Эриксон Стивен. Врата Смерти(пер. И.Иванова)

   «Он жестче Бенета и начисто лишен эмоциональных ужимок. Он суровее Бодэна. Да, в этих холодных темных глазах чувствуется ум».
   — Мы идем в лагерь Шаик, — объявила она Леому.
   Воин бросил мимолетный взгляд на книгу Дриджны, затем опять вперился глазами в Фелисину.
   — Или ты бы предпочел пробиваться сквозь бурю? Пусть богиня подождет еще немного, а потом уже обрушивает новую волну своей ярости на пустыню.
   В глазах Леома только на миг мелькнуло недоверие. Затем он молча склонил голову.
   — Фелисина, — торопливо зашептал Геборий, — ты хоть представляешь…
   — Лучше, чем ты, старик. А сейчас помолчи.
   — Возможно, наши пути теперь разойдутся…
   Фелисина повернулась к нему.
   — Нет. Думаю, ты мне понадобишься, Геборий.
   — В качестве твоей совести? — горько улыбнулся он. — Я — никудышный выбор.
   «Ошибаешься, старик. Ты — лучший выбор, и я считаю, что мне повезло».
   Путь, по которому они шли, когда-то был дорогой, пролегающей по изломанной вершине хребта. Вдалеке хребет упирался в плоскую гору. Иногда в песке попадались остатки камней, которыми была замощена эта древняя дорога. Белые, гладкие, они напоминали человеческие кости. Тропой пользовались и поныне.
   Тоблакай двигался впереди, скрытый охристой дымкой. Леом, Фелисина и Геборий шли следом. Шли без спешки, почти не разговаривая друг с другом. Необычайная худоба Леома в сочетании с бесшумной ходьбой пугала Фелисину. Иногда ей казалось, что перед ней призрак. Призраком выглядел и Геборий, слепо ковылявший за нею.
   Обернувшись назад, Фелисина увидела, что старик улыбается.
   — Что тебя развеселило? — спросила она.
   — А на дороге-то мы не одни, девочка. Тут весьма тесно.
   — Опять те же призраки, что и в развалинах подземного города?
   Он покачал головой.
   — Эти помоложе будут. Они из другой эпохи, которая началась после крушения первой империи.
   Леом остановился, обернулся и вопросительно поглядел на Гебория.
   Невидящие глаза скользнули по воину, и улыбка бывшего жреца стала еще шире.
   — Да, Леом. Рараку обнажает передо мной свои тайны.
   — Почему?
   Геборий растерянно пожал плечами.
   — А почему это так тебя взволновало, Леом? — спросила Фелисина.
   «Глупый вопрос; тебя это не могло не взволновать». Глаза пустынного воина в упор глядели на нее и на старика.
   — Кто тебе этот человек?
   «Если бы я сама знала, Леом».
   — Мой спутник. Мой историк. Раз мне суждено жить в Рараку, его опыт особенно ценен для меня.
   — Он не имеет права знать тайны священной пустыни. Он просто украл их, как вторгшийся сюда чужеземный грабитель. Если желаешь узнать тайны Рараку, загляни в себя.
   Наверное, хорошо, что она удержалась от смеха. Горьким бы был этот смех и пугающим. Даже для нее.
   Путь продолжался. Утренний воздух делался все жарче. Небо приобретало огненно-золотистый цвет. Хребет сузился. В этих местах дорога сохранилась лучше, и теперь ноги путников ступали по массивным каменным глыбам. Тоблакай дожидался там,
   — 640-где на дороге темнели большие ямы. В одной из них негромко журчала вода.
   — Под дорогой проложен акведук, — сказал Геборий. — Когда идут ливни, он переполняется и заливает все ямы.
   Тоблакай нахмурился. Леом взял бурдюки и спустился в яму. Геборий присел отдохнуть. Пристроившись возле камня, он запрокинул голову и сказал:
   — Прости, что мы заставили тебя ждать, тоблакай, не желающий открывать свое имя. Тебе хотелось напиться, но яма слишком узка, и ты никак не можешь просунуть туда голову.
   Великан диковато ухмыльнулся, обнажив заостренные зубы.
   — Когда я убиваю людей, то кое-что от них оставляю себе на память и привязываю к поясу. Скоро там появится и кое-что от тебя.
   — Он говорит про твои уши, Геборий, — подсказала Фелисина.
   — Я понял, девочка. Он говорит про уши, а ему не дают покоя души тех, кого он зверски убил. Души мужчин, женщин. Он и детей убивал. Скажи, тоблакай, дети умоляли тебя пощадить их? Они плакали, цепляясь за убитых матерей?
   — Если и плакали, то не больше, чем взрослые, — пробурчал великан, однако Фелисина видела, как он мгновенно побледнел.
   Нет, его взбудоражила не память об убитых детях. В словах Гебория заключалось что-то еще, и тоблакай это уловил.
   «Души убитых. Они не дают ему покоя, без конца напоминая о совершенных им злодеяниях. Прости, тоблакай, но ты не вызываешь у меня сочувствия».
   — Тоблакай не живут в здешних местах. Что тебя позвало в Рараку? Мятеж, позволяющий безнаказанно убивать кого угодно? Откуда ты сюда приполз, чудовище?
   — Я тебе сказал все, что должен был сказать. И не приставай ко мне с разговорами. В следующий раз я заговорю с тобой перед тем, как тебя убить.
   Из ямы вылез Леом. Его волосы были опутаны порванной паутиной. На спине в бурдюках булькала вода.
   — Убивать ты будешь только по моему приказу, — сердито бросил он тоблакаю, затем сверкнул глазами на Гебория. — А я пока такого приказа не отдавал.
   Фелисине подумалось, что этот великан обладает бесконечным терпением и такой же непоколебимой уверенностью в собственной правоте. Тоблакай встал, взял от Леома бурдюк и молча двинулся дальше.
   Геборий провожал его невидящим взглядом.
   — Его деревянный меч насквозь пропитан болью, — сказал старик. — Думаю, ему тяжко спится по ночам.
   — Он почти не смыкает глаз, — ответил Леом. — Так что лучше прекрати его дразнить.
   Бывший жрец Фенира осклабился.
   — Ты, Леом, не видишь, как призраки убитых тоблакаем детей буквально кусают его за пятки. Я, к сожалению, вижу. Но я обязательно постараюсь держать язык за зубами.
   — В его племени не терзались сложностями мира, — сказал Леом. — Признавали только родню, а все, кто к ней не относился, считались врагами… Ладно, довольно об этом.
   Возле горы дорога снова расширилась. По обе стороны виднелись продолговатые глыбы из красноватой обожженной глины, длина которых двое превосходила ширину. Пыль ограничивала видимость, но все же Фелисине удалось разглядеть великое множество таких глыб, беспорядочно раскиданных по горе. Они странным образом окаймляли развалины города.
   Теперь дорога уже не пряталась под песком. Широкая и прямая, она вела к городским воротам. Время, песок и ветер разрушили их почти до основания. О существовании ворот напоминали лишь белые камни высотой не выше колена. Разрушен был и весь город.
   — Медленная смерть, — прошептал Геборий.
   Тоблакай уже достиг развалин ворот.
   — Нам нужно добраться до гавани, — пояснил Леом. — Там есть тайник с запасами пищи… если только его не разграбили.
   Под ногами хрустела мозаика черепков: красно-коричневых, серых, черных и бурых.
   — Теперь если я вдруг разобью какой-нибудь горшок или чашку, то обязательно вспомню эти черепки, — сказала Фелисина.
   — Я знал ученых, которые хвастались, что по остаткам утвари могут рассказать об исчезнувших государствах, — усмехнулся Геборий.
   — Здесь бы они просто визжали от восторга.
   — Я бы с удовольствием поменялся местами с кем-нибудь из них, — сказал старик.
   — Ты шутишь, Геборий.
   — Клянусь клыками Фенира, нет. Знаешь, девочка, я — не любитель приключений.
   — Скажи лучше, что поначалу ты не был любителем приключений. Но потом твоя жизнь разлетелась вдребезги, как эти древние горшки и миски. И она уже тебя не спрашивала, любишь ты приключения или нет.
   — Воздаю должное твоей наблюдательности, Фелисина.
   — Невозможно воссоздать заново то, что прежде не было разбито.
   — А ты с возрастом становишься все рассудительнее, девочка.
   «Больше, чем ты думаешь».
   — Теперь ты скажешь, что жизнь не открыла тебе никаких истин. Так, Геборий?
   — Не совсем. Одну я все-таки узнал: истин не существует. Ты поймешь ее через много лет, когда на твой жизненный путь упадут тени Клобука.
   — Истины существуют, — не оборачиваясь, возразил Леом. — Например, Рараку, Дриджна. Вихрь Дриджны и Откровения Дриджны. А еще — оружие в руке и поток крови.
   — Не ты отправлял нас в это путешествие, Леом, — огрызнулся Геборий.
   — Она говорила, что ваше путешествие совершается во имя возрождения. А возрождение всегда сопряжено с болью, и только глупцы могут ожидать радостного ликования.
   Геборий ему не ответил.
   В городе было тихо, как на кладбище. Только остатки фундаментов и внутренних стен позволяли судить о некогда стоявших тут зданиях. Город был построен с геометрической точностью; улицы и переулки расходились концентрическими полуокружностями, прорезанные лучами других улиц. Последний полукруг граничил с гаванью. Впереди виднелись остатки крупного здания: возможно, дворца. Камни, что находились в его центральной части, сохранились лучше, поскольку были защищены от ветров.
   — Что скажешь, Геборий? В этом городе тоже кишмя кишат призраки?
   — Я бы так не сказал, девочка. Здесь не было жестокой бойни. Я ощущаю лишь печаль. Тихую и подспудную. Городам свойственно умирать, потому что города повторяют путь самих людей: рождение, кипучая юность, зрелость, старость и, наконец… прах и черепки. В последний век жизни этого города море уже отдалилось от него. Но город ненадолго ожил, вдохнув в себя чужое влияние. Следы этого всплеска мы увидим в гавани.
   Несколько шагов Геборий шел молча.
   — Знаешь, Фелисина, я теперь начинаю лучше понимать жизнь Властителей. Они живут сотни, тысячи лет. Они видят, как рождаются, расцветают и сходят на нет города и империи. Видят всю тщетность человеческих усилий: ведь то, чем люди гордятся сегодня, завтра рассыплется в прах. И сердца Властителей поневоле становятся жесткими и холодными. А как иначе?
   — Это путешествие приблизило тебя к твоему богу. Слова были столь неожиданными для Гебория, что старик замолчал.
   В гавани Фелисина увидела свидетельства недолгого возрождения этого города. Четыре громадных канала. Их прорыли, чтобы соединить город с отступившим морем. Каждый был шириной в три городских улицы и почти таким же по глубине.
   — Последние корабли плавали уже по этим каналам. В отлив каналы существенно мелели, и крупным судам приходилось терпеливо дожидаться прилива… Когда акведуки окончательно пересохли, в городе оставалось несколько тысяч жителей… Это, девочка, одна из историй Рараку. Было множество других, куда более жестоких и кровавых. Хотя не знаю, какая гибель трагичнее.
   — Ты напрасно забиваешь голову мыслями о прошлом, — начал Леом, но крик тоблакая заставил его умолкнуть.
   Великан спустился в один из каналов. Леом побежал к нему. Фелисина хотела двинуться следом, однако холодные невидимые пальцы Гебория сжали ей руку. Дождавшись, пока Леом отбежит на достаточное расстояние, старик шепнул:
   — Мне страшно, девочка.
   — Ничего удивительного, — огрызнулась Фелисина, будто маленькая девочка, которую не пустили поглазеть на нечто интересное. — Ведь тоблакай намерен тебя убить.
   — Этого глупца я не боюсь. Меня страшит Леом.
   — Он был телохранителем Шаик. Я не сомневаюсь в его преданности. Меня лишь удивляет, что они с тоблакаем не сумели защитить Шаик.
   — Леом не фанатик, — отозвался Геборий. — Он может устроить какой-нибудь шумный маскарад, чтобы заставить тебя поверить в это, но в нем я ощущаю двойственность. Он не считает тебя возрожденной Шаик. В это я не поверю даже на мгновение. Просто он понимает, что армия мятежников нуждается в молодой и сильной предводительнице. Скорее всего, настоящая Шаик была морщинистой высохшей старухой. Вот четверть века назад она действительно представляла силу. Подумай: а вдруг ее телохранителям просто не захотелось рисковать жизнью, спасая дряхлый живой символ?
   Веки Гебория все еще оставались припухлыми. Гной, вытекающий из глаз, успел превратиться в корку, а сами зрачки подернулись серой пеленой.
   — Ну что ж, раз они затеяли более крупную игру, мне самое время в нее включиться.
   — Думаю, не они, а прежде всего Леом. Однако он рассчитывает, что ты будешь играть по его правилам. Учти: представлять тебя мятежному воинству будет он. Стоит ему только заикнуться о своих сомнениях, и тебя растерзают на куски.
   — Я не боюсь Леома, старик, — усмехнулась Фелисина. — Таких мужчин я хорошо понимаю.
   Геборий поджал губы. Фелисина выдернула свою руку и пошла к каналу.
   — В сравнении с ним Бенет был просто маленьким несмышленышем, — бормотал двинувшийся за ней старик. — Разбойник, забияка, повелитель горстки жалких, опустившихся каторжников. Да, он любил покрасоваться. А кто не любит, если есть такая возможность? Напрасно ты цепляешься за воспоминания о Бенете. Точнее, даже не за воспоминания, а за ощущения, которые он в тебе вызывал. Вот они были совершенно ложными.
   Фелисина резко остановилась.
   — Да что ты вообще знаешь? — почти прошипела она, дрожа от ярости. — Думаешь, я боюсь мужчин? Боюсь того, что они могут со мной сделать? И конечно, ты думаешь, что успел меня изучить? Может, еще начнешь утверждать, будто знаешь мои мысли и чувства? Ты просто высокомерный идиот, Геборий!
   Смех старика ударил ее наотмашь, заставив замолчать.
   — Милая девочка, а зачем тогда я тебе нужен? В качестве говорящей зверюшки, чтобы развлекать тебя беседами? Может, прикажешь вырвать мне язык? Вот тогда я точно превращусь для тебя в слепую, безгласную скотину.
   — Перестань, Геборий, — уже без раздражения попросила Фелисина. Она вдруг почувствовала, что их разговор отнял у нее силы. — Если когда-нибудь мы научимся понимать друг друга, нам не понадобятся слова. Наши языки умеют разить острее мечей. Так давай уберем их в ножны. К чему нам раны?
   Геборий запрокинул голову.
   «Как быстро он перенял эту манеру, свойственную многим слепым».
   — Последний вопрос. Скажи, зачем я тебе нужен?
   Фелисина подыскивала слова, не зная, как он отнесется к правде. Лгать старику ей не хотелось. «Совсем недавно я бы без раздумий бросила тебя одного среди пустыни».
   — Потому что рядом со мной ты останешься в живых, Геборий. Достаточно, что я прогнала Бодэна.
   Не опуская головы, Геборий вытер пыльный лоб.
   — Думаю, мы с тобой все-таки научимся понимать друг друга.
 
   К каналу вели широкие каменные ступени. Их было более сотни. На дне высохшего русла виднелась каменная стена с выступами для закрепления шатровой ткани. Чувствовалось, стену сложили гораздо позже, когда Рараку перестала быть морем. Такие же камни окружали закопченный очаг.
   Дурные предчувствия Леома оправдались: кто-то успел разграбить тайник с провизией. Рядом валялась груда вывороченных камней. Но крик тоблакая был вызван совсем не этим. На земле валялись семь наполовину съеденных трупов, густо усеянных мухами. Их убили всего несколько часов назад; кровь на тонком белом песке еще не успела застыть. Неподвижный воздух был до предела пропитан невыразимым зловонием.
   Ступени запечатлели следы звериных лап, перепачканных в человеческой крови. Следы вели вверх. Леом долго разглядывал их, присев на корточки, затем повернулся к тоблакаю.
   — Если собрался его преследовать, тут я тебе не помощник.
   Великан щелкнул зубами.
   — Я и не просил о помощи.
   Тоблакай сбросил на песок бурдюк с водой, подстилку, затем достал свой деревянный меч. Он легко, словно прутиком, поигрывал этим увесистым оружием.
   Вопреки недавнему требованию молчать Геборий все же спросил его:
   — Собрался выследить и убить странствующего? Если в твоем племени все столь же глупы, как ты, можно считать, что ты почти прожил свою жизнь. Но я не стану скорбеть о твоей гибели.
   Тоблакай, памятуя данное обещание, не ответил Геборию. Великан зловеще улыбнулся и сказал, поворачиваясь к Леому:
   — Я — мститель Рараку, карающий тех, кто вторгается в пределы священной пустыни.
   — Если это так, тогда отомсти за моих соплеменников, — сказал ему воин пустыни.
   Перепрыгивая через три ступени, тоблакай стал подниматься вверх. Он, не останавливаясь, добрался до самого верха. Там он ненадолго замер, изучая следы, потом скрылся из виду.
   — Странствующий убьет его, — сказал Геборий.
   Леом спокойно пожал плечами.
   — Возможно. Правда, Шаик заглядывала далеко в его будущее.
   — И что она увидела?
   — Пророчица редко говорила о своих видениях. Помню только, что будущее тоблакая повергло ее в ужас.
   — Пророчица Дриджны могла ужасаться? — удивилась Фелисина.
   Лицо Гебория напряглось. Он словно услышал подтверждения собственных ощущений, связанных с будущим.
   — Леом, расскажи мне о других ее видениях.
   Леом стаскивал обезображенные трупы в одно место. Услышав просьбу, он поднял голову и взглянул на Фелисину.
   — Когда ты откроешь священную книгу, эти видения придут к тебе. Таков дар Дриджны, один из многих.
   — Ты что же, предлагаешь мне по пути к оазису совершить этот ритуал?
   — Не предлагаю. Ты должнаего совершить. Он подтвердит, что ты и в самом деле являешься возрожденной Шаик.
   — И как это подтвердится? — спросил Геборий.
   — Если она лжет, ритуал погубит ее.
 
   Когда-то этот холм был настоящим островом, и вокруг него плескалось море. Теперь его окружала равнина с глинистой, растрескавшейся землей. Еще сохранились серые пни, к которым привязывали лодки. Были причалы и посолиднее. Они тянулись вдоль тогдашней береговой линии. В давние времена пространство под причалами забивалось разным мусором, бросаемым с кораблей. Мусор давно успел окаменеть, но даже и сейчас в его потемневших слоях кое-где поблескивала рыбья чешуя.
   Примостившись возле Скрипача, Маппо следил за Икарием, поднимавшимся по хлипким остаткам волнолома. Позади трелля, в окружении стреноженных лошадей, стоял Крокус. Все это время он был непривычно молчалив. Движения его стали более скупыми, будто парень принял на себя некий странный обет. Сам того не осознавая, Крокус все больше подражал Икарию, его жестам и манере говорить. Маппо это не радовало, но и не огорчало. Он знал об этой особенности своего друга, хотя тот никого не старался расположить к себе.
   «Лучше бы парень подражал Скрипачу, — думал Маппо. — Этот солдат — удивительное создание».
   — Икарий как будто знает, куда надо лезть, — заметил сапер.
   Маппо вздрогнул.
   — Значит, наши ощущения совпали, — нехотя признался он.
   — Вы уже здесь бывали?
   — Я нет, а Икарий… да, он здесь не впервые.
   — А сам он как узнает, что уже бывал тут?
   Трелль только покачал головой.
   «Он не должен этого вспомнить. Раньше он не помнил. Но благословенные преграды забвения рушатся! Повелительница снов, верни Икарию блаженство неведения. Прошу тебя, верни…»
   — Полезли и мы, — сказал Скрипач, вставая на ноги.
   — Что-то не тянет.
   — Как знаешь.
   Скрипач полез вслед за полуджагатом, успевшим скрыться в развалинах города, простирающихся за волноломом. Вскоре туда же направился и Крокус. Трелль поморщился.
   «Должно быть, я старею, если боюсь, что лишусь рассудка в этих развалинах».
   Прежде чем добраться до волнолома, нужно было миновать коварную осыпь, состоящую из обломков дерева, кирпичей, кусков штукатурки и черепков. Одолев половину осыпи, Скрипач остановился. Он протянул руку и вытащил из груды обломков посеревший кусок дерева.
   — Гляди-ка, — обратился он к Крокусу. — Дерево превратилось в камень.
   — Окаменело, — ответил Крокус. — Помню, дядя рассказывал мне, как все происходит. Дерево пропитывается каменными солями и само становится как камень. Но не за год-два, а за тысячи лет.
   — Зато верховный маг, которому доступна магия Пути Дрисса, сотворил бы такое окаменение за считанные секунды.
   Маппо, который все-таки присоединился к ним, извлек посудный черепок. Внешне этот черепок небесно-голубого цвета был тонким, как яичная скорлупа, но отличался изрядной прочностью. На черепке сохранился кусочек рисунка: черные с зеленоватым отливом линии изображали туловище. Рисунок был грубым. Скорее всего, его сделала рука человека, поскольку туловище явно было человеческим. Маппо размахнулся и зашвырнул черепок подальше.
   — Этот город погиб задолго до того, как исчезло море, — сказал Скрипач, продолжая подъем.
   — Откуда ты знаешь? — послышался сзади вопрос Крокуса.
   — Здесь все источено и разрушено водой. Волны дырявили эту стену. Век за веком. Не забывай, я вырос в приморском городе. Я видел, на что способна вода. Прежде чем строить новые причалы в Малазе, император приказал вычистить и углубить дно Малазанского залива. Мы бегали смотреть, как из-под воды обнажаются старые волноломы и все прочее.
   Скрипач добрался до верха и снова остановился, чтобы передохнуть.
   — Тогда-то и стало понятно, что Малаз древнее, чем думали.
   — И со временем уровень моря там не опускался, как здесь, а поднимался, — заключил Маппо.
   — Ты прав, трелль.
   С вершины волнолома открывался вид на разрушенный город. Природная стихия немало потрудилась над ним, однако еще до ее слепых ударов этот город кто-то жестоко разрушил. Почти все здания представляли собой груды обломков — свидетелей чьей-то неимоверной силы и безудержной ярости. Остальное пространство заполняли колючие кустарники. Рядом с ними тянулись вверх кривые узловатые деревья.
   Примечательной особенностью этого города было обилие статуй. Когда-то они стояли в промежутках широких колоннад, заполняли ниши едва ли не в каждой стене. Повсюду валялись обломки мраморных тел. Манера изображения была той же, что и на голубом черепке. Фигуры показались треллю слишком уж знакомыми.
   «Легенда, которую рассказывали на просторах Джаг-одхана… легенда, слышимая мною от старейшин племени…»
   Икарий скрылся из виду.
   — Куда дальше? — спросил Скрипач.
   На темной коже Маппо проступил пот. Внутри слабо шевельнулось предчувствие. Он шагнул вперед.
   — Ты что-то почуял? — допытывался Скрипач. Маппо едва слышал вопрос сапера.
   По развалинам было трудно представить себе первоначальный вид города. Но у Маппо имелся свой способ воссоздания. Он дословно помнил легенду, ритм ее повествования. Язык древних треллей был гораздо точнее и емче. Народ, не обладавший письменностью, довел использование слов до невероятного совершенства. Слова передавали числа, измерения, состав и свойства всех вещей. Слова несли в себе тайные карты, точные расстояния, устройство человеческого разума, историю событий, описание городов, континентов и магических Путей.
 
   Племя, которое несколько веков назад приняло к себе Маппо, хранило древние традиции и отвергало все изменения, коснувшиеся жизни треллей. Старейшины племени торопились передать эти традиции Маппо и его сверстникам, чтобы они сохранили удивительную силу слова, силу повествования, силу памяти.
   Маппо знал, куда отправился Икарий и чтоискал его друг в этом городе. Сердце треля бешено колотилось. Он шел все быстрее, перепрыгивая через обломки и не обращая внимания на колючки, которые впивались даже в его толстую кожу.
   «В каждом городе первой империи было семь главных улиц. Духи неба чтили это священное число. Они взирали на семь скорпионьих хвостов, семь жал, обращенных к песчаному кругу. На этот круг внимательно глядели все, кто делал приношения Семи божествам».
   Скрипач что-то крикнул ему вслед, но трелль не ответил. Он выбрался на одну из извилистых улочек и двинулся к центру города. Когда-то здесь стояло семь тронов, сделанных в виде скорпионьих хвостов, и каждый был высотой в семьдесят семь локтей. И каждый был разрушен ударами мечей, грозным оружием в руках, направляемых такой яростью, что ее невозможно представить.
   От большинства приношений и даров, заполнявших песчаный круг, остались лишь воспоминания. Но Икарий нашел то, что подспудно искал. Он стоял с запрокинутой вверх головой, разглядывая странное сооружение. Странный механизм.
   Металлические части этого механизма не превратились в ржавую пыль. Они по-прежнему исправно двигались, однако движение было невидимым для глаз смертных. На мраморном постаменте стоял наклонный мраморный диск. Гладкую поверхность покрывали многочисленные письмена и символы. Диск глядел прямо на солнце, хотя огненный шар светила был едва различим сквозь золотистую дымку.
   Маппо медленно подошел к Икарию и остановился в двух шагах от него.
   — Как такое возможно, друг? — спросил Икарий, ощутивший его присутствие.
   Это был голос заблудившегося ребенка, и бесхитростный вопрос острым шипом вонзился треллю в сердце.
   — Понимаешь, Маппо, это моя работа, — продолжал полуджагат. — Мой… дар. Во всяком случае, так здесь написано. Скажу тебе больше: я не без причины отметил год постройки. И видишь, как диск повернулся… я вижу, он указывает на тот год… значит, я могу подсчитать…
   У него дрогнул голос.
   Маппо обхватил себя руками. Трелль сейчас не мог ни говорить, ни даже думать. Боль и страх наполняли его душу, пока и он не почувствовал себя ребенком, оказавшимся один на один с кошмаром.
   — Скажи мне, Маппо, почему те, кто разрушил этот город, не уничтожили и мое Колесо? Конечно, оно пронизано магией, предохраняющей от природных стихий… Но ведь и семь тронов… и многие дары… они тоже имели магическую защиту. Оказывается, все можно сломать. Почему, Маппо?
   Только бы он сейчас не обернулся! Только бы не видеть его лица, его глаз.