Эриксон Стивен. Врата Смерти(пер. И.Иванова)

   — Как ворота?
   Юная колдунья помрачнела.
   — Закрыты.
   Дюкр выругался. Пришпорив лошадь, он поехал вдоль колонны.
   — Арен уже виден! — кричал он. — Осталось совсем немного! Шевелитесь!
   Слова историка сотворили чудо. У обессиленных, едва переставляющих ноги людей откуда-то взялись силы. Будто волны побежали по рядам. Беженцы прибавляли шаг. Кое-кто даже пытался бежать.
   А над остроконечными холмами висело облако пыли. Оно стало еще ближе, однако мрачные предчувствия Дюкра пока не оправдывались.
   — Нетра, на городской стене есть солдаты?
   — Да, историк. Стены забиты так, что не протолкнуться.
   — А ворота?
   — Все еще закрыты.
   — Сколько осталось до ворот?
   — Не больше тысячи шагов. Люди уже бегут к ним.
   «Клобук тебя накрой, Пормкваль! Что же ты медлишь? Неужели тебе не доложили?»
   Он вновь обернулся и взглянул на облако.
   — Нетра, забирай своих виканцев и скачите в Арен.
   — А ты?
   — Забудь обо мне. Скачи туда! Спасай своих ребят!
   Юная колдунья не возражала. Она развернула лошадь и крикнула троим виканским парням:
   — Едемте со мной!
   Колонна еще больше растянулась; те из беженцев, кто был помоложе и посильнее, торопились к городским воротам. В хвосте остались еле бредущие старики. Они буквально сражались за каждый шаг. Многие просто останавливались и садились на дорогу в ожидании неотвратимого конца. Дюкр кричал на них, угрожал, взывал к разуму, но все было напрасно. Среди стариков он вдруг заметил маленькую девочку лет полутора, не больше. Она не плакала, не звала мать. Малышка просто брела, широко расставив ручонки.
   Дюкр подъехал к ребенку и подхватил в седло. Ручонки девочки тут же уцепились за его рваную одежду. От наступавшей армии Корболо Дэма и историка, и хвост колонны отделяла всего одна, последняя гряда могильных холмов.
   Колонна продолжала двигаться. Значит, Арен все же открыл свои ворота перед беженцами. Или… Дюкр вдруг представил, как отчаявшиеся беженцы карабкаются на городские стены.
   «Такого не может быть. Это уже было бы предательством, помноженным на безумие».
   Теперь уже хвост колонны от стен Арена отделяла всего тысяча шагов. Северные ворота, окруженные двумя крепкими башнями, были видны на три четверти своей внушительной высоты. Нижняя четверть тонула в ползущем человеческом месиве. Люди толкались, распихивали друг друга локтями, лезли по головам, словно боясь, что ворота вдруг могут захлопнуться. Живой неистовый поток невозможно было остановить. Подобно пасти великана, Арен заглатывал беженцев. Виканские всадники носились взад-вперед, безуспешно пытаясь вогнать этот поток хоть в какое-то русло. Дюкр видел, что к ним присоединились солдаты аренского городского гарнизона.
   «А где же армия? Или Пормкваль до сих пор не знает о беженцах?»
   Потом он увидел солдат Пормкваля. Они стояли на городских стенах. Они смотрели. Солдаты стояли в несколько рядов, тесня товарищей и сражаясь за место, откуда лучше видно.
   На плоских крышах башен толпились разодетые горожане, показывая пальцем на голодную, оборванную, обезумевшую толпу беженцев.
   Гарнизонные солдаты стремились подобрать всех, кто еще оставался за воротами, но был жив. Они подхватывали обессилевших беженцев на руки и бежали к воротам. Заметив среди солдат человека в форме капитана, Дюкр подъехал к нему.
   — Эй, капитан! Возьмите ребенка!
   Капитан бережно принял ошалевшую, но по-прежнему молчаливую девочку.
   — Вы Дюкр? — вдруг спросил он.
   — Да.
   — Вас, господин Дюкр, просили немедленно явиться для доклада к Железному кулаку. Он находится в левой башне.
   — Этот напыщенный болван подождет! — почти заорал историк. — Сначала я должен убедиться, что последний беженец, способный двигаться, прошел через ворота. Скажите мне ваше имя, капитан. Мало ли, у этой девочки могут найтись мать или отец.
   — Меня зовут Кенеб. Пока родители не нашлись, я позабочусь о ней, клянусь вам.
   Кенеб топтался на месте, будто хотел сказать что-то еще.
   — Господин Дюкр!
   — Вы передали мне не все распоряжения Пормкваля? — раздраженно спросил историк.
   — Простите меня…
   — За что, капитан? Вы верны городу, который поклялись защищать.
   — Да. Но те солдаты на стенах… Им не позволено находиться ближе… Надеюсь, вы меня понимаете. И им это очень не нравится.
   — Они не одиноки в своих чувствах. Спасибо, капитан Кенеб. Идите.
 
   Дюкр въезжал в городские ворота самым последним. Проход опустел. За стенами не осталось ни одного способного двигаться беженца. Это не означало, что на подступах к воротам вообще не было живых. Но им не хватало сил даже на последние двадцать — тридцать шагов. Возможно, кого-то из таких беженцев еще можно было спасти. Однако даже гарнизонные солдаты больше не решались выйти за ворота. Скорее всего, они получили новый приказ, категорически запрещавший им это.
   Ворота пока оставались открытыми. Дюкр въехал в город, остановился. Он развернул лошадь и в последний раз взглянул на север. Пыльное облако теперь висело над ближайшим к Арену холмом. Телесное зрение историка смешалось с внутренним, и он увидел ослепительно сверкающее копье вихря Дриджны. Его взгляд проник еще дальше на север — через реки, равнины, горы — и достиг города совсем на другом берегу. Однако это видение ничего ему не сказало. Он было слишком быстрым для понимания. Испуганная душа историка поспешила вернуться обратно.
   «Дорога в сотни лиг, выложенная трупами. Нет, такое вне моего понимания. Да и любой, кто еще сохранил разум, этого не поймет».
   Дюкр тронул поводья и поехал дальше. Караульные возле ворот расступились, пропуская его. На солдат, заполонивших стену, он старался не смотреть. И даже их радостный клич, разнесшийся над Ареном, показался ему рыком зверя, который вырвался на свободу.
 
   Тени беззвучными волнами плавали над бесплодными каменистыми холмами. Апторианский демон еще раз обвел своим большим блестящим глазом окрестности, затем опустил продолговатую голову и взглянул на мальчика, примостившегося возле его ног.
   Мальчик тоже внимательно разглядывал мир Тени, пытаясь отыскать в нем что-нибудь привычное. Но ничего привычного, знакомого ему по прошлой жизни здесь не было. Его единственный глаз поворачивался во все стороны, поблескивая множеством граней.
   — Отец, это наш новый дом? Мы будем здесь жить? — спросил у демона мальчик.
   — Мои соратники почему-то всегда забывают, что в этом мире есть и коренные жители, — произнес кто-то совсем рядом. — О, да я вижу здесь ребенка.
   Мальчик поглядел на высокого человека в черном.
   — Знаешь, Апт, какими бы благими намерениями ты ни руководствовался, твое упрямое намерение придать мальчишке свое подобие лишь ранит его. И с возрастом эта рана будет все глубже.
   В ответ Апт защелкал языком и засвистел.
   — Представь себе, ты достиг прямо противоположного, — сказал ему человек в черном. — Теперь он и не человек, и не демон.
   Апт вновь заговорил на своем языке. Человек, задрав голову, терпеливо слушал его, после чего слегка улыбнулся.
   — Очень самонадеянно с твоей стороны.
   Он наклонился к ребенку.
   — Ну, здравствуй, мальчуган.
   Мальчик робко поздоровался.
   Бросив еще один раздраженный взгляд на демона, человек подал мальчику руку.
   — Меня зовут… дядя Котиллион.
   — Этого не может быть, — неожиданно произнес мальчик.
   — Почему?
   — У тебя совсем другие глаза. Они очень маленькие, и ты пытаешься видеть ими одновременно. Должно быть, они у тебя слабые. Идя сюда, ты прошел сквозь каменную стену, и деревья всколыхнули мир призраков. Они как будто не знали, что он тоже может здесь находиться.
   Котиллион сощурился.
   — Стена? Деревья? — Он взглянул на Апта. — Мальчишка что, тронулся умом?
   Демон принялся что-то долго ему объяснять. Котиллион побледнел.
   — Клобук тебя накрой, — тихо пробормотал он.
   Когда он вновь взглянул на мальчика, его взгляд был полон искреннего восхищения.
   — Как тебя зовут, мальчуган?
   — Пенак.
   — Значит, ты помнишь свое имя. Скажи, а кроме имени, что еще ты помнишь… в том мире?
   — Помню, как меня наказывали. Мне велели никуда не отходить от отца.
   — А как он выглядел, помнишь?
   — Нет. Я не помню ни одного лица. Мы ждали, не зная, что они с нами сделают. А потом нас, детей, увели. Отца солдаты потащили в другую сторону. Он думал, что я пойду вместе с ним, но я пошел с другими детьми. Они наказали меня и всех остальных за то, что мы не делали, как они велят.
   Котиллион внимательно слушал.
   — Вряд ли у твоего отца, Пенак, был какой-то выбор.
   — Но враги тоже были чьими-то отцами. Там были и женщины — чьи-то матери и бабушки. Они все очень злились на нас. Они забрали нашу одежду и обувь. Они были настолько злы, что забрали у нас все. А потом они нас наказали.
   — Как они это сделали?
   — Они прибили нас к крестам.
   Котиллион надолго умолк. Когда он заговорил снова, его голос звучал глухо и безжизненно:
   — Итак, ты все помнишь.
   — Да. И я обещаю: теперь я буду делать то, что мне велят. Все, что скажет мой новый отец. Обещаю.
   — Пенак, слушай внимательно, что я сейчас тебе скажу… Те люди наказывали тебя совсем не за непослушание. Слушай… это жестокая правда, но постарайся понять ее. Эти люди надругались над тобой и такими, как ты, потому что за вас было некому заступиться. Твой отец… тот, что был у тебя прежде… я уверен, он пытался, но, как и ты, ничего не мог сделать. И ты, и он, и все остальные — вы были беспомощны. Но теперь ты в другом месте. Дядя Котиллион и твой новый отец — мы сделаем все, чтобы ты больше никогда не чувствовал себя беспомощным и бессильным. Понимаешь?
   Пенак посмотрел на Апта. Тот тихо щелкнул языком.
   — Понимаю, — сказал мальчик.
   — Мы будем учиться друг у друга.
   Пенака это удивило.
   — Разве я чему-то могу научить вас обоих?
   Котиллион наморщил лоб.
   — Ты мне расскажешь, что видишь здесь, в этом мире. Остались еще такие древние уголки.
   — Но ты же не слепой. Получается, ты ходишь по этому миру и не все в нем видишь?
   — Да. Меня часто удивляло, почему гончие здесь бегают зигзагами, а не по прямой.
   — Гончие?
   — Скоро ты с ними встретишься. Приятные собачки, Пенак. Думаю, они тебе понравятся.
   Пенак улыбнулся, обнажив острые зубы.
   — Собак я люблю.
   Котиллион слегка вздрогнул.
   — Уверен, они тебя тоже полюбят.
   Потом он снова повернулся к Апту.
   — Ты прав. Это невозможно сделать в одиночку. Мы с Амманасом все обдумаем… Пенак, у твоего отца есть кое-какие дела. Долги, так сказать. Ты пойдешь с ним или со мной?
   — А куда ты собираешься, дядя Котиллион?
   — Здесь поблизости много других детей. Не хочешь помочь им освоиться на новом месте?
   Пенак немного подумал, затем покачал головой.
   — Я не прочь с ними познакомиться, но не сейчас. Сейчас я пойду с отцом. Он мне сказал, что один человек нуждается в нашей помощи. Отец говорит: с тех пор, как тот человек меня увидел, он все время думает обо мне.
   — Не сомневаюсь, что так оно и есть, — тихо произнес Котиллион. — Его, как и меня, пугает собственная беспомощность. Тогда до встречи.
   Котиллион долго смотрел в большой, как у гигантского насекомого, глаз апторианского демона.
   — Знаешь, Апт, когда я стал Властителем, мне было никак не избавиться от кошмарного чувства… — Он опять поморщился. — Представь, сейчас меня удивляет, что я благодарю тебя за подобные цепи.
   — Дядя, а у тебя есть дети? — неожиданно спросил Пенак.
   Котиллион отвел глаза.
   — Есть. Дочь. — Он вздохнул и невесело улыбнулся: — Но мы сильно с ней поссорились.
   — Ты должен ее простить.
   — А это уже не твоего ума дела!
   — Но ты говорил, дядя, что мы должны учиться друг у друга.
   Глаза Котиллиона вспыхнули. Он тихо покачал головой.
   — Здесь все совсем наоборот, мальчуган. Прощение зависит не от меня.
   — Тогда я должен встретиться с твоей дочерью.
   — Что ж, это вполне возможно.
   Апт что-то сказал на своем неблагозвучном для человеческого уха языке.
   — А вот это уже ни к чему, — хмуро ответил ему Котиллион.
   Он закутался в плащ и зашагал прочь. Потом обернулся и сказал:
   — Передай Каламу привет от меня.
   Вскоре тени поглотили фигуру Котиллиона. Пенак продолжал смотреть ему вслед.
   — Отец, неужели дядя Котиллион думает, что сейчас его никто не видит? — спросил мальчик у демона.
 
   Щедро смазанная якорная цепь почти бесшумно погрузилась в темную маслянистую воду, и «Затычка» встала в гавани города Малаза. Ломаная линия тусклых желтых огоньков обозначала прибрежную улицу, где старинные складские здания соседствовали с кособокими тавернами, постоялыми дворами и жилыми домами. Верхние ярусы Малаза были застроены особняками богатых торговцев и знати. Вершину скалы занимали самые большие и богатые здания. Выше них был только Ложный замок, к которому вела каменная лестница. Ее ступени точно повторяли рельеф, и потому она то ныряла вниз, то опять карабкалась вверх. Острые глаза Калама различили несколько огоньков в окнах Ложного замка. Над этой старинной крепостью развевался флаг, но темнота не позволяла разглядеть его цвета. При взгляде на флаг Калама окутало волной далеко не радостных предчувствий.
   «Там кто-то есть, и достаточно важная персона», — подумалось ассасину.
   Матросам «Затычки» вовсе не улыбалось позднее прибытие. Им хотелось поскорее ступить на твердую землю и вдохнуть в себя воздух окрестных улочек. Однако в гавани Малаза существовали довольно жесткие порядки. Матросов должен был осмотреть чиновник гаванской канцелярии и убедиться, что среди них нет больных. А чиновники в такое время предпочитают дрыхнуть. Самовольная же высадка на берег грозила большими неприятностями капитану.
   Несколько минут назад пробили полуночную стражу.
   «Этот хлыщ Салк Элан оказался прав в своих расчетах».
   Малаз никогда не входил в замыслы Калама. Первоначально он собирался дождаться Скрипача в Анте и уже там обсудить, как действовать дальше. Правда, Быстрый Бен утверждал, что сапер сможет попасть в имперскую столицу через Мертвый дом, но, как всегда, маг был очень скрытен и ничего иного Каламу не сообщил. Ассасин же считал Мертвый дом местом возможного отступления, если возникнут непредвиденные обстоятельства, а вовсе не пристанищем. Он всегда с подозрением относился к Азату: за внешней привлекательностью могло скрываться что угодно. Ловушки в таких якобы «дружественных» местах были всегда опаснее, чем те, где он заранее чувствовал опасность.
   На палубе стало тихо. Убедившись, что чуда не произойдет и на берег их никто не пустит, матросы улеглись спать. Корабль затих, если не считать легкого покачивания на волнах и такого же легкого поскрипывания снастей. Калам облокотился на перила полубака. Он смотрел на ночной город, на темные силуэты кораблей у причала. Неподалеку начинался Имперский причал, где обычно швартовались военные корабли. Сейчас там было пусто.
   Калам подумал: не взглянуть ли опять на флаг над Ложным замком, но тут же оставил эту мысль. Все равно темно. К тому же неизвестность подхлестывала его воображение, и в мозгу вставали картины одна другой хуже.
   Со стороны залива послышался плеск воды. Еще какой-то корабль входил в гавань Малаза.
   Каламу вдруг показалось, что его руки, неподвижно лежащие на перилах, — вовсе не его. Знакомая до мелочей почти черная кожа, испещренная шрамами… но руки словно принадлежали не ему, а были жертвами чьей-то воли.
   Ассасин мотнул головой, прогоняя дурацкое ощущение.
   С берега к нему плыли городские запахи. Правильнее сказать, обычное зловоние гавани, в котором запахи нечистот перемешались с запахами гниющих отбросов. Неподалеку в море впадала не менее вонючая речушка, уносящая все, что Малаз исторгал из своего чрева. Огни ближайших строений почему-то были похожи на улыбку человека, во рту которого недоставало нескольких передних зубов. Совсем неподалеку отсюда, среди лачуг и рыбных складов, стоял Мертвый дом. Жители города не говорили о нем и всегда обходили стороной. Детям было строго-настрого запрещено даже приближаться к заросшему двору, окружавшему этот Дом Азата. Его стены из черного, грубо отесанного камня густо поросли плющом. В окнах двойных башен никогда не видели даже проблеска света.
   «Если кто и способен на такое, то лишь Скрипач. Этот паяц всегда отличался безупречно развитым чутьем. Еще бы: он всю свою жизнь был сапером, а в их ремесле без чутья нельзя. Интересно, что бы он сказал, если бы стоял сейчас рядом со мной? "Не нравится мне это. Что-то, Калам, пошло наперекосяк. Ну-ка, пошевели своими пальцами… "»
   Калам нахмурился. Он опять взглянул на свои руки, мысленно приказав им оторваться от перил.
   Руки словно прилипли к засаленному дереву.
   Он попытался сделать шаг назад. Мышцы ног тоже отказывались слушаться его приказов. Калама прошиб пот.
   — Не правда ли, печальная ситуация, друг мой? — послышался сзади тихий, насмешливый голос Салка Элана. — Как видишь, твой разум тебя предал. Превосходный, всегда все просчитывающий разум ассасина Калама Мехара.
   Салк Элан встал рядом с ним, разглядывая город.
   — Ты же знаешь: я давно восхищаюсь тобой. Живая легенда, лучший ассасин «Когтя»… увы, потерянный. Ужасная потеря, которая не может не терзать твоих бывших соратников. Если бы ты не ушел, Калам, сейчас ты мог бы стоять во главе ордена. Правда, Симпатяга стал бы возражать. Должен признаться, кое в чем он тебя превосходит. На твоем месте он бы убил меня в первый же день: по простому подозрению, что я могу оказаться опасен. И потому, — Салк Элан протяжно вздохнул, — я предпочел бы видеть командиром «когтей» тебя.
   Калам молчал.
   — Самое забавное, Калам, что в Семиградие я попал вовсе не из-за тебя. Мы даже не знали, что ты решил навестить родные края. Я пребывал в неведении, пока случайно не столкнулся с одной женщиной, капитаном «красных мечей». Она шла за тобой по пятам с самого Эрлитана, еще до того, как ты передал Шаик книгу Дриджны. Ты и не догадывался, что сам навел «красных мечей» на эту ведьму. И уж конечно, ты не знал, что они убили Шаик. Если бы не печальное недоразумение, приключившееся в Арене, эта женщина-капитан стояла бы сейчас рядом со мной. Но я не жалею, поскольку предпочитаю действовать один.
   Калам продолжал молчать.
   — Я назвался Салком Эланом. Мне даже нравилось все это время находиться в чужом обличье. Но здесь мои «игры с переодеванием» заканчиваются. Мое настоящее имя — Жемчуг. — Он огляделся по сторонам. — Ты сильно напугал меня лишь однажды, прозрачно намекнув, что в твоих пожитках прячется Быстрый Бен. Я едва не впал в панику, пока не сообразил: будь это правдой, я бы уже плавал за бортом и кормил акул.
   Возможно, Жемчуг и не ждал его ответов. Каламу показалось, что весь разговор «коготь» затеял не для него, а для себя.
   — Тебе нельзя было уходить из «Когтя», Калам. Думаешь, если ты скрылся в армии, мы о тебе забыли? Нет, Калам. Мы просто выжидали. Знаешь, императрица хотела бы тебя видеть и говорить с тобой, прежде чем живьем содрать с тебя шкуру. Но, увы, придется ей обойтись без этой беседы. Все не так просто, друг мой.
   Боковым зрением Калам увидел блеснувший кинжал.
   — Внутри «Когтя» действуют нерушимые законы. Ты их знаешь, и в особенности один…
   Лезвие глубоко вонзилось Каламу в бок. Боль была тупой и какой-то далекой. Жемчуг поспешно вытащил кинжал.
   — Рана не смертельная, но крови потеряешь много. Ослабеешь. Похоже, сегодня ночью в Малазе на редкость тихо. Тебе не кажется? Ничего удивительного: каждый карманник, громила и головорез что-то чует. Что-то неуловимое. Но все это отребье понимает: лучше затаиться и не высовываться. Трое «рук» мечтали бы расправиться с тобой, Калам. Но в «Когте» нерушимые законы: со своими мы разбираемся сами.
   Жемчуг подхватил ослабевшего Калама на руки.
   — Ты очнешься, друг, как только окажешься в воде. Правда, в доспехах плавать не слишком удобно. Да и кровь может сослужить тебе плохую службу. В заливе полно акул. Но я очень верю в тебя, Калам. Я знаю: ты выплывешь. Доберешься до суши. А дальше…
   Калам висел на руках «когтя». Внизу плескалась черная вода.
   — Мне очень стыдно перед капитаном и матросами, — шепнул ему на ухо Жемчуг. — Однако другого способа у меня нет. Уверен, ты меня поймешь. Прощай, Калам Мехар.
   Вода негромко плеснула. Жемчуг смотрел на расходящиеся круги. Вскоре они исчезли. Калам не вынырнул. «Коготь» вздохнул. Значит, Калам не настолько крепок, как он думал. Затем Жемчуг убрал кинжал и достал пару тонких и очень острых ножей, называемых «глоточниками». С их помощью опытный ассасин мог едва заметным движением перерезать горло. Жемчуг взглянул на спящих матросов.
   — У доброго человека всегда по горло работы, — сказал он, усмехаясь невольному каламбуру.
   Того, кто появился перед ним из темноты, Жемчуг совсем не ждал. С приплюснутой головы на него смотрел единственный глаз. На плече чудовища сидел ребенок, чье лицо было поразительно схоже с лошадиной мордой. Жемчуг узнал демона. Сделав шаг навстречу, он приветливо улыбнулся.
   — Рад, что мне представилась возможность поблагодарить тебя за помощь в сражении против семкийцев. Я не знал, откуда ты тогда появился, как не знаю, откуда и зачем ты здесь. Но прошу тебя, прими мою благодарность.
   — Где Калам? — шепотом спросил мальчишка. — Он только что был здесь.
   Жемчуг прищурил глаза.
   — Теперь понимаю. Вы сюда явились не за мной. Конечно, как я сразу не догадался! Ты спрашивал меня, где Калам. А он, дитя мое, отправился в город. У него…
   Удар демона оборвал его ложь. Жемчуг пригнулся, спасаясь от раскрытой пасти, но тут получил второй удар. «Коготь» пролетел по воздуху и ударился о старенький ялик. Падая, он вывихнул плечо. Тело обожгло волной острой боли. Тем не менее, Жемчуг заставил себя подняться и сесть. Демон тоже переместился и сейчас стоял, нависая над ним.
   — Вижу, я встретил достойного противника, — прошептал Жемчуг. — Прекрасно.
   Он полез под рубашку.
   — А теперь познакомься с моим дружком.
   Брошенный Жемчугом пузырек вдребезги разбился о палубу. Над осколками заклубился дым.
   — Кенриланский демон засиделся взаперти. Он с удовольствием разомнется, — усмехнулся Жемчуг, поднимаясь на ноги. — Желаю приятно провести время. А меня заждались в одной таверне.
   Взмахнув здоровой рукой, Жемчуг открыл свой магический Путь и исчез в нем.
   Демон, противостоявший Апту, был вдвое выше и шире.
   — Отец, давай покончим с ним, и побыстрее, — сказал мальчик.
 
   Капитана разбудили сильные толчки и отчаянный треск дерева. Он сел на койке, ошалело моргая сонными глазами. Корабль ходил ходуном. С палубы слышались испуганные голоса матросов. Охая, капитан спустил ноги на вздымающийся пол и вдруг почувствовал ясность разума, какой был лишен уже несколько месяцев. Он вновь стал самим собой; он мог думать и действовать самостоятельно. Влияние Жемчуга окончилось.
   Ослабевшие от многодневного лежания ноги плохо слушались капитана. Тем не менее он выбрался из каюты и поковылял на палубу.
   Матросы, будто перепуганные дети, сгрудились в одном месте. Палуба превратилась в поле битвы двух чудовищ. Тот, кто был крупнее, получал рану за раной от своего более юркого противника. В слепой ярости великан размахивал тяжеленным боевым топором, кромсая и круша все подряд. Надрубленная им мачта не упала. Она держалась за счет оснастки, но зато опасно накренилась, угрожая опрокинуть корабль.
   — Капитан! — крикнул матрос, принявший на себя обязанности первого помощника.
   — Скажи ребятам, чтобы волокли уцелевшие шлюпки на корму. Будем спускать их оттуда.
   — Слушаюсь!
   Матрос зычно выкрикнул команду, затем вновь повернулся к капитану и улыбнулся.
   — Рад, что ты выздоровел, Картен.
   — Не так громко, Палет. Под боком Малаз, а для них я утонул много лет назад.
   Он покосился на сражающихся демонов.
   — «Затычка» явно пойдет ко дну.
   — Но добро в трюме…
   — А ну его в задницу к Клобуку! И потом, мы всегда сможем поднять эти ящики. Но для этого нам самим надо не отдать концы… Время дорого. Спускайте шлюпки, и побыстрее.
   — Ты забыл, что море здесь кишит акулами?
 
   Капитан судна, входящего в гавань Малаза, и его первый помощник с удивлением вслушивались в странные звуки. Они доносились с палубы корабля, стоявшего неподалеку. Похоже, там происходило сражение.
   — Сушить весла, — распорядился капитан. — Останавливаемся.
   — Слушаюсь, — ответил помощник.
   — Гляди, тот корабль тонет. Шлюпки на воду! Наша помощь там явно не будет лишней.
   За их спинами послышался цокот копыт. Капитан и первый помощник обернулись.
   — Эй, женщина! Палуба — не дорожка для верховой езды, — крикнул первый помощник. — Тебе что, не терпится сойти на берег?
   Женщина натянула поводья, остановив лошадь.
   — Простите, но мне очень некогда.
   Удивленным матросам оставалось лишь расступиться, дав ей проход. Лошадь вместе с всадницей перепрыгнула через перила палубы. Вскоре послышался громкий плеск.
   Первый помощник стоял с разинутым ртом. Он давно плавал на этом корабле, но такого еще не видел.
   — Корабельного мага сюда! — рявкнул капитан. — И козу пожирнее!
   — Как это…
   — Храбрая дура все равно остается дурой. Я не могу допустить, чтобы акулы слопали ее вместе с лошадью. Пусть маг освободит ей путь от акул и иных препятствий. Этим тварям хватит и козы. Теперь понял? Тогда шевелись!