Страница:
— Куральд Эмурлан — Путь тистедуриев. Ты удивляешь меня, маг. Твой Путь — Меанас Рашан. Он — ветвь этого Пути, доступная смертным. Можно сказать, его дитя.
Кульпа такой ответ явно не обрадовал.
— Твой ответ ничего не объясняет. Меанас Рашан — Путь Тени. Путь Амманаса, Котиллиона и гончих.
— А до Амманаса и Котиллиона были тистедурии, — сказала Хента Ильм.
Логросская колдунья подошла к Геборию.
— Я все-таки дотронусь до тебя.
— Почту за честь, — великодушно согласился старик. Морщинистая ладонь Хенты Ильм легла Геборию на грудь.
Буквально через мгновение логроска отдернула ладонь и обратилась к великану, стоявшему рядом.
— У тебя нет клана, Леган Брид.
— Да, у меня нет клана, — подтвердил тот.
— Маг, не вздумай мне мешать, — предупредила она Кульпа.
— Постой! — окликнул ее Геборий. — Что ты почувствовала во мне?
— Ты отсечен от своего бога, однако он продолжает пользоваться тобой как своим орудием. Иного смысла в твоем существовании я не увидела.
«Как она его!» — подумала Фелисина.
У Гебория медленно опускались плечи, словно из него уходила жизненная сила. Нет, из него уходил смысл жизни. Старик до сих пор за что-то цеплялся, а логросская колдунья показала ему страшную правду. Это было равносильно смертному приговору.
«Что ж, теперь у меня будет чем его уколоть. Не сейчас. Я выберу более удачный момент», — решила Фелисина.
Хента Ильм запрокинула голову и вдруг начала таять в воздухе. Вскоре вместо нее был лишь столб клубящейся пыли. Столб потянулся вверх и исчез в черных тучах.
Где-то совсем близко ударила молния. Уши Фелисины пронзило резкой болью. Она вскрикнула и повалилась на палубу. Остальные чувствовали себя не лучше, за исключением тлан-имаса. Он стоял, безразличный к бушующей стихии. «Силанду» резко качнуло. Пирамида из голов разрушилась. Головы с тяжелым стуком покатились по нижней палубе.
Тлан-имас встрепенулся и выхватил меч.
Прогремел гром, сотрясая все пространство вокруг. Леган Брид сошел на нижнюю палубу. Нагнувшись, он поднял одну из голов, держа ее за длинные черные волосы. Голова принадлежала тистеандийке.
— Она до сих пор жива, — с нескрываемым удивлением проговорил бессмертный воин. — Магия Куральда Эмурлана заперла их души в мертвых телах.
Из облаков донесся негромкий крик. Он был полон отчаяния, которое вдруг сменилось облегчением. Облака понеслись во все стороны, очистив янтарно-желтое небо. Буря исчезла вместе с магом-безумцем.
Фелисина едва успела пригнуться; мимо нее промелькнуло крылатое существо, оставив тяжелый, липкий запах мертвечины. Когда она подняла голову, Хента Ильм вновь стояла на нижней палубе рядом с Леганом Бридом. Оба замерли. Вероятно, они переговаривались мысленно.
— Клобук меня накрой, — прошептал Кульп.
Он стоял позади Фелисины. Она обернулась. Заметно побледневший маг смотрел в небо. На янтарно-желтом пространстве темнело зловещее черное пятно с огненно-красной каймой. Оно было величиной с полную луну. Фелисине почудилось, что опасно даже смотреть на это пятно; его сила вгрызалась ей в тело.
«Совсем как яд мух-кровососок».
Невольно вскрикнув, Фелисина заставила себя оторваться от ужасного зрелища.
Кульп продолжал глядеть в небо. Лицо мага становилось еще бледнее. Губы беззвучно шевелились. Фелисина толкнула его в бок.
— Кульп! Очнись!
Маг не отвечал. Тогда она его ударила. Подскочивший Геслер прикрыл ему глаза ладонью.
— Да оторви ты свои гляделки от этой задницы! — прорычал капрал.
Лицо Кульпа сморщилось в гримасе, затем он облегченно вздохнул и кивнул.
— Убери ладонь, — сказала капралу Фелисина. — Он очнулся.
Теперь маг смотрел на Хенту Ильм.
— Ты про эту рану говорила? — спросил Кульп. У него дрожал голос. — Она разрастается. Я чувствую. Она — как опухоль, которая растет и пожирает здоровое тело.
— Чтобы ее исцелить, нужна чья-то душа, — ответила гадающая на костях.
Леган Брид двинулся на кормовую палубу. Все смотрели, как он тяжело поднимается по ступеням. Поднявшись, тлан-имас встал перед Буяном. Матрос не шевельнулся.
— Значит, моя душа еще на что-то годится, — усмехнулся Буян.
Его улыбка была мимолетной.
— Думаю, одной хватит.
Тлан-имас поднял серый кремневый меч.
— Оставь его, — потребовал Геслер. — Если тебе нужна душа, чтобы залатать рану… возьми мою.
Леган Брид повернулся к нему. Геслер стиснул челюсти и кивнул.
— Твоя не годится, — сказала Хента Ильм.
Леган Брид вновь глядел на Буяна.
— Я — последний в своем клане, — прогрохотал он. — Клану Лешэ Шайн надлежит прекратить свое существование. Этот меч — наша память. Возьми его, смертный. Познай его тяжесть. Камень всегда жаждет крови.
Он передал меч матросу. Буян молча взял оружие. Его лицо побледнело, а жилы на руках напряглись под тяжестью реликвии тлан-имаса.
— Пора, — сказала Хента Ильм.
Леган Брид шагнул назад и превратился в столб пыли. Столб закружился, изгибаясь в разные стороны. Закружился и сам воздух. Потом кружение прекратилось. Легана Брид исчез. Остальные тлан-имасы молча глядели в небо.
Недоверчивый разум Фелисины сомневался: а вдруг все то, что она видит, — не более чем игра воображения? Высоко в небе Леган Брид вновь обрел свои очертания. На фоне черного пятна он казался совсем крошечным. Пятно затянуло его, и тлан-имас исчез в черной бездне. Но края раны вздрогнули, черная бездна всколыхнулась и начала сужаться.
Хента Ильм безотрывно следила за исцелением раны. Наконец колдунья удовлетворенно кивнула и объявила:
— Рана исчезла.
Буян медленно опустил кремневый меч, уперев его острие в палубу. Он был вторым после Гебория, услышавшим приговор своей душе.
— Уходим, — сказала Хента Ильм.
Буян растерянно смотрел на нее.
— Гадающая на костях, я хочу…
Она смерила матроса презрительным взглядом.
— Тебе еще нужны объяснения? Леган Брид воспользовался своим правом.
— Я не о том. Это «исцеление»… скажи… ему было очень больно?
Пожатие костлявых плеч — единственный ответ, каким его удостоила логросская колдунья.
— Буян, не смей! — крикнул Геслер. Не слушая его, Буян бросился на нижнюю палубу. Один из тлан-имасов загородил ему дорогу, не позволив приблизиться к Хенте Ильм.
— Буян! Вернись! — сердито потребовал Геслер. Но его строптивый матрос и не думал возвращаться. Буян взмахнул кремневым мечом.
Тлан-имас его опередил, схватив Буяна за шею.
Геслер с проклятиями бросился вниз, сжимая рукоятку своего меча. Едва спустившись, капрал остановился. Он увидел, что тлан-имас просто держит Буяна за плечи, а тот стоит. Тлан-имас что-то ему говорил. Потом он отпустил Буяна и отошел. Гнев матроса испарился. Его поникшие плечи напомнили Фелисине Гебория.
Все пятеро тлан-имасов начали растворяться в воздухе.
— Погодите! — опомнился Кульп. — Как нам выбраться из этого Пути?
Увы, было слишком поздно. Тлан-имасы исчезли. Раздосадованный Геслер накинулся на Буяна.
— Что этот двуногий медведь тебе сказал?
Глаза матроса были мокрыми от слез. Он смотрел на капрала и молчал. Фелисина затаила дыхание. Ей не верилось, что Буяна можно заставить плакать.
— Буян, ну скажи. Легче будет, — уже другим голосом попросил капрал.
— Он… ответил мне вместо колдуньи и сказал, что это… очень больно. Тогда я спросил: «Сколько он будет страдать от боли?» — «Вечно. Видишь, рана затягивается? Она затянется, а он все равно будет страдать… Колдунья не могла заставить Легана. Он сам вызвался…»
Буян вдруг повернулся и бросился прочь.
— У них самое тяжкое наказание — когда тебя изгоняют из клана. Еще страшнее, когда ты — последний в клане, — сказал Геборий. — Никчемное, бессмысленное существование.
Геслер со злости поддал ногой одну из отсеченных голов. Она покатилась, подпрыгивая на неровностях палубы.
— Ну, кто еще желает жить вечно? — спросил капрал и плюнул себе под ноги.
— Вы видели? — раздался срывающийся голос Честняги. — Колдунья не заметила… Уверен, она не видела.
— Парень, ты никак рехнулся? О чем ты толкуешь? — спросил Геслер.
— Тот тлан-имас… Он привязал ее к поясу. За волосы… Под хмедвежьей шкурой было не видно.
— Да о чем ты? Что привязал? За какие волосы?
— Он взял одну из голов. Неужели никто не видел?
Геборий был первым, кто понял слова Честняги. Диковато улыбнувшись, историк сбежал на нижнюю палубу и скрылся за дверью камбуза. Кульп тоже спустился, но не пошел вслед за историком, а спустился в гребной отсек.
Потянулись минуты. Геслер, все еще хмурясь, сошел с кормовой палубы и скрылся из виду.
— Так оно и есть, — объявил вернувшийся Кульп. — Один из гребцов перестал двигаться.
Фелисина хотела было расспросить его, что все это значит, но усталость полностью отбила желание задавать вопросы. Она бесцельно водила глазами по кораблю, пока не увидела Бодэна.
Разбойник стоял в носовой части судна, повернувшись спиной ко всему и всем. Фелисину поразило его безразличие, которое она тут же приписала отсутствию воображения. Язвительно усмехаясь, Фелисина пошла к Бодэну.
— Что, Бодэн? Твой разум никак не может справиться с увиденным? — спросила она, вставая рядом и опираясь на перила.
— Тлан-имасы вечно приносят с собой какую-нибудь беду, — сказал он. — У их поступков всегда есть оборотная сторона. Может, даже сотни сторон.
— Какие глубокомысленные рассуждения для разбойника! — воскликнула Фелисина.
— А по-твоему, только ты умеешь рассуждать? Ошибаешься, красотка. Потому-то ты всегда и удивляешься словам и мыслям других.
— Удивляюсь? Это ты ошибаешься, разбойник. Я давно разучилась удивляться. Меня даже не удивляет, что мы вляпались в этот магический Путь, из которого нет выхода. Как ни крути, мы здесь застряли.
— Наконец-то я слышу от тебя хоть что-то умное, — усмехнулся Бодэн.
— Не пытайся мне льстить, — огрызнулась Фелисина. — Я просто очень устала. Мне бы выспаться, и я буду такой, как прежде.
— И снова начнешь искать способ меня убить?
— Хоть какое-то развлечение в нашей бессмысленной жизни.
Бодэн надолго замолчал, разглядывая безликий горизонт, потом опять повернулся к Фелисине.
— Ты привыкла считать, что находишься в плену у своей истинной природы. А может, наоборот, это она находится у тебя в плену?
Фелисина поморщилась. В маленьких, звериных глазках Бодэна светилась ирония, вполне сравнимая с ее собственной.
— Я что-то не понимаю твоих слов, Бодэн. Он улыбнулся.
Не прикидывайся, красотка. Все ты понимаешь.
ГЛАВА 10
Вот уже целую неделю Дюкр ехал вслед за беженцами из Карой Тепаси. Скорее всего, воины Дриджны оттеснили их на юг, где они влились в движущийся «город» Кольтена, добавив последнему забот. Засушливое время года уже вступило в свои права. Солнце, висящее в безоблачном небе, выжигало травы, пока они не превращались в подобие колючей проволоки.
Один день сменялся другим, а имперский историк так и не смог догнать Кольтена и его «город». Несколько раз Дюкр замечал на горизонте обширную завесу пыли, но приближаться опасался. Встречи с тифанскими мятежниками, верными Камисту Рело, сейчас не предвещали ничего хорошего.
Самое удивительное — в этих условиях Кольтен еще умудрялся двигаться! Неистовый виканец двигался безостановочно, направляясь к берегам Секалы. И что потом? Новый бой с мятежниками?
А пока что Дюкру оставалось лишь догонять Кольтена, стараясь не особо попадаться на глаза воинам Дриджны. Помнится, в первые дни исхода из Хиссара беженцы избавлялись от всего, что мешало идти. Теперь картина изменилась. Выбрасывать было уже нечего, зато в местах недолгих стоянок появились спешно вырытые детские могилы. Рядом белели тщательно обглоданные кости волов и лошадей. На какой-то стоянке Дюкр заметил колесную ось. Чувствовалось, ее уже неоднократно латали, пока было возможно. Остальные части повозки, скорее всего, разобрали и увезли с собой про запас. Отхожие ямы почему-то нигде не закапывались, и еще на подъезде Дюкр безошибочно определял их по густому зловонию и тучам мух.
Места столкновений солдат Кольтена с мятежниками встречали имперского историка догола раздетыми телами убитых тифанцев и сломанными древками виканских копий (железные наконечники солдаты уносили с собой). С поверженных противников снималось все: одежда, обувь, доспехи и, естественно, оружие. Туши убитых лошадей тоже забирали, оставляя на примятой траве темные следы запекшейся крови.
Дюкр больше ничему не удивлялся. Подобно тифанцам, историк тоже начинал верить, что Кольтен превзошел свою человеческую природу. И не только он сам; похоже, этот виканец сумел каждого солдата и беженца сделать сверхсуществом, для которого нет ничего невозможного. И все равно надежд на победу почти не оставалось. Численное превосходство армии Камиста Рело было внушительным. В его армию влились жители четырех больших городов и десятка малых; отовсюду подходили пешие и конные отряды кочевников. Изрядную долю составляли крестьяне, которые воевать толком не умели, зато ненавидели малазанцев и были готовы лезть напролом. И все потоки воинства Дриджны стекались к реке Секале, окружая Кольтена. Замысел Рело был достаточно ясен: взять противника в кольцо и уничтожить.
Голодный, иссушенный солнцем и ветром, Дюкр с раннего утра садился в седло и ехал дальше. Его одежда превратилась в лохмотья. Ни дать ни взять — выживший из ума старик-крестьянин, который торопится умереть в последнем бою. Наверное, таким он виделся тифанским мятежникам. Это имело и свои несомненные преимущества. Повстречавшись с Дюкром, очередной отряд воинов Дриджны снабжал его пищей, водой и кормом для лошади. Он стал для них чем-то вроде живого символа борьбы с ненавистными мезланцами: если уж такие старцы поднялись против завоевателей — долгожданная победа близка и неотвратима. Корчась от угрызений совести, историк принимал дары. Благодарность его была вполне искренней: если бы не поддержка мятежников, он и лошадь померли бы с голоду. И тем не менее его верная четвероногая спутница слабела с каждым днем. Жалея лошадь, Дюкр все чаще шел пешком, ведя ее за поводья.
Близился вечер. Интуиция подсказывала Дюкру: передовые части Кольтена достигли берега Секалы. Теперь виканец остановится и будет ждать, пока туда подтянется весь его хлопотливый «город». Вечер и ночь давали Дюкру последний шанс соединиться с Кольтеном.
Моста через Секалу не было, зато имелся брод. Дюкр видел его лишь на картах, а описания брода успели выветриться из его памяти. Запомнилось немногое: то, что река течет на север, в сторону Карасского моря, и ее ширина в месте перехода достигает пятисот шагов. Чуть южнее самого брода должна стоять деревушка. И вроде бы на одной из карт он видел дополнительное препятствие — пойменную старицу.
Как всегда, по окрестным холмам и низинам поползли длинные тени. В темнеющем небе заблестели первые звезды. Жара спадала. Оживали и поднимались в воздух прятавшиеся от нее плащовки. В сумерках они казались хлопьями пепла.
Дюкр вновь поехал верхом. К северу от него двигался небольшой отряд тифанских кочевников. По расчетам историка, до реки оставалось не более лиги. Теперь дозорные тифанцев будут попадаться ему на каждом шагу. Можно ли их объехать? Вряд ли. Самое скверное — Дюкр до сих нор не придумал правдоподобного объяснения на той случай, если мятежники его остановят и начнут расспрашивать.
Сегодня он нарочно почти весь день шел пешком, давая лошади отдых перед вечерней скачкой. Только выдержит ли она? Дюкр тронул поводья и пустил лошадь рысью. Тифанцы не обратили на него внимания и вскоре исчезли из виду. Тогда историк поехал галопом.
Ветер дул ему в лицо. Дюкр шептал слова благодарности, адресуя их любому богу, способному сейчас ему помочь. Пыльное облако становилось ближе.
Дюкра окликнули. Слева от него в нескольких шагах остановились всадники. С их копий свисали куски меха. Тифанцы. Дюкр приветствовал их, подняв сжатый кулак.
— Эй, старик! Дождись рассвета! — громко крикнул один из мятежников. — Тебе что, не терпится умереть?
— Поворачивай-ка лучше в лагерь Камиста Рело, — подхватил другой. — Сейчас тебя несет прямиком к мезланцам.
В ответ Дюкр яростно замахал руками (пусть считают, будто он спятил). Он привстал в седле, прошептал своей кобыле несколько ласковых слов, уговаривая бежать побыстрее, затем слегка сжал ей бока. Лошадь нагнула голову и рванулась вперед. Трюк удался; тифанцы его не преследовали.
Въехав на невысокий холм, Дюкр едва не присвистнул. Справа лагерем встали тифанские копьеносцы: несколько сотен шатров, между которыми светились точки походных костров. Лагерь усиленно охранялся конными дозорными, в особенности со стороны подхода к броду. Слева расположился еще более внушительный лагерь крестьянского ополчения. Шатров тут было чуть ли не в двадцать раз больше, а порядка — еще меньше. Этот лагерь практически ничем не отличался от обычной кочевой стоянки. Воздух пропах дымом бесчисленных костров — воины Дриджны готовили ужин. Конных дозорных здесь не было; крестьянское ополчение ограничилось глубоким рвом, вырытым со стороны реки. Между обоими лагерями оставалось узкое пространство, где едва могли разъехаться две телеги. Спускаясь с холма, этот коридор вел к пойме. К линии обороны армии Кольтена.
Дюкр во весь опор понесся по коридору. Тифанские дозорные пока лишь приглядывались к странному всаднику. Сколько времени он сумеет выиграть, прежде чем они очухаются и пустятся в погоню?
Оставив позади оба лагеря мятежников, историк наконец-то увидел позиции Кольтена: ровные ряды шатров, заставы с внушительным количеством дозорных, земляные валы. Над шатрами реяли знамена.
Заслышав цокот копыт, малазанские дозорные повернули головы в сторону одинокого всадника. Позади раздавались встревоженные крики тифанцев.
Лошадь Дюкра бежала из последних сил. До линий обороны Кольтена оставалось еще полтысячи шагов. Историку казалось, что он скачет на месте: земляные валы не становились ближе. Зато погоня ощутимо приближалась. На малазанских валах появились фигуры в шлемах. Лучники. Дюкр пришпорил полумертвую лошадь, моля богов, чтобы среди солдат нашлись сообразительные. Увы! В луках уже замерли стрелы, готовые полететь в него.
— Да не по мне стреляйте, дурачье! — во всю мощь легких крикнул Дюкр.
Услышав малазанскую речь, солдаты изменили направление стрельбы.
Заржали раненые тифанские лошади. С земляного вала грянул новый залп. Оглянувшись, Дюкр увидел, что тифанцы поворачивают назад, бросив своих убитых. Рядом с человеческими телами дергалось в предсмертных судорогах несколько лошадей.
Дюкр поехал быстрым шагом, затем медленным. Его лошадь была вся в пене. Она брела, опустив голову.
Первыми, кто окружил историка, были виканцы из клана Горностая. Дюкр узнал их по синеватой коже лиц. Воины молча глядели на него. Уроженцы северо-восточной части Квон Тали казались призраками.
«Мы стоим друг друга», — внутренне усмехнувшись, подумал Дюкр.
За шатрами клана Горностая виднелись знакомые историку шатры армейского образца. Судя по знамени, хиссарская гвардия не изменила Кольтену. Второе знамя было незнакомо Дюкру. Лишь потом, заметив стилизованное изображение арбалета, он догадался, что это военные моряки.
Несколько пар рук подхватили Дюкра и опустили на землю. Бывалые солдаты и молодые парни с одинаковым интересом разглядывали историка. Однако чувствовалось, что их больше заботит состояние его лошади. Какой-то немолодой солдат крепко сжал Дюкру руку.
— Не волнуйся, путник. Мы выходим твою лошадь.
— Боюсь, она уже отскакала свое, — с грустью возразил Дюкр.
«Боги милосердные, до чего же я устал», — подумал он.
Сквозь тучи, окутавшие горизонт, прорвались последние лучи заходящего солнца, бросая оранжево-красные отсветы на землю и людей.
— У нас есть опытные знахарки, — сказал виканец. — Скоро твоя лошадка снова будет бегать… А вот и кто-то из офицеров идет.
Судя по мундиру, к Дюкру шел морской офицер. Бородатый, с огненно-рыжей шевелюрой. Фалариец.
— Здравствуйте, незнакомец. Вы держитесь в седле как малазанец, а одеты в лохмотья досинского нищего. Извольте объясниться, и побыстрее.
— Изволю. Разрешите представиться: Дюкр. Имперский историограф. Двигаюсь вслед за вами с того самого момента, как Кольтен покинул Хиссар. Наконец-то вас догнал.
Глаза фаларийского офицера округлились.
— И вы думаете, я вам поверю? А вы знаете, что Кольтен вышел из Хиссара почти три месяца назад? Мы проделали сто шестьдесят лиг,
— Я тоже. А теперь скажите: где Балт? Где Кульп? Он сумел примкнуть к Седьмой армии? Да и представиться не мешало бы, Клобук вас накрой!
— Лулль. Капитан военно-морских сил. Приписан к сахульскому флоту. Служил в Сиалке, в отряде Картерона. Кстати, Кольтен созвал совещание. Если вы действительно тот, за кого себя выдаете, поспешим туда, господин историк.
Если лагерь крестьянских ополченцев поражал своей хаотичностью, лагерь Кольтена поразил Дюкра совсем другим. За земляными валами открывалось всхолмленное поле, через которое тянулась единственная дорога. Справа рядами стояли повозки. Их были сотни, и в каждой находились раненые. Колеса повозок наполовину увязали в глинистой жиже, густо пропитанной кровью. Вокруг повозок чадили факелы. В небе с пронзительными криками кружили птицы. Казалось, они предвкушали скорое пиршество. Слева от дорога, под открытым небом, размещался громадный загон для скота. Земля там была вздыблена сотнями копыт. Животные стояли почти впритык, беспокойно перебирая ногами. Над ними висели тучи мух, привлекавшие к себе всех окрестных ризанских ящериц.
Впереди поле упиралось в болотце, по которому успели проложить деревянные мостки. Зловеще поблескивала вода в кроваво-красных лужицах. Скорее всего, болото возникло на месте бывшей старицы — куска русла, по которому когда-то текла Секала. За болотом возвышался остров. На нем-то Кольтен и разместил несколько десятков тысяч беженцев.
— И дальше куда? На остров? — морщась, спросил Дюкр.
Капитан покачал головой и указал на большой крестьянский дом, стоявший слева от дороги.
— Мы идем туда. Эту сторону вместе с прилегающими холмами охраняют солдаты из клана Вороны. Клан Кольтена. Уж его молодцы не позволят никакому волу сбежать с поля. Да и местные жители не сунутся. Здесь неподалеку деревня.
— Вы говорили про сахульский флот. Тогда почему вы не уплыли вместе с адмиралом Ноком?
Рыжеволосый капитан поморщился.
— Хотел бы я сейчас плыть в Арен. Увы. Через пару часов после выхода из Хиссара наш корабль дал течь. Ничего удивительного: посудине было семьдесят лет. Пришлось плыть обратно в Сиалк. Едва пришли в гавань и встали на якорь — в ту же ночь начался мятеж. Дальше, надеюсь, вам понятно: поспешили на выручку нашим согражданам и вывели их из города. Тех, кого сумели вывести.
Крестьянский дом оказался крепким усадебным строением на каменном фундаменте. Его стены были сложены из половинок бревен и обмазаны глиной. Куда делись обитатели дома — оставалось только гадать. Возле крепкой дубовой двери стоял караульный — солдат Седьмой армии. Он кивнул капитану Луллю и вопросительно уставился на Дюкра.
— Это один из наших, — успокоил караульного капитан. — Все собрались?
— Все, кроме самого Кольтена, колдунов и командира саперов.
— Его можно не ждать, — усмехнулся Лулль. — Он почему-то не считает нужным появляться здесь.
— Так точно, господин капитан, — согласился караульный и распахнул дверь.
Из дома пахнуло едким дымом. Щурясь, Дюкр и капитан вошли внутрь. В дальнем конце просторной комнаты, возле массивного каменного очага сидели на корточках Балт и еще двое офицеров Седьмой армии. Все ожесточенно спорили о засорившейся трубе.
Лулль отстегнул меч, повесив оружие на крюк возле двери.
— И кого из вас Клобук надоумил развести огонь? — хмуро спросил он. — Разве вам мало жары и вони?
Один из офицеров встал и повернулся к вошедшим. Дюкр узнал этого человека. Когда виканцы высаживались в хиссарской гавани, тот стоял рядом с Кольтеном. Офицер тоже узнал Дюкра.
— Клянусь всеми лапами Фандри — никак историк пожаловал?
Услышав эти слова, Балт встал. Шрам на его лице, как всегда, удваивал улыбку.
— А Сормо оказался прав. Он еще несколько недель назад учуял, что ты едешь вслед за нами. Добро пожаловать, Дюкр!
У историка подкашивались ноги. Не ожидая приглашения сесть, он опустился на один из грубых стульев возле стены.
— Рад вас видеть… дядя, — сказал Дюкр, растирая уставшие икры.
— Мы как раз собирались заварить пойло из трав, — сообщил Балт.
Глаза бывалого воина покраснели и слезились. Он заметно исхудал, а лицо приобрело землистый оттенок.
— Оставьте эту затею, иначе мы все задохнемся, — сказал Лулль. — Кстати, а почему здесь до сих пор нет нашего командира? Мне не терпится услышать, какую уловку он придумал, чтобы вытащить нас отсюда.
Кульпа такой ответ явно не обрадовал.
— Твой ответ ничего не объясняет. Меанас Рашан — Путь Тени. Путь Амманаса, Котиллиона и гончих.
— А до Амманаса и Котиллиона были тистедурии, — сказала Хента Ильм.
Логросская колдунья подошла к Геборию.
— Я все-таки дотронусь до тебя.
— Почту за честь, — великодушно согласился старик. Морщинистая ладонь Хенты Ильм легла Геборию на грудь.
Буквально через мгновение логроска отдернула ладонь и обратилась к великану, стоявшему рядом.
— У тебя нет клана, Леган Брид.
— Да, у меня нет клана, — подтвердил тот.
— Маг, не вздумай мне мешать, — предупредила она Кульпа.
— Постой! — окликнул ее Геборий. — Что ты почувствовала во мне?
— Ты отсечен от своего бога, однако он продолжает пользоваться тобой как своим орудием. Иного смысла в твоем существовании я не увидела.
«Как она его!» — подумала Фелисина.
У Гебория медленно опускались плечи, словно из него уходила жизненная сила. Нет, из него уходил смысл жизни. Старик до сих пор за что-то цеплялся, а логросская колдунья показала ему страшную правду. Это было равносильно смертному приговору.
«Что ж, теперь у меня будет чем его уколоть. Не сейчас. Я выберу более удачный момент», — решила Фелисина.
Хента Ильм запрокинула голову и вдруг начала таять в воздухе. Вскоре вместо нее был лишь столб клубящейся пыли. Столб потянулся вверх и исчез в черных тучах.
Где-то совсем близко ударила молния. Уши Фелисины пронзило резкой болью. Она вскрикнула и повалилась на палубу. Остальные чувствовали себя не лучше, за исключением тлан-имаса. Он стоял, безразличный к бушующей стихии. «Силанду» резко качнуло. Пирамида из голов разрушилась. Головы с тяжелым стуком покатились по нижней палубе.
Тлан-имас встрепенулся и выхватил меч.
Прогремел гром, сотрясая все пространство вокруг. Леган Брид сошел на нижнюю палубу. Нагнувшись, он поднял одну из голов, держа ее за длинные черные волосы. Голова принадлежала тистеандийке.
— Она до сих пор жива, — с нескрываемым удивлением проговорил бессмертный воин. — Магия Куральда Эмурлана заперла их души в мертвых телах.
Из облаков донесся негромкий крик. Он был полон отчаяния, которое вдруг сменилось облегчением. Облака понеслись во все стороны, очистив янтарно-желтое небо. Буря исчезла вместе с магом-безумцем.
Фелисина едва успела пригнуться; мимо нее промелькнуло крылатое существо, оставив тяжелый, липкий запах мертвечины. Когда она подняла голову, Хента Ильм вновь стояла на нижней палубе рядом с Леганом Бридом. Оба замерли. Вероятно, они переговаривались мысленно.
— Клобук меня накрой, — прошептал Кульп.
Он стоял позади Фелисины. Она обернулась. Заметно побледневший маг смотрел в небо. На янтарно-желтом пространстве темнело зловещее черное пятно с огненно-красной каймой. Оно было величиной с полную луну. Фелисине почудилось, что опасно даже смотреть на это пятно; его сила вгрызалась ей в тело.
«Совсем как яд мух-кровососок».
Невольно вскрикнув, Фелисина заставила себя оторваться от ужасного зрелища.
Кульп продолжал глядеть в небо. Лицо мага становилось еще бледнее. Губы беззвучно шевелились. Фелисина толкнула его в бок.
— Кульп! Очнись!
Маг не отвечал. Тогда она его ударила. Подскочивший Геслер прикрыл ему глаза ладонью.
— Да оторви ты свои гляделки от этой задницы! — прорычал капрал.
Лицо Кульпа сморщилось в гримасе, затем он облегченно вздохнул и кивнул.
— Убери ладонь, — сказала капралу Фелисина. — Он очнулся.
Теперь маг смотрел на Хенту Ильм.
— Ты про эту рану говорила? — спросил Кульп. У него дрожал голос. — Она разрастается. Я чувствую. Она — как опухоль, которая растет и пожирает здоровое тело.
— Чтобы ее исцелить, нужна чья-то душа, — ответила гадающая на костях.
Леган Брид двинулся на кормовую палубу. Все смотрели, как он тяжело поднимается по ступеням. Поднявшись, тлан-имас встал перед Буяном. Матрос не шевельнулся.
— Значит, моя душа еще на что-то годится, — усмехнулся Буян.
Его улыбка была мимолетной.
— Думаю, одной хватит.
Тлан-имас поднял серый кремневый меч.
— Оставь его, — потребовал Геслер. — Если тебе нужна душа, чтобы залатать рану… возьми мою.
Леган Брид повернулся к нему. Геслер стиснул челюсти и кивнул.
— Твоя не годится, — сказала Хента Ильм.
Леган Брид вновь глядел на Буяна.
— Я — последний в своем клане, — прогрохотал он. — Клану Лешэ Шайн надлежит прекратить свое существование. Этот меч — наша память. Возьми его, смертный. Познай его тяжесть. Камень всегда жаждет крови.
Он передал меч матросу. Буян молча взял оружие. Его лицо побледнело, а жилы на руках напряглись под тяжестью реликвии тлан-имаса.
— Пора, — сказала Хента Ильм.
Леган Брид шагнул назад и превратился в столб пыли. Столб закружился, изгибаясь в разные стороны. Закружился и сам воздух. Потом кружение прекратилось. Легана Брид исчез. Остальные тлан-имасы молча глядели в небо.
Недоверчивый разум Фелисины сомневался: а вдруг все то, что она видит, — не более чем игра воображения? Высоко в небе Леган Брид вновь обрел свои очертания. На фоне черного пятна он казался совсем крошечным. Пятно затянуло его, и тлан-имас исчез в черной бездне. Но края раны вздрогнули, черная бездна всколыхнулась и начала сужаться.
Хента Ильм безотрывно следила за исцелением раны. Наконец колдунья удовлетворенно кивнула и объявила:
— Рана исчезла.
Буян медленно опустил кремневый меч, уперев его острие в палубу. Он был вторым после Гебория, услышавшим приговор своей душе.
— Уходим, — сказала Хента Ильм.
Буян растерянно смотрел на нее.
— Гадающая на костях, я хочу…
Она смерила матроса презрительным взглядом.
— Тебе еще нужны объяснения? Леган Брид воспользовался своим правом.
— Я не о том. Это «исцеление»… скажи… ему было очень больно?
Пожатие костлявых плеч — единственный ответ, каким его удостоила логросская колдунья.
— Буян, не смей! — крикнул Геслер. Не слушая его, Буян бросился на нижнюю палубу. Один из тлан-имасов загородил ему дорогу, не позволив приблизиться к Хенте Ильм.
— Буян! Вернись! — сердито потребовал Геслер. Но его строптивый матрос и не думал возвращаться. Буян взмахнул кремневым мечом.
Тлан-имас его опередил, схватив Буяна за шею.
Геслер с проклятиями бросился вниз, сжимая рукоятку своего меча. Едва спустившись, капрал остановился. Он увидел, что тлан-имас просто держит Буяна за плечи, а тот стоит. Тлан-имас что-то ему говорил. Потом он отпустил Буяна и отошел. Гнев матроса испарился. Его поникшие плечи напомнили Фелисине Гебория.
Все пятеро тлан-имасов начали растворяться в воздухе.
— Погодите! — опомнился Кульп. — Как нам выбраться из этого Пути?
Увы, было слишком поздно. Тлан-имасы исчезли. Раздосадованный Геслер накинулся на Буяна.
— Что этот двуногий медведь тебе сказал?
Глаза матроса были мокрыми от слез. Он смотрел на капрала и молчал. Фелисина затаила дыхание. Ей не верилось, что Буяна можно заставить плакать.
— Буян, ну скажи. Легче будет, — уже другим голосом попросил капрал.
— Он… ответил мне вместо колдуньи и сказал, что это… очень больно. Тогда я спросил: «Сколько он будет страдать от боли?» — «Вечно. Видишь, рана затягивается? Она затянется, а он все равно будет страдать… Колдунья не могла заставить Легана. Он сам вызвался…»
Буян вдруг повернулся и бросился прочь.
— У них самое тяжкое наказание — когда тебя изгоняют из клана. Еще страшнее, когда ты — последний в клане, — сказал Геборий. — Никчемное, бессмысленное существование.
Геслер со злости поддал ногой одну из отсеченных голов. Она покатилась, подпрыгивая на неровностях палубы.
— Ну, кто еще желает жить вечно? — спросил капрал и плюнул себе под ноги.
— Вы видели? — раздался срывающийся голос Честняги. — Колдунья не заметила… Уверен, она не видела.
— Парень, ты никак рехнулся? О чем ты толкуешь? — спросил Геслер.
— Тот тлан-имас… Он привязал ее к поясу. За волосы… Под хмедвежьей шкурой было не видно.
— Да о чем ты? Что привязал? За какие волосы?
— Он взял одну из голов. Неужели никто не видел?
Геборий был первым, кто понял слова Честняги. Диковато улыбнувшись, историк сбежал на нижнюю палубу и скрылся за дверью камбуза. Кульп тоже спустился, но не пошел вслед за историком, а спустился в гребной отсек.
Потянулись минуты. Геслер, все еще хмурясь, сошел с кормовой палубы и скрылся из виду.
— Так оно и есть, — объявил вернувшийся Кульп. — Один из гребцов перестал двигаться.
Фелисина хотела было расспросить его, что все это значит, но усталость полностью отбила желание задавать вопросы. Она бесцельно водила глазами по кораблю, пока не увидела Бодэна.
Разбойник стоял в носовой части судна, повернувшись спиной ко всему и всем. Фелисину поразило его безразличие, которое она тут же приписала отсутствию воображения. Язвительно усмехаясь, Фелисина пошла к Бодэну.
— Что, Бодэн? Твой разум никак не может справиться с увиденным? — спросила она, вставая рядом и опираясь на перила.
— Тлан-имасы вечно приносят с собой какую-нибудь беду, — сказал он. — У их поступков всегда есть оборотная сторона. Может, даже сотни сторон.
— Какие глубокомысленные рассуждения для разбойника! — воскликнула Фелисина.
— А по-твоему, только ты умеешь рассуждать? Ошибаешься, красотка. Потому-то ты всегда и удивляешься словам и мыслям других.
— Удивляюсь? Это ты ошибаешься, разбойник. Я давно разучилась удивляться. Меня даже не удивляет, что мы вляпались в этот магический Путь, из которого нет выхода. Как ни крути, мы здесь застряли.
— Наконец-то я слышу от тебя хоть что-то умное, — усмехнулся Бодэн.
— Не пытайся мне льстить, — огрызнулась Фелисина. — Я просто очень устала. Мне бы выспаться, и я буду такой, как прежде.
— И снова начнешь искать способ меня убить?
— Хоть какое-то развлечение в нашей бессмысленной жизни.
Бодэн надолго замолчал, разглядывая безликий горизонт, потом опять повернулся к Фелисине.
— Ты привыкла считать, что находишься в плену у своей истинной природы. А может, наоборот, это она находится у тебя в плену?
Фелисина поморщилась. В маленьких, звериных глазках Бодэна светилась ирония, вполне сравнимая с ее собственной.
— Я что-то не понимаю твоих слов, Бодэн. Он улыбнулся.
Не прикидывайся, красотка. Все ты понимаешь.
ГЛАВА 10
Одно дело, когда у тебя за спиной десяток солдат, которых ты вдохновляешь своим примером. И совсем другое, когда их — десять тысяч.
Жизнь Дассема Улътора. Дюкр
Вот уже целую неделю Дюкр ехал вслед за беженцами из Карой Тепаси. Скорее всего, воины Дриджны оттеснили их на юг, где они влились в движущийся «город» Кольтена, добавив последнему забот. Засушливое время года уже вступило в свои права. Солнце, висящее в безоблачном небе, выжигало травы, пока они не превращались в подобие колючей проволоки.
Один день сменялся другим, а имперский историк так и не смог догнать Кольтена и его «город». Несколько раз Дюкр замечал на горизонте обширную завесу пыли, но приближаться опасался. Встречи с тифанскими мятежниками, верными Камисту Рело, сейчас не предвещали ничего хорошего.
Самое удивительное — в этих условиях Кольтен еще умудрялся двигаться! Неистовый виканец двигался безостановочно, направляясь к берегам Секалы. И что потом? Новый бой с мятежниками?
А пока что Дюкру оставалось лишь догонять Кольтена, стараясь не особо попадаться на глаза воинам Дриджны. Помнится, в первые дни исхода из Хиссара беженцы избавлялись от всего, что мешало идти. Теперь картина изменилась. Выбрасывать было уже нечего, зато в местах недолгих стоянок появились спешно вырытые детские могилы. Рядом белели тщательно обглоданные кости волов и лошадей. На какой-то стоянке Дюкр заметил колесную ось. Чувствовалось, ее уже неоднократно латали, пока было возможно. Остальные части повозки, скорее всего, разобрали и увезли с собой про запас. Отхожие ямы почему-то нигде не закапывались, и еще на подъезде Дюкр безошибочно определял их по густому зловонию и тучам мух.
Места столкновений солдат Кольтена с мятежниками встречали имперского историка догола раздетыми телами убитых тифанцев и сломанными древками виканских копий (железные наконечники солдаты уносили с собой). С поверженных противников снималось все: одежда, обувь, доспехи и, естественно, оружие. Туши убитых лошадей тоже забирали, оставляя на примятой траве темные следы запекшейся крови.
Дюкр больше ничему не удивлялся. Подобно тифанцам, историк тоже начинал верить, что Кольтен превзошел свою человеческую природу. И не только он сам; похоже, этот виканец сумел каждого солдата и беженца сделать сверхсуществом, для которого нет ничего невозможного. И все равно надежд на победу почти не оставалось. Численное превосходство армии Камиста Рело было внушительным. В его армию влились жители четырех больших городов и десятка малых; отовсюду подходили пешие и конные отряды кочевников. Изрядную долю составляли крестьяне, которые воевать толком не умели, зато ненавидели малазанцев и были готовы лезть напролом. И все потоки воинства Дриджны стекались к реке Секале, окружая Кольтена. Замысел Рело был достаточно ясен: взять противника в кольцо и уничтожить.
Голодный, иссушенный солнцем и ветром, Дюкр с раннего утра садился в седло и ехал дальше. Его одежда превратилась в лохмотья. Ни дать ни взять — выживший из ума старик-крестьянин, который торопится умереть в последнем бою. Наверное, таким он виделся тифанским мятежникам. Это имело и свои несомненные преимущества. Повстречавшись с Дюкром, очередной отряд воинов Дриджны снабжал его пищей, водой и кормом для лошади. Он стал для них чем-то вроде живого символа борьбы с ненавистными мезланцами: если уж такие старцы поднялись против завоевателей — долгожданная победа близка и неотвратима. Корчась от угрызений совести, историк принимал дары. Благодарность его была вполне искренней: если бы не поддержка мятежников, он и лошадь померли бы с голоду. И тем не менее его верная четвероногая спутница слабела с каждым днем. Жалея лошадь, Дюкр все чаще шел пешком, ведя ее за поводья.
Близился вечер. Интуиция подсказывала Дюкру: передовые части Кольтена достигли берега Секалы. Теперь виканец остановится и будет ждать, пока туда подтянется весь его хлопотливый «город». Вечер и ночь давали Дюкру последний шанс соединиться с Кольтеном.
Моста через Секалу не было, зато имелся брод. Дюкр видел его лишь на картах, а описания брода успели выветриться из его памяти. Запомнилось немногое: то, что река течет на север, в сторону Карасского моря, и ее ширина в месте перехода достигает пятисот шагов. Чуть южнее самого брода должна стоять деревушка. И вроде бы на одной из карт он видел дополнительное препятствие — пойменную старицу.
Как всегда, по окрестным холмам и низинам поползли длинные тени. В темнеющем небе заблестели первые звезды. Жара спадала. Оживали и поднимались в воздух прятавшиеся от нее плащовки. В сумерках они казались хлопьями пепла.
Дюкр вновь поехал верхом. К северу от него двигался небольшой отряд тифанских кочевников. По расчетам историка, до реки оставалось не более лиги. Теперь дозорные тифанцев будут попадаться ему на каждом шагу. Можно ли их объехать? Вряд ли. Самое скверное — Дюкр до сих нор не придумал правдоподобного объяснения на той случай, если мятежники его остановят и начнут расспрашивать.
Сегодня он нарочно почти весь день шел пешком, давая лошади отдых перед вечерней скачкой. Только выдержит ли она? Дюкр тронул поводья и пустил лошадь рысью. Тифанцы не обратили на него внимания и вскоре исчезли из виду. Тогда историк поехал галопом.
Ветер дул ему в лицо. Дюкр шептал слова благодарности, адресуя их любому богу, способному сейчас ему помочь. Пыльное облако становилось ближе.
Дюкра окликнули. Слева от него в нескольких шагах остановились всадники. С их копий свисали куски меха. Тифанцы. Дюкр приветствовал их, подняв сжатый кулак.
— Эй, старик! Дождись рассвета! — громко крикнул один из мятежников. — Тебе что, не терпится умереть?
— Поворачивай-ка лучше в лагерь Камиста Рело, — подхватил другой. — Сейчас тебя несет прямиком к мезланцам.
В ответ Дюкр яростно замахал руками (пусть считают, будто он спятил). Он привстал в седле, прошептал своей кобыле несколько ласковых слов, уговаривая бежать побыстрее, затем слегка сжал ей бока. Лошадь нагнула голову и рванулась вперед. Трюк удался; тифанцы его не преследовали.
Въехав на невысокий холм, Дюкр едва не присвистнул. Справа лагерем встали тифанские копьеносцы: несколько сотен шатров, между которыми светились точки походных костров. Лагерь усиленно охранялся конными дозорными, в особенности со стороны подхода к броду. Слева расположился еще более внушительный лагерь крестьянского ополчения. Шатров тут было чуть ли не в двадцать раз больше, а порядка — еще меньше. Этот лагерь практически ничем не отличался от обычной кочевой стоянки. Воздух пропах дымом бесчисленных костров — воины Дриджны готовили ужин. Конных дозорных здесь не было; крестьянское ополчение ограничилось глубоким рвом, вырытым со стороны реки. Между обоими лагерями оставалось узкое пространство, где едва могли разъехаться две телеги. Спускаясь с холма, этот коридор вел к пойме. К линии обороны армии Кольтена.
Дюкр во весь опор понесся по коридору. Тифанские дозорные пока лишь приглядывались к странному всаднику. Сколько времени он сумеет выиграть, прежде чем они очухаются и пустятся в погоню?
Оставив позади оба лагеря мятежников, историк наконец-то увидел позиции Кольтена: ровные ряды шатров, заставы с внушительным количеством дозорных, земляные валы. Над шатрами реяли знамена.
Заслышав цокот копыт, малазанские дозорные повернули головы в сторону одинокого всадника. Позади раздавались встревоженные крики тифанцев.
Лошадь Дюкра бежала из последних сил. До линий обороны Кольтена оставалось еще полтысячи шагов. Историку казалось, что он скачет на месте: земляные валы не становились ближе. Зато погоня ощутимо приближалась. На малазанских валах появились фигуры в шлемах. Лучники. Дюкр пришпорил полумертвую лошадь, моля богов, чтобы среди солдат нашлись сообразительные. Увы! В луках уже замерли стрелы, готовые полететь в него.
— Да не по мне стреляйте, дурачье! — во всю мощь легких крикнул Дюкр.
Услышав малазанскую речь, солдаты изменили направление стрельбы.
Заржали раненые тифанские лошади. С земляного вала грянул новый залп. Оглянувшись, Дюкр увидел, что тифанцы поворачивают назад, бросив своих убитых. Рядом с человеческими телами дергалось в предсмертных судорогах несколько лошадей.
Дюкр поехал быстрым шагом, затем медленным. Его лошадь была вся в пене. Она брела, опустив голову.
Первыми, кто окружил историка, были виканцы из клана Горностая. Дюкр узнал их по синеватой коже лиц. Воины молча глядели на него. Уроженцы северо-восточной части Квон Тали казались призраками.
«Мы стоим друг друга», — внутренне усмехнувшись, подумал Дюкр.
За шатрами клана Горностая виднелись знакомые историку шатры армейского образца. Судя по знамени, хиссарская гвардия не изменила Кольтену. Второе знамя было незнакомо Дюкру. Лишь потом, заметив стилизованное изображение арбалета, он догадался, что это военные моряки.
Несколько пар рук подхватили Дюкра и опустили на землю. Бывалые солдаты и молодые парни с одинаковым интересом разглядывали историка. Однако чувствовалось, что их больше заботит состояние его лошади. Какой-то немолодой солдат крепко сжал Дюкру руку.
— Не волнуйся, путник. Мы выходим твою лошадь.
— Боюсь, она уже отскакала свое, — с грустью возразил Дюкр.
«Боги милосердные, до чего же я устал», — подумал он.
Сквозь тучи, окутавшие горизонт, прорвались последние лучи заходящего солнца, бросая оранжево-красные отсветы на землю и людей.
— У нас есть опытные знахарки, — сказал виканец. — Скоро твоя лошадка снова будет бегать… А вот и кто-то из офицеров идет.
Судя по мундиру, к Дюкру шел морской офицер. Бородатый, с огненно-рыжей шевелюрой. Фалариец.
— Здравствуйте, незнакомец. Вы держитесь в седле как малазанец, а одеты в лохмотья досинского нищего. Извольте объясниться, и побыстрее.
— Изволю. Разрешите представиться: Дюкр. Имперский историограф. Двигаюсь вслед за вами с того самого момента, как Кольтен покинул Хиссар. Наконец-то вас догнал.
Глаза фаларийского офицера округлились.
— И вы думаете, я вам поверю? А вы знаете, что Кольтен вышел из Хиссара почти три месяца назад? Мы проделали сто шестьдесят лиг,
— Я тоже. А теперь скажите: где Балт? Где Кульп? Он сумел примкнуть к Седьмой армии? Да и представиться не мешало бы, Клобук вас накрой!
— Лулль. Капитан военно-морских сил. Приписан к сахульскому флоту. Служил в Сиалке, в отряде Картерона. Кстати, Кольтен созвал совещание. Если вы действительно тот, за кого себя выдаете, поспешим туда, господин историк.
Если лагерь крестьянских ополченцев поражал своей хаотичностью, лагерь Кольтена поразил Дюкра совсем другим. За земляными валами открывалось всхолмленное поле, через которое тянулась единственная дорога. Справа рядами стояли повозки. Их были сотни, и в каждой находились раненые. Колеса повозок наполовину увязали в глинистой жиже, густо пропитанной кровью. Вокруг повозок чадили факелы. В небе с пронзительными криками кружили птицы. Казалось, они предвкушали скорое пиршество. Слева от дорога, под открытым небом, размещался громадный загон для скота. Земля там была вздыблена сотнями копыт. Животные стояли почти впритык, беспокойно перебирая ногами. Над ними висели тучи мух, привлекавшие к себе всех окрестных ризанских ящериц.
Впереди поле упиралось в болотце, по которому успели проложить деревянные мостки. Зловеще поблескивала вода в кроваво-красных лужицах. Скорее всего, болото возникло на месте бывшей старицы — куска русла, по которому когда-то текла Секала. За болотом возвышался остров. На нем-то Кольтен и разместил несколько десятков тысяч беженцев.
— И дальше куда? На остров? — морщась, спросил Дюкр.
Капитан покачал головой и указал на большой крестьянский дом, стоявший слева от дороги.
— Мы идем туда. Эту сторону вместе с прилегающими холмами охраняют солдаты из клана Вороны. Клан Кольтена. Уж его молодцы не позволят никакому волу сбежать с поля. Да и местные жители не сунутся. Здесь неподалеку деревня.
— Вы говорили про сахульский флот. Тогда почему вы не уплыли вместе с адмиралом Ноком?
Рыжеволосый капитан поморщился.
— Хотел бы я сейчас плыть в Арен. Увы. Через пару часов после выхода из Хиссара наш корабль дал течь. Ничего удивительного: посудине было семьдесят лет. Пришлось плыть обратно в Сиалк. Едва пришли в гавань и встали на якорь — в ту же ночь начался мятеж. Дальше, надеюсь, вам понятно: поспешили на выручку нашим согражданам и вывели их из города. Тех, кого сумели вывести.
Крестьянский дом оказался крепким усадебным строением на каменном фундаменте. Его стены были сложены из половинок бревен и обмазаны глиной. Куда делись обитатели дома — оставалось только гадать. Возле крепкой дубовой двери стоял караульный — солдат Седьмой армии. Он кивнул капитану Луллю и вопросительно уставился на Дюкра.
— Это один из наших, — успокоил караульного капитан. — Все собрались?
— Все, кроме самого Кольтена, колдунов и командира саперов.
— Его можно не ждать, — усмехнулся Лулль. — Он почему-то не считает нужным появляться здесь.
— Так точно, господин капитан, — согласился караульный и распахнул дверь.
Из дома пахнуло едким дымом. Щурясь, Дюкр и капитан вошли внутрь. В дальнем конце просторной комнаты, возле массивного каменного очага сидели на корточках Балт и еще двое офицеров Седьмой армии. Все ожесточенно спорили о засорившейся трубе.
Лулль отстегнул меч, повесив оружие на крюк возле двери.
— И кого из вас Клобук надоумил развести огонь? — хмуро спросил он. — Разве вам мало жары и вони?
Один из офицеров встал и повернулся к вошедшим. Дюкр узнал этого человека. Когда виканцы высаживались в хиссарской гавани, тот стоял рядом с Кольтеном. Офицер тоже узнал Дюкра.
— Клянусь всеми лапами Фандри — никак историк пожаловал?
Услышав эти слова, Балт встал. Шрам на его лице, как всегда, удваивал улыбку.
— А Сормо оказался прав. Он еще несколько недель назад учуял, что ты едешь вслед за нами. Добро пожаловать, Дюкр!
У историка подкашивались ноги. Не ожидая приглашения сесть, он опустился на один из грубых стульев возле стены.
— Рад вас видеть… дядя, — сказал Дюкр, растирая уставшие икры.
— Мы как раз собирались заварить пойло из трав, — сообщил Балт.
Глаза бывалого воина покраснели и слезились. Он заметно исхудал, а лицо приобрело землистый оттенок.
— Оставьте эту затею, иначе мы все задохнемся, — сказал Лулль. — Кстати, а почему здесь до сих пор нет нашего командира? Мне не терпится услышать, какую уловку он придумал, чтобы вытащить нас отсюда.