Эриксон Стивен. Врата Смерти(пер. И.Иванова)

   Дюкр молча кивнул.
 
   Под ногами была все та же растрескавшаяся глина. Леом вел их ночью. Шли в полной темноте; песчаная дымка не пропускала звездного света. Тем не менее пустынный воин безошибочно привел Фелисину и Гебория к другому тайнику, расположенному под известковой глыбой. Леом достал оттуда свертки с хлебом особой выпечки, который долго не черствеет. Следом он вынул вяленое мясо и сушеные фрукты. Фелисина уселась на прохладную землю и обхватила себя руками, чтобы согреться и унять дрожь. Геборий примостился рядом.
   — О тоблакае — ни слуху ни духу, — сказал он. — При благосклонности опоннов его кусочки сейчас перевариваются в желудке странствующего.
   — С этим тоблакаем в бою мало кто сравнится, — возразил Леом, раздавая пищу. — Потому Шаик и выбрала его.
   — И явно просчиталась, — усмехнулся бывший жрец Фенира. — Шаик мертва. Более убедительного доказательства ее просчета не придумаешь.
   — У нее был третий телохранитель, который ни за что не допустил бы ее гибели. Однако Шаик посчитала его помощь излишней. Я безуспешно пытался переубедить пророчицу. Каждый из нас попадает в свои ловушки, предопределенные судьбой.
   — Удобное рассуждение, — заметил ему Геборий. — Скажи, а ее пророчества с такой же ясностью говорили и о конце мятежа? Что будет дальше? Полная победа Дриджны? Правда, в этом кроется внутреннее противоречие, но мы оставим его без внимания.
   — Рараку и Дриджна едины, — сказал Леом. — Они вечны, как вечны хаос и смерть. Что такое ваша Малазанская империя? Недолгая вспышка пламени, которое уже гаснет. Из тьмы мы рождаемся и во тьму возвращаемся. Вас пугают эти истины, и вы в страхе их отбрасываете.
   — Я — не кукла, которую можно дергать за веревочки, — сердито бросила ему Фелисина.
   В ответ Леом негромко рассмеялся.
   — Если Шаик желала видеть своей преемницей такую куклу, тебе лучше вернуться к трупу пророчицы и ждать, когда явится кто-нибудь посговорчивее меня.
   — Превращение в Шаик ничуть не разрушит твою мнимую независимость, — ответил Леом. — Если, конечно, ты сама не пожелаешь избавиться от заблуждений.
   «Слушайте нас. Вокруг — кромешная тьма. Мы — трое бесплотных лицедеев, затеявших пустой разговор на этой сцене, затерянной в глубине пустыни. Рараку смеется над нашими телами, оставляя лишь звуки голосов, сражающихся с тишиной».
   Послышались осторожные шаги.
   — Подходи и садись есть, — позвал Леом.
   Кто-то проскользнул совсем рядом с Фелисиной. В нос ударил резкий, тяжелый запах сырого мяса.
   — У медведя оказалась белая шкура, — загремел в темноте голос тоблакая. — Мне даже почудилось, что я вернулся в родные края, на Лидероа. Там у нас таких зверей зовут нетаврами.Но с этим мы сражались не среди снегов и льда, а на песке и камнях. Я сумел притащить сюда только шкуру, голову и когти. Зверь был раза в два крупнее всех нетавров, каких я видел.
   — Мне не дождаться рассвета, чтобы увидеть это чудо, — сказал Геборий.
   — Нам остается день пути до оазиса, — сказал Леому великан. — Она должна совершить ритуал.
   — Четыре голоса, — прошептала Фелисина. — Нет ни плоти, ни костей. Только слабые звуки, заявляющие о себе. Четыре разных воззрения на мир. Тоблакай исполнен чистой веры, но настанет день, и он ее полностью утратит.
   — Началось, — прошептал Леом.
   — Геборий — изгнанный жрец, в котором сейчас нет веры, но который обретет ее вновь. Леом — выдающийся обманщик, чьи зрячие глаза глядят на мир еще циничнее, нежели слепые глаза Гебория, и кто упорно обшаривает тьму, силясь отыскать в ней… надежду.
   Она замолчала. Все сидели, боясь шевельнуться.
   — И наконец, Фелисина. Кто же эта женщина в детских одеждах? Ее тело обещает наслаждения, но само их лишено. Черты ее характера отпали одна за другой. За каждым жестоким словом, произнесенным ею, таится страстная мечта о доброте. Она ни во что не верит. Пустой сосуд, очищенный огнем. У Гебория есть невидимые руки. От них исходит сила; они касаются истин, которые ему не понять. Руки Фелисины… их нежно касались и грубо хватали, они были скользкими и грязными, но в них так ничего и не осталось. Жизнь, будто призрак, протекла сквозь пальцы.
   Фелисина опять ненадолго умолкла.
   — Знаешь, Леом, все было каким-то неполным, незавершенным, пока мы не набрели на тебя и на твоего спутника с душой ребенка. Достань книгу.
   Леом послушно развязал мешок, вынул тяжелый сверток и снял кожу, в которую тот был упакован.
   — Открой ее, — потребовала Фелисина.
   — Это ты должна ее открыть. И не сейчас, а на рассвете. Таков ритуал.
   — Открой, — повторила она.
   — Ты…
   — Где же твоя вера, Леом? Неужели ты не понимаешь? Испытание прохожу не только я одна. Оно и для всех вас. Давай, Леом, открывай книгу.
   Шумное дыхание воина постепенно успокоилось, сдерживаемое яростной волей. Негромко скрипнул кожаный переплет.
   — Что ты видишь, Леом?
   — Ничего. В такой темноте невозможно что-либо увидеть.
   — Тогда взгляни еще раз.
   Спутники Фелисины тихо вскрикнули. От книги Дриджны исходило золотистое мерцание. Со всех сторон послышался шепот, быстро сменившийся грохотом.
   — Вихрь пробуждается, но не здесь, не в сердце Рараку. Что ты видишь теперь, Леом?
   Дрожащими пальцами он открыл первую страницу, затем вторую, третью.
   — Быть этого не может! Она пуста! Все страницы!
   — Ты видишь только то, что способен увидеть, Леом. Закрой книгу и передай ее тоблакаю.
   Великан присел на корточки. Его могучие, со следами крови, руки без колебаний приняли книгу Дриджны. Теплый свет озарил его лицо, когда он склонился над первой страницей. По израненным щекам потекли слезы.
   — Смотри, какая красота, — прошептала ему Фелисина. — Красота заставляет тебя плакать. Знаешь, почему тебе бывает так плохо? Пока еще не знаешь, но однажды… Закрой книгу, тоблакай… Теперь твой черед, Геборий.
   — Нет.
   Леом потянулся за кинжалом, однако рука Фелисины остановила его.
   — Нет, — повторил бывший жрец. — Мое прикосновение.
   — Да. Твое прикосновение.
   — Нет.
   — Однажды ты проходил испытание, Геборий, и не выдержал его. Твой провал был сокрушительным. Теперь ты боишься, что снова потерпишь неудачу.
   — Дело не в этом, Фелисина, — твердым, уверенным тоном возразил Геборий. — Меньше всего я опасаюсь провала. Я не желаю участвовать в ритуале и дотрагиваться своими руками до этой проклятой книги.
   — Так ли нужно, чтобы он открывал книгу? — зарычал тоблакай. — Он все равно слеп, как энкарал. Позволь мне его убить, возрожденная Шаик. Пусть его кровь скрепит этот ритуал.
   — Позволяю.
   Тоблакай метнулся к Геборию и занес над головой старика свой тяжелый деревянный меч. Если бы удар достиг цели, бывшего жреца ждала бы мгновенная смерть. Его мозги разлетелись бы окрест на десять шагов. Но вместо этого руки Гебория ярко вспыхнули: одна — цветом высохшей крови, другая — зловещим зеленоватым цветом. Вторая рука больше напоминала мохнатую звериную лапу. Руки Гебория упредили удар, крепко сжав великану оба запястья. Деревянный меч упал в темноту.
   Тоблакай взвыл от боли. Геборий выпустил его руки и вместо этого схватил великана за шею и пояс. Подняв его над головой, он отшвырнул тоблакая, и тот грузно ударился о землю. Глинистая поверхность содрогнулась, и все трое ощутили ее толчок.
   Геборий попятился назад. Его лицо было перекошено от ужаса. Яростный гнев, охвативший его, погас.
   — Мы видели твои руки, — сказала ему Фелисина. — Твой бог никогда не отворачивался от тебя, Геборий, что бы ни утверждали жрецы. Они верили, будто лишают тебя рук. Но они ошиблись. Все эти годы ты готовился.
   Геборий упал на колени.
   — Ты заново обрел веру, — сказала ему Фелисина. — Знай же: Фенир никогда не отворачивался от тебя, Геборий Легкокрылый. Размышляй об этом, и пусть покой снизойдет в твою душу.
   В темноте громко стонал тоблакай. Фелисина встала.
   — А теперь, Леом, подай книгу мне. Рассвет близок.
   «Ну вот, Фелисина, ты опять готовишься уступить чужой воле. Готовишься возродиться телом и душой. В последний ли раз? Нет, конечно же нет…»
 
   Едва начало светать, Икарий повел всех к отрезку магического Пути, охраняемого Азатом. Скрипач сдернул с плеча арбалет, а фонарь отдал Крокусу. Затем он посмотрел на Маппо. Трелль пожал плечами.
   — Преграда, что-то вроде мутной завесы. Другую сторону не видно.
   — Они не знают, чем это грозит, — прошептал Искарал Паст. — Огонь вечной, неутихающей боли… ах, зачем я трачу слова, пытаясь их хоть как-то подготовить? Хватит. Больше ни слова. Ни за что! Слова — слишком большая драгоценность, чтобы растрачивать их понапрасну. Лучше я смиренно помолчу, пока они еще топчутся на месте, а их собственное невежество — плохой подсказчик.
   Скрипач махнул арбалетом.
   — Ты, Паст, пойдешь первым.
   Верховный жрец Тени даже рот раскрыл от удивления.
   — Я? — заверещал он. — Ты никак спятил?
   Он втянул голову в плечи.
   — Ну вот, я их опять облапошил. Даже этот потрепанный жизнью солдат ничего не заподозрил.
   Пробормотав что-то себе под нос, Крокус сделал шаг вперед. Держа фонарь над головой, он пересек преграду и сразу же исчез из виду. Икарий немедленно шагнул вслед за ним.
   Ложе арбалета уперлось Искаралу Пасту в спину. Когда жрец с сапером тоже оказались по другую сторону преграды, Маппо спросил Апсалару и ее отца:
   — Однажды вы уже проходили сквозь эту завесу. Она вас помнит?
   Реллок кивнул.
   — Ложная тропа. Нужно было убедиться, что странствующие и диверы повалят в ловушку.
   — Что это за Путь? — спросил Маппо у Апсалары.
   — Не знаю. Он сильно поврежден, поэтому трудно узнать его природу. И память мне ничего не подсказывает.
   Маппо вздохнул и подвигал плечами, разогревая затекшие мышцы.
   — Почему мы привыкли считать, что существуют лишь известные нам Пути Древних: Теллан, Омтоз Феллак, Куральд Гален?
   Вопрос остался без ответа: ни Апсалара, ни тем более ее отец ничего об этом не знали.
   Возле самой завесы у Маппо заложило уши. Он глотнул слюну, и уши с громким щелчком открылись. Трелль моргал; все его чувства пытались справиться с невидимым потоком, который несся на них. Как и все его спутники, Маппо оказался в лесу с высокими деревьями. Преобладали ели, кедры и красное дерево. Стволы густо покрывал мох. Сверху струился голубоватый солнечный свет. В воздухе пахло гнилью. Жужжали насекомые. Красота этих мест целительным бальзамом разливалась по душе трелля.
   — Сам не знаю, чего я ждал, но только не такого, — пробормотал Скрипач.
   Впереди возвышалась огромная глыба известняка. Она была выше Икария. Солнце делало ее бледно-зеленой. Глыба была густо покрыта ямками и бороздками.
   — Солнце здесь никогда не движется по небу, — сказала Апсалара. — Оно постоянно висит на этом месте. Наверное, потому и рисунки на известняке сразу замечаешь, как подойдешь сюда.
   У основания глыбы и по бокам виднелись многочисленные изображения рук и отпечатки лап. У всех был одинаковый, кроваво-красный цвет.
   «Путь Рук»?
   — Опять твои уловки, верховный жрец? — спросил Маппо, поворачиваясь к Искаралу Пасту.
   — Единственная известковая глыба в этом лесу, выбеленная жарким солнцем иного мира и свободная от мхов и лишайников? Не думал, трелль, что ты настолько тупоголовый.
   Паст снисходительно улыбнулся.
   — Тогда изволь выслушать мои смиренные объяснения. Я совершенно не причастен к ее появлению. Как, по-твоему, я мог переместить такую громадину? А взгляни на древние письмена, на все эти завитки, бороздки и ямки. Разве их подделаешь?
   Икарий приблизился к известковой глыбе и стал вглядываться в причудливые узоры на ее поверхности.
   — Похоже, все это настоящее. Глыба как-то связана с Телланом — Путем тлан-имасов. Мне такие камни встречались в их священных местах. Их ставили на вершинах холмов, чтобы было видно издали. Но не ждал, что странствующие и диверы дойдут до такой нелепости.
   — А при чем тут они? — выпалил Искарал Паст. — И почему ты остановился?
   — Потому что ты мешаешь мне идти.
   — Ложь! Мне только и остается, что запихнуть свое недовольство в мешок вроде того, что таскает трелль. Забавный у него мешочек: А может, внутри скрыто что-то еще? Возможность сама является… возможной. Правдоподобие — правдоподобным, а определенность — определенной. Мне остается лишь благодушно улыбнуться тебе, Икарий, дабы ты видел мое долготерпение, с каким я принимаю твои гнусные оскорбления. Несомненно, во мне больше величия, чем в тебе, полуджагат. Я все равно вижу твою истинную суть, и никакие увиливания тебе не помогут.
   Искарал Паст вдруг повернулся в сторону леса и стал всматриваться и вслушиваться.
   — Ты что-нибудь слышишь? — невозмутимо спросил его Икарий.
   — Слышать? Здесь? — огрызнулся верховный жрец. — А почему ты спрашиваешь?
   — Вы углублялись в лес? — спросил у Апсалары Маппо.
   Она покачала головой.
   — Я понял намек, — сказал Скрипач. — Думаю, надо идти дальше и не ломать голову над загадкой этого камня.
   Других предложений не было.
   Они двинулись дальше. Скрипач с заряженным арбалетом шел впереди. В арбалет была вставлена стрела с «морантским гостинцем». За сапером шел Икарий, лук которого висел на плече, а меч покоился в ножнах. Вслед за Икарием шел Паст, потом Апсалара с отцом. Замыкали процессию Крокус и Маппо.
   Икарий умел молниеносно отвечать на угрозу, откуда бы она ни исходила. Маппо такой способностью не отличался и потому заблаговременно достал свою костяную булаву.
   «Неужели и впрямь я таскаю в этом потертом мешке частицу магического Пути? И каково моим жертвам, которых я там запер? Впрочем, быть может, я отправил их в рай? Эта мысль хоть немного облегчает мою совесть».
   Треллю часто доводилось путешествовать по старым лесам, и нынешний мало отличался от остальных. Порхающих птиц здесь не было, а редкое щебетание доносилось откуда-то издали. Насекомые, деревья и кустарники — вот и все признаки жизни в этом лесу.
   «Если у тебя богатое воображение и ты склонен к фантазиям, как легко населить лес призраками, духами, таинственными зверями, окрасив все в мрачноватые тона, густо приправленные первозданной жутью. Пожалуй, здесь каждый почувствует себя маленьким ребенком, замирающим от страшной сказки… А если у тебя нет богатого воображения, лес покажется тебе пустынным и малоприветливым, и все».
   И все же Маппо нашел настоящее, а не придуманное отличие этого леса от виденных прежде: изобилие толстых изогнутых древесных корней. Они тянулись по земле, сплетаясь в причудливую сеть. Воздух постепенно становился прохладнее; из него исчезали лесные запахи. Деревья тоже начали редеть. Теперь они все дальше отстояли друг от друга. Однако корни по-прежнему связывали их. Пожалуй, корней было даже чересчур много. Маппо смотрел на их изгибы, и в памяти шевелились неясные, но тревожные воспоминания.
   Дальность обзора увеличилась; теперь лес просматривался на полтысячи шагов. В голубоватом влажном воздухе дальняя граница выглядела частоколом переплетенных ветвей. Солнце висело, как приклеенное, посылая ровный, безжизненный свет. Путники двигались молча; единственными звуками были удары их сердец, шуршание одежды и поскрипывание доспехов. Обилие корней заставляло постоянно глядеть под ноги.
   Еще через час они вышли из леса. Впереди лежала темная, слабохолмистая равнина. Скрипач остановился, и вместе с ним остановилась вся процессия.
   — И что вы думаете об этом? — спросил он, кивая в сторону унылой равнины.
   Хотя лес остался позади, корни не исчезли. Они сплетались в подобие ковра и тянулись во все стороны.
   Икарий присел на корточки и провел руками по толстым завиткам корней. Он закрыл глаза, потом кивнул.
   — Азат, — коротко произнес Икарий.
   — Тремолор, — в тон ему добавил Скрипач.
   — Не припомню, чтобы Азат выглядел так, — сказал Маппо.
   «И опять ты лукавишь, дружок», — мысленно отругал он себя.
   — Я тоже видел Азат, — вступил в разговор Крокус. — В Даруджистане. Там Дом Азата появился в саду, прямо из-под земли, и сначала был похож на большой пень. Я собственными глазами видел, как он рос, чтобы поглотить магический Желудь, принадлежавший джагатскому великану.
   Маппо внимательно поглядел на парня.
   «Хорошо, если Икарий не обратил внимания на эти слова».
   Затем он спросил друга:
   — Что еще ты чувствуешь?
   — Сопротивление. Боль. Азат находится в осаде. Строптивый отрезок магического Пути пытается вырваться из цепких объятий Азата. Есть и дополнительная угроза.
   — Ты про странствующих и диверов?
   — Да. Тремолор чувствует тех, кто его ищет.
   Искарал Паст скрипуче рассмеялся, но, поймав на себе сердитый взгляд Крокуса, замолчал и втянул голову в плечи.
   — Наверное, нас он тоже чует, — сказал Скрипач.
   — Конечно, — кивнул Икарий.
   — Значит, он будет защищаться, — предположил трелль.
   — Если сможет.
   Маппо поскреб подбородок. «Сможет. Он же живой».
   — Нужно устроить привал и немного поспать, — объявил Скрипач.
   — Нет! Спать никак нельзя, — завизжал Искарал Паст. — Мы должны идти дальше!
   — Азат никуда не денется, — тоном, не терпящим препирательств, возразил сапер. — А вот если мы не отдохнем…
   — Я согласен со Скрипачом, — поддержал его Икарий. — Сейчас мы ни на что не годимся.
 
   Костра разводить не стали. Скудная трапеза была короткой, после чего все улеглись спать. Не спалось лишь Реллоку и Маппо.
   — Реллок, почему ты так послушно выполнял приказы Искарала? — тихо спросил Маппо. — Он заставил тебя вести Апсалару в жуткие места, где каждый шаг грозил смертью.
   Старый рыбак поморщился, подбирая слова для ответа.
   — Я знаю, как жить с одной рукой. Мне вернули вторую. И потом, нам с дочкой сохранили жизнь.
   — Ты уже рассказывал, что тебя отправили к Искаралу, в его храм-крепость среди непроходимых песков. И ты послушно туда отправился. Потом тебя заставили рисковать жизнью единственной дочери… Прости, если тебя задевают мои слова. Я не хочу тебя обидеть, Реллок. Мне лишь хочется понять.
   — Она совсем не та, какой была, когда мы жили в деревне. Она уже не ребенок. Даже имя у нее другое, а на прежнее не откликается.
   Реллок лег, заложив руки за голову.
   — Что было, то было. Прошлого назад не вернешь.
   Он взглянул на Маппо.
   — Надо довольствоваться тем, что имеешь. Моя дочь многое узнала.
   Он отвел взгляд и прищурился, будто видел то, что открывалось только ему.
   — Страшные вещи она узнала. Но в чем-то она осталась прежней. Я это вижу. Она много знает, но одного знания недостаточно.
   Реллок снова поморщился, затем мотнул головой.
   — Прости, добрый господин. Не умею объяснить.
   — Пока что я отлично тебя понимаю.
   Реллок вздохнул.
   — Она во всем ищет причины. Даже в мелочах. Может, это мне так видится. Она узнала кое-что главное о мире. Ведь это как… как выйти в море на лов. Там сразу понимаешь: нигде нет безопасных мест. И настоящих знаний тоже нет.
   Реллок с кряхтением встал.
   — Поговорил с тобой, и голова разболелась.
   — Прости меня, — Смущенно сказал Маппо.
   — Если мы доберемся домой, хоть будет, кому за мной присматривать.
   Реллок снова улегся и свернулся калачиком. Маппо пошел туда, где оставил свой мешок.
   «Да, мы узнаем, что безопасных мест в мире не существует. Не знаю, веришь ли ты в богов, Реллок. Скорее всего, веришь, ты же рыбак. Так пусть твои боги вспомнят о своем потерянном сыне».
   Маппо ворочался с боку на бок, но сон не шел. Где-то рядом послышались шаги, затем раздался тихий голос Икария:
   — Ты рано проснулась, Апсалара. Поспи еще.
   Трелля ошеломил ее ответ:
   — Мы с тобой очень похожи.
   — Чем? — спросил Икарий.
   — И у тебя, и у меня есть защитник, но они оба не в состоянии нас защитить. Особенно от нас самих. Они преданно бредут за нами, готовые на каждом шагу помогать, но сами совершенно беспомощны что-либо сделать.
   Икарий ответил ей сдержанно и довольно сухо:
   — Ты ошибаешься. Икарий мне друг и спутник, а Реллок тебе — отец. Я понимаю его желание защитить тебя. Отцу небезразлична судьба дочери. Но у нас с Маппо другие отношения.
   — В самом деле?
   Маппо затаил дыхание, готовый в любую секунду встать и прервать этот опасный разговор.
   — Наверное, ты прав, Икарий, — подумав, согласилась Апсалара. — Мы с тобой не так похожи, как мне казалось. А что ты будешь делать со своими воспоминаниями, когда их найдешь?
   «Рано я успокоился!»
   Но теперь Маппо уже не хотелось вмешаться. Наоборот, он замер, чтобы не пропустить ни слова из ответа на вопрос, который сам он никогда не решался задать Икарию.
   — Твой вопрос, Апсалара… он меня удивляет. Ты вот что делаешь со своими воспоминаниями?
   — Они не мои… во всяком случае большинство из них. Моих собственных совсем немного. Они из детства… Помню, как взрослые торговались на рынке, покупая бечеву для сетей… Потом помню, как мы с отцом стоим над могилой матери. Вся могила в цветах. Я дотрагиваюсь и вместо живой материнской руки вдруг ощущаю жесткие лишайники. Я была совсем мала и не понимала, что такое смерть и почему мама больше никогда не придёт.
   — У тебя так мало своих воспоминаний? — удивился Ика-рий.
   — Да. Больше чужих. Например, воспоминания деревенской «свечной ведьмы». Когда Котиллион решил завладеть моим сознанием, она попыталась меня защитить и погибла. Она потеряла мужа и нескольких сыновей, убитых во имя славы и могущества империи. Наверное, ты подумаешь, что все ее воспоминания были пронизаны только горем и болью. Нет. Она не смогла защитить своих близких. И тогда она загородила меня. Она обняла меня… и продолжает обнимать до сих пор.
   — Какой необыкновенный дар…
   — Да, Икарий. Она была восхитительной женщиной… Ну, и еще во мне живут более поздние воспоминания. Одни принадлежат смертному ассасину, другие — Властителю. Ассасины поклоняются своему богу — богу безупречных действий. Это жестокий бог. Ассасины готовы, не раздумывая, пожертвовать своей жизнью ради более высоких целей. Постепенно у них ничего не остается, кроме этих высоких целей. Таким был Танцор. Он убивал не ради денег и не ради собственной славы, хотя многие обвиняли его в этом. Танцор считал себя человеком, который восстанавливает справедливость. Честным, порядочным, благородным. Но богу безупречных действий плевать на великодушие и благородство. Мало кто знает, что Танцор мог бы расправиться с Ласэной, однако какая-то часть его души прониклась пониманием ее поступков. Она ведь тоже избрала более высокую цель — благополучие империи — и принесла в жертву… нет, не собственную жизнь, а жизни двух людей, которых считала своими друзьями.
   — Тогда внутри тебя — настоящий хаос.
   — Да, Икарий. Таков груз воспоминаний во всей их полноте. Вот ты мечтаешь, что вместе с воспоминаниями к тебе придут знания, а с ними — понимание. Но каждый найденный тобой ответ породит тысячу новых вопросов. Мы попадаем в разные жизненные обстоятельства. Принято считать, что мы их сами притянули своими мыслями и поступками. Но как и почему — об этом мы почти ничего не знаем. Воспоминания — это груз, который невозможно сбросить с плеч.
   — Я бы с радостью согласился взвалить такой груз на свои плечи, — с очевидным упрямством произнес Икарий.
   — Позволь дать тебе совет. Не говори об этом Маппо… если он тебе дорог и ты не хочешь еще сильнее разбить ему сердце.
   В висках трелля бешено стучала кровь. От удерживаемого дыхания болела вся грудь.
   — Я не понимаю твоего совета, Апсалара, — признался Икарий, — но верю, что у тебя есть основания так говорить.
   Маппо старался выдыхать понемногу, чтобы не было слышно его дыхания. Из уголков глаз катились слезы.
   — Я не понимаю, — почти шепотом повторил Икарий.
   — Однако ты очень хочешь понять.
   Икарий не ответил. Прошло несколько минут.
   — Довольно, Икарий, — сказала Апсалара. — Вытри глаза. Джагатам не свойственно плакать.
   Сон упорно избегал Маппо. Трелль подозревал, что и остальным их тягостные мысли не дают уснуть. Исключение составлял лишь Искарал Паст. Во всяком случае, его громкий храп не был уловкой.
   Вскоре Маппо услышал, как Икарий поднялся. Подойдя к его подстилке, полуджагат своим привычным ровным тоном произнес:
   — Пора, друг. Вставай.
   Они быстро свернули лагерь. Маппо еще увязывал свой мешок, когда Скрипач зашагал дальше. Сапер чувствовал себя, как солдат перед битвой, и осторожность сочеталась в нем с решительностью. Вслед за сапером потянулся верховный жрец Тени.
   Маппо тронул Икария за руку.
   — Друг мой. У Домов Азата есть одна особенность: они стремятся поработить тех, кто обладает силой. Ты понимаешь, насколько это опасно для тебя?
   — Не только для меня, — улыбнулся Икарий. — Ты всегда недооценивал себя, как будто не видел, кем ты стал за эти столетия. Если мы хотим продолжить наше путешествие, нужно не страшиться Азата, а доверять его доброй воле и пониманию.
   Все остальные уже ушли. Апсалара мельком оглянулась на двоих друзей, но ничего не сказала.
   — Как можно доверять тому, чего мы не понимаем? — недоумевал трелль. — Ты хоть представляешь, каково сознание Азата и есть ли вообще у него сознание?
   — Я ничего не представляю. Скажем так: я ощущаю некое присутствие. Если я способен чувствовать его присутствие, Тремолор может почувствовать мое. Тремолору сейчас тяжело, Маппо. Он бьется за правое дело, но вынужден сражаться в одиночку. Я намерен помочь Азату. Так что у Тремолора есть выбор: принять или отвергнуть мою помощь.