Эриксон Стивен. Врата Смерти(пер. И.Иванова)

   — Освободите нам дорогу, твари неповоротливые! Мы еще не закончили свои дела!
   — Вот-вот! — подхватил второй.
   Лошадиным копытом ему задело ногу, и сапер прихрамывал.
   — Валяйте сражаться! Нам нужно успеть выдернуть затычку!
   Странные требования саперов не подействовали на Дюкра. Он повернул лошадь в сторону брода. Облако, до сих пор скрывавшее переход, теперь медленно плыло вниз по течению. А по «дороге Кольтена» на западный берег двигалась крестьянская армия. Плохо вооруженная, не умеющая воевать, но по-прежнему готовая подавлять своей численностью.
   — Удержим их там. Слышишь, Каракатица? — рявкнул рослый сапер.
   Крестьянская толпа успела одолеть половину брода. Сапер встал, уперев ручищи в бока. Все его внимание было поглощено бродом. Взвод, виканцы, Дюкр и Лист для него не существовали.
   — Подпусти их чуть ближе! — отдал он новый приказ. — Мы не хуже виканских придурков умеем рассчитывать время.
   Авангард крестьянской армии (это слово как-то не вязалось с вооруженной толпой) прошел три четверти брода. Он напоминал голову гигантской змеи, пасть которой была усеяна железными зубами. Историк различал отдельные лица наступавших и почти на каждом видел страх и желание убивать. Оглянувшись назад, он увидел вспышки магических молний и столбы дыма. Похоже, семкийцы атаковали правый фланг Седьмой армии. Суда по звукам, возле первой цепи брустверов сейчас шло яростное сражение.
   — Самое время, Каракатица! — возвестил рослый сапер. — Дергай за веревку!
   Сапер, носивший это имя, привстал и обеими руками ухватился за длинную черную веревку, что тянулась вниз, скрываясь в воде. Каракатица зажмурился. Его чумазое лицо сморщилось от напряжения. Потом он дернул веревку.
   Ничего не произошло.
   Историк заметил, что сапер-великан заткнул пальцами уши. Вот оно что!
   — Уши! — крикнул Лист.
   Дюкру показалось, что вместе с лошадью он проваливается вниз. Ощущение было недолгим. Вода в месте брода вздыбилась, образовав горб. Вверх полетели фонтаны радужных брызг. В следующее мгновение водяной горб исчез вместе с наступавшими крестьянами. Реку и берега потряс оглушительный взрыв. Пронесшаяся воздушная волна железным кулаком ударила по людям и лошадям. Река осветилась красными, розовыми и желтыми вспышками, исторгая из себя клочья человеческих тел, оторванные головы, руки, ноги, куски одежды. Страшный фонтан взметнулся высоко в небо и осел, рассыпавшись мириадами капелек. Пыльное облако сменил водяной туман.
   Лошадь Дюкра попятилась назад. Земля еще продолжала содрогаться после взрыва. Одного всадника выбросило из седла. Он катался по земле, зажимая руками уши.
   Река бурлила. Десятки водоворотов кружили тела и обрубки тел. Налетевший ветер понес водяное облако прочь. «Голова» змеи с железными зубами перестала существовать. Погибли все, кто был в воде.
   Рослый сапер что-то говорил. Звон в ушах мешал Дюкру расслышать. Историк напряг слух.
   — Пятьдесят пять «шипучек». Многолетний запас Седьмой армии. Теперь на месте брода — глубокая канава.
   Сапер удовлетворенно захохотал, затем его лицо вновь стало сумрачным.
   — Ребята, отходим. Нам еще есть где покопаться.
   Лист дернул Дюкра за рукав.
   — Куда теперь, господин историк? — прошептал капрал. Историк глядел на красные водовороты, уносившие останки погибших. Вопрос Листа поразил его своей нелепостью.
   «Куда теперь? Как будто где-то есть спокойный уголок, позволяющий хотя бы на время укрыться от ужаса и отчаяния!»
   — Господин Дюкр, вы меня слышите?
   — Слышу, капрал. Едем к месту сражения.
   Перебравшись на западный берег, Кольтен и его клан Вороны ударили по тифанским копьеносцам и резко изменили ход сражения. Тифанцы смешались, загородившись семкийскими пехотинцами. Сейчас косматые семкийские воины падали под залпами виканских стрел.
   Центр поля битвы занимала пехота Седьмой армии, отрезая семкийцам пути к отступлению. В какой-то сотне шагов застыла хорошо вооруженная пехота мятежников Гурана. Их командир явно не торопился бросать своих людей на подмогу соратникам. После взрыва брода соотношение сил значительно изменилось. Армия Камиста Рело осталась на восточном берегу. У Кольтена больше всего пострадали военные моряки и клан Горностая. Но основное ядро его армии оставалось сильным и боеспособным.
   Клану Горностая было некогда скорбеть о потерях. Всадники неслись по каменистой равнине, преследуя остатки гуранской кавалерии.
   В самой гуще сражения Дюкр заметил знамя «красных мечей». Он усмехнулся, представив, с какой яростью сражались семкийцы против «мезланских прихвостней». Ненависть застилала им разум. Семкийцы не жалели собственной крови. Меж тем «красных мечей» было не так уж и много — менее двух десятков. Наверное, остальных Бари Сетрал приберегал на случай непредвиденных обстоятельств.
   — Я хочу подъехать еще ближе, — сказал Дюкр.
   — Хорошо, — безропотно согласился капрал. — Тогда поднимемся вон на тот холм. Правда, мы окажемся в досягаемости лучников.
   — Это сражение, капрал, а не прогулка.
   Они поехали к позициям Седьмой армии. На невысоком холме развевалось пропыленное полковое знамя. Его охраняли трое седовласых солдат. Повсюду валялись тела убитых семкийцев.
   «Совсем недавно здесь было очень жарко», — подумал Дюкр.
   Приглядевшись, он увидел, что и эти трое тоже ранены.
   Подъехав ближе, историк и капрал заметили четвертого. Тот неподвижно лежал на земле. Трое живых склонились над ним. По грязным щекам текли такие же грязные слезы. Приблизившись, историк спешился.
   — Да вы просто герои, — крикнул Дюкр, перекрывая гул сражения, бушевавшего в нескольких десятках шагов.
   Один из солдат поднял голову.
   — А-а, историк императора. Эк тебя занесло! Помню, видел тебя в Фаларе. А может, на Виканских равнинах.
   — Наверное, и там, и там. Семкийцы пытались подобраться к вашему знамени?
   Солдат посмотрел на покосившийся шест с рваным, выгоревшим знаменем. Вопрос историка чем-то его задел.
   — Думаешь, мы тут сражались за кусок тряпки на палке?
   Он махнул в сторону погибшего товарища.
   — Наш Нордо был дважды ранен. Вторая рана оказалась смертельной. Мы отбивались от взвода семкийских псов, чтобы Нордо смог умереть своей смертью. Эти поганые кочевники любят издеваться над ранеными. К счастью, мы уберегли Нордо.
   Дюкр умолк, обдумывая слова солдата, потом спросил:
   — Ты хочешь, чтобы я так и написал о вашем подвиге?
   Седовласый солдат кивнул.
   — Так и напиши, историк. Мы теперь не просто солдаты малазанской армии. Мы — люди Кольтена.
   — Но ведь Кольтен служит империи.
   — Кольтен — хитрая бестия, — усмехнулся солдат. — Но мы ему верим.
   Ответ понравился Дюкру. Историк вновь влез в седло и продолжал наблюдать за сражением. Семкийцы были сломлены. Гуранская пехота не двигалась с места, предоставляя им одним гибнуть за «священное дело Дриджны». И они гибли. В этом их нельзя было упрекнуть.
   Дюкр знал: вечером во вражеских лагерях не будет недостатка в злобных проклятиях по адресу «мезланских захватчиков». Пусть дерут глотки.
   «Окончательная победа» над Кольтеном в очередной раз провалилась.
 
   А Кольтен даже не дал своей победоносной армии отдохнуть. Едва сражение закончилось, он заставил солдат строить новые укрепления и чинить старые. Появились новые траншеи и новые караульные посты. Беженцев отвели на равнину к западу от бывшего брода. Их шатры стояли кучками, между которыми оставались широкие проезды. Туда загнали повозки с ранеными. Для лекарей и хирургов настала горячая пора.
   Скот отогнали к югу — на травянистые склоны Барлийских холмов. Травы на известковых холмах не отличались сочностью пойменных, но иного выбора не было. Вместе с погонщиками и собаками туда же отправились виканцы из клана Глупого Пса.
   Когда солнце скрылось за горизонтом, Кольтен созвал старших офицеров к себе в шатер.
   Дюкр, которому неимоверно хотелось спать, сидел на походном стуле. Рядом стоял капрал Лист. Историк раздраженно слушал доклады командиров, погружаясь в дремоту. Лулль потерял половину своих моряков. Потери среди хиссарских гвардейцев, приданных ему, были еще выше. Пострадал и клан Горностая. Эти виканцы больше всего горевали по убитым лошадям. Что касается потерь Седьмой армии, капитаны Кеннед и Сульмар зачитывали списки убитых и раненых. Дюкр морщился, боясь, что эти скорбные реляции затянутся до ночи. Погибло немало младших офицеров и еще больше взводных сержантов. Оборонительным рубежам пришлось туго, особенно в начале дня, пока на подмогу не подошли «красные мечи» и клан Глупого Пса. Весть о гибели Бари Сетрала и его полка взбудоражила не только командование, но и многих солдат. «Красные мечи» сражались, как демоны, удерживая передние рубежи. Ценой собственных жизней они дали малазанским пехотинцам возможность перестроиться и вновь пойти в атаку. Даже Кольтен, недолюбливавший «красных мечей», был вынужден признать их доблесть.
   В битве против семкийских шаманов Сормо потерял двоих сверстников, хотя Нил и Нетра остались живы.
   — Нам повезло, — добавил юный колдун, по-взрослому сухо сообщив о потерях. — Семкийский бог оказался коварным Властителем. Шаманы стали простыми сосудами для его гнева, а каково придется их смертным телам — бога не волновало. Кто не выдерживал силы своего бога — мгновенно гибли.
   — Чем меньше у семкийцев шаманов, тем лучше для нас, — заметил Лулль.
   — Их бог найдет себе других, — возразил Сормо. Даже в жестах он все больше напоминал старика. Дюкр смотрел, как Сормо совсем не по-детски притиснул к закрытым глазам согнутые пальцы.
   — С нашей стороны нужны самые решительные действия. Остальные выслушали это заявление молча, пока Кеннед не произнес:
   — Мы не понимаем тебя, колдун.
   — Произносить слова опасно. Их может подслушать мстительный вражеский бог, — сказал Балт. — Но если по-другому объяснить никак нельзя, тогда я скажу вместо тебя.
   Юный колдун медленно кивнул. Балт отхлебнул из бурдюка.
   — Камист Рело теперь двинется на север. В устье реки стоит город Секал. Там есть каменный мост. Но на это у него уйдет десять или одиннадцать дней.
   — Нашими непосредственными противниками остаются гуранские пехотинцы и уцелевшие семкийцы, — сказал Сульмар. — Им даже не нужно вступать с нами в столкновение. Мы утомлены, и они просто возьмут нас измором.
   Балт плотно сжал губы. Чувствовалось, Сульмар давно уже стоял у него поперек горла.
   — Кольтен объявил завтрашний день днем отдыха. Он велел забить ослабевший скот, а также пустить в пищу убитых вражеских лошадей. Каждый солдат должен будет привести в порядок оружие и амуницию.
   — Куда мы направимся теперь? По-прежнему в Убарид? — спросил Дюкр.
   Собравшиеся молчали. Историк вглядывался в лица командиров, пытаясь заметить хоть искорку надежды.
   — Убарид пал, — наконец сказал капитан Лулль.
   — Откуда эти сведения? — встрепенулся историк.
   — От одного из тифанских командиров. Ему было нечего терять: он умирал и потому сказал нам правду. Нетра подтвердила его слова. Малазанский флот покинул убаридскую гавань. Десятки тысяч беженцев устремились из города на северо-восток.
   — Дополнительный камень на шею Кольтену. Особенно если там полно капризной знати, — недовольно бросил Кеннед.
   — Но если не в Убарид, то куда? Какой еще город открыт для нас? — не мог успокоиться Дюкр.
   — Только один. Арен, — спокойно ответил ему Балт.
   — Безумие! — выдохнул историк. — Это двести лиг пути!
   — Точнее, двести шестьдесят, — усмехнулся Лулль.
   — Думаете, Пормкваль покинет город и двинется нам навстречу, расправляясь с мятежниками? Он вообще хоть знает о нашем существовании?
   — О нашем существовании ему постарались донести. А вот насчет движения нам навстречу…
   Балт не договорил и многозначительно пожал плечами.
   — По пути сюда я встретил саперов. Все в слезах, — сообщил Лулль.
   — В чем причина? Может, их неуловимый командир лежит на дне Секалы?
   — Не угадал. У них кончились «шипучки». Да и «гарпунчики» с «огневушками» подходят к концу. Два ящика осталось. Саперы ревели так, будто схоронили всех родственников разом.
   — Саперы хорошо постарались, — вставил Кольтен.
   Балт кивнул.
   — Да. Жаль, я не видел, как они взорвали переправу.
   — Мы с капралом видели, — сказал Дюкр. — Не сожалейте. Победа всегда бывает слаще, если к ней не примешивается горечь воспоминаний. Думаю, вы со мной согласитесь.
   Ощутив у себя на плече чью-то мягкую маленькую ладонь, Дюкр проснулся. В шатре было темно.
   — Историк, вставай, — прошептал детский голос.
   — Нетра, это ты? Сколько я спал?
   — Наверное, часа два, — ответила юная колдунья. — Кольтен велел привести тебя. Идем.
   Дюкр сел. Он настолько устал, что, вернувшись после совещания, едва сумел развернуть подстилку и накрыться одеялом. Одеяло было влажным от пота. Историк зябко поежился.
   — Что случилось? — спросил он.
   — Пока ничего. Но ты должен видеть. Вставай скорее. У нас мало времени.
   Была глубокая ночь, однако лагерь не встретил Дюкра тишиной. Тысячи звуков сливались в один бесподобный хор, который можно услышать только в походном лагере после сражения. Где-то стонали раненые. Может, им не спалось, а может, над ними сейчас трудились лекари и хирурги. С юга доносилось мычание и блеяние скота. Отрывисто цокали копыта — дозорные объезжали лагерь. Откуда-то с севера доносились приглушенные стенания. Семкийцы оплакивали погибших.
   Торопливо шагая вслед за юркой Нетрой по закоулкам виканского лагеря, Дюкр размышлял. Мысли его были невеселыми… Мертвые прошли через врата Клобука, оставив живым боль и горечь своего ухода. За свою долгую жизнь Дюкр повидал достаточно людей: аристократов, солдат, кочевников, торговцев, моряков. И у всех были свои ритуалы скорби по умершим и погибшим.
   «В каких бы богов ни верил каждый из нас, нашим общим богом — нравится нам или нет — остается только Клобук. Он приходит к нам, принимая тысячи разных обличий. Когда его врата медленно закрываются за очередной душой, нам не вынести этой вечной тишины, и мы сотрясаем ее плачем, причитаниями, стонами. Как будто жалкими звуками можно вернуть тех, кто перешел по другую сторону жизни! Сегодня скорбят семкийцы и тифанцы. Радость заставляет нас идти в храмы и приносить благодарственные жертвы. Горе не нуждается ни в храмах, ни в жрецах. Горе само по себе священно».
   — Нетра, а почему виканцы не оплакивают сегодня своих погибших?
   — Кольтен запретил, — ответила девочка, не сбавляя шага.
   — Почему?
   — Спроси у него. С самого начала этого пути мы ни разу не оплакивали своих погибших.
   — Но это же противоречит виканским обычаям. У вас тут три клана. Как ваши люди относятся к запрету Кольтена?
   — Кольтен приказывает. Мы подчиняемся, — простодушно ответила юная колдунья.
   Они добрались до границы виканского лагеря. Дальше тянулась так называемая дозорная полоса шириной в двадцать шагов. За нею начинались оборонительные стены, сооруженные из земли и ивняка. Из них торчали длинные шесты с заостренными концами. Всадник, приблизившийся к лагерю, рисковал распороть грудь и брюхо своей лошади. Вдоль стен ездили дозорные из клана Горностая, всматриваясь в темноту каменистой равнины.
   На дозорной полосе стояли двое, худобой своей напоминая призраков, Дюкр их узнал: то были Сормо и Нил.
   — А где же остальные? — спросил историк. — Вчера ты говорил, что погибли только двое.
   — У остальных еще не настолько крепкое тело. Им нужен отдых, — ответил Сормо. — Мы трое — самые сильные из колдунов, потому мы и здесь.
   Сормо шагнул вперед. Вокруг него дрожал воздух; сам тон его голоса просил о чем-то большем, чего Дюкр никак не мог ему дать.
   — Дюкр, с которым я встретился впервые в шатре кочевников у стен Хиссара, слушай мои слова. Слушай внимательно. В них ты услышишь страх. Тебе тоже знаком страх, и я не хочу скрывать свой страх от тебя. Знай же: этой ночью меня одолевали сомнения.
   Нетра встала по правую руку Сормо. Теперь три юных колдуна стояли лицом к историку.
   — Сормо, зачем ты позвал меня? — спросил Дюкр. — Что должно произойти?
   Вместо ответа Сормо Энат воздел руки.
   Окружающее пространство изменилось. За спиной колдунов появились щебнистые склоны и каменистые равнины. Небо сделалось еще темнее. Дюкр стоял на холодной и влажной земле. Он взглянул под ноги: глинистые лужицы покрывал лед. От ледяных корок исходило разноцветное сияние. Небо при этом оставалось непроницаемо темным.
   Подул холодный ветер. Из горла историка вырвался глухой возглас удивления. Дюкр попятился назад. Ему стало страшно. Среди зловонных, окрашенных кровью луж поднимался утес. Он становился все выше, превращаясь в гору. Гора росла, пока ее вершина не скрылась в тумане.
   Дюкр присмотрелся. Гора тоже состояла из льда, в который были вплавлены изуродованные человеческие тела. По склону текла кровь, и вместе с ее потоками вниз скатывались обрывки кишок и внутренностей. Кровь образовала озеро, и куски мертвых тел стали его островами.
   Потом все, что некогда было человеческой плотью, начало превращаться в студенистую массу, сквозь которую едва виднелись кости.
   — Он пока внутри, но близок, — послышался сзади голос Сормо.
   — Кто?
   — Семкийский бог. Властитель из очень далекого прошлого. Когда-то он не смог противостоять чужой магии, и она его поглотила. Но он еще жив. Ты чувствуешь его гнев, историк?
   — По-моему, я сейчас не в состоянии что-либо чувствовать. А чья эта магия?
   — Джагатская. Джагаты защищались от вторжения людей, возводя ледяные преграды. Иногда это происходило мгновенно, иногда растягивалось надолго. Все зависело от джагатских замыслов. Бывало, лед сковывал целые континенты, уничтожая все и всех. Так погибли государства форкрулиев, удивительные механизмы и строения качен-шемалей и, естественно, жалкие лачуги тех, кому предстояло главенствовать в этом мире. Высшие ритуалы Омтоза Феллака — Пути джагатов — бессмертны. Запомни это, историк. Этот Путь появляется, исчезает, чтобы через какое-то время появиться снова. Сейчас в далеком краю опять пробуждается к жизни магия джагатов. Мои сны полны видений ледяных рек. Оттуда к нам придут новые беды и разрушения. Смерть пожнет новый, невиданный урожай.
   Устами Сормо говорила седая древность, холодная и безжалостная. Дюкру показалось, что каждый камень вокруг, каждый уступ и сама гора пришли в движение и кружатся, кружатся в бессмысленном танце. Ледяной холод проник ему в кровь. Историк весь дрожал.
   — Подумай о том, что сокрыто внутри льда, — продолжал Сормо. — Расхитители гробниц охотятся за сокровищами, а мудрецы охотятся за силой и потому ищут… лед.
   — Они собираются, — сказала Нетра.
   Дюкр заставил себя отвернуться от чудовищного льда, пропитанного кровью и смертью. Троих юных колдунов окружали вихри магической силы. Одни из них были яркими и пульсирующими, другие едва вспыхивали.
   — Духи этой земли, — пояснил Сормо.
   Нил переминался с ноги на ногу, как будто ему хотелось танцевать. На мальчишеском лице появилась мрачная улыбка.
   — Плоть этого Властителя полна громадной силы. Духи голодны и хотят поживиться. Если мы их покормим, они будут обязаны нас отблагодарить.
   Сормо опустил свою худенькую мальчишескую руку на плечо Дюкра.
   — Знаешь ли ты, насколько тонок слой милосердия? Смотри, сколько жизней оборвал семкийский бог. Он не просто их убил. Это нечто другое, чему я не найду названия.
   — А что ты скажешь о семкийских шаманах?
   Сормо вздрогнул.
   — Знания стоили им величайшей боли. Мы должны вырвать сердце у этого бога. У него страшное сердце. Оно пожирает плоть…
   Колдун встряхнул головой.
   — Мы бы не решились. Но Кольтен приказал.
   — И вы подчинились.
   Сормо кивнул.
   Дюкр молчал. Чувствуя, что его молчание затягивается, он вздохнул и сказал:
   — Я слышал твои сомнения, Сормо.
   Лицо юного колдуна стало заметно спокойнее.
   — Тогда закрой глаза, историк. Это будет… грязная работа.
   За спиною Дюкра трещал и лопался лед. Холодные ярко-красные струи едва не сбили его с ног. Потом раздался неистовый, пронзительный крик.
   Духи земли рванулись вперед. Из кровавого озера выбралось нечто черное, похожее на разложившийся труп. Неуклюже размахивая длинными, как у обезьяны, руками, черная фигура бросилась бежать.
   Духи догнали ее и облепили. Раздался еще один крик. Последний. С семкийским богом было покончено.
 
   Когда все четверо подходили к дозорной полосе, восточный край неба слегка порозовел. Лагерь уже проснулся. Ужасы вчерашнего дня остались в прошлом. Жизнь продолжалась. Дымили походные кузницы. На кольях растягивали шкуры, снятые с убитых лошадей. Рядом кипели большие закопченные котлы дубильщиков. Ремесленники из числа беженцев давно уже не вздыхали по своим удобным мастерским. За эти три месяца многие вообще забыли, что почти всю жизнь провели в городах.
   Одежда Дюкра и троих колдунов была мокрой от древней крови и склизкой от кусочков человеческой плоти. Виканцы встретили их громогласными криками, которые быстро переросли в торжествующий рев, быстро разнесшийся по всему лагерю.
   В семкийском лагере воцарилась зловещая тишина.
   Землю покрывала роса. Ступая по ней, Дюкр ощущал биения силы. Но они рождали в его душе отнюдь не радостные чувства. Подойдя к лагерю, юные колдуны оставили его, разойдясь по сторонам.
   Настроение духов земли непонятным образом передалось виканским псам, поднявшим громкий вой. Завывания были какими-то безжизненными и холодными. Дюкр замедлил шаг, вспоминая слова Сормо. «Лед, погребающий под собой целые континенты».
   — Господин историк? Как хорошо, что мы вас встретили. Дюкр очнулся. Ему навстречу шли трое. Двоих он узнал: то были Нефарий и Тумлит. Вместе с ними шел невысокий полный человек в плаще из золотистой парчи. Плащ был явно с чужого плеча. Вероятно, его носил некто вдвое выше и тоньше нынешнего владельца. На этом коротышке плащ выглядел более чем нелепо.
   Нефарий остановился, но складки кожи на щеках еще продолжали колыхаться. Одеяние аристократа утратило недавний лоск.
   — Господин имперский историограф, мы желаем с вами поговорить, — заявил Нефарий.
   Дюкр считал себя человеком выдержанным и терпимым. Однако бессонница, усталость и десяток иных причин толкали его предложить Нефарию убраться к Клобуку. Собрав последние остатки сил, Дюкр пробормотал:
   — А нельзя ли в другой раз?
   — Нет, мы должны говорить сейчас! — возразил третий аристократ. — Сколько можно отодвигать нужды Собрания знати? Кольтену на нас наплевать. Его варварское безразличие переходит всякие границы. Поэтому мы должны хоть как-то довести свои требования до сведения этого варвара!
   Дюкр растерянно моргал, глядя на человека в золотистом плаще.
   Тумлит решил выправить положение. Он откашлялся, вытер слезящиеся глаза (за это время его платок стал еще грязнее) и обратился к историку:
   — Господин Дюкр, разрешите вам представить господина Ле-нестра, в недавнем прошлом — благочестивого жителя Сиалка.
   — И не просто жителя! — писклявым голосом возразил Ле-нестр. — Я — единственный во всем Семиградии отпрыск древнего канесского рода. Мне принадлежит крупнейшее заведение по тончайшей выделке верблюжьих шкур, а также право вывозной торговли. Я возглавляю торговую гильдию Сиалка и имею широчайшие привилегии. Наместники кланялись мне в пояс. А теперь я дошел до того, что вынужден унижаться и просить какого-то замызганного, дурно пахнущего историка выслушать меня!
   — Ленестр, успокойтесь! — воззвал к нему Тумлит. — Вы себе только повредите!
   — Да за пощечину, которую мне отвесило какое-то гнусное ничтожество, воняющее погребом, раньше насаживали на крюк! Императрица еще пожалеет о своем милосердии к разной черни, когда до нее дойдут эти ужасающие известия!
   — Какие именно? — спросил Дюкр.
   Уместный вопрос историка заставил Ленестра побагроветь от ярости. Объяснения взял на себя Нефарий.
   — Видите ли, господин Дюкр, Кольтен забрал у нас слуг. Он даже не спросил нашего разрешения. Его виканские прихвостни просто увели их с собой. Когда господин Ленестр попробовал возразить, какой-то виканский мужлан просто ударил его по лицу и сбил с ног. Думаете, нам вернули слуг? Нет. Мы даже не знаем, живы ли они. Это просто самоубийственно. И хуже всего, никто не дает нам ответа. Понимаете?
   — Так вас тревожит судьба ваших слуг? — спросил Дюкр.
   — Конечно! — пискнул Ленестр. — А кто приготовит нам еду? Кто будет чинить одежду, ставить шатры и греть нам воду для мытья? Чудовищное оскорбление!
   — Разумеется, менятревожит их судьба, — с печальной улыбкой произнес Тумлит, будто он не слышал тирады Ленестра.
   Дюкр ему поверил.
   — Я от вашего имени спрошу о них.
   — Вы просто обязаны это сделать! — задыхаясь от ярости, потребовал Ленестр. — Причем немедленно!
   — Когда сумеете, — добавил Тумлит.