Страница:
«Меня это тоже волнует, но всему свое время. Главное, мы добрались до Арена, идем по следу ассасина. Остальное — пустяки».
— Ты подождешь меня здесь? — спросила Лостара. «Коготь» лучезарно улыбнулся.
— Хоть до скончания времен, радость моя.
— Хватит и до рассвета. Жемчуг церемонно поклонился.
— Буду считать удары сердца до твоего возвращения. Лостара прошла по темному коридору постоялого двора и спустилась вниз. Зал был полон. Люди не торопились: из-за комендантского часа им все равно раньше утра не выйти. Однако веселья не ощущалось, и лица сидящих были довольно сумрачными.
Стараясь не привлекать к себе внимания, Лостара бочком прошла на кухню. Дверь на задний двор была приоткрыта. Толстая повариха и девчонки-прислужницы испуганно покосились на Лостару. К этому она давно привыкла. «Красных мечей» везде боялись.
Она вышла в ночную темноту. Дыхание реки перемешивалась с солоноватым ветром залива, приятно обдувая лицо.
«Боги, сделайте так, чтобы я больше никогда не оказалась внутри имперского Пути».
Лостара шла по одной из главных улиц Арена. Ее сапоги громко стучали по булыжнику. На ближайшем перекрестке она натолкнулась на караульных. Сержант, возглавлявший отряд, удивленно поглядел на ночную путешественницу.
— Приветствую тебя, капитан «красных мечей», — сказал он.
Она ответила кивком.
— Насколько понимаю, в Арене действует комендантский час? А есть караульные отряды из «красных мечей»?
— Ни одного.
Солдаты выжидающе глядели на нее. Внутри Лостары шевельнулась тревога.
— Они выполняют другие задания?
Сержант медленно кивнул.
— Наверное, — с заметной неопределенностью произнес он. — Судя по твоим словам и… иным признакам… ты только что прибыла в город.
Она кивнула.
— Каким образом?
— Через магический Путь. У меня было… сопровождение.
— Очень интересная история. Ты здорово ее придумываешь, — сказал сержант. — А теперь прошу сдать оружие.
— Как это понимать?
— Ты ведь хочешь встретиться со своими сослуживцами? И с Орто Сетралем, наверное, тоже?
— Да.
— Четыре дня назад Железным кулаком Пормквалем был издан приказ, предписывающий задерживать «красных мечей» везде, где они встретятся.
— Что?
— Твои сослуживцы арестованы и ожидают суда по обвинению в измене Малазанской империи… Лучше, если ты отдашь нам оружие добровольно.
Оцепеневшая Лостара позволила солдатам разоружить себя. Она глядела на сержанта и не могла поверить услышанному.
— Значит, Пормкваль усомнился в нашей преданности империи?
Сержант кивнул. В его глазах не было ни капли ненависти к Лостаре. Он просто выполнял свой долг.
— Уверен, вашему командиру будет что сказать.
— Он ушел.
Кенеб встал, раскрыв рот. До него не сразу дошло, что Минала собирает свои вещи.
— Что ты делаешь?
— Думаешь, ему удастся так просто ускользнуть от меня?
— Минала!
— Тише, Кенеб. Детей разбудишь.
— Я говорю тихо.
— Расскажи своему командиру обо всем. Понял? Обо всем, кроме Калама.
— Я не настолько глуп, хотя ты, наверное, думаешь, что после ранения я лишился и части рассудка.
— Прости. Я не хотела тебя обидеть.
— Ты лучше спроси, как к твоему решению отнесется Сельва. И Кесен с Ванебом.
— Обязательно спрошу.
— Скажи, как ты собираешься преследовать человека, который этого не хочет?
На ее лице появилась суровая улыбка.
— Ты спрашиваешь это у женщины?
— Ох, Минала…
Она провела рукой по его щеке.
— Давай обойдемся без слез, Кенеб.
— Ничего не могу с собой поделать, — шмыгнул носом Кенеб. — Не буду тебя удерживать. А теперь иди и простись с сестрой и племянниками.
ГЛАВА 14
— Здесь нельзя оставаться.
— Почему нельзя? — раздраженно спросила Фелисина. — Буря еще не кончилась. Мы там погибнем. У нас нет другого укрытия, кроме этих развалин. Здесь есть вода и хоть какая-то пища.
— Нас преследуют, — бросил ей Кульп.
Геборий засмеялся и поднял невидимые ладони.
— Попроси показать мне того, кого не преследуют, и я покажу тебе труп. За каждым охотником тоже идет охота. Любой разум, познавший себя, не свободен от преследователей. Мы давим и на нас давят. Неведомое преследует невежд, истина угрожает каждому ученому, у которого хватает мудрости осознать собственное невежество. В этом-то и кроется значение непознаваемого.
Кульп обвел взглядом невысокую стену, окаймлявшую пруд, затем перевел глаза с тяжелыми воспаленными веками на бывшего жреца Фенира.
— Тебя потянуло на аллегории, а я говорю о настоящей угрозе. В развалинах города прячутся живые переместители душ. Я чую их запах, и он становится все сильнее.
— Тогда почему бы не покориться судьбе? — спросила Фелисина.
Маг выругался сквозь зубы.
— Только не в Рараку! Я бы, может, еще согласился принять смерть от руки человека. Но здесь до ближайшего человеческого жилья не меньше сотни лиг.
— И потом, нам угрожают не люди, — подхватил Геборий. — Здесь срываются все маски. Вихрь Дриджны вовсе не звал странствующих и диверов под свои знамена. По трагической случайности год Дриджны совпал с их поганым слиянием.
— Глупо так думать, Геборий, — возразил Кульп. — Время выбрано далеко не случайно. Сдается мне, что переместителей душ подтолкнули к слиянию. Кто бы это ни сделал, он превосходно рассчитал момент — начало мятежа… Правда, может, было и наоборот. Узнав о готовящемся слиянии, пустынная богиня объявила этот год годом Дриджны. Ей захотелось сделать магические Пути лабиринтами хаоса.
— Интересные рассуждения у тебя, маг, — сказал Геборий, кивая головой. — И вполне естественные в устах приверженца Меанаса, где обман растет наподобие сорной травы и где можно, если понадобится, нарушать любые незыблемые правила.
Фелисина молча следила за их беседой.
«Пышные и бессмысленные речи — это для меня. В глубине вы ведете другой разговор. Вы тоже играете в игру, и в вашей игре подозрения переплетаются со знаниями. Геборий видит общую картину. Его вторжение в мир призраков дало ему все необходимые знания. Теперь он иносказаниями пытается втолковать магу, что тот очень близко подошел к этой картине. Старик предлагает себя в поводыри…»
— Говори, старик, что тебе известно? — прервала их игру Фелисина.
Геборий вздрогнул.
— А тебе это зачем? — зло спросил Кульп. — Ты же предлагаешь сдаться. Пусть переместители душ завладеют нами. Не все ли равно, где встретить смерть, правда?
— Я спрашивала не так. Я и сейчас не понимаю: зачем нам нужно от них убегать? Мы же пропадем в пустыне.
— Тогда оставайся! — рявкнул Кульп и встал. — Все равно ничего дельного предложить не можешь.
— А я слышала, их нападение — легкий укус, и все.
Маг медленно повернулся в ее сторону.
— Не знаю, кто наболтал тебе такую ерунду. Впрочем, о них мало кто знает. Вот и плетут разные небылицы. Укус способен заразить тебя приступами повторяющегося безумия, но переместительницей душ ты от него не станешь.
— Тогда как становятся переместителями?
— Ими не становятся. Ими рождаются.
Геборий с кряхтением встал.
— Если мы собрались уходить из этого склепа, нужно уходить немедленно. Голоса стихли, и разум мой ясен.
— А нам-то что от твоих прояснений? — усмехнулась Фелисина.
— Я могу вас вывести отсюда кратчайшим путем. Иначе мы будем плутать и обязательно столкнемся с нашими преследователями.
Они в последний раз напились воды из пруда, затем набрали столько плодов, сколько могли унести. Как ни странно, Фелисине вода и фрукты придали сил. Она чувствовала себя не только здоровее, но и спокойнее. Ее память больше не кровоточила; остались лишь рубцы. Но разум по-прежнему задавал свои назойливые вопросы, на которые она не знала ответов. К сожалению, вместе с силами к ней не вернулась надежда.
Геборий быстро вел их по извилистым улочкам, мимо высоких и низких строений. И повсюду они натыкались на мертвые окаменевшие тела людей, переместителей душ и тлан-имасов. Фелисина представила себе кровавые битвы, бушевавшие здесь в далекой древности, и невольно содрогнулась. Сведения, добытые Геборием у призраков, передались и ей. Ужас, нескончаемый ужас. Каждое место, через которое они проходили, добавляло свой зловещий узор в мозаичную картину бойни. Но кроме ужаса у Фелисины внутри неясно шевелилось странное ощущение: как будто она вот-вот постигнет величайшую истину, некий основополагающий принцип, вокруг которого с незапамятных времен вращалась судьба человечества.
«Мы — всего лишь зазубрина на дереве жизни. И в этой зазубрине помещается весь наш мир. На самом деле таких зазубрин очень много. Они ничего не значат и ничего не меняют. Дерево продолжает расти. Зачем? Этого тоже никто не знает».
В иное время и в иной жизни Фелисина обрадовалась бы возникшему дару провидения. Теперь он лишь обострял ужасающую бессмысленность ее существования.
«Ученые невежды находят причину и цепляются за нее, думая, будто им открылся весь смысл. Знание, вера, правители, месть… все это игрушки, которыми тешатся глупцы».
Завывания ветра стали слышнее. Под ногами слегка клубилась пыль. В воздухе слабо пахло чем-то пряным.
Геборий почти час безостановочно вел своих спутников. Остановился он перед просторным входом в здание, напоминавшее храм. Широкие, приземистые колонны были похожи на стволы деревьев. По щербатому, растрескавшемуся цоколю тянулись плитки с изображениями. Магический свет Кульпа придавал им совсем призрачный вид.
Маг впился глазами в изображения.
— Клобук их накрой! — пробормотал он. Геборий улыбался.
— Да это же колода Драконов!
«Еще одна дурацкая уловка загнать непознаваемое в клетку из бессмысленных картинок», — мысленно съязвила Фелисина.
— Да, маг. Это колода Драконов, но древняя, — подтвердил Геборий. — Здесь вместо Домов — Владения. Миры. Можешь отличить Смерть от Жизни? А Тьму от Света? Видишь Владение Зверя? Скажи, Кульп, кто сидит на троне из оленьих рогов?
— Если я не ошибся, трон пуст. Но вокруг него стоят тлан-имасы.
— Нет, ты не ошибся. Говоришь, на троне никого нет? Любопытно.
— Почему?
— Да потому что отзвук каждого воспоминания утверждает мне обратное. Трон был занят.
Кульп вгляделся в плитку с изображением трона.
— Может, я не так сказал. У плитки нет верхней части. Да и остальные плитки не в лучшем состоянии.
— На цоколе должны быть и свободные карты. Видишь их?
— Нет. Возможно, они где-то по бокам или сзади.
— Возможно. Среди них ты найдешь переместителя душ.
— Какой интересный у вас разговор, — нарочито растягивая слова, вмешалась Фелисина. — Похоже, нам придется войти внутрь. Ветер затягивается туда. Значит, там есть выход.
Геборий улыбнулся.
— Ты права, девочка. В дальнем конце храма действительно есть выход.
Внутри храм оказался больше похож на широкий туннель. Густые слои песка покрывали стены, пол и потолок. Ветер завывал все сильнее и сильнее. Пройдя еще полсотни шагов, они увидели отблески тусклого дневного света.
Туннель сузился. Теперь ветер уже сам гнал их к выходу. Все трое были вынуждены едва ли не ползти.
У порога Геборий задержался, пропустив вперед Кульпа, а затем Фелисину.
Они оказались на небольшой скалистой площадке. До песчаных барханов было никак не меньше двухсот локтей. Ветер бесновался, стараясь сдуть путников с узкой каменной кромки. Фелисина ухватилась за уступ и решилась взглянуть вниз. У нее сразу же забилось сердце. Ноги сами собой подкашивались.
Вихрь Дриджны бушевал не вокруг, а намного ниже, заполняя собой пространства священной пустыни Рараку. Сверху казалось, будто все устлано ковром из песчано-желтых и оранжевых облачков. Отяжелевшее красное солнце медленно сползало за рваные зубцы холмов.
Ожидание становилось невыносимым. Чтобы хоть как-то успокоиться, Фелисина пошутила:
— Маг, ты вырастишь нам крылья?
— Крыльев не обещаю, но спуститься помогу, — ответил ей Геборий, подходя ближе.
Кульп настороженно вскинул голову.
— Это каким же способом?
— Привяжитесь к моей спине. Не забывайте: у меня есть руки, пусть и невидимые. А слепота для меня сейчас — великое благо.
— Геборий, ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Спуститься отсюда нельзя. Камни шатаются. Мы опрокинемся после первых же шагов.
— Не волнуйся: я найду крепкие. Или ты можешь предложить что-нибудь получше?
— Меня сейчас сдует! — крикнула им Фелисина.
— Ладно, старик. Только я открою свой магический Путь, — сказал Кульп. — Если упадем, приземление будет помягче. Тебе, надеюсь, это ничем не помешает.
— В тебе нет веры! — затрясся от смеха Геборий.
— Может, вы еще затеете спор, у кого ее больше? — спросила Фелисина.
«Ну сколько еще жизнь будет толкать нас в безумие? Если мы ухитрялись не соскользнуть в него, теперь нас туда швырнут вниз головой».
Что-то твердое и горячее сдавило ей плечо. Фелисина обернулась: то была невидимая рука Гебория. Внешне казалось, что тонкая ткань ее рубахи сдавливается сама собой и темнеет от пота. Но тяжесть давящей руки не была мнимой.
Геборий наклонился к ней.
— Рараку изменяет всех, кто вступает в ее пределы. Вот единственная истина, которую ты должна безоговорочно принять. Кем ты была — это осталось в прошлом. Теперь ты становишься другой.
Фелисина, как всегда, презрительно фыркнула, отчего улыбка Гебория стала еще шире.
— Дары Рараку суровы. Что правда, то правда, — участливо добавил старик.
Кульп разматывал оставшиеся у них веревки.
— Совсем истерлись, — хмуро произнес он.
— А ты держись покрепче — они и не порвутся.
— Безумие какое-то!
«Ты повторяешь мои слова, маг».
— Хочешь дождаться, пока из пещеры появится какой-нибудь странствующий или дивер?
Маг молча плюнул.
Тело Гебория чем-то было похоже на скрюченные корни дерева. Не доверяя угрожающе потрескивающим веревкам, Фелисина крепко цеплялась за старика. Столь же напряженно она следила и за его культями. Невидимые пальцы обшаривали каменную поверхность, безошибочно находя крепкие выступы. При этом ноги Гебория находились почти на весу. Невидимые ладони удерживали не только вес его самого, но и тяжесть тел Кульпа и Фелисины.
Утес купался в багрово-красных лучах заходящего солнца.
«Мы попали в громадный огненный котел, в пределы, где правят демоны. Отсюда не возвращаются. Рараку захватит и поглотит нас. Пески погребут все мечты о возмездии, все желания и надежды. А потом и мы сами утонем в песках Рараку».
Ветер то прибивал их к подножию утеса, то стремительно отрывал и силился бросить внутрь вихря Дриджны. Кульп что-то крикнул, но крик исчез в оглушительном реве ветра. Фелисина, как могла, боролась с ненасытным ветром, грозящим ее унести. Единственной ее опорой сейчас было правое плечо Гебория.
Все ее мышцы дрожали от напряжения. Суставы горели, словно раскаленные угли. Фелисина не знала, сколько еще продлится этот жуткий спуск. Веревки врезались ей в кожу.
«Боги позволили этот спуск, чтобы еще посмеяться над нами».
Меж тем Геборий неутомимо опускался вниз, выискивая новые опоры для своих невидимых рук.
Песчаная пыль царапала ей руки и локти.
«Как будто кошка лижет своим шершавым язычком».
Только «язычок» этот сдирал кожу. Вскоре то же ощутили ее бедра и ноги.
«Если мы доберемся до низа, от меня останутся только кости да окровавленные жилы. И еще — улыбка, как у мертвеца. Фелисина во всем своем великолепии предстает пред богиней Рараку!»
Ветер все-таки сорвал Гебория с утеса. И он, и двое его спутников упали на каменное ложе, усеянное острыми обломками. Они впились Фелисине в спину. Там, где песчаная завеса истончалась, проступали стенки утеса. Среди них мелькнула чья-то фигура. Или ей только показалось? Проверить было невозможно: утес опять заволокло.
Кульп с силой дернул за веревки. Фелисина кое-как встала на четвереньки.
«Ага, маг тоже что-то почувствовал!»
— Вставай на ноги! — крикнул ей маг. — Живее!
Кусая губы, Фелисина встала. Ветер тут же больно хлестанул ей по спине. Затем ее подхватили и обвили теплые руки.
— Жизнь, она такая, — сказал Геборий. — Держись крепче. Оставаться здесь было нельзя, и они побежали, пригибаясь от ветра. Фелисина двигалась почти вслепую. Мельчайшие песчинки больно задевали ей веки. От каждого удара ветра в спину перед глазами вспыхивали молнии.
«Клобук накрой весь этот мир! Весь, без остатка!»
Наступившая тишина была настолько внезапной, что вначале показалась обманом чувств. Кульп даже присвистнул.
Завеса пыли не исчезла, но теперь она висела неподвижно. Фелисина вспомнила слова Гебория про удивительный покой в самом сердце вихря Дриджны. К завесе с другой стороны приближалось нечто вроде повозки. В воздухе остро запахло ароматом лимона. Фелисине вдруг захотелось броситься прочь, но невидимая рука Гебория удержала ее.
То была не повозка, а паланкин, который несли четверо белокожих носильщиков, одетых в лохмотья. Внутри, под ярким навесом, восседал неимоверно толстый человек. Он был одет в дорогие шелка. Фелисину удивило, в каком противоречии находились цвета его одежд. На потном мясистом лице блестели щелочки глаз. Человек слегка взмахнул пухлой рукой, и носильщики остановились.
— Знайте, путники: эти места опасны. Дабы избегнуть опасностей, я приглашаю вас присоединиться ко мне. Пустыня кишит ужасными тварями, которых лучше даже не видеть. Но мой паланкин окружен хитроумной и мощной магической защитой. Я вложил в него целое состояние, поскольку превыше всего ценю безопасность передвижения. Вы проголодались? Вас мучит жажда? Бедное дитя, я не могу без содрогания смотреть на твою израненную нежную кожу. К счастью, у меня есть целительные мази, и они вернут тебе юношескую свежесть. Скажи, путник: она — твоя рабыня? — спросил незнакомец, обращаясь к Кулыту. — Я готов выкупить ее у тебя.
— Я — не рабыня, — хмуро ответила Фелисина, мысленно прибавив: «И больше я не продаюсь».
— Вокруг так остро пахнет лимоном, что даже мои слепые глаза слезятся, — шепнул магу Геборий. — Незнакомец жаден, но не злонамерен.
— Я тоже не ощущаю в нем дурных намерений, — ответил Кульп. — Только вот его носильщики… Они — из неумерших и выглядят как-то странно. Будто дракон пожевал их и выплюнул.
— Вижу вашу осторожность и только приветствую ее. Нигде и никогда осторожность не бывает излишней. Да, мои носильщики знавали лучшие дни. Но смею вас уверить: они совершенно безобидны.
— А как тебе удается противостоять натиску вихря Дриджны? — спросил у него Кульп.
— Зачем же ему противостоять, добрый господин? Я — один из смиренных приверженцев пустынной богини. Богиня дарует мне беспрепятственный проход через ее пределы, за что я не устаю делать ей щедрые подношения. Я — всего-навсего странствующий торговец и торгую редкостными вещицами, наделенными магическими свойствами. Сейчас я возвращаюсь в Пан-потсун после выгодного путешествия в лагерь Шаик.
Толстяк улыбнулся.
— Вы, как вижу, — малазанцы и, скорее всего, враги нашего великого дела. Но мне чужда жестокая месть. Скажу больше: я рад встрече с вами. Эти слуги так увязли в трясине собственных смертей, что я вынужден постоянно выслушивать их жалобы и сетования.
Он опять махнул рукой, и носильщики осторожно опустили паланкин. Двое сразу же открыли ларец, находившийся позади роскошного кресла толстяка, и принялись извлекать все необходимое для привала. Ни ловкостью, ни проворством они не отличались. Двое других помогли своему господину выбраться из паланкина.
— У меня есть замечательная и быстродействующая мазь, — писклявым голоском продолжал толстяк. — Вот в том ящике. Раба, который его несет, зовут Нуб… Ну что ты разинул рот, замарашка? Я велел тебе взять только склянку с мазью, а не волочить сюда весь ящик. И не урони. Совсем мозгов лишился!
Благочестивый торговец как будто только сейчас заметил Ге-бория.
— Кто же посмел так жестоко обойтись с тобой? Увы, ни одно из моих снадобий не в состоянии вырастить тебе новые руки.
— Пусть тебя не огорчает ни то, чего недостает мне, ни то, чего нет у тебя, — ответил ему Геборий. — Я ни в чем не нуждаюсь. Достаточно, что здесь не завывает ветер и песок не бьет в лицо.
— С тобой произошла трагедия, бывший жрец Фенира. Я не смею тебя ни о чем расспрашивать. А ты, — он повернулся к Кульпу, — как мне думается, приверженец Меанаса?
— Похоже, ты не только продаешь магические вещицы, — хмурясь, заметил ему Кульп.
— Ты ошибаешься, добрый господин, — возразил толстяк, отвешивая легкий поклон. — Можешь мне верить, хотя тебе это и нелегко. Я посвятил свою жизнь магии, но сам ею никогда не занимался. Просто за долгие годы соприкосновения с магическими предметами я приобрел, скажем так, восприимчивость. Извини, если ненароком я тебя обидел.
Он протянул пухлую руку, слегка шлепнув ею одного из рабов.
— Какое имя я тебе дал?
Сморщенные губы живого мертвеца изогнулись в жутковатой улыбке.
— Ты назвал меня Рохлей, хотя раньше меня звали Ирином Таларом.
— Забудь навсегда, как звали тебя раньше! Теперь ты Рохля!
— Моя смерть была ужасна…
— Ты замолчишь, скотина? — заорал, багровея, торговец.
Раб Рохля умолк.
— А теперь… молча принеси нам фаларийского вина. Отпразднуем этим драгоценным даром империи наше знакомство.
Рохля поплелся за вином. Другой раб проводил его унылым, безжизненным взглядом, бормоча:
— Твоя смерть была не настолько ужасна, как моя.
— О святые покровители Семиградия! — зашипел торговец. — Прошу тебя, маг, наложи на этих болтливых чурбанов какое-нибудь заклятие молчания. Я заплачу тебе золотыми имперскими джакатами. Щедро заплачу.
— Такое мне не по силам, — сказал Кульп.
«Врешь, боевой маг, — подумала Фелисина. — Интересно бы знать зачем».
— Ах, до чего же я неучтив! — спохватился толстяк. — Я ведь даже вам не представился. Наваль Эбур, скромный торговец из священного города Панпотсуна. А каким именем желает назваться каждый из вас?
«Желает назваться?.. Странный, однако, вопрос».
— Мое имя Кульп.
— А мое — Геборий.
Фелисина промолчала.
— Ну а милая девушка настолько скромна, что даже не желает взять себе имя, — понимающе улыбнулся Наваль.
Кульп наклонился над деревянным ящичком со снадобьями, где неумерший раб так и не смог отыскать мазь. Он вопросительно поглядел на торговца.
— Вот та склянка. Белая, с восковой печатью, — подсказал Наваль.
За пределами этого островка спокойствия продолжал выть и стонать ветер. Охристая пыль медленно оседала, делая воздух прозрачнее. Геборий, которому удивительно развившееся чутье заменило глаза, уселся на растрескавшийся камень. Лоб старика был слегка наморщен. Белая пыль приглушала узоры татуировки на лице.
Кульп со склянкой подошел к Фелисине.
— Торговец сказал правду. Это прекрасная мазь. У тебя быстро все пройдет.
— А почему ветер не разодрал твою кожу? — спросила Фелисина. — Или ты был под защитой Гебория?
— Не знаю. Может, мне помог мой Путь. Я все время держал его открытым.
— Так что ж не распространил его защиту и на меня?
Он отвел глаза.
— Мне казалось, что я это сделал.
Прохладная мазь впитывала в себя боль. Под ее прозрачным покровом заново вырастала кожа. Там, куда Фелисине было не дотянуться, ее намазывал Кульп. Вскоре боль совсем утихла. Фелисине захотелось растянуться и уснуть. Она села на песок.
Подошел Наваль и протянул ей бокал вина с обломанной ножкой. Торговец ласково улыбался.
— Это восстановит твои силы, моя нежная красавица. Вино уведет твой разум далеко за черту страданий. Ты успокоишься, и мир наполнит твое сердце. Пей же, моя дорогая. Я позабочусь, чтобы тебе было хорошо. Усердно позабочусь.
Фелисина взяла бокал.
— А с чего это вдруг? И что значит «усердно позабочусь»?
— Столь богатый человек, как я, может многое тебе предложить, дитя мое. Наградой будет то, что ты добровольно мне отдашь. И знай: я очень нежен.
Фелисина глотнула прохладного, приторно-сладкого вина.
— Ты что, готов прямо сейчас?
Наваль важно кивнул. На мясистом лице вспыхнули маленькие глазки.
— Обещаю тебе, — шепнул торговец.
«Клобук свидетель, спала же я на руднике со всякой швалью. И получала зуботычины. А здесь мне предлагают негу, богатство. Он будет выполнять все мои капризы. Вино, дурханг, мягкие подушки…»
— Чувствую, ты не по годам мудра, моя дорогая, — сказал Наваль. — Я не стану тебя торопить. Сама решишь когда.
Рабы Наваля развернули роскошные подстилки. Один из неумерших стал разжигать огонь в походном очаге, ухитрившись при этом спалить себе обрывок рукава. Наваль все видел, но ничего не сказал.
Быстро стемнело. Наваль распорядился, чтобы вокруг лагеря на шестах повесили фонари. Один из живых трупов стоял возле Фелисины и постоянно подливал ей вина. Ее удивило изъеденное тело этого несчастного. Бледные руки были сплошь покрыты глубокими, но бескровными ранами. У раба выпали все зубы. Фелисина крепилась, стараясь не показывать своего отвращения.
— Ты подождешь меня здесь? — спросила Лостара. «Коготь» лучезарно улыбнулся.
— Хоть до скончания времен, радость моя.
— Хватит и до рассвета. Жемчуг церемонно поклонился.
— Буду считать удары сердца до твоего возвращения. Лостара прошла по темному коридору постоялого двора и спустилась вниз. Зал был полон. Люди не торопились: из-за комендантского часа им все равно раньше утра не выйти. Однако веселья не ощущалось, и лица сидящих были довольно сумрачными.
Стараясь не привлекать к себе внимания, Лостара бочком прошла на кухню. Дверь на задний двор была приоткрыта. Толстая повариха и девчонки-прислужницы испуганно покосились на Лостару. К этому она давно привыкла. «Красных мечей» везде боялись.
Она вышла в ночную темноту. Дыхание реки перемешивалась с солоноватым ветром залива, приятно обдувая лицо.
«Боги, сделайте так, чтобы я больше никогда не оказалась внутри имперского Пути».
Лостара шла по одной из главных улиц Арена. Ее сапоги громко стучали по булыжнику. На ближайшем перекрестке она натолкнулась на караульных. Сержант, возглавлявший отряд, удивленно поглядел на ночную путешественницу.
— Приветствую тебя, капитан «красных мечей», — сказал он.
Она ответила кивком.
— Насколько понимаю, в Арене действует комендантский час? А есть караульные отряды из «красных мечей»?
— Ни одного.
Солдаты выжидающе глядели на нее. Внутри Лостары шевельнулась тревога.
— Они выполняют другие задания?
Сержант медленно кивнул.
— Наверное, — с заметной неопределенностью произнес он. — Судя по твоим словам и… иным признакам… ты только что прибыла в город.
Она кивнула.
— Каким образом?
— Через магический Путь. У меня было… сопровождение.
— Очень интересная история. Ты здорово ее придумываешь, — сказал сержант. — А теперь прошу сдать оружие.
— Как это понимать?
— Ты ведь хочешь встретиться со своими сослуживцами? И с Орто Сетралем, наверное, тоже?
— Да.
— Четыре дня назад Железным кулаком Пормквалем был издан приказ, предписывающий задерживать «красных мечей» везде, где они встретятся.
— Что?
— Твои сослуживцы арестованы и ожидают суда по обвинению в измене Малазанской империи… Лучше, если ты отдашь нам оружие добровольно.
Оцепеневшая Лостара позволила солдатам разоружить себя. Она глядела на сержанта и не могла поверить услышанному.
— Значит, Пормкваль усомнился в нашей преданности империи?
Сержант кивнул. В его глазах не было ни капли ненависти к Лостаре. Он просто выполнял свой долг.
— Уверен, вашему командиру будет что сказать.
— Он ушел.
Кенеб встал, раскрыв рот. До него не сразу дошло, что Минала собирает свои вещи.
— Что ты делаешь?
— Думаешь, ему удастся так просто ускользнуть от меня?
— Минала!
— Тише, Кенеб. Детей разбудишь.
— Я говорю тихо.
— Расскажи своему командиру обо всем. Понял? Обо всем, кроме Калама.
— Я не настолько глуп, хотя ты, наверное, думаешь, что после ранения я лишился и части рассудка.
— Прости. Я не хотела тебя обидеть.
— Ты лучше спроси, как к твоему решению отнесется Сельва. И Кесен с Ванебом.
— Обязательно спрошу.
— Скажи, как ты собираешься преследовать человека, который этого не хочет?
На ее лице появилась суровая улыбка.
— Ты спрашиваешь это у женщины?
— Ох, Минала…
Она провела рукой по его щеке.
— Давай обойдемся без слез, Кенеб.
— Ничего не могу с собой поделать, — шмыгнул носом Кенеб. — Не буду тебя удерживать. А теперь иди и простись с сестрой и племянниками.
ГЛАВА 14
Вместе с дыханием богини замерло все вокруг.
Откровение Дриджны. Херулан
— Здесь нельзя оставаться.
— Почему нельзя? — раздраженно спросила Фелисина. — Буря еще не кончилась. Мы там погибнем. У нас нет другого укрытия, кроме этих развалин. Здесь есть вода и хоть какая-то пища.
— Нас преследуют, — бросил ей Кульп.
Геборий засмеялся и поднял невидимые ладони.
— Попроси показать мне того, кого не преследуют, и я покажу тебе труп. За каждым охотником тоже идет охота. Любой разум, познавший себя, не свободен от преследователей. Мы давим и на нас давят. Неведомое преследует невежд, истина угрожает каждому ученому, у которого хватает мудрости осознать собственное невежество. В этом-то и кроется значение непознаваемого.
Кульп обвел взглядом невысокую стену, окаймлявшую пруд, затем перевел глаза с тяжелыми воспаленными веками на бывшего жреца Фенира.
— Тебя потянуло на аллегории, а я говорю о настоящей угрозе. В развалинах города прячутся живые переместители душ. Я чую их запах, и он становится все сильнее.
— Тогда почему бы не покориться судьбе? — спросила Фелисина.
Маг выругался сквозь зубы.
— Только не в Рараку! Я бы, может, еще согласился принять смерть от руки человека. Но здесь до ближайшего человеческого жилья не меньше сотни лиг.
— И потом, нам угрожают не люди, — подхватил Геборий. — Здесь срываются все маски. Вихрь Дриджны вовсе не звал странствующих и диверов под свои знамена. По трагической случайности год Дриджны совпал с их поганым слиянием.
— Глупо так думать, Геборий, — возразил Кульп. — Время выбрано далеко не случайно. Сдается мне, что переместителей душ подтолкнули к слиянию. Кто бы это ни сделал, он превосходно рассчитал момент — начало мятежа… Правда, может, было и наоборот. Узнав о готовящемся слиянии, пустынная богиня объявила этот год годом Дриджны. Ей захотелось сделать магические Пути лабиринтами хаоса.
— Интересные рассуждения у тебя, маг, — сказал Геборий, кивая головой. — И вполне естественные в устах приверженца Меанаса, где обман растет наподобие сорной травы и где можно, если понадобится, нарушать любые незыблемые правила.
Фелисина молча следила за их беседой.
«Пышные и бессмысленные речи — это для меня. В глубине вы ведете другой разговор. Вы тоже играете в игру, и в вашей игре подозрения переплетаются со знаниями. Геборий видит общую картину. Его вторжение в мир призраков дало ему все необходимые знания. Теперь он иносказаниями пытается втолковать магу, что тот очень близко подошел к этой картине. Старик предлагает себя в поводыри…»
— Говори, старик, что тебе известно? — прервала их игру Фелисина.
Геборий вздрогнул.
— А тебе это зачем? — зло спросил Кульп. — Ты же предлагаешь сдаться. Пусть переместители душ завладеют нами. Не все ли равно, где встретить смерть, правда?
— Я спрашивала не так. Я и сейчас не понимаю: зачем нам нужно от них убегать? Мы же пропадем в пустыне.
— Тогда оставайся! — рявкнул Кульп и встал. — Все равно ничего дельного предложить не можешь.
— А я слышала, их нападение — легкий укус, и все.
Маг медленно повернулся в ее сторону.
— Не знаю, кто наболтал тебе такую ерунду. Впрочем, о них мало кто знает. Вот и плетут разные небылицы. Укус способен заразить тебя приступами повторяющегося безумия, но переместительницей душ ты от него не станешь.
— Тогда как становятся переместителями?
— Ими не становятся. Ими рождаются.
Геборий с кряхтением встал.
— Если мы собрались уходить из этого склепа, нужно уходить немедленно. Голоса стихли, и разум мой ясен.
— А нам-то что от твоих прояснений? — усмехнулась Фелисина.
— Я могу вас вывести отсюда кратчайшим путем. Иначе мы будем плутать и обязательно столкнемся с нашими преследователями.
Они в последний раз напились воды из пруда, затем набрали столько плодов, сколько могли унести. Как ни странно, Фелисине вода и фрукты придали сил. Она чувствовала себя не только здоровее, но и спокойнее. Ее память больше не кровоточила; остались лишь рубцы. Но разум по-прежнему задавал свои назойливые вопросы, на которые она не знала ответов. К сожалению, вместе с силами к ней не вернулась надежда.
Геборий быстро вел их по извилистым улочкам, мимо высоких и низких строений. И повсюду они натыкались на мертвые окаменевшие тела людей, переместителей душ и тлан-имасов. Фелисина представила себе кровавые битвы, бушевавшие здесь в далекой древности, и невольно содрогнулась. Сведения, добытые Геборием у призраков, передались и ей. Ужас, нескончаемый ужас. Каждое место, через которое они проходили, добавляло свой зловещий узор в мозаичную картину бойни. Но кроме ужаса у Фелисины внутри неясно шевелилось странное ощущение: как будто она вот-вот постигнет величайшую истину, некий основополагающий принцип, вокруг которого с незапамятных времен вращалась судьба человечества.
«Мы — всего лишь зазубрина на дереве жизни. И в этой зазубрине помещается весь наш мир. На самом деле таких зазубрин очень много. Они ничего не значат и ничего не меняют. Дерево продолжает расти. Зачем? Этого тоже никто не знает».
В иное время и в иной жизни Фелисина обрадовалась бы возникшему дару провидения. Теперь он лишь обострял ужасающую бессмысленность ее существования.
«Ученые невежды находят причину и цепляются за нее, думая, будто им открылся весь смысл. Знание, вера, правители, месть… все это игрушки, которыми тешатся глупцы».
Завывания ветра стали слышнее. Под ногами слегка клубилась пыль. В воздухе слабо пахло чем-то пряным.
Геборий почти час безостановочно вел своих спутников. Остановился он перед просторным входом в здание, напоминавшее храм. Широкие, приземистые колонны были похожи на стволы деревьев. По щербатому, растрескавшемуся цоколю тянулись плитки с изображениями. Магический свет Кульпа придавал им совсем призрачный вид.
Маг впился глазами в изображения.
— Клобук их накрой! — пробормотал он. Геборий улыбался.
— Да это же колода Драконов!
«Еще одна дурацкая уловка загнать непознаваемое в клетку из бессмысленных картинок», — мысленно съязвила Фелисина.
— Да, маг. Это колода Драконов, но древняя, — подтвердил Геборий. — Здесь вместо Домов — Владения. Миры. Можешь отличить Смерть от Жизни? А Тьму от Света? Видишь Владение Зверя? Скажи, Кульп, кто сидит на троне из оленьих рогов?
— Если я не ошибся, трон пуст. Но вокруг него стоят тлан-имасы.
— Нет, ты не ошибся. Говоришь, на троне никого нет? Любопытно.
— Почему?
— Да потому что отзвук каждого воспоминания утверждает мне обратное. Трон был занят.
Кульп вгляделся в плитку с изображением трона.
— Может, я не так сказал. У плитки нет верхней части. Да и остальные плитки не в лучшем состоянии.
— На цоколе должны быть и свободные карты. Видишь их?
— Нет. Возможно, они где-то по бокам или сзади.
— Возможно. Среди них ты найдешь переместителя душ.
— Какой интересный у вас разговор, — нарочито растягивая слова, вмешалась Фелисина. — Похоже, нам придется войти внутрь. Ветер затягивается туда. Значит, там есть выход.
Геборий улыбнулся.
— Ты права, девочка. В дальнем конце храма действительно есть выход.
Внутри храм оказался больше похож на широкий туннель. Густые слои песка покрывали стены, пол и потолок. Ветер завывал все сильнее и сильнее. Пройдя еще полсотни шагов, они увидели отблески тусклого дневного света.
Туннель сузился. Теперь ветер уже сам гнал их к выходу. Все трое были вынуждены едва ли не ползти.
У порога Геборий задержался, пропустив вперед Кульпа, а затем Фелисину.
Они оказались на небольшой скалистой площадке. До песчаных барханов было никак не меньше двухсот локтей. Ветер бесновался, стараясь сдуть путников с узкой каменной кромки. Фелисина ухватилась за уступ и решилась взглянуть вниз. У нее сразу же забилось сердце. Ноги сами собой подкашивались.
Вихрь Дриджны бушевал не вокруг, а намного ниже, заполняя собой пространства священной пустыни Рараку. Сверху казалось, будто все устлано ковром из песчано-желтых и оранжевых облачков. Отяжелевшее красное солнце медленно сползало за рваные зубцы холмов.
Ожидание становилось невыносимым. Чтобы хоть как-то успокоиться, Фелисина пошутила:
— Маг, ты вырастишь нам крылья?
— Крыльев не обещаю, но спуститься помогу, — ответил ей Геборий, подходя ближе.
Кульп настороженно вскинул голову.
— Это каким же способом?
— Привяжитесь к моей спине. Не забывайте: у меня есть руки, пусть и невидимые. А слепота для меня сейчас — великое благо.
— Геборий, ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Спуститься отсюда нельзя. Камни шатаются. Мы опрокинемся после первых же шагов.
— Не волнуйся: я найду крепкие. Или ты можешь предложить что-нибудь получше?
— Меня сейчас сдует! — крикнула им Фелисина.
— Ладно, старик. Только я открою свой магический Путь, — сказал Кульп. — Если упадем, приземление будет помягче. Тебе, надеюсь, это ничем не помешает.
— В тебе нет веры! — затрясся от смеха Геборий.
— Может, вы еще затеете спор, у кого ее больше? — спросила Фелисина.
«Ну сколько еще жизнь будет толкать нас в безумие? Если мы ухитрялись не соскользнуть в него, теперь нас туда швырнут вниз головой».
Что-то твердое и горячее сдавило ей плечо. Фелисина обернулась: то была невидимая рука Гебория. Внешне казалось, что тонкая ткань ее рубахи сдавливается сама собой и темнеет от пота. Но тяжесть давящей руки не была мнимой.
Геборий наклонился к ней.
— Рараку изменяет всех, кто вступает в ее пределы. Вот единственная истина, которую ты должна безоговорочно принять. Кем ты была — это осталось в прошлом. Теперь ты становишься другой.
Фелисина, как всегда, презрительно фыркнула, отчего улыбка Гебория стала еще шире.
— Дары Рараку суровы. Что правда, то правда, — участливо добавил старик.
Кульп разматывал оставшиеся у них веревки.
— Совсем истерлись, — хмуро произнес он.
— А ты держись покрепче — они и не порвутся.
— Безумие какое-то!
«Ты повторяешь мои слова, маг».
— Хочешь дождаться, пока из пещеры появится какой-нибудь странствующий или дивер?
Маг молча плюнул.
Тело Гебория чем-то было похоже на скрюченные корни дерева. Не доверяя угрожающе потрескивающим веревкам, Фелисина крепко цеплялась за старика. Столь же напряженно она следила и за его культями. Невидимые пальцы обшаривали каменную поверхность, безошибочно находя крепкие выступы. При этом ноги Гебория находились почти на весу. Невидимые ладони удерживали не только вес его самого, но и тяжесть тел Кульпа и Фелисины.
Утес купался в багрово-красных лучах заходящего солнца.
«Мы попали в громадный огненный котел, в пределы, где правят демоны. Отсюда не возвращаются. Рараку захватит и поглотит нас. Пески погребут все мечты о возмездии, все желания и надежды. А потом и мы сами утонем в песках Рараку».
Ветер то прибивал их к подножию утеса, то стремительно отрывал и силился бросить внутрь вихря Дриджны. Кульп что-то крикнул, но крик исчез в оглушительном реве ветра. Фелисина, как могла, боролась с ненасытным ветром, грозящим ее унести. Единственной ее опорой сейчас было правое плечо Гебория.
Все ее мышцы дрожали от напряжения. Суставы горели, словно раскаленные угли. Фелисина не знала, сколько еще продлится этот жуткий спуск. Веревки врезались ей в кожу.
«Боги позволили этот спуск, чтобы еще посмеяться над нами».
Меж тем Геборий неутомимо опускался вниз, выискивая новые опоры для своих невидимых рук.
Песчаная пыль царапала ей руки и локти.
«Как будто кошка лижет своим шершавым язычком».
Только «язычок» этот сдирал кожу. Вскоре то же ощутили ее бедра и ноги.
«Если мы доберемся до низа, от меня останутся только кости да окровавленные жилы. И еще — улыбка, как у мертвеца. Фелисина во всем своем великолепии предстает пред богиней Рараку!»
Ветер все-таки сорвал Гебория с утеса. И он, и двое его спутников упали на каменное ложе, усеянное острыми обломками. Они впились Фелисине в спину. Там, где песчаная завеса истончалась, проступали стенки утеса. Среди них мелькнула чья-то фигура. Или ей только показалось? Проверить было невозможно: утес опять заволокло.
Кульп с силой дернул за веревки. Фелисина кое-как встала на четвереньки.
«Ага, маг тоже что-то почувствовал!»
— Вставай на ноги! — крикнул ей маг. — Живее!
Кусая губы, Фелисина встала. Ветер тут же больно хлестанул ей по спине. Затем ее подхватили и обвили теплые руки.
— Жизнь, она такая, — сказал Геборий. — Держись крепче. Оставаться здесь было нельзя, и они побежали, пригибаясь от ветра. Фелисина двигалась почти вслепую. Мельчайшие песчинки больно задевали ей веки. От каждого удара ветра в спину перед глазами вспыхивали молнии.
«Клобук накрой весь этот мир! Весь, без остатка!»
Наступившая тишина была настолько внезапной, что вначале показалась обманом чувств. Кульп даже присвистнул.
Завеса пыли не исчезла, но теперь она висела неподвижно. Фелисина вспомнила слова Гебория про удивительный покой в самом сердце вихря Дриджны. К завесе с другой стороны приближалось нечто вроде повозки. В воздухе остро запахло ароматом лимона. Фелисине вдруг захотелось броситься прочь, но невидимая рука Гебория удержала ее.
То была не повозка, а паланкин, который несли четверо белокожих носильщиков, одетых в лохмотья. Внутри, под ярким навесом, восседал неимоверно толстый человек. Он был одет в дорогие шелка. Фелисину удивило, в каком противоречии находились цвета его одежд. На потном мясистом лице блестели щелочки глаз. Человек слегка взмахнул пухлой рукой, и носильщики остановились.
— Знайте, путники: эти места опасны. Дабы избегнуть опасностей, я приглашаю вас присоединиться ко мне. Пустыня кишит ужасными тварями, которых лучше даже не видеть. Но мой паланкин окружен хитроумной и мощной магической защитой. Я вложил в него целое состояние, поскольку превыше всего ценю безопасность передвижения. Вы проголодались? Вас мучит жажда? Бедное дитя, я не могу без содрогания смотреть на твою израненную нежную кожу. К счастью, у меня есть целительные мази, и они вернут тебе юношескую свежесть. Скажи, путник: она — твоя рабыня? — спросил незнакомец, обращаясь к Кулыту. — Я готов выкупить ее у тебя.
— Я — не рабыня, — хмуро ответила Фелисина, мысленно прибавив: «И больше я не продаюсь».
— Вокруг так остро пахнет лимоном, что даже мои слепые глаза слезятся, — шепнул магу Геборий. — Незнакомец жаден, но не злонамерен.
— Я тоже не ощущаю в нем дурных намерений, — ответил Кульп. — Только вот его носильщики… Они — из неумерших и выглядят как-то странно. Будто дракон пожевал их и выплюнул.
— Вижу вашу осторожность и только приветствую ее. Нигде и никогда осторожность не бывает излишней. Да, мои носильщики знавали лучшие дни. Но смею вас уверить: они совершенно безобидны.
— А как тебе удается противостоять натиску вихря Дриджны? — спросил у него Кульп.
— Зачем же ему противостоять, добрый господин? Я — один из смиренных приверженцев пустынной богини. Богиня дарует мне беспрепятственный проход через ее пределы, за что я не устаю делать ей щедрые подношения. Я — всего-навсего странствующий торговец и торгую редкостными вещицами, наделенными магическими свойствами. Сейчас я возвращаюсь в Пан-потсун после выгодного путешествия в лагерь Шаик.
Толстяк улыбнулся.
— Вы, как вижу, — малазанцы и, скорее всего, враги нашего великого дела. Но мне чужда жестокая месть. Скажу больше: я рад встрече с вами. Эти слуги так увязли в трясине собственных смертей, что я вынужден постоянно выслушивать их жалобы и сетования.
Он опять махнул рукой, и носильщики осторожно опустили паланкин. Двое сразу же открыли ларец, находившийся позади роскошного кресла толстяка, и принялись извлекать все необходимое для привала. Ни ловкостью, ни проворством они не отличались. Двое других помогли своему господину выбраться из паланкина.
— У меня есть замечательная и быстродействующая мазь, — писклявым голоском продолжал толстяк. — Вот в том ящике. Раба, который его несет, зовут Нуб… Ну что ты разинул рот, замарашка? Я велел тебе взять только склянку с мазью, а не волочить сюда весь ящик. И не урони. Совсем мозгов лишился!
Благочестивый торговец как будто только сейчас заметил Ге-бория.
— Кто же посмел так жестоко обойтись с тобой? Увы, ни одно из моих снадобий не в состоянии вырастить тебе новые руки.
— Пусть тебя не огорчает ни то, чего недостает мне, ни то, чего нет у тебя, — ответил ему Геборий. — Я ни в чем не нуждаюсь. Достаточно, что здесь не завывает ветер и песок не бьет в лицо.
— С тобой произошла трагедия, бывший жрец Фенира. Я не смею тебя ни о чем расспрашивать. А ты, — он повернулся к Кульпу, — как мне думается, приверженец Меанаса?
— Похоже, ты не только продаешь магические вещицы, — хмурясь, заметил ему Кульп.
— Ты ошибаешься, добрый господин, — возразил толстяк, отвешивая легкий поклон. — Можешь мне верить, хотя тебе это и нелегко. Я посвятил свою жизнь магии, но сам ею никогда не занимался. Просто за долгие годы соприкосновения с магическими предметами я приобрел, скажем так, восприимчивость. Извини, если ненароком я тебя обидел.
Он протянул пухлую руку, слегка шлепнув ею одного из рабов.
— Какое имя я тебе дал?
Сморщенные губы живого мертвеца изогнулись в жутковатой улыбке.
— Ты назвал меня Рохлей, хотя раньше меня звали Ирином Таларом.
— Забудь навсегда, как звали тебя раньше! Теперь ты Рохля!
— Моя смерть была ужасна…
— Ты замолчишь, скотина? — заорал, багровея, торговец.
Раб Рохля умолк.
— А теперь… молча принеси нам фаларийского вина. Отпразднуем этим драгоценным даром империи наше знакомство.
Рохля поплелся за вином. Другой раб проводил его унылым, безжизненным взглядом, бормоча:
— Твоя смерть была не настолько ужасна, как моя.
— О святые покровители Семиградия! — зашипел торговец. — Прошу тебя, маг, наложи на этих болтливых чурбанов какое-нибудь заклятие молчания. Я заплачу тебе золотыми имперскими джакатами. Щедро заплачу.
— Такое мне не по силам, — сказал Кульп.
«Врешь, боевой маг, — подумала Фелисина. — Интересно бы знать зачем».
— Ах, до чего же я неучтив! — спохватился толстяк. — Я ведь даже вам не представился. Наваль Эбур, скромный торговец из священного города Панпотсуна. А каким именем желает назваться каждый из вас?
«Желает назваться?.. Странный, однако, вопрос».
— Мое имя Кульп.
— А мое — Геборий.
Фелисина промолчала.
— Ну а милая девушка настолько скромна, что даже не желает взять себе имя, — понимающе улыбнулся Наваль.
Кульп наклонился над деревянным ящичком со снадобьями, где неумерший раб так и не смог отыскать мазь. Он вопросительно поглядел на торговца.
— Вот та склянка. Белая, с восковой печатью, — подсказал Наваль.
За пределами этого островка спокойствия продолжал выть и стонать ветер. Охристая пыль медленно оседала, делая воздух прозрачнее. Геборий, которому удивительно развившееся чутье заменило глаза, уселся на растрескавшийся камень. Лоб старика был слегка наморщен. Белая пыль приглушала узоры татуировки на лице.
Кульп со склянкой подошел к Фелисине.
— Торговец сказал правду. Это прекрасная мазь. У тебя быстро все пройдет.
— А почему ветер не разодрал твою кожу? — спросила Фелисина. — Или ты был под защитой Гебория?
— Не знаю. Может, мне помог мой Путь. Я все время держал его открытым.
— Так что ж не распространил его защиту и на меня?
Он отвел глаза.
— Мне казалось, что я это сделал.
Прохладная мазь впитывала в себя боль. Под ее прозрачным покровом заново вырастала кожа. Там, куда Фелисине было не дотянуться, ее намазывал Кульп. Вскоре боль совсем утихла. Фелисине захотелось растянуться и уснуть. Она села на песок.
Подошел Наваль и протянул ей бокал вина с обломанной ножкой. Торговец ласково улыбался.
— Это восстановит твои силы, моя нежная красавица. Вино уведет твой разум далеко за черту страданий. Ты успокоишься, и мир наполнит твое сердце. Пей же, моя дорогая. Я позабочусь, чтобы тебе было хорошо. Усердно позабочусь.
Фелисина взяла бокал.
— А с чего это вдруг? И что значит «усердно позабочусь»?
— Столь богатый человек, как я, может многое тебе предложить, дитя мое. Наградой будет то, что ты добровольно мне отдашь. И знай: я очень нежен.
Фелисина глотнула прохладного, приторно-сладкого вина.
— Ты что, готов прямо сейчас?
Наваль важно кивнул. На мясистом лице вспыхнули маленькие глазки.
— Обещаю тебе, — шепнул торговец.
«Клобук свидетель, спала же я на руднике со всякой швалью. И получала зуботычины. А здесь мне предлагают негу, богатство. Он будет выполнять все мои капризы. Вино, дурханг, мягкие подушки…»
— Чувствую, ты не по годам мудра, моя дорогая, — сказал Наваль. — Я не стану тебя торопить. Сама решишь когда.
Рабы Наваля развернули роскошные подстилки. Один из неумерших стал разжигать огонь в походном очаге, ухитрившись при этом спалить себе обрывок рукава. Наваль все видел, но ничего не сказал.
Быстро стемнело. Наваль распорядился, чтобы вокруг лагеря на шестах повесили фонари. Один из живых трупов стоял возле Фелисины и постоянно подливал ей вина. Ее удивило изъеденное тело этого несчастного. Бледные руки были сплошь покрыты глубокими, но бескровными ранами. У раба выпали все зубы. Фелисина крепилась, стараясь не показывать своего отвращения.