Эриксон Стивен. Врата Смерти(пер. И.Иванова)

   «Глупец! — пробовал он урезонить себя. — Икарий уничтожил десятки таких городов. Какой бы страшной правдой ни была гибель твоего родного города…»
   Он стиснул кулаки.
   «Мое племя… наши шаманки… они не выдадут меня. Разве можно считать сны Икария доказательством вины? Он ведь ничего не помнит. Он не помнит реальных событий. Его самообладание смягчает самую страшную правду, притупляет углы… размывает краски, пока не возникнет новая память. Я понимаю: доброта Икария — это она поймала меня в ловушку…»
   У него заболели плотно сжатые кулаки. Окровавленное лицо Икария было безмятежным. Казалось, он просто спит после тяжелой работы.
   «Тремолор не получит тебя. Я не собираюсь служить орудием безымянных. Если они захотят забрать тебя, пусть явятся за тобой сами, но вначале им придется иметь дело со мной».
   Маппо поднял голову и взглянул в сердце лабиринта.
   «Слушай, Тремолор. Только посмей протянуть к нему свои корни, и ты ощутишь гнев воина-трелля. Он вспомнит свои былые битвы, древние духи наполнят его плоть, которая закружится в убийственном танце. Я тебя предупредил. Теперь ты знаешь, что я не буду покорным зрителем».
   — Говорят, Азат держит в плену даже богов, — сказал у него за спиной Скрипач.
   Маппо повернулся к саперу. Скрипач разглядывал стены, скрывавшие узников Азата.
   — Я вот сейчас подумал: сколько же древних богов заточено здесь? За тысячи лет даже их имена забылись. Когда они в последний раз видели дневной свет? Когда могли просто пошевелить руками и ногами? Можешь себе представить, что так будет продолжаться всю вечность?
   Он повертел в руках свой арбалет.
   — Но если Тремолор погибнет… представляешь, какое безумие выплеснется в наш мир?
   — Зачем ты бросаешься в меня острыми стрелами? — прошептал трелль.
   — Стрелами? — искренне удивился Скрипач. — Может, ты решил, что мне жалко пленников Азата? Я вдруг представил, каково им там. Но для меня это место — как мешок со змеями на голове.
   — Тебе нечего опасаться, воин. Ты Тремолору не нужен.
   Скрипач криво улыбнулся.
   — Иногда хорошо быть никем.
   — Зря насмешничаешь, сапер.
   Скрипач погасил улыбку.
   — Разве ты не чувствуешь, трелль? Тремолор здесь не единственный, кого обуял голод. Нас ощущает каждый узник. Может, тебя и Икария они еще побаиваются, но остальные им не страшны.
   Маппо отвернулся.
   — Прости меня, Скрипач. Я как-то не подумал о других. Но можешь не сомневаться: я готов защитить вас, если понадобится. Идти вместе с таким, как ты, — большая честь для меня.
   Скрипач отрывисто кивнул и расправил плечи.
   — Солдатский здравый смысл. Жизнь научила все предусматривать.
   — Понимаю.
   — Ты тоже меня прости, если я тебя обидел.
   — Ты меня лишь слегка кольнул, чтобы разбудить. Чувствовалось, что Искарала Паста их разговор не кольнул, а ощутимо уколол.
   — Давай, лей грязь в лужу! Выворачивай его преданность во все стороны! Замечательно! Пока возможные жертвы увязают в бессмысленных перепалках, мудрые молчаливо наблюдают. Представьте себе, я хорошо изучил Тремолор и его молчание считаю тактической уловкой. Молчание. Легкая насмешливая улыбка предполагает, что я знаю больше, чем на самом деле. Она придает мне ореол таинственности и знаний. Никто и не догадывается о моем замешательстве, об обманных иллюзиях и иллюзорных обманах! Под мраморной облицовкой скрывается хрупкий песок. Смотрите, как они глядят на меня и удивляются… да, они все удивляются тайному источнику моей мудрости.
   — А может, нам прикончить его? — спросил Крокус, кивнув на Паста. — То ноет и жалуется, то превозносит себя до небес.
   — Кто ж тогда нас будет развлекать? — ухмыльнулся Скрипач. — Засиделись мы. Пора двигаться.
   — Благодаря разбалтыванию секретов, — уже совсем другим голосом произнес верховный жрец Тени, — они считают меня умным и образованным.
   Когда все обернулись к нему, Искарал Паст лучезарно улыбнулся.
 
   Из лабиринта вылетел рой ос и пронесся над головами путников, не обратив на них никакого внимания. У Скрипача заколотилось сердце и прервалось дыхание. Диверы! Их он боялся больше, чем странствующих. Одно дело звери, но насекомые…
   Икарий все так же безжизненно покоился на руках Маппо. Трелль глядел поверх головы сапера — в сторону Тремолора. Он даже не пытался прятать свои страдания, и они по-детски бесхитростно отражались у него на лице. От Маппо исходил беззвучный крик о помощи.
   Скрипач встряхнул головой, заставив себя оторваться от Маппо и его скорбной ноши. Апсалара, ее отец и Крокус шли сразу за треллем, создавая ему живую защитную стену. Вслед за ними двигались гончие и Искарал Паст. Пять пар звериных глаз и одна человеческая, и в каждой — ожидание. Сапер не сомневался: и гончие, и верховный жрец Тени ждали, когда Тремолор поглотит Икария.
   «Но ведь Икарий сам об этом просил, отчего сердце Маппо разрывается еще сильнее. Цена уступки ничтожна в сравнении с болью отказа. Однако трелль готов пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти Икария. Да и мы все, наверное, — тоже. Никто из нас — даже бесчувственная Апсалара — не согласится молча стоять и смотреть, как Азат его поглощает. Наверное, все мы — глупцы, а Маппо — самый отъявленный глупец».
   — О чем задумался, Скрипач? — спросил Крокус. Похоже, у парня было что-то на уме.
   — У саперов есть такая присказка: глупость лупоглазая. Крокус понимающе кивнул.
   Битва в других частях лабиринта перешла в завершающую стадию. Самые могущественные из странствующих — те, кто уцелел и добрался сюда, — повели наступление на Дом Азата. Воздух сотрясали их невообразимые крики. Тремолор защищался единственным доступным ему способом: пленяя и поглощая нападавших. Но их было слишком много, и они наступали слишком быстро. Отчаянно хрустело и трещало дерево. Сплетаемые клетки рушились. Казалось, целая орда лесорубов неутомимо валила деревья. Азат был не в силах их остановить.
   — Мы опаздываем! — зашипел Искарал Паст.
   Гончие беспокойно крутили головами.
   — События усложняются. События! Могу ли выразиться еще яснее?
   — Но он нам нужен, — возразил Скрипач, понимая, что речь идет об Икарий.
   — Мы только напрасно тратим время! — ответил верховный жрец Тени. — Трелль мог бы швырнуть его, словно мешок с зерном!
   — А я могу и изменить его намерения, — огрызнулся Маппо. — У меня еще остались денальские снадобья, которые я прихватил из твоего храма.
   — Хватит препираться! Идем дальше, — сказал сапер.
   Кто-то преследовал их сзади, наполняя воздух резким кислым запахом. Внимание гончих переместилось туда. Они беспокойно принюхивались.
   Сзади опять раздался пронзительный крик, затем донеслись звуки яростного сражения, которые внезапно оборвались.
   — Дождались! — прошипел Паст, прячась за спины гончих. — Сейчас появится!
   Скрипач обернулся и вскинул арбалет. Но вместо чудовища из-за поворота наполовину выскочило, наполовину вылетело мохнатое существо. От его коричневой шерсти поднимались тонкие струйки дыма.
   — Ай! — завопил Паст. — Они меня доконают!
   Крокус бросился назад, пробежав между Шаном и Геарой, словно они были парочкой ленивых мулов.
   — Моби!
   Крылатая обезьянка вспорхнула к нему на руки. Крокус поморщился.
   — Да, приятель, вонь от тебя, как от отхожего места за воротами Клобука!
   «Моби?.. Неужели та самая тварь?»
   Скрипач поглядел на Маппо. Трелль почему-то хмурился.
   — Бхокарал! — Слово выскочило изо рта Искарала Паста, будто злобное ругательство. — Тоже, нашел себе ручную зверюшку! Безумие какое-то!
   — Ты прав, старик. Эта зверюшка принадлежала моему покойному дяде, — сказал Крокус.
   Гончие тихо отодвинулись подальше. «Думаю, парень, этот Моби — нечто большее, чем проказливое домашнее животное».
   — Твой союзник, — сказал Маппо.
   Крокус неуверенно кивнул.
   — Один Клобук знает, как он нашел нас. И как вообще уцелел…
   — Обманщик! — с упреком бросил парню Искарал. — Говоришь, домашняя обезьянка? А может, спросим у переместителя душ, который валяется за поворотом? Впрочем, спрашивать бесполезно: его же разнесло на куски.
   Крокус молчал.
   — Опять мы теряем время, — спохватилась Апсалара. — Пошли дальше.
   — А как ты объяснишь изощренный обман, который обволакивает нас? — накинулся на нее верховный жрец Тени. — Мы вот-вот станем жертвой гнусного предательства. И вот его виновник, вцепившийся парню в рубашку.
   — Заткни пасть, трус! — рявкнул Скрипач. — Оставайся здесь вместе со своими гончими.
   Сапер вновь повернулся лицом к Тремолору.
   — Гляди, Маппо. Похоже, впереди больше нет преград. Что, если мы не пойдем, а побежим к нему?
   — Можно попробовать.
   — Как ты думаешь, он откроет нам дверь?
   — Не знаю.
   — Там и проверим.
   Трелль кивнул.
   Отсюда Тремолор был как на ладони. Дом окружала невысокая стена из вулканического туфа. Единственным проходом в ней были узкие ворота, окаймленные аркой из плюща. Строительным материалом для Тремолора, скорее всего, служил темно-желтый известняк. Вход в дом располагался между двумя асимметричными двухэтажными башнями без окон. От ворот ко входу, скрытому в тени, вела извилистая дорожка, выложенная плитками. Во дворе на холмиках росли низкие изогнутые деревья.
   «Тремолор. Родной брат Мертвого дома в Малазе. Почти так же выглядит и Дом Азата в Даруджистане. Все они похожи. Никто не знает (и, возможно, уже не узнает), когда и откуда появилось это слово — Азат».
   — Говорят, все Дома Азата связаны между собой, — негромко сказал Маппо, обращаясь к саперу. — А еще я слышал, внутри них время перестает течь.
   — И еще говорят, что их двери открываются не перед всеми. Почему — неизвестно, — отозвался Скрипач, морща лоб.
   К ним подошла Апсалара.
   — Что, девочка, не терпится попасть внутрь? — невесело усмехнулся сапер.
   — Знаешь, Скрипач, тот, кто поработил мой разум… почему-то Азат его принял и впустил.
   «Ты права. Я знал об этом и раньше. Но почему сейчас мне стало так неприятно от твоих слов?»
   — И как же попадают внутрь? Знают условный стук в дверь? А может, где-то под плитками лежит ключ?
   Ее улыбка погасила его беспокойство.
   — Все намного проще. Нужна лишь смелость.
   — Ну, этого нам не занимать. Как, все готовы?
   — Все, — ответил Маппо.
   Апсалара двинулась трусцой. Остальные последовали за ней.
   — Брошенной тобой раковиной уничтожено немало странствующих и диверов, — сказал Маппо. — Магическая сила и сейчас продолжает расправляться с ними. Думаю, мы показали Азату свою смелость и дружественные намерения.
   — Хорошо, если так.
   — Так, сапер.
   — Но почему смертоносная песня не уничтожила и нас? — спросил Скрипач. — Магическая сила не отличается особой разборчивостью.
   — Ты спрашиваешь это у меня? Я не знаю. Раковину подарили тебе.
   — Мне подарил ее один странник духа. Я спас его маленькую внучку.
   — Можешь назвать его имя?
   — Кимлок.
   Когда Маппо заговорил снова, в его голосе ощущалась непонятная подавленность.
   — Как бы этот Кимлок ни любил свою внучку, его подарок несравним с тем, что ты сделал для него. Скажу тебе больше: он подарил тебе не просто магическую вещицу на все случаи жизни. Ты ему не рассказывал, что намереваешься искать Тре-молор?
   — Нет. Это я хорошо помню.
   — А он не прикасался к тебе? Допустим, пальцем или ладонью?
   — Он хотел узнать историю моей жизни. Я отказался. Может, он и коснулся меня, а я не заметил.
   — Скорее всего, так оно и было.
   — Я не сержусь на него за это.
   — Сдается мне, он знал, что тебя ожидает.
   А в лабиринте продолжалась битва с Тремолором. По-прежнему трещали корни под натиском странствующих и диверов. Казалось, ничто не могло остановить их упрямого приближения к дверям Дома Азата.
   Апсалара прибавила шаг, потом бросилась бежать, устремившись к арке ворот.
   — Подожди! — заорал Скрипач, вращая головой по сторонам. — Я чувствую, нам подстроена новая ловушка!
   Он не ошибся. С неба хлынул поток ледяной воды. Из открывшегося магического Пути показалась голова громадного дхенраби, обвитая водорослями. До чудовища было не более полусотни шагов.
   Осиный рой устремился навстречу дхенраби и бесследно исчез в его пасти.
   Из разверзнутого портала вынырнули еще три дхенраби. Соприкасаясь с корнями лабиринта, вода прожигала их насквозь. Потом она исчезла. Дхенраби остались висеть в воздухе.
   Скрипач мгновенно вспомнил их плавание по Кансуанско-му морю. Но тогда им угрожал один странствующий. Здесь была целая стая. Диверы. А в мешке — ни одной «шипучки».
   Только сейчас Скрипач ощутил, какой могучей силой обладают гончие. Волны этой силы напоминали дыхание драконов. Магия. Древняя, как сами гончие. Ее потоки понеслись к дхенраби. Шан набросился на первого дхенраби — вожака стаи. Он бесстрашно прыгнул в усеянную острыми зубами пасть и… исчез в ней. Дхенраби попятился назад. На его морде отразилось нечто вроде недоумения.
   Геара бросилась на второго дхенраби. Тот повел себя по-иному: он не проглотил Гончую, а прокусил ее сотнями своих острых зубов, заживо сдирая шкуру. Поток магической силы иссяк, но Геара не сдалась. Ей удалось прорваться внутрь дхенраби, устроив ему и себе мучительную смерть.
   Клык и Барэн помчались к остальным двум чудовищам. На месте осталась только Слепая.
   Первый дхенраби бился в судорогах, силясь удержать закрывающийся Путь. Его громадное тело сминало стены лабиринта. Лапы и руки пленников Азата неистово махали, надеясь вырваться из заточения. Вскоре рядом с первым упал и второй дхенраби.
   Крокус схватил Скрипача за руку и насильно развернул лицом к Тремолору.
   — Оставь это зрелище гончим. К нам летят новые гости. Сапер поднял голову и увидел: с другой стороны к Тремолору приближалась живая черная туча. Мухи-кровососки!
   Забыв о дхенраби и о гончих, путники побежали к Тремолору.
   Пробегая под аркой, увитой высохшими безлистными стеблями плюща, Скрипач увидел, что Апсалара уже достигла крыльца. Обеими руками она взялась за тяжелое кольцо дверного засова и стала его поворачивать. У нее напряглись руки и плечи.
   Дверь не открывалась. Апсалара сделала новую попытку и отошла. Скрипачу показалось, что дверь оттолкнула ее. Когда остальные подбежали к крыльцу, Апсалара повернулась к ним. У нее было испуганное и растерянное лицо.
   «Тремолор не пожелал открыть нам двери».
   Сапер остановился и вскинул голову.
   Живая черная туча неумолимо наползала.
 
   Там, где красноватый гранит вновь скрывался под известняком, а внизу, насколько видел глаз, простиралась глинистая равнина, им встретилась первая джагатская гробница.
   Лишь немногие из дозорных и солдат головных отрядов «собачьей упряжки» обратили на нее внимание. Ее приняли за древний могильный столб. Удлиненная каменная глыба клонилась к югу, словно указывая направление на Арен.
   Пока солдаты готовили повозки к спуску с крутого склона, капрал Лист повел Дюкра к этой гробнице.
   — Их младший сын, — тихо сказал капрал, глядя на грубо отесанный камень.
   Историку было жутковато глядеть на парня. Дюкру казалось, что сейчас он смотрит в лицо отцу, горюющему о потере любимого сына. За двести тысяч лет это горе ничуть не изгладилось и осталось таким же обжигающим, будто юного джагата убили только вчера.
   «Его призрак и сейчас несет здесь караул».
   В этой простой мысленной фразе не было никакой особой мудрости, однако у историка перехватило дыхание.
   «Дано ли нам понять?»
   — Сколько ему было? — хрипло спросил Дюкр.
   — По меркам джагатов, он считался еще ребенком. Тлан-имасы заманили его сюда обманом. Но даже этот «малыш» забрал с собой немало их жизней. Когда же им удалось его убить, они изуродовали тело, вырвав оттуда все кости, а потом спрятали следы своей расправы под каменной плитой.
   Дюкр умел думать отстраненно о событиях далекого прошлого, не испытывая ни потрясения, ни отчаяния. Однако от безыскусного рассказа Листа у историка защипало в горле. Он опасался, что сейчас его мозг наполнится лавиной образов, как будто видения капрала могли передаться и ему. Дюкр заставил себя отвернуться и стал наблюдать за солдатами и виканцами, спускавшими повозки. И те и другие работали в полном молчании, перебрасываясь словами лишь по необходимости. Но и тогда они говорили почти шепотом.
   — Да, — сказал Лист, прочитав мысли историка. — Отцовское горе неподвластно времени. Даже духи земли были вынуждены покинуть эти места, боясь потерять рассудок. Нам нужно как можно быстрее выбраться отсюда. И надо объяснить это Кольтену.
   — А что ждет нас впереди, на Ненотской равнине?
   — Сказать по правде, там будет еще хуже. Тлан-имасы расправлялись не только с детьми. Сколько страдающих душ придавлено такими вот глыбами!
   — Но зачем им нужно было воевать? — вырвалось у Дюкра. Задним числом ему стало даже стыдно. «Спрашиваю у мальчишки то, что должен был бы знать сам». Однако Лист вполне спокойно отнесся к его вопросу.
   — Войны нуждаются в причине не больше, чем ураганы. И то и другое просто возникает. «Мы не такие, как они. Они не такие, как мы» — вот вам и причина. А захват земель или упреждающие удары — все это попытки прикрыть самую простую причину — непохожесть одних на других.
   — Но ведь тлан-имасы оказались грозными противниками. Неужели джагаты никогда не пытались хоть как-то урезонить соплеменников?
   — Если оставить в стороне джагатских тиранов, испорченных властью… находились здравые головы. Пытались, и не раз. Но у джагатов была врожденная надменность, и там, где нужно было поступиться своими интересами, она всегда одерживала верх. Каждый джагат — будь то мужчина или женщина — замыкался исключительно на себе, на своих нуждах и потребностях. Страдая от тлан-имасов, джагаты тем не менее относились к ним как к муравьям, ползающим в траве, или как к самой траве. Ну, есть и есть. Мешают — раздавим. Тлан-имасы были более молодой, горячей расой, и их такое пренебрежительное отношение сильно задевало.
   — Настолько, что они решились на клятву «отказа от смерти»?
   — Думаю, поначалу тлан-имасы не понимали, насколько трудно им будет уничтожить джагатов. Джагаты существенно отличались от тлан-имасов в одном: они не выставляли свою силу напоказ. Их самооборона была пассивной. Они отгораживались льдом. Ледники покрывали земли вплоть до целых континентов. Замерзали моря. Тлан-имасам было не пробраться сквозь эти преграды и не обеспечить себя пищей.
   — И тогда они создали «ритуал бессмертия».
   — Да, чтобы перемещаться легко, словно прах. А в эпоху льда праха было более чем достаточно.
   Дюкр заметил Кольтена, стоящего у начала спуска.
   — Какова длина самого опасного отрезка дороги? — спросил он Листа.
   — Не менее двух лиг. А дальше начинается Ненотская равнина с ее травянистыми холмами и… племенами, ревниво оберегающими свои скудные источники воды.
   — Пойду-ка я переговорю с Кольтеном, — сказал Дюкр.
   — Обязательно расскажите ему, господин историк.
 
   Да что там трагедии седой древности! «Сухой поход», как потом окрестили путь от Ватарского леса до Арена, стал летописью трагедий сегодняшнего дня. Впереди «собачью упряжку» Кольтена поджидали три больших и сильных племени. Два из них — трегины и биларды — бросались на истерзанную колонну, словно змеи. Третье племя — хундрилы — обитало на западной оконечности равнины. Столкновений с ними пока не было, хотя все шло к тому.
   Невзирая на решение перебить весь скот, какую-то часть все же оставили, и она (что не менее странно) уцелела в кошмарах переправы. Однако правы были те, кто предрекал несчастным животным смерть от жажды. Так и случилось: они просто падали по дороге. К упавшей корове или козе тут же бросались свирепые виканские псы и требовали, чтобы она вставала и шла дальше. Но чаще упавшее животное уже не поднималось. Тогда его добивали люди. При разделке туши было трудно сказать, чего там больше: костей или тощего жилистого мяса.
   К жажде незаметно присоединился голод. Многие жадно поглядывали на лошадей, однако виканцы категорически отказывались убивать своих четвероногих спутников и защищали их с неимоверной решимостью. Любые попытки убить виканскую лошадь могли стоить жизни, и потому смельчаков не находилось. Жалея лошадей, виканцы шли пешком, ведя их под уздцы. Совет знати направил Кольтену петицию, настоятельно требуя купить сотню лошадей. Петицию вернули Нефарию измазанной человеческими экскрементами.
   «Змеиные укусы» трегинов и билардов становились все более частыми и наглыми. Стычки с ними происходили едва ли не на каждой лиге пути. Это говорило только об одном: мятежники готовят новое сражение, до которого остаются считанные дни.
   А на хвосте у «собачьей упряжки» по-прежнему висела армия Корболо Дэма. В нее влилось пополнение из Тариана и других прибрежных городов и селений. Сейчас она снова в пять раз превосходила нынешнюю численность Седьмой армии и виканских полков. Похоже, Кольтена опять пытались зажать в клещи. Но пока Дэм не спешил и выжидал.
   «Собачья упряжка» тоже получила пополнение, только не солдатами, а беженцами из Билана. Еле двигаясь, она приближалась к выходу из Ненот-одхана, где с юга к горизонту уходила цепь холмов. Дорога шла по единственно возможному месту — широкой долине давно пересохшей реки. Восточной границей долины служили Биланские холмы, а западной — Санифирские. Через семь лиг дорога выходила к Санимону — древнему кургану, огибала его и вступала в пределы Санит-одхана. Дальше она тянулась по Геленской равнине, Дожал-одхану и так — до самого Арена.
   Кольтен предполагал, что враждебные племена встретят их у входа в Санимонскую долину. Но этого не случилось. Долина была пуста. «Собачья упряжка» казалась единственным признаком жизни в этих забытых богами местах. И только под самый вечер, когда с обеих сторон показались окаймляющие долину холмы, впереди появились очертания военных лагерей двух племен. Трегины и биларды решили дать сражение у выхода из Санимонской долины.
 
   — Мы вымираем, — сказал Лулль, когда они с Дюкром шли к шатру командующего. — В самом прямом смысле. Я сегодня потерял одиннадцать солдат. У них от жажды распухли глотки, и туда перестал проходить воздух.
   Лулль отогнал назойливую муху, вертящуюся возле его изуродованного лица.
   — Я от пота уже плаваю внутри доспехов. Еще немного, и мы все станем похожи на тлан-имасов.
   — Что-то я не понял аналогии, капитан.
   — Я и не ждал, что вы поймете.
   — Знаете, что пьют виканцы? Конскую мочу.
   — Мои ребята тоже. А потом ржут во сне. Некоторые отравились и умерли.
   Их обогнали трое собак: свирепый виканский кобель ко кличке Косой, такая же сильная жилистая сука и плюгавая собачонка, бежавшая следом.
   — Представляете, старик, эти твари нас переживут!
   На стремительно темнеющем небе вспыхнули первые звезды.
   — Боги, как я устал, — прошептал Лулль.
   Историк молча кивнул.
   «Да, друг. Мы слишком давно находимся в пути и теперь вплотную подошли к Клобуку. Он с одинаковой готовностью принимает и смирившихся, и бунтующих. И всех встречает приветственной улыбкой».
   — Послушайте, старик, вы ничего не ощущаете? Что-то носится в воздухе.
   — Ощущаю.
   — Может, это Клобук раскрывает нам свой Путь?
   — Не знаю, капитан. Может, и так.
   Они вошли в командный шатер Кольтена. Нил с Нетрой — последние из оставшихся колдунов, Сульмар, Кеннед, Балт и сам Кольтен… Каждый являл собой насмешку над былой силой и волей.
   — А где Растяпа? — спросил Лулль, садясь на свой излюбленный походный стул.
   — Наверное, внимательно слушает своего сержанта, — ответил Балт.
   И у него от прежней усмешки осталась одна тень. Кольтен поднял глаза, дав понять, что посторонним разговорам сейчас не место.
   — Сегодня вечером или ночью может что-то произойти. Большего сказать не могу. Колдуны почуяли чье-то приближение, и только. Нам нужно готовиться.
   — Что ты почувствовала? — спросил Дюкр у Нетры.
   Юная колдунья вздохнула и неопределенно пожала плечами.
   — Что-то неясное. Беспокойство. Возмущение. Мне было не поймать эти ощущения.
   — Тебе это что-нибудь напоминает? Ну хотя бы отдаленно?
   — Нет.
   «Возмущение. Интересно, чье?»
   — Беженцев собрать поплотнее и переместить поближе к войскам, — приказал своим капитанам Кольтен. — Удвоить число караульных.
   — Господин Кольтен, у нас завтра сражение, — возразил Сульмар.
   — Я помню и понимаю: людям нужно отдохнуть.
   Виканский полководец стал расхаживать взад-вперед. Дюкр заметил, что теперь Кольтен ходил медленнее, а его походка утратила легкость и изящество.
   — Мы все ослаблены. Я это тоже знаю. И что воды у нас не осталось — тоже.
   Дюкр невольно вздрогнул.
   «Сражение? Нет, завтра произойдет не битва, а бойня. Солдаты не в состоянии сражаться. Они не могут защитить самих себя, не говоря уже о раненых и беженцах».
   Историк прочистил заскорузлое горло и остановился.
   «Мне не произнести даже нескольких слов. Здесь все по-своему правы».
   Кольтен смотрел на него.
   — У нас нет сил, — тихо сказал историк.
   «Победителей не будет. Мы с мятежниками просто перебьем друг друга».
   — Солдаты не в состоянии копать траншеи, — прозвучал в гнетущей тишине голос Лулля.