рябит, ажно укачало.
   – Да тут у нас небольшой инцидент вышел… – попытался ему объяснить Леонид, но продолжать передумал. Не мог же он ему сказать, что приложился к губам собственной племянницы и этим вызвал у нее отрицательную реакцию. Кузьма поймет девушку, а на Леонида будет смотреть как на прелюбодея-кровосмесителя. А рассказывать ему правду Леониду сейчас не хотелось – долго, да и ни к чему пока.
   Есения все не шла. Леонид начал глотать еду, уже не разбирая ее вкуса.
   – Кузьма Григорович, ты меня прости, но я что-то беспокоюсь, – сказал он, поднимаясь из-за стола. – Пойду к ней, узнаю, не случилось ли чего…
   Прохор Дмитриевич сидел на крыльце со своим неизменным спутником-котом, как будто их приковали к этому месту навеки.
   Увидев Леонида, он удивился:
   – Аркадьич, а вы что – разминулись? Барышня твоя час назад прибежала, схватила сумку, сказала, что вы всем санаторием на экскурсию в город едете, и улетела. А тебя, значит, не взяли… Ох, мне эти девы…
   Леонид обессиленно опустился рядом с дедом на крыльцо: «Вот идиот, самоуверенный кретин! Все! Она теперь не вернется! Ну почему я ее не догнал, почему не остановил?!»
   – Э, э, паря, чё стряслось? – всполошился дед. – Ты чё это зеленеешь, а? Да вернутся они, никуда не денутся. Есения твоя веселая была. Ну чё ты киснешь? Ох, мне эти страдатели…
   Леонид поднял голову:
   – Веселая?
   – Ну да. Варфоломею Игнатьичу всю морду обцеловала, он теперь даже вылизываться не хочет.
   Леонид с ревностью посмотрел на кота, а тот («гад!») ему так доброжелательно в ответ сощурился…
   – Прохор Дмитриевич, где твои дрова?
   – Какие дрова? – не понял дед.
   – Да которые «попилять-порубить» надо. Чего откладывать! Мне сейчас что-нибудь «порубить» как раз по состоянию духа.
   – Ну, как хочешь, Аркадьич, да я говорил тебе – не к спеху это. Ну ладно, пошли, покажу.
   Дед потрусил за дом. Леонид пошел следом.
   Позади дома обнаружился небольшой сарайчик с навесом, под которым очень аккуратно был сложен не один кубометр бревен…
   – Вот это все перепилить?! – ахнул Леонид.
   – Да ты что! – захохотал дед. – Ты ж у меня тут дромадером станешь!
   – Прохор Дмитриевич! Не обзывайтесь!
   – Так ты сам думай, что говоришь! – продолжал веселиться дед. – Ты ж пилить это будешь до своей пенсии, а у меня по хозяйству еще и другие дела есть! – и, увидев вытянувшееся лицо Леонида, добавил: – Не боись, Аркадьич, не заезжу, вернешься к мамаше в лучшем виде. Ох, мне…
   Леонид подошел к штабелю бревен и озадаченно почесал в затылке – с какого конца к ним подступаться?
   Дед открыл сарай и чем-то там загремел в темноте, потом позвал Леонида:
   – Аркадьич, иди-ка сюда, дам тебе инструмент.
   Леонид представил себе большую ржавую пилу, но когда подошел к дверям сарая, поразился: дед, пыхтя, волок на животе новехонькую бензопилу «Дружба».
   – Вот! Обращаться умеешь? – поставив пилу на порог и отдуваясь, спросил дед. – Уже заправлена, хоть счас начинай пилять!
   Леонид осмотрел пилу и, поскольку в стройотряде ему приходилось с такими работать, запустил ее без проблем. Пила истошно завизжала. Перепуганный Варфоломей Игнатьич с диким «мявом» взлетел на дерево и затаился там, раздувшись от ужаса. Леонид выключил пилу. Теперь нужно было приготовить рабочее место. Дед уже предусмотрительно подкатил два чурбана и притащил из-под навеса козлы.
   – Выбирай, как будем действовать, – сказал он.
   – Козлы пока не нужны, – заметил Леонид. – Буду пилить на чурбане. Переодеться бы вот только…
   – А, счас, счас, – засуетился дед и побежал в дом.
   Через несколько минут он вернулся со старой рубахой и штанами в руке:
   – На вот, надень, это сына моего, только рукава и штанины придется подвернуть – мой Ваня повыше тебя будет.
   «Да уж, повыше!» – хмыкнул про себя Леонид деликатности деда, прикладывая штаны к телу, – если бы он их надел, пояс пришлось бы застегивать на шее… А в боках хоть дырки для рук вырезай – готовый комбинезон получится. Славный сынишка у дедушки…
   Леонид молча переоделся и закатал штанины – на ногах внизу получилось что-то вроде толстых бубликов.
   Дед, рассмеявшись, протянул ему веревку:
   – На вот, вставь вместо ремня, а то портки потеряешь!
   Это точно – Леонид мог эти штаны обернуть вокруг себя чуть ли не два раза. Взяв веревку, он продернул ее вместо ремня и завязал узлом на животе. Дед опять залился рассыпчатым смехом. Вид у Леонида получился как у того бурлака на Волге. Рубаху он надевать не стал – жарко.
   Скатив несколько бревен на землю, Леонид поднял одно и положил его концом на чурбан. Дальше – дело техники.
   – Прохор Дмитриевич, печь-то большая? Вам как пилить – покороче или подлиннее?
   – Аркадьич, пили блинчиками.
   – Это как – блинчиками? – не понял Леонид.
   Тут дед отмерил на бревне длину примерно с метр и попросил, чтобы Леонид из этого метра напилил штук десять «блинчиков», ну вроде как колбасы кружочками порезал.
   – Так это ж ювелирная работа! – изумился Леонид.
   – А мне так топить удобно! – капризно заявил дед. – А какой блин чересчур толстый будет, так я его располовиню.
   «Нет, дед все-таки точно странный, – подумал, улыбаясь, Леонид, – даже дрова у него какие-то ненормальные! Полешками ему, видите ли, топить не удобно! Всем на свете удобно, а ему не очень! Ну да ладно, хозяин – барин!»
   Завывая пилой, он принялся «жарить» деду «блинчики». Сам дед Охмнетыч присел на другой чурбан, заложил ногу на ногу, подпер подбородок рукой и умиротворенно наблюдал, как из-под визжащей пилы опадали дрова его любимой формы…
   Скоро у Леонида под ногами все было завалено кругляками «деревянной колбасы», он выключил пилу и стал их собирать.
   – Где складывать-то будем? – спросил он, оглядываясь.
   Дед соскочил со своего чурбана и потрусил в сарай. Там в дальнем темном углу Леониду и пришлось выкладывать поленницу из этих чудных дров. Сарай скоро стал похож на бакалейный магазин, где вот также на прилавке высятся пирамиды рыбных консервов. Леонид почти затосковал по обычной, привычной, нормальной поленнице.
   Вскоре он втянулся в работу и опять вернулся мыслями к Есении. Значит, она взяла сумку и уехала. Это плохой знак. Но, с другой стороны, дед говорит, что она была веселая, даже вон того рыжего обормота поцеловала. Леонид косо взглянул на кота, но, представив, как потом Есения всю дорогу отплевывалась от его рыжей шерсти, развеселился.
   – Ты чего смеешься, Аркадьич? – с улыбкой спросил дед.
   – Да вот – работа радует, – ответил тот и отпилил очередной кругляк.
   Варфоломей Игнатьич, привыкший к визгу пилы, потихоньку сполз с дерева и уселся рядом с хозяином, с интересом наблюдая за действиями Леонида. Потом он настолько осмелел, что стал гоняться за кругляками, которые, падая на землю, откатывались в сторону. Работа спорилась.
   – Пойду пивка принесу, – сказал дед, – больно жарко сегодня.
   И он пошел в дом. Варфоломей Игнатьич поскакал за ним. Вот уж точно – неразлучная пара!
   Леонид опять задумался: «Что же делать теперь, где искать Есению? А если она не вернется, разве в Питере я смогу ее найти?…» Ему почему-то стало себя очень жалко.
   Но тут вернулся дед с пивом.
   – На-ка, Аркадьич, выпей, а то ты как бульдозер без остановки пашешь.