Самухина Неонилла. Операция «КЛОНдайк»

   – Все нормально. Он подумает и завтра с нами свяжется, – сказал Леонид, понимая, что она хочет у него спросить.
   Есения кивнула и с облегчением опустилась на лавку.
   – А как он вообще среагировал? – поинтересовалась она.
   Леонид не успел ответить – вернулся насупленный Григорий Тарасович. Не глядя на гостей, он прошел к лежанке и, сев на табурет рядом, начал, покряхтывая, снимать валенки, по всей видимости, готовясь ко сну.
   Есения переглянулась с Леонидом и нерешительно поднялась.
   А Григорий Тарасович, сняв валенки, демонстративно взбил подушку, после чего забрался на лежанку и, отвернувшись, пробурчал в стену:
   – Как спать соберетесь, не забудьте свет погасить.
   – Я тогда тоже пойду, спокойной ночи, – шепотом сказала Есения и, слегка пожав руку Леонида чуть выше локтя, быстро направилась к двери в свою комнату.
   Когда она вышла, Федор подошел к лежанке, на которой лежал Григорий Тарасович и, встав у головы, спросил:
   – Отец, мы тебя чем-то обидели?
   Плечи Григория Тарасовича дернулись, потом он повернулся лицом к Федору и с насмешкой посмотрел на него:
   – Какой я тебе отец? Тоже мне, сынок нашелся…
   – Григорий Тарасович, голубчик, а, действительно, что случилось? Почему вы сердитесь на нас? – вмешался Леонид, не понимая, в связи с чем создалась конфликтная ситуация.
   – А я скажу вам почему! – старик рывком приподнялся и сел на лежанке, поджав под себя одну ногу. – Потому, что вы используете моего племянника. Он рискует ради вас, а вы, как гнилые нитки – дёрни вас посильнее – поползете…
   – Куда это мы поползем? – спросил Леонид, сделав вид, что не понял, хотя внутри у него что-то виновато шевельнулось, ведь они, действительно, собирались использовать Филиппа. Однако он поспешил отогнать все сожаления прочь – во-первых, Филипп тоже был не подарок, во-вторых, он был врагом его родины, пусть и покидаемой, но родины. И неизвестно еще, какую судьбу им с Есенией он приготовил.
   – Не «куда», а… Не прикидывайся дурачком! – оборвал его старик. – Мне Филипп все рассказал!
   «И когда это Филипп успел?» – удивился про себя Леонид.
   – И что именно он вам рассказал, что так настроил против нас? – спросил он.
   Но Федор вдруг аккуратно отодвинул Леонида и, сев рядом с Григорием Тарасовичем, положил руку ему на плечо и что-то тихо зашептал в ухо. Леонид удивленно воззрился на них.
   – Лёньша, ложись спать! – приказал Федор, не глядя на него.
   Леонид послушно полез на печку, хотя спать ему совсем не хотелось.
   Растянувшись на теплой печи и с удовольствием ощущая свежее распаренное тело, он стал прислушиваться к бормотанию Федора, но так ничего и не смог разобрать.
   Минут через десять Федор поднялся с лежанки и уложил Григория Тарасовича на бок. Тот был какой-то странный, вялый, и даже не стал возражать, когда Федор подоткнул ему, как ребенку, одеяло, а сразу же уснул, тихонько захрапев.
   Леонид свесил голову с печки:
   – Федор, ты что это с ним сделал?
   – По душам поговорил, кресанием называется, – ответил тихо Федор, выключая свет.
   – Ну и что его беспокоит? – в темноте голос Леонида прозвучал несколько зловеще.
   – А беспокоит то, что его любимый племянник, подневольный раб ЦРУ, вынужден покинуть нашу страну, доставляя по заданию руководства в Америку нас, дюже опасных и важных людей, – сказал Федор, забираясь на печку. – А старику это не нравится, он уже прикипел душой к племяннику и не хочет, чтобы тот уезжал. К тому же его мучают дурные предчувствия.
   – Это он тебе сказал? – поежившись, спросил Леонид.
   – Нет, его предчувствия я сам увидел…
   – Как это? – удивился Леонид.
   – Как темный вихрь, несущийся навстречу тому, кто его ждет, – объяснил Федор.
   – И что этот вихрь означает? – осторожно задал вопрос Леонид.
   – Что он может смести и того, кто стоит рядом…
   – Ты прямо как в страшных сказках высказываешься, – недовольно заметил Леонид. – Объясни хоть…
   – Тот, кто ждет беду, – натягивает ее на себя. Скорость у нее, когда она несется к своему творцу, большая, а выглядит все это, как темный вихрь, сметающий всех: и бедового, и того, кто рядом.
   – То есть нам нужно держаться от Григория Тарасовича подальше? – сообразил Леонид.
   – Вот-вот. Завтра будем говорить с Филиппом, чтобы он не тянул там резину.
   – Слушай, Федор, а, может, мы сами как-нибудь попробуем выбраться из страны, а? – спросил Леонид. – У меня есть документы иностранного подданства на нас с Есенией. Может, ты нас доведешь до какого-нибудь города, откуда летают самолеты, ты же эти места хорошо знаешь, и мы попытаемся тихо отвалить?
   – Думаю, что нас ждут уже во всех аэропортах, и на что надеется Филипп – не понимаю… – Федор покачал головой и, помолчав задумчиво, сказал: – Слушай, рассказывали, что в пятидесятых годах погранцы обнаружили необычное «окно» на границе: один знающий человек водил в Китай контрабандистов по дну промерзшей таежной речки, которая пересекала границу и шла вглубь на территорию Китая. Бывают такие года, когда в одночасье падают сильные морозы, в реках моментом промерзает исток, обезвоживая русло. И тогда получается, что первый лед, зацепившись за берега, превращается в крышу или потолок, и между оставшимся хилым течением и льдом образуется воздушное пространство, иногда до метра с лишним высотой. Вот эти лазутчики и входили под лед такой реки километра за три до границы и, проползая по руслу, выходили километра через два после нее. А наверху следов не было никаких…
   – Как же они лезли столько?
   – Как-то лезли… – пожал плечами Федор.
   – И ты нам предлагаешь с Есенией вот так же проползти по дну какой-нибудь реки под границей? – изумился Леонид.
   Он представил, как беременная Есения будет несколько километров лезть по донной грязи, согнувшись в три погибели, и сам почти ощутил родовые схватки, которые за этим наверняка последуют.
   – Нет, Есения такого не выдержит, – сказал он. – Надо что-то другое придумать…
   – Какое же ты дитё все-таки, Лёньша! – хмыкнул в темноте Федор. – Куда тебя отпускать одного! Нет, сомнений быть не может: будете уходить вместе с Филиппом, тот свои интересы до конца блюсти станет, потому выведет вас отсюда, а там – поглядим! – и он замолчал, отвернувшись к стене.
   «Для чего он мне эту речную историю рассказал? – недоумевал Леонид. – И заговорил прямо как Серега перед моим отъездом: „Куда тебя одного отпускать!“. Ничего, ведь справились же! Вон она, Есения, рядом, за стеночкой спокойно спит!»
   И тут Леонид вдруг почувствовал непреодолимое желание увидеть Есению прямо сейчас.
   «Пойду к ней!» – решил он.
   Боясь передумать, он осторожно, стараясь не задеть спящего Григория Тарасовича, начал сползать с печки.
   – Ты куда? – схватил его за руку Федор.
   – К ней…
   – Не тревожь ее сейчас… – строго сказал Федор.
   – Я только посмотрю, – ответил Леонид, мягко освобождая свою руку из железной хватки Федора.
   Он не стал надевать валенки, а как был – в носках, проскользнул на цыпочках к двери, за которой спала Есения, и медленно приоткрыл ее, опасаясь, как бы она не заскрипела.
   Постояв немного на пороге, чтобы привыкнуть к темноте, почти не освещаемой маленьким огоньком горящей в углу перед образами лампадки, Леонид шагнул к кровати, на которой выделялся силуэт Есении.
   Подойдя вплотную, он прислушался: Есения спала, отвернувшись лицом к стене, ее дыхание было ровным и глубоким. Рука, лежащая поверх темного мехового одеяла, отливала белым матовым светом.
   Леонид опустился на колени перед кроватью и, склонившись к Есении, осторожно прикоснулся губами к ее обнаженному плечу.
   «Замерзла, моя маленькая!» – ощутив прохладное прикосновение ее кожи, с нежностью подумал он.
   Одним движением он стащил через голову футболку и накрыл ею плечо Есении, после чего вышел из комнаты, ступая на цыпочках.
   Как только за ним закрылась дверь, Есения шевельнулась на кровати, с трудом переводя дыхание. Ее переполняли противоречивые чувства: все это время она безумно хотела, чтобы Леонид пришел к ней, но когда это произошло, она почему-то очень этого испугалась. Испугалась той лавины эмоций, которая обрушилась на нее.
   Она не спала и слышала, как Леонид открывал дверь в ее комнату. Успев в последний момент положить обнаженную руку сверху на меховое одеяло и постеснявшись раскрыться более откровенно, она с бешено колотящимся сердцем замерла в ожидании. И в тот потрясающий момент, когда Леонид склонился к ее плечу с поцелуем, она последним усилием воли сумела удержаться и не выдать себя ни движением, ни сбившимся дыханием.
   Сейчас она с трудом приходила в себя, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Высвободив вторую руку из-под одеяла, Есения потянула на себя футболку Леонида, согревающую ее оголенное плечо, и прижалась к ней лицом, вдыхая исходящий от нее знакомый запах Леонида. И не смогла сдержать стона от неожиданно накатившего на нее почти непереносимого желания. Она столько лет провела в холодной раковине своего одиночества, что ее буквально смяло это желание, заставив заметаться на постели.
   Уже совершенно не владея собой, она откинула в сторону медвежье одеяло и, прижимая футболку к своему обнаженному телу, стала гладить мягкую ткань, словно это был сам ее хозяин.
   – Я хочу тебя, я хочу тебя… – горячечно шептала она, одновременно вслушиваясь в собственные слова, словно их произносил он, и в этот момент перед ее внутренним взором стояло лицо Леонида, когда он овладевал ею в первый раз, там, в Юрмале.
   Как он тогда боялся сделать ей больно! Как из последних сил сдерживал себя, в напряжении нависая над ней, осторожно и медленно проникая в глубь ее тела…
   Подол футболки под неистово поглаживающей ее рукой соскользнул к низу живота, и теранув подшитым краем нежную плоть лона, вызвал у Есении еще больший взрыв эмоций, заставив изнемогавшую от страсти женщину широко развести бедра. Но в следующую секунду она опять судорожно свела бедра вместе и, перевернувшись на живот, изо всех сил прижалась к кровати, ощущая между ног скрутившуюся в валик футболку. Где-то в глубине ее тела зарождался, зрел и накапливался какой-то дикий восторг, грозивший затопить собой все: и сознание, и окружающее пространство.
   А Леонид, вернувшись на печку, откинулся на спину и несколько раз потрогал пальцем свои губы, которые еще хранили ощущение прохладной кожи плеча Есении. Это было какое-то святое ощущение.
   Если бы Леонид знал, какой взрыв чувств бушует сейчас за стеной, вряд ли бы он смог уснуть, но он об этом не подозревал, потому умиротворенно закрыл глаза и забылся сном праведника.

Глава тринадцатая

   Бурый нервно проглотил очередную рюмку коньяка, не чувствуя ни вкуса, ни крепости, лишь в голове слегка шумело, но это было, скорее всего, от напряжения…
   Демонстративно глянув на часы, на которых минутная стрелка уже успела отщелкать сорок минут после характерного хлопка, раздавшегося в трубке радиотелефона, Бурый подозвал метрдотеля и сказал, притягивая его к себе за пуговицу:
   – Принеси счет, я уезжаю. Приедет Котов, будет спрашивать, скажи, что я поехал домой. Пусть теперь он звонит, я его и так тут с час, как дурак, прождал. Хотя нет, погоди, принеси-ка мне бумагу и ручку, я ему записку оставлю…
   Вышколенный метрдотель мгновенно выудил из кармана блокнот с ручкой и протянул Бурому.
   Тот вырвал из блокнота листок и, присев за стол, написал:
 
    «Котов! Что там у тебя произошло? Совести у тебя нет, уже девять часов, я тебя час жду, блин! Проверь трубу, не могу до тебя дозвониться или заезжай ко мне домой. Буду ждать. Виктор».
   Перечитав записку, он протянул ее метрдотелю:
   – На вот, передай ему, как приедет.
   – А если он не приедет? – спросил его метрдотель.
   Бурый настороженно зыркнул на него исподлобья:
   – Чего это он не придет? Опаздывает как всегда, ты же знаешь… – и, помолчав, вроде как нехотя добавил: – А если не приедет, то вернешь записку мне при следующей встрече.
   Добавил он это для гарантии, чтобы метрдотель берег его записку, и когда все закрутится, она в нужное время оказалась у ментов, еще раз демонстрируя его, Бурого, святое неведение о произошедшем с Котовым несчастье. Никаких угрызений совести он не испытывал.
   Спускаясь по лестнице к машине, он на ходу набрал домашний номер, предупреждая Риту, что едет домой.
   Козак несколько ошибся с прогнозами насчет милиции и кипежа – машина, которая вскоре подъехала к стоявшей иномарке Котова, даже и не подумала останавливаться. Ее водитель, увидев в незакрытое окно окровавленную голову Котова, на ходу резко дернул руль влево. Наехав на снежный бруствер, он почти на двух колесах протиснулся мимо машины Котова к перекрестку и, не дожидаясь очередного зеленого, рванул под красный прочь…
   Только через двадцать минут возле остывающих машины и трупа вынужден был остановиться подъехавший к перекрестку грузовик – при его габаритах он не смог бы повторить маневр своего предшественника.
   Сидевший рядом с водителем грузовика экспедитор оказался малым не робкого десятка, да к тому же еще и сообразительным. Заметив на коленях трупа радиотелефон, он обернул руку носовым платком и, просунув ее в окно, вытащил трубку наружу, после чего невозмутимо набрал «02».
   Ну, а дальше все уже пошло по сценарию Козака. Как только прибывшая следственная бригада поняла, кто перед ними, машина завертелась. Через час на квартире Котова уже работали сотрудники милиции, а еще через десять минут они обнаружили его предсмертную записку, прямо указующую на убийцу или, вернее, заказчика этой смерти.
   Бурый уже успел задремать в объятиях жены, когда в дверь его квартиры позвонили.
   – Кто это? – удивленно спросила сонная Рита.
   – Не знаю… – вставая с постели, пожал плечами Бурый и, накинув халат, направился в коридор.
   У него были подозрения, кто бы это мог быть, поэтому он спокойно среагировал, увидев высветившихся на экране монитора нескольких человек в милицейской форме, которые стояли вдоль стен, оставляя перед дверью пустое пространство.
   «Надо же, каким составом!» – усмехнулся Бурый и спросил в селектор:
   – Кто там?
   – Откройте, милиция!
   Бурый распахнул дверь и, обведя взглядом милиционеров, поинтересовался:
   – Чем могу быть полезным в столь поздний час?
   Внутри у него, как всегда, сладко сжалось от столь красиво сказанной фразы… Ему бы филологом быть или поэтом…
   – Вы – гражданин Прошкин Виктор Иванович? – строго спросил его капитан, в то время как двое – лейтенант и сержант – почти незаметно проскользнули мимо Бурого в квартиру и, оказавшись чуть сзади его, замерли по бокам. Последние двое остались стоять на площадке позади капитана, настороженно разглядывая Бурого.
   – Он самый, – подтвердил Бурый. – А почему «гражданин»? Я вроде пока по вашему ведомству не прохожу.
   – Верно замечено: пока… – неожиданно сверкнув белозубой улыбкой, с намеком произнес капитан. – Пока просим только пройти с нами в отделение.
   – Что-то произошло? – посерьезнев, спросил Бурый. – Почему так срочно? Может, завтра с утра к вам зайду?
   – Дело не терпит отлагательства, просим проехать с нами, – терпеливо попросил капитан.
   – С вещами на выход? – глядя на него с усмешкой уверенного в своей безопасности и невинности человека, съёрничал Бурый. – А санкция у вас есть?
   – Есть, а вещи, если понадобится, вам потом довезут, – парировал капитан, бросив на него насмешливый взгляд. – Одевайтесь.
   Бурый направился к спальне, двое по бокам двинулись за ним.
   – У меня там жена спит, – остановил их Бурый. – Я возьму вещи и выйду.
   Милиционеры вопросительно оглянулись на капитана. Тот разрешающе махнул рукой, рассудив, что с пятого этажа Бурый не сбежит. А даже ежели у него и появится такое желание, то внизу стоят его ребята…
   Войдя на цыпочках в спальню и закрыв за собой дверь, Бурый наткнулся на испуганно-настороженный взгляд Риты.
   – Ты чего не спишь? – спросил он шепотом. – Мне нужно ненадолго отъехать…
   – Кто там пришел? – перебила она его, садясь на постели.
   – Лежи, лежи, – остановил он ее, укладывая обратно и накрывая одеялом. – За мной приехали. Не волнуйся, часа через два я буду дома.
   – Да кто приехал?
   – Милиция… – нехотя ответил Бурый, понимая, что, если Рита захочет узнать, то он ее не удержит.
   – Что произошло? – побледнела она.
   – Говорю тебе: не волнуйся, у них какие-то срочные вопросы, узнаю скоро и расскажу, – успокаивающе ответил Бурый.
   В дверь деликатно постучали.
   – Сейчас, сейчас! – отозвался Бурый, вытаскивая из шкафа одежду. – Видишь, как спешат. Успокойся, все у меня нормально.
   Он быстро оделся, чмокнул жену в губы и живот, и вышел из спальни.
   – Пойдемте, я готов! – по-деловому сказал он и стремительно двинулся по коридору к выходу.
   Милиционеры растянулись в шеренгу и последовали за Бурым, стараясь поспеть за его скорым шагом…
   Следователь в отделении принял Бурого грубо-настороженно, но потом, когда тот начал отвечать на все задаваемые вопросы без всякого выёживания, часто свойственного «поднявшимся» новым русским, он немного ослабил натиск и даже подобрел, несмотря на то, что на сидевшем перед ним бизнесмене висело подозрение в организации убийства начальника Управления золотодобычи.
   – Виктор Иванович, когда вы видели в последний раз Котова? – неожиданно по имени-отчеству обратился следователь к Бурому, испытующе глядя на него.
   – О, вот это так сразу и не вспомнишь – довольно давно, – задумчиво покачал головой тот. – Сегодня как раз собирался с ним увидеться, прождал его в ресторане час, но он почему-то не приехал, а телефон не отвечает. А что? У него что-нибудь случилось?
   – К сожалению, не у него, а с ним… – многозначительно посмотрел на него следователь, внимательно следя за реакцией Бурого.
   – Что?!. – умело изобразив волнение, привстал со своего места Бурый.
   – Да вы сидите, сидите, – остановил его порыв следователь. – Вы что, были с Котовым близкими друзьями?
   – Да не то чтобы друзьями, скорее, хорошими знакомыми, – ответил, опускаясь на место, Бурый. – Иногда вместе в баню ходили, он мужик толковый, край хорошо знает, людей. Всегда путевый совет даст, если что. Я его даже хотел к себе на работу переманить. Он тут обмолвился, что у него в управлении какие-то неприятности, и возраст уже дает знать – нервотрепка ему ни к чему, вот и подумывали поработать вместе. Жалко, когда хороший человек пропадет – он ведь попивать начал…
   – А у вас, значит, работа спокойная, без нервов, и алкоголя не требует? – недоверчиво улыбнулся следователь.
   – Ну, по-всякому бывает, – усмехнулся Бурый. – Как везде… Бизнес есть бизнес…
   – Ну ладно, – сказал следователь, что-то записывая. – Так говорите, отношения у вас хорошие были?
   – Вполне… А почему вы спрашиваете? – нахмурился Бурый. – Что, все-таки, произошло?
   – Тяжело ранен ваш Котов, – ответил следователь и бросил внимательный взгляд на Бурого.
   А тому в этот раз даже притворяться не пришлось: «Как ранен?! – пронеслось у него в голове. – Неужели Козак опять прокололся?!»
   – Как ранен?! – вырвалось у него вслух, но он тут же спохватился и добавил: – Кому нужно было в него стрелять?…
   – А почему вы решили, что в него стреляли? – быстро спросил его следователь, насторожившись.
   – Котов не мелкий пост занимал, – беря себя в руки, объяснил Бурый. – Если его заказали, то не ножом же пырнули!
   – Экая осведомленность у вас в этих делах! – недобро прищурился следователь.
   – Ну, зачем же так? Средства массовой информации кого хочешь просветят, – укоризненно посмотрел на него Бурый. – Тут собственные знания иметь не обязательно.
   – Да? А что вы скажете на то, что заказчиком Котова считают вас?
   – Меня?!
   Бурый так оторопел от неожиданности, что его потрясенный вид поколебал уверенность следователя в причастности Бурого к смерти Котова и к тому, о чем Котов поведал в своей предсмертной записке.
   А Бурый судорожно соображал, откуда могла просочиться информация, и тут его прошиб озноб: «А ну как Козака с Квачом взяли и те его заложили?!» Ведь следователь обмолвился, что Котов только ранен, а не убит. Значит, у Козака что-то сорвалось…
   Внимательно следя за Бурым, следователь наблюдал, как на побледневшем лице бизнесмена сменяются эмоции – от недоумения до растерянности.
   Решив, что с того достаточно, он попытался его успокоить:
   – Да вы не переживайте так, Виктор Иванович! Разберемся… Давайте по порядку, – и вытащив из папки предсмертную записку Котова, попросил: – Расскажите, пожалуйста, о ваших взаимоотношениях с Гуреевым.
   – А кто это? – спросил Бурый, решивший про себя, что будет все отрицать, какие бы ему обвинения не предъявляли.
   – Ну как же! – удивился следователь. – Это же начальник золотоносного рудника, с которым у вас были какие-то дела, – он говорил так, словно это было общеизвестным фактом.
   – Вы ошибаетесь, мой бизнес с золотом никак не связан, – отказался Бурый.
   – Я и не говорю, что с золотом, – перебил его следователь, – я спрашиваю о вашей связи с начальником рудника Гуреевым.
   – Да не знаю я никакого Гуреева! – возмутился Бурый. – И связей у меня по этой части никаких нет! Котов, в данном случае, был единственным человеком из моих знакомых, кто работал в золотодобыче, но мы с ним общались вовсе не на этой почве, и совместных дел у нас с ним не было.
   – Да не может быть, чтобы такой занятой человек, как вы, стали бы тратить время на общение с человеком, не связанным напрямую с вашим бизнесом! – с усмешкой посмотрел на него следователь.
   – Почему? Что я – не человек, и не могу иметь просто друзей? – вроде как даже обиделся Бурый.
   – А говорили, что он вам не друг, а просто хороший знакомый, – опять прищурился следователь.
   – Ну вот, начинается! – Бурый погладил начавший ныть затылок. – Теперь будете к словам придираться? Вы лучше объясните, что вы от меня хотите… Если вы пытаетесь что-то на меня навесить, так мне тогда лучше вызвать адвоката и пока помолчать.
   – Кино насмотрелись или это уже из собственного опыта? – поддел его следователь.
   – А вот это вы должны знать уже точно, – хмуро парировал Бурый. – Наверняка перед моим приездом «проконсультировались» по поводу меня – чист я перед законом, не привлекался.
   – Верно! Пока не привлекались, – согласился следователь. – Но от сумы и от тюрьмы, сами знаете… – и он неожиданно положил перед Бурым исписанные Котовым листки, а сам откинулся на стуле, закуривая сигарету.
   Бурый поднял первый листок и начал читать. По мере того, как он углублялся в смысл, ему становилось не по себе: Котов довольно подробно и почти безошибочно изложил свою версию событий, произошедших на руднике, а также роль Бурого в истории с попыткой хищения золота. Бурый про себя отдал ему должное: умный все-таки был мужик, быстро все просчитал, только не учел, что все это голые слова… Очевидцев нет, все свидетели погибли… слава Богу… Только трое – Валера, Козак и Квач знают… Надо бы их куда-нибудь подальше отправить, пока все не уляжется…
   Дочитав до конца, Бурый вернул следователю листки и спросил, спокойно глядя ему в глаза:
   – У Котова большие неприятности на работе?
   Следователь слегка растерялся, но Бурый вроде и не ждал его ответа.
   – Все это – пьяный бред, – твердо сказал он. – Проверяйте, если не верите, а я не обязан тратить время на доказательства, что я не верблюд.
   – Где вы были сегодня с девятнадцати до двадцати одного часа? – спросил его следователь, склоняясь над бумагами, лежащими на столе.
   – В семь вечера я выехал из офиса в ресторан, где должен был встретиться с Котовым и просидел там почти до двадцати одного, спросите у обслуги…
   – Спросим, – кивнул следователь. – Какие отношения у вас были с Котовым и для чего вы назначили встречу?
   – До сегодняшнего дня… – Бурый демонстративно покосился на «записки» Котова, – …считал, что нормальные отношения, а встретиться мы собирались потому, что давно не виделись, хотели выпить и пообщаться.
   – У вас были с ним конфликты?
   – Нет, я могу себе позволить не общаться с теми, с кем у меня могут быть конфликты, – усмехнулся Бурый. – Повторяю, у нас было банное общение. Ну, базарили за жизнь, иногда спорили по поводу политики, но не более того.
   – Значит, у вас не было причин «заказывать» его? – сощурился следователь.
   – Блин… – раздраженно покрутил головой Бурый и усмехнулся: – Ну наступил он один раз на мое любимое мыло, но это же не причина…
   – Виктор Иванович, я же вас серьезно спрашиваю! – оборвал его следователь.
   – Не похоже, чтобы серьезно, – сказал Бурый. – Неужели вы думаете, что кто-то на такой вопрос будет серьезно отвечать? Если бы и были у меня причины «заказывать» Котова, то я все равно никогда бы о них не сказал. Хотя бы потому, чтобы вы на меня лишнего не навешали. Короче, не имею я никакого отношению к покушению на Котова, более того, хоть он и написал обо мне всякую тут чушь, мне его жаль. И как только вы меня отпустите, я поеду к нему в больницу. Говорю это вам для ясности. Где он, кстати, сейчас?
   – В морге, – буркнул следователь, вынимая какие-то бумаги из конверта.