Эриксон Стивен. Врата Смерти(пер. И.Иванова)

   Женщина бросилась выполнять приказ. Недоумевающий Дюкр поспешил следом. Склон сделался скользким от крови и блевотины. Пробежав еще немного, Дюкр и Безымянная морячка спрыгнули в узкую канаву. Здесь крови было уже по колено.
   Гуранская пехота почуяла ловушку. Раздумывать, почему невозможное стало вдруг возможным, у них уже не было времени. Они сбились в кучу на подступах к вершине. Вскоре гнусаво запел бараний рог, приказывая гуранцам подняться.
   Кавалеристы из клана Глупого пса упрямо двигались вверх по склону, объезжая Нила и Негру. Юные колдуны все так же стояли возле замершей лошади, положив ей руки на бока.
   Безымянная морячка пробормотала заковыристое ругательство.
   «Эти упрямцы из клана Глупого пса лезут напролом. Идут в буквальном смысле по трупам, осклизлым камням, заставляя лошадей спотыкаться. Тут такая крутизна, что и без всадника на спине тяжело подниматься. Но Кольтен приказал атаковать гуранцев, и они выполняют приказ».
   В канаву из-под копыт летели камни, ударяясь о шлемы моряков. Вдруг все головы повернулись в одну сторону: через поребрик, отделявший дорогу от канавы, перелезал какой-то человек. Потом он прыгнул вниз, сопровождая свое приземление отборной малазанской руганью.
   — Надо же, сапер! — удивились моряки.
   Замызганное лицо под дырявым шлемом расплылось в улыбке.
   — Заскучали? Разгадайте загадку: что делает черепаха зимой?
   Прокричав эти слова, сапер куда-то нырнул и исчез.
   Всадники из клана Глупого пса остановились в непонятной Дюкру растерянности. Задрав головы, они куда-то вглядывались. Гуранские тяжелые пехотинцы и уцелевшие семкийцы смотрели туда же.
   Сквозь облака пыли, несущейся с вершины, Дюкр увидел… саперов! Прикрепив к спинам щиты, они перемахивали через оба поребрика и исчезали. Маневр этот был совершенно непонятен Дюкру.
   Снова протрубил малазанский рожок, и клан Глупого пса устремился дальше, пустив лошадей рысью, а затем и легким галопом.
   В мозгу историка вертелась дурацкая загадка сапера. Дюкр и не пытался искать разгадку.
   «Тоже парень, нашел время!»
   Разгадка пришла сама.
   «Черепаха на зиму заползает в нору. Так неужели эти бесшабашные головы ночью, под самым носом у Камиста Рело, наделали нор в его хваленом холме? Но зачем?»
   Виканские кавалеристы неслись вперед. Блестели обнаженные мечи. В своем тяжелом облачении воины были похожи на демонов, вырвавшихся из преисподней на таких же демонического вида конях.
   И тогда земля вокруг гуранцев начала взрываться. Судя по звукам, эти придурки пустили в ход все: «гарпунчики», «огневушки», «шипучки». Всеми «морантскими гостинцами», что еще оставались у них, они щедро делились с противником.
   Подступы к вершине превратились в невероятное смешение живых и мертвых. И в этой гуще мелькали щиты саперов. Сделав свое дело, «бесшабашные парни» отходили, освобождая проход кавалеристам. Дюкр ощущал боевую ярость виканцев. По кровожадности они ничем не отличались от мятежников.
   Раздался еще один сигнал. Безымянная морячка постучала кольчужной перчаткой по доспехам Дюкра.
   — Вперед, старик!
   Он сделал шаг вперед и остановился. «Солдаты должны бежать вперед. Но я не солдат, а историк. Я должен видеть, запечатлевать увиденное в своей памяти».
   — Не сейчас! — крикнул он Безымянной морячке.
   — Тогда до вечера! — ответила она и побежала догонять своих.
   Дюкр вскарабкался наверх, глотая песок и отплевываясь… Вся стена поребрика была густо изрезана косыми лазами. Их глубина не превышала человеческого роста. Из лазов торчали обрывки шатровой ткани. Историк в немом удивлении разглядывал эти норы, затем поднял голову выше.
   Сделав свое дело, саперы спускались вниз. У многих были сломаны руки или ноги. Однако измятые и дырявые щиты и такие же шлемы все же защитили этих сорвиголов от встречи с Клобуком.
   Всадники клана Глупого пса преследовали остатки отборных войск Камиста Рело. Командирский шатер, стоявший в сотне шагов от гребня, полыхал, выбрасывая вверх клубы горького дыма. Дюкр подозревал, что верховный маг мятежников сам поджег шатер, чтобы Кольтену не досталось ничего важного, а сам скрылся через магический Путь.
   Битва в пойме еще продолжалась. Седьмая армия удерживала оборону вокруг повозок с ранеными, хотя с севера их теснила тяжелая убаридская пехота. Повозки не стояли на месте, а медленно катились в южном направлении. Кавалерия Тепаса и Сиалка вела бой с хиссарскими гвардейцами. Они и здесь доказывали свою верность Кольтену, погибая десятками.
   Двойной сигнал рожка приказал воинам клана Глупого пса оставить погоню и возвращаться. Рядом с сигнальщиком на коне сидел Кольтен. Его плащ из черных перьев весь посерел от пыли. Он махнул рукой, и сигнальщик протрубил общий сбор.
   «Но лошади валятся с ног. Они и так сделали невозможное, когда мчались на вершину холма, да еще с ошеломляющей скоростью».
   Подумав об этом, историк повернулся в другую сторону.
   Нил с Нетрой, словно изваяния, стояли по обе стороны их лошади. Легкий ветерок трепал ей гриву, играл хвостом, однако животное даже не шевельнулось.
   «Заколдовали они ее, что ли?»
   От дальнейшего разглядывания застывшей лошади Дюкра отвлекли крики и странное завывание. Большой отряд всадников пересекал реку. Их знамена были плохо видны отсюда, но по пятнистым движущимся комочкам историк сразу узнал, кто это. Клан Горностая со своими свирепыми псами.
   Переправившись, виканцы пустили коней галопом. Такого поворота событий кавалеристы Тепаса и Сиалка не ожидали. Первыми на них со злобным лаем накинулись виканские собаки. Не обращая внимания на лошадей, они подпрыгивали и впивались во всадников, стаскивая последних из седла. Потом появились и хозяева собак, возвестив о своем прибытии отрезанными головами, которые они бросали в противников. Пойма задрожала от душераздирающих боевых кличей, леденящих кровь даже в знойный день.
   За считанные минуты всадники Тепаса и Сиалка были смяты и уничтожены. Остатки кавалерии поскакали прочь, забыв про раненых. Спешно перестроившись, воины клана Горностая двинулись навстречу убаридским пехотинцам, снова пустив впереди отчаянно завывающих псов.
   Всадники клана Глупого пса понеслись вниз по склону, объезжая юных колдунов и их зачарованную лошадь. Их очередной целью были отступавшие пехотинцы Халафана и Сиалка, а также тифанские лучники.
   Дюкр опустился на колени. В нем бурлил котел чувств, где перемешались горе, гнев и ужас.
   «Только не смейте сегодня говорить о победе. Сегодня лучше вообще помолчать».
   Кто-то карабкался на поребрик, шумно и хрипло дыша. Затем на плечо историка тяжело опустилась рука в кольчужной перчатке. Незнакомый голос произнес:
   — А ты знаешь, старик, как кочевники потешались над нашим обозом беженцев? В особенности над аристократами. Они даже придумали нам прозвище. В переводе с дебралийского оно означает «собачья упряжка». «Собачья упряжка» Кольтена. Точные слова. Он держит поводья, но его везут. Он рвется вперед, а его осаживают назад. Он оскаливает зубы, но кто кусает его за пятки? Те, кого он поклялся защищать. По-моему, в таком прозвище скрыт глубокий смысл. А по-твоему?
   Теперь Дюкр узнал голос. Это был голос Лулля, только изменившийся. Историк поднял голову и едва не отшатнулся. С кровавого месива, еще утром называвшегося лицом, смотрел уцелевший голубой глаз. Капитан получил страшный удар палицей. Левый нащечник шлема вдавило ему в лицо, разворотив щеку, вырвав глаз и нос. И капитан еще пытался улыбаться!
   — Мне повезло, старик. Посмотри: ни одного зуба не выбито. Даже не шатаются.
 
   Число потерь напоминало погребальный плач, стенающий о бессмысленности сражений. Если кто и мог радоваться победе — то лишь один Клобук.
   Клан Горностая расправился с тифанскими копьеносцами и их командиром, управляемым частицей злобного божества. Воинам клана помогли духи земли, устроившие засаду на семкийца. Они разорвали плоть на мельчайшие кусочки, дабы найти и поглотить эту частицу. Клан Горностая тоже устроил ловушку, действуя с хладнокровной жестокостью. Живой приманкой стали беженцы. Убитые и раненые исчислялись сотнями.
   Командиры клана Горностая могли бы в свое оправдание сказать, что противник вчетверо превосходил их. Да, они пожертвовали теми, кого поклялись защищать, но сделали это ради спасения жизни остальных. Такое объяснение прозвучало бы вполне правдоподобно и не вызвало бы осуждения. Однако командиры хранили молчание, обрушив на себя гнев спасенных беженцев, и в особенности Собрания знати. Дюкру все это виделось в ином свете. Виканцы держались надменно, не собираясь ничего объяснять и выслушивать возражения. Более того, каждую попытку возразить, каждое требование объяснений они встречали в штыки. Дюкр понимал: они ненавидели беженцев, они устали слушать вечные сетования знати. Беженцы вряд ли пытались поставить себя на место виканцев и потому сочли поведение своих защитников достойным всякого осуждения.
   Сами воины клана Горностая считали погибших беженцев лишь вспомогательным средством, позволившим им практически полностью истребить тифанцев. Месть «горностаев» была абсолютной. Бойня, учиненная тифанцам, зеркально отражала участь, которую те готовили «проклятым мезлам». Разумеется, это обстоятельство также ускользнуло от внимания беженцев.
   Дюкр представил, как впоследствии кабинетные ученые будут ломать головы над загадками битвы при Пате и искать логические объяснения. Однако логика плохо сочеталась с темными потоками подсознания, овладевшими людьми. Люди предвкушали кровь, много крови. Они торопились на пир кровопролития. Историку достаточно было вспомнить о собственных чувствах, когда он понял, что вспотевшие руки Нила и Нетры покоятся на боках… мертвой лошади. Чтобы спасти пять тысяч других лошадей, из этого несчастного животного были высосаны все соки. Возможно, сердца юных колдунов разрывались от жалости к убитой лошади, но их утешала мысль о принесенной пользе.
   «Этой бедной кобыле, как и беженцам, никто не объяснил, ради каких высоких целей она гибнет. И здесь бессловесная скотина и люди оказались в одинаковом положении».
 
   Горизонт имперского Пути по-прежнему был скрыт серой завесой. Плотный, тяжелый воздух размывал очертания. Ветра не было, однако эхо произошедшей бойни осталось, как будто его поймали в невидимую ловушку.
   Калам остановил лошадь. Он сидел и смотрел на странный купол, густо покрытый пеплом. В одном месте купол обрушился, обнажив тускло блестящие бронзовые плитки своей крыши. Зияющая дыра тоже была серой, как и все в этом мире. Судя по очертаниям купола, он выступал над поверхностью менее чем на треть.
   Ассасин спешился. Чтобы глотать поменьше пепла, он повязал кусок тряпки возле носа и рта. Затем, оглянувшись на своих спутников, он пошел к странному сооружению. Под куполом мог скрываться дворец или храм. Подойдя совсем близко, Калам смахнул пепел с нескольких плиток. На каждой был вырезан знак.
   Калам даже похолодел. Он узнал вырезанное изображение короны. Последний раз он видел нечто похожее на другом континенте, во время сражения, затеянного отчаявшимся противником.
   «Каладан Бруд и Аномандер Рейк, кочевники-ривийцы, Малиновая гвардия. Разношерстные враги, не дающие Малазанской империи воцариться на Генабакисе. Они представляли для малазанцев более серьезную угрозу, нежели вольные города континента, которые под малазанским натиском падали один за другим. Их продажные правители погрязли в бесконечных сварах. Обещанное золото было для них важнее судьбы родного города, и каждый мечтал с помощью имперской армии свести счеты с ненавистными соперниками».
   Пальцы Калама медленно скользили по линиям знака. Мысли ассасина умчались за тысячи лиг отсюда.
   «Город со странным названием Черный пес… Там мы воевали против комаров и пиявок, ядовитых змей и ящериц-кровососок. Мы остались без припасов. Наши союзники-моранты бросили нас в самый ответственный момент… Вот там-то я и увидел этот знак. Он был вышит на рваном знамени, реявшем над полком отборных солдат Каладана Бруда. Командовал ими некто Каллор. Он именовал себя ни много ни мало как Верховным королем. Королем без королевства. Если верить легендам и слухам, он жил уже не одну тысячу лет. Он утверждал, что когда-то правил несколькими громадными империями. В сравнении с ними Малазаиская империя казалась жалкой провинцией. Каллор заявлял, что потом уничтожил их собственными руками, не оставив камня на камне. Он похвалялся тем, что лишил мир жизни… На Генабакисе этот человек был правой рукой Каладана Бруда. Когда я покидал континент, Дуджек, "сжигатели мостов" и преобразованная Пятая армия склонялись к союзу с Брудом…»
   Калам вздохнул.
   «Бурдюк… и ты, Быстрый Бен. Берегитесь, друзья. Вы ищете союза с безумцем».
   — Ты никак замечтался? — окликнула его Минала.
   — Просто задумался о том, как земля здесь глушит шаги.
   Из-под платка, которым была обвязана половина лица Миналы, удивленно и настороженно смотрели ее серо-стальные глаза.
   — А по-моему, ты чем-то напуган.
   Калам пожал плечами.
   — Скоро мы покинем этот Путь. Слышите? — крикнул он, обращаясь ко всем.
   — Это каким же образом? — поддела его Минала. — Что-то я не вижу портала.
   «Ты не видишь, а я ощущаю. Я только теперь понял: весь фокус силы намерения не в том, чтобы двигаться, а в том, чтобы настроиться на прибытие в нужное место».
   Калам закрыл глаза, выбросив Миналу и всех остальных из своих мыслей.
   «Надеюсь, я раскрыл секрет».
   Спустя мгновение перед ними возник портал, выросший из-под серой земли.
   — До чего же ты медлительный! — бросила Каламу Минала. — Мы давно уже могли бы сюда добраться. Похоже, ты нарочно тянул время. Один Клобук знает, что у тебя на уме, капрал!
   «Удивительно ты умеешь выбирать слова, упрямая женщина! Думаю, Клобук действительно это знает».
   — Иди за мною, — сказал ассасин, шагнув к порталу. Под сапогами захрустел песок. Над головой светили яркие ночные звезды. Он очутился в узком, как щель, проходе между двумя высокими зданиями. Дальше начиналась хорошо знакомая Каламу улочка. Она была пуста.
   Он подошел к стене, находившейся слева. Сзади послышались шаги Миналы и цокот копыт. Она вела обеих лошадей.
   — И куда теперь? — спросила Минала.
   — Сюда, а потом прямо. И говори потише.
   — Не успел появиться в городе, как начал осторожничать, — сердито прошипела Минала.
   — Привычка.
   — Не сомневаюсь.
   Вскоре появился Кенеб с Сельвой и детьми. Капитан оглядывался, ища глазами Калама.
   — Так это Арен? — спросил он, заметив наконец ассасина.
   — Да.
   — Что-то подозрительно тихо.
   — Нас вынесло на улочку, которая проходит через кладбище.
   — Приятно слышать.
   Минала указала на строения.
   — Больше похожи на городские трущобы, чем на склепы.
   — Бедные и после смерти остаются бедными. Им никто не построит роскошных склепов.
   — А далеко ли отсюда до гарнизонных казарм? — спросил Кенеб.
   — Три тысячи шагов, — ответил Калам, срывая с лица тряпку.
   — Нам бы сначала не помешало вымыться, — сказала Минала.
   — Я пить хочу, — заявил восседающий на лошади Ванеб.
   — А я — есть, — добавил его брат. Калам понимающе кивнул.
   — Надеюсь, что наш путь через кладбище не является дурным предзнаменованием, — сказала Минала.
   — Насчет предзнаменований не знаю. Но вокруг кладбища полно таверн. Идти далеко нам не придется.
 
   Вряд ли таверна «Шторм» знавала лучшие дни. Каламу подумалось, что это заведение было с самого начала построено вкривь и вкось. Пол в зале напоминал огромную чашу. Стены клонились вовнутрь. Опасаясь, как бы они не рухнули, их укрепили подпорками. Если здесь и мыли полы, то едва ли чаще двух-трех раз в год. В остальное время они заполнялись отбросами, среди которых валялись и дохлые крысы.
   «Приношение богу хаоса и зловония», — подумал Калам.
   Вокруг ямы стояли столы и стульяс подпиленными ножками, чтобы компенсировать кривизну пола. В зале было пусто, если не считать одинокого посетителя, не успевшего еще допиться до бесчувствия. Из первого зала открывался проход во второй, чуть поопрятнее. Калам провел своих спутников туда. Пока в запущенном дворовом садике грели воду для мытья, взрослые и дети налегли на еду. Сделав несколько глотков эля, Калам вернулся в первый зал. За это время там успел появиться еще один посетитель. Он был достаточно трезв. Калам подошел к его столу и сел напротив.
   — Разве это еда? — спросил седеющий напанец, едва ассасин опустился на стул.
   — Лучшая в городе.
   — Лучшая по мнению своры тараканов!
   Калам смотрел, как человек с синеватой кожей жадно допивает эль из кружки. В горле громко булькало, отчего вздрагивал ею выпирающий кадык.
   — По-моему, ты бы не прочь еще выпить, — сказал Калам.
   — Почему бы и нет?
   Ассасин повернул голову и поймал взгляд хозяйки, скучавшей возле бочки с элем. Он поднял два пальца и прищелкнул ими. Женщина нехотя оторвала спину от подпорки, поправила на поясе нож, которым воевала с крысами, и отправилась за кружками.
   — Только не вздумай хлопать ее по заду, — предупредил незнакомец. — Запросто может и руку сломать.
   Калам откинулся на спинку стула. В зависимости от тягот прожитой жизни человеку с синеватым лицом могло быть и тридцать, и все шестьдесят. Нижнюю часть лица скрывала густая спутанная борода. Темные глаза беспокойно озирались, потом остановились на ассасине.
   — Твой вид побуждает меня спросить, кто ты и откуда, — сказал ему Калам.
   Незнакомец выпрямил спину и отер грязным рваным рукавом губы.
   — Думаешь, я рассказываю такие подробности первому встречному?
   Калам молча ждал.
   — Иногда рассказываю. Но люди не отличаются вежливостью. Им быстро надоедает мой рассказ, и они перестают слушать.
   В это время первый посетитель наконец достиг заветной черты и опрокинулся со стула. Калам, незнакомец и хозяйка смотрели, как он уткнулся лицом в засаленные половицы и стал самозабвенно блевать. Потом он замер.
   Одна из крыс чудесным образом ожила. Она вскарабкалась на замершее тело, поводя носиком и шевеля усами.
   — Упоительная свобода: ткнуться мордой в собственную блевотину, — сказал незнакомец.
   Шаркая ногами, хозяйка принесла медные кружки с элем. Впившись в Калама глазами, она сказала по-дебралийски:
   — Твои друзья попросили мыла.
   — Думаю, это не такая уж обременительная просьба? — поинтересовался Калам.
   — Для кого как. Мыла у нас нет.
   — Тогда пусть обходятся только горячей водой.
   Хозяйка пошаркала за стойку.
   — Стало быть, недавно приехали? — спросил незнакомец. — И скорее всего, через Северные ворота.
   — Угадал.
   — М-да, тяжко было вам. Мало что самим перелезать пришлось, так еще и лошадей переправлять.
   — Ты хочешь сказать, Северные ворота закрыты?
   — Закрыты и опечатаны, как, впрочем, и все остальные. Так что ты мне соврал, и вы приплыли по морю.
   — Допустим.
   — Гавань тоже закрыта.
   — А теперь сам не ври. Как можно закрыть Аренскую гавань?
   — Ладно, она не закрыта.
   Калам глотнул эля, поставил кружку и снова откинулся на спинку стула.
   — Сейчас скверно, а через несколько дней будет и того хуже, — объявил незнакомец.
   Калам помешкал, потом попросил:
   — Расскажи мне о последних новостях.
   — С какой это стати?
   — Я угостил тебя элем.
   — И я должен проникнуться благодарностью? Ты что, сам не пробовал это пойло?
   — Знаешь, я не всегда бываю терпеливым. Терпение может мне и изменить.
   — Чего ж ты раньше не сказал?
   Незнакомец допил предыдущую кружку и принялся за новую.
   — Уж лучше вливать эту бурду внутрь, чем ощущать, как она расползается по твоей физиономии. За твое здоровье, — добавил он и залпом выпил эль.
   — Учти, я резал и не такие глотки, как твоя, ~ сказал Калам.
   Глаза человека с синеватой кожей забегали по ассасину. Он шумно поставил кружку на стол.
   — В Арене комендантский час. С нарушителями особо не церемонятся. Могут и вздернуть… У горожанок — сплошь откровения и вещие сны, один другого нелепее… Что еще? На приличное подаяние могут рассчитывать лишь покалеченные солдаты, у кого нет руки или ноги. Их теперь полно на каждой улице. Предсказатели берутся гадать — в раскладе непременно появляется вестник Клобука. Про Железного кулака ходят слухи, что он не отбрасывает тени. Еще говорят, что он даже во дворце всего боится и прячется в какой-то темной коморке. А какая тень, когда темно? Все становится скользким, как рыбья чешуя. За последние два дня меня уже четыре раза останавливали на улице. Представляешь: я тычу им в нос имперским пропуском, а они не верят. Вдобавок зацапали всю мою команду. Хорошо, я быстро спохватился и ребят не успели растащить по тюрьмам. Завтра их должны выпустить. Я их заставлю палубу языком вылизывать. И будут, можешь мне верить, поскольку сами виноваты, что в такую историю вляпались…
   — Это все? — спросил Калам, упорно пытаясь вычленить из потока слов те, что не были витиеватой болтовней.
   — Одного того, что я тебе рассказал, достаточно для неутихающей головной боли. Я ж не из собственного удовольствия сюда приплыл. Но люди думают обратное. Они считают, что мне мало забот, и потому торопятся нагрузить своими. «Ах, капитан, — говорят они. — Мне очень нужно отплыть в Анту. Я заплачу, сколько скажете». И я им отвечаю: «Должно быть, вам покровительствуют боги, потому что через пару дней я отплываю в Анту с двумя десятками своих матросов, казначеем Пормкваля и половиной аренских сокровищ. Но на корабле найдется место и для вас. Так что добро пожаловать на борт». Калам молча переваривал услышанное, затем сказал:
   — Боги и впрямь покровительствуют. Иногда.
   Капитан закивал головой.
   — И улыбаются нежно, словно невинные младенцы.
   — Кого мне благодарить за это, помимо богов?
   — Тот человек назвался твоим другом, хотя вы с ним и не встречались. Ничего, через пару дней встретитесь на борту моей «Затычки».
   — Как его имя?
   — Салк Элан.
   — А откуда он знал, что я появлюсь в этой таверне? Час назад я даже не подозревал о существовании «Шторма».
   — Предположение, но не без основания. Ему стало известно, что ты должен подойти сюда со стороны кладбищенских ворот. Жаль, тебя здесь не было вчера. Я наслаждался тишиной, пока эта норовистая баба не обнаружила в бочке захлебнувшуюся крысу.
   Калам шумно захлопнул рассохшуюся дверь. «Чьих это рук дело? Неужели Быстрый Бен? Маловероятно. Нет, просто невозможно».
   — Что-то случилось?
   Минала сидела за столом, поедая ломтик дыни. Из сада слышались недовольные голоса детей, сетовавших на слишком горячую воду.
   Ассасин закрыл глаза, глотнул воздух. «Надо уходить сейчас, пока она здесь одна».
   — Я обещал привезти вас в Арен. Я выполнил обещание. Теперь наши пути расходятся. Скажи Кенебу, пусть выйдет на улицу и идет, пока не наткнется на караульных. Там пусть скажет все, что посчитает нужным. Моего имени ни в коем случае не упоминать.
   — А как он объяснит наше появление в городе?
   — Скажешь, приплыли с рыбаками. Думаю, сейчас до Арена добирается немало беженцев. Вряд ли власти будут особо допытываться.
   — Ты что же, просто так возьмешь и уйдешь? Не хочешь даже проститься с Кенебом, Сельвой и мальчишками? Отнимаешь у них возможность поблагодарить тебя за спасение наших жизней?
   — Я это делал не ради благодарности. Если сумеешь, уезжай отсюда и увози своих. Вам лучше всего вернуться на Квон Тали.
   — И не подумаю!
   — Я предлагаю самый безопасный выход. — Он умолк. — Жаль, другого предложить не могу.
   Дынная корка попала ему прямо в щеку. Калам отер лицо, затем подхватил и перекинул через плечо свои пожитки.
   — Моего коня возьми себе.
   Вернувшись в первый зал, Калам остановился перед капитаном.
   — Я готов. Можем идти.
   Капитан с легкой досадой поглядел на него, вздохнул и поднялся.
   — Как скажешь. Но учти: до места, где стоит «Затычка», путь неблизкий. Не удивлюсь, если мне раз десять придется вытаскивать пропуск и совать под нос караульным. А что ты хочешь, когда в городе расквартирована армия?
   — Значит, не рассчитываешь на свои лохмотья, капитан? Представляю, как тебе хочется поскорее скинуть это рванье и переодеться.
   — Какое рванье? Да это же моя «рубаха удачи»!
 
   Лостара Йиль стояла возле стены. Комната была невелика. Возле окна расхаживал Жемчуг.
   — Подробности? — переспросил он. — Я уже и так достаточно тебе рассказал. Может, ты невнимательно слушала и что-то упустила?
   — Я должна сообщить обо всем командиру «красных мечей», — сказала Лостара. — Потом вернусь сюда.
   — А Орто Сетрал тебя отпустит?
   — Я не намерена бросать погоню… если только ты мне не запретишь.
   — Боги милосердные! Да я просто наслаждаюсь твоим обществом.
   — Шутишь?
   — Немного. Думаю, и тебе это не чуждо. До сих пор мы недурно с тобой попутешествовали. Так зачем же обрывать путешествие?
   Лостара оглядела свое привычное одеяние капитана «красных мечей». Прежняя одежда, в которой она была вынуждена ехать по пустыне, превратилась в сплошное рванье. Едва только Жемчуг исцелил ее раны, Лостара сразу же выбросила эти тряпки.
   Жемчуг ни разу не упомянул демона, вмешавшегося в ночную схватку на равнине, однако чувствовалось: тот случай до сих пор волновал «когтя».