Самухина Неонилла. Операция «КЛОНдайк»

   Воспоминания Леонида прервались каким-то непонятным звуком. На фоне хора и голоса батюшки прозвучало что-то странное. Вот опять…
   Он недоуменно посмотрел на Есению, которая тихонько постанывала, зажимая себе ладонью рот и показывая глазами на жениха и невесту.
   Сначала он ничего не понял, но когда жених с невестой тронулись вслед за священником вокруг аналоя, сам едва удержался от хохота… Дело в том, что шаферы, то ли по недоумию, то ли по незнанию, решили не держать венцы над женихом и невестой, как принято, а надели их им на головы. В итоге картина получилась такая: невесте, у которой была пышная прическа, венец был мал и торчал на голове каким-то немыслимым сооружением. А жениху, наоборот, венец оказался велик и нахлобучился ему на голову по самый нос, задержавшись только на ушах, загнутые кончики которых торчали из-под края венца. Видеть, естественно, жених уже ничего не мог. Пока они стояли, вся дикость этого еще не бросалась в глаза, но когда они пошли!.. Невеста, боясь уронить венец, семенила мелкими осторожными шажками, как африканка с калебасом на голове, а ослепший жених шел с ней рядом, при этом венец на его голове раскачивался и бился о его лоб – бум-бум-бум!..
   Леонид не помнил, как они выскочили из церкви, но за оградой они еще минут десять корчились от смеха.
   «Господи, прости нас, грешных, но это ж мы сами, человеки, устраиваем из святого обряда посмешище, – думал Леонид, пытаясь успокоиться. – Ведь для того же шаферам и дают держать венцы, чтобы венчающиеся не отвлекались!»
   – О, мамочки! Я теперь не смогу венчаться, такое ведь не забудешь! – стонала Есения, держась за грудь.
   – Когда будешь сама венчаться, тебе будет не до смеха, – утешил ее Леонид.
   – Вот, спасибо! – воскликнула Есения, перестав смеяться. – А что же я делать буду? Плакать, что ли?
   – Может, и плакать, у каждого по-разному бывает… – улыбнулся он.
   – Нет, на своей свадьбе я буду самая счастливая! – твердо сказала Есения. – И плакать ни за что не буду!
   – Некоторые люди и от счастья плачут, – заметил он.
   – Да ну! Мелодрама какая-то… – поморщилась Есения. – Ну, я готова, пойдем дальше?
   И они пошли к вокзалу, чтобы поспеть в санаторий к ужину и посидеть на скамеечке у пляжа на вечерней зорьке.

Глава седьмая

   Давно подмечено, что дни, проводимые в работе, тянутся как недели – медленно и томительно, зато дни отдыха летят с космической скоростью. Леонид даже не заметил, как пролетела первая неделя отпуска, а за ней вскачь промчались вторая и третья.
   Дней за пять до отъезда они были с Есенией на органном концерте в Домском соборе. Выйдя после концерта на площадь перед собором, они увидели фотографа.
   – Давай сфотографируемся на память, – предложил Леонид.
   Есения почему-то замялась.
   – Ты чего, не хочешь? – удивился он. – Выглядишь ты прекрасно, если тебя смущает прическа или еще что-то…
   – Нет, меня смущает не это. Говорят, что фотографироваться вместе – плохая примета, вроде как к разлуке, – сказала она.
   – Здра-а-сьте… – протянул Леонид. – А как же быть с семейными фотографиями? Люди семейно снимаются на память о каком-нибудь событии и не расходятся же потом, живут себе годами счастливо…
   – Но мы-то с тобой не семья… – тихо заметила она.
   – Это поправимо… – рассмеялся он и, не удержавшись, привлек ее к себе. – А ты бы вышла за меня замуж? – спросил он, глядя ей в глаза.
   Есения растерялась, в ее глазах появилось какое-то паническое выражение:
   – Ты шутишь?
   – Да нет, зачем же! Я говорю совершенно серьезно, – возразил Леонид. – Я бы хотел, чтобы ты до нашего отъезда определилась с этим вопросом.
   – Ага… «По какому вопросу плачете?…» – опустив голову, задумчиво протянула Есения.
   – Что-что? – не понял он.
   – Это один из примеров канцеляризмов в обыденной речи, – пояснила она, чуть насмешливо взглянув на него. – Значит, ты хочешь, чтобы я «определилась с этим вопросом»? А ты не мог бы мне его сформулировать более конкретно?
   – Иронизируешь? – расстроился Леонид. – Тогда я не буду спрашивать, а просто скажу: я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж и стала моей женой, супругой, суженой и еще этой… второй половиной. Так лучше?
   – Леонид, ну куда ты так торопишься? – тихо спросила она, не принимая его шутливый тон. – Мы же так мало еще друг друга знаем!
   – Понимаешь, я почему-то очень боюсь тебя потерять, – честно признался он. – Поэтому и хочу привязать тебя к себе всеми возможными узами. Примерно вот так… – он быстрым движением снял у нее с шеи шарфик и обмотал им их руки.
   Есения рассмеялась, и в этот момент вдруг блеснула вспышка.
   Опустив фотоаппарат, к ним виновато спешил фотограф.
   – Извините, ребята, но вы так красиво смотритесь вместе, что я не мог удержаться и сфотографировал вас. Приходите завтра сюда же вечером, я подарю вам вашу фотографию, – сказал он.
   – А можно тогда сделать две? – спросила Есения, вздохнув: от судьбы, мол, не уйдешь: чему быть – того не миновать.
   – Можно, будет вам две, приходите завтра, – ответил фотограф.
   – Обязательно придем, – пообещал Леонид и, подхватив Есению под руку, побежал с ней к санаторскому автобусу, на котором их привезли на концерт. Водитель уже нетерпеливо сигналил, поторапливая задержавшихся отдыхающих.
   Последние дни отпуска пролетели вообще мгновенно. Леонид очень привязался к старику Охмнетычу, к Дубултам, и было грустно осознавать, что нужно отсюда уезжать. Все хорошее всегда когда-то заканчивается… Единственное, что его утешало, так это то, что домой он ехал вместе с Есенией, и у них с ней, наоборот, все еще только начиналось.
   Их поезд уходил на следующий день вечером, и они решили оставшееся время провести на пляже, никуда не бегая и наслаждаясь последними часами ничегонеделания. Правда, Есения стала какой-то грустной и задумчивой. Леонид так и не решился за все эти три недели завести с ней разговор о ее рождении и родителях, и наоборот, пытался ее отвлечь от этой темы. Но сегодня, видимо, ему уже не удастся уйти от ее обсуждения. Есения была уже вся там, в Питере, вместе со своими нелегкими проблемами. На его попытки развеселить ее, она отвечала вяло и, в конце концов, сделала вид, что задремала. Ему ничего не оставалось, как взяться за книжку, в которой он за время отпуска прочел лишь пять страниц.
   Вечером, перед тем, как идти с пляжа на ужин, Есения вдруг решила, что все-таки нужно дать телеграмму родителям.
   Собрав пляжные принадлежности и закинув их к Леониду в комнату, они направились к почте, которая находилась на окраине поселка.
   На почте было безлюдно.
   Скучающая над кроссвордом почтовая служащая оторвалась от своего занятия и подняла на них любопытный взгляд.
   – Лабас динас, – приветствовала она их.
   – Здравствуйте, – поздоровались они, а Леонид добавил: – Нам бы хотелось отправить телеграмму.
   – Пожалуйста, нет никаких проблем, – улыбнулась женщина и протянула Есении бланк.
   Сев за стол, Есения попросила у Леонида ручку и принялась заполнять бланк, вписывая свой домашний адрес.
   – Смотри-ка, а номер вашей квартиры зеркален нашему, у нас – тринадцатый, а у вас – тридцать первый, – заметил Леонид, глядя ей через плечо.
   – Ну и как тебе живется под таким номером? – поинтересовалась Есения, поднимая на него грустные глаза.
   – Чудесно живется! – заверил ее он. – Думаю, и тебе тоже понравится…
   Она быстро опустила глаза и продолжила заполнять бланк телеграммы.
   Леонид несколько раз после их разговора у Домского собора пытался вернуться к своему вопросу: выйдет ли она за него замуж, но она всячески избегала обсуждения этой темы под предлогом, что ей нужно сначала вернуться домой и разобраться с родителями.
   Отправив телеграмму, они вернулись в санаторий, поужинали, а потом решили в последний свой вечер в Юрмале погулять еще у моря.
   Вечер был превосходный, солнце уже село, и лишь алевшая кромка неба подкрашивала волны, отражаясь в них розовыми бликами.
   Они не спеша брели с Есенией под руку по песку, с удовольствием подставляя лица дувшему с моря свежему ветерку. Идиллию нарушали комары, шлейфом тянущиеся за ними.
   У кромки леса на берегу стояли скамеечки.

 
По дороге лесной
Шел с красавицей милой,
И деревья вослед
Мне шептали: «Прощай!» —
 

   вспомнились Леониду строчки неизвестного поэта.
   Они присели на скамейку. Есения тут же принялась что-то чертить палочкой на песке.
   Да, завтра они едут домой, и там все будет по-другому… Возможно, сложнее, чем здесь. Ощущение перемен уже реяло в воздухе.
   Леонид, помня свое обещание, старался держать себя в руках, хотя ему это давалось все труднее.
   Есения приподняла голову и долгим взглядом окинула Леонида. Он взял ее за руку, отобрал палочку и зашвырнул ее куда-то далеко за голову.
   Он не пытался сам придвинуться к Есении, и не притягивал ее, а просто сидел, держа ее за руку, и глухо наливался желанием и отчаянием. Видно, он сильно сжал ее пальцы, потому что она поморщилась и вдруг сама придвинулась к нему.
   – Ты так мучаешься, неужели ты… тебя так сильно ко мне… тянет? – спросила она смущенно.
   – Да, меня очень к тебе тянет, – честно признался Леонид, наклоняясь к ней и зарываясь лицом в ее волосы. – Скажу больше: я безумно хочу тебя…
   Она вздохнула и прислонилась к нему, не поднимая головы. Он тихонько поцеловал ее в шею. Она вздрогнула. Прикосновение к ее коже словно током пронзило его губы, а руки отчетливо ощутили сквозь легкую ткань кофточки ее тело. Как в тумане он начал осыпать поцелуями ее шею, плечи, волосы, не думая о последствиях и пытаясь добраться до губ, которые она все время от него прятала. В этот момент, проводя по ее спине рукой, он не почувствовал под тканью традиционной застежки, и ему стало жарко, когда он понял, что это означает…
   Быстрым движением усадив Есению к себе на колени, он прижался лицом к ее груди и, почувствовав уже знакомую упругость, почти обезумел, целуя ее прямо через ткань. Его губы мгновенно наткнулись на что-то еще более упругое – это потревоженный сосок с готовностью откликнулся на его ласку, приподнимаясь ему навстречу. Леонид крепко обхватил его губами и сжал.
   Есения вздрогнула, тело ее напряглось, а руки судорожно прижали голову Леонида к ее груди.
   «О Боже, она не против!» – безумная надежда налила тело Леонида несгибаемой силой. Чуть не оборвав все пуговицы, он одним движением расстегнул ее кофточку, и освобожденная грудь скользнула по его губам. Не в силах больше сдерживаться, он припал к ней в страстном поцелуе.
   Есения, запрокинув голову, прерывисто вздохнула и, выгнувшись ему навстречу, сильнее прижала к его губам нежную вершину своей упругой груди. Чем неистовее он ласкал ее, тем сильнее она прижимала его голову к себе.
   Через несколько сумасшедших мгновений он почувствовал, как шевельнулись и ожили ее бедра, инстинктивно ищущие более тесного контакта с ним. Едва сдержав стон, он скользнул рукой вверх по внутренней стороне ее бедра. Но тут ее тело среагировало совсем не так, как он ожидал: Есения резко вскочила с его колен, чуть не вывернув ему руку, и молча кинулась от него прочь.
   Оторопев на секунду от неожиданности, Леонид рванулся за ней следом.
   Несколько раз он догонял ее, но она вырывалась с каким-то обреченным упорством. Ее обнаженная грудь, немыслимо красивая, вздымалась не то от страха, не то от бега.
   Есения мчалась по берегу у самой кромки воды, и вдруг, споткнувшись обо что-то, упала в воду.
   Здесь он ее и настиг.
   Барахтаясь на мелководье, он обхватил Есению за талию и, удерживая ее на месте, пытался успокоить:
   – Да что с тобой?! Если не хочешь – я не буду принуждать тебя! Ты чего испугалась? Или… у тебя этого никогда не было?
   И уже предчувствуя ее ответ, но еще боясь его спугнуть, он начал таять от счастья и нежности к этой девочке…
   Едва слышно она выдохнула:
   – Да…
   Он прижал ее всю мокрую и дрожащую к себе, покрывая ее лицо поцелуями, и шепотом поклялся ей на ухо:
   – Я никогда не возьму тебя силой, любовь моя, и никогда не сделаю тебе больно!
   Есению била дрожь.
   – Дуреха, ты же вся вымокла, еще не хватало, чтобы ты простудилась! – сказал он, обхватив ее плечи и стараясь согреть своим телом.
   Никакой речи о том, чтобы она шла в таком виде к Охмнетычу, не могло и быть. Они выбрались из воды и побежали вдоль берега к санаторию.
   Все уже спали. Леонид тихонько открыл окно, оставленное незапертым днем, и помог Есении вскарабкаться в комнату.
   Быстро стащив с себя мокрую одежду, Леонид остался в одних плавках и повернулся к Есении. Она стояла у окна, не шевелясь, и только подрагивала от озноба.
   – Есения, тебе нужно раздеться, ты простудишься, – сказал Леонид и стал помогать ей снимать мокрую кофточку и юбку, складывая их на журнальный столик.
   Когда на Есении остались лишь кружевные трусики, он нерешительно остановился. Свет луны, пробивающийся сквозь ветви деревьев в комнату, окутал серебристым сиянием тело девушки.
   Накинув на Есению большое пушистое полотенце, Леонид коснулся края ее трусиков и предложил:
   – Сними и это, и ложись под одеяло – тебе нужно согреться. Я тебя не трону… Если хочешь, я даже могу поспать в кресле.
   Последнее предложение было большой жертвой с его стороны, к тому же он всегда был согласен с северной традицией, считающей, что лучшим средством при переохлаждении является не одеяло, а «грелка во все тело».
   Есения молча сняла трусики и положила их на горку мокрой одежды.
   У Леонида побежали мурашки по телу. Он старался не смотреть на Есению, хотя это было очень нелегко.
   «Да, усну я сегодня, пожалуй!» – усмехнулся он про себя, ощущая недвусмысленную реакцию своего тела.
   Есения подошла к нему вплотную и тихо сказала:
   – Ты тоже можешь простыть. Ложись со мной, я больше не боюсь… И это сними, – она легонько коснулась краешка его плавок.
   – Ложись, я сейчас, – прерывающимся голосом ответил Леонид и, схватив полотенце и халат, пулей выскочил в коридор.
   Переведя за дверью дух и стараясь тише шлепать босыми ногами, он пробрался в ванную комнату.
   Сев на краешек ванны, он уставился на подрагивающие руки. Потом перевел взгляд на свои плавки – в их мокрой неволе томился готовый к восстанию узник… Пожалев его, он стянул влажные, холодные и прилипающие к телу плавки и, не рискуя в эдакой тишине включать душ, пустил в ванну из крана тихую струйку горячей воды.
   Машинально намыливая свое тело и ополаскивая его теплой водой, он пытался оттянуть момент принятия решения. Одно дело – предаваться страстным поцелуям на берегу моря, другое – лечь с Есенией в постель, чувствовать ее тело рядом, и зная о ее невинности, бояться собственной несдержанности…
   Когда через десять минут Леонид смывал мыло с в сотый раз намыленного тела, уже начавшего поскрипывать под руками, он понял, что дальше тянуть нельзя.
   Выбравшись из ванны, он насухо вытерся, накинул халат и вернулся на цыпочках в комнату.
   Было тихо. Если Есения и не спала, то лежала молча.
   Леонид подошел к кровати, постоял, потом быстрым движением скинув халат, отогнул край одеяла и скользнул под него.
   Через несколько долгих секунд Есения повернула к нему лицо и остановила на нем свой характерный долгий взгляд.
   – О чем ты думаешь? – спросил Леонид, приподнявшись на локте.
   – О нас, о том, что я сегодня стану женщиной и, возможно, зачну, как положено, ребенка, который будет расти во мне – там, где предназначено природой, и родится, как все нормальные дети…
   – О господи, Есения! – простонал он, откидываясь обратно на подушку. – С такими мыслями ты никогда не станешь женщиной…
   – Почему?
   – Да потому, что они не хуже ледяного душа остужают… Ты не можешь хотя бы сейчас не думать об этом? Посмотри на себя – ты же совершенно нормальный человек, и какая разница, как тебя зачали!
   – В том-то и дело, что меня не зачинали, а…
   – А отпочковали, – закончил он за нее. – Ну и что? Значит, ты родилась, как настоящая таукитянка.
   – Кто-кто? – переспросила Есения.
   – Дед Пихто! – передразнил Леонид и слегка куснул ее за плечо. – Песня об этом у Высоцкого есть.
   – Ты чего кусаешься? – она со смехом отпихнула его и села на кровати, натянув одеяло себе на грудь.
   – А ты думала, я тебя просто в постель затащил? Вот и нет! Моя мания в другом – вот покусаю тебя сейчас немножко, а потом вообще съем… – пошутил Леонид.
   – Насчет того, чтобы съесть – это очень на тебя похоже, – насмешливо заметила Есения, вернувшись к своему обычному подтрунивающему тону. – Помнишь, как в том мультике: «Обожруся и помру молодой». Так это про тебя…
   – Про меня, про меня, – согласился он и обнял ее.
   Есения слегка напряглась, но потом, вздохнув, опять легла рядом и, прижавшись к нему, затихла, уткнувшись носом в его шею. Ее подрагивающие ресницы слегка щекотали кожу.
   – Жабы поют… – вдруг тихо сказала она.
   – Где, какие здесь жабы? – удивился Леонид, прислушиваясь.
   И, действительно, в тишине откуда-то издалека доносился характерный многоголосый жабий хор.
   – Наверное, в каком-нибудь пруду собрались на концерт и заливаются… – предположила Есения.
   «Замечательно страстная ночь у нас! То проблемы зачатия обсуждаем, то жаб…» – подумал Леонид и, не выдержав, хмыкнул.
   – Ты чего? – подняла голову Есения.
   – Ничего… Можно я тебя поцелую?
   – Не знаю, наверное, можно…
   Но он, не дослушав, уже завладел ее губами, которые на этот раз охотно встретили его, и были теплыми и податливыми.
   – Что это? – прервав поцелуй и, отодвигаясь от него, спросила Есения, пытаясь понять, что же это так сильно прижимается к ее боку…
   – Я тебе сейчас объясню, – несколько севшим голосом пообещал он и, почувствовав, что на этот раз его уже не остановят, снова приник к ее губам…
   Утро он встретил совершенно счастливым и уставшим самой замечательной усталостью в мире. Есения, свернувшись клубочком, сладко посапывала у него под боком.
   «Родная моя!.. – думал он, прижимая ее к себе и глядя на ее нежное лицо с залегшими под ресницами тенями. – Господи, за что мне такое счастье! Спасибо Тебе…»

Глава восьмая

   Поезд прибыл на Варшавский вокзал Ленинграда без опоздания.
   Протолкавшись через узкий коридор, Леонид с Есенией вышли вслед за другими пассажирами из вагона.
   – Странно, – сказала Есения, растерянно оглядывая людей на перроне. – Мы же дали телеграмму моим родителям, почему они меня не встречают? Может, подождем чуть-чуть?
   – Конечно, подождем, только чего здесь стоять, пойдем к вокзалу, они же все равно с той стороны подойдут, если опаздывают, – предложил Леонид.
   Взяв вещи, они пошли по перрону. Мимо них спешили люди, отовсюду слышались радостные оклики встречающих.
   Есения напряженно всматривалась в лица идущих навстречу людей, но ее родителей среди них не было.
   Подойдя к началу перрона, они остановились.
   – Ну, что будем делать? – спросил Леонид.
   – Давай подождем минут пять, если они не появятся, я пойду позвоню, – ответила Есения, расстроенно посмотрев на него. – Наверное, они на меня очень рассердились.
   – А чего ждать? Давай, я пойду им позвоню, а ты стой здесь, чтобы вам не разминуться, если они все-таки придут, – предложил он.
   – Хорошо, – согласилась Есения и, нацарапав на листочке бумаги два телефонных номера – домашний и рабочий, отдала ему. – Вот, спросишь Виктора Ивановича Вербицкого… или Веру Евгеньевну, это моя… мама.
   – Понял. Я мигом, ты не волнуйся, – постарался успокоить ее Леонид.
   Она грустно кивнула.
   Разыскав работающий телефон-автомат, Леонид набрал сначала рабочий номер отца Есении – был вторник, будний день, но ему никто не ответил.
   «Странно, там что, никого нет рядом? – удивился Леонид, вслушиваясь в длинные гудки. – Хотя, возможно, у ее отца отдельный кабинет».
   Постучав по рычагу, он набрал домашний номер. Результат был тот же: никого нет дома… Может быть, они выехали сюда и опаздывают? Для верности он еще раз набрал рабочий номер, но там было по-прежнему глухо.
   Тогда он позвонил к себе домой и доложил обрадовавшейся маме, что он уже на вокзале и будет дома, как только разберется с Есенией. Она тут же заинтересовалась, о ком это он говорит, но он пообещал ей все подробно рассказать по приезду, заочно чмокнул в щеку и повесил трубку.
   Вернувшись к Есении, с волнением ожидавшей его, он покачал головой:
   – Ни там, ни там не отвечают. У тебя есть ключи от дома?
   – Конечно, – ответила она.
   – Боюсь, что тогда нам придется самим добираться к тебе, – сказал Леонид. – А может, ты к нам поедешь, я тебя с мамой познакомлю? Я ей о тебе уже сказал.
   – Нет, нет, я поеду домой, нужно как-то ситуацию разрешить, потом уже… – покачала головой Есения.
   – Ну хорошо, но я тебя провожу, ты не возражаешь?
   – Не возражаю, – грустно улыбнулась она, – тем более что ехать нам недалеко, на Васильевский остров.
   – Я помню, ты же писала адрес на телеграмме. Поехали?
   – Поехали, только знаешь что… – Есения замялась, – подожди меня еще немного, мне нужно зайти… в одно место.
   Он деликатно улыбнулся, сообразив, что она имеет в виду:
   – Ну, пойдем, поищем тебе «комнату милосердия».
   Подхватив вещи, они направились к залу ожидания, но в этот момент к ним подскочил водитель-частник с предложением подвезти «куда надо».
   – Есения, ты иди, я тебя догоню, – сказал Леонид и, повернувшись к водителю, назвал адрес.
   В ответ тот заломил такую цену, за которую можно было доехать до Выборга. Объяснив зарвавшемуся водиле, что он местный, к тому же бухгалтер, и хорошо знает расценки, Леонид послал его гораздо дальше, чем тот собирался их везти, и поспешил за Есенией, которую успел потерять из виду.
   В зале ожидания ее не оказалось.
   Спросив киоскершу «Союзпечати», где здесь женский туалет, Леонид отправился по ее подсказке в дальний угол зала и сел так, чтобы увидеть Есению, когда она будет выходить.
   Через десять минут он уже начал недоумевать, почему ее так долго нет. Очередь у них там, что ли, или у Есении какие-нибудь проблемы?
   Через полчаса Леонид начал нервничать. Подойдя к двери в туалет, он попытался заглянуть внутрь помещения поверх головы очередной посетительницы, вызвав у той брезгливо-негодующий взгляд.
   Ему пришлось поспешно ретироваться, чтобы его не приняли за какого-нибудь извращенца.
   Постояв несколько минут в ожидании, он заметил, как к туалету направляется толстая, расфуфыренная дамочка в ярко-красном примоднённом платье, и решительно направился к ней. Та испуганно остановилась, уставившись на него маленькими круглыми глазками.
   Изобразив на лице обольстительную улыбку, Леонид обратился к дамочке:
   – Прошу прощения, мадам, вы не поможете мне? Моя жена пошла в туалет и вот уже полчаса не выходит. Посмотрите, пожалуйста, не случилось ли с ней чего-нибудь плохого? Ее зовут Есения. А то мне самому туда нельзя…
   – А, хорошо, хорошо, посмотрю, – согласилась та с явным облегчением и, заулыбавшись ему в ответ, поспешила скрыться за дверью.
   Минут через пять она вышла и сказала:
   – Нет там никакой Есении.
   – Как нет? – опешил он.
   – Так и нет, не смыло же ее в унитаз… – усмехнулась дамочка, поводя плечами, отчего ее грудь, затянутая в тиски явно маленького бюстгальтера, вспучилась над декольте, как убегающее тесто, грозя вывалиться наружу.
   – А тут другого туалета нет, может, она в другой пошла? – спросил Леонид, вконец растерявшись.
   – Послушайте, молодой человек, у меня нет ни желания, ни времени выяснять, в какой туалет пошла ваша жена. Так что извините, и дайте пройти, – поджав накрашенные губы, процедила «мадам» и гордо понесла мимо него свое удовлетворенное тело.
   Леонид побежал обратно к киоскерше, но та сказала, что ближайший туалет есть только на Балтийском вокзале.
   «Есения, куда же ты подевалась, не могли же мы с тобой разминуться?» – недоумевал Леонид.
   Выйдя на улицу, он огляделся. Пассажиры уже разъехались, на перроне перед вокзалом народу было мало. Одни частники-извозчики кучковались сбоку у стоянки машин.
   Он задумчиво направился к ним.
   – Что, краля твоя сбежала? – раздался вдруг за его спиной насмешливый голос.
   Леонид повернулся. Сзади, улыбаясь, стоял давешний частник.
   – А вы что, ее видели? – спросил Леонид.
   – Видел, девка она у тебя приметная. Буквально через несколько минут, после того, как мы с тобой расстались, – он насмешливо осклабился, – она вышла из зала с каким-то высоким мужиком, села в «Волгу» с государственными номерами и… фьють.
   – Это отец, наверное, за ней приехал, – предположил Леонид и удивился: – Что же она вещи-то у меня не забрала?
   – Да не похоже, чтобы отец, – хохотнул водила. – Скорее любовник: молодой, высокий.
   – В морду хочешь? – моментально взъярился Леонид.
   – Ну ты, полегче! – тут же в ответ окрысился водила. – А то я тебе тоже монтировкой харю-то отрихтовать могу. Рогач хренов… – и презрительно сплюнув ему под ноги, он отошел к настороженно наблюдавшим за ними другим водителям.
   С трудом удержавшись, чтобы его не догнать, Леонид раздраженно глянул на часы и вконец разозлился: проторчал, как дурак, в ожидании Есении почти час, а она уже, поди, давно дома.