Страница:
Геборий впился глазами в Тавору, ожидая увидеть на гладком ее лице хоть какой-то отблеск чувств. Может, злобное торжество или такое же злобное наслаждение. Но нет. Глаза адъюнктессы чуть дольше задержались на своей поверженной сестре. Она узнала Фелисину… и не более того. Потом взгляд скользнул дальше.
Впереди, в двухстах шагах от историка, стражники отперли Восточные ворота. И сразу же в старинную арку ворвался рев толпы, одинаково ударивший по караульным и узникам. Испуганные голуби вспархивали с карнизов, торопясь убраться подальше. Хлопанье их крыльев можно было принять за вежливое рукоплескание. Правда, Геборию подумалось, что только он один слышит эту шутку богов. Не удержавшись, он ответил на нее легким поклоном.
«Ну что, Клобук, сколько поганых тайн еще осталось у тебя в запасе? А ты, Фенир, божественный хряк? Хочешь узнать, что произойдет в ближайший час с твоим заблудшим сыном? Тогда не отворачивай морду. Зрелище стоит того».
Только не потерять рассудок. Что-то внутри Фелисины повторяло эти слова, как отчаянную молитву. По обеим сторонам улицы, в просторечии называемой Колоннадой, в три шеренги стояли солдаты. Но даже они не могли сдерживать беснующуюся толпу, которая находила бреши и торопилась учинить расправу над узниками. Фелисину бесстыдно разглядывали, словно она была коровой или лошадью, пригнанной на ярмарку скота. Чьи-то руки рвали на ней арестантский балахон, чьи-то кулаки остервенело молотили по ее телу, чьи-то губы выплевывали на нее комья слюны. Но разум все равно оставался ее внутренней защитой. А снаружи ее ограждали сильные, уверенные руки. Руки, которые вместо пальцев оканчивались гноящимися культями. И тем не менее эти руки толкали ее вперед, только вперед. Бывшего жреца Фенира не трогал никто. К нему даже не осмеливались прикоснуться. Вторым защитником Фелисины был Бодэн, чей вид устрашал сильнее, нежели зрелище разъяренной толпы.
Он с легкостью убивал тех, кто напрашивался на смерть. Разбойник с презрением отшвыривал от себя очередного напавшего и гоготал, подзадоривая других отправиться в гости к Клобуку. Солдаты ему не мешали. Сжимая рукоятки мечей и древка копий, они провожали взглядом странного узника и, должно быть, недоумевали, как он оказался среди этой хилой знати.
Удивительно, Бодэн еще мог смеяться! В него летели камни. Умело пущенным кирпичом ему расквасило нос. Арестантский балахон разбойника был разорван в клочья и густо покрыт пятнами крови и плевками. Всех, кого удавалось схватить, Бодэн сжимал в своих ручищах и сгибал, будто подковы, ломая шеи и ребра. Он не знал устали. Эта живая мельница остановилась только дважды: первый раз, когда под напором толпы дрогнуло солдатское оцепление, а второй — когда у госпожи Гэсаны подкосились ноги. Бодэн грубо схватил старуху за плечи, встряхнул и с руганью толкнул вперед.
Страх перед беспощадным арестантом передавался по толпе. Число желающих оказаться его жертвами заметно уменьшилось, хотя камни и кирпичи по-прежнему летели в узников.
Шествие по Колоннаде продолжалось. Все звуки слились в ушах Фелисины в один болезненный гул, зато ее глаза видели ясно. Слишком много жутких картин видели они, которые тут же отправлялись в хранилище памяти.
Впереди уже показались городские ворота, когда произошло самое страшное. Толпа наконец прорвалась сквозь оцепление. Солдаты, боясь оказаться сметенными, разбежались, и обезумевшие горожане со всех сторон устремились к арестантам.
— Я так и думал, — услышала Фелисина слова Гебория.
Бодэн рычал и ревел, как божественный вепрь Фенир. Его зажали в кольцо; десятки рук обхватили разбойника и впились в него ногтями. С Фелисины содрали последние остатки одежды. Кто-то схватил ее за волосы и сильно дернул, видимо, намереваясь сломать ей шею. Фелисина услышала отчаянный крик и только потом поняла, что он исходит из ее глотки. Сзади послышалось звериное рычание; рука, державшая ее, сжалась еще сильнее, потом вдруг исчезла. Окружающее пространство сотрясалось от криков, воплей и стонов.
На какое-то время Фелисина потеряла сознание. Очнувшись, она увидела лицо Гебория. Историк отплевывался кровавой слюной. Вокруг Бодэна было пусто. Сам он стоял, исторгая из разбитых губ поток отборнейшей брани. Правое ухо разбойника было вырвано с мясом и изрядным клоком волос в придачу. Виски блестели от крови. Вокруг в скрюченных позах валялись тела нападавших. Лишь немногие из них шевелились. У самых ног Бодэна лежала госпожа Гэсана. Разбойник поднял ее за волосы. Толпа замерла.
Бодэн оскалил зубы и засмеялся.
— Ну что? — спросил он присмиревшую толпу. — Как вы убедились, я — не изнеженный аристократ. Что желаете теперь? Крови этой высокородной старухи?
Толпа завопила, протягивая жадные до расправы руки. Бодэн опять засмеялся.
— Мы все равно доберемся до кораблей. Слышите?
Он выпрямился, таща за собой тело Гэсаны.
Возможно, старуха была уже мертва. Ее грязное, исцарапанное лицо дышало покоем и умиротворением. Казалось, госпожа Гэсана даже помолодела. Лучше, если она умерла. Фелисина молила об этом, предчувствуя продолжение кошмара.
Толпа чего-то ждала. Она словно не видела погибших и искалеченных. Живые по-прежнему жаждали мести.
— Ну так она ваша! — проревел Бодэн.
Другой рукой он сжал подбородок Гэсаны и повернул голову. Хрустнули сломанные шейные позвонки. Тело старухи дернулось и обмякло. Бодэн накинул ей на шею цепь и принялся… отпиливать голову. Хлынувшая кровь мигом залила ржавые звенья цепи.
Фелисину охватил немой ужас. Она хотела закрыть глаза, но не могла.
— Фенир, яви свое милосердие, — прошептал сзади Геборий. Толпа начала медленно пятиться назад. Появился какой-то молодой солдатик, без шлема, с белым от страха лицом. В отдалении возвышались всадники «красных мечей». Они ехали шагом.
Все замерло, кроме окровавленной цепи, равномерно двигавшейся взад-вперед. Бодэн хмыкал, сплевывал на землю и пилил дальше.
Фелисина видела, как вместе с движением цепи дергается голова несчастной старухи. «Подобие жизни». Она помнила госпожу Гэсану: надменную, властную, давно утратившую красоту, которую та пыталась заменить положением в обществе. Можно ли было уберечься от такого конца? Какой смысл думать теперь об этом? Знать недолюбливала Гэсану, да и покойный муж не питал к ней особого расположения. Но разве это меняло дело? Да будь она радушной хозяйкой, нежной женой и заботливой бабушкой, это не остановило бы толпу.
Голова оторвалась со странным звуком, похожим на всхлипывание. Бодэн огляделся по сторонам.
— Итак, мы с вами заключили сделку, — отчеканил он. — Получайте то, что просили. Этот денек вы запомните надолго.
Размахнувшись, он швырнул голову Гэсаны в толпу. В воздухе повисли капельки крови. Из того места, куда упала голова, послышался душераздирающий вопль.
К цепи узников возвращались солдаты. Следом за ними, все так же медленно, двигались «красные мечи», тесня оцепеневших горожан. Словно в отместку за нарушенный порядок, солдаты и всадники восстанавливали его ударами мечей и копий. Когда первые жертвы распластались на мостовой, толпа бросилась врассыпную.
По подсчетам Фелисины, к моменту выхода из Восточных ворот в цепи было около трехсот человек. Сейчас тех, кто мог держаться на ногах, осталось не больше сотни. Многие лежали неподвижно или корчились от боли. В иных скобах болтались оторванные по локоть руки.
— Вовремя явились, медноголовые, — презрительно бросил Бодэн, щурясь на приближающихся солдат.
Геборий сердито сплюнул. Глаза его пылали гневом.
— Что, Бодэн? Думал, толпа тебя вызволит? Хотел задобрить оборванцев, погубив чужую жизнь? Солдаты так и так разогнали бы это отребье, и старуха могла бы остаться в живых.
Бодэн медленно повернул к нему окровавленное лицо.
— Остаться в живых? Ради чего, жрец?
— Ты взял на себя право решать, сколько ей жить? Подумал, что она все равно не выдержит плавания?
— Терпеть не могу заключать сделки со всякой швалью, — с расстановкой произнес Бодэн.
Фелисина смотрела на три фута цепи, отделявшей ее от Бодэна. Ей не хотелось думать ни о прошлом, ни о будущем. Ей вообще не хотелось думать.
— Довольно сделок, Бодэн, — неожиданно для себя сказала она разбойнику.
Бодэн сощурился. Слова этой девчонки, которая была не в его вкусе, почему-то задели его.
Геборий тоже посмотрел на Фелисину. Поймав на себе взгляд историка, она отвернулась, охваченная смешанным чувством бунтарства и природный стыдливости.
Тех, кто мог двигаться, солдаты вывели за городские стены и погнали дальше — по Восточной дороге, которая оканчивалась у портового городишки с выразительным названием Горемыка. Там их уже поджидали адъюнктесса Тавора со свитой и невольничьи суда, готовые отплыть в Арен.
Крестьяне, стоявшие вдоль дороги, не плевались и не швыряли камней. Тупая опечаленность — так оценила Фелисина выражение на их лицах. Она не знала, чем вызвана их печаль. Фелисина убедилась, что очень многого не знает. Но синяки и ссадины на ее нагом теле говорили ей, что жизнь уже начала восполнять этот пробел.
КНИГА ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1
Вращающийся столб песчаной пыли удалялся в просторы Панпотсун-одхана — пустыни, где нет дорог. Еще немного — и он станет призрачным. Сидя на кромке плоской, выветренной горы, Маппо Рант смотрел ему вслед. Глубоко посаженные беспокойные глаза трелля были одного цвета с песком, почти не выделяясь на бледном скуластом лице. В волосатой руке Маппо держал зеленый клин эмрага— местного кактуса, который он ел, не обращая внимания на ядовитые колючки. Стекавший сок окрашивал подбородок в голубоватый цвет. Откусив очередной кусок, Маппо принялся медленно жевать.
Икарий, сидящий рядом, развлекался тем, что бросал вниз камешки. Вот еще один голыш, подпрыгивая, понесся по каменистому склону. Поношенное одеяние странника духа давно утратило свой первоначальный оранжевый цвет. Солнце пустыни изменило и серую кожу Икария, сделав ее оливково-зеленой, будто кровь его отца откликнулась на древний зов этих земель. Длинные, заплетенные в косичку черные волосы были мокрыми от пота.
Маппо выковырял из передних зубов сплющенную колючку.
— Твоя одежда совсем выгорела, — сказал он, готовясь снова приложиться к кактусу.
— Теперь это не имеет значения, — пожал плечами Икарий. — Особенно здесь.
— Даже моя слепая бабка не вынесла бы твоего наряда. Помнишь, как в Эрлитане все на нас пялились? Танносы, как ты заметил, низкорослые и кривоногие.
Маппо повернулся к другу.
— В следующий раз найди себе племя, где твой рост не будет колоть глаза.
На морщинистом, обветренном лице Икария мелькнула тень улыбки, затем оно вновь приобрело бесстрастное выражение.
— Кто узнал нас в Семиградии, узнает и здесь. Остальные, быть может, удивятся нам, и только.
Кивком головы Икарий указал в сторону порядком удалившегося песчаного столба.
— Что ты видишь, Маппо?
— Плоскую голову, длинную шею. Тело черное и сплошь волосатое. Если только это, вполне сойдет за одного из моих дядьев.
— Но там не только это.
— Там еще есть одна передняя нога и две задних.
Икарий задумчиво почесал нос.
— Нет, это явно не твой дядя. Может, апторианский демон?
Маппо медленно кивнул.
— Похоже, все это было несколько месяцев назад. Наверное, Повелитель Теней что-то учуял и послал своих ищеек…
— А что еще ты скажешь мне про этого?
Маппо усмехнулся, обнажая крупные клыки.
— Крошка слишком далеко отсюда. Ручная зверюшка у Шаик.
Он доел кактус, обтер широкие ладони и встал. Поглядев вниз, Маппо поежился и стал по-кошачьи выгибать спину. Ночь он проспал на месте, где под песком скрывалось несчетное множество узловатых корней. Треллю казалось, что его мышцы запомнили все изгибы и узлы. Потом он протер глаза и оглядел свою ветхую, покрытую коркой грязи одежду.
— Говорят, где-то неподалеку отсюда есть колодец, — вздохнув, сказал Маппо.
— И куча солдат Шаик вокруг.
Маппо что-то буркнул себе под нос.
Икарий тоже встал и посмотрел на своего давнишнего спутника. Даже для трелля Маппо был весьма рослым и плечистым. Плечи украшали длинные черные волосы. Глядя на длинные жилистые руки Маппо, с трудом верилось, что им уже тысяча лет. Да, годы…
— Можешь его выследить? — спросил Икарий.
— Если тебе нужно, могу.
Икарий поморщился.
— Дружище, сколько мы с тобой знакомы?
— Много. А почему ты спрашиваешь?
— Когда тебе чего-то не хочется делать, я сразу чувствую это по голосу. Тебя тревожит моя просьба?
— Меня тревожит любой куст, за которым могут прятаться демоны. И ты это знаешь, Икарий. Маппо пуглив, как заяц.
— Но я сгораю от любопытства.
— Знаю.
Странная пара вернулась к месту привала, устроенного между двумя остроконечными выветренными скалами. Торопиться было некуда. Икарий уселся на плоский камень и стал тщательно смазывать свой боевой лук. Этим он предохранял роговое дерево от высыхания. Удовлетворившись состоянием лука, Икарий принялся за меч. Он извлек старинное оружие из кожаных ножен, скрепленных бронзовыми обручами, растер масло по точильному камню и принялся править кромку меча.
Маппо разобрал их шатер и, кое-как свернув, запихнул в большой кожаный мешок. Следом он затолкал туда нехитрую утварь и подстилки. Завязав тесемки, трелль взвалил мешок на плечо и двинулся туда, где ждал Икарий. Смазанный лук с заново натянутой тетивой висел у него на плече.
Икарий кивнул, и они оба — джагат-полукровка и чистокровный трелль — двинулись дальше. Яркие звезды над головой серебрили песок высохшего русла. Вместе с дневным зноем исчезли и мухи-кровососки, уступив пространство стаям мотыльков и ризанским ящерицам. Эти твари, видом и повадками напоминающие летучих мышей, кормились исключительно мотыльками.
Свой очередной привал Маппо с Икарием устроили в развалинах крестьянской усадьбы. Стены, сложенные из глиняных кирпичей, давно утратили былые цельность и высоту и теперь едва доходили до щиколоток, окаймляя старинный высохший колодец. Плитки внутреннего дворика были припорошены мелким песком. Маппо казалось, что песчинки слегка светятся. По-видимому, где-то очень глубоко вода еще оставалась, ибо возле колодца росли чахлые кустики с узловатыми корнями.
На просторах равнины Панпотсун-одхан и священной пустыни Рараку, примыкавшей к ней с запада, было полным-полно таких развалин — свидетельств исчезнувших государств. В своих странствиях Икарий и Маппо не раз встречали высокие тлели— холмы с плоскими вершинами. Каменистые, поросшие жесткой травой склоны когда-то были ярусами городов. Тлели отстояли друг от друга примерно на пятьдесят лиг. Глядя на пустынные, почти лишенные растительности пространства, почти не верилось, что в давние времена здесь бурлила жизнь и между городами ходили караваны богатых торговцев. В пределах священной пустыни родилась и легенда о Дриджне — страшном пророчестве грядущего запустения и смерти. Маппо не раз задумывался о том, что же стало причиной гибели всех этих процветающих городов. Многие развалины, попадавшиеся им на пути, хранили следы стихийных бедствий и сражений.
Мысли трелля вновь обретали привычное направление.
«Прошлое не торопится раскрывать нам все свои тайны, и сегодня мы ничуть не ближе к ним, чем вчера. А посему у меня нет никаких оснований не доверять собственным словам».
Маппо знал, к чему это приведет, и заставил себя думать о другом.
Невдалеке от колодца стояла единственная уцелевшая колонна из розового мрамора. Со стороны ветров, дующих в направлении Панпотсунских холмов, она была изборождена бесчисленными ударами песчинок. Противоположная сторона сохранила спиральные узоры, нанесенные древними ремесленниками.
Войдя во дворик, Икарий сразу же направился к колонне и осмотрел ее со всех сторон. Знакомое хмыканье подсказало Маппо, что его друг нашел то, что искал.
— Здесь? — спросил трелль, снимая с плеча мешок.
Икарий сдул пыль с ладоней.
— У основания колонны полно следов от когтистых лапок. Ищущие вышли на тропу.
— Крысы? Их что, более одного выводка?
— Диверы, — кивнул Икарий.
— И кто теперь напрашивается к нам в гости?
— Скорее всего, Гриллен.
— Приятного мало.
Икарий окинул взглядом плоскую равнину, простирающуюся к западу.
— Будут и другие. И странствующие, и диверы. Не важно, кто из них ближе к Властителям, кто дальше. Обе ветви этого проклятого ордена ищут Путь.
Маппо оставалось только вздыхать. Внутри зашевелился страх.
«Диверы и странствующие — двойная чума ордена переместителей душ. Чума, от которой нет никакого снадобья. И теперь они собираются здесь, в этом месте».
— А разумно ли мы поступаем, Икарий? — негромким голосом спросил Маппо. — Мы движемся к твоей извечной цели и попадаем в весьма скверное общество. Если ворота откроются, у нас на пути окажется орда кровожадных идиотов, свято уверенных, что по другую сторону ворот их ожидают лавры Властителей.
— Если проход существует, быть может, там я найду свои ответы, — не поворачивая головы, отозвался Икарий.
«Друг мой, они не принесут тебе благодати. Уж здесь ты можешь мне верить», — подумал трелль, но вслух произнес другое:
— Ты так и не рассказал мне, что станешь делать, когда найдешь ответы.
Теперь Икарий повернулся к нему. Улыбка полуджагата, как всегда, была чуть заметной.
— Ах, Маппо, я — проклятие самому себе. Я прожил не один век, но что я знаю о своем прошлом? Где прячется моя память? Как мне без всего этого судить о своей жизни?
— Другие сочли бы такое проклятие даром богов, — возразил ему Маппо.
— Я так не считаю. А вдруг предстоящая встреча принесет мне долгожданные ответы? Надеюсь, меня не вынудят пустить в ход оружие. Но если вынудят…
Трелль опять вздохнул и встал во весь рост.
— Скоро ты убедишься, насколько прочны твои надежды. С юго-востока сюда приближаются шестеро пустынных волков.
Икарий снял с плеча лук и попробовал пальцем тетиву.
— Пустынные волки не нападают на людей.
— Верно, — согласился Маппо.
До восхода луны оставался час. Икарий приготовил шесть стрел с кремневыми наконечниками. Его глаза напряженно вглядывались в темноту. Страх полз у него по спине, подбираясь к затылку. Волков еще не было видно, однако Икарий чувствовал их присутствие.
— Их шестеро, но управляет ими один дивер.
«Лучше бы, конечно, если бы это был странствующий. Вселяться в одного зверя — и то поганое занятие, а в нескольких…» Икарий нахмурился.
— Чтобы завладеть шестью волками, этот дивер должен быть очень сильным. Ты случаем не знаешь, кто это?
— Догадываюсь, — коротко ответил Маппо.
Они замолчали и стали ждать.
Из темноты вынырнули шесть рыжевато-коричневых силуэтов. На расстоянии двадцати шагов они образовали полукруг. В ночном воздухе разлился знакомый резкий запах, присущий диверам. Один из волков рванулся было вперед, но замер, увидев, что Икарий поднял лук.
— Не шесть, а всего один, — пробормотал Икарий.
— Я его знаю, — сообщил Маппо. — Ему же хуже, что он не знает нас. Уверенности у него нет, однако он принял кровожадное обличье. Сегодня в пустыне охотится Рилландарас. Интересно, на нас или на кого-то другого?
Икарий неопределенно пожал плечами.
— Кому говорить первым?
— Мне, — ответил трелль, делая шаг вперед.
Этот маневр требовал хитрости и смекалки. Любая промашка грозила смертью. Маппо намеренно сделал свой голос тихим и вкрадчивым.
— Что-то далеко от родных мест забрели мы с тобой. Твой братец Трич уверен, что убил меня. Только вот где это было? В Даль Хоне? Или в Ли Хенге? Помнится, тогда вы оба избрали себе обличье шакалов.
В ответ раздался трескучий, запинающийся от долгого молчания голос Рилландараса. Маппо и Икарий услышали его своим внутренним слухом: «Прежде чем убить тебя, трелль, меня так и подмывает посостязаться с тобой в остроумии».
— На твоем месте я бы не стал поддаваться искушению, — беззаботно произнес Маппо. — Не забудь, я не один, Рилландарас. В отличие от нас с тобой мой спутник пока не разучился убивать.
Светло-голубые глаза волка-вожака скользнули по Икарию.
— У меня недостает мозгов мериться с тобой остроумием, — совсем тихо сказал полуджагат. — И вдобавок я начинаю терять терпение.
«Как глупо! Правильное поведение — только оно может тебя спасти. Скажи мне, храбрый лучник, никак ты вверяешь свою жизнь уловкам твоего спутника?»
Икарий покачал головой.
— Разумеется, нет. Но себя он оценивает верно, и я разделяю его взгляды.
Эти слова несколько озадачили Рилландараса.
«Похоже, только выгода заставляет вас странствовать вдвоем. Вы ни в чем не доверяете друг другу. Значит, куш, который вы намереваетесь сорвать, весьма велик».
— Маппо, мне становится скучно, — сказал Икарий.
Волки слегка поежились и замерли.
«А-а, Маппо по прозвищу Коротышка и Икарий. Теперь я узнал вас. Но у меня нет намерения ссориться с вами».
— Благоразумие возобладало, — сказал Маппо, сопроводив эти слова короткой улыбкой. — Так что, Рилландарас, охоться в других местах, пока Икарий благосклонен к Тричу. «Пока ты не выпустил наружу все, чему я поклялся противостоять». Ты меня понял?
«На нашей тропе видны следы демона Тени», — мысленно ответил дивер.
— Нет больше никакой Тени, — возразил Маппо. — Это следы армии Шаик. Священная пустыня пробудилась.
«Похоже, что так. Вы запрещаете нам охотиться?»
Маппо взглянул на Икария. Тот опустил лук и пожал плечами.
— Если вам не терпится сцепиться с апторианским демоном — воля ваша. Мы — всего лишь путники, которым нет дела до ваших стычек.
«Тогда мы не прочь вцепиться в глотку этому демону».
— Хотите сделать Шаик своим врагом? — спросил Маппо.
Вожак надменно вскинул голову.
«Это имя ничего мне не говорит».
Волки поднялись и исчезли во тьме. Маппо молча оскалил зубы. Икарий вздохнул, высказывая вслух то, о чем они оба подумали:
— Скоро оно тебе многое скажет.
Виканские кавалеристы покидали борт корабля. Они двигались по сходням, ведя за собой лошадей и сопровождая прибытие дикими восторженными криками. Впрочем, криков в имперской гавани Хиссара хватало и без них. Неподалеку от сходней шумно переговаривались смуглые, пестро одетые мужчины и женщины из какого-то местного племени. Тут же толкались солдаты со сдвинутыми набок остроконечными шлемами (жара заставляла забыть об уставных требованиях). Грузчики тащили на спинах тяжелые мешки, осыпая руганью всех, кто не успевал отойти с дороги. Дюкр наблюдал за всем этим, стоя на парапете воротной башни. Суета гавани вызывала в нем смешанное чувство презрения и настороженности.
Рядом с имперским историком стоял Маллик Рель — первый советник Железного кулака. Пухлые, изнеженные руки советника покоились на внушительном животе, а его лоснящаяся кожа источала аромат аренских благовоний. Трудно поверить, что этот человек занимал столь высокую должность при главнокомандующем малазанской армией в Семиградии. До того как стать советником, Рель был джистальским жрецом, служившим Мэлю — древнему богу морей. Сейчас он явился в гавань, чтобы от имени Железного кулака официально приветствовать нового командующего Седьмой армией, а неофициально — нанести тому замаскированное оскорбление, как и было задумано. Правда, надо отдать Релю должное: этот человек на удивление быстро возвысился и оказался среди главных имперских игроков Семиградия. Только солдатские языки не удержишь в узде: по армии ползли слухи об этом гладеньком, сладкоречивом жреце и его способах воздействия на Железного кулака Пормкваля. Но слухи передавались опасливо, с оглядкой, ибо с каждым, кто оказывался на пути Реля к посту первого советника, происходили загадочные и по большей части трагические истории.
Степень скрытности закулисных интриг в кругах малазанских хозяев Семиградия была пропорциональна степени их опасности. Вряд ли новый командующий уловит этот завуалированный плевок. Он привык иметь дело с явными противниками. Историка занимал другой вопрос: сколько времени Кольтен из клана Вороны сумеет продержаться на новом посту.
Впереди, в двухстах шагах от историка, стражники отперли Восточные ворота. И сразу же в старинную арку ворвался рев толпы, одинаково ударивший по караульным и узникам. Испуганные голуби вспархивали с карнизов, торопясь убраться подальше. Хлопанье их крыльев можно было принять за вежливое рукоплескание. Правда, Геборию подумалось, что только он один слышит эту шутку богов. Не удержавшись, он ответил на нее легким поклоном.
«Ну что, Клобук, сколько поганых тайн еще осталось у тебя в запасе? А ты, Фенир, божественный хряк? Хочешь узнать, что произойдет в ближайший час с твоим заблудшим сыном? Тогда не отворачивай морду. Зрелище стоит того».
Только не потерять рассудок. Что-то внутри Фелисины повторяло эти слова, как отчаянную молитву. По обеим сторонам улицы, в просторечии называемой Колоннадой, в три шеренги стояли солдаты. Но даже они не могли сдерживать беснующуюся толпу, которая находила бреши и торопилась учинить расправу над узниками. Фелисину бесстыдно разглядывали, словно она была коровой или лошадью, пригнанной на ярмарку скота. Чьи-то руки рвали на ней арестантский балахон, чьи-то кулаки остервенело молотили по ее телу, чьи-то губы выплевывали на нее комья слюны. Но разум все равно оставался ее внутренней защитой. А снаружи ее ограждали сильные, уверенные руки. Руки, которые вместо пальцев оканчивались гноящимися культями. И тем не менее эти руки толкали ее вперед, только вперед. Бывшего жреца Фенира не трогал никто. К нему даже не осмеливались прикоснуться. Вторым защитником Фелисины был Бодэн, чей вид устрашал сильнее, нежели зрелище разъяренной толпы.
Он с легкостью убивал тех, кто напрашивался на смерть. Разбойник с презрением отшвыривал от себя очередного напавшего и гоготал, подзадоривая других отправиться в гости к Клобуку. Солдаты ему не мешали. Сжимая рукоятки мечей и древка копий, они провожали взглядом странного узника и, должно быть, недоумевали, как он оказался среди этой хилой знати.
Удивительно, Бодэн еще мог смеяться! В него летели камни. Умело пущенным кирпичом ему расквасило нос. Арестантский балахон разбойника был разорван в клочья и густо покрыт пятнами крови и плевками. Всех, кого удавалось схватить, Бодэн сжимал в своих ручищах и сгибал, будто подковы, ломая шеи и ребра. Он не знал устали. Эта живая мельница остановилась только дважды: первый раз, когда под напором толпы дрогнуло солдатское оцепление, а второй — когда у госпожи Гэсаны подкосились ноги. Бодэн грубо схватил старуху за плечи, встряхнул и с руганью толкнул вперед.
Страх перед беспощадным арестантом передавался по толпе. Число желающих оказаться его жертвами заметно уменьшилось, хотя камни и кирпичи по-прежнему летели в узников.
Шествие по Колоннаде продолжалось. Все звуки слились в ушах Фелисины в один болезненный гул, зато ее глаза видели ясно. Слишком много жутких картин видели они, которые тут же отправлялись в хранилище памяти.
Впереди уже показались городские ворота, когда произошло самое страшное. Толпа наконец прорвалась сквозь оцепление. Солдаты, боясь оказаться сметенными, разбежались, и обезумевшие горожане со всех сторон устремились к арестантам.
— Я так и думал, — услышала Фелисина слова Гебория.
Бодэн рычал и ревел, как божественный вепрь Фенир. Его зажали в кольцо; десятки рук обхватили разбойника и впились в него ногтями. С Фелисины содрали последние остатки одежды. Кто-то схватил ее за волосы и сильно дернул, видимо, намереваясь сломать ей шею. Фелисина услышала отчаянный крик и только потом поняла, что он исходит из ее глотки. Сзади послышалось звериное рычание; рука, державшая ее, сжалась еще сильнее, потом вдруг исчезла. Окружающее пространство сотрясалось от криков, воплей и стонов.
На какое-то время Фелисина потеряла сознание. Очнувшись, она увидела лицо Гебория. Историк отплевывался кровавой слюной. Вокруг Бодэна было пусто. Сам он стоял, исторгая из разбитых губ поток отборнейшей брани. Правое ухо разбойника было вырвано с мясом и изрядным клоком волос в придачу. Виски блестели от крови. Вокруг в скрюченных позах валялись тела нападавших. Лишь немногие из них шевелились. У самых ног Бодэна лежала госпожа Гэсана. Разбойник поднял ее за волосы. Толпа замерла.
Бодэн оскалил зубы и засмеялся.
— Ну что? — спросил он присмиревшую толпу. — Как вы убедились, я — не изнеженный аристократ. Что желаете теперь? Крови этой высокородной старухи?
Толпа завопила, протягивая жадные до расправы руки. Бодэн опять засмеялся.
— Мы все равно доберемся до кораблей. Слышите?
Он выпрямился, таща за собой тело Гэсаны.
Возможно, старуха была уже мертва. Ее грязное, исцарапанное лицо дышало покоем и умиротворением. Казалось, госпожа Гэсана даже помолодела. Лучше, если она умерла. Фелисина молила об этом, предчувствуя продолжение кошмара.
Толпа чего-то ждала. Она словно не видела погибших и искалеченных. Живые по-прежнему жаждали мести.
— Ну так она ваша! — проревел Бодэн.
Другой рукой он сжал подбородок Гэсаны и повернул голову. Хрустнули сломанные шейные позвонки. Тело старухи дернулось и обмякло. Бодэн накинул ей на шею цепь и принялся… отпиливать голову. Хлынувшая кровь мигом залила ржавые звенья цепи.
Фелисину охватил немой ужас. Она хотела закрыть глаза, но не могла.
— Фенир, яви свое милосердие, — прошептал сзади Геборий. Толпа начала медленно пятиться назад. Появился какой-то молодой солдатик, без шлема, с белым от страха лицом. В отдалении возвышались всадники «красных мечей». Они ехали шагом.
Все замерло, кроме окровавленной цепи, равномерно двигавшейся взад-вперед. Бодэн хмыкал, сплевывал на землю и пилил дальше.
Фелисина видела, как вместе с движением цепи дергается голова несчастной старухи. «Подобие жизни». Она помнила госпожу Гэсану: надменную, властную, давно утратившую красоту, которую та пыталась заменить положением в обществе. Можно ли было уберечься от такого конца? Какой смысл думать теперь об этом? Знать недолюбливала Гэсану, да и покойный муж не питал к ней особого расположения. Но разве это меняло дело? Да будь она радушной хозяйкой, нежной женой и заботливой бабушкой, это не остановило бы толпу.
Голова оторвалась со странным звуком, похожим на всхлипывание. Бодэн огляделся по сторонам.
— Итак, мы с вами заключили сделку, — отчеканил он. — Получайте то, что просили. Этот денек вы запомните надолго.
Размахнувшись, он швырнул голову Гэсаны в толпу. В воздухе повисли капельки крови. Из того места, куда упала голова, послышался душераздирающий вопль.
К цепи узников возвращались солдаты. Следом за ними, все так же медленно, двигались «красные мечи», тесня оцепеневших горожан. Словно в отместку за нарушенный порядок, солдаты и всадники восстанавливали его ударами мечей и копий. Когда первые жертвы распластались на мостовой, толпа бросилась врассыпную.
По подсчетам Фелисины, к моменту выхода из Восточных ворот в цепи было около трехсот человек. Сейчас тех, кто мог держаться на ногах, осталось не больше сотни. Многие лежали неподвижно или корчились от боли. В иных скобах болтались оторванные по локоть руки.
— Вовремя явились, медноголовые, — презрительно бросил Бодэн, щурясь на приближающихся солдат.
Геборий сердито сплюнул. Глаза его пылали гневом.
— Что, Бодэн? Думал, толпа тебя вызволит? Хотел задобрить оборванцев, погубив чужую жизнь? Солдаты так и так разогнали бы это отребье, и старуха могла бы остаться в живых.
Бодэн медленно повернул к нему окровавленное лицо.
— Остаться в живых? Ради чего, жрец?
— Ты взял на себя право решать, сколько ей жить? Подумал, что она все равно не выдержит плавания?
— Терпеть не могу заключать сделки со всякой швалью, — с расстановкой произнес Бодэн.
Фелисина смотрела на три фута цепи, отделявшей ее от Бодэна. Ей не хотелось думать ни о прошлом, ни о будущем. Ей вообще не хотелось думать.
— Довольно сделок, Бодэн, — неожиданно для себя сказала она разбойнику.
Бодэн сощурился. Слова этой девчонки, которая была не в его вкусе, почему-то задели его.
Геборий тоже посмотрел на Фелисину. Поймав на себе взгляд историка, она отвернулась, охваченная смешанным чувством бунтарства и природный стыдливости.
Тех, кто мог двигаться, солдаты вывели за городские стены и погнали дальше — по Восточной дороге, которая оканчивалась у портового городишки с выразительным названием Горемыка. Там их уже поджидали адъюнктесса Тавора со свитой и невольничьи суда, готовые отплыть в Арен.
Крестьяне, стоявшие вдоль дороги, не плевались и не швыряли камней. Тупая опечаленность — так оценила Фелисина выражение на их лицах. Она не знала, чем вызвана их печаль. Фелисина убедилась, что очень многого не знает. Но синяки и ссадины на ее нагом теле говорили ей, что жизнь уже начала восполнять этот пробел.
КНИГА ПЕРВАЯ
Рараку
Он плавал возле ног моих,
Руками мощно рассекая волны
Пустынного песка.
Спросил его я:
«В моря какие ты плывешь?»
И он ответил мне:
«Среди песчинок я видел ракушки морские,
Их много здесь.
Плыву я в памяти пустыни,
Когда-то бывшей дном морским, и ей приятно это»
«Далек ли путь твой?»
«То знать мне не дано», — ответил он. —
Я утону намного раньше,
Чем доплыву».
Болтовня дурака. Тений Буле
ГЛАВА 1
Собрались вы, чтобы запомнить,
Как те пойдут
По своему пути;
Сопровождаемые жарким ветром,
Что ввысь летит,
Пресытившись пустыней.
Путь Рук. Месремб
1164 год сна Верны
Десятый год правления императрицы Ласэны
Шестой год семилетия Дриджны (Откровения)
Вращающийся столб песчаной пыли удалялся в просторы Панпотсун-одхана — пустыни, где нет дорог. Еще немного — и он станет призрачным. Сидя на кромке плоской, выветренной горы, Маппо Рант смотрел ему вслед. Глубоко посаженные беспокойные глаза трелля были одного цвета с песком, почти не выделяясь на бледном скуластом лице. В волосатой руке Маппо держал зеленый клин эмрага— местного кактуса, который он ел, не обращая внимания на ядовитые колючки. Стекавший сок окрашивал подбородок в голубоватый цвет. Откусив очередной кусок, Маппо принялся медленно жевать.
Икарий, сидящий рядом, развлекался тем, что бросал вниз камешки. Вот еще один голыш, подпрыгивая, понесся по каменистому склону. Поношенное одеяние странника духа давно утратило свой первоначальный оранжевый цвет. Солнце пустыни изменило и серую кожу Икария, сделав ее оливково-зеленой, будто кровь его отца откликнулась на древний зов этих земель. Длинные, заплетенные в косичку черные волосы были мокрыми от пота.
Маппо выковырял из передних зубов сплющенную колючку.
— Твоя одежда совсем выгорела, — сказал он, готовясь снова приложиться к кактусу.
— Теперь это не имеет значения, — пожал плечами Икарий. — Особенно здесь.
— Даже моя слепая бабка не вынесла бы твоего наряда. Помнишь, как в Эрлитане все на нас пялились? Танносы, как ты заметил, низкорослые и кривоногие.
Маппо повернулся к другу.
— В следующий раз найди себе племя, где твой рост не будет колоть глаза.
На морщинистом, обветренном лице Икария мелькнула тень улыбки, затем оно вновь приобрело бесстрастное выражение.
— Кто узнал нас в Семиградии, узнает и здесь. Остальные, быть может, удивятся нам, и только.
Кивком головы Икарий указал в сторону порядком удалившегося песчаного столба.
— Что ты видишь, Маппо?
— Плоскую голову, длинную шею. Тело черное и сплошь волосатое. Если только это, вполне сойдет за одного из моих дядьев.
— Но там не только это.
— Там еще есть одна передняя нога и две задних.
Икарий задумчиво почесал нос.
— Нет, это явно не твой дядя. Может, апторианский демон?
Маппо медленно кивнул.
— Похоже, все это было несколько месяцев назад. Наверное, Повелитель Теней что-то учуял и послал своих ищеек…
— А что еще ты скажешь мне про этого?
Маппо усмехнулся, обнажая крупные клыки.
— Крошка слишком далеко отсюда. Ручная зверюшка у Шаик.
Он доел кактус, обтер широкие ладони и встал. Поглядев вниз, Маппо поежился и стал по-кошачьи выгибать спину. Ночь он проспал на месте, где под песком скрывалось несчетное множество узловатых корней. Треллю казалось, что его мышцы запомнили все изгибы и узлы. Потом он протер глаза и оглядел свою ветхую, покрытую коркой грязи одежду.
— Говорят, где-то неподалеку отсюда есть колодец, — вздохнув, сказал Маппо.
— И куча солдат Шаик вокруг.
Маппо что-то буркнул себе под нос.
Икарий тоже встал и посмотрел на своего давнишнего спутника. Даже для трелля Маппо был весьма рослым и плечистым. Плечи украшали длинные черные волосы. Глядя на длинные жилистые руки Маппо, с трудом верилось, что им уже тысяча лет. Да, годы…
— Можешь его выследить? — спросил Икарий.
— Если тебе нужно, могу.
Икарий поморщился.
— Дружище, сколько мы с тобой знакомы?
— Много. А почему ты спрашиваешь?
— Когда тебе чего-то не хочется делать, я сразу чувствую это по голосу. Тебя тревожит моя просьба?
— Меня тревожит любой куст, за которым могут прятаться демоны. И ты это знаешь, Икарий. Маппо пуглив, как заяц.
— Но я сгораю от любопытства.
— Знаю.
Странная пара вернулась к месту привала, устроенного между двумя остроконечными выветренными скалами. Торопиться было некуда. Икарий уселся на плоский камень и стал тщательно смазывать свой боевой лук. Этим он предохранял роговое дерево от высыхания. Удовлетворившись состоянием лука, Икарий принялся за меч. Он извлек старинное оружие из кожаных ножен, скрепленных бронзовыми обручами, растер масло по точильному камню и принялся править кромку меча.
Маппо разобрал их шатер и, кое-как свернув, запихнул в большой кожаный мешок. Следом он затолкал туда нехитрую утварь и подстилки. Завязав тесемки, трелль взвалил мешок на плечо и двинулся туда, где ждал Икарий. Смазанный лук с заново натянутой тетивой висел у него на плече.
Икарий кивнул, и они оба — джагат-полукровка и чистокровный трелль — двинулись дальше. Яркие звезды над головой серебрили песок высохшего русла. Вместе с дневным зноем исчезли и мухи-кровососки, уступив пространство стаям мотыльков и ризанским ящерицам. Эти твари, видом и повадками напоминающие летучих мышей, кормились исключительно мотыльками.
Свой очередной привал Маппо с Икарием устроили в развалинах крестьянской усадьбы. Стены, сложенные из глиняных кирпичей, давно утратили былые цельность и высоту и теперь едва доходили до щиколоток, окаймляя старинный высохший колодец. Плитки внутреннего дворика были припорошены мелким песком. Маппо казалось, что песчинки слегка светятся. По-видимому, где-то очень глубоко вода еще оставалась, ибо возле колодца росли чахлые кустики с узловатыми корнями.
На просторах равнины Панпотсун-одхан и священной пустыни Рараку, примыкавшей к ней с запада, было полным-полно таких развалин — свидетельств исчезнувших государств. В своих странствиях Икарий и Маппо не раз встречали высокие тлели— холмы с плоскими вершинами. Каменистые, поросшие жесткой травой склоны когда-то были ярусами городов. Тлели отстояли друг от друга примерно на пятьдесят лиг. Глядя на пустынные, почти лишенные растительности пространства, почти не верилось, что в давние времена здесь бурлила жизнь и между городами ходили караваны богатых торговцев. В пределах священной пустыни родилась и легенда о Дриджне — страшном пророчестве грядущего запустения и смерти. Маппо не раз задумывался о том, что же стало причиной гибели всех этих процветающих городов. Многие развалины, попадавшиеся им на пути, хранили следы стихийных бедствий и сражений.
Мысли трелля вновь обретали привычное направление.
«Прошлое не торопится раскрывать нам все свои тайны, и сегодня мы ничуть не ближе к ним, чем вчера. А посему у меня нет никаких оснований не доверять собственным словам».
Маппо знал, к чему это приведет, и заставил себя думать о другом.
Невдалеке от колодца стояла единственная уцелевшая колонна из розового мрамора. Со стороны ветров, дующих в направлении Панпотсунских холмов, она была изборождена бесчисленными ударами песчинок. Противоположная сторона сохранила спиральные узоры, нанесенные древними ремесленниками.
Войдя во дворик, Икарий сразу же направился к колонне и осмотрел ее со всех сторон. Знакомое хмыканье подсказало Маппо, что его друг нашел то, что искал.
— Здесь? — спросил трелль, снимая с плеча мешок.
Икарий сдул пыль с ладоней.
— У основания колонны полно следов от когтистых лапок. Ищущие вышли на тропу.
— Крысы? Их что, более одного выводка?
— Диверы, — кивнул Икарий.
— И кто теперь напрашивается к нам в гости?
— Скорее всего, Гриллен.
— Приятного мало.
Икарий окинул взглядом плоскую равнину, простирающуюся к западу.
— Будут и другие. И странствующие, и диверы. Не важно, кто из них ближе к Властителям, кто дальше. Обе ветви этого проклятого ордена ищут Путь.
Маппо оставалось только вздыхать. Внутри зашевелился страх.
«Диверы и странствующие — двойная чума ордена переместителей душ. Чума, от которой нет никакого снадобья. И теперь они собираются здесь, в этом месте».
— А разумно ли мы поступаем, Икарий? — негромким голосом спросил Маппо. — Мы движемся к твоей извечной цели и попадаем в весьма скверное общество. Если ворота откроются, у нас на пути окажется орда кровожадных идиотов, свято уверенных, что по другую сторону ворот их ожидают лавры Властителей.
— Если проход существует, быть может, там я найду свои ответы, — не поворачивая головы, отозвался Икарий.
«Друг мой, они не принесут тебе благодати. Уж здесь ты можешь мне верить», — подумал трелль, но вслух произнес другое:
— Ты так и не рассказал мне, что станешь делать, когда найдешь ответы.
Теперь Икарий повернулся к нему. Улыбка полуджагата, как всегда, была чуть заметной.
— Ах, Маппо, я — проклятие самому себе. Я прожил не один век, но что я знаю о своем прошлом? Где прячется моя память? Как мне без всего этого судить о своей жизни?
— Другие сочли бы такое проклятие даром богов, — возразил ему Маппо.
— Я так не считаю. А вдруг предстоящая встреча принесет мне долгожданные ответы? Надеюсь, меня не вынудят пустить в ход оружие. Но если вынудят…
Трелль опять вздохнул и встал во весь рост.
— Скоро ты убедишься, насколько прочны твои надежды. С юго-востока сюда приближаются шестеро пустынных волков.
Икарий снял с плеча лук и попробовал пальцем тетиву.
— Пустынные волки не нападают на людей.
— Верно, — согласился Маппо.
До восхода луны оставался час. Икарий приготовил шесть стрел с кремневыми наконечниками. Его глаза напряженно вглядывались в темноту. Страх полз у него по спине, подбираясь к затылку. Волков еще не было видно, однако Икарий чувствовал их присутствие.
— Их шестеро, но управляет ими один дивер.
«Лучше бы, конечно, если бы это был странствующий. Вселяться в одного зверя — и то поганое занятие, а в нескольких…» Икарий нахмурился.
— Чтобы завладеть шестью волками, этот дивер должен быть очень сильным. Ты случаем не знаешь, кто это?
— Догадываюсь, — коротко ответил Маппо.
Они замолчали и стали ждать.
Из темноты вынырнули шесть рыжевато-коричневых силуэтов. На расстоянии двадцати шагов они образовали полукруг. В ночном воздухе разлился знакомый резкий запах, присущий диверам. Один из волков рванулся было вперед, но замер, увидев, что Икарий поднял лук.
— Не шесть, а всего один, — пробормотал Икарий.
— Я его знаю, — сообщил Маппо. — Ему же хуже, что он не знает нас. Уверенности у него нет, однако он принял кровожадное обличье. Сегодня в пустыне охотится Рилландарас. Интересно, на нас или на кого-то другого?
Икарий неопределенно пожал плечами.
— Кому говорить первым?
— Мне, — ответил трелль, делая шаг вперед.
Этот маневр требовал хитрости и смекалки. Любая промашка грозила смертью. Маппо намеренно сделал свой голос тихим и вкрадчивым.
— Что-то далеко от родных мест забрели мы с тобой. Твой братец Трич уверен, что убил меня. Только вот где это было? В Даль Хоне? Или в Ли Хенге? Помнится, тогда вы оба избрали себе обличье шакалов.
В ответ раздался трескучий, запинающийся от долгого молчания голос Рилландараса. Маппо и Икарий услышали его своим внутренним слухом: «Прежде чем убить тебя, трелль, меня так и подмывает посостязаться с тобой в остроумии».
— На твоем месте я бы не стал поддаваться искушению, — беззаботно произнес Маппо. — Не забудь, я не один, Рилландарас. В отличие от нас с тобой мой спутник пока не разучился убивать.
Светло-голубые глаза волка-вожака скользнули по Икарию.
— У меня недостает мозгов мериться с тобой остроумием, — совсем тихо сказал полуджагат. — И вдобавок я начинаю терять терпение.
«Как глупо! Правильное поведение — только оно может тебя спасти. Скажи мне, храбрый лучник, никак ты вверяешь свою жизнь уловкам твоего спутника?»
Икарий покачал головой.
— Разумеется, нет. Но себя он оценивает верно, и я разделяю его взгляды.
Эти слова несколько озадачили Рилландараса.
«Похоже, только выгода заставляет вас странствовать вдвоем. Вы ни в чем не доверяете друг другу. Значит, куш, который вы намереваетесь сорвать, весьма велик».
— Маппо, мне становится скучно, — сказал Икарий.
Волки слегка поежились и замерли.
«А-а, Маппо по прозвищу Коротышка и Икарий. Теперь я узнал вас. Но у меня нет намерения ссориться с вами».
— Благоразумие возобладало, — сказал Маппо, сопроводив эти слова короткой улыбкой. — Так что, Рилландарас, охоться в других местах, пока Икарий благосклонен к Тричу. «Пока ты не выпустил наружу все, чему я поклялся противостоять». Ты меня понял?
«На нашей тропе видны следы демона Тени», — мысленно ответил дивер.
— Нет больше никакой Тени, — возразил Маппо. — Это следы армии Шаик. Священная пустыня пробудилась.
«Похоже, что так. Вы запрещаете нам охотиться?»
Маппо взглянул на Икария. Тот опустил лук и пожал плечами.
— Если вам не терпится сцепиться с апторианским демоном — воля ваша. Мы — всего лишь путники, которым нет дела до ваших стычек.
«Тогда мы не прочь вцепиться в глотку этому демону».
— Хотите сделать Шаик своим врагом? — спросил Маппо.
Вожак надменно вскинул голову.
«Это имя ничего мне не говорит».
Волки поднялись и исчезли во тьме. Маппо молча оскалил зубы. Икарий вздохнул, высказывая вслух то, о чем они оба подумали:
— Скоро оно тебе многое скажет.
Виканские кавалеристы покидали борт корабля. Они двигались по сходням, ведя за собой лошадей и сопровождая прибытие дикими восторженными криками. Впрочем, криков в имперской гавани Хиссара хватало и без них. Неподалеку от сходней шумно переговаривались смуглые, пестро одетые мужчины и женщины из какого-то местного племени. Тут же толкались солдаты со сдвинутыми набок остроконечными шлемами (жара заставляла забыть об уставных требованиях). Грузчики тащили на спинах тяжелые мешки, осыпая руганью всех, кто не успевал отойти с дороги. Дюкр наблюдал за всем этим, стоя на парапете воротной башни. Суета гавани вызывала в нем смешанное чувство презрения и настороженности.
Рядом с имперским историком стоял Маллик Рель — первый советник Железного кулака. Пухлые, изнеженные руки советника покоились на внушительном животе, а его лоснящаяся кожа источала аромат аренских благовоний. Трудно поверить, что этот человек занимал столь высокую должность при главнокомандующем малазанской армией в Семиградии. До того как стать советником, Рель был джистальским жрецом, служившим Мэлю — древнему богу морей. Сейчас он явился в гавань, чтобы от имени Железного кулака официально приветствовать нового командующего Седьмой армией, а неофициально — нанести тому замаскированное оскорбление, как и было задумано. Правда, надо отдать Релю должное: этот человек на удивление быстро возвысился и оказался среди главных имперских игроков Семиградия. Только солдатские языки не удержишь в узде: по армии ползли слухи об этом гладеньком, сладкоречивом жреце и его способах воздействия на Железного кулака Пормкваля. Но слухи передавались опасливо, с оглядкой, ибо с каждым, кто оказывался на пути Реля к посту первого советника, происходили загадочные и по большей части трагические истории.
Степень скрытности закулисных интриг в кругах малазанских хозяев Семиградия была пропорциональна степени их опасности. Вряд ли новый командующий уловит этот завуалированный плевок. Он привык иметь дело с явными противниками. Историка занимал другой вопрос: сколько времени Кольтен из клана Вороны сумеет продержаться на новом посту.